Страница:
Но Изыльметьев был непреклонен.
- Оставив их в кандалах, мы подтвердим клеветы врагов. Слуга покорный - я не намерен этого делать! Кошка на "Авроре"! - угрюмо проговорил Изыльметьев. - Какой позор!
Капитан назначил матросам особую присягу "для очищения подозрения", как командир корабля, он имел на это право.
Пройдя на бак "Викториуса", где унтер-офицеры снимали кандалы с матросов, Изыльметьев сердито обратился к Удалому:
- Бежать вздумали?! Опозорить "Аврору" и мою седую голову!
- И в умысле этого не имели, ваше высокоблагородие, - взмолился Удалой.
- А все-таки бежали?!
Удалой сказал дрогнувшим голосом:
- Легче смерть принять, чем чужой земле предаться. Обманом взяли нас... Своя-то земля и в горсти мила...
Опасения Изыльметьева относительно организованного характера травли экипажа "Авроры" полностью подтвердились на следующий день. Заговорили политики, парламентские ораторы, добродетельные буржуа и активистки филантропических обществ. Джентльмены, хладнокровно организующие убийство миллионов цветных людей, прониклись евангельским сочувствием к шести "невинным христианам, которых пытают и, несомненно, убьют так же безжалостно, как убивают несчастных турок на Дунае". Заговорил о попрании гуманнейших законов Англии искавший популярности прокурор Чарльз Рональдс. Раздраженный "Таймс" писал, что офицеры русских судов "находятся здесь на положении шпионов".
В эти дни работы на "Авроре" подходили к концу. При попутном ветре можно было вскоре уйти с портсмутского рейда.
Пятого декабря на борт "Викториуса" поднялся полицейский инспектор с предписанием препроводить бежавших матросов к председателю верховного суда Англии.
Изыльметьев медленно читал предписание и обдумывал, как поступить.
"...the writ of Habeas Corpus"*.
_______________
* The writ of Habeas Corpus - предписание о представлении арестованного в суд для рассмотрения законности ареста.
Пристальные глаза капитана не спеша ощупывали бумагу, скользили по фигуре инспектора, застывшей на фоне серого декабрьского неба. Можно и отправить матросов с этим самоуверенным индюком. Ничего с ними, конечно, не станется, страсти поутихнут, и матросов вернут на "Аврору", снабдив их какой-нибудь длинной нравоучительной бумагой.
Но отпустив матросов в Лондон, капитан не сможет уйти из Портсмута. Людей бросать нельзя, нельзя вычеркнуть их из корабельных списков. Да и уход "Авроры", пожалуй, сочтут за бегство, за признание вины.
Нет! Уходить без матросов нельзя. Что же делать? Ждать? Ждать дни, недели, пока самый медлительный суд в мире разберет дело. Смотреть в непроницаемые лица судейских, на их пудреные парики, читать в газетах вздорные парламентские запросы о шести русских моряках, сносить всю грязную возню вокруг "Авроры" и в бессилии наблюдать, как свинцовые волны Темзы свободно бегут в открытое море. Они хотят, чтобы "Аврора" теряла время - как раз то, чем Изыльметьев дорожил больше всего. Им нужно задержать "Аврору", заставить ее простоять в Портсмуте, не пустить в Де-Кастри, к восточным берегам России. Изыльметьев еще не понимал подлинных причин провокации, но чувствовал, что нельзя терять ни одного дня. Что-то нужно придумать! К сожалению, русского консула нет, он в отъезде, а вице-консул струсит, постарается умыть руки.
Изыльметьев презрительно помахал бумажкой и решительно произнес:
- Это недоразумение. Матросы не бежали, их пытались увезти силой!
Инспектор бесстрастно кивнул головой.
- Все они на свободе. Удалой! - окликнул Изыльметьев матроса.
Удалой подскочил и встал навытяжку перед капитаном.
- Вот один из них.
Инспектор не повернул головы, не повел глазом, хотя матрос давно узнал одного из своих гилфордских знакомых и хитровато подмигивал ему.
- Именем ее величества я доставлю матросов в помещение верховного суда Англии, - невозмутимо сказал инспектор.
Изыльметьев вскипел. Сжал в руке полицейский приказ, шагнул к инспектору и сказал отчетливо:
- Если бы предписание действительно исходило от ее величества, оно было бы адресовано нашему послу или консулу! - И он швырнул предписание за борт.
Инспектор и сопровождавшие его полицейские бросились к сеткам. На мутных волнах, среди щепы, шелухи и грязной портовой пены, покачивалась скомканная бумажка.
На следующее утро портовым властям было предписано именем королевы Виктории препроводить в верховный суд "не только матросов-беглецов, но и дерзкого капитана Исламатова".
"Аврора" стояла готовая к отплытию. Изыльметьев спокойно прохаживался по палубе фрегата.
А седьмого декабря днем он приказал поднять паруса и на глазах у большой толпы, возбужденной скандалом, мимо коммерческих судов всех наций вывел фрегат в море. Портовые власти, растерявшиеся в первые минуты, вынуждены были салютовать "Авроре" пушечной пальбой.
Так они поступали всегда, когда иностранный военный корабль покидал гавань.
IV
Благообразный джентльмен Дэвис Прайс не в первый раз ссорился с командующим французской эскадрой контр-адмиралом Феврие Депуантом. С третьего апреля, когда потрепанная сильнейшими штормами "Аврора" пришла в Кальяо, кончились салонные беседы, воспоминания, любезности, маскировавшие взаимное неуважение этих двух светских людей.
Слова Прайса падали веско, в них сквозили нетерпеливость, раздражение:
- Адмирал, вы не хотите считаться с фактами. Это неблагоразумно.
Они давно оставили удобные кресла и стояли у иллюминатора адмиральской каюты, поглядывая на "Аврору".
- Есть более высокие добродетели, чем благоразумие, мой адмирал, сказал Депуант. - Честь, например. Честь офицера не должна быть запятнана.
Прайсу давно наскучил лощеный старичок, его заученный тон и дешевый артистизм. Сколько чувства вкладывает он в самые простые слова: "адмирал", "мой адмирал". Он произносит их так, словно говорит: "Мой император!" А в сущности - пустота. Никакого чувства.
- Моральные проповеди! Они полезны мичманам. Контр-адмиралу можно следовать доводам здравого рассудка, не обращая внимания на моральные пугала. Оставьте их детям и неудачникам, адмирал.
Прайс - долговязый старик, неаккуратный, не замечающий своей неаккуратности, повсюду соривший табак, крошки, пепел. Когда он улыбался, обнажались бледные, старческие десны и крупные, лошадиные зубы. Сухой, тонкий рот и злые, назойливые глаза придавали лицу иезуитскую жесткость.
Он смотрел на маленького Депуанта с высоты ста восьмидесяти шести сантиметров своего роста. Белая бородка клинышком, пушистые белые усы француза и седые бакенбарды - и в этом благородном обрамлении пунцовые губы, багровые щечки, покрытые сеткой фиолетовых прожилок, склеротические глаза.
- В Сан-Франциско уже смеются над нами, - сказал Прайс, протягивая собеседнику калифорнийский "Таймс". - Взгляните!
Депуант стал читать. "Таймс" писал, что Тихий океан сделался обширным поприщем для русских военных судов. "В Тихий океан выслано несколько русских военных судов, которые в настоящее время появляются в разных портах и, по-видимому, мало обращают внимания на английские и французские суда, находящиеся здесь". Последние слова были подчеркнуты Прайсом.
Француз небрежным жестом положил газету на стол.
- Янки ждут не дождутся, когда мы сцепимся с русскими, - заметил он небрежно. - Новейший американец - сама предприимчивость. Он привыкает думать о Тихом океане как о собственном владении. Бьет китов у берегов России, покупает все, что произрастает на Сандвичевых островах, и благодаря практическому направлению ума достигает цели. Американец опасается, что Россия однажды поймет свою силу, создаст флот на востоке раньше, чем это сделают Штаты. Тогда, мой друг, янки придется потесниться. - Адмирал остановился, изучая недовольное лицо Прайса. - Они напрасно пугают нас. Россия дремлет и не скоро поймет свои возможности. Во всяком случае, не в наш с вами век.
- А эскадра адмирала Путятина?
- Уж эта мне petite escadrille!* Старая "Паллада", годная на слом, этот монстр, - адмирал указал дрожащей рукой на "Аврору", - и еще две-три посудины. Мы потопим их одним бортовым залпом "Форта", мой адмирал!
_______________
* Маленькая эскадрилья.
Прайс смотрел на него, прищурив пепельные, морщинистые веки.
- Вы заблуждаетесь.
- Мы потопим "Аврору" одним залпом верхней батареи "Форта", повторил с расстановкой Депуант.
- Тогда командуйте "огонь"! - подхватил Прайс. - Поверьте мне, эхо этого залпа раскатится по всему миру. Пока не отомщена память великого императора, честь первого выстрела принадлежит Франции.
Но патриотический мотив не поколебал француза.
- Ни один выстрел не раздастся до тех пор, пока не придет "Вираго" с депешей о разрыве, - сказал Депуант, подчеркивая свою непреклонность энергичным движением руки, и добавил мягче: - Мы условились об этом, адмирал.
Прайс вспылил. Вскинув длинные костлявые руки, словно собираясь проклясть француза, он отрезал грубо:
- Мы не уславливались торчать здесь до второго пришествия! В Черном море, быть может, уже пролилась кровь французов, а вы ждете какой-то бумажки, нескольких жалких слов, подтверждающих то, что для нас с вами совершенно очевидно!..
Прайсу не понять, какие запутанные мысли копошатся в усталом мозгу Депуанта. Кто знает, что задумал император французов, маленький Наполеон, который послал старого адмирала в тихоокеанские воды?
Феврие Депуант был отпрыском аристократического рода, издавна преданного династии Бурбонов. Сам убежденный орлеанист, приверженец монархии, он бредил в юности бурбонскими лилиями, мечтая вместе с кружком друзей стать спасителем "несчастной Франции". Но годы шли, жизнь смеялась над иллюзиями пылкого Феврие, в бурях тридцатых и сороковых годов таяло небольшое наследство и росло остренькое брюшко бездеятельного морского офицера.
Превращение Луи Наполеона из президента республики в императора Франции Депуант, как и многие офицеры флота, встретил с молчаливой враждебностью. Он свято исповедовал истину: плохой император лучше идеальной республики. Но Луи Наполеон как личность не располагал к себе. Депуант презирал узурпатора за то, что он был некогда полицейским чиновником в Англии. Презирал за флирт с буржуазным плебсом, за шулерские проделки, обличавшие низменную, развращенную натуру Луи Наполеона, и даже за то, что, щедро соря миллионами для подкупа генералов и солдат, император плохо заботился о пополнении пустующих кошельков офицеров флота.
Примирение шло медленно. Депуант все еще оставался орлеанистом, но с некоторых пор находил уже Луи Наполеона дальновидным и достаточно сильным, чтобы спасти Францию. Когда же наконец и Депуант был обласкан и назначен командовать небольшой эскадрой у тихоокеанских берегов Америки, а его личный друг генерал Кастельбажак отправлен в Петербург в качестве посланника Луи Наполеона, - адмирал почти уверовал в своего императора, хотя в душе продолжал считать его опасным шарлатаном. "От героя второго декабря*, - думал Депуант, - можно ожидать всего. Он может уснуть с молитвой о ниспослании ему победы над Севастополем, а проснувшись объявить себя другом русского императора. Кстати, генерал Кастельбажак покорен и очарован Николаем".
_______________
* Второго декабря 1851 года Луи Наполеон совершил государственный переворот, упразднив республику.
И Депуант колебался.
Была и другая причина.
С началом военных действий Прайс становился начальником объединенной эскадры, как старший по производству, а Депуант об этом и думать не мог без ярости, способной толкнуть его на сумасбродство. "Этот торгаш, негодовал он, - пустившийся в плавание потому, что оно сулит легкие крейсерские победы и высокий титул лорда, который он оставит сыновьям вместе с краденым золотом, этот плантатор будет командовать мною только потому, что он на десять лет старше меня и на шесть лет раньше стал контр-адмиралом! - В такие минуты Депуант с возрастающей ненавистью смотрел на Прайса сквозь полузакрытые вздрагивающие веки. - На десять лет старше! Этого никто не скажет: у него не дрожат руки, он не страдает подагрой и не задыхается от быстрой ходьбы. Но нет, ему не удастся сбить меня с толку. Мне, голубчик, некуда торопиться".
- "Аврора" очень потрепана, - сказал наконец Депуант. - Русские начали ремонтные работы, и до окончания их фрегат не может двинуться с места. "Вираго" придет раньше, чем русские приведут в порядок судно. Лейтенант Лефебр вместе с моим медиком был на "Авроре", он утверждает, что фрегат основательно поврежден. Лететь сломя голову мимо мыса Горн в период равноденствия, когда неизбежны штормы и противные ветры, рисковать экипажем, рангоутом и парусами, - нет, на это способен только невежда и сумасброд.
- Но мне подозрительна поспешность русских, - заметил Прайс. - Они не теряют ни одного дня. Спешат.
- Куда?
- Не знаю. А такие переходы, как Портсмут - Рио, Рио - Кальяо, удаются немногим.
Злые глаза Прайса кольнули насмешкой. В его словах намек на то, как полз по этому же маршруту Депуант, засиживаясь в каждом южноамериканском порту, пережидая непогоду и противные ветры.
Депуант не хотел остаться в долгу.
- Вы правы, адмирал. Я понимаю, почему многие предпочитают мыс Доброй Надежды, - сказал он, намекая, в свою очередь, на владения Прайса близ Капштадта.
- Оставим колкости, - лицо Прайса сделалось замкнутым и хмурым. Через несколько часов нас посетит русский капитан. Мы должны уточнить свои цели.
- Они определены инструкцией: уничтожив эскадру Путятина, мы идем разорять русские берега...
- Слова, слова, слова! - нетерпеливо прервал его Прайс. - Что мы знаем о русских берегах? Адмирал Непир с огромным флотом действует в Балтийском море. А мы? Нас спровадили в Тихий океан! Здесь, может быть, и не случится настоящего, правильного сражения, но честное имя можно потерять и без того. У русских здесь мало кораблей. Это наше преимущество. Но попробуйте-ка суньтесь к берегу, не зная его, в их порты, покрытые льдом две трети года! У этих берегов можно потерять репутацию, не сделав ни одного выстрела.
- Интересы империи важнее моей репутации!
Прайс еще больше нахмурился. Сколько раз эта фраза помогала Депуанту скрыть отсутствие мысли, воли, решимости... Но сделав над собой усилие, Прайс удержался от резкого ответа и продолжал настойчиво:
- Петропавловск в камчатских водах - пожалуй, единственная верная цель. Закрытая гавань, естественное убежище. Туда, вероятно, и придет эскадра адмирала Путятина. Но может случиться и так: мы не застанем в Петропавловске ни одного человека, ни одной лодки. Если они оставили однажды безлюдную Москву дядюшке вашего императора, то сжечь сотню изб им ничего не стоит. Жители уйдут в леса.
- А русские фрегаты? - возразил Депуант. - Устье Амура закрыто для морских судов. Им некуда деваться.
- Может произойти то, чего я больше всего опасаюсь, - сказал Прайс задумчиво. - Они откажутся от мысли действовать эскадрой и займутся крейсерством, каждый на свой страх, уничтожая наши купеческие суда.
- Мы истребим русские суда поодиночке, - вяло ответил Депуант, словно борясь с охватившей его сонливостью.
- Тихий океан велик, - заметил Прайс.
- У нас достаточно сил...
- Заблуждаетесь! Вы слыхали что-нибудь о Давиде Портере? - Прайс всмотрелся в седины Депуанта. - Впрочем, вы были еще юнцом, когда здесь, у берегов Америки, хозяйничал Портер. - Едва заметная усмешка пробежала по бескровным губам адмирала. - Как раз в ту пору Бонапарт терял империю, сидя в московском Кремле. Да, да... Я хорошо помню, какой панический ужас наводило на шкиперов и судовладельцев имя Портера. В трюмах гнили фрукты, плесневели и портились товары, но страх перед американцем держал купцов в гаванях. Молодчик Портер на одном единственном фрегате "Эссекс" захватил двенадцать наших крупных купеческих кораблей. Его сорок шесть пушек нанесли Англии убыток в тринадцать миллионов франков. Каково! Триста тысяч на пушку! Наши фрегаты ничего не могли с ним поделать...
Прайс видел, что и подвиги Портера не вывели из апатии француза. Его глаза сонно уставились в иллюминатор, за которым синел океан, багровые щечки обвисли. "Неужели он дремлет?" - подумал Прайс. Они сидели теперь на диване, у переборки, украшенной семейными дагерротипами Прайса.
- Вы никогда не интересовались коммерцией, адмирал? - неожиданно спросил он у Депуанта.
- О нет!
- Напрасно, - в тоне Прайса сквозило искреннее сожаление. - Коммерция и естественные науки - достойнейшие поприща человеческой деятельности. В Англии человек без коммерческой жилки быстро выходит из игры. Его обойдут, как обходят на дерби лошадь, сбившуюся с шага. Вы можете сегодня получить королевскую грамоту, большой крест ордена Бани, а завтра лишиться доброго имени, чести, состояния, если это будет угодно людям коммерции.
Депуант сочувственно улыбнулся.
- Они вам крепко досадили, адмирал!
- Я не скрываю этого. - Прайс прижмурил правый глаз, провел по далеко выдвинутым коленям сжатыми кулаками. - Они сбили меня щелчком, как жука, взбирающегося по ветке. Но я упал на ноги, адмирал. С юношеских лет я был смелым головорезом, готовым на всякую опасность. Однажды, еще в мундире гардемарина, я влез на крест собора святого Павла в Лондоне... да, да, на самую вершину святилища, где покоится прах Нельсона и Коллингвуда... и в память о себе привязал к кресту носовой платок... Когда мне не повезло, на мне уже был адмиральский мундир. Они столкнули меня в грязную воду Темзы, а я проплыл под шестью лондонскими мостами и вынырнул в Капштадте, в благословенной земле кафров.
- Так нырнуть может только старый морской волк, - сказал Депуант, оживляясь.
В нем проснулся интерес к исповеди Прайса - она уводила его в сторону от неприятного разговора, от необходимости принимать решение.
- Мне удалось сколотить состояние, и сыновьям не придется начинать сызнова. Но я хочу подарить им лордство. Это дорого стоит в Англии, и, кроме того, нужен благовидный предлог. Поэтому я попросил назначения во флот - пусть еще раз вспомнят обо мне... Остальное сделают деньги. Моего Гарри, - сказал Прайс решительно, - будут называть баронет сэр Генри Прайс! Я презираю опасность, пренебрегаю смертью и боюсь только одного ответственности! Ответственности перед парламентом, перед газетами, рвущими жертву, как шакалы связанного человека.
Неожиданный поворот разговора застал Депуанта врасплох.
- Вы окружили себя страхами, адмирал! - заметил он.
Прайс с ненавистью посмотрел на сизую петушиную шею Депуанта, резко поднялся и сказал:
- Даже Коллингвуд, храбрый Коллингвуд, боялся ответственности, как старая дева мыши, как дитя привидения. Я буду ждать возвращения "Вираго" еще неделю. Это предельный срок. Если "Вираго" не покажется на горизонте или придет без депеши о войне, независимо от этого я исполню волю лордов адмиралтейства и захвачу "Аврору".
Депуант растерянно покосился на Прайса и чуть приподнялся с дивана.
- Может быть, сделать это, - промолвил он, - не на рейде? Перу нейтральная держава... Может быть, вытащить "Аврору" в океан?..
- Каким образом?
- Я полагал созвать совещание фрегатских медиков. Пригласим русских. Решим, что оставаться в Кальяо нельзя: желтая горячка угрожает экипажам. Симулируем несколько случаев на наших судах. Русские выйдут вместе с нами.
- Хорошая мысль, адмирал! - удовлетворенно заметил Прайс.
Депуант поднялся с дивана и пошел к дверям. Но на полдороге остановился и, обернувшись к провожавшему его Прайсу, спросил:
- А что, если все-таки в Европе тихо, если там решили не воевать, а мы... здесь? А?..
- Этого не может быть, - усмехнулся Прайс. - Я никогда не забываю вещих слов Пальмерстона: "Как тяжело живется на свете, когда с Россией никто не воюет!.." Да... Отбросьте всякие сомнения!
ЗАБЫТЫЙ КРАЙ
I
Весть о войне докатилась наконец и до Петропавловска-на-Камчатке, но о возможности нападения на столь отдаленный полуостров мало кто думал.
Здесь о войнах знали только понаслышке: войны начинались где-то далеко, за тридевять земель, и не затрагивали маленького поселения внутри Авачинского залива. О начале военных конфликтов здесь нередко узнавали после того, как правительства воюющих держав уже подписывали мирные договоры, и радовались миру в дни объявления новых войн.
Далекая, заброшенная земля...
Военным судам здесь нечего делать. Война и на этот раз должна пройти стороной. Примитивные укрепления, возводимые сейчас по приказу камчатского губернатора Завойко, простоят без надобности, зарастут травой и папоротниками...
Так думали обитатели Петропавловска. Опасения нескольких беспокойных натур не меняли общей атмосферы и умонастроения камчатцев.
Поэтому поздним вечером на исходе мая 1854 года в доме Завойко было, как обычно, людно и весело. После однообразия зимних месяцев, которого не замечали только торговые люди да охотники, наступила самая оживленная пора. В порт пришел долгожданный транспорт с мукой и мелкие купеческие суда. Курьер из Иркутска привез почту и старые петербургские газеты. От них шел запах уже не типографской краски, а кожаных почтовых мешков и лежалой бумаги.
В Петропавловской гавани наступило весеннее оживление. Изголодавшиеся за зиму жители расхаживали по берегу, по длинной песчаной косе, с жадным любопытством наблюдая за разгрузкой судов. Транспорт из Аяна привез трехпудовые кули крупитчатой муки, листовой табак, сахарный песок, патоку и чай. Матросы сгружали провиант в портовые склады, и население города жены чиновников, служащие инвалидной команды, нижние чины сорок седьмого флотского экипажа, писари и вестовые - не уходило до наступления темноты. Завтра они смогут купить кое-что в провиантской лавке и наесться наконец досыта.
Просторная зала губернаторского дома была ярко освещена. Только запущенные хоры и антресоли прятали в полумраке тонкие резные перильца, отчего помещение казалось очень высоким. В медных, отлитых в Петропавловске бра, прикрепленных к дощатым стенам, в подсвечниках на столах оплывали свечи.
Вечер начался давно. Молодежь уже не раз пускалась в танцы под звуки маленького оркестра, мешавшего карточным игрокам и унылым ханжам, без которых не обходилось ни одно даже самое маленькое общество. Давно образовались небольшие кружки собеседников, друзей, партнеров.
В дальнем углу, на низком диване, скрытом от глаз стульями, сидел Василий Степанович Завойко в обществе капитана транспорта, шкипера, портового инженера и нескольких чиновников. Отсюда доносился громовой хохот капитана, - так смеются только моряки, привыкшие к ветру и шуму моря, счастливые удачным окончанием плавания. Смуглый красавец, с усами тонкими, в один волосок на концах, ловкий и вполне сознающий свою силу, капитан был возбужден всей атмосферой провинциального бала после нескольких недель плавания в холодном океане, с пронизывающими ветрами и мертвыми туманами. Капитан тоже не верил, что Петропавловск может затронуть война.
- Чепуха! - говорил он, весело поблескивая зубами и накрывая бронзовой рукой острое колено Завойко. - Уж поверьте старому волку: пустое все эти угрозы и серьезности! Я Восточный океан исходил вдоль и поперек, видел, знаете, англичан и французов в разных позициях, но чтобы дело дошло здесь до правильной кампании - нет, батенька, руки коротки, рукава не пустят! - Капитан повысил голос, ему хотелось, чтобы и дамы, сидевшие у стены с высокими окнами, услышали его. - Ну, пришлют к вам несколько судов, пошумят, поворуют, не без того, конечно, - уж больно жадны! - страх наведут на местных дам - и прощайте! На юг, в объятия теплых ветров...
- В случае европейской войны, - сказал портовый инженер, мрачный педант с бледным, одутловатым лицом, вынужденный руководить сооружением артиллерийских батарей, но убежденный, что нападение на Камчатку исключено, - противнику пришлось бы иметь дело с неприступным Кронштадтом, с Севастополем. А наш несчастный край они могут оставить без внимания.
Завойко, окинув взглядом капитана и весь явно согласный с ним кружок людей, сказал в раздумье:
- Не знаю, господа... Однако, будучи предупрежденным, считаю своим долгом приготовить все для отражения неприятеля. Знакомы ли вы с Камеамеа Третьим, королем Сандвичевых островов? - спросил он неожиданно у капитана.
- Преоригинальнейшая личность! - охотно откликнулся капитан. Вольнодумец, наш друг, но черен сверх всякой меры. В Штатах его непременно повесили бы или продали на плантации.
- Похоже на то, - усмехнулся Завойко, - что Штаты хотят превратить Камеамеа в своего раба, не лишая его королевского титула. Островитяне давно уже в поте лица трудятся на Штаты и Англию. Весь груз сандалового дерева, сухого таро*, и кокосовых плодов отправляется на их склады. Завойко пристально взглянул на капитана транспорта. - Так вот, Камеамеа сообщил мне, что к нам летом нагрянет англо-французская эскадра. Это известно ему из верных источников.
_______________
* Многолетнее растение, клубень которого употребляется в пищу.
- Не верю, - помотал головой капитан. - Гонолулу - Невский проспект Тихого океана. Там ежечасно возникают чудовищные слухи, невероятные предположения и никто ничего толком не знает. Канальи купцы и китобои хотят посеять панику, чтобы обставить конкурентов. Материя простая...
- Оставив их в кандалах, мы подтвердим клеветы врагов. Слуга покорный - я не намерен этого делать! Кошка на "Авроре"! - угрюмо проговорил Изыльметьев. - Какой позор!
Капитан назначил матросам особую присягу "для очищения подозрения", как командир корабля, он имел на это право.
Пройдя на бак "Викториуса", где унтер-офицеры снимали кандалы с матросов, Изыльметьев сердито обратился к Удалому:
- Бежать вздумали?! Опозорить "Аврору" и мою седую голову!
- И в умысле этого не имели, ваше высокоблагородие, - взмолился Удалой.
- А все-таки бежали?!
Удалой сказал дрогнувшим голосом:
- Легче смерть принять, чем чужой земле предаться. Обманом взяли нас... Своя-то земля и в горсти мила...
Опасения Изыльметьева относительно организованного характера травли экипажа "Авроры" полностью подтвердились на следующий день. Заговорили политики, парламентские ораторы, добродетельные буржуа и активистки филантропических обществ. Джентльмены, хладнокровно организующие убийство миллионов цветных людей, прониклись евангельским сочувствием к шести "невинным христианам, которых пытают и, несомненно, убьют так же безжалостно, как убивают несчастных турок на Дунае". Заговорил о попрании гуманнейших законов Англии искавший популярности прокурор Чарльз Рональдс. Раздраженный "Таймс" писал, что офицеры русских судов "находятся здесь на положении шпионов".
В эти дни работы на "Авроре" подходили к концу. При попутном ветре можно было вскоре уйти с портсмутского рейда.
Пятого декабря на борт "Викториуса" поднялся полицейский инспектор с предписанием препроводить бежавших матросов к председателю верховного суда Англии.
Изыльметьев медленно читал предписание и обдумывал, как поступить.
"...the writ of Habeas Corpus"*.
_______________
* The writ of Habeas Corpus - предписание о представлении арестованного в суд для рассмотрения законности ареста.
Пристальные глаза капитана не спеша ощупывали бумагу, скользили по фигуре инспектора, застывшей на фоне серого декабрьского неба. Можно и отправить матросов с этим самоуверенным индюком. Ничего с ними, конечно, не станется, страсти поутихнут, и матросов вернут на "Аврору", снабдив их какой-нибудь длинной нравоучительной бумагой.
Но отпустив матросов в Лондон, капитан не сможет уйти из Портсмута. Людей бросать нельзя, нельзя вычеркнуть их из корабельных списков. Да и уход "Авроры", пожалуй, сочтут за бегство, за признание вины.
Нет! Уходить без матросов нельзя. Что же делать? Ждать? Ждать дни, недели, пока самый медлительный суд в мире разберет дело. Смотреть в непроницаемые лица судейских, на их пудреные парики, читать в газетах вздорные парламентские запросы о шести русских моряках, сносить всю грязную возню вокруг "Авроры" и в бессилии наблюдать, как свинцовые волны Темзы свободно бегут в открытое море. Они хотят, чтобы "Аврора" теряла время - как раз то, чем Изыльметьев дорожил больше всего. Им нужно задержать "Аврору", заставить ее простоять в Портсмуте, не пустить в Де-Кастри, к восточным берегам России. Изыльметьев еще не понимал подлинных причин провокации, но чувствовал, что нельзя терять ни одного дня. Что-то нужно придумать! К сожалению, русского консула нет, он в отъезде, а вице-консул струсит, постарается умыть руки.
Изыльметьев презрительно помахал бумажкой и решительно произнес:
- Это недоразумение. Матросы не бежали, их пытались увезти силой!
Инспектор бесстрастно кивнул головой.
- Все они на свободе. Удалой! - окликнул Изыльметьев матроса.
Удалой подскочил и встал навытяжку перед капитаном.
- Вот один из них.
Инспектор не повернул головы, не повел глазом, хотя матрос давно узнал одного из своих гилфордских знакомых и хитровато подмигивал ему.
- Именем ее величества я доставлю матросов в помещение верховного суда Англии, - невозмутимо сказал инспектор.
Изыльметьев вскипел. Сжал в руке полицейский приказ, шагнул к инспектору и сказал отчетливо:
- Если бы предписание действительно исходило от ее величества, оно было бы адресовано нашему послу или консулу! - И он швырнул предписание за борт.
Инспектор и сопровождавшие его полицейские бросились к сеткам. На мутных волнах, среди щепы, шелухи и грязной портовой пены, покачивалась скомканная бумажка.
На следующее утро портовым властям было предписано именем королевы Виктории препроводить в верховный суд "не только матросов-беглецов, но и дерзкого капитана Исламатова".
"Аврора" стояла готовая к отплытию. Изыльметьев спокойно прохаживался по палубе фрегата.
А седьмого декабря днем он приказал поднять паруса и на глазах у большой толпы, возбужденной скандалом, мимо коммерческих судов всех наций вывел фрегат в море. Портовые власти, растерявшиеся в первые минуты, вынуждены были салютовать "Авроре" пушечной пальбой.
Так они поступали всегда, когда иностранный военный корабль покидал гавань.
IV
Благообразный джентльмен Дэвис Прайс не в первый раз ссорился с командующим французской эскадрой контр-адмиралом Феврие Депуантом. С третьего апреля, когда потрепанная сильнейшими штормами "Аврора" пришла в Кальяо, кончились салонные беседы, воспоминания, любезности, маскировавшие взаимное неуважение этих двух светских людей.
Слова Прайса падали веско, в них сквозили нетерпеливость, раздражение:
- Адмирал, вы не хотите считаться с фактами. Это неблагоразумно.
Они давно оставили удобные кресла и стояли у иллюминатора адмиральской каюты, поглядывая на "Аврору".
- Есть более высокие добродетели, чем благоразумие, мой адмирал, сказал Депуант. - Честь, например. Честь офицера не должна быть запятнана.
Прайсу давно наскучил лощеный старичок, его заученный тон и дешевый артистизм. Сколько чувства вкладывает он в самые простые слова: "адмирал", "мой адмирал". Он произносит их так, словно говорит: "Мой император!" А в сущности - пустота. Никакого чувства.
- Моральные проповеди! Они полезны мичманам. Контр-адмиралу можно следовать доводам здравого рассудка, не обращая внимания на моральные пугала. Оставьте их детям и неудачникам, адмирал.
Прайс - долговязый старик, неаккуратный, не замечающий своей неаккуратности, повсюду соривший табак, крошки, пепел. Когда он улыбался, обнажались бледные, старческие десны и крупные, лошадиные зубы. Сухой, тонкий рот и злые, назойливые глаза придавали лицу иезуитскую жесткость.
Он смотрел на маленького Депуанта с высоты ста восьмидесяти шести сантиметров своего роста. Белая бородка клинышком, пушистые белые усы француза и седые бакенбарды - и в этом благородном обрамлении пунцовые губы, багровые щечки, покрытые сеткой фиолетовых прожилок, склеротические глаза.
- В Сан-Франциско уже смеются над нами, - сказал Прайс, протягивая собеседнику калифорнийский "Таймс". - Взгляните!
Депуант стал читать. "Таймс" писал, что Тихий океан сделался обширным поприщем для русских военных судов. "В Тихий океан выслано несколько русских военных судов, которые в настоящее время появляются в разных портах и, по-видимому, мало обращают внимания на английские и французские суда, находящиеся здесь". Последние слова были подчеркнуты Прайсом.
Француз небрежным жестом положил газету на стол.
- Янки ждут не дождутся, когда мы сцепимся с русскими, - заметил он небрежно. - Новейший американец - сама предприимчивость. Он привыкает думать о Тихом океане как о собственном владении. Бьет китов у берегов России, покупает все, что произрастает на Сандвичевых островах, и благодаря практическому направлению ума достигает цели. Американец опасается, что Россия однажды поймет свою силу, создаст флот на востоке раньше, чем это сделают Штаты. Тогда, мой друг, янки придется потесниться. - Адмирал остановился, изучая недовольное лицо Прайса. - Они напрасно пугают нас. Россия дремлет и не скоро поймет свои возможности. Во всяком случае, не в наш с вами век.
- А эскадра адмирала Путятина?
- Уж эта мне petite escadrille!* Старая "Паллада", годная на слом, этот монстр, - адмирал указал дрожащей рукой на "Аврору", - и еще две-три посудины. Мы потопим их одним бортовым залпом "Форта", мой адмирал!
_______________
* Маленькая эскадрилья.
Прайс смотрел на него, прищурив пепельные, морщинистые веки.
- Вы заблуждаетесь.
- Мы потопим "Аврору" одним залпом верхней батареи "Форта", повторил с расстановкой Депуант.
- Тогда командуйте "огонь"! - подхватил Прайс. - Поверьте мне, эхо этого залпа раскатится по всему миру. Пока не отомщена память великого императора, честь первого выстрела принадлежит Франции.
Но патриотический мотив не поколебал француза.
- Ни один выстрел не раздастся до тех пор, пока не придет "Вираго" с депешей о разрыве, - сказал Депуант, подчеркивая свою непреклонность энергичным движением руки, и добавил мягче: - Мы условились об этом, адмирал.
Прайс вспылил. Вскинув длинные костлявые руки, словно собираясь проклясть француза, он отрезал грубо:
- Мы не уславливались торчать здесь до второго пришествия! В Черном море, быть может, уже пролилась кровь французов, а вы ждете какой-то бумажки, нескольких жалких слов, подтверждающих то, что для нас с вами совершенно очевидно!..
Прайсу не понять, какие запутанные мысли копошатся в усталом мозгу Депуанта. Кто знает, что задумал император французов, маленький Наполеон, который послал старого адмирала в тихоокеанские воды?
Феврие Депуант был отпрыском аристократического рода, издавна преданного династии Бурбонов. Сам убежденный орлеанист, приверженец монархии, он бредил в юности бурбонскими лилиями, мечтая вместе с кружком друзей стать спасителем "несчастной Франции". Но годы шли, жизнь смеялась над иллюзиями пылкого Феврие, в бурях тридцатых и сороковых годов таяло небольшое наследство и росло остренькое брюшко бездеятельного морского офицера.
Превращение Луи Наполеона из президента республики в императора Франции Депуант, как и многие офицеры флота, встретил с молчаливой враждебностью. Он свято исповедовал истину: плохой император лучше идеальной республики. Но Луи Наполеон как личность не располагал к себе. Депуант презирал узурпатора за то, что он был некогда полицейским чиновником в Англии. Презирал за флирт с буржуазным плебсом, за шулерские проделки, обличавшие низменную, развращенную натуру Луи Наполеона, и даже за то, что, щедро соря миллионами для подкупа генералов и солдат, император плохо заботился о пополнении пустующих кошельков офицеров флота.
Примирение шло медленно. Депуант все еще оставался орлеанистом, но с некоторых пор находил уже Луи Наполеона дальновидным и достаточно сильным, чтобы спасти Францию. Когда же наконец и Депуант был обласкан и назначен командовать небольшой эскадрой у тихоокеанских берегов Америки, а его личный друг генерал Кастельбажак отправлен в Петербург в качестве посланника Луи Наполеона, - адмирал почти уверовал в своего императора, хотя в душе продолжал считать его опасным шарлатаном. "От героя второго декабря*, - думал Депуант, - можно ожидать всего. Он может уснуть с молитвой о ниспослании ему победы над Севастополем, а проснувшись объявить себя другом русского императора. Кстати, генерал Кастельбажак покорен и очарован Николаем".
_______________
* Второго декабря 1851 года Луи Наполеон совершил государственный переворот, упразднив республику.
И Депуант колебался.
Была и другая причина.
С началом военных действий Прайс становился начальником объединенной эскадры, как старший по производству, а Депуант об этом и думать не мог без ярости, способной толкнуть его на сумасбродство. "Этот торгаш, негодовал он, - пустившийся в плавание потому, что оно сулит легкие крейсерские победы и высокий титул лорда, который он оставит сыновьям вместе с краденым золотом, этот плантатор будет командовать мною только потому, что он на десять лет старше меня и на шесть лет раньше стал контр-адмиралом! - В такие минуты Депуант с возрастающей ненавистью смотрел на Прайса сквозь полузакрытые вздрагивающие веки. - На десять лет старше! Этого никто не скажет: у него не дрожат руки, он не страдает подагрой и не задыхается от быстрой ходьбы. Но нет, ему не удастся сбить меня с толку. Мне, голубчик, некуда торопиться".
- "Аврора" очень потрепана, - сказал наконец Депуант. - Русские начали ремонтные работы, и до окончания их фрегат не может двинуться с места. "Вираго" придет раньше, чем русские приведут в порядок судно. Лейтенант Лефебр вместе с моим медиком был на "Авроре", он утверждает, что фрегат основательно поврежден. Лететь сломя голову мимо мыса Горн в период равноденствия, когда неизбежны штормы и противные ветры, рисковать экипажем, рангоутом и парусами, - нет, на это способен только невежда и сумасброд.
- Но мне подозрительна поспешность русских, - заметил Прайс. - Они не теряют ни одного дня. Спешат.
- Куда?
- Не знаю. А такие переходы, как Портсмут - Рио, Рио - Кальяо, удаются немногим.
Злые глаза Прайса кольнули насмешкой. В его словах намек на то, как полз по этому же маршруту Депуант, засиживаясь в каждом южноамериканском порту, пережидая непогоду и противные ветры.
Депуант не хотел остаться в долгу.
- Вы правы, адмирал. Я понимаю, почему многие предпочитают мыс Доброй Надежды, - сказал он, намекая, в свою очередь, на владения Прайса близ Капштадта.
- Оставим колкости, - лицо Прайса сделалось замкнутым и хмурым. Через несколько часов нас посетит русский капитан. Мы должны уточнить свои цели.
- Они определены инструкцией: уничтожив эскадру Путятина, мы идем разорять русские берега...
- Слова, слова, слова! - нетерпеливо прервал его Прайс. - Что мы знаем о русских берегах? Адмирал Непир с огромным флотом действует в Балтийском море. А мы? Нас спровадили в Тихий океан! Здесь, может быть, и не случится настоящего, правильного сражения, но честное имя можно потерять и без того. У русских здесь мало кораблей. Это наше преимущество. Но попробуйте-ка суньтесь к берегу, не зная его, в их порты, покрытые льдом две трети года! У этих берегов можно потерять репутацию, не сделав ни одного выстрела.
- Интересы империи важнее моей репутации!
Прайс еще больше нахмурился. Сколько раз эта фраза помогала Депуанту скрыть отсутствие мысли, воли, решимости... Но сделав над собой усилие, Прайс удержался от резкого ответа и продолжал настойчиво:
- Петропавловск в камчатских водах - пожалуй, единственная верная цель. Закрытая гавань, естественное убежище. Туда, вероятно, и придет эскадра адмирала Путятина. Но может случиться и так: мы не застанем в Петропавловске ни одного человека, ни одной лодки. Если они оставили однажды безлюдную Москву дядюшке вашего императора, то сжечь сотню изб им ничего не стоит. Жители уйдут в леса.
- А русские фрегаты? - возразил Депуант. - Устье Амура закрыто для морских судов. Им некуда деваться.
- Может произойти то, чего я больше всего опасаюсь, - сказал Прайс задумчиво. - Они откажутся от мысли действовать эскадрой и займутся крейсерством, каждый на свой страх, уничтожая наши купеческие суда.
- Мы истребим русские суда поодиночке, - вяло ответил Депуант, словно борясь с охватившей его сонливостью.
- Тихий океан велик, - заметил Прайс.
- У нас достаточно сил...
- Заблуждаетесь! Вы слыхали что-нибудь о Давиде Портере? - Прайс всмотрелся в седины Депуанта. - Впрочем, вы были еще юнцом, когда здесь, у берегов Америки, хозяйничал Портер. - Едва заметная усмешка пробежала по бескровным губам адмирала. - Как раз в ту пору Бонапарт терял империю, сидя в московском Кремле. Да, да... Я хорошо помню, какой панический ужас наводило на шкиперов и судовладельцев имя Портера. В трюмах гнили фрукты, плесневели и портились товары, но страх перед американцем держал купцов в гаванях. Молодчик Портер на одном единственном фрегате "Эссекс" захватил двенадцать наших крупных купеческих кораблей. Его сорок шесть пушек нанесли Англии убыток в тринадцать миллионов франков. Каково! Триста тысяч на пушку! Наши фрегаты ничего не могли с ним поделать...
Прайс видел, что и подвиги Портера не вывели из апатии француза. Его глаза сонно уставились в иллюминатор, за которым синел океан, багровые щечки обвисли. "Неужели он дремлет?" - подумал Прайс. Они сидели теперь на диване, у переборки, украшенной семейными дагерротипами Прайса.
- Вы никогда не интересовались коммерцией, адмирал? - неожиданно спросил он у Депуанта.
- О нет!
- Напрасно, - в тоне Прайса сквозило искреннее сожаление. - Коммерция и естественные науки - достойнейшие поприща человеческой деятельности. В Англии человек без коммерческой жилки быстро выходит из игры. Его обойдут, как обходят на дерби лошадь, сбившуюся с шага. Вы можете сегодня получить королевскую грамоту, большой крест ордена Бани, а завтра лишиться доброго имени, чести, состояния, если это будет угодно людям коммерции.
Депуант сочувственно улыбнулся.
- Они вам крепко досадили, адмирал!
- Я не скрываю этого. - Прайс прижмурил правый глаз, провел по далеко выдвинутым коленям сжатыми кулаками. - Они сбили меня щелчком, как жука, взбирающегося по ветке. Но я упал на ноги, адмирал. С юношеских лет я был смелым головорезом, готовым на всякую опасность. Однажды, еще в мундире гардемарина, я влез на крест собора святого Павла в Лондоне... да, да, на самую вершину святилища, где покоится прах Нельсона и Коллингвуда... и в память о себе привязал к кресту носовой платок... Когда мне не повезло, на мне уже был адмиральский мундир. Они столкнули меня в грязную воду Темзы, а я проплыл под шестью лондонскими мостами и вынырнул в Капштадте, в благословенной земле кафров.
- Так нырнуть может только старый морской волк, - сказал Депуант, оживляясь.
В нем проснулся интерес к исповеди Прайса - она уводила его в сторону от неприятного разговора, от необходимости принимать решение.
- Мне удалось сколотить состояние, и сыновьям не придется начинать сызнова. Но я хочу подарить им лордство. Это дорого стоит в Англии, и, кроме того, нужен благовидный предлог. Поэтому я попросил назначения во флот - пусть еще раз вспомнят обо мне... Остальное сделают деньги. Моего Гарри, - сказал Прайс решительно, - будут называть баронет сэр Генри Прайс! Я презираю опасность, пренебрегаю смертью и боюсь только одного ответственности! Ответственности перед парламентом, перед газетами, рвущими жертву, как шакалы связанного человека.
Неожиданный поворот разговора застал Депуанта врасплох.
- Вы окружили себя страхами, адмирал! - заметил он.
Прайс с ненавистью посмотрел на сизую петушиную шею Депуанта, резко поднялся и сказал:
- Даже Коллингвуд, храбрый Коллингвуд, боялся ответственности, как старая дева мыши, как дитя привидения. Я буду ждать возвращения "Вираго" еще неделю. Это предельный срок. Если "Вираго" не покажется на горизонте или придет без депеши о войне, независимо от этого я исполню волю лордов адмиралтейства и захвачу "Аврору".
Депуант растерянно покосился на Прайса и чуть приподнялся с дивана.
- Может быть, сделать это, - промолвил он, - не на рейде? Перу нейтральная держава... Может быть, вытащить "Аврору" в океан?..
- Каким образом?
- Я полагал созвать совещание фрегатских медиков. Пригласим русских. Решим, что оставаться в Кальяо нельзя: желтая горячка угрожает экипажам. Симулируем несколько случаев на наших судах. Русские выйдут вместе с нами.
- Хорошая мысль, адмирал! - удовлетворенно заметил Прайс.
Депуант поднялся с дивана и пошел к дверям. Но на полдороге остановился и, обернувшись к провожавшему его Прайсу, спросил:
- А что, если все-таки в Европе тихо, если там решили не воевать, а мы... здесь? А?..
- Этого не может быть, - усмехнулся Прайс. - Я никогда не забываю вещих слов Пальмерстона: "Как тяжело живется на свете, когда с Россией никто не воюет!.." Да... Отбросьте всякие сомнения!
ЗАБЫТЫЙ КРАЙ
I
Весть о войне докатилась наконец и до Петропавловска-на-Камчатке, но о возможности нападения на столь отдаленный полуостров мало кто думал.
Здесь о войнах знали только понаслышке: войны начинались где-то далеко, за тридевять земель, и не затрагивали маленького поселения внутри Авачинского залива. О начале военных конфликтов здесь нередко узнавали после того, как правительства воюющих держав уже подписывали мирные договоры, и радовались миру в дни объявления новых войн.
Далекая, заброшенная земля...
Военным судам здесь нечего делать. Война и на этот раз должна пройти стороной. Примитивные укрепления, возводимые сейчас по приказу камчатского губернатора Завойко, простоят без надобности, зарастут травой и папоротниками...
Так думали обитатели Петропавловска. Опасения нескольких беспокойных натур не меняли общей атмосферы и умонастроения камчатцев.
Поэтому поздним вечером на исходе мая 1854 года в доме Завойко было, как обычно, людно и весело. После однообразия зимних месяцев, которого не замечали только торговые люди да охотники, наступила самая оживленная пора. В порт пришел долгожданный транспорт с мукой и мелкие купеческие суда. Курьер из Иркутска привез почту и старые петербургские газеты. От них шел запах уже не типографской краски, а кожаных почтовых мешков и лежалой бумаги.
В Петропавловской гавани наступило весеннее оживление. Изголодавшиеся за зиму жители расхаживали по берегу, по длинной песчаной косе, с жадным любопытством наблюдая за разгрузкой судов. Транспорт из Аяна привез трехпудовые кули крупитчатой муки, листовой табак, сахарный песок, патоку и чай. Матросы сгружали провиант в портовые склады, и население города жены чиновников, служащие инвалидной команды, нижние чины сорок седьмого флотского экипажа, писари и вестовые - не уходило до наступления темноты. Завтра они смогут купить кое-что в провиантской лавке и наесться наконец досыта.
Просторная зала губернаторского дома была ярко освещена. Только запущенные хоры и антресоли прятали в полумраке тонкие резные перильца, отчего помещение казалось очень высоким. В медных, отлитых в Петропавловске бра, прикрепленных к дощатым стенам, в подсвечниках на столах оплывали свечи.
Вечер начался давно. Молодежь уже не раз пускалась в танцы под звуки маленького оркестра, мешавшего карточным игрокам и унылым ханжам, без которых не обходилось ни одно даже самое маленькое общество. Давно образовались небольшие кружки собеседников, друзей, партнеров.
В дальнем углу, на низком диване, скрытом от глаз стульями, сидел Василий Степанович Завойко в обществе капитана транспорта, шкипера, портового инженера и нескольких чиновников. Отсюда доносился громовой хохот капитана, - так смеются только моряки, привыкшие к ветру и шуму моря, счастливые удачным окончанием плавания. Смуглый красавец, с усами тонкими, в один волосок на концах, ловкий и вполне сознающий свою силу, капитан был возбужден всей атмосферой провинциального бала после нескольких недель плавания в холодном океане, с пронизывающими ветрами и мертвыми туманами. Капитан тоже не верил, что Петропавловск может затронуть война.
- Чепуха! - говорил он, весело поблескивая зубами и накрывая бронзовой рукой острое колено Завойко. - Уж поверьте старому волку: пустое все эти угрозы и серьезности! Я Восточный океан исходил вдоль и поперек, видел, знаете, англичан и французов в разных позициях, но чтобы дело дошло здесь до правильной кампании - нет, батенька, руки коротки, рукава не пустят! - Капитан повысил голос, ему хотелось, чтобы и дамы, сидевшие у стены с высокими окнами, услышали его. - Ну, пришлют к вам несколько судов, пошумят, поворуют, не без того, конечно, - уж больно жадны! - страх наведут на местных дам - и прощайте! На юг, в объятия теплых ветров...
- В случае европейской войны, - сказал портовый инженер, мрачный педант с бледным, одутловатым лицом, вынужденный руководить сооружением артиллерийских батарей, но убежденный, что нападение на Камчатку исключено, - противнику пришлось бы иметь дело с неприступным Кронштадтом, с Севастополем. А наш несчастный край они могут оставить без внимания.
Завойко, окинув взглядом капитана и весь явно согласный с ним кружок людей, сказал в раздумье:
- Не знаю, господа... Однако, будучи предупрежденным, считаю своим долгом приготовить все для отражения неприятеля. Знакомы ли вы с Камеамеа Третьим, королем Сандвичевых островов? - спросил он неожиданно у капитана.
- Преоригинальнейшая личность! - охотно откликнулся капитан. Вольнодумец, наш друг, но черен сверх всякой меры. В Штатах его непременно повесили бы или продали на плантации.
- Похоже на то, - усмехнулся Завойко, - что Штаты хотят превратить Камеамеа в своего раба, не лишая его королевского титула. Островитяне давно уже в поте лица трудятся на Штаты и Англию. Весь груз сандалового дерева, сухого таро*, и кокосовых плодов отправляется на их склады. Завойко пристально взглянул на капитана транспорта. - Так вот, Камеамеа сообщил мне, что к нам летом нагрянет англо-французская эскадра. Это известно ему из верных источников.
_______________
* Многолетнее растение, клубень которого употребляется в пищу.
- Не верю, - помотал головой капитан. - Гонолулу - Невский проспект Тихого океана. Там ежечасно возникают чудовищные слухи, невероятные предположения и никто ничего толком не знает. Канальи купцы и китобои хотят посеять панику, чтобы обставить конкурентов. Материя простая...