Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 1

   — Пока жив наш Ямато-Дасаки (японский дух), нам нечего опасаться поражения! Великая праматерь Аматерасу-Амиками всегда поддержит своих верных сынов!
   — У русских есть хорошая пословица:» На бога надейся, сам не плошай «. Поэтому, не оставляя надежды на помощь богини Восходящего Солнца, надо подумать и о пополнении снарядами, хотя бы из артиллерийских парков Пятой дивизии, расположенной у станции Пуландьян. Я поручаю это вам, Ямаоки-сан!
   — Для выполнения вашего распоряжения потребуется время, ваше превосходительство.
   — На выдвижение резервов в боевую линию тоже нужно время. Даю вам два часа на выполнение моего поручения. Я же в это время подтяну Третий полк к месту атаки и буду лично напутствовать его на пути славы!
   Майор откозырял и поспешил к своей лошади.
   Оставшись один, Оку задумался. Он знал, что к северу от него находится Первый Сибирский корпус русских. Надо было успеть во что бы то ни стало до ею подхода разгромить артурские войска и затем всеми силами обрушиться на север. Поэтому, чтобы наверняка обеспечить успех, сегодня целых три дивизии были брошены на один русский полк, занимавший цзинджоуские позиции. Тем не менее русские оказали совершенно исключительное сопротивление сперва при занятии города Цэинджоу, являющегося как бы передовым редутом всей позиции, а затем и по всей линии фронта.
   » Один полк против двенадцати. Шестьдесят орудий против двухсот сорока! И все же за семь часов боя решительного успеха не достигнуто, — мрачно соображал генерал, — а сзади за Тафаншинскими высотами стоит еще целая русская дивизия, не бывшая в бою. Есть о чем призадуматься!«
   Генерал мрачно шагал по своему наблюдательному пункту. Затем он приказал одному из ординарцев тотчас же отправиться к Третьему полку в деревню Шиндзы и передать приказание приготовиться к атаке.
   Когда солдат ушел, Оку поднес было бинокль к глазам, но тотчас его опустил. Он опять увидел — и который раз сегодня, — захлебнувшуюся около самых окопов русских очередную атаку японской пехоты.
   Появился еще ординарец, на этот раз от начальника санитарной части армии, с донесением, что с начала боя через перевязочные пункты прошло около ста раненых офицеров и свыше трех тысяч солдат. Командующий нахмурился.
   » Если к этому прибавить еще убитых, то наши потери составят до полутораста офицеров и не менее четырех тысяч нижних чинов, то есть около четверти всего офицерского состава армии и полутора полков солдат. На позициях у русских и в начале боя не было такого количества людей, — горестно думал генерал. — Еще одно последнее усилие, и если оно не удастся, то, придется прекратить бой и ожидать высадки новых подкреплений, обороняясь одновременно и с юга и с севера от наступающих русских армий «, — решил Оку
   Явился Ямаоки и доложил, что артиллерийские снаряды уже подвозятся.
   — Передайте сейчас же генералу Нира, чтобы он открыл самый сильный огонь по противнику и стрелял до последнего снаряда! — распорядился Оку.
   Вскоре японская артиллерия вновь усиленно загрохотала по всему фронту, а пехота опять бросилась в атаку, но снова была отбита.
   — Все резервы, какие еще есть под руками, немедленно бросить вперед! Я жду, что господа офицеры покажут себя истинными самураями и вместе с солдатами покроют себя вечной славой! — диктовал Оку майору свой очередной приказ.
   Артиллерия усиленно стреляла.
   — Патроны в полках на исходе, на батареях осталось по пяти-шести снарядов на орудие! — тревожно сообщили из дивизии через полчаса.
   — Стрелять до последнего патрона и снаряда, а затем идти в штыки, и да поможет нам великая Аматерасу! — неистово кричал Оку в телефон своим командирам дивизий.
   Вечерело. Победа, казалось, окончательно ускользала из японских рук, и тут неожиданно с правого фланга передали радостную весть о том, что полки Четвертой дивизии ворвались в русские окопы.
   — Банзай! — забывая о своем престиже, во всю глотку закричал обрадованный генерал и стал усиленно смотреть в подзорную трубу.
   Ему было видно, как серо-зеленые фигурки широкой волной заливали взятую позицию. Перед ними стремительно двигались назад белые линии русских цепей. Вскоре вся позиция была покрыта флагами Страны Восходящего Солнца. Победа стала несомненной.
   — Прикажете отдать диспозицию в преследовании противника? — спросил у генерала Ямаоки.
   — Я еще не сошел с ума! Ни одного шага дальше позиции! На ночь приготовиться к отбитию контратаки противника и тотчас начать подготовку позиции к обороне на случай завтрашнего боя, — приказал генерал. — Теперь же подтянуть парки и два полка из Пятой дивизии к Цзинджоу.
   Со всех сторон шли радостные вести о захваченных пленных и трофеях, но больше всего Оку обрадовался, когда лазутчики донесли об отходе частей, стоявших за Тафаншинскими воротами. Артурская армия перестала угрожать ему с юга.
   — Теперь пишите диспозицию, Ямаоки-сан. Всем частям армии, за исключением двух полков и трех батарей Первой дивизии, к утру подготовиться к движению на север. Оставшимся под Цзинджоу частям держать связь с противником, но отнюдь не ввязываться при этом в бой, — продиктовал командующий майору.
   Когда около полуночи было получено сообщение об оставлении русскими Дальнего, Оку еще раз в этот день прокричал» банзай»в честь своего императора.
   — Право, Ямаоки-сан, растерявшиеся и перетрусившие русские генералы сегодня больше моего заслужили благодарность нашего божественного Тенно, — проговорил он, обращаясь к своему офицеру.
   В знак согласия тот молча наклонил голову.

Глава третья

   Когда японцы начали общее наступление на русские позиции, генерал Фок, на обязанности которого было руководить обороной Цзинджоу, находился на Тафаншинских высотах. Отсюда, почти в шестиверстной дальности, о» наблюдал за ходом боя. Генерал нервничал и чувствовал неприятную истому. Он помнил секретный приказ Стесселя — не задерживаться под Цзинджоу и отходить прямо в Артур. Надо было его выполнять. Около по-прежнему сидел Надеин и угрюмо шамкал беззубым ртом:
   — Пора двинуть на помощь Третьякову Тринадцатый и Четырнадцатый полки и бригадой Ирмана, иначе будет пождно и придетша оштавить пожицию.
   Неподалеку, в ожидании генеральских распоряжений, группой стояли чины штаба и командиры всех полков дивизии.
   — Третьяков трус и подлец, раз он сам не может справиться с японцами, занимая такую позицию и имея около полусотни орудий, из которых больше десятка тяжелых крепостных, — сердито бросил Фок ворчавшему Надеину. — На таких позициях я бы волком ходил и всех японцев передушил, как цыплят.
   — Окопы и батареи ражрушены, артиллерия молчит, нет шнарядов, полк потерял половину швоего шоштава, — не унимался старик Надеин.
   — Дезертиры и бегуны, а не солдаты! Смотрите, сколько их в тылу без винтовок ходит.
   — Это артиллеришты, у них нет ни винтовок, ни шнарядов для штрельбы.
   — Вооружить их винтовками раненых и убитых и послать в окопы.
   — Едва ли это вожможно при данных обштоятельштвах.
   В это время к ним подъехал верхом худощавый полковник Ирман, командир Четвертой Восточносибирской стрелково-артиллерийской бригады в сопровождении высокого, юношески стройного, моложавого капитана с лихо закрученными вверх иссиня-черными усами — АлиАга Шихлинского.
   — Ваше превосходительство, — обратился Ирман к генералу Фоку, прикладывая руку к козырьку, — японцы почти уже обошли левый фланг позиции, на правом фланге наши части тоже отходят под давлением превосходящих сил противника. Положение Пятого полка очень тяжелое. Разрешите выдвинуть мои батареи на позицию полка и огнем на картечь остановить противника: это облегчит отход Пятого полка.
   — Категорически запрещаю выдвигать вперед хоть одно орудие, — резко возразил Фок. — Наоборот, оттяните сейчас же назад к Нангалину вашу Третью батарею, которая слишком у вас выдвинута вперед и легко может попасть в руки японцев.
   — Нашей батарее не угрожает опасность потому, что впереди нее залив Хунуэза, который форсировать японцам не так легко. В случае необходимости батарея свободно может отступить на Талиенвань или Дальний… — вмешался Шихлинский.
   — Прошу без рассуждений выполнить мое распоряжение, — оборвал офицеров Фок.
   Сдерживая свое возмущение, Ирман и Шихлинский, откозыряв, поспешили отъехать.
   — Как хотите, Владимир Александрович, — обратился к Ирману Шихлинский, — а я не отведу своей батареи, пока Пятый полк будет нуждаться в нашей поддержке. Даже в случае его отступления я буду стрелять до последнего, не считаясь с указаниями Фока.
   — В случае отхода Пятого полка Фок первым кинется в тыл, забыв о вас и о всех других. Поэтому я не возражаю против ваших намерений и даже больше — полностью разделяю ваши планы. Артиллерия должна до последнего патрона помогать пехоте, — согласился Ирадан.
   Па этом офицеры и расстались.
   — Пятый полк бежит, — доложил Фоку начальник его штаба полковник Дмитриевский.
   — Бежит не полк, а отдельные трусы и шкурники, которых надо сейчас же задержать и половину из них перестрелять на месте! — сердито прикрикнул Фок.
   Но вскоре Фок уже не спорил и не ругал своих подчиненных, вскоре и для него стал очевиден отход Пятого полка.
   Фок растерялся. Взмахом руки он подозвал к себе всех своих офицеров.
   — По-видимому, японцы сосредоточили против нас огромные силы, благодаря чему им удалось занять такую сильную позицию, какой была наша. После разгрома Пятого полка перед ними нет больше препятствий, и они, очевидно, через час, много полтора будут уже здесь. Было бы безумием с моей стороны принять бой на неукрепленных позициях против превосходных сил противника, и нам остается одно: возможно скорее отступать к Артуру и укрыться за его укреплениями, — заикаясь от волнения, проговорил Фок.
   — Яш вами не шоглашен… — начал было Надеин, но Фок попросту отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
   — Прошу господ командиров полков немедленно, по тревоге, поднять обозы и отправить их прямо в Артур, а через час после них должны двинуться и сами полки; так как Четырнадцатый полк расположен ближе всех к позиции, то он и составит арьергард. Тринадцатый и Пятнадцатый полки в порядке номеров пойдут к Нангалину, а оттуда через перевал Шииндзы, по Мандаринке, к Артуру. Артиллерия пойдет в промежутке между полками. Прошу немедленно привести в исполнение мои приказания, чтобы через час уже все было в движении!
   — Прикажете написать диспозицию частям? — спросил начальник штаба полковник Дмитриевский.
   — Какие там диспозиции! Лишь бы нам удалось ноги отсюда до ночи унести подобру-поздорову. Не время сейчас писаниной заниматься! — желчно ответил Фок и приказал подать себе лошадь.
   — Ваше превосходительство, а мне когда отходить? — подбежал к генералу толстый, неуклюжий командир Четырнадцатого полка полковник Савицкий.
   — В бой не ввязывайтесь! Можете сниматься с позиции около девяти-десяти часов вечера, ночевка полка в Нангалине!
   — Туда без малого двадцать верст, дорога скверная и идти надо ночью. Если я снимусь отсюда в десять часов вечера, то я только к утру буду в Нангалине, какая же это ночевка?
   — Не велика беда, если ваши стрелки не поспят одну ночь Важно выйти из-под удара противника, оторваться от него и поскорее прибыть в Артур.
   — Понимаю, слушаюсь! — торопливо ответил Савицкий.
   — Пора нам двигаться, — обратился Фок к своему штабу. — Мы должны проскочить в Нангалин и оттуда руководить общим отходом полков дивизии.
   — Прикажете сообщить в Дальний об отступлении? — напомнил Дмитриевский. — Там сосредоточено многомиллионное имущество, которое в короткий срок вывезти, конечно, невозможно, и его придется уничтожить, чтобы оно не попало к японцам.
   — Потом, потом! Дайте уйти от всей этой сумятицы! — И генерал широкой рысью двинулся вперед. За ним затрусил и остальной штаб.
   Командиры полков карьером поскакали к своим частям, и в полках поднялась суматоха. Командиры батальонов лично обходили свои роты и передавали распоряжение о выступлении, сокращая для верности срок на четверть часа, ротные командиры урезывали время еще на четверть часа, а фельдфебеля просто поднимали солдат по тревоге. В результате не через час, а через полчаса обозы всех полков сплошной лавиной тянулись по всем дорогам, идущим к Нангалину. Тотчас за обозами начали выступать и полки.
   Оставленный в арьергарде Четырнадцатый стрелковый полк тоже недолго задержался на месте. Трусоватый командир полка полковник Савицкий нервно прислушивался к отдельным выстрелам, еще раздававшимся в направлении цзинджоусюих позиций. Вскоре он вызвал к себе начальника охотничьей команды поручика Енджеевского и приказал ему выдвинуться вперед и по возможности «задержать японскую армию, которая в составе нескольких дивизий преследует отходящий Пятый полк».
   — Довольно-таки мудреная задача: с тремястами человек без артиллерии задержать целую армию, — не без иронии ответил поручик.
   — Продержитесь возможно дольше. Помните: жертвуя собою, вы спасете нашу дивизию от разгрома, — с пафосом проговорил полковник.
   — Сделаю все возможное и невозможное, господин полковник. Не поминайте лихом, если не вернусь! — в тон Савицкому произнес Енджеевский, сдерживая улыбку при виде взволнованного лица своего командира.
   Поручик держался совсем другого мнения о намерениях японцев. Он не верил в мифическую опасность, якобы грозившую русской армии. Понеся огромные потери при штурме цзинджоуских позиций, японцы теперь приводили себя в порядок после тяжелого боя и меньше всего думали о преследовании русских.
   Отпустив поручика, командир Четырнадцатого полка решил, что его роль как начальника арьергарда окончена, и приказал полку немедленно выступать к Нангалину.
   Около полуночи, когда утомленные поспешным отходом полки проходили мимо разъезда Перелетный, находящегося в семи верстах от Нангалина, кто-то в темноте принял конных разведчиков Пятнадцатого стрелкового полка за японскую кавалерию и открыл по ним огонь. Перепуганные стрельбой обозы понеслись вперед к Нангалину и проскочили его, не останавливаясь. Это вызвало переполох на станции, где скопились лазареты и много раненых.
   Генерал Фок поддался общему настроению и приказал немедленно подать себе экстренный поезд в Артур. Но единственный паровоз на станции оказался неисправным, и генерал поспешил сесть на лошадь и пуститься вдогонку своих доблестных обозов.
   Прошло немало времени, пока растерявшиеся начальники наконец догадались подать сигнал «отбой», который был подхвачен всеми горнистами и трубачами. Услышав сигнал, солдаты постепенно успокоились. Стрельба смолкла, полки снова двинулись вперед.
   В этот же день, вечером, в городе Дальнем, являющемся крупнейшим оборудованным портом Квантунской области, в квартире градоначальника, военного инженера в запасе Василия Васильевича Сахарова, сидел его друг и компаньон по многочисленным коммерческим предприятиям, Николай Иванович Тифонтай.
   Сахарова с Тифонтаем связывало давнее знакомство еще по Петербургу. Известный в то время авантюрист, считавшийся в придворных кругах «тибетским врачом — Бадмаев, крестник самого царя Александра III, играл видную роль при царском дворе. У Бадмаева служил секретарем китаец Тифонтай. По примеру своего покровителя он тоже принял православие и стал называться в честь наследника Николаем. Сахаров, тогда молодой блестящий гвардейский офицер, постарался втереться в доверие к одной из самых приближенных фрейлин царевны — Вырубовой. Она имела большое влияние на императрицу Александру Федоровну и через нее на самого царя.
   Вырубова лечилась у Бадмаева, и Сахарову представилась возможность познакомиться и с Бадмаевым и с Тифонтаем.
   Бадмаев стоял на стороне безудержной экспансии России на Восток и прежде всего в Китай. Он не прочь был представлять в Петербурге» тяготеющие к России китайские торговые, круги «. Тифонтай полностью воспринял эту политическую линию.
   Как только Порт-Артур был занят Россией на правах аренды на двадцать пять лет, и Тифоитай и Сахаров почувствовали, что настало время для активных действий. Сахаров через Вырубову получил рекомендацию к всемогущему тогда министру финансов Витте и был назначен градоначальником создаваемого города и порта Дальнего. Тифонтай же с помощью Бадмаева стал главным поставщиком русской армии в Маньчжурии и на Квантуне. Ловкими махинациями оба приятеля вскоре создали себе хорошее состояние.
   Сейчас Сахаров и Тифонтай сидели за небольшим, украшенным перламутром столиком и пили шампанское. Они только что заключили крупную сделку. Тифонтай купил все предприятия Сахарова в Дальнем. Сахаров знал, что городу грозит японская оккупация, и в трудную для него минуту он решил обратиться к своему другу Тифонтаю.
   — Объегорили вы меня совсем, Николай Иванович! За шапку сухарей скупили мои дома и заведения! — говорил Сахаров ему. — Пользуетесь затруднительным положением и обираете меня, как липку!
   Тифонтай сощурил свои черные глаза и, одернув костюм, с вежливой улыбкой ответил:
   — Не родился еще на свете человек, который сумел бы вас обойти, Василий Васильевич! Шутка ли сказать, построить город и порт стоимостью в двадцать миллионов рублей и составить себе на этом десятимиллионное состояние! Слава о вас гремит по всему Дальнему ВОСТОКУ. Такие доходы — и ни одной, даже самой паршивенькой, сенаторской ревизии? Поистине, вы маг и чародей у нас в Квантуне!
   — Но, Николай Иванович, вы известны не меньше Сахарова, вас знают на всех биржах от Токио до Сингапура!
   — Льстите мне, Василий Васильевич. Я всего лишь скромный и малоизвестный купец.
   — Не прибедняйтесь, Николай Иванович. Кому половина Артура принадлежит? Вам. Там, куда ни плюнешь, все в Тифонтая попадешь: бани — Тифонтая, мельница — Тифонтая, винокуренный завод — Тифонтая, театр — его же, не говоря уже о всех кабаках и опиокурильнях. Здесь, в Дальнем, с сегодняшнего дня вам тоже принадлежит до полусотни каменных домов, электрическая станция, добрая половина складов и все публичные дома. Это ли не богатство! Нет, Николай Иванович, честное слово, вы здорово сегодня меня объегорили, приобретя мое имущество за бесценок.
   — По-моему, это не более как дружеская услуга с моей стороны. Завтра-послезавтра Дальний займут японцы, и все ваше имущество было бы реквизировано, как принадлежащее русскому подданному и офицеру.
   — Но ведь вы тоже русский подданный.
   — Но не офицер, а мирный купец, готовый кому угодно платить любые налоги, лишь бы не воевать.
   — Да ведь мы с вами с начала войны не один миллион заработали на поставках в армию.
   — И еще заработаем, если будем вести себя умненько.
   — Вы — быть может, я — нет: моя песенка в Дальнем спета. Перевел сегодня по телеграфу все свои деньги в шанхайский банк при помощи японцев. Правда, пришлось заплатить большие куртажные, но зато деньги будут в целости. Надо отдать справедливость — японцы дальновидны в коммерческих делах. Понимают, что я могу быть им еще очень и очень полезен в Артуре сейчас и после войны.
   — У меня к вам, Василий Васильевич, есть деловое предложение. Я, как — вы знаете, остаюсь здесь. Артур же, верно, будет обложен. Не возьмете ли на себя труд присмотреть за моими артурскими предприятиями?
   — Сколько я за это получу?
   — Два процента от чистой прибыли.
   — Меньше десяти я не согласен.
   — Видит ваш русский бог и все китайские идолы, больше трех процентов я вам дать не могу.
   — Семь!
   — Только для вас — четыре!
   — Последнее слово — пять!
   — Так и быть — сойдемся на четырех с половиной, но с одним условием: я всегда должен быть в курсе всех артурских дел.
   — Но если он будет блокирован?
   — Нет такой блокады, которой не прорвали бы деньги.
   — В свою очередь, вы будете информировать меня о всех моих делах в Китае, Корее и Японии
   — В Артуре вам придется кое-кому платить — некоторым регулярно, а другим от случая к случаю. Одним словом, обычные российские порядки.
   — Я вас слушаю, друг мой. — И Сахаров вынул записную книжку.
   — Артурскому полицмейстеру Тауцу ежемесячно по сто рублей и ни одной копейки больше. Если он вздумает вымогать, — шепните об этом Вере Алексеевне Стессель с соответствующим, конечно, подношением, и она быстро поставит на место этого жулика. Ей самой — почтительнейшие подношения: старинное китайское золото и серебро, камни и всякие дамские украшения, но отнюдь не деньги; цена подарка — в зависимости от важности ожидаемой услуги. К генералу, само собой разумеется, ни-нини: раскричится сдуру и все испортит. Комиссар артурского городского совета полковник Вершинин глуп, как пробка, и потому честен. Подъехать к нему можно, уступая за бесценок разные нужные ему вещи: отрез на шинель, белье, платки, духи — кстати, душиться он очень любит.
   — Одним словом,» борзых щенков «, а не деньги, — понял Сахаров.
   — Можете и щенков, если в них будет надобность. Затем, крепостной интендант капитан Достохвалов. Ему постоянный оклад в триста рублей в месяц. Крепостной инженер полковник Григоренко — в случае надобности, сколько найдете нужным, но не больше тысячи. Крепостным жандармам, ротмистру Микеладзе, ввиду его общепризнанной глупости, хватит и пятидесяти рублей в месяц, зато поручику Познанскому, как особо вредному и жадному, меньше сотни платить нельзя. Теперь моряки. Прежде всего адмирал Григорович. В деньгах он не нуждается: своя рука владыка во всем портовом хозяйстве эскадры, зато честолюбив. На этой его слабости и играйте. В Управлении портом, кроме того, приходится давать всем и вся, но по мелочишкам — не больше четвертного. Вот, кажется, и все великие и малые артурские акулы.
   — Крепостной санитарный инспектор и крепостной контролер? — напомнил Сахаров.
   — Сдельно, от каждого протокола и акта; сумма — в зависимости от важности дела.
   — Связь с вами?
   — Через верных людей, они к вам будут заходить под видом нищих или разносчиков.
   — Особые услуги?
   — Что вы под этим подразумеваете? — несколько смутился Тифонтай.
   — Военные тайны, — отрезал Сахаров.
   — Они меня не интересуют, — лицемерно ответил Тифонтай.
   — Не поэтому ли вы и имеете про запас паспорт японского подданного?
   — Только в целях личной охраны, имея в виду предстоящее вступление японцев. Но откуда вы это знаете?
   — Чтобы такая продувная бестия, как вы, да не имела бы двойного или тройного подданства! Не обижайтесь, Николай Иванович, — на вашем месте я поступал бы точно так же.
   — Приятно слушать умные речи. Если бы не это обстоятельство, то разве знали бы мы сегодня в два часа дня о цзинджоуском разгроме как раз в тот момент, когда этот дурак Надеин посылал в Артур свои победные реляции.
   — Я все больше удостоверяюсь в том, что японская разведка поставлена на необычайную высоту.
   — Это вам, Василий Васильевич, особенно надо иметь в виду в Артуре: каждый ваш шаг тотчас будет известен нам и соответственно оценен.
   — Прикажете ваши слова понимать как угрозу?
   — Бог с вами, это всего лишь дружеское предупреждение, не более, — расплылся в улыбке Тифонтай.
   Вошедший слуга подал Сахарову на серебряном подносе телеграмму.
   — От Стесселя. Фок уже в Нангалине. Быстро это он пролетел двадцать с лишним верст от Цзинджоу! — сообщил Сахаров своему собеседнику. — Почитаем, что он нам дальше пишет.» Не позже двух часов ночи вывезти из Дальнего в Артур всех русских подданных. Паровозы немедленно отправить в Нангалин, а людям отступать пешком. Одновременно сообщите командиру Шестнадцатого полка Раздольскому о необходимости немедленно приступить к уничтожению портовых сооружений, электрической станции, железнодорожных мастерских, запасов провианта и боеприпасов. Шестнадцатый полк должен в пять часов утра выступить к деревне Талингоу «.
   — Надеюсь, вы, Василий Васильевич, не особенно поторопитесь извещать об этой телеграмме Раздольского?
   — До его штаба шесть верст. По темноте — час езды верхом. Сейчас около двенадцати часов. Следовательно, Раздольский может получить это извещение не ранее часа ночи. Еще через час выступит, подняв полк по тревоге, и будет здесь еще часа через полтора, то есть не ранее половины четвертого. Тогда на подрывные работы у нас останется полтора часа, — рассчитал Сахаров.
   — Отсюда явствует, что телеграмму надо отправить отсюда с нарочным не ранее чем через полтора-два часа, тогда в его распоряжении вовсе не будет времени для производства взрыва.
   — Он может выслать вперед конноохотничью команду, тогда она будет здесь не позже чем через два часа.
   — Сколько их человек?
   — Сорок-пятьдесят.
   — Необходимо их задержать любыми средствами. В Дальнем есть саперы?
   — Человек пять, не более, и с ними инженер-капитан Зедгенидзе.
   — Сами они многого не сделают, а с помощью охотников успеют, пожалуй, взорвать половину Дальнего. Нельзя ли Зедгенидзе подкупить, не останавливаясь перед суммой?
   — Боюсь, что нет: это ученик и последователь Кондратенко, который весьма хорошо подбирает себе людей. Но, кроме него, тут есть еще лейтенант Сухомлин, беспробудный пьяница.
   — Прекрасно! Конных охотников направим к Сухомлину, а Зедгенидзе ничего сообщать не будем. Лейтенанта до приезда охотников накачаем до потери сознания. Я этим озабочусь сам, — быстро решил Тифонтай. — Пошлите телеграмму в половине второго. В половине четвертого охотники будут здесь, а полк придет после пяти и, следовательно, не задерживаясь двинется дальше.