Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 1

   — Здорово, — буркнул он солдатам. — Сколько на довольствии?
   — Двести сорок человек.
   — Какая порция мяса?
   — Тридцать два золотника на человека.
   — Так всего, значит, восемьдесят фунтов — два пуда. Вынимай мясо из котла и клади на весы.
   Артельщик и кашевар бросились исполнять приказание.
   — Взвешивай, — приказал Борейко дежурному по кухне. — Сколько?
   — Один пуд двадцать пять фунтов, — доложил дежурный.
   — Где остальное? — повернулся Борейко к кашевару.
   Тот мигал глазами и растерянно молчал.
   — Живо подавай остальное! — закричал Борейко.
   — Тут для господина фельдфебеля кусок с костью.
   — Взвесь.
   — Пять фунтов три золотника.
   — Клади в общую кучу. Где еще десять фунтов?
   — На ужин, вашбродь, в кладовке.
   — На ужин еще по шестнадцать золотников полагается. Тащи сюда.
   Принесли еще пуд мяса.
   — Из-под земли, но чтоб мне были десять фунтов! — ревел в бешенстве Борейко.
   Артельщик куда-то сбегал и принес недостающее мясо.
   — Воруешь, сволочь! Солдат обираешь! — накинулся на него поручик.
   — Никак нет, я… — начал было артельщик, но Борейко ударил его кулаком в лицо. Солдат охнул и схватился на лицо руками, между пальцев показалась струйка крови.
   Озверевший офицер еще раз так ударил артельщика кулаком по голове, что тот упал на пол.
   — Позвать сюда фельдфебеля, — распорядился Борейко.
   — Так они еще спят, — заикнулся дежурный по кухне.
   — С кровати стащи, но чтобы сейчас был здесь, — орал Борейко.
   Дежурный исчез.
   — Клади все мясо в котел, — приказал кашевару Борейко. — Принеси проволоки, сам закрою крышку котла и запечатаю. А его, — указал он на артельщика, — отлить водой.
   Раздражаясь все более, поручик вышел на двор и стал ждать Назаренко. Прошло минут десять, пока наконец тот вышел из своей квартиры и, застегиваясь на ходу, подошел к Борейко.
   — Воруешь, негодяй! — накинулся на него поручик. — По пять фунтов мяса из котла берешь?
   — Я, ваше благородие, беру не только на себя, но и на Пакомова, — начал оправдываться перетрусивший фельдфебель.
   — Значит, ты не приказывал артельщику оставлять тебе мясо? Сейчас разберу все на месте.
   На кухне артельщик и кашевар подтвердили, что отложили мясо по приказанию Назаренко.
   — Врут, ваше благородие, как перед истинным, врут, — бормотал Назаренко.
   — Дежурный по кухне сам приказывал отложить, — настаивал артельщик.
   Позвали дежурного. Тот растерянно смотрел то на Назаренко, то на артельщика, то на Борейко.
   — Фельдфебель приказывал тебе оставить ему мясо?
   — Так точно… никак нет, не могу знать, — бестолково бормотал солдат.
   Борейко ткнул его кулаком в лицо.
   — Ну, приказывал или нет, сукин сын?
   Дежурный только беззвучно шевелил распухшими губами.
   — Отвечай, стерва! — замахнулся опять Борейко.
   — Так точно, приказывали отложить мясо и чтобы сахарная косточка была, — наконец выдавил из себя солдат.
   — Слыхал, старый вор? — обернулся поручик к фельдфебелю.
   — Врет, все врет, по злобе на меня, — оправдывался Назаренко.
   — Сам ты врешь! — заорал Борейко в бешенстве.
   Солдаты, бледные от страха, окаменели на своих местах. Избиваемый Назаренко только вскрикивал под градом сыпавшихся на него ударов.
   Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в кухню не вошел Родионов. Мгновенно поняв происходящее, он обхватил Борейко за талию и стал оттаскивать от Назаренко.
   — Ваше благородие, да оставьте его, а то до смерти убьете, — уговаривал он озверевшего поручика.
   — Ты чего не в свое дело суешься? — накинулся на него Борейко.
   — Вам же, ваше благородие, за него, за гада, отвечать придется, он того не стоит, чтобы за него отвечать, — продолжал уговаривать Родионов.
   Поручик стал приходить в себя, посмотрел на окровавленного фельдфебеля, на избитых им солдат и глухо проговорил:
   — Назаренко отвести домой, прочим сволочам умыться, — и вышел из кухни.
   Как только дверь за ним закрылась, солдаты бросились помогать фельдфебелю.
   Назаренко охал и стонал, отчаянно ругая Борейко.
   — До самого генерала дойду, а на него управу найду! Двадцать лет на сверхсрочной и никогда не видывал и не слыхивал, чтобы так фельдфебелей били, да еще в присутствии солдат. Это ему не пройдет. Шалишь, до генерала Стесселева дойду, а его под суд упрячу, — плаксивым голосом грозился фельдфебель. — А ты, сука, что, — обернулся он вдруг к кашевару, — не мог сразу сказать, что это на десять человек, а не на одного меня. Ах ты, стерва! — И, забыв свои раны и побои, фельдфебель бросился на кашевара. Тот попытался защищаться, но Назаренко ударил его по голове черпаком, а затем ногой в живот. Кашевар охнул и присел на землю.
   — Будешь знать, как своего фельдфебеля подводить. И вам тоже я попомню это! — пригрозил Назаренко артельщику и дежурному по кухне.
   — Идите-ка лучше домой, Денис Петрович, умойтесь да встряхнитесь, — проговорил Родионов.
   — Это я-то, по-твоему, гад? Смотри, как бы нашивочки твои не слетели бы, как я командиру про дела первого взвода доложу, — окрысился вдруг Назаренко. — Ты думаешь, не знаю, какие вы там книжки по ночам читаете? За это по головке не погладят.
   — Да я же вас от смертоубийства спас, — иронически заметил Родионов, — а вы же на меня лаетесь.
   — Лаетесь! Что я тебе, пес брехливый, чтобы лаяться? «Он того не стоит». А ты, дерьмо всмятку, много стоишь? Тьфу на тебя. — И фельдфебель вышел из кухни.
   — Чего это Медведь на вас набросился? — спросил Родионов у оставшихся на кухне солдат.
   — Попритчилось, что мясо воруем, ну и пошел по мордам хлестать, что по своей балалайке, — мрачно буркнул артельщик. — С вашего же взводу, должно, Медведя на нас напустили.
   — Сами, ребята, виноваты. Сколько раз я вам говорил: бросьте вы ваше жульничество, обижаются солдаты, а вы все свое — нам наплевать, с нами сам фельфебель. Вышло, что и фельдфебель от Борейко не спасет. Поди командиру на вас рапорт подаст, под суд пойдете.
   — Где же правда? Нас бьют да еще под суд хотят отдать, — возмутился артельщик.
   — Не воруй, тогда и бить не будут, — сурово ответил Родионов. — А сейчас сами на себя и пеняйте.
   — Офицерский холуй, — выругался артельщик.
   — Мало тебе поручик морду набил, так хочешь, чтобы я еще добавил? — проговорил Родионов. — Воровское отродье, доберемся до вас, — почище, чем от Борейко, от солдат влетит. Давно о темной поговаривают. Накроют, а там разбери кто бил.
   — Ты же солдат сам на нас натравливаешь! — кричал артельщик.
   Родионов смолчал и вышел из кухни.
   Назаренко, придя домой, взглянул в зеркало и заплакал от жалости к себе. Один глаз запух, нос раздулся, губы кровоточили в нескольких местах, мундир был в грязи, порван и висел клочьями. Увидев мужа, жена ахнула и залилась слезами. Шурка исподлобья посмотрела на отца, а затем бросилась было очищать его от грязи.
   — Не трожь, дура! Как есть — до командира пойду, пущай видит, как со мной Борейко обращается. Пойдешь со мной, — приказал жене. Так, прихрамывая на обе ноги, окровавленный, истерзанный, поддерживаемый под руку женой, он предстал перед Жуковским.
   — Кто это тебя так изукрасил? — удивился Жуковский, зная крутоватый нрав своего фельдфебеля, державшего всю роту в руках.
   Назаренко стал жаловаться на Борейко, его жена вторила ему, обливаясь слезами.
   — Позвать сюда поручика Борейко! — приказал Жуковский денщику.
   — Очень они пьяны, ваше благородие, лютуют страсть как, своего Ивана до полусмерти изувечили невесть за что, — сообщил денщик.
   — Когда же он успел в такую рань напиться? — удивился Жуковский.
   — Должно, с вечера пьяны.
   — Придется подождать, пока проспится. Позови ко мне прапорщика, — приказал денщику капитан.
   — Силов моих нет терпеть истязание больше, — захныкал Назаренко. — Самому генералу претензию заявить желаю.
   — Подожди, пока я сам с Борейко разберусь, — возразил Жуковский. — Пока ступай и приведи себя в порядок.
   — Сергей Владимирович, — обратился он к вошедшему Звонареву. — Тут Борейко напился и набезобразил, надо будет дознание по этому поводу произвести, опросите солдат и Борейко, в чем дело, и представьте при рапорте мне.
   — В жизни судейскими делами не занимался. Представления не имею, как его сочинять, это самое дознание. Лучше бы Чижу поручили, он и чином старше Борейко, и, верно, умеет производить дознание, — начал отнекиваться Звонарев.
   — Нельзя Чижа: Борейко его не переносит, может скандал произойти. Кроме вас, мне некого назначить. Потом, быть может, вы попробуете урезонить Борейко и уложить его спать. Говорят, озверел от водки.
   — Подчиняюсь без особого удовольствия, — нехотя проговорил Звонарев и направился к Борейко на квартиру.
   Придя из кухни к себе, Борейко послал денщика еще за бутылкой спирта к ротному фельдшеру.
   «Все они — сволочи, воры и жулики. Но горячиться было нечего. Стукнуть раз-другой по морде артельщика с кашеваром, выругать фельдфебеля покрепче и подать обо всем рапорт, требуя смены артельщика и кашевара. Это было бы правильно, а так сам в дураках остался. Назаренко подымет историю! Положим, его давно надо было проучить, чтобы он не зазнавался, но вышло неаккуратно. Хорошо, хоть Родионов оттащил», — мрачно думал поручик, шагая по комнате. Гнев опять поднимался в нем и на себя, и на солдат, и на весь мир.
   Денщик вернулся с пустой бутылкой и доложил;
   — Так что фершал больше не дадут, сказывали передать, чтобы вы и не посылали.
   — Что? — вспыхнул Борейко. — Я ему голову с плеч оборву, если не даст еще, марш! — накинулся он на денщика и опять мрачно зашагал по комнате.
   Через минуту денщик вернулся с пустыми руками.
   — Я тебе что приказал? — мрачно подошел к солдату Борейко. Тот боязливо попятился к двери.
   — Что я тебе приказал? — наседал Борейко. — Как же ты смел не исполнить моего приказания и не принес спирту?
   — Не дают больше.
   — Не дают, — передразнил Борейко, — так я тебе дам! Марш назад. — И он со всей силой ударил денщика кулаком в лицо.
   Солдат громко вскрикнул и выбежал из комнаты.
   — Экая скотина! — выругался Борейко и трясущимися от волнения руками налил себе стакан спирта.
   Удар Борейко был так силен, что на лице денщика оказалась рваная рана, очевидно, от кольца на руке поручика. Обливаясь кровью, зажимая руками изуродованное лицо, он с трудом добрался до фельдшера.
   — В госпиталь надо, там тебе морду заштопают, — деловито проговорил фельдшер, осмотрев пострадавшего. — Сейчас повязку наложу.
   В это время вошел Назаренко. Лицо его совершенно распухло и изменилось от удара.
   — Денис Петрович! Бог с вами, кто это вас так зашиб? — всплеснул руками фельдшер.
   — Не твое дело, знай помощь оказывай, — мрачно буркнул фельдфебель.
   — Не иначе, как рука Борейко, — проговорил Мельников, как бы еще ничего не зная о случившемся. — Денщика своего изувечил, надо в госпиталь отправлять. Вам портрет попортил. Не человек, а зверь лесной, одно слово — медведь! Жаловаться на него надо, чтобы утихомирили, на цепь посадили, — разливался фельдшер, бинтуя голову фельдфебеля, и вдруг примолк.
   В окне мелькнула фигура Борейко, и в следующую минуту он вошел в помещение.
   — Водки, спирту, все, что у тебя есть! Да живо! — приказал он Мельникову.
   — Все начисто выпили, ваше благородие, ничего не осталось, — торопливо отвечал фельдшер.
   — Открывай аптечку!
   Мельников поспешил распахнуть дверцу шкафчика с медикаментами. Борейко сам стал пересматривать все склянки.
   — А это что?
   — Спиритус вини денатурати, — щегольнул латынью Мельников.
   — Давай сюда.
   — Ваше благородие, от него заболеть и даже умереть можно, — робко запротестовал Мельников.
   — А если я сдохну, так ты плакать будешь? — спросил в упор Борейко, багровый от прилива крови и страшный своей дикостью. — Чего же молчишь? — с яростью закричал поручик.
   — Не могу знать.
   — Не можешь знать! Так вот тебе, скотина. — И Борейко наотмашь ударил Мельникова по уху, затем повернулся и, тяжело, по-медвежьи ступая, вышел
   — Ох, по всей голове звон пошел, как он двинул, — жаловался Мельников.
   — Хорошо, что так, а то вовсе мог бы изувечить, — проговорил Назаренко.
   Звонарев встретил Борейко, когда тот возвращался к себе, держа бутылку денатурата в руках
   — Я к тебе, Борис Дмитриевич. Меня Жуковский прислал поговорить с гобой
   — Заходи, выпьем за компанию
   Звонарев вошел в комнату Борейко.
   — Полюбоваться хочешь на пьяного Борейко, молокосос? Смотри, издевайся, смейся надо мной, заслужил, понимаю.
   — Бросил бы ты, Боря, водку. Право слово, лучше было бы тебе и нам.
   Борейко продолжал молча пить.
   — Ни за что ни про что избил Назаренко, артельщика с кашеваром…
   — Так им и надо, чтобы не воровали.
   — Ивана своего изувечил.
   — Ивана? Не припомню что-то. Маленько разок ткнул его…
   — Так, что в госпиталь его направляют.
   — Зря я это. Сколько раз ему говорил — не подвертывайся мне под пьяную руку Нет, таки угораздило его, — искренне сокрушался Борейко.
   — Тебя командир звал…
   — Ну его! Он во всем и виноват. Поручил артельное хозяйство Чижу. Тот с Пахомовым приварочные деньги крадет, а паек ворует Назаренко с компанией. Надо же кому-нибудь порядок навести.
   — Брось, Борис, пьянствовать, — уговаривал Звонарев, которого все больше возмущал Борейко.
   — Брошу, если ты выпьешь этот стакан, — неожиданно проговорил Борейко. — Выпьешь, даю слово, спать лягу сейчас же. — И он налил Звонареву стакан. — Пей, как друга — прошу, пей, — с упрямством настаивал Борейко.
   Звонарев минуту колебался, а затем, затаив дыхание, опрокинул в себя спирт.
   — Ух, какая гадость, — с трудом проговорил он.
   — Молодец, — пробурчал Борейко и, раскрыв форточку, выбросил оставшиеся бутылки.
   — Пошли-ка своего денщика на кухню за огуречным рассолом да вели компресс мне на голову приготовить, я лягу спать. — И, сняв сапоги, Борейко улегся на кровать. Через минуту он уже храпел.
   Звонарев поспешил к Жуковскому с докладом о достигнутых успехах.
   — Что с вами, Сергей Владимирович, вас Борейко оскорбил? — бросился тот навстречу красному как рак Звонареву.
   — Нет, заставил только выпить стакан спирта. — И Звонарев рассказал капитану все происшедшее.
   — Идите до обеда отсыпаться, да примите нашатырного спирта — это помогает, — отпустил его командир.
   Звонарев не замедлил последовать его совету.
   Было за полдень, когда прапорщик проснулся с тяжелой головой. Первое, что он увидел, был Борейко — трезвый и мрачный.
   — Вставай, Сережа, да одевайся скорее.
   Когда Звонарев оделся, оба отправились к Жуковскому.
   Борейко торжественно принес Жуковскому извинения по поводу своей утренней выходки.
   — Вы бы, Борис Дмитриевич, поменьше пили, право, лучше было бы. И вам извиняться не приходилось бы, и мне вас журить. А то смотрите, что натворили: артельщика избили… — стал капитан перечислять преступления поручика.
   — Поделом, — вставил Борейко.
   — Кашевару зубы выбили…
   — Так ему и следует.
   — Фельдфебеля чуть не до смерти изувечили.
   — Давно до него добирался.
   — Своего денщика изранили.
   — Грешен. Не помню, как это и произошло. Каюсь и казнюсь. Зря его обидел.
   — Лучше бы вы обо всем мне доложили, я бы все разобрал и уладил.
   — Я, Николай Васильевич, много раз вам говорил, что у нас артельщик вор, что его покрывает фельдфебель, а вы мне не верили, требовали доказательств, и я отправился сегодня утром их добывать. Заодно и расправу тут же учинил.
   — Я вас, Борис Дмитриевич, вместе с Сергеем Владимировичем прошу сегодня же проверить книжки артельщика, а то я в них давно не заглядывал, руки не доходили, — предложил Жуковский.
   — Слушаюсь! Сейчас же пойдем в канцелярию, — ответил Борейко и вместе с Звонаревым направился к двери.
   У входа в канцелярию они увидели человек десять солдат, стоящих с полной выкладкой под ружьем.
   — Это еще что за почетный караул? — воскликнул поручик, глядя на наказанных.
   Хмурые, недовольные лица солдат просветлели.
   — Здорово, орлы! — гаркнул Борейко.
   — Здравия желаем! — вразброд ответили солдаты.
   — Ты за что стоишь? — обратился Борейко к стоящему на правом фланге бомбардиру-наводчику Кошелеву, лучшему наводчику в роте и своему любимцу.
   Кошелев, благообразный, солидный солдат из сибиряков, засмеялся.
   — Так что, ваше благородие, чихнул на штабс-капитана.
   — То есть как это чихнул?
   — Штабс-капитан позвали меня к себе, я подошел, а тут чох на меня напал, малость на их попало, они и дали мне десять часов под винтовкой.
   — Та-а-ак! На начальство, говоришь, начхал. Я, брат, сам часто на начальство чихаю, но делаю это с оглядкой к тебе впредь советую. Ступай в казарму.
   — Покорнейше благодарим, — обрадовался солдат, снимая винтовку с затекшего плеча.
   — А ты за что? — спросил Борейко у следующего.
   — Плохо посмотрел на штабс-капитана, ваше благородие, они и рассерчали — стань, грит, дурень, на восемь часов под винтовку.
   — Как же ты на них посмотрел?
   — Вестимо как, ваше благородие, абнакновенно.
   — А ты знаешь, что по уставу полагается «есть глазами начальство», а ты — «абнакновенно». Следующий раз, как штабс-капитана увидишь, так не только ешь, а грызи его прямо глазами. Понял? Ступай.
   Солдаты совсем повеселели и ждали своей очереди.
   — Ты за что? — спросил Борейко у третьего.
   — Без портупеи до ветру пошел, а штабс-капитан увидел.
   — Что же ты, разгильдяй такой!
   — Так, ваше благородие, до ветру все одно портупею снимать надоть.
   — Там и портки скидать приходится, так ты и пойдешь до ветру голозадым, дурья ты голова? — под хохот солдат сказал поручик. — Аида все в казарму! — приказал он.
   Солдаты с веселыми шутками побежали в казарму.
   — Чиж на тебя в претензии будет, — предостерег Звонарев.
   — А мне наплевать на него.
   — Это же подрывает его авторитет у солдат.
   — Да у него давно никакого авторитета нет. Сам его подорвал своей трусостью и глупыми взысканиями. Солдат, брат, нас всех насквозь видит лучше, чем мы друг Друга.
   В канцелярии Борейко потребовал у Пахомова книжку артельщика, где записывались все расходы по артельному хозяйству.
   — Ну, Пафнутьич, — обратился он к старшему писарю, просмотрев тетрадь, — говори прямо: сколько украли?
   — Что вы, ваше благородие, мы этим не занимаемся, — с возмущением ответил Пахомов.
   — Посмотрим.
   Звонарев стал читать статьи расхода по книжке, а Борейко просматривал соответствующие счета.
   Когда чтение было окончено, поручик аккуратно стал выдирать из пачки сшитых документов отдельные счета.
   — Ваше благородие, что вы делаете? — испугался писарь.
   — Подложные счета выбираю, — буркнул Борейко. — Пиши, Сережа, при проверке обнаружено наличие фальшивых счетов на… сейчас на счетах прикину — рублей семьдесят шесть, копеек двадцать.
   — Да какие же они фальшивые? — взмолился Пахомов.
   — Это что? Куплено лаврового листа и перцу на десять рублей, и подпись какая-то китайская — не то ВыньХу-чи, не то Сыхь Чи-ли. На эти деньги лаврового листа купишь на целый год, а тут через пять дней еще на рубль того же листа. Что же, по-твоему, рота только одним лавровым листом питается? А это — «чумизы на двенадцать рублей», за эти деньги три воза можно купить, а тут всего три пуда показано. За такие штучки под суд пойдешь, Пахомов, — пригрозил Борейко.
   — Ваше благородие, я человек маленький, — бормотал писарь, — как штабс-капитан приказали, так я и делал.
   — Сколько же штабс-капитан за это заплатил тебе с артельщиком?
   — Скупы они, ваше благородие, только По трешке дали.
   — Эх, за трешку в тюрьму сядешь, Пафнутьич. Умнее я тебя считал, ан, выходит, ты и вовсе глуп.
   — Мы люди подневольные, как прикажут, так и делаем.
   — Делать-то надо с умом, да понимать, что можно, а что нельзя. Давай другие книжки. Здесь сколько фальшивых счетов?
   Перепуганный писарь уже сам начал показывать поддельные счета. Через час работа была закончена.
   — Итак, всего поддельных счетов нашли мы на триста с чем-то рублей. Пиши, Пафнутьич, акт да жди суда.
   — Как перед богом — не виноват Все штабс-капитан да фельдфебель приказывали — пиши да пиши, — изворачивался писарь.
   Жуковский пришел в ужас, когда Борейко с Звонаревым поднесли ему свой акт.
   — Борис Дмитриевич, да что вы наделали? Зачем было такой акт писать? Доложили бы на словах. Теперь по всей артиллерии пойдут разговоры, что у нас в роте воруют. Стыда не оберешься, да и от генерала будут неприятности.
   — Зато мы от воров избавимся. Надо Чижа отстранить от артельного хозяйства и выбрать нового артельщика.
   — А деньги как же?
   — Чиж заплатит.
   — А если нет?
   — Заплатит, из жалованья удержат. Сообщите только в Управление.
   — Я этого-то и не хочу, — возразил Жуковский. — Надо все же еще Чижа самого спросить, пусть он объяснения представит.
   — Позвать сейчас же сюда штабс-капитана Чижа! — крикнул Борейко.
   Когда Чиж явился, ему дали прочесть акт комиссии. Он покраснел от волнения и, заикаясь, возмущенно проговорил:
   — Ведь этакий мерзавец Пахомов: обвел меня вокруг пальца, под носом сумел украсть. Его надо немедленно под суд отдать за подлоги и воровство.
   — Пахомов мне и прапорщику прямо заявил, что подлог сделал по вашему приказанию и что вы ему с артельщиком за это платили, — раздельно проговорил Борейко, смотря на Чижа.
   — Вы забываетесь, поручик, это оскорбление для меня; выходит, что я деньги себе присвоил?
   — Выходит, что украли. Николай Васильевич, прикажите позвать сюда Пахомова и артельщика, — попросил Борейко.
   — Что же, вы очную ставку собираетесь мне устраивать с нижними чинами? — завизжал Чиж, мечась по комнате. — Это подрыв дисциплины, потрясение основ русской армии Я ухожу. Больше разговаривать поэтому вопросу не желаю. — И Чиж направился было из комнаты.
   — Стоп! — преградил ему дорогу Борейко. — А недостающие денежки Николай Васильевич за вас платить будет?
   — Я-то тут при чем? Воровали Пахомов с артельщиком, а я за них отвечай, — протестовал штабс-капитан.
   — Вы, Александр Александрович, ответственны по закону за целость артельных сумм, а не писарь и не артельщик, — проговорил Жуковский.
   — И вы тоже, как командир роты. Если уж на то пошло, будем платить пополам, — не сдавался Чиж.
   — Вот так фрукт, — произнес Борейко, все еще загораживая двери. — Сам украл, а других платить заставляет.
   Чиж ринулся было с кулаками к поручику.
   — Ша, киндер! — угрожающе проворчал — Борейко, заметив движение Чижа.
   Штабс-капитан струсил и отошел.
   — Так как же насчет денег? — настаивал Жуковский.
   — Я все заплачу, только велите этому хаму пропустить меня в дверь, — бесновался Чиж.
   — Расписочку напишите, господин штабс-капитан, — насмешливо-вежливо проговорил Борейко.
   Чиж быстро набросал требуемую расписку и протянул ее Жуковскому.
   Борейко отошел от двери, в которую тотчас пулей вылетел Чиж.
   — Заварили вы кашу, Борис Дмитриевич, — укоризненно покачал головой Жуковский.
   — Ничего, расхлебаем и живы будем, — улыбнулся поручик. — Полезно иногда зарвавшегося жулика одернуть.
   — Что же мне теперь делать? — в раздумье проговорил Жуковский.
   — Получить с Чижа деньги да переменить артельщика с кашеваром, только всего и дел.
   — Под суд их отдавать надо.
   — Не стоит. Чиж все на них свалит, а сам из воды сух выйдет. Набил я им морду — и хватит. Не люблю я эти суды и пересуды. Волокита одна.
   — Пожалуй, это и будет самое простое, — согласился капитан. — Только ведь Назаренко может на вас рапорт подать. Тогда опять история начнется.
   — Не подаст, побоится. Ведь и у него рыло в пуху оказалось при проверке артельных сумм.

Глава пятая

   Звонарев получил предписание явиться в Управление артиллерии и приступить к работам по переделке лафетов десятидюймовых пушек для стрельбы бездымным порохом. Он не предполагал долго отсутствовать, но все же не без грусти расставался с батареей, с которой уже успел сжиться.
   Прибыв в Управление, он явился к Гобято, который встретил его со своей обычной приветливостью.
   — Остановитесь у меня. Сейчас я прикажу отнести ко мне ваши вещи, а затем пойдемте знакомиться с мастерскими: — они неподалеку, — предложил Гобято.
   Мастерские оказались небольшим ремонтным заводом, расположенным у самой подошвы Золотой горы, что делало их невидимыми со стороны моря. Отдельные цеха были разбросаны на довольно большой площади.
   Всего в мастерских было занято до трехсот солдат и вольнонаемных.
   Они обошли механический цех и за ним увидели лежавшие в разобранном виде на земле пять лафетов для десятидюймовых пушек.
   — Вы расклепаете станины, добавите к каждой по три стальных листа, затем снова их склепаете, перенесете межстанинные связи, как мы с вами рассчитали, и замените подъемные дуги на большие, чтобы можно было выше подымать дуло орудия. Вот и вся работа. Думаю, что вы в неделю с ней справитесь, в помощь вам я дам начальника кузнечного цеха, классного обер-фейерверкера Жмурина. Кстати, вот и он сам, познакомьтесь.