Страница:
Хайдеггера еще в школьные годы могло сформироваться представление о двух
мирах: по одну сторону -- строгий, тяжелый, упорный и медлительный мир, по
другую -- мир скоротечный, поверхностный, падкий на сиюминутные
удовольствия; в одном -- усилия, в другом -- просто хлопотливость; в одном
-- укорененность, в другом -- отсутствие опоры; обитатели одного мира не
боятся никаких трудностей, обитатели другого всегда ищут самый удобный путь;
первые привыкли мыслить глубоко, вторые легкомысленны; первые остаются верны
себе, вторые растрачивают себя впустую.
В философии Хайдеггера эта схема впоследствии найдет выражение в
противопоставлении понятий подлинность (или "собственное" бытие) и
неподлинность ("несобственное" бытиe).
Осенью 1906 года Мартин Хайдеггер оставил констанцскую семинарию и
поступил в архиепископскую семинарию-интернат Святого Георга во Фрайбурге.
Стипендия от мескирхского благотворительного фонда уже не покрывала расходов
на его содержание в интернате Констанца. Предприимчивые покровители сына
причетника, Конрад Гребер и Камилло Брандхубер, нашли другой источник
финансирования -- стипендию Элинера. Она была учреждена в XVI веке Кристофом
Элинером, теологом из Мескирха, и предназначалась для оказания помощи
молодым людям из этого города, интересующимся теологией. Условием ее
предоставления была учеба в семинарии Фрайбурга и затем во Фрайбургском
университете.
Перевод из Констанца во Фрайбург расценивался как поощрение. Мартин
расстался с Констанцем, не питая к нему никаких неприязненных чувств, и
навсегда сохранил о "Доме Конрада" самые теплые воспоминания. В последующие
годы он будет приезжать сюда на встречи своих бывших соучеников. К семинарии
же во Фрайбурге он никогда не испытывал подобной привязанности. Хайдеггер
проведет в этом городе чуть ли не всю свою жизнь, и ему поневоле придется
научиться сохранять между собой и своим окружением
некоторую дистанцию. Именно здесь произойдет окончательный разрыв
Хайдеггера с католицизмом, влияние которого во Фрайбурге особенно ощутимо:
кафедральный собор, построенный в стиле зрелой готики, доминирует над
городом, отбрасывая густые тени. Подобно мощному кораблю, застыл он у
подножия шварцвальдских гор, но кажется, будто вот-вот стронется с места и
двинется к выходу из бухты.
Вплоть до Второй мировой войны старый город с его домами, тесно
сгрудившимися вокруг собора, сохранялся почти полностью. Многочисленные
переулки разбегались, словно лучи звезды, от Соборной площади, и некоторые
из них были обрамлены узкими каналами. Интернат для учеников семинарии
находился поблизости от резиденции архиепископа.
Когда молодой Мартин Хайдеггер приехал во Фрайбург, город выглядел
почти таким же, каким за сто лет до того его увидел -- и описал в письме к
Гете -- Сюльпис Буассере: "Я мог бы сочинить для тебя о Фрайбурге целую
книгу: это лучший из городов, где все старое сохраняется с большой любовью.
Он очень красиво расположен, в каждом его переулке имеются кристально чистый
ручеек и старинный фонтан... вокруг разбиты виноградники, и все стены,
когда-то бывшие военными укреплениями, ныне увиты виноградной лозой".
Во фрайбургской семинарии Мартин учился с усердием. Он был умен,
честолюбив, и в то время еще мечтал о церковной карьере: намеревался после
окончания учебы вступить в орден иезуитов. Его учителя поддерживали эти
планы. Ректор семинарии писал в 1909 году в характеристике на выпускника
Хайдеггера: "Его одаренность, прилежание и нравственные качества заслуживают
хорошей оценки. Он уже достиг определенной зрелости характера, в учебе также
проявил самостоятельность и даже, пожалуй, чересчур много -- в ущерб другим
предметам -- занимался немецкой литературой, обнаруживая большую
начитанность. Он уверен в своем выборе теологического поприща, питает
склонность к орденской жизни и, вероятно, заявит о своем желании вступить в
Общество Иисуса".
В отличие от некоторых своих одноклассников молодой Мартин Хайдеггер не
увлекался "современными" духовными тенденциями. Молодые авторы --
приверженцы натурализма, символизма или стиля модерн -- тогда еще не входили
в круг его чтения. Его духовные упражнения носили более строгий характер. О
своих тогдашних интересах Хайдеггер пишет в краткой автобиографической
справке, составленной им в 1915 году, в момент защиты докторской диссерта-
ции: "Когда в старших классах преподавание математики от обычного
решения задач свернуло, скорее, в теоретическое русло, мое простое
пристрастие к этой дисциплине превратилось в действительный глубокий
интерес, который распространился и на физику. К этому прибавились и стимулы
от уроков религии, побудившие меня расширить круг чтения по биологическому
учению о развитии. В выпускном классе главным образом занятия по Платону...
побудили меня более осознанно, хотя еще без необходимой теоретической
строгости, обратиться к философским проблемам".
Интересно, что именно занятия по религии пробудили у Хайдеггера интерес
к биологическому учению о развитии, в то время особенно враждебному по
отношению к религии. Вероятно, это учение манило его в опасные сферы духа,
где вера, сложившаяся в Мескирхе, должна была столкнуться с серьезными
испытаниями. Но молодой человек не боялся подобных интеллектуальных
приключений, ибо еще чувствовал под своими ногами твердую опору -- фундамент
веры. 30 сентября 1909 года Мартин Хайдеггер стал послушником ордена
иезуитов в монастыре Тизис близ Фельдкирха (Форарльберг). Но уже через две
недели, по истечении испытательного срока, покинул монастырь. Видимо,
Хайдеггер -- как предполагает Хуго Отт -- стал жаловаться на сильные боли в
сердце и потому был отослан домой по состоянию здоровья. Два года спустя те
же боли возобновились и вынудили его прервать подготовку к священническому
служению. Может быть, так случилось потому, что само сердце Хайдеггера
восстало против планов его разума...
В рядах антимодернистов. Абрахам а Санкта-Клара. "Потусторонняя
ценность жизни". Небесная логика. Хайдеггер открывает для себя Брентано и
Гуссерля. Философское наследие XIX века. "Осушение болота немецкого
идеализма". Философия "как если бы". Сфера культурных ценностей как
прибежище. "Значимость" и денежные знаки.
Поначалу Мартин Хайдеггер не хотел отступать от своих планов: после
неудачи с иезуитским орденом он поступил на теологический факультет
Фрайбургского университета. Такое решение могло объясняться, среди прочего,
и финансовыми причинами. Родители были не в состоянии оплачивать его
обучение, а стипендия Элинера, которую он получал со времени учебы во
фрайбургской семинарии, предназначалась для тех, кто собирался получить
теологическое образование.
В зимний семестр 1909 года Хайдеггер приступил к изучению теологии. В
"Автобиографии" 1915 года он пишет: "Обязательные лекции меня мало
удовлетворяли, поэтому я занялся самостоятельным штудированием пособий по
схоластике. Они помогли мне в какой-то степени овладеть формальной логикой,
но в плане философии не дали того, чего я искал".
Только одного фрайбургского теолога Хайдеггер особо выделял и
впоследствии всегда называл своим учителем: Карла Брега. Уже в выпускном
классе семинарии Хайдеггер внимательно прочитал работу Брега "О бытии.
Набросок онтологии" (1896) и благодаря ей познакомился с некоторыми
основополагающими понятиями онтологической традиции. Именно Брег впервые
пробудил у него интерес к Гегелю и Шеллингу. Во время совместных с Брегом
прогулок Хайдеггер испытал на себе воздействие свойственного его учителю
"убедительного способа" ("Мой путь в феноменологию", Z, 82) мышления. Брег,
как рассказывал Хайдеггер пятьдесят лет спустя, умел сделать идеи живой
актуальностью.
Карл Брег был теологом-антимодернистом.
Со времени появления в 1907 году энциклики "Pascendi dominici gregis"
[1], объявлявшей войну "модернизму", -- в разделе "De falsis doctrinis
modernistarum" [2] -- понятия "модернизм" и "антимодернизм" стали, так
сказать, боевыми штандартами противоборствующих сторон в духовной битве,
которая бушевала и в католическом мире, и за его пределами. Антимодернисты
защищали вовсе не одни только церковные догматы (скажем, идею "непорочного
зачатия") и принципы церковной иерархии (например, принцип непогрешимости
Папы). Но их противники охотно заостряли внимание именно на этих аспектах и,
соответственно, не желали видеть в антимодернизме ничего иного, кроме
опасного или смехотворного заговора мракобесов против ориентированного на
науку духа времени, против Просвещения, гуманизма и каких бы то ни было
представлений о прогрессе.
1 "Выпасание Господнего стада" (лат.).
2 "О ложной доктрине модернистов" (лат).
Однако можно было быть антимодернистом и не становясь обскурантом, как
показывает пример Карла Брега -- человека острого ума, который обнаружил
ускользающие от рефлексии предпосылки веры в различных разновидностях
современного научного сознания. Он хотел пробудить от "догматического
полусна" всех тех, кто считал себя неверующим и лишенным предпосылок к
обретению веры. И у так называемых агностиков, говорил Брег, есть своя вера,
пусть и очень примитивная, доморощенная: вера в прогресс, в науку, в
биологическую эволюцию, которая якобы принесет нам благо, в экономические и
исторические законы... Модернизм, по его словам, "в своем ослеплении не
видит ничего, кроме собственного "я" и того, что служит этому "я"", а
автономия субъекта превратилась в построенную самим этим субъектом тюрьму.
Брег критиковал современную цивилизацию за то, что она утратила
благоговейный трепет перед неисчерпаемой тайной реальности, частью которой
мы являемся и которая нас объемлет. Если человек самонадеянно ставит себя в
центр мироздания, то в конце концов он не сможет относиться к истине иначе
как прагматически, то есть будет считать "истинным" лишь то, что идет нам на
пользу и помогает достичь практического успеха. Брег же полагал:
"Историческая истина, как и любая другая -- здесь, у нас, победоноснее всех
сияет математическая истина, самая строгая из форм вечной истины, --
существует прежде субъективного "я" и помимо него... Такими, какими их видит
"я" разума, полагая, что они в совокупности своей разумны, вещи в
действительности не являются... и никакой Кант... не изменит закона,
повелевающего человеку ориентироваться на вещи".
На самом деле Брег хотел вернуться к Канту -- но только не отказываясь
от идей Гегеля, который возражал своему слишком осторожному предшественнику,
указывая на то, что страх впасть в заблуждение тоже есть заблуждение. Брег
призывал пересекать трансцендентальные границы. Разве точно известно,
спрашивал он, что именно мы открываем мир? Разве не может быть так, что это
мир открывает себя нам? Не познаем ли мы только потому, что познают нас? Мы
способны думать о Боге, а что если мы сами суть мысли Бога? Иногда Брег
самым грубым образом пытался разбить комнату с зеркальными стенами, в
которой, по его мнению, заточен современный человек. Он открыто выступал в
защиту реализма пред-модернистского толка, реализма одновременно духовного и
эмпирического. Обосновывая свою позицию, он утверждал, что, поскольку мы
знаем о границах, мы уже их преодолели. Уже потому, что мы познаем познание
и чувственно воспринимаем чувственное восприятие, мы вращаемся в
пространстве абсолютной реальности. Мы должны, говорил Брег, освободиться от
абсолютизма субъекта, чтобы свободно воспринимать реальности Абсолюта.
На этом поле боя, где шла борьба между сторонниками и противниками
модернизма, и состоялось первое публицистическое выступление молодого
Мартина Хайдеггера. К тому времени он уже был членом "Союза Грааля" --
крайне-антимодернистской группы внутри католического молодежного движения,
духовный лидер которой, уроженец Вены Рихард фон Кралик, ратовал за
восстановление чистой католической веры и римско-католической мировой
державы -- Священной Римской империи германской нации. Правда, центром новой
империи должна была стать держава Габсбургов, а не Пруссия. То есть речь
шла, помимо всего прочего, и о новой концепции политического устройства
Центральной Европы. В этих кругах грезили о романтическом Средневековье,
воспетом Новалисом, и о штифтеровском "мягком законе" [1] бережно хранимых
истоков. Но одновременно были готовы со всей жесткостью защищать эту
традицию от посягательств со стороны современности и от свойственных новой
эпохе соблазнов. Возможность выступить в роли такого защитника представилась
молодому Мартину Хайдеггеру в связи с торжествами по поводу открытия
памятника Абрахаму а Санкта-Клара, которые состоялись в августе 1910 года в
Креенхайнштетгене, небольшой сельской общине в окрестностях Мескирха.
1 Адальберт Штифтер (1805--1868) -- австрийский писатель и художник,
объяснял свою концепцию "мягкого закона" так: "Завершенную жизнь, полную
праведности, простоты, усмирения самого себя, взвешенности ума,
действенности в своем кругу, восхищения красотой, в сочетании со светлой,
спокойной смертью я считаю великой... Мы ищем увидеть тот мягкий закон,
который правит человеческим родом. Это... закон праведности, закон
нравственности, закон, который хочет, чтобы каждый стоял перед другим
замеченный, уважаемый, необиженный, чтобы мог идти своим высшим человеческим
жизненным путем, добывая себе любовь и удивление своих собратьев, чтобы был
оберегаем как сокровище, как и каждый человек -- сокровище для всех других
людей. Этот закон положен повсюду, где люди живут с людьми, и он дает о себе
знать, когда люди действуют против людей" (A. Stifter. Das sanfte Gesetz.
Drei Erzahlungen. В., 1942. S. 32--33; пер. В. В. Бибихина, цит. по:
Хайдеггер М. Время и бытие. С. 426).
Местный патриотизм мескирхцев всегда зиждился, среди прочего, на
почитании памяти знаменитого придворного проповедника Абрахама а
Санкта-Клара, который родился в 1644 году в Креенхайнштетгене и умер в
1709-м в Вене. Статьи о нем периодически появлялись в местной печати, и по
круглым юбилейным датам в его честь устраивались скромные торжества. Однако
в начале нынешнего столетия к этой приятной патриотической традиции
примешалась дисгармоничная полемико-идеологическая нота. Южно-германские
"антимодернисты" возвели Абрахама а Санкта-Клара в ранг своего кумира и
стали ссылаться на него в полемике против католиков-либералов. У этого
прославленного монаха-августинца нетрудно было отыскать весьма резкие
высказывания по поводу извращенной городской жизни с ее стремлением к пустым
удовольствиям, осуждение духовного высокомерия, не желающего склониться
перед явленным миру учением Церкви, наконец, выпады против расточительства
богатых, с одной стороны, и против пресловутой алчности "евреев-ростовщиков"
-- с другой. Этот проповедник всегда принимал сторону "маленьких" и бедных
людей, с гордостью говорил о своем низком происхождении. Одно из его часто
цитируемых высказываний звучало так: "Не у каждого, кто родился под
соломенной крышей, в голове солома". Абрахаму а Санкта-Клара были
свойственны интерес к социальным проблемам, близость к простонародью,
прямодушие, доходящее до резкости, благочестие, напрочь лишенное ханжества,
преданность своей малой Родине и антисемитизм -- смесь как нельзя более
подходящая для того, чтобы ее использовали в своих пропагандистских целях
антимодернисты.
Открытие памятника 16 августа 1910 года стало большим народным
праздником. Мартин Хайдеггер приехал на него из Мескирха.
Деревню украсили цветами, транспаранты с изречениями проповедника были
вывешены из окон и протянуты над единственной улицей. Праздничное шествие
тронулось в путь. Впереди -- герольды на конях, в исторических костюмах
времен Абрахама а Санкта-Клара; за ними -- монахи из Бойрона, духовенство и
представители местной власти, школьники с пестрыми флажками, девушки с
венками на головах, крестьяне в традиционных костюмах. Играл оркестр,
произносились речи, ученики бюргерской городской школы Мескирха
декламировали стихи и афоризмы Абрахама а Санкта-Клара.
Это событие подробно освещалось в статье, которую Мартин Хайдеггер
написал для выходившего в Мюнхене консервативно-католического журнала
"Альгемайне рунд-шау". Впоследствии Герман Хайдеггер [1] счел этот текст
достойным того, чтобы включить его в полное собрание сочинений философа.
1 Герман Хайдеггер (род. 1920) -- сын Мартина Хайдеггера.
"Атмосфера естественности, здорового веселья, порой с оттенком
некоторой грубоватости, придала этому событию отпечаток неповторимого
своеобразия. Непритязательная деревня Креенхайнштеттен, с ее упорными,
упрямыми, чудаковатыми жителями, раскинулась как бы в полусне на дне
глубокой котловины. Даже здешняя колокольня -- оригинал. В отличие от других
колоколен, ее собратьев, она не смотрит свободно, свысока, на окружающий
мир, но, стесняясь своей неуклюжести, прячется меж черно-красными крышами...
Торжества по случаю открытия памятника были очень простыми, чистыми и
искренними" (D, 1).
Нельзя забывать, что к тому времени, когда Мартин Хайдеггер писал эти
строки, он уже успел надышаться воздухом большого города -- сначала в
Констанце, а потом, с 1906 года, во Фрайбурге. И знал, что отличает его,
провинциала, от тех, кто самоуверенно и ловко вращается в городской среде,
одевается по моде, умеет порассуждать о вопросах современной литературы,
искусства и философии. И прекрасно видел разницу между собственным миром,
миром Мескирха и Креенхайнштеттена, с одной стороны, и "внешним" миром -- с
другой (в осознании этой разницы уже угадывается его позднейшая идея о
различии между "подлинностью" и "неподлинностью"). Поэтому строки об
открытии памятника могут быть прочитаны и как своего рода автопортрет.
Хайдеггер называет колокольню оригиналом, но это определение вполне подходит
и к нему самому. Другие люди смотрят на окружающий мир свободно, свысока,
тогда как его, уроженца маленького городка, ощущение собственной неуклюжести
пригибает к земле, к родной почве, которая его взрастила -- сделала таким же
упорным, упрямым, чудаковатым, какими бывают все ее дети. Он хотел бы
походить на тамошних крестьян -- но одновременно и на Абрахама а
Санкта-Клара. В личности Абрахама привлекает свойственное простому народу
"телесное и душевное здоровье". Этот проповедник производил на людей
глубокое впечатление благодаря таким своим качествам, как "сила духа,
напоминающая о временах становления католицизма, преданность вере и любовь к
Богу". Но он был знаком и с самыми утонченными явлениями духовной культуры
своего времени, он овладел этой культурой, не позволив ей овладеть им.
Именно потому, как полагал Хайдеггер, он и мог "безбоязненно нападать на
любое представление о жизни, которое было слишком приземленным и
переоценивало ее посюсторонний аспект". Абрахам а Санкта-Клара знал, о чем
говорил. Он не принадлежал к числу тех, кто ругает виноградные грозди только
по той причине, что не может до них дотянуться.
В той же статье молодой Хайдеггер выступил против декаданса, который
считал отличительной чертой Нового времени. В чем смысл этих упреков? Он
говорил об удушающей атмосфере современной эпохи -- эпохи "внешней культуры,
непомерно ускоренного темпа жизни, разрушающего основы стремления к новизне,
мимолетных соблазнов", для которой характерно "безрассудное перепрыгивание
через глубинное духовное содержание жизни и искусства" (D, 3).
Перед нами образец расхожих клише критики культуры с консервативных
позиций. Так думали и говорили не только в "Союзе Грааля". Подобные
высказывания против поверхностности, погони за внешними эффектами,
ускоренного темпа жизни и необузданного стремления ко всему новому можно
найти, например, в работах Лангбена и Лагарда [1]. Но обращает на себя
внимание тот факт, что у молодого Мартина Хайдеггера совершенно отсутствует
антисемитизм, очень распространенный в то время у сторонников такого рода
взглядов. Это тем более примечательно, что финансирование памятника в
Креенхайнштеттене обеспечил не кто иной, как венский бургомистр Карл Люгер,
пользовавшийся популярностью именно из-за своих антисемитских взглядов.
Удивляет и та уверенность, с которой Хайдеггер в своей статье говорит о
"потусторонней ценности жизни", по отношению к коей все перечисленные им
феномены современной эпохи являются, по его мнению, предательством. Как это
следует понимать, он объяснил в других статьях (недавно вновь найденных и
исследованных Виктором Фариасом [2]), которые были написаны в 1910--1912
годах для ежемесячного журнала "Академикер" -- органа католического Союза
выпускников высших учебных заведений.
В мартовском номере за 1910 год Хайдеггер опубликовал рецензию на
автобиографическую книгу датского писателя и эссеиста Йоханнеса Йоргенсена
[3], которая называлась "Ложь и правда жизни". В ней путь духовного развития
от дарвинизма к католицизму изображался как путь от отчаяния к защищенности,
от гордости к смирению, от распущенности к живой свободе. Для молодого
Мартина Хайдеггера это был образцовый и потому поучительный путь, ибо автор
книги, пройдя через все безумства и соблазны модерна, в конце концов обрел
покой и спасение в церковной вере, то есть
1 Пауль Антон де Лагард (1827--1891) -- выдающийся немецкий ориенталист
широкого профиля, автор ряда публицистических работ об отношениях между
германским государством и Церковью.
2 Виктор Фариас --автор книги "Хайдеггер и национал-социализм" (1987).
3 Йенс Йоханнес Йоргенсен (р. 1866) -- датский поэт, прозаик и
журналист, в 1893--1895 гг. обратился к католицизму; его книга "Ложь и
правда жизни" впервые была опубликована в 1896 г. на немецком языке.
вернулся к осознанию "потусторонней ценности жизни". Человек избавился
от великой иллюзии модерна, которая побуждает "я" к "непрерывному
саморазвертыванию", и продемонстрировал на собственном теле и собственной
жизни, что тот, кто делает ставку только на себя, ставит свое дело на ничто
[1]. "В наши дни много говорят о "личности"... Личность художника выходит на
первый план. Много приходится слышать об интересных людях. Денди О. Уайльд,
гениальный пьяница П. Верлен, великий бродяга М. Горький, сверхчеловек Ницше
-- таковы интереснейшие люди. И если кто-то из них в снисшедший час
благодати осознает великую ложь своей цыганской жизни, разбивает алтарь
ложных богов и становится христианином, то его называют "пошлым",
"отвратительным"" [2].
1 "Я поставил мое дело на ничто" -- фраза из книги "Единственный и его
собственность" (1845), главного произведения Макса Штирнера (1806--1856),
немецкого философа-младогегельянца, идеолога анархизма.
2 Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. С. 7
(пер. Н. В. Мотрошиловой).
В 1930 году Мартин Хайдеггер скажет в своем знаменитом докладе "О
сущности истины": "Свобода сделает нас истинными". В юношеских же статьях он
держится прямо противоположного: истина нас освободит. И эта истина не есть
нечто, чего человек мог бы достичь, полагаясь на себя, добыть из себя
самого. Ее обретают только в живом сообществе верующих с его традициями.
Только в рамках такого сообщества возможно "высокое счастье обладания
истиной", недостижимое для положившихся на себя. Молодой Хайдеггер следует
здесь религиозному реализму своего учителя Карла Брега.
Протестантско-пиетистское благочестие чувства пока еще представляется ему
слишком субъективным. В рецензии на книгу Ф. В. Ферстера "Власть и свобода.
Размышления о культурной проблеме Церкви" Хайдеггер полемизирует с
самовлюбленным погружением в переживания, с мировоззренческим
импрессионизмом, выражающим только "личные настроения", а не объективное
содержание. Стандартный аргумент в хайдеггеровской критике мировоззрений:
они ориентируются на потребности жизни. Тот же, кто стремится к истине,
поступает наоборот: он подчиняет жизнь своим прозрениям. Для молодого
Хайдеггера решающим критерием истины явно было то, что с ней трудно иметь
дело, что ее можно обрести, только владея "искусством самососредоточения и
самоотречения (Selbsterraffung und Selbstentauperung)". Истину распознают по
тому признаку, что она противится нашему желанию овладеть ею, бросает нам
вызов и изменяет нас. Только тот, кто сможет от-
влечься от самого себя, тот, кто "достигнет духовной свободы по
отношению к миру влечений, найдет истину. Ибо истина есть вызов духу
безудержного автономизма". Она проясняет, но она не сама собой ясна. Тьма
индивидуального сознания должна склониться перед "религиозно-нравственным
авторитетом. Уже один тот -- гнетущий -- факт, что большинство людей,
полагаясь на себя, не находят истину и даже не хотят ее найти, а, напротив,
пригвождают к кресту, лишает индивидуалистическую этику всяких перспектив".
мирах: по одну сторону -- строгий, тяжелый, упорный и медлительный мир, по
другую -- мир скоротечный, поверхностный, падкий на сиюминутные
удовольствия; в одном -- усилия, в другом -- просто хлопотливость; в одном
-- укорененность, в другом -- отсутствие опоры; обитатели одного мира не
боятся никаких трудностей, обитатели другого всегда ищут самый удобный путь;
первые привыкли мыслить глубоко, вторые легкомысленны; первые остаются верны
себе, вторые растрачивают себя впустую.
В философии Хайдеггера эта схема впоследствии найдет выражение в
противопоставлении понятий подлинность (или "собственное" бытие) и
неподлинность ("несобственное" бытиe).
Осенью 1906 года Мартин Хайдеггер оставил констанцскую семинарию и
поступил в архиепископскую семинарию-интернат Святого Георга во Фрайбурге.
Стипендия от мескирхского благотворительного фонда уже не покрывала расходов
на его содержание в интернате Констанца. Предприимчивые покровители сына
причетника, Конрад Гребер и Камилло Брандхубер, нашли другой источник
финансирования -- стипендию Элинера. Она была учреждена в XVI веке Кристофом
Элинером, теологом из Мескирха, и предназначалась для оказания помощи
молодым людям из этого города, интересующимся теологией. Условием ее
предоставления была учеба в семинарии Фрайбурга и затем во Фрайбургском
университете.
Перевод из Констанца во Фрайбург расценивался как поощрение. Мартин
расстался с Констанцем, не питая к нему никаких неприязненных чувств, и
навсегда сохранил о "Доме Конрада" самые теплые воспоминания. В последующие
годы он будет приезжать сюда на встречи своих бывших соучеников. К семинарии
же во Фрайбурге он никогда не испытывал подобной привязанности. Хайдеггер
проведет в этом городе чуть ли не всю свою жизнь, и ему поневоле придется
научиться сохранять между собой и своим окружением
некоторую дистанцию. Именно здесь произойдет окончательный разрыв
Хайдеггера с католицизмом, влияние которого во Фрайбурге особенно ощутимо:
кафедральный собор, построенный в стиле зрелой готики, доминирует над
городом, отбрасывая густые тени. Подобно мощному кораблю, застыл он у
подножия шварцвальдских гор, но кажется, будто вот-вот стронется с места и
двинется к выходу из бухты.
Вплоть до Второй мировой войны старый город с его домами, тесно
сгрудившимися вокруг собора, сохранялся почти полностью. Многочисленные
переулки разбегались, словно лучи звезды, от Соборной площади, и некоторые
из них были обрамлены узкими каналами. Интернат для учеников семинарии
находился поблизости от резиденции архиепископа.
Когда молодой Мартин Хайдеггер приехал во Фрайбург, город выглядел
почти таким же, каким за сто лет до того его увидел -- и описал в письме к
Гете -- Сюльпис Буассере: "Я мог бы сочинить для тебя о Фрайбурге целую
книгу: это лучший из городов, где все старое сохраняется с большой любовью.
Он очень красиво расположен, в каждом его переулке имеются кристально чистый
ручеек и старинный фонтан... вокруг разбиты виноградники, и все стены,
когда-то бывшие военными укреплениями, ныне увиты виноградной лозой".
Во фрайбургской семинарии Мартин учился с усердием. Он был умен,
честолюбив, и в то время еще мечтал о церковной карьере: намеревался после
окончания учебы вступить в орден иезуитов. Его учителя поддерживали эти
планы. Ректор семинарии писал в 1909 году в характеристике на выпускника
Хайдеггера: "Его одаренность, прилежание и нравственные качества заслуживают
хорошей оценки. Он уже достиг определенной зрелости характера, в учебе также
проявил самостоятельность и даже, пожалуй, чересчур много -- в ущерб другим
предметам -- занимался немецкой литературой, обнаруживая большую
начитанность. Он уверен в своем выборе теологического поприща, питает
склонность к орденской жизни и, вероятно, заявит о своем желании вступить в
Общество Иисуса".
В отличие от некоторых своих одноклассников молодой Мартин Хайдеггер не
увлекался "современными" духовными тенденциями. Молодые авторы --
приверженцы натурализма, символизма или стиля модерн -- тогда еще не входили
в круг его чтения. Его духовные упражнения носили более строгий характер. О
своих тогдашних интересах Хайдеггер пишет в краткой автобиографической
справке, составленной им в 1915 году, в момент защиты докторской диссерта-
ции: "Когда в старших классах преподавание математики от обычного
решения задач свернуло, скорее, в теоретическое русло, мое простое
пристрастие к этой дисциплине превратилось в действительный глубокий
интерес, который распространился и на физику. К этому прибавились и стимулы
от уроков религии, побудившие меня расширить круг чтения по биологическому
учению о развитии. В выпускном классе главным образом занятия по Платону...
побудили меня более осознанно, хотя еще без необходимой теоретической
строгости, обратиться к философским проблемам".
Интересно, что именно занятия по религии пробудили у Хайдеггера интерес
к биологическому учению о развитии, в то время особенно враждебному по
отношению к религии. Вероятно, это учение манило его в опасные сферы духа,
где вера, сложившаяся в Мескирхе, должна была столкнуться с серьезными
испытаниями. Но молодой человек не боялся подобных интеллектуальных
приключений, ибо еще чувствовал под своими ногами твердую опору -- фундамент
веры. 30 сентября 1909 года Мартин Хайдеггер стал послушником ордена
иезуитов в монастыре Тизис близ Фельдкирха (Форарльберг). Но уже через две
недели, по истечении испытательного срока, покинул монастырь. Видимо,
Хайдеггер -- как предполагает Хуго Отт -- стал жаловаться на сильные боли в
сердце и потому был отослан домой по состоянию здоровья. Два года спустя те
же боли возобновились и вынудили его прервать подготовку к священническому
служению. Может быть, так случилось потому, что само сердце Хайдеггера
восстало против планов его разума...
В рядах антимодернистов. Абрахам а Санкта-Клара. "Потусторонняя
ценность жизни". Небесная логика. Хайдеггер открывает для себя Брентано и
Гуссерля. Философское наследие XIX века. "Осушение болота немецкого
идеализма". Философия "как если бы". Сфера культурных ценностей как
прибежище. "Значимость" и денежные знаки.
Поначалу Мартин Хайдеггер не хотел отступать от своих планов: после
неудачи с иезуитским орденом он поступил на теологический факультет
Фрайбургского университета. Такое решение могло объясняться, среди прочего,
и финансовыми причинами. Родители были не в состоянии оплачивать его
обучение, а стипендия Элинера, которую он получал со времени учебы во
фрайбургской семинарии, предназначалась для тех, кто собирался получить
теологическое образование.
В зимний семестр 1909 года Хайдеггер приступил к изучению теологии. В
"Автобиографии" 1915 года он пишет: "Обязательные лекции меня мало
удовлетворяли, поэтому я занялся самостоятельным штудированием пособий по
схоластике. Они помогли мне в какой-то степени овладеть формальной логикой,
но в плане философии не дали того, чего я искал".
Только одного фрайбургского теолога Хайдеггер особо выделял и
впоследствии всегда называл своим учителем: Карла Брега. Уже в выпускном
классе семинарии Хайдеггер внимательно прочитал работу Брега "О бытии.
Набросок онтологии" (1896) и благодаря ей познакомился с некоторыми
основополагающими понятиями онтологической традиции. Именно Брег впервые
пробудил у него интерес к Гегелю и Шеллингу. Во время совместных с Брегом
прогулок Хайдеггер испытал на себе воздействие свойственного его учителю
"убедительного способа" ("Мой путь в феноменологию", Z, 82) мышления. Брег,
как рассказывал Хайдеггер пятьдесят лет спустя, умел сделать идеи живой
актуальностью.
Карл Брег был теологом-антимодернистом.
Со времени появления в 1907 году энциклики "Pascendi dominici gregis"
[1], объявлявшей войну "модернизму", -- в разделе "De falsis doctrinis
modernistarum" [2] -- понятия "модернизм" и "антимодернизм" стали, так
сказать, боевыми штандартами противоборствующих сторон в духовной битве,
которая бушевала и в католическом мире, и за его пределами. Антимодернисты
защищали вовсе не одни только церковные догматы (скажем, идею "непорочного
зачатия") и принципы церковной иерархии (например, принцип непогрешимости
Папы). Но их противники охотно заостряли внимание именно на этих аспектах и,
соответственно, не желали видеть в антимодернизме ничего иного, кроме
опасного или смехотворного заговора мракобесов против ориентированного на
науку духа времени, против Просвещения, гуманизма и каких бы то ни было
представлений о прогрессе.
1 "Выпасание Господнего стада" (лат.).
2 "О ложной доктрине модернистов" (лат).
Однако можно было быть антимодернистом и не становясь обскурантом, как
показывает пример Карла Брега -- человека острого ума, который обнаружил
ускользающие от рефлексии предпосылки веры в различных разновидностях
современного научного сознания. Он хотел пробудить от "догматического
полусна" всех тех, кто считал себя неверующим и лишенным предпосылок к
обретению веры. И у так называемых агностиков, говорил Брег, есть своя вера,
пусть и очень примитивная, доморощенная: вера в прогресс, в науку, в
биологическую эволюцию, которая якобы принесет нам благо, в экономические и
исторические законы... Модернизм, по его словам, "в своем ослеплении не
видит ничего, кроме собственного "я" и того, что служит этому "я"", а
автономия субъекта превратилась в построенную самим этим субъектом тюрьму.
Брег критиковал современную цивилизацию за то, что она утратила
благоговейный трепет перед неисчерпаемой тайной реальности, частью которой
мы являемся и которая нас объемлет. Если человек самонадеянно ставит себя в
центр мироздания, то в конце концов он не сможет относиться к истине иначе
как прагматически, то есть будет считать "истинным" лишь то, что идет нам на
пользу и помогает достичь практического успеха. Брег же полагал:
"Историческая истина, как и любая другая -- здесь, у нас, победоноснее всех
сияет математическая истина, самая строгая из форм вечной истины, --
существует прежде субъективного "я" и помимо него... Такими, какими их видит
"я" разума, полагая, что они в совокупности своей разумны, вещи в
действительности не являются... и никакой Кант... не изменит закона,
повелевающего человеку ориентироваться на вещи".
На самом деле Брег хотел вернуться к Канту -- но только не отказываясь
от идей Гегеля, который возражал своему слишком осторожному предшественнику,
указывая на то, что страх впасть в заблуждение тоже есть заблуждение. Брег
призывал пересекать трансцендентальные границы. Разве точно известно,
спрашивал он, что именно мы открываем мир? Разве не может быть так, что это
мир открывает себя нам? Не познаем ли мы только потому, что познают нас? Мы
способны думать о Боге, а что если мы сами суть мысли Бога? Иногда Брег
самым грубым образом пытался разбить комнату с зеркальными стенами, в
которой, по его мнению, заточен современный человек. Он открыто выступал в
защиту реализма пред-модернистского толка, реализма одновременно духовного и
эмпирического. Обосновывая свою позицию, он утверждал, что, поскольку мы
знаем о границах, мы уже их преодолели. Уже потому, что мы познаем познание
и чувственно воспринимаем чувственное восприятие, мы вращаемся в
пространстве абсолютной реальности. Мы должны, говорил Брег, освободиться от
абсолютизма субъекта, чтобы свободно воспринимать реальности Абсолюта.
На этом поле боя, где шла борьба между сторонниками и противниками
модернизма, и состоялось первое публицистическое выступление молодого
Мартина Хайдеггера. К тому времени он уже был членом "Союза Грааля" --
крайне-антимодернистской группы внутри католического молодежного движения,
духовный лидер которой, уроженец Вены Рихард фон Кралик, ратовал за
восстановление чистой католической веры и римско-католической мировой
державы -- Священной Римской империи германской нации. Правда, центром новой
империи должна была стать держава Габсбургов, а не Пруссия. То есть речь
шла, помимо всего прочего, и о новой концепции политического устройства
Центральной Европы. В этих кругах грезили о романтическом Средневековье,
воспетом Новалисом, и о штифтеровском "мягком законе" [1] бережно хранимых
истоков. Но одновременно были готовы со всей жесткостью защищать эту
традицию от посягательств со стороны современности и от свойственных новой
эпохе соблазнов. Возможность выступить в роли такого защитника представилась
молодому Мартину Хайдеггеру в связи с торжествами по поводу открытия
памятника Абрахаму а Санкта-Клара, которые состоялись в августе 1910 года в
Креенхайнштетгене, небольшой сельской общине в окрестностях Мескирха.
1 Адальберт Штифтер (1805--1868) -- австрийский писатель и художник,
объяснял свою концепцию "мягкого закона" так: "Завершенную жизнь, полную
праведности, простоты, усмирения самого себя, взвешенности ума,
действенности в своем кругу, восхищения красотой, в сочетании со светлой,
спокойной смертью я считаю великой... Мы ищем увидеть тот мягкий закон,
который правит человеческим родом. Это... закон праведности, закон
нравственности, закон, который хочет, чтобы каждый стоял перед другим
замеченный, уважаемый, необиженный, чтобы мог идти своим высшим человеческим
жизненным путем, добывая себе любовь и удивление своих собратьев, чтобы был
оберегаем как сокровище, как и каждый человек -- сокровище для всех других
людей. Этот закон положен повсюду, где люди живут с людьми, и он дает о себе
знать, когда люди действуют против людей" (A. Stifter. Das sanfte Gesetz.
Drei Erzahlungen. В., 1942. S. 32--33; пер. В. В. Бибихина, цит. по:
Хайдеггер М. Время и бытие. С. 426).
Местный патриотизм мескирхцев всегда зиждился, среди прочего, на
почитании памяти знаменитого придворного проповедника Абрахама а
Санкта-Клара, который родился в 1644 году в Креенхайнштетгене и умер в
1709-м в Вене. Статьи о нем периодически появлялись в местной печати, и по
круглым юбилейным датам в его честь устраивались скромные торжества. Однако
в начале нынешнего столетия к этой приятной патриотической традиции
примешалась дисгармоничная полемико-идеологическая нота. Южно-германские
"антимодернисты" возвели Абрахама а Санкта-Клара в ранг своего кумира и
стали ссылаться на него в полемике против католиков-либералов. У этого
прославленного монаха-августинца нетрудно было отыскать весьма резкие
высказывания по поводу извращенной городской жизни с ее стремлением к пустым
удовольствиям, осуждение духовного высокомерия, не желающего склониться
перед явленным миру учением Церкви, наконец, выпады против расточительства
богатых, с одной стороны, и против пресловутой алчности "евреев-ростовщиков"
-- с другой. Этот проповедник всегда принимал сторону "маленьких" и бедных
людей, с гордостью говорил о своем низком происхождении. Одно из его часто
цитируемых высказываний звучало так: "Не у каждого, кто родился под
соломенной крышей, в голове солома". Абрахаму а Санкта-Клара были
свойственны интерес к социальным проблемам, близость к простонародью,
прямодушие, доходящее до резкости, благочестие, напрочь лишенное ханжества,
преданность своей малой Родине и антисемитизм -- смесь как нельзя более
подходящая для того, чтобы ее использовали в своих пропагандистских целях
антимодернисты.
Открытие памятника 16 августа 1910 года стало большим народным
праздником. Мартин Хайдеггер приехал на него из Мескирха.
Деревню украсили цветами, транспаранты с изречениями проповедника были
вывешены из окон и протянуты над единственной улицей. Праздничное шествие
тронулось в путь. Впереди -- герольды на конях, в исторических костюмах
времен Абрахама а Санкта-Клара; за ними -- монахи из Бойрона, духовенство и
представители местной власти, школьники с пестрыми флажками, девушки с
венками на головах, крестьяне в традиционных костюмах. Играл оркестр,
произносились речи, ученики бюргерской городской школы Мескирха
декламировали стихи и афоризмы Абрахама а Санкта-Клара.
Это событие подробно освещалось в статье, которую Мартин Хайдеггер
написал для выходившего в Мюнхене консервативно-католического журнала
"Альгемайне рунд-шау". Впоследствии Герман Хайдеггер [1] счел этот текст
достойным того, чтобы включить его в полное собрание сочинений философа.
1 Герман Хайдеггер (род. 1920) -- сын Мартина Хайдеггера.
"Атмосфера естественности, здорового веселья, порой с оттенком
некоторой грубоватости, придала этому событию отпечаток неповторимого
своеобразия. Непритязательная деревня Креенхайнштеттен, с ее упорными,
упрямыми, чудаковатыми жителями, раскинулась как бы в полусне на дне
глубокой котловины. Даже здешняя колокольня -- оригинал. В отличие от других
колоколен, ее собратьев, она не смотрит свободно, свысока, на окружающий
мир, но, стесняясь своей неуклюжести, прячется меж черно-красными крышами...
Торжества по случаю открытия памятника были очень простыми, чистыми и
искренними" (D, 1).
Нельзя забывать, что к тому времени, когда Мартин Хайдеггер писал эти
строки, он уже успел надышаться воздухом большого города -- сначала в
Констанце, а потом, с 1906 года, во Фрайбурге. И знал, что отличает его,
провинциала, от тех, кто самоуверенно и ловко вращается в городской среде,
одевается по моде, умеет порассуждать о вопросах современной литературы,
искусства и философии. И прекрасно видел разницу между собственным миром,
миром Мескирха и Креенхайнштеттена, с одной стороны, и "внешним" миром -- с
другой (в осознании этой разницы уже угадывается его позднейшая идея о
различии между "подлинностью" и "неподлинностью"). Поэтому строки об
открытии памятника могут быть прочитаны и как своего рода автопортрет.
Хайдеггер называет колокольню оригиналом, но это определение вполне подходит
и к нему самому. Другие люди смотрят на окружающий мир свободно, свысока,
тогда как его, уроженца маленького городка, ощущение собственной неуклюжести
пригибает к земле, к родной почве, которая его взрастила -- сделала таким же
упорным, упрямым, чудаковатым, какими бывают все ее дети. Он хотел бы
походить на тамошних крестьян -- но одновременно и на Абрахама а
Санкта-Клара. В личности Абрахама привлекает свойственное простому народу
"телесное и душевное здоровье". Этот проповедник производил на людей
глубокое впечатление благодаря таким своим качествам, как "сила духа,
напоминающая о временах становления католицизма, преданность вере и любовь к
Богу". Но он был знаком и с самыми утонченными явлениями духовной культуры
своего времени, он овладел этой культурой, не позволив ей овладеть им.
Именно потому, как полагал Хайдеггер, он и мог "безбоязненно нападать на
любое представление о жизни, которое было слишком приземленным и
переоценивало ее посюсторонний аспект". Абрахам а Санкта-Клара знал, о чем
говорил. Он не принадлежал к числу тех, кто ругает виноградные грозди только
по той причине, что не может до них дотянуться.
В той же статье молодой Хайдеггер выступил против декаданса, который
считал отличительной чертой Нового времени. В чем смысл этих упреков? Он
говорил об удушающей атмосфере современной эпохи -- эпохи "внешней культуры,
непомерно ускоренного темпа жизни, разрушающего основы стремления к новизне,
мимолетных соблазнов", для которой характерно "безрассудное перепрыгивание
через глубинное духовное содержание жизни и искусства" (D, 3).
Перед нами образец расхожих клише критики культуры с консервативных
позиций. Так думали и говорили не только в "Союзе Грааля". Подобные
высказывания против поверхностности, погони за внешними эффектами,
ускоренного темпа жизни и необузданного стремления ко всему новому можно
найти, например, в работах Лангбена и Лагарда [1]. Но обращает на себя
внимание тот факт, что у молодого Мартина Хайдеггера совершенно отсутствует
антисемитизм, очень распространенный в то время у сторонников такого рода
взглядов. Это тем более примечательно, что финансирование памятника в
Креенхайнштеттене обеспечил не кто иной, как венский бургомистр Карл Люгер,
пользовавшийся популярностью именно из-за своих антисемитских взглядов.
Удивляет и та уверенность, с которой Хайдеггер в своей статье говорит о
"потусторонней ценности жизни", по отношению к коей все перечисленные им
феномены современной эпохи являются, по его мнению, предательством. Как это
следует понимать, он объяснил в других статьях (недавно вновь найденных и
исследованных Виктором Фариасом [2]), которые были написаны в 1910--1912
годах для ежемесячного журнала "Академикер" -- органа католического Союза
выпускников высших учебных заведений.
В мартовском номере за 1910 год Хайдеггер опубликовал рецензию на
автобиографическую книгу датского писателя и эссеиста Йоханнеса Йоргенсена
[3], которая называлась "Ложь и правда жизни". В ней путь духовного развития
от дарвинизма к католицизму изображался как путь от отчаяния к защищенности,
от гордости к смирению, от распущенности к живой свободе. Для молодого
Мартина Хайдеггера это был образцовый и потому поучительный путь, ибо автор
книги, пройдя через все безумства и соблазны модерна, в конце концов обрел
покой и спасение в церковной вере, то есть
1 Пауль Антон де Лагард (1827--1891) -- выдающийся немецкий ориенталист
широкого профиля, автор ряда публицистических работ об отношениях между
германским государством и Церковью.
2 Виктор Фариас --автор книги "Хайдеггер и национал-социализм" (1987).
3 Йенс Йоханнес Йоргенсен (р. 1866) -- датский поэт, прозаик и
журналист, в 1893--1895 гг. обратился к католицизму; его книга "Ложь и
правда жизни" впервые была опубликована в 1896 г. на немецком языке.
вернулся к осознанию "потусторонней ценности жизни". Человек избавился
от великой иллюзии модерна, которая побуждает "я" к "непрерывному
саморазвертыванию", и продемонстрировал на собственном теле и собственной
жизни, что тот, кто делает ставку только на себя, ставит свое дело на ничто
[1]. "В наши дни много говорят о "личности"... Личность художника выходит на
первый план. Много приходится слышать об интересных людях. Денди О. Уайльд,
гениальный пьяница П. Верлен, великий бродяга М. Горький, сверхчеловек Ницше
-- таковы интереснейшие люди. И если кто-то из них в снисшедший час
благодати осознает великую ложь своей цыганской жизни, разбивает алтарь
ложных богов и становится христианином, то его называют "пошлым",
"отвратительным"" [2].
1 "Я поставил мое дело на ничто" -- фраза из книги "Единственный и его
собственность" (1845), главного произведения Макса Штирнера (1806--1856),
немецкого философа-младогегельянца, идеолога анархизма.
2 Философия Мартина Хайдеггера и современность. М.: Наука, 1991. С. 7
(пер. Н. В. Мотрошиловой).
В 1930 году Мартин Хайдеггер скажет в своем знаменитом докладе "О
сущности истины": "Свобода сделает нас истинными". В юношеских же статьях он
держится прямо противоположного: истина нас освободит. И эта истина не есть
нечто, чего человек мог бы достичь, полагаясь на себя, добыть из себя
самого. Ее обретают только в живом сообществе верующих с его традициями.
Только в рамках такого сообщества возможно "высокое счастье обладания
истиной", недостижимое для положившихся на себя. Молодой Хайдеггер следует
здесь религиозному реализму своего учителя Карла Брега.
Протестантско-пиетистское благочестие чувства пока еще представляется ему
слишком субъективным. В рецензии на книгу Ф. В. Ферстера "Власть и свобода.
Размышления о культурной проблеме Церкви" Хайдеггер полемизирует с
самовлюбленным погружением в переживания, с мировоззренческим
импрессионизмом, выражающим только "личные настроения", а не объективное
содержание. Стандартный аргумент в хайдеггеровской критике мировоззрений:
они ориентируются на потребности жизни. Тот же, кто стремится к истине,
поступает наоборот: он подчиняет жизнь своим прозрениям. Для молодого
Хайдеггера решающим критерием истины явно было то, что с ней трудно иметь
дело, что ее можно обрести, только владея "искусством самососредоточения и
самоотречения (Selbsterraffung und Selbstentauperung)". Истину распознают по
тому признаку, что она противится нашему желанию овладеть ею, бросает нам
вызов и изменяет нас. Только тот, кто сможет от-
влечься от самого себя, тот, кто "достигнет духовной свободы по
отношению к миру влечений, найдет истину. Ибо истина есть вызов духу
безудержного автономизма". Она проясняет, но она не сама собой ясна. Тьма
индивидуального сознания должна склониться перед "религиозно-нравственным
авторитетом. Уже один тот -- гнетущий -- факт, что большинство людей,
полагаясь на себя, не находят истину и даже не хотят ее найти, а, напротив,
пригвождают к кресту, лишает индивидуалистическую этику всяких перспектив".