Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 1

   Тринадцатого июля генерал Фок, разбуженный утром усиленной канонадой на правом фланге, справился, в чем дело, и, узнав, что японцы атакуют части Седьмой дивизии, приказал полкам подтянуть свои резервы к передовым-позициям и все обозы и тыловые учреждения направить в Артур. Затем он сел верхом и отправился к расположенному в резерве Четырнадцатому полку. Подъехав к солдатам, он, как всегда с бранью, поздоровался с ними. Стрелки ответили хмуро, но четко.
   — Японец дурак или нет? — обратился он к ним.
   — Так точно, дурак, ваше превосходительство, — хором ответили солдаты.
   — А почему японец дурак?
   — Потому что ходит в атаку густыми цепями, — последовал ответ давно заученной фразой.
   Генерал медленно проехал вдоль фронта, брезгливо поглядывая на запыленных, грязных солдат. Толстый полковник Савицкий, задыхаясь, вприпрыжку бежал за лошадью начальника дивизии, на, что Фок не обращал никакого внимания.
   В этот день против Четвертой дивизии японцы развили лишь незначительные операции: потеснили казаков у деревни Ичензы на левом фланге; атаковали выдвинутые вперед высоты, занятые охотничьими командами, и обстреляли редким артиллерийским огнем основные позиции полков.
   К полудню в штаб прибыл Сахаров.
   — Как идет постройка тыловых позиций на Волчьих горах? — справился у него генерал.
   — Работы развернуты по всему фронту согласно точным указаниям вашего превосходительства, — ответил капитан и провел рукой по карте, указывая линию укреплений. Фок с минуту посмотрел на Сахарова и затем спросил:
   — Чем объяснить, что противник так сильно атакует части Седьмой дивизии и бездействует против меня?
   — Ноги, очевидно, хорошо знает, кто такой генерал Фок, — двусмысленно ответил Сахаров.
   — А генерал Фок еще лучше знает, кто такой капитан Сахаров, — не меняя ни голоса, ни позы, ответил начальник дивизии.
   — Я всегда и всюду покорнейший слуга вашего превосходительства, — поспешил заверить инженер.
   — Пока что я в этом не сомневаюсь, — смягчился генерал. — Долго еще Семенов, по-вашему, задержится на перевале?
   — От вашего превосходительства зависит поторопить его.
   — Так почему же японцы так пассивны на моем участке? Не могу же я в самом деле ни с того ни с сего сняться и уйти в Артур. Мне нужны для этого веские данные, и я попрошу вас озаботиться этим.
   — В таком случае разрешите мне сейчас же уехать в Артур.
   — Поезжайте!
   Около пяти часов вечера Сахаров прибыл в город и тотчас же отправился в штаб Седьмой дивизии, где был встречен далеко не любезно. Науменко сухо осведомился, чему он обязан присутствием капитана. Роман Исидорович поморщился при виде его и поздоровался с ним только тогда, когда Сахаров начал громко восторгаться героизмом, проявленным частями Семенова.
   — Что предпринял Фок, чтобы помочь Семенову? — задал Кондратенко вопрос капитану.
   — Энергичная поддержка артиллерийским и ружейным огнем… — начал было капитан.
   — То-то по приказанию начальника Четвертой дивизии с левого фланга Семенова был убран в самую трудную минуту взвод мортир поручика Дударева! — перебил его Науменко и спросил в упор капитана; — Вы зачем, собственно, приехали?
   — Генерал Фок хотел бы получить точную карту артурских укреплений, так как он собирается отходить на крепостные верки.
   — Когда отход будет решен начальником района, тогда ему и будут указаны батареи и форты, которые предназначены для занятия частями его дивизии. До тех пор ему необходимо заботиться не о том, куда отступать, а о том, как задержаться на занимаемой позиции, — резко ответил Кондратенко.
   Прибывший от Семенова офицер-ординарец отвлек внимание генерала. Он сам принял пакет, быстро его разорвал и стал читать бумагу.
   — Отбито четыре штурма! Передовые позиции все за нами.
   — Молодцы пограничники, отстояли Семафорную гору, несмотря на сильный огонь с моря, — бросал короткие фразы Роман Исидорович, пробегая глазами донесение Семенова. — Нужна помощь людьми, артиллерией, главное — флотом. Я сейчас же отправлюсь к Стееселю и Витгефту. Звонарев здесь? Сергей Владимирович, идемте. — И генерал вышел из штаба.
   — Ну и горячка же у нас начальник дивизии! Так весь огнем и пышет, как юноша! — сказал Сахаров, глядя вслед Кондратенко.
   — Поневоле здесь запорешь горячку, когда окружен субъектами вроде Фока, Витгефта и других, — пробурчал Науменко, дипломатично умалчивая о Стесселе. — Надеюсь, я вам больше не нужен, капитан?
   Сахарову ничего не оставалось, как откланяться. Вечером он укатил обратно в штаб Фока.
   Кондратенко застал генерала Стесселя настроенным весьма благодушно. События на передовых позициях беспокоили его мало: ведь там орудовал его верный друг Фок, на которого он привык вполне полагаться.
   — Фок придумает, Фок не выдаст, Фок устроит! — любил повторять генерал всем своим подчиненным и верил этому сам.
   — Зря вы волнуетесь, Роман Исидорович, — лениво проговорил Стессель, выслушав нервный доклад Кондратенко. — Отбили сегодня за день четыре атаки японцев — честь и хвала! Отобьют завтра еще столько же, если японцы сунутся. У Фока почти тихо. Следовательно, Четвертая дивизия Фока в целости и сохранности. Не вижу причин к беспокойству.
   — Зато у Семенова потери до тысячи человек, а всего у него около пяти тысяч, окопы разрушены, снарядов нет, части измотаны, необходимо пополнение из Артура людьми и боевыми припасами.
   — Ни одного человека и ни одного снаряда из Артура я не дам! — отрезал Стессель. — Нам сейчас здесь дорог каждый солдат.
   — Я хотел выехать к отряду Семенова, — просил Кондратенко. — Разрешите мне хотя бы на ночь съездить туда, чтобы с рассветом я был в крепости.
   — Зря измотаетесь только. Роман Исидоровнч! Нам нужна ваша неукротимая энергия, — отказал все же Стессель.
   Простившись со Стесселем, Кондратенко с Звонаревым отправились на «Цесаревич». Витгефт принял их с распростертыми объятиями, рассказал о гибели миноносца «Лейтенант Бураков»и других авариях во флоте. Оба превосходительства поохали и повздыхали. Затем адмирал мягко проехался насчет Стесселя. Кондратенко еще более осторожно поддакнул ему. Чокнулись поданной марсалой, пожелали друг другу многих лет и доброго здоровья и наконец перешли к делу.
   Роман Исидорович похвалил флот и его всегдашнюю готовность помочь армии. Вильгельм Карлович рассыпался в комплиментах полкам Седьмой дивизии и назвал их своими неизменными друзьями.
   — Так, значит, можно надеяться, что завтра суда с рассветом появятся у Лунвантаня и весь день будут поддерживать наш правый фланг своим огнем во фланг и тыл японцам? — спросил Кондратенко.
   — Сейчас же отдам об этом распоряжение Лощинскому. Для охраны канонерок и миноносцев направлю «Баяна», «Аскольда», «Цесаревича», прикажу вывести на рейд «Ретвизана»и быть готовым прийти им на помощь в случае нужды, — согласился Витгефт. — Корабли до вас доберутся не раньше десяти часов утра, пока им протралят дорогу до Лунвантаня.
   — И на этом спасибо, Вильгельм Карлович, — поблагодарил Кондратенко.
   Как только вопрос о времени выхода судов был решен, он тотчас стал прощаться и уехал.
   — Я через час выеду к Семенову и наутро постараюсь быть обратно, — сообщил генерал Звонареву. — Поставьте об этом в известность Науменко и никого больше. Даже от Смирнова это должно быть секретом. Поняли?
   — Так точно, ваше превосходительство, — ответил прапорщик.
   Было около полуночи, когда Кондратенко в сопровождении одного ординарца прибыл в штаб Семенова. После тяжелого боевого дня все уже спали, за исключением самого начальника отряда, бодрствовавшего в своей фанзе при тусклом свете коптящей свечи.
   — Роман Исидорович, — обрадовался он при виде генерала, — какими судьбами?
   — Я совершил самовольную отлучку и удрал из Артура, чтобы проведать вас. Рассказывайте все по порядку.
   Полковник начал подробно излагать события минувшего дня. Генерал внимательно слушал его, снимая время от времени нагар с гаснущей свечи. Лицо его хмурилось, и он грустно вздыхал, когда назывались фамилии убитых и раненых.
   — Вы думаете, что с рассветом атаки возобновятся? — спросил Роман Исидорович, выслушав доклад Семенова.
   — Убежден, ваше превосходительство! Перед закатом наблюдалось большое движение в тылу противника. Боюсь, как бы они еще ночью не возобновили штурма. Резервы наши подтянуты почти вплотную к передовой линии. Артиллерия с вечера все подготовила к открытию заградительного огня на важнейших участках.
   — Имейте в виду, что на помощь из Артура рассчитывать нельзя. Только моряки обещали выслать суда в Лунвантаньскую бухту, — предупредил Кондратенко.
   — На генерала Фока я тоже совершенно не надеюсь: он пальцем не пошевелит для того, чтобы помочь нам в случае нужды.
   — Я хочу сейчас объехать позиции. Вы не беспокойтесь меня сопровождать, Владимир Федорович. Вам предстоит еще завтра тяжелый день. Ложитесь отдыхать, — распорядился Кондратенко и вышел во двор. Окликнув своего ординарца, генерал выехал к передовым позициям.
   На дворе стояла тихая лунная ночь. Изредка доносился сухой треск случайного выстрела, и опять наступала тишина, только цикады усиленно звенели в прохладном ночном воздухе. Лагерь, где были расположены резервы и тыловые учреждения, был погружен в глубокий сон, и одни часовые, борясь с усталостью, медленно бродили между палаток.
   Генерал в глубокой задумчивости ехал по хорошо знакомой дороге. Его крепкий вороной конь, чуть подфыркивая на ходу, мягко ступал по пыли. Вскоре встретили длинную вереницу повозок, нагруженных ранеными. В тишине ночи особенно резко звучал скрип плохо смазанных колес и стоны страдающих людей.
   — Спасибо, родные, за службу. Дай вам бог скорее поправиться! — приветствовал раненых Кондратенко, подъезжая к каждой повозке.
   — Рады стараться! — оживились некоторые. — Поправимся, отомстим японцам.
   — Много тяжелых? — спросил генерал у подъехавшего к нему врача.
   — Огромное большинство, — не надеюсь до Артура довезти в живых и половины, — шепотом ответил тот. — Легкораненые почти все вернулись в строй, иных просто не удержишь на перевязочном пункте, так и рвутся в бой.
   В это время с ними поравнялась запряженная лошадью китайская рикша, в которой везли двух раненых стрелков.
   — Два пограничника, — указал на них врач, — едва добрели. У одного прострелены обе ноги и задета кость, другой ранен в грудь навылет. И, представьте себе, долго отказывались от перевязки на том основании, что «есть, мол, более тяжелые».
   — Фамилии?
   — Одного — Ядринцев, из двадцать первой роты пограничной стражи, а другого — Сухенко, рядовой той же роты.
   Кондратенко подъехал к рикше, поблагодарил раненых за службу, справился, откуда родом, и поздравил с награждением крестами.
   — Рады стараться, покорнейше благодарим, ваше превосходительство! Даве думали, осилит нас япошка, ан, дело-то у него не вышло. А теперь, коль вы сюда приехали, ему и подавно супротив нас не устоять, — ответил один из них
   — Я один многого сделать не могу!
   — Вы один, ваше превосходительство, стоите целого полка. Кто в бою сробеет, увидит вас и застыдится, а у другого сил прибавится. Знаем, — наш генерал с нами! — растроганно проговорил другой раненый, делая ударение на слове «наш».
   Простившись с ними, Кондратенко широкой рысью поехал дальше. Миновав ближние резервы, он выехал на линию окопов. Здесь сотни людей в глубоком молчании при лунном свете спешно поправляли разрушенные днем блиндажи, насыпали брустверы, откапывали засыпанные ходы сообщения.
   Заметив начальника дивизии, к нему поспешно подошел руководивший работами капитан Зедгенидзе и доложил о ходе работ на участке.
   — К утру надеюсь восстановить все наши основные укрепления, благо японцы нам не мешают.
   — Люди откуда?
   — Полковник Семенов прислал сюда всех тыловиков, музыкантов, артельщиков, хлебопеков, обозников — весь нестроевой люд, а полки отвел для отдыха в резерв, оставив здесь лишь часовых из охотников. К утру японцы найдут перед собой вновь возведенные окопы и в них хорошо отдохнувших защитников.
   Проехав по линии обороны, Кондратенко везде нашел ту же картину интенсивной ночной работы под руководством инженеров Зедгенидзе, Рашевского и других. Тепло поблагодарив их за проявленную инициативу и энергию, генерал вернулся в штаб Семенова и, разбудив полковника, дал указания на завтрашний день.
   Ночь кончилась, восток начинал заметно сереть. Одна за другой гасли на небе звезды. Наступил второй день праздника хризантем. Кондратенко поспешил в Артур. Но не проехал он и нескольких верст, как сзади на позициях загремела артиллерийская канонада; сперва в утреннем воздухе отдавался каждый отдельный выстрел, многократно повторяемый эхом в сопках, затем они слились в один сплошной, все нарастающий гул. Генерал сразу же насторожился и замедлил ход своей лошади: беспокойство за судьбу полков росло в нем вместе с усилением артиллерийской стрельбы. Он начал оборачиваться, прислушиваясь к звукам сражения, затем остановил лошадь и задумался: с одной стороны, он должен был немедленно вернуться в Артур, откуда уехал вопреки запрещению Стесселя, а с другой — он всей душой рвался к своим полкам, где он знал почти всех офицеров и многих солдат.
   — Поедем назад, — коротко приказал он наконец ординарцу и, преодолевая усталость бессонной ночи, галопом поскакал навстречу все усиливающемуся шуму боя.
   За ночь японцы подвезли большое количество тяжелых орудий и с наступлением дня начали усиленно обстреливать окопы русских. Снаряды взрывались со страшным грохотом, снося козырьки и брустверы, заваливая окопы. Вначале стрелки, укрывшиеся в тыловых блиндажах, потерь почти не несли и ожидали атаки, но подошедший с моря японский флот открыл огонь по тылам русских позиций. Блиндажи вскоре оказались уничтоженными, и тогда стрелки отошли. Заметив это, японцы бросились в атаку и захватили вершины сопок. Кондратенко подъехал как раз в это время к месту боя. Момент был опасный. Под орудийным и ружейным огнем на тыловом склоне сопок быстро отходили цепи стрелков. Генерал подскакал к ним, не обращая внимания на рвущиеся вокруг снаряды.
   — Стой! Куда вы? Где офицеры? Что случилось? — замахал он руками на солдат, загораживая им дорогу.
   К нему подбежал еле дышавший офицер.
   — Ва… ва… ваше превосходительство! Там ужас, ужас! Держаться нельзя в этом аду! — доложил он, прикладывая дрожащую руку к козырьку.
   — Вам уже послана поддержка, идет подкрепление! Стрелки, ко мне! — сложив ладони рупором, во весь голос закричал генерал.
   Солдаты остановились и, сбившись в кучу, не знали, что дальше им делать… Кое-кто из них кинулся обратно на гору и стал звать за собой других.
   — Ребята, за мной! — скомандовал Кондратенко и с криком «ура» поскакал на сопку. Стрелки кинулись за ним.
   — Рассыпься в цепь, прячься за камни и за кусты! Приготовиться к общей атаке! Господам офицерам следить за мной! — приказал генерал.
   Японцы, заметив, что русские оправились, открыли беспорядочный ружейный огонь. Пули целыми роями запели в воздухе. То там, то тут вскрикивали раненые и валились на землю убитые.
   — Стрелки, умрем за родину, за нашего царя! С богом! Ура-а! — И, выхватив шашку из ножен. Кондратенко дал шпоры коню.
   Воодушевленные примером, горнисты нескольких рот принялись трубить атаку и бросились за генералом. Стрелки лавиной двинулись за ним, и не прошло и нескольких минут, как японский флаг был сорван, японцы сброшены с вершины, а уцелевшие остатки их беспорядочно бежали вниз.
   — Спасибо, орлы, за службу геройскую! — благодарил генерал, обходя вновь занятые окопы.
   Фуражка на нем была прострелена в двух местах, лицо залито кровью. Зажимая платком рану, генерал бодро обошел всю боевую линию.
   Назначив одного из офицеров комендантом горы, Кондратенко спустился вниз, где его встретил обрадованный Семенов.
   — Роман Исидорович, как вы сюда попали? — попросту подошел он к генералу. — Зачем вы так рискуете собой?
   — Плюнул на Артур и с дороги повернул обратно. Все равно не смогу ничего делать в крепости, пока здесь идет бой!
   Вскоре Кондратенко с перевязанной головой сидел в штабе и отдавал приказания полкам своей дивизии. Стесселю была послана короткая телефонограмма, извещающая, что Кондратенко находится в отряде Семенова.
   Японцам потребовалось несколько часов, чтобы привести свои части в порядок и подготовиться к новому штурму.
   День выдался необычайно жаркий и томительно душный.
   К полудню с моря подошли суда порт-артурской эскадры и, отогнав японцев, принялись обстреливать противника. Хотя огонь этот и не приносил особенно большого ущерба врагу, но все же весьма затруднял японцам подготовку к новым атакам.
   Обозленный этими неудачами, командующий японской армией барон Ноги потребовал от адмирала Того немедленного принятия решительных мер против русских, после чего японская эскадра в составе четырех броненосцев, двух броненосных крейсеров и нескольких канонерок появилась перед Лунвантаньской бухтой. «Ретвизан»и крейсера «Диана», «Паллада», «Баян»и «Новик» вступили с ними в неравный бой, прикрывая отходящий в Артур отряд канонерок и миноносцев. С уходом русских кораблей немедленно возобновилась подготовка нового штурма.
   Около пяти часов вечера, вслед за сильным артиллерийским обстрелом, японцы двинулись на штурм. Рассыпавшись в цепь, они быстро начали наступать одиннадцатью последовательными волнами на горы Высокую и Семафорную, являвшиеся ключом к позиции отряда Семенова.
   — Рота, пли! — ежеминутно осипшим от команды голосом командовал подпоручик солдатам, прикрывающим доступ на вершину одной из гор. И залп следовал за залпом. Видно, как раненые японцы падали, ползли, вскакивали, пробовали бежать, опять падали и корчились в агонии. Цепь быстро растаяла, но за ней тотчас же появилась другая. В, пылу боя никто не замечал ни шрапнели, ни раненых и убитых. Залпы сменялись огнем пачками, за которым опять следовали залпы. Кругом стоял невероятный грохот и треск. Подпоручика уже никто не слушал, стрелки вели огонь сами. Махнув рукой, офицер взял винтовку убитого, лег в цепь и сам начал, стрелять в японцев. И опять японцы не выдержали и начали отступать, только несколько человек добежало до самого гребня. Один из них, совершенно ошалелый, с пылающим лицом и горящими глазами, вскочил на бруствер, крикнул:
   — Здравствуй, русски!
   — Прощай, японец! — ответил стрелок и пырнул его штыком.
   Бсаумец опрокинулся навзничь и полетел с крутизны. Четвертая за день атака была отбита. Но число защитников таяло с каждой минутой, — осталось не больше одной трети, подпоручик давно был убит, никто и не видел, когда это произошло. Офицеров больше нет, кто командует ротой, никто не знает, но зато стрелки помнили, что где-то близко находится Кондратенко, который велел им держаться до последней крайности, и они держались, День клонился к вечеру. Солнце почти спряталось за горы. Сквозь насыщенный дымом и пылью воздух едва пробиваются слабые кроваво-красные лучи. Почти незаметные днем, взблески шрапнельных разрывов с каждой минутой становятся все ярче и ярче. На фоне темнеющего неба четко вырисовываются отливающие зеленью вершины покрытых гаоляном хребтов. На небе вспыхивают первые звездочки, предвестницы надвигающейся ночи. День догорает, но воинственный пыл японцев еще не остыл. Лишь только первые тени легли в долинах, как в них начали скопляться для новой атаки свежие, еще не бывшие в бою части. Стрелки поручили уходящим в тыл легкораненым доложить об этом самому Кондратенко. Вскоре двое из них, один с перевязанной окровавленной головой, другой с рукой на самодельной перевязи, предстали перед генералом.
   — Кто у вас остался из офицеров? — справился Роман Исидорович, выслушав доклад.
   — Почитай с полудня никого нет, всех побили!
   — Кто же вами командует?
   — Миром держимся, ваше превосходительство. Кто раненый, того с горы отпущаем. А которые целы, те сидят — подмоги ожидают. Беда только — патроны на исходе, — докладывали солдаты.
   Кондратенко с нежностью смотрел на добродушные загорелые лица солдат, доверчиво глядевших на него, видимо не сознавая всего героизма совершаемого ими там, на горе, подвига.
   — Я отправляюсь принять командование над теми, кто еще остался на горе, — объявил он окружающим. Дайте мне две роты из резерва.
   Через минуту к штабу подошел резерв. Оба ротные командира явились за распоряжениями.
   — Вы должны занять и упорно оборонять гору Высокую, — приказал генерал. — Нам надо удержать гору во что бы то ни стало, любой ценою!
   — За вами, Роман Исидорович, мы пойдем в огонь и в воду, но вам нельзя рисковать собой! Правда ли, ребята? — обернулся ротный к солдатам.
   — Так точно! Сами все обладим, не извольте беспокоиться, — зашумели в ответ солдаты.
   — Тогда с богом! Я все же провожу вас, — решил генерал и двинулся во главе рот.
   Доведя отряд до половины горы, он пропустил солдат мимо себя, напутствуя их теплыми, ласковыми словами. Гора Высокая опять была занята стрелками.
   С наступлением темноты японцы подкрались и забросали русских гранатами. То здесь, то там слышался негромкий звук их взрыва, сопровождавшийся душераздирающими криками раненых. Это нападение было неожиданно. Стрелки растерялись и не знали, как защищаться. Они пытались отстреливаться, но в темноте попасть в японцев было почти невозможно, а гранаты так и сыпались со стороны засевших поблизости японцев.
   Когда же японцам удалось зайти с одного из флангов и с тыла забросать русских гранатами, стрелки дрогнули и очистили вершину, засев на половине горы.
   Кондратенко направил к месту прорыва последнюю резервную полуроту с двумя пулеметами и решил до утра контратаки не предпринимать.
   Утомленные боем, японцы тоже не стали развивать свой успех и остановились на вершине.
   На фронте наступило затишье. Взошедший месяц осветил мягким светом примолкнувшие сопки. По артурской дороге потянулись транспорты раненых вперемешку с обозами, патронными двуколками и китайскими арбами с казенным имуществом.
   Семенов отводил в тыл все, что было ненужно на позициях.
   Кондратенко подсчитал потери сегодняшнего дня.
   — Около полутора тысяч, — докладывал ему исполняющий должность начальника штаба отряда Семенова капитан.
   — Сколько же у нас осталось в строю?
   — Не больше трех тысяч, считая и моряков и пограничников. Двадцать шестой полк назавтра сводим в два трехротные батальона. Двадцать пятый тоже в два батальона, плюс рота моряков и рота пограничников. Всего шестнадцать рот-полк нормального состава.
   — Если нас не поддержат, то завтра мы не удержим своих позиций. Надо немедленно запросить резервы в штабе района.
   — Генерал Стессель еще днем категорически отказал в этом.
   — А Фок?
   — Ответил бранью.
   Кондратенко хотел было что-то ответить своему собеседнику, по запнулся на полуслове и, откинувшись на спинку стула, захрапел. Кликнув денщиков, Семенов бережно уложил генерала на походную койку.
   Проснувшись довольно поздно, Фок по обыкновению отправился на прогулку в штаб расположенного поблизости Четырнадцатого полка. По дороге он встретил начальника штаба Дмитриевского и, выслушав его доклад о положении на фронте, справился о Сахарове и приказал отправить в Артур все обозы с ранеными, всех лишних людей, а саперов отослать к Волчьим горам.
   — Разве намечается отступление? — удивился начальник штаба.
   — На войне, да еще оборонительной, когда инициатива в руках противника, трудно что-либо намечать. Но необходимо обеспечить свободу действий себе заранее, а для этого нужно избавиться от всего лишнего, — объяснил Фок и отпустил Дмитриевского.
   В штабе у Савицкого, справившись о потерях в полку, он обратился к полковнику с вопросом:
   — Каково ваше мнение о продолжении обороны Зеленых гор?
   Савицкий на минутку задумался, стараясь понять, какой ответ будет более приятен начальнику дивизии. Вспомнив часто высказываемое Фоком мнение о желательности скорейшего отхода в Артур, он после минутного раздумья ответил:
   — Чем скорее отойдем, тем лучше, ваше превосходительство!.. Здесь полки только зря несут большие потери от артиллерийского огня, чем ослабляется будущий гарнизон крепости.
   — Я тоже так думаю, — довольно проговорил генерал. — Я уже отдал приказ об отправке обозов и всей тыловой шушеры в крепость.
   В голове Фока давно уже созрел план, который он тщательно обдумывал во всех деталях, шагая по комнате.
   «Кондратенко, конечно, будет держаться до последнего, — думал Фок. — Я же отступлю, как только японцы меня атакуют. В результате отряд Семенова будет охвачен с фланга, а быть может, и с тыла, и едва ли от него много останется. Раз это случится, с Кондратенко будет покончено. Самовольно уехал из крепости да еще потерпел поражение! Такие вещи никому не прощаются! Тогда я — единственный кандидат в начальники сухопутной обороны, и все будет в моих руках»,
   При этой мысли Фок улыбнулся и весело потер руки.
   В тот же день, четырнадцатого июля, около пяти часов вечера, японцы наконец рискнули атаковать Тринадцатый полк Четвертой дивизии, но были отбиты с громадным уроном. Узнав об этом, Фок пришел в неистовство и, изругав площадной бранью командира полка, приказал ему отвести полк с передовых позиций, оставив на них лишь охотничью команду. Затем был вызван Дмитриевский, которому генерал под строжайшим секретом сообщил, что отряд Семенова разбит и в беспорядке отступает к Артуру.