- Почтение, Василий Степанович! - как ни в чем не бывало поклонился Арбузов. - Иван Николаевич, здравствуйте! Все-таки решили припрятать муку подальше, как я и предполагал? - он указал на стрелков, переносивших кули с мукой к Култушному озеру для сооружения вала Озерной батареи.
   Завойко взорвало. Мгновенно представились ему и стычки с Арбузовым и повышенный к ним интерес молодых офицеров.
   "Недостойно! Мерзко! - пронеслось в голове. - В нынешнее же время и вдвойне мерзко. Скрываться, хитрить..."
   - А я, милостивейший государь, - начал Завойко, сдерживаясь, предполагал, что вы находитесь на пути в Большерецк!
   - Василий Степанович, помилуйте! В этакое время...
   - Я предполагал, господин капитан второго ранга, что двух приказаний, - розовый от негодования Завойко подчеркнул последнее обстоятельство, - двух моих приказаний достаточно для такого опытного офицера, каким вы себя считаете! В любое время!..
   Арбузов струсил. Он потерял беспечный вид, но тотчас же справился со смущением, придав себе вид отчаянной решимости.
   - Применяясь к точному смыслу военного закона, при таких исключительных обстоятельствах...
   - Обстоятельства, - пресек его Завойко, - известны мне не меньше вашего...
   Арбузов хотел найти поддержку у Изыльметьева, но Иван Николаевич ответил на его искательный взгляд так, словно встретился с досадным препятствием при исполнении серьезного и важного дела. Тогда Арбузов упрямо вскинул голову и, сжав кулаки, ответил:
   - Я не имел права оставлять свой пост в виду угрожающего противника.
   - Третьего дня, когда я повторил свой приказ, о неприятеле не было известно.
   - А нынче он тут!
   - Потрудитесь немедля выполнить приказание! - вспылил Завойко.
   У Арбузова как-то сразу задрожало лицо, расширились сверкнувшие презрением глаза, заходили сильнее ноздри, он ответил хрипло, срываясь на крик:
   - Старший по начальнике не оставляет своего поста на случай его смерти!
   - Значит, вы не повинуетесь? - тихо спросил Завойко.
   - Разрешите напомнить вам, - воскликнул Арбузов с истерической ноткой в голосе, - что начальник команды не может быть никуда посылаем на срок свыше трехдневного! Я капитан над портом и под страхом смертной казни не оставлю своего поста...
   - В последний раз предлагаю вам одуматься, - предупредил его Завойко с недобрым спокойствием в голосе. - Я не допущу подобного неслыханного нарушения приказа перед лицом неприятеля, угрожающего порту.
   Арбузов закусил удила.
   - Если ваша власть выше закона, - закричал он, - закуйте меня в кандалы, бросьте на гауптвахту, казните...
   Но Завойко уже не слушал его. Повернувшись к адъютанту, он приказал:
   - Тотчас же приготовьте приказ об отрешении капитана второго ранга Александра Павловича Арбузова от всех занимаемых им должностей.
   III
   Случай свел Зарудного и Машу для короткого прощания. Узнав о приближении неприятеля, Зарудный собрал свою партию волонтеров из молодых чиновников и петропавловских мещан, и они, вооруженные кремневыми и пистонными ружьями, отправились на северную окраину города, к Култушному озеру. Здесь была назначена боевая позиция для их разношерстного отряда. При отряде находилась единственная сухопутная пушчонка и пара лошадей к ней.
   Партия уже около двух недель проводила ученье, и Зарудному удалось добиться некоторой согласованности действий, хотя внешне отряд выглядел случайным сборищем. Чиновничьи мундиры смешались с неуклюжими куртками местного изготовления, с ситцевыми и холщовыми рубахами мещан, форменные фуражки - с выцветшими картузами и потертыми малахаями.
   В полдень волонтеры расположились на отдых. Из-за казарм, которые замыкали северную окраину Петропавловска, показалась колонна женщин и детей. Они шли к Култушному озеру по грунтовой дороге, ведущей на Авачу. Зарудный, как и другие чиновники, стоял с обнаженной головой. В тихом исходе этом, без стенаний и плача, было что-то горестное и значительное.
   Неожиданно Зарудного обнял Андронников, оказавшийся в колонне женщин. Он тоже уходил на Авачу.
   - Голубчик, - бормотал он, смахивая слезу, - счастлив видеть вас... безмерно счастлив и доволен...
   - Иван Архипович! - обрадовался Зарудный. - Уходите?
   - Увы! Скитанья мой удел! - старик поник головой, и борода, прижатая к груди, смешно растопырилась. - Подобно Агасферу, блуждать буду вечно и в горести пребуду...
   Зарудный не удержался от смеха, - так комичен был этот взлохмаченный пророк печали на виду насторожившейся толпы и спокойно двигавшихся женщин.
   - Над старостью смеетесь, господин хороший! - обиженно выпятил нижнюю губу землемер.
   - Да нет же! - поспешил уверить его Зарудный. - Я подумал, что для Агасфера Камчатка земля неподходящая: кругом вода и вода, а теперь и неприятель появился...
   - Надеетесь? - выразительно спросил Андронников, потрогав пальцем дуло ружья Зарудного.
   - Твердо верю, дорогой Иван Архипович, - ответил он.
   Освободившись из объятий землемера, Зарудный увидел в толпе и Машу, и Настю поодаль, с младшей дочерью Завойко на руках.
   - Здравствуйте, Марья Николаевна! - сказал Зарудный, теряясь от неожиданности.
   Маша подошла к нему и, смущаясь, заговорила:
   - Я хочу проститься с вами, Анатолий Иванович...
   - Верю, верю, что вы скоро вернетесь, - поторопился сказать Зарудный, почувствовав, что она хочет завести разговор о том, чего ему теперь не хотелось и вспоминать.
   - Не знаю, - уклончиво ответила Маша. - Я не думала уходить, но пришлось уступить... - Она замялась. - Ничего не могу поделать с матушкой...
   - Маменьки нынче не верят, что Жанна д'Арк существовала когда-либо, вставил Андронников. К нему возвращалось присутствие духа, а вместе с ним и юмор.
   - И не только они, - зло возразила Маша, - но и господа офицеры! Насмешка землемера задела девушку, она уже твердо глядела в глаза Зарудного. - Мы расстаемся, Анатолий Иванович. Кто знает, что случится завтра. Простите меня, и мы расстанемся друзьями.
   - Полно, Машенька, что вы! - воскликнул Зарудный, сжимая ее протянутую руку. - Вы... вы не должны виниться... Все пройдет, забудется...
   Поднявшись на носки и наклонив Зарудного к себе, Маша, сразу же превратясь в порывистого подростка, поцеловала его в лоб и, крикнув: "Будьте мужественны! Прощайте!" - убежала.
   Анатолий Иванович ожесточенно теребил свои жидкие усики. Все поплыло перед его глазами в ласковом солнечном мареве: и двигающаяся дальше колонна, и взмахи фуражек в руках чиновников, и ответное прощальное приветствие Андронникова, высоко поднявшего над головой широкополую шляпу.
   IV
   Вид камчатских берегов поразил Прайса. Всем морякам мира самое слово "Камчатка" служило синонимом севера, льдов и холода, где почти невозможна нормальная человеческая жизнь. Стало обычным противопоставлять тропическому зною холод Камчатки. Камчатка продолжала линию дикого, скалистого берега, отмечаемого на всех европейских картах загадочным именем "Т а т а р и я".
   Солнечным утром 16 августа 1854 года старые, уже приглядевшиеся к миру глаза Прайса загорелись молодым любопытством. Такого высокого неба и дикой, влекущей красоты он еще никогда не видал. Конечно, и Столовая гора у Капштадта и грозные утесы мыса Доброй Надежды стоили многого, не говоря уже о языческой дикости Огненной Земли. Но у Капштадта все было просто, разгаданно: за отвесными скалами находилась богатая страна, в которой кое-что принадлежало и Дэвису Прайсу.
   Впрочем, и здесь почти такие же скалы у входа в бухту и утесы, о которые в непогоду может расщепить корабль, сколоченный лучшими мастерами Англии. На вершинах вулканов сверкает никогда не тающий снег. Мир окрашен в голубой и зеленый цвета. Голубое небо и зеленая земля всевозможных оттенков, от легких, акварельных, тающих тонов до темно-зеленого плотного бархата.
   Прайс вернулся в каюту в хорошем настроении, но тут его ждал сюрприз.
   На полу, между дверью и столом, лежала газета. Это декабрьский, сильно истрепанный номер "Дейли ньюс". Подняв газету, адмирал увидел несколько жирно подчеркнутых кем-то строк. У Прайса задрожали колени и нижняя челюсть тяжело отвисла, когда он прочел эти строки.
   В них не было имени Прайса, но и без того все было ясно. "Не пора ли, - спрашивалось в статье, критикующей порядки во флоте, - очистить британский флот от старых, сгнивших судов, а офицерский состав - от бездарностей и выживших из ума стариков?" Чтобы Прайс не терялся в догадках и не строил себе никаких иллюзий, слова "выживших из ума стариков" подчеркнуты дважды.
   Прайс бросился к двери, но, приоткрыв ее, одумался и, спрятав газету, в смятении заходил по каюте.
   "Кто? Кто мог это сделать? - спрашивал он себя, не находя ответа. Флаг-капитан Ричард Барридж? Ограниченный офицер, безынициативный, туповатый, но исполнительный служака с подобострастными глазами, которые не умеют лгать? Нет, он не мог подбросить этой газеты. Никольсон? Смешно приписывать такой утренний подарок человеку, находящемуся на расстоянии нескольких кабельтовых от Прайса, на борту "Пика"... Разве что пороть всех матросов подряд, вытрясти из них душу, узнать, кто подходил этим утром к его каюте. Нет, не годится! Таким оборотом дела будет больше всего доволен тот, кто издевался над Прайсом".
   И Прайс решил лично отправиться на рекогносцировку Авачинской губы на "Вираго". "Нужно действовать, - подумал Прайс. - И действовать энергично. Заткнуть глотку бездарным мальчишкам, возомнившим о себе слишком много!"
   "Дейли ньюс", аккуратно сложенная и засунутая во внутренний карман мундира, жгла грудь. Как только "Вираго" удалился от эскадры, Прайс прошелся по палубе, расстегнул пуговицу мундира и выбросил газету за борт. Кажется, никто не заметил. Все смотрели вперед, на широкий скалистый коридор, за которым открывалась панорама огромного залива.
   Прайс старался скрыть волнение, но это плохо удавалось. Руки, державшие тяжелую зрительную трубу, тряслись. Пароход лавировал, и Петропавловск на короткое время уходил из поля зрения Прайса, но с каждой минутой каждая пройденная сажень уводила "Вираго" в глубь залива, на север, где адмирал уже успел заметить высокие мачты судов и линии крепостных укреплений.
   Наконец пароход остановился в трех милях от Петропавловска. Адмирал вспомнил об американском флаге, и чувство неуверенности, давно охватившее его, возросло. Правда, даже самый придирчивый член конгресса отнесся бы к подлогу флага как к забавной шутке. И все-таки Прайсу не по себе, когда он думает о том, что с самого начала обстоятельства заставляют его прятать британский флаг.
   Без труда узнал он "Аврору", загородившую бортом вход в бухту. Слева бухта прикрыта гористым полуостровом, справа лесистым горным склоном. Песчаная кошка заслонила корпус русского фрегата значительно выше ватерлинии.
   Петропавловск представился Прайсу глухим ущельем, войти в которое можно только с юга. Но этот вход защищают естественные преграды, русские суда и три батареи - они смотрят на Прайса темными квадратиками амбразур. На скалах в конце полуострова видна высеченная в горе батарея и русский крепостной флаг. В основании песчаной косы многосаженное сооружение, обороняющее вход во внутреннюю бухту.
   В одно мгновение Прайсу представились ошибки недавнего прошлого и весь возможный позор будущего. Все, что построено здесь русскими, - дело самого недавнего времени. Пока он препирался с Депуантом, эти люди успели воздвигнуть укрепления. Китобои, посетившие Петропавловск весной, как и шпионы, щедро оплачиваемые Виллье, не видели здесь прежде никаких укреплений и доносили о ничтожном гарнизоне, неспособном к защите. В Англии никто не поверит, что для захвата Петропавловска нужно было понести большие жертвы.
   В сознании Прайса тяжело ворочались газетные строки: "Выживший из ума старик"!.. Он, только он виноват во всем! Захвати он "Аврору" в Кальяо Никольсон не пропускает случая напомнить, что предлагал поступить именно так, - и Петропавловск лишился бы такой немалой силы, как фрегат, многих орудий, опытных защитников.
   Этого никто и никогда не простит Дэвису Прайсу - с т а р и к у, в ы ж и в ш е м у и з у м а. Скупердяи из Сити слишком дорожат каждым кораблем, каждым гвоздем, вколоченным в палубу. Барышники, заседающие в парламенте, беспощадны, когда дело доходит до нарушения их интересов, когда видят, что жирный кусок ускользает из рук. Корабль не должен утонуть, прежде чем не придет в полную ветхость. Горе тому капитану или начальнику эскадры, который не сумеет защитить торговые интересы Англии или упустит добычу, щекочущую ноздри лондонских купцов и банкиров! Его могут спасти только связи, только протекция. Иначе парламентские демагоги, остерегающиеся трогать сильных, уничтожат его, человека без протекции, унизят, посадят на скамью подсудимых. Капитаны эскадры Бенбоу, с безукоризненной честностью служившие британской короне, были повешены только за то, что прекратили безрассудное преследование вдвое более сильной неприятельской эскадры... Даже храбрый ветеран Роберт Кальдер, которого никто не осмелился бы назвать в ы ж и в ш и м и з у м а с т а р и к о м, даже безмерно отважный сэр Роберт Кальдер лишился начальствования и был отозван с флота за то, что, вступив в сражение с неприятелем, отнял у него только два корабля, в то время как торгаши из Сити рассчитывали на большее! По сравнению с Прайсом это были люди, о которых можно сказать, что они имели некоторые связи!
   Могильным холодом дохнуло на Прайса в этот теплый августовский день.
   Хорошо бы уйти, исчезнуть или возвратиться на год назад и отказаться от лестного предложения адмиралтейства, доживая остаток лет на увитой плющом веранде капштадтской виллы, рядом с домами неприветливых голландцев! Хорошо играть с внуками, раскрывать за утренним кофе газеты и находить свое имя только в списках пожертвователей, как и подобает с т а р и к а м, в ы ж и в ш и м и з у м а. Если нужно пощекотать нервы, для этого существуют маленькие бушмены и кафры, охота на них не сопряжена с большим риском!
   Послушайся он совета Никольсона и отправься без промедления в Гонолулу - русский фрегат "Диана", возможно, лежал бы уже на дне Тихого океана или был бы отведен в один из американских портов. Где теперь "Диана"? Конечно, рыщет на торговых путях, уничтожает английские купеческие суда, доверившиеся в ы ж и в ш е м у и з у м а с т а р и к у, пускает ко дну состояния лондонских купцов, а вместе с тем топит и его, Дэвиса Прайса, репутацию, доброе имя, а может быть, и жизнь.
   Он с озлоблением смотрел на недосягаемый крепостной флаг, на маленькие фигурки людей в порту, на спокойные зеленые горы, дружелюбно обступившие порт и укрепления.
   Вот почему Прайс не сумел скрыть внезапного испуга и приказал повернуть "Вираго" к выходу из залива, когда из-за скалистого полуострова показалась русская шлюпка. Адмирал заметил крайнее удивление Маршалла капитана "Вираго", а затем увидел, как высыпали из трюма на палубу матросы и офицеры, словно им больше не представится возможность взглянуть на Петропавловскую бухту. Команда парохода недоумевала: чего испугался адмирал? Но "Вираго" уже неуклюже поворачивал и уходил от шлюпки.
   Еще одна оплошность! Слух о том, что "Вираго" при шести пушках бежал от неприятельской шлюпки и адмирал не дал бомбардирам испытать меткость их прицела, тотчас же распространится по эскадре. Непоправимая оплошность!..
   Бодрость уже не возвращалась к Дэвису Прайсу.
   Он стоял одиноко на корме "Вираго", когда пароход в вечерних сумерках проходил мимо Трех братьев - высоких скалистых зубьев, стороживших вход в залив. Что-то мелькнуло на волне. Прайсу показалось, что это номер "Дейли ньюс", брошенный за борт, маячит на волнах, поджидая эскадру. Газета и завтра будет кричать о старике, выжившем из ума! Найдутся еще глаза, кроме глаз Прайса, которые узнают грязный газетный листок...
   Поздно ночью Прайс встретился с Депуантом.
   По настроению Прайса Депуант заключил, что в Петропавловске, этом загадочном русском порто-франко,* его встретили не белые флаги и не суетливая бестолочь шлюпок, наполненных представителями торговых фирм.
   _______________
   * Беспошлинный порт.
   Депуант схватил жесткую ладонь Прайса и с тревогой спросил:
   - Одно слово, мой адмирал: petite escadrille?
   - "Аврора" там.
   - Русские воздвигли укрепления?
   - Да. И весьма серьезные. Порт расположен в естественной и почти неприступной крепости.
   - Для соединенной эскадры не существует невозможного, мой адмирал!
   - Разумеется, - бесстрастно подтвердил Прайс. - Но штурм будет стоить больших усилий.
   - Я полагаюсь на психологический эффект, - ободрил себя Депуант. Стоит русским увидеть нашу эскадру - и их воинственный пыл остынет.
   - Сомневаюсь, - буркнул Прайс.
   - Нужно основательно пугнуть их! - Слова француза сопровождались энергичными взмахами руки. - И мы это сделаем, черт возьми! Не для того же мы тащились в Камчатку, чтобы обменяться приветствиями!
   Решили вести эскадру в Авачинскую губу на следующий день, если позволит ветер.
   Утром черные фрегаты - белые полосы, обозначавшие артиллерийские порты, были закрашены еще в Гонолулу - начали осторожно входить в проход и поплыли в кильватерной колонне. В четыре часа дня эскадра бросила якорь в заливе западнее Сигнальной горы.
   Когда суда описывали дугу, проходя в виду Кладбищенской, Кошечной и Сигнальной батарей, раздался общий залп "Авроры" и трех батарей. Снаряд одной из бомбических пушек Сигнальной батареи угодил в корму "Президента", повредив осколками штурманскую и капитанскую каюты. Прайс, занимавший каюту своего флаг-капитана, находился в это время на носу, но меткое попадание русского снаряда принял как недоброе предзнаменование. Суда эскадры ответили несколькими залпами верхних батарей и отошли в глубь залива.
   На "Президенте" было созвано совещание капитанов эскадры. Все имели возможность лично рассмотреть укрепления Петропавловска, - следовательно, не было нужды излагать результаты вчерашней рекогносцировки. У всех были уши, чтобы слышать, как встретили эскадру русские артиллеристы.
   Прайс хотел бы знать, известно ли его подчиненным о бегстве "Вираго" от русской шлюпки. Но разве прочтешь что-нибудь на замкнутых лицах офицеров, в глазах, не выражающих в данную минуту ничего, кроме служебного рвения! Даже расчетливый Никольсон охвачен воинственной лихорадкой, злобной нетерпеливостью, точно он готов сейчас же, не ожидая рассвета, ринуться в бой.
   Адмирал изложил свой план атаки:
   - Мы бросаем в бой сильнейшие суда. С русскими нужно покончить одним мощным ударом. "Президент" займет место против самой сильной неприятельской батареи. - Прайс мельком взглянул на Никольсона, но тот ни одним движением не выдал своего отношения к решению адмирала. - Ближайшая батарея, находящаяся на оконечности полуострова, будет уничтожена огнем "Форта". Капитан Никольсон со своим фрегатом захватит дальнюю батарею, могущую помешать нам фланговым огнем. Подавив эти батареи, мы собьем замок с порта и доберемся до "Авроры". Мы обрушим на порт удар ста пятидесяти орудий, имея в запасе еще пятьдесят. Отважные артиллеристы "Форта" отомстят за сегодняшний выстрел русской батареи, стрелковые партии капитана Никольсона без труда овладеют самым незащищенным из русских укреплений.
   Никольсон рассчитывал на то, что адмиралы, столь нерешительные у берегов Америки, и тут, следуя своей тактике, возложат на него самую трудную задачу. Он уже видел "Пик" в облаках порохового дыма, идущий в узкий проход, на горящую "Аврору", мимо разгромленных - им разгромленных! - батарей. И вдруг - дальняя батарея! Трехпушечная батарея, с которой мог справиться не только малый фрегат "Эвредик", но и восемнадцатипушечный бриг "Облигадо". Но Фредерик Никольсон склонил негодующее лицо в знак того, что он все понял и со всем согласен.
   Спрошенный же Прайсом по существу плана, Никольсон порывисто поднялся и без всякой связи с предложениями адмирала сказал:
   - Флот требует отважных, дерзких парней. Из таких парней состоит экипаж "Пика", и они выполнят любой приказ. Будет бесчестьем британского флага, если наш завтрашний обед состоится не в Петропавловске.
   Воинственное заявление Никольсона все приняли как свидетельство храбрости и патриотизма капитана, и только Прайс сумел в полной мере оценить скрытые в нем намеки.
   Наступила ночь. Прайс не ложился, погруженный в мрачные размышления.
   В каюте еще заметны следы недавнего взрыва: бюро, в котором хранятся пистолеты, сдвинуто в сторону, поврежденная переборка завешена ковром.
   Прайс представил себе возможность неудачи. Представил с такой ясностью, столь подробно, что смог бы описать картину бедствия до мельчайших деталей.
   Бесчестье британского флага! А что, если ему, человеку без связей, полузабытому адмиралтейством, суждено стать причиной этого позора? Быть судимым, лишиться мундира, чести, доброго имени! Оставить в наследство сыновьям не лордство, а поруганное, замаранное грязью имя! Нет! Только не это... Прайс с омерзением чувствует ненужность и нелепость своего длинного тела, внушающего почтение подчиненным, свое бессилие... Он гонит от себя мысли о прошлом, о непоправимых ошибках, призраки разгрома, бедствий, тонущих судов, озлобленные лица купцов, лордов адмиралтейства, членов трибунала, посылающих его в тюрьму.
   Мелькает мысль: а что, если умереть? Посмеяться над такими прохвостами, как Никольсон или ничтожество Клеменс (по-видимому, он подсунул ему "Дейли ньюс", - кто другой мог это сделать?!). Если бы уйти, не навлекая на свои седины позора! Заставить окружающих возносить ему хвалу, сожалеть, говорить прочувствованные речи и лицемерить так же, как они лицемерят при его жизни.
   Несчастный случай?.. Неосторожное обращение с пистолетом? Внезапный выстрел - и никто не осмелится назвать это самоубийством! Предоставить Никольсону и Депуанту погибать от русских ядер, а самому уйти, как подобает сильному? Если эскадру постигнет неудача, никто не станет хулить его, жертву несчастного случая. Найдутся и такие, которые скажут: "Если бы был жив Прайс! О, если бы этот славный старик, этот старый отважный солдат был жив, разве так обернулось бы дело?" Такие всегда находятся.
   И сразу же вместо разверстой могилы позора Прайсу представилась пышная поминальная служба в кафедральном соборе св. Павла. Вереница карет, кэбов, экипажей, замершие на дороге омнибусы... Печальные лица, траур, семья, окруженная вниманием и почетом, дорога из белых роз, по которой душа Прайса и доброе имя его восходят к вечному блаженству...
   А те, которые считают его стариком, выжившим из ума, пусть отдают жизнь за честь британского флага! С него хватит. Он заслужил право на этот последний выстрел. Он хитрил с кафрами, бушменами, голландскими колонистами в Африке, со священником, которому исповедовался, - можно ему один раз схитрить с Англией! Многие делают это каждый день и купаются в золоте, пользуются репутацией лучших, благороднейших, честнейших граждан Англии. Разве он не платит тяжелой цены? Разве он не ищет самого малого для себя - только покоя и доброго имени?
   Ноги Прайса одеревенели. Всю ночь он двигал ими, не сбиваясь с шага. Из угла в угол. Из угла в угол.
   На рассвете в каюту Прайса постучали. Понадобились немалые усилия, чтобы казаться спокойным и полным решимости.
   Прайс ответил на приветствие Барриджа и вышел с ним на палубу. Флаг-капитан что-то говорил о принятых диспозициях. Прайс деловито покачивал головой. Он сегодня суров и внимателен как никогда.
   "Президент" готовился к сражению. Снимались щиты и переборки кают, отделяющие их от артиллерийских батарей. Дюжие руки матросов убирали переборки адмиральской каюты. Теперь каюта и батарея с находящейся на ней орудийной прислугой представляли собой одно целое. Матросам хорошо видно, что делается в каюте. Теперь Прайс не смог бы ни открыть незаметно бюро, ни выпить тайком рюмку рому.
   Ветер достаточно силен, чтобы "Пик" и "Президент" могли занять свои места без помощи "Вираго". Но "Форту" понадобится буксир: он стоит так, что при необходимой эволюции попадет под обстрел русской батареи.
   "Пик" начал двигаться. С "Форта" подали буксир на пароход.
   Сигнальные флаги взвились на мачтах.
   - Теперь мы готовы! - громко сказал Прайс и спустился в свою каюту.
   Он открыл бюро, вынул два пистолета и, зарядив их, остановил выбор на одном. Внимательно, держа палец на спусковом крючке, осмотрел вороненую сталь, заглянул в короткий ствол, словно заметив внутри пятна ржавчины. Правый глаз Прайса нервно подергивался, но он был зажмурен, - иначе орудийная прислуга, стоявшая в нескольких шагах от него, заметила бы, что с адмиралом неладно.
   Пистолет скользнул вниз, от левого глаза к груди, и когда он оказался на уровне сердца, раздался выстрел. Прайс упал, растянувшись почти во всю длину каюты.
   В последний миг рука адмирала дрогнула, и пуля прошла чуть выше сердца. Он лежал без сознания, в крови, медленно выползавшей из-под левого плеча. Барридж трясущимися руками расстегнул мундир, разорвал тонкое полотно рубашки. На груди почти не было крови, жесткая седая поросль окружала небольшую рану. Видимо, кровь заливала легкое.
   Адмирал приоткрыл левый глаз. Тусклый зрачок дрожал в сетке рыжеватых седых ресниц. Правый глаз закрыт, словно парализован. Сознание того, что он жив, не радует Прайса. Что-то сломалось внутри, лопнула пружина, двигавшая его поступками, возобновлявшая силы и волю, и нет желания сопротивляться смерти.