Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 1

   Спор, казалось, уже был закончен, когда вновь выступили инженеры.
   — Мы не имеем, представления, какой вид должна иметь закрытая батарея. Нам надо разработать ее проект и утвердить в штабе района и Петербурге, — возражал инженер-капитан Лилье.
   — Какой вид?» Обнаковенный «, как говорят солдаты, — проговорил Борейко. — Что касается утверждения, то проще всего послать проекты прямо в Токио; вмиг утвердят и притом наиболее выгодный и дешевый тип — вовсе без бетона и даже без козырьков.
   Старшие чины возмутились выходкой Борейко, молодежь же громко зааплодировала. На этом заседание и кончилось. Обе спорившие стороны считали себя победителями.
   Было уже за полночь, когда все стали расходиться. К Звонареву неожиданно подошел Рашевскпй. Он и раньше хорошо относился к прапорщику, а теперь особенно тепло пожал ему руку.
   — Вы своим сегодняшним выступлением, можно сказать, открыли новую, страницу в долговременной фортификации. Отныне все артиллерийские позиции будут выноситься в тыл первой линии обороны. Форт же останется лишь как стрелковая позиция, имеющая толь — ко противоштурмовую артиллерию ближнего боя в капонирах рва и горже. Вы стали артурским Тотлебеном.
   — Вы ошибаетесь, у нас и Тотлебеном, и Нахимовым, и Корниловым является Роман Исидорович Кондратенко. Это душа — нашей обороны. Я поражаюсь его энергии и здравому смыслу, — ответил прапорщик.
   — Вы идете со мной, Сергей Александрович? — спросил подошедший Кондратенко.
   — Если вы только разрешите, ваше превосходительство, — отозвался Рашевский.
   — Обратили вы сегодня внимание на то, что новатором в крепостной фортификации явился не военный инженер, не артиллерист и, собственно, даже не военный, — проговорил Кондратенко, — а штатский человек, каким является прапорщик Звонарев. Это глубоко знаменательно, мы часто не видим того нового, что появляется на наших глазах из опыта войны. Я еще не вполне осознал до конца все последствия, вытекающие из вашего сегодняшнего предложения, — обернулся генерал к прапорщику.
   — Опытом Цзинджоу мог поделиться каждый из участников боя, — скромно ответил Звонарев.
   На следующий день Звснарев с утра объезжал свой участок укреплений сухопутного фронта. У Залитерной батареи он застал группу утесовцев во главе с Борейко.
   — Помни: если буду шапкой махать сверху вниз — осаживай вниз, если махать буду в стороны — иди сам в сторону, в какую машу, перестану махать — стой и забивай колья в землю, — объяснял солдатам поручик. — Понял, Тимофеич? — спросил он у Родионова.
   — Так точно, понял! — ответил фейерверкер.
   — Тогда пойдем, Блохин, — распорядился Борейко и вдвоем с солдатом двинулся вперед.
   — Ты куда, Борис? — спросил подъехавший Звонарев.
   — Хочу облазить все горы и найти такую позицию для батареи, чтобы ее ниоткуда не было видно. Наши господа инженеры вылезли с позиций на — самый пуп и вздумали там ставить пушки. Конечно, японцы их сейчас собьют. Я решил эту позицию бросить и поискать более укрытую, за горой, а не на ней.
   — Разрешение на это от Кондратенко или Белого получил?
   — И без него хорош! Построю батарею, а затем пусть меня ругают как хотят.
   Когда Звонарев заехал на расположенную невдалеке батарею литера Б, он застал там Жуковского. Со свойственной ему хозяйственной деловитостью капитан обходил укрепление вместе с Лепехиным, взвод которого обслуживал позицию. Батарея была сооружена еще до начала войны, и теперь ее только слегка усовершенствовали: подсыпали земляные брустверы, углубили рвы и стрелковые окопы, устроили козырьки от шрапнельных пуль; в казармах и погребах провели электричество, настлали деревянные нары для спанья, оборудовали кухню.
   — Отлично, что надумали нас проведать, — приветствовал Звонарева капитан. — У меня к вам есть коекакие вопросы. Нам для лучшего укрытия людей придется углубить котлован, для чего необходимо разобрать орудийные платформы, вновь их настелить и установить на них орудия, а это займет не меньше двух недель.
   — Дадим рабочих-китайцев, сделаете за два дня.
   — Лучше мы попотеем, да все сами переделаем. У Борейко как идут дела? Я еще к нему не заходил сегодня.
   — По моему совету переносит свою батарею вниз, за гору.
   — Кто это вам разрешил?
   — Я попытаюсь уговорить Кондратенко.
   — Выдумщики вы оба; все что-то изобретаете и придумываете; работали бы по старинке — проще и спокойнее.
   — Старинка эта нас заедает в Артуре: все оглядываются на Севастополь, когда были гладкостенные орудия и каленые ядра к ним, а в наш век скорострельных нарезных, орудий этот пример уже не годится.
   Попрощавшись с Жуковским, прапорщик поехал с штаб Кондратенко, расположенный в Новом, городе.
   Не застав генерала в штабе, Звонарев поехал в Управление артиллерии, где надеялся встретить Кондратенко, обычно заглядывавшего к Белому в часы занятий.
   Проезжая мимо домика Ривы, он не устоял против соблазна и, спешившись, постучал к ней. Дверь отворила заспанная Куинсан.
   — Барышня дома? — спросил он у служанки.
   — Спи с Андрюша, — зевнув, ответила горничная.
   Мрачный и угрюмый, ехал Звонарев по улицам города, машинально отдавая честь офицерам и солдатам. Около» Этажерки» его окликнула шедшая по тротуару Варя.
   — Здравствуйте, ваша мрачность, что вы смотрите не то самоубийцей, не то приговоренным к виселице?
   — Все в порядке, за исключением моего желудка. Видимо, чем-то объелся, — мрачно ответил Звонарев, слезая с лошади и идя рядом с Варей.
   — Олеум рицини пять ноль, и все будет в порядке. Но это вы выдумываете и не хотите мне сказать, что вас огорчило.
   — Право, ничего.
   Варя недоверчиво покачала головой и, желая его развлечь, весело заговорила об его успехах на последнем совещании.
   — Даже папа и тот с вами согласился, а раньше и слышать не хотел о закрытых батареях. На Тахателова же вы не обращайте внимания: он побурчит, а потом сам вас хвалить будет.
   За завтраком у Белых Варя как бы вскользь упомянула, что солдаты с Утеса еще не получили наград.
   — Это те молодцы, что остались на батарее до конца боя, — спросил Кондратенко, — и которых я тогда встретил ночью?
   — Они самые.
   — Вас, Василий Федорович, поздравить можно, что у вас есть такие солдаты и офицеры. Орлы! Сегодня же напомню о них Стесселю, — пообещал Кондратенко. — Завтра назначено заседание на броненосце «Севастополь» по вопросу о взаимодействии с флотом. Я прошу вас на нем присутствовать, — обратился он к Звонареву.
   — Никитин тоже будет? — спросил Белый.
   — Он ведь личный «генерал-адъютант» Стесселя, без него дело не обойдется.
   — Раз он будет, скандала с моряками не избежать. Еще тринадцатого мая, во время боя в Цзинджоу, он подбивал Стесселя выгнать моряков в море огнем с береговых батарей, насилу тогда его угомонили.
   — Он отчасти был прав; ведь выяснилось, что командиры канонерок «Гремящий»и «Отважный» умышленно разобрали свои машины, чтобы не идти на помощь «Бобру».
   — Витгефт об этом знает?
   — Конечно, но он все-таки хотел замять дело и ограничиться выговором им, да кто-то рассказал обо всем Никитину. Не долго думая, он арестовал обоих командиров на улице и доложил Стесселю. Тот предал их военнополевому суду по обвинению в измене. Витгефт запротестовал. Перепалка не кончилась и сейчас. Очевидно, будут доругиваться.
   — Следовательно, заседание будет боевое?
   — Боюсь, что слишком даже. — Кондратенко стал прощаться, собираясь вместе с Звонаревым в объезд строящихся укреплений. По дороге к батарее их встретил крайне расстроенный инженер-капитан Лилье.
   — Ваше превосходительство! — вздрагивающим от волнения голосом обратился он к Кондратенко. — На Залитерной батарее я подвергся сейчас грубым оскорблениям,
   — Что же у вас произошло?
   — Во-первых, командующий батареей поручик, фамилии его не знаю, самовольно перенес позицию в тыл, во-вторых, на мое замечание о недопустимости его действий грубо оскорбил меня и угрожал арестом. Я так работать не могу, — жаловался Лилье, багровый от негодования.
   — Не ваш ли это приятель, Сергей Владимирович?
   — Он самый, — крутоват бывает под горячую руку.
   — Разберем сейчас все на месте, капитан. Вам же так сильно волноваться при вашей полноте вредно, — успокоительно ответил Кендратенко и двинулся за Звоиаревым, поехавшим вперед.
   Борейко встретил генерала оглушительной командой «смирно». Поздоровавшись с ним и солдатами, Кондратенко спросил:
   — Что вы тут, поручик, делаете?
   — Трассирую позицию Залитерной батареи, ваше превосходительство.
   — Что вы думаете делать на этой позиции?
   — Стрелять, ваше превосходительство.
   — Как же вы будете стрелять по невидимой цели?
   — Так же, как японцы стреляли по нас под Цзинджоу, ваше превосходительство.
   — Но у них были для этого специальные приспособления, которых у нас нет!
   — Мы не глупее их, ваше превосходительство, и сами сумеем их сделать.
   — Кроме того, у нас нет практики стрельбы по закрытым целям.
   — Пока японцы подойдут к Артуру, успеем не один раз попрактиковаться, а затем по ним попрактикуемся еще лучше.
   — Я вижу, у вас на все ответ имеется, поручик. Что у вас произошло с капитаном Лилье?
   — Пожалуйте, ваше превосходительство, полюбуйтесь на этот, с позволения сказать, бетон постройки военного инженера, но, несомненно, японской, а не русской армии. — И Борейко зашагал к месту прежней позиции батареи.
   Все двинулись за ним. Подойдя к одному из бетонных казематов, поручни стукнул кулаком по своду и, ухватившись рукой за его край, отломил большой кусок бетона, который и поднес генералу.
   — Цемента здесь почти нет, одна только глина да песок. И в этих-то «бетонных» казематах должны были сидеть люди и храниться порох и снаряды. Что это, недосмотр или предательство? Кто он — невежда в строительном деле или изменник и японский шпион? За одну эту постройку его следует расстрелять на месте, — закончил Борейко свою пылкую речь.
   — Это мы всегда успеем сделать, — возразил Кондратенко. — Чем вы объясните это явление, капитан? — обратился он к Лилье.
   — Случайный недосмотр десятника, я взыщу с него за это, — ответил капитан. — В свою очередь, прошу, ваше превосходительство, оградить меня от оскорблений со стороны этого полусумасшедшего офицера.
   — Полусумасшедшего! — заорал Борейко. — А это тоже недосмотр? — кинулся он к соседнему каземату и легко обломил кусок его стены. — И это? — бросился он дальше.
   — Очевидно, все постройки батареи имеют тот же дефект… — начал было Кондратенко.
   — На батарее Б та же история, на Куропаткинском люнете то же, на Заредутной батарее то же…
   — А на форту номер два? — спросил генерал.
   — Там этого нет. Его строил честный офицер Рашевский, а не Лилье, — отрезал Борейко.
   — Спокойнее, поручик! Я здесь старший, и я сам разберусь и приму какие надо меры, — остановил Борейко генерал. — Пойдемте по всем указанным поручиком фортификационным сооружениям и проверим состояние бетонаБорейко водил их по укреплениям и молчаливо тыкал пальцами в негодный бетон. Звонарев легко отламывал куски от указанного места и завертывал их в бумагу, подписывая сверху, откуда взята проба. Заявление Борейко подтвердилось полностью.
   — Я пока лишь отстраню Лилье от производства работ. Временно примите вы их, Сергей Владимирович, — распорядился Кондратенко.
   — Я мало понимаю в строительном деле… — пытался возражать прапорщик.
   — Вам помогут, господин прапорщик, — перебил генерал.
   — Я протестую против распоряжения вашего превосходительства. Еще не выяснено, что явилось причиной не вполне удовлетворительной кладки бетона, а я уже признан в ней виновным и отрешен от должности, — хмуро проговорил Лилье.
   — Протест ваш, капитан, является грубейшим нарушением воинской дисциплины, за которое я вас подвергну немедленному аресту. Потрудитесь отдать ваше оружие прапорщику Звонареву, который сейчас же вас и доставит на гауптвахту. О поведении поручика Борейко, как лица, мне не подчиненного, мною будет сообщено командиру Квантунской крепостной артиллерии для принятия соответствующих мер, — решил генерал и тронулся с батареи.
   Звонарев, отобрав у Лилье шашку, вместе с ним направился на гауптвахту. Борейко же, оставшись на батарее, облегчил свою взволнованную душу долгими ругательствами по адресу всяческого начальства и Стесселя в особенности.
   Вечером того же дня Звонарев сидел в своей квартире в Артиллерийском городке. В дверь сильно постучали. Так как денщик ушел, то прапорщик сам пошел открыть дверь. Он очень удивился, увидя перед собой Варю Белую.
   — Вы дома? — спросила девушка.
   — Дома.
   — Оставьте всякую работу, — тоном приказа проговорила Варя, — и следуйте за мной, господин прапорщик. — Затем, надев на голову офицерскую фуражку Звонарева, девушка вышла на крыльцо.
   Вечерело. Солнце садилось за Ляотешанем: Жаркий летний день сменялся прохладным вечером. С моря потянуло прохладой и запахом морских водорослей. На «Этажерке» громко играл оркестр. Все дорожки были запружены гуляющими.
   Когда Варя с Звонаревым подходили к «Этажерке», на улице показалась кавалькада во главе со Стееселем. Завидя генерала, офицеры и солдаты спешно вытянулись во фронт, Звонарев же остался стоять рядом с Варей, опустив руки по швам. Заметив это, Стессель резко осадил лошадь и грубо крикнул:
   — Прапорщик, где ваша фуражка?
   — У меня, — вместо Звонарева ответила Варя, шаловливо прикладывая растопыренные пальцы правой руки к козырьку.
   — Женщины существуют для того, чтобы рожать детей, стряпать обед и штопать белье, а не для ношения военной формы. Головной убор офицера должен находиться на его собственной голове, а отнюдь не на голове особ женского пола! — резко бросил Стессель.
   — Равно как и не на кочне капусты, который некоторым заменяет голову, — звонким девичьим голосом выкрикнула в ответ Варя.
   В толпе фыркнули.
   — Молчать! — дико заорал генерал, оглядываясь на толпу и спеша уехать под громкий смех всех присутствующих.
   — Зачем вы, Варя, наскандалили? — укоризненно заметил Звонарев.
   — Хамов надо учить! Я еще обо всем расскажу Вере Алексеевне, как он меня. Белую, свою родственницу, публично опозорил перед всем Артуром.
   — Но вы ведь тоже назвали его голову кочаном капусты.
   — Охота ему было принимать на свой счет. Я скажу, что это относилось к… вам, что ли.
   — Очень благодарен за такое объяснение.
   — Ну, пусть тогда к Водяге. Все знают, что он отпетый дурак. Пошли дальше. — И они смешались с толпой гуляющих на бульваре.
   На «Этажерке» их окликнула Желтова с Олей Селениной, которые сидели на одной из скамеек и видели весь инцидент со Стесселем.
   — Ты девчонка по сравнению со Стесселем и уже по одному этому должна быть с ним вежливой, тем более что его замечание больше относилось к господину Звонареву, а не к тебе. Не думаю, чтобы твои родители были довольны твоей выходкой, — журила девушку Мария Петровна.
   — Молодчина! Так Стесселю и надо, не будь грубияном, — поддержала Варю Оля.
   — Боюсь только, чтобы моя выходка не отразилась на Сергее Владимировиче. Ради его спокойствия я готова даже извиниться перед Стесселем, хотя он совершенно этого не заслуживает, — заколебалась Варя.
   — Я думаю, что к Стесселю не стоит больше возвращаться, — отозвался Звонарев. — Бог не выдаст, Стессель на губу не посадит.
   — Плюнь ты. Варвара, на генерала! Другого отношения он не понимает, — вмешалась Селенина
   — Не будь груба, Оля! Грубость никогда и никого не красят. А ты к тому же учительница и должна подавать пример культурности, — остановила ее Желтова.
   — Стессель может на меня нажаловаться папе и маме, — проговорила в задумчивости Варя. — Тогда мне попадет. Во избежание этого я сама первая на него пожалуюсь родителям или самой Вере Алексеевне. Пусть знает, какой у нее хам муженек.
   — Правильно. Нападение — лучший способ защиты. Так и действуй! — сразу подхватила Оля.
   По-южному быстро стемнело, с гавани потянуло прохладой. Огней зажигать не разрешалось, и публика постепенно стала расходиться. Заторопились и Желтова с Олей.
   — Мы можем понадобиться в госпитале. К вечеру раненым обычно бывает хуже, — пояснила Мария Петровна.
   Проводив их немного по улице, Варя с Звонаревым направились к Артиллерийскому городку.
   — Хотите, я вас проведу к моему заветному месту на Золотой горе? — предложила Варя. — Я люблю там сидеть и мечтать.
   — Вы и мечты-вещи трудно совместимые.
   — Я совсем не такой синий чулок, как вы себе представляете.
   — Хуже. Вы амазонка из артурских прерий!
   — Вы хотите сказать, что я дикарка?
   — Ив мыслях не было, — отнекивался прапорщик.
   — Не отрекайтесь! Я все равно не поверю. Я предпочитаю быть дикаркой, говорить, что думаю, поступать, как мне хочется, чем во имя так называемых приличий притворяться и говорить неправду.
   — Все хорошо в меру. Вы бываете резковаты, особенно для девушки. Немного выдержки вам не помешает.
   — Терпеть не могу кисло-сладких людей, вроде…
   — Меня?
   — Я этого не сказала, но вы мне кажетесь слишком пресным.
   — Значит, Борейко в вашем духе?
   — Он по-медвежьи груб и неуклюж.
   — Я пресен, он груб. Кого же вам еще надо?
   — Как вы… непонятливы, если не просто глупы. Будь у вас побольше перца, вы могли бы мне и понравиться, — кокетливо заметила Варя.
   — Постараюсь весь свой наличный перец немедленно выбросить, чтобы им во мне и не пахло! — отозвался Звонарев.
   — Не смейте меня дразнить, как маленькую девочку! Вот и моя тропинка. — И девушка, свернув с дороги, пошла в обход Золотой горы по чуть заметной в темноте узенькой дорожке.
   — Смотрите не оступитесь, тут круто, и можно сильно ушибиться при падении, — предупредила Варя и тотчас оступилась сама.
   Прапорщик едва успел подхватить ее за талию.
   — Вернемся, пока вы нос себе не разбили, — предложил Звонарев, продолжая поддерживать Варю под руку. Но она молча двигалась дальше. Через несколько шагов оступился прапорщик и, падая, крепко ухватился за Варю. Девушка качнулась, но устояла на ногах и сильной рукой помогла стать на ноги своему кавалеру.
   — Прошу к моим ногам не падать! Можно обойтись и без подобных нежностей. И как ходить с вами? Вместо помощи я должна еще помогать вам, — подсмеивалась девушка.
   — Куда вы меня завели, зловредная особа? — отряхиваясь, спросил Звонарев.
   — Сейчас будет мое любимое местечко, — ответила Варя и, пройдя несколько шагов в сторону, очутилась перед большим кустом.
   Раздвинув ветки руками, она, как ящерица, юркнула на площадку между скал. Прапорщик едва пробрался за ней, поцарапавшись о колючки и ветки кустов.
   — Я люблю здесь отдыхать днем. Это место укрыто с трех сторон кустами и скалами. Только к морю открывается узкая щелка. Днем здесь чудесно: с моря тянет прохладой, кусты прикрывают от солнца, и ниоткуда тебя не видно. А ночью здесь, правда, одной страшновато. Вдруг на тебя кто-нибудь нападет. Кричи не кричи, никто не услышит, не увидит и помощи не окажет.
   — Кто же на вас осмелится напасть?
   — Например… вы!
   — Да я вас боюсь больше, чем вы меня!
   — И совершенно напрасно! Смотрите, как красиво мерцают звездочки на небе всеми цветами радуги. — И Варя повалилась на землю, подняв руки к небу.
   По небу пронеслась яркая падающая звезда, оставляя за собой слабо светящийся след…
   — Загадала, загадала свое заветное желание! — захлопала в ладоши девушка.
   — Какое именно?
   — Много будете знать, скоро состаритесь! — лукаво ответила Варя. — Расскажите, чем вы заняты на сухом пути?
   — Строим батареи и форты.
   — А перевязочные пункты?
   — О них пока разговоров не было.
   — Напрасно. Я уже не раз ездила вдоль линии фортов и думала о них. На самих укреплениях для врачей не отведено места, да и работать под обстрелом им будет нелегко. Придется перевязочные пункты выносить в тыл. Я уже подыскала место у Залитерной батареи, недалеко от нее, в тылу, в глубоком ущелье. Хотите, я вам его покажу, и мы вместе с вами обсудим план оборудования перевязочного пункта? — предложила Варя.
   — Всегда готов вам помочь и советом и делом. Но организацией тыловых перевязочных пунктов занят штаб крепости, куда вам и надо обращаться по этому вопросу. Завтра я точно узнаю, кто именно ведает этим делом, — пообещал прапорщик.
   — Мы устроим перевязочный пункт, чтобы на нем было все, что нужно: вода, свет, печь, кипяток и, конечно, операционная, — планировала Варя.
   — Это будет уж целый лазарет, а не перевязочный пункт, где оказывают первую помощь, накладывают легкие перевязки и отправляют дальше в тыл.
   — Во всяком случае, раненых следует обмыть, согреть, перевязать и накормить, — развивала свой план девушка. — Я буду там работать сестрой. Никто и не подумает, что это я все придумала, как надо устроить перевязочный пункт. Вы не боитесь смерти? — неожиданно спросила она.
   — От судьбы не уйдешь!
   — Это так, но я все же хотела бы уцелеть в Артуре и посмотреть, чем кончится война и что будет после нее.
   — Кончится она, вернее всего, плохо для нас. Победят японцы, а затем в стране вспыхнет революция! Больно народ недоволен нынешним положением.
   — Мария Петровна и Оля говорят то же! Папа думает, что революция, быть может, и не будет, если крестьянам дадут землю.
   — Даром ее крестьянам никто не даст, а денег у них нет!
   — Царь заплатит за землю помещикам.
   — Наивная вы девушка! Царь-то у нас — первый помещик! Ему кто за землю заплатит?
   — Казна.
   — Да он разорится, если станет платить всем помещикам. Деньги в казну дерут с мужика. Значит, фактически он и заплатит помещикам за землю. Но платить ему не из чего. Он и так от бедности пухнет с голоду.
   — Вы социалист? Говорят, они стоят за народ, но хотят убить всех царей и богачей.
   — Хотя я и не социалист, но знаю, что никого они убивать не собираются, а считают, что можно хорошо жить без царя и богачей.
   — Они за равноправие женщин? За то, чтобы мы могли быть врачами, инженерами наравне с мужчинами?
   — О да! Они за полное равенство в правовом отношении мужчин и женщин.
   — Тогда я за социалистов! Мечтаю стать если не врачом, так фельдшерицей и работать акушеркой на Кубани в станице.
   — Подготовьтесь и поступайте в Женский медицинский институт в Петербурге. Я готов вам помочь. Говорят, у меня имеются педагогические способности. Студентом приходилось много заниматься со всякими оболтусами.
   — Благодарю вас за столь лестное обо мне мнение! — расхохоталась Варя. — Хотя я ленива и тупа, но к оболтусам все же себя не причисляю.
   — Я не так выразился! Вы человек целеустремленный, и то, что вам нравится, постигаете легко и просто. А то, что вам не интересно, вы одолеваете с трудом. Мне приходилось иметь дело с такими учениками.
   — Ас ученицами, да еще моего возраста?
   — Я избегал таких уроков. Обычно все сводится к кокетству, и серьезно работать становится невозможно.
   — Я кокетничать не собираюсь и подумаю над вашим предложением. Мама, наверно, скажет, что девице неудобно запираться в комнате с молодым человеком, хотя вы и больше похожи на красную девицу, чем я! Пошли домой, а то уже около полуночи, — поднялась Варя с земли и неторопливо пошла вперед. — И кто поверит, что мы за весь вечер ни разу не поцеловались?
   — Мы можем сейчас же наверстать это упущение! — пытался было обнять Варю прапорщик.
   — Не стоит. Ваша скромность мне очень понравилась. Значит, вы хороший. Другой на вашем месте непременно полез бы обниматься, а вы даже не подумали.
   — Еще не известно, о чем я думал!
   — Думали о Ривочке, которая вам натянула нос. Жаль мне вас, милый мальчик! Неразделенная любовь всегда тяготит. Постарайтесь ее забыть. Я вам помогу, если только сумею это сделать. Хоть любовь не картошка, не выбросишь за окошко! — посочувствовала Варя.
   На прощание она ласково потрепала Звонарева рукою по щеке. Растроганный этой лаской, прапорщик хотел было поцеловать руку девушки, но она с легким смехом уже упорхнула от него.
   Оставшись один, Звонарев молча зашагал к себе. Было совершенно темно. В ночной тишине громко звучали шаги пешеходов и конский топот. Прапорщик думал о Варе и Риве, впервые сопоставляя их между собою. Задумчивая, женственная, мягкая Рива и волевая, вечно деятельная и резковатая на язык Варя. И обе казались ему по-своему хороши. Засыпая, Звонарев так и не решил, кто же из них лучше.
   Варя тоже долго ворочалась в постели, вспоминая свой разговор с Звонаревым. Она инстинктивно чувствовала, что с сегодняшнего дня она стала ближе к нему, в какой-то мере завоевала его расположение, если не любовь. Но ясно понимала, что Рива еще прочно сидит в его сердце и только время, пожалуй, излечит прапорщика от его увлечения.
   — И все же он будет моим, — упрямо пробормотала девушка, стараясь уснуть.
   Утром следующего дня Звонарев вместе с Кондратенко подходили в назначенный для заседания час к Адмиральской набережной, где их поджидал паровой катер с «Севастополя». По набережной крупными шагами уже расхаживал Стессель вместе с Белым и Никитиным. Сзади генералов шагали их адъютанты: ротмистр Водяга, поручик Азаров и капитан Поспелов. У катера на ходу что-то писал начальник штаба Стесселя полковник Рейс. Здесь же суетливо крутился бывший градоначальник города Дальнего, ныне инженер-капитан Сахаров. Кондратенко в сопровождении Звонарева поспешил подойти к Стесселю.