Федоров Александр. Кишка

была только прелюдия к подлой драме.
- Вы, ребята, просто, как дети: полагаете, что шалости пациентов
остаются без контроля в психиатрической лечебнице. Здесь контроль
организован еще тщательнее, чем в тюряге. Ведь у нас его осуществляют
умнейшие люди с кандидатскими и докторскими степенями. А в тюрьме
контролируют заключенных недоумки, не очень далеко ушедшие в развитие от
своих подопечных. Вы только посмотрите, сколько кафедр психиатрии разных
медицинских институтов сосредоточено в нашем Доме скорби, а сколько врачей с
высшими категориями служит в штате самой больницы. Вы хоть знаете, что ваши
деяния транслировали по внутренней радио- и теле-сети. У нас с Кларой,
вестимо, был доступ к одному из таких каналов, и мы с трепетом следили за
вашей клинической клоунадой.
Василий за время болезни резко изменился, у него отшлифовался даже
лексикон. Видимо, Клара постаралась, да и обстоятельства, потрясения сделали
свое дело. Василий явно пробился в новый расширенный локус Вселенского
информационного поля - оттуда он теперь и черпал безграничную духовность. Мы
это отметили, но сейчас нас сильнее взволновало коварство администрации
больницы. Между тем, Василий продолжал:
- Мы не могли стерпеть вашего откровенного плагиата - вы бездарно и
беззастенчиво воровали у нас с Кларой приоритет открытия. Вы нас подло
бортанули или, говоря современным языком, опустили по черному, просто
макнули не в пиво, а в заурядный квас. Так не поступают в цивилизованном
обществе.
Да, конечно, нам было от чего опустить головы и закручиниться -
обвинения били не в бровь, а прямо в глаз! Мы чувствовали себя кругом
виноватыми. Бессознательное победило осознаваемое, и мы принесли извинения,
покаялись - тогда и засиял тихий, не обжигающий до боли, а только приятно
согревающий, вечный огонь истинной дружбы! Все было, как на Марсовом поле в
Санкт-Петербурге - у Вечного огня, подаваемого тихой струйкой газа,
транспортируемого по трубопроводу от самого Уренгоя. Ах, просторы нашей
родины - необъятны! Так стоит ли мелочиться и входить в обвинения друг
друга!
Нам требовалось разобраться во многом. Во-первых, Васю необходимо
срочно обращать в свою веру. Иначе говоря, из поля бессознательного
переводить заблудшую овечку в стойло осознанного. Во-вторых, от пошлой
реальности никуда не деться, а потому Клару требовалось присовокупить к
нашему терапевтическому сообществу, ибо она стала теперь дорогим Василию
существом. В-третьих, матримониальные страдания брата Владимира теперь, по
всей вероятности, закончились, и его проблемы, таким образом, переходили на
второй план. Надо было только избежать его запоздалой ревности. В-четвертых,
нам ни в коем случае было нельзя ослаблять накал творчества, связанный с
новой гипотезой строения вселенной, выдвинутой современным Коперником
геометрии - братом Владимиром. В-пятых, нужно срочно решать, как относиться
к своеобразному виду конфиденциальности, подаренной нам администрацией: бунт
или покаяние? Администрация показала нам свою неумытую, волосатую жопу уже
даже по телевизору. В-шестых, требовалось сделать точный вывод по поводу
того, как классифицировать предателя Эйдемиллера. А ведь мы, доверчивые, его
уже почти полюбили!
Вставал сам собой, как член сообщества меньшинств, вопрос о
теоретическом обеспечении всех новых гениальных версий. Эта проблема,
подпираемая изнутри раздутой воздержанием простатой, нажимала на не
опорожненный из-за служебного рвения кишечник. Откладывать акт
священнодействия было невозможно уже даже по санитарно-гигиеническим
соображениям. Все звучало традиционно, то есть: Кто вы, доктор Зорге? Надо
было добиться от профессора Эйдемиллера прямого ответа по пунктам: Сука ли?
Стукач ли? Оборотень ли? Ученый ли?
Мы повернули свои рыла к датчикам пожарной сигнализации, устроенным на
потолке. Именно в них, по нашему разумению, были спрятаны телекамеры и
микрофоны. Мы грянули хорошо знакомое всему Миру утверждение из Блока: "Да,
скифы - мы. Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными глазами. Для вас - века,
для нас - единый час"... А дальше мы продолжили свою боль, свой вопль, свой
гимн презрения: "Да, суки - вы! С паскудными, очкастыми глазами. Мы - знать
вас больше не хотим. Мы рожу вам заклеим плюмажами!" На откровенный мат у
нас больше не хватило сил - мы захлебнулись слезами!
Наша страсть разгорелась величиной в поэму: мы лихорадочно сортировали
новые рифмы. Но мы не успели закончить обличительный, как приговор
инквизиции, и острый, как меч палача, стих. В комнату ворвался Эйдемиллер -
на нем не было лица, а была маска из слез, горя и простокваши. Профессор
бухнулся посередке на колени - он был страшен в своем горе, подвигавшем его
к самоистязанию. Если сказать, что профессор рвал на себе одежды и бился
головой об пол, - то это значило бы ничего не сказать. Его лицо превратилось
в кровоточащий горем, без кожи ритуальных уловок, шматок фарша
неопределенного цвета. Перед нами распахнулась перспектива души,
ограниченная черной рамой самобичевания. Перед глазами удивленных зрителей
открылось что-то, равное "Последнему дню Помпеи". Куда там тянуться до этой
экспрессии кособоким творениям умирающего от рака желудка Малевича. Тем
более что главное свое творение он так и не успел закончить.
Перед нами билось, кололось в муках осознания предательства Иисуса
Христа не лицо, а обнаженное яйцо страуса, величиною в мирозданье, имя
которому - КИШКА! То было новое творение геометрии Лобачевского, ярыми
последователями которой мы все оставались. Было ясно, что в нашем полку
прибыло - можно было смело расширять границы нашего терапевтического
сообщества еще на одного пациента с перевернутыми мозгами. "И свет
светильника уже не появится в тебе; и голоса жениха и невесты не будет уже
слышно в тебе: ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим
введены в заблуждение все народы. И в нем найдена кровь пророков и святых и
всех убитых на земле" (Откровение 18: 23-24).
Эйдемиллер рухнул на пол плашмя и потянул трясущиеся в мольбе руки к
голым, плохо помытым ногам нашего терапевтического сообщества - он походил
сейчас на подкошенную былинку!.. Его блуждающий по изгибам Кишки взгляд
говорил нам - всевидящим эскулапам - о многом. Тантры и сутры, мантры и
чакры, тантрические пуджи и паньчамакара на фоне стриджи-пуджи нам были не
нужны. Мы забили болт с крутой резьбой на Сахасрара-чакру, Аджна-чакру,
Вишуддха-чакру, Анахата-чакру, Манипура-чакру, Свадхиштхана-чакру,
Муладхара-чакру и прочие индийские откровения. Мы все, как один, любили
истины православия!
Не скрою, изредка мы любовались мысленно воспроизводимыми
символическими изображениями всех чакр на потолке, давно приспособленном под
классную доску, ибо изображения эти были с эстетической точки зрения
прекрасны. Кто не знает, то пусть узнает: практически, все больные
шизофренией имеют замечательный вкус к рисованию и поэзии, а также к
математике. Но мы, при всем при том, оставались верными лишь одному -
Православию! Убитый горем Эйдемиллер вынужден был обратиться в нашу веру
тоже, отказавшись предварительно от иудаизма. Только на таких условиях мы
согласились принять его в наше терапевтическое братство. Да и то сказать,
стоит ли предохраняться, если сказано: "Неплодную вселяет в дом матерью,
радующеюся о детях? Аллилуия!" (Псалом 112: 9)
Профессор Эйдемиллер почувствовал, даже не головным мозгом, а, скорее
всего, становым хребтом и помещающимся в нем спинным мозгом, что в этой
палате рождается великое открытие. Оно было таких размеров, какие еще не
фиксировались в ученом мире планеты. Можно прожить долгую жизнь и оставить о
себе след в виде только незначительных научных поделок - с тем и уйдешь в
мир иной. И под вашей фамилией не удосужатся записать на святых скрижалях
никаких достойных и основательных откровений. Но ученые честолюбивы, как
депутаты Кнессета, - они от рождения застревают на маниакальных страстях. И
вот теперь, прямо у тебя под носом с горбинкой развивается событие - равного
ему еще не оглашалось на Земле. Надо только протянуть руку бескорыстной
помощи этим пяти дурашкам, погруженным в шизофрению, и ты приобщаешься к
великому таинству, открывающему, почти как страничку в Интернете, свой
совершенно новый сегмент в планетарном информационном поле.
Но не стоит путать Божий дар с яичницей: Эйдемиллер, конечно, не
понимал математическую и философскую сущность творимого членами великолепной
пятерки. Он не был способен, как они, вычерчивать взглядом на потолке
сложные формулы и иные знаки. Он даже не пытался осуществлять безуспешную
попытку представить себе всю Вселенную сразу. Для того была необходима
особая форма галлюциноза или сумасшедшей гениальности. Он-то, профессор
психиатрии, знал, что шизофренией награждается только 191 человек из 100
тысяч, живущих на земле. А в России и того меньше, потому что светлые
личности в этой стране еще до рождения, через плаценту матери и
сперматозоиды отца, да трясущиеся руки акушеров, моментально перевоплощаются
в алкоголиков.
Профессор Эйдемиллер, великолепно отточенным умом, прошедшим
генетическую шлифовку через многие десятки поколений ашкенази, быстро
сообразил, что в его карьере необходимо делать ставку не на перемывание
костей и жонглирование фантастическими идеями Фрейда, Юнга, Берна, Бюлера,
Вертгеймера, Келли, Левина, Лоренца, Морено, Мюнстерберга. Список гениев
психологии был страшно длинным - профессор начал сбиваться, но его визави,
составляющие великолепную пятерку, помогали по мере сил, подсыпая фамилии
ученых: Нюттен, Пиаже, Роджерс, Роршах, Салливен, Селье, Стернберг. Они
делали это, лежа на спине и без напряжения читая волшебные надписи на
потолке: Термен, Толмен, Торндайк, Тэджфел, Уотсон. Убедившись, что корифей
отечественной науки еще не затих, они продолжали шевелить губами, озвучивая
надписи, запечатленными на только им виденном экране: Фромм, Франкл, Фрейм,
Фехнер, Халл, Холл, Хорни, Эриксон, Эббингауз. И настал момент, когда
российская наука в лице Эйдемиллера пала ниц, не в силах удержать
всхлипывания. Эти ученые уже давно умерли, унеся с собой в могилу искрящийся
талант. С них ничего не возьмешь, кроме искр бенгальского огня, рассыпаемых
волнующейся психикой. По матушке земле еще гуляли малоприметные астральные
тела. Но вступать в контакт с ними могли только посвященные - способные
галлюцинировать, тешиться возможностью игры с природой на уровне
"бессознательного". Эйдемиллер не обладал такими счастливыми способностями.
Он был в известной мере лишь начетчиком, книжным червем, и все его богатые
знания шли не от полета мысли, не от разговора с Богом, а от усидчивости -
он был "чугунной жопой".
Когда гипнотический раппорт у Эйдемиллера закончился, он продолжал
ощущать амбивалентность, то есть в душе у него просыпались и гуляли под руку
как бы противоположные эмоции - скажем, он испытывал сильнейшую симпатию и
одновременно вялую ненависть к пациентам восьмой палаты, куда занесла его
нелегкая. Говорить членораздельно профессору было трудно, потому что
выявилась контаминация - ошибочное конструирование и воспроизведение,
казалось бы, обычных слов. Это явление, широко распространенное в научной
среде, угодно ее представителям, борющимся за личные приоритеты, идя на
смерть, не гнушаясь никаких приемов, заимствованных из арсенала подлости,
авантюризма, подлога, вседозволенности. Их не волнует то, что потом придется
смотреть в глаза и пытаться пожать руку тому, кого оболгал, ошельмовал или
подставил. Мера их стыда настолько принижена, что им ничего не стоит дать
согласие на общение с Дьяволом или примитивной сплетней. Они любят себя в
науке, а не науку в себе!
Вот и наш профессор, понимая, что угодить в плеяду лучших зарубежных
умов ему не светит, мечтал лишь о том, чтобы войти хотя бы в ряд
отечественных корифеев. Перед затуманенным взором профессора прошли рядком:
И.М.Сеченов, И.П.Павлов, Л.А.Орбели, Л.С.Выгодский, В.Н.Мясищев,
Б.В.Зейгарник. и другие. Сильно оттолкнув ногой, так называемых,
ученых-марксистов, умом и статью похожих на оберточную бумагу, Эйдемиллер
поискал себе подходящее место среди более-менее чистых. Он прискакал в
палату номер восемь с надеждой на то, что, сблизивший теснее с шизухой,
можно оформить сногсшибательную монографию страниц эдак на 250, с описанием
развернутой симптоматики и клинической динамики "шизофрении гениев". Но
профессор просчитался: он, грешник, в горячке, в спешке забыл о
существовании эффекта бумеранга. Любому психиатру хорошо известно, что
шизофрения - это психическое расстройство, отличающееся коварством, ибо
характеризуется психотическими симптомами с не установленной органической
природой. От такой болезни надо бежать быстро и далеко, а не сближаться.
Эйдемиллер же тянулся к ее носителям, практически, как горячий любовник к
любовнице. Информация, запущенная вовне имеет обратную связь - она бьет по
черепушке тому, кто ее выпустил. Все это - законы информационного поля, но
профессор упустил их из виду. Он так же забыл, что информация, эмоция,
установка и, наконец, собственно поступок возвращаются к тому, кто их
запустил в оборот. Эйдемиллер же к тому же прицелил ее в чужую голову. Ему
бы вспомнить: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек,
то и пожне; сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от
духа пожнет жизнь вечную" (К Галатам 6: 7-8).
Вообщем, мольбы Эйдемиллера сводились к тому, чтобы мы приняли его в
терапевтическое сообщество палаты номер восемь. И мы удовлетворили его
просьбу. Было приказано притащить еще одну койку, для чего остальные кровати
сблизили потеснее - и началась новая жизнь! Да и не могло быть иначе, просил
же Святой Апостол Павел: "Умоляем также вас, братия, вразумляйте бесчинных,
утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем.
Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло; но всегда ищите добра и
друг другу и всем" (1-е Фессалоникийцам 5: 14-15).
Итак, профессор психиатрии Эйдемиллер превратился в элитарного
пациента, как и остальные пятеро. Беда заключалась лишь в том, что Клара
тоже вошла полностью умом и остальными компонентами плоти в то же
сообщество. Но неудобно же создавать смешанную женско-мужскую палату.
Правда, у шизиков половой рефлекс, либидозное влечение сильно отклонено от
обычных ворот секса. Но кто знает, какие галлюцинации под покровом ночи
могут спуститься на умы пациентов палаты номер восемь, находящихся в
тесноте, да не в обиде. Брат Василий к тому же прочно встал на путь
властелина-сатрапа и за измену мог запросто отвинтить голову кому угодно.
Клару пришлось поместить в соседнюю палату, провести туда двухстороннюю
телефонную связь и разрешить в минуты творческого оргазма перестукиваться
через стену. На сеансы же Балинтовских посиделок ее приводили к нам - к
мужикам.
Эйдемиллер, по первости, попытался прорваться в руководители, в
директора или, как еще говорят, в режиссеры группы - но он же не знал
элементарного из нашей новой концепции Мирозданья. А потому мы засунули
профессора-выскочку прямо негру в жопу, чтобы он там лучше прочувствовал
соль земли. Мы быстро познакомили его с тем, от чего питаются наши
представления о Галактической кишке. Эйдемиллер оказался вполне обучаемым
человеком, к тому же вовсе необидчивым. Власть в группе прочно держал в
своих руках брат Александр. Нам было достаточно его честного и
принципиального руководства групповой динамикой, а самозванцы на свадьбе,
как известно, - хуже татарина!
Неожиданно возникли новые осложнения в творческой жизни, практически, у
всех одновременно: настал день посещений и наши домашние хиври явились с
продуктами и со святыми заверениями в верности. Но мы-то уже стали
совершенно другими людьми - мы как бы приподнялись над земным пространством
и отдельных людей уже не видели, не замечали. Мы не ощущали излучаемое ими
тепло и электромагнитные колебания, действующие в ином режиме. Мы
превратились в особых интеллектуалов, в своеобразных летучих мышей - ночных
странников и мыслителей! Мы выходили на задание только ночью, воспринимая
мир через магнитные и тепловые поля. Днем же мы лежали с зажмуренными
глазами, потому что боялись их открыть, дабы не замелькали на потолке опять
и опять треклятые формулы и символы. Одним словом: маразм крепчал!
Продукты, естественно, мы поручили санитарке забрать и доставить в
палату - научное творчество требует больших трат энергии, ведь мозг
необходимо питать. Но к хиврям мы не вышли. К следующему визиту мы наказали
женам объединиться и приволочь мешок сахара. Таким требованием мы ввели их в
глубокое недоумение. Ну, что удивляться: какие, однако, у женщин мысли? - их
явно украшает только заурядность. Вот как-нибудь напаскудничать втихую,
скажем, изменить с коллегой по работе, и слова-то доброго не стоящего, - это
вам пожалуйста, тут у них не заржавеет. Но чтобы постигнуть феномен
Галактической кишки, у них собственная кишка тонка. А та неглубокая пещера,
которая чуть ли не обожествляется самцами, есть вариант биологической
аггравации, а не истинная кишечная трубка. Спуститься к женам мы не могли,
потому что не считали возможным отвлекаться на пустые разговоры, да и до
женской верности нам теперь было мало дела. Сказано же: "Жены, повинуйтесь
мужьям своим, как прилично в Господе" (К Колоссянам 3: 18).
Сегодня вечером мы дуэлировали с нашим всегдашним научным оппонентом -
с Сомнением! Ко-терапевт собрал нас ровно в двадцать часов, сразу же после
ужина. Пригласили и Клару - ее привели в усмирительной рубашке - с рукавами,
повязанными за спиной - ну, да это обычное дело в науке! Клара, оказывается,
принялась в прямом смысле вбивать нашу идею в головы своим глупым соседкам.
А рука у нее была тяжелая. До психиатрической больницы, в студенческие годы,
она занималась метанием копья и достигла в этом виде спорта огромных
результатов, выступала даже на международной арене. Но в нашей компании
Клара была тише воды и ниже травы, так что мы ее скоро и развязали.
Брат Александр сказал несколько вводных слов, а при попытке Эйдемиллера
вставить свои замечания, мы вогнали их гнетущим взглядом ему обратно в
пасть. Ко-терапевт очень толково объяснил, что наше терапевтическое
сообщество организовано для обмена мнениями, основная задача - выработка
идеальной позиции пациента по отношению к врачу-психиатру. Брат Александр
прямо так и сказал:
- Мы как бы делимся собственным опытом, повышая тем самым уровень
коллективной и индивидуальной мысли. При этом мы разгружаем себя
эмоционально, отдаляя кризисные ситуации. Кто, как не сам больной, лучше
знает проблему взаимоотношений "пациент-врач". Значит, и учиться, лечиться
мы должны друг у друга - вот в чем состояла научная новизна нашего метода!
Брат Александр, нет сомнения, отдавал себе отчет в весомости каждого
слова, произносимого сейчас. Он как бы говорил от лица мировой науки и,
вместе с тем, выступал как правозащитник. Сотни тысяч людей сейчас заочно
вручили ему особые права - права, позволяющие ему доносить боль и скорбь
людей, имеющих особую Божественную отметину - шизофрению. Его слова,
безусловно, были, прежде всего, адресованы будущим поколениям самых
передовых ученых.
- Братья, мы с вами хорошо знаем, что наша болезнь особая - ей нет
равной среди всего перечня Международной классификации болезней и причин
смерти. Мы приближены к Богу, потому что только Он один нас понимает
по-настоящему, и мы от того находимся под Его покровительством. Отсталые,
костные люди считают нас душевно больными, но как раз душа-то у нас
исключительно здоровая и чистая. Наша беда заключается лишь в том, что мы
наделены особыми качествами проникновения в планетарное информационное поле,
мы дружим со всей Вселенной, как никто. Мы являемся первопроходцами и
жертвенниками одновременно!
Нельзя было не откликнуться на эти трогательные слова соответствующими
эмоциями - да, мы тихо утирали слезы, бегущие по щекам. Эйдемиллер с
непривычки так просто захлебывался ими. А Клара в припадке жертвенности
обнажила грудь и кусала самою себя за сосок. Как ей это удавалось - трудно
понять. Одним словом - спортсменка! Нельзя было заходить так далеко -
оставался только один маленький шаг до самосожжения! И Александр, смахнув
решительно скупую мужскую слезу, произнес:
- Наши идейные враги, я в том уверен, не дождутся от нас малодушия. Мы
сделаем все, чтобы выздороветь и сделаем это своими собственными мозолистыми
руками.
Все, как по команде, взглянули на свои руки - мозолей на них не было,
но были стигматы больших размышлений в виде удлиненной линии жизни!
- Братья, наша главная задача состоит в том, чтобы повернуться лицом к
своим проблемам, увидеть их, понять, осознать и выкорчевать. - продолжал
разгневанный Александр. - Никто не даст нам избавленья: ни Бог, ни Царь и не
Герой! Мы и только мы виноваты в наших несчастьях, выданных нам, как
облигации Золотого Займа, в обмен на наши грехи. И Бог не будет возжаться с
нашими глупостями. Но нам этого и не требуется, ибо у нас самих достаточно
ума и воли, чтобы осилить дистанцию, разделяющую нас от людей обычного -
точнее, третьего сорта, высокомерно называющих себя "здоровыми". Нам
необходимо прибегнуть к социальной мимикрии - втиснуться в доверие к серой
массе, сохранив при этом и тайну избранности. Вот к чему я вас призываю,
браться. Итак, за работу товарищи!
При этих ленинских словах мы встали и пропели слаженным хором
Интернационал трижды. Далее мы расслабились и стройно поддакивали
Ко-терапевту, потому что это было наше общее мнение. Только опять Эйдемиллер
попробовал убежать в кусты и оттуда показывать нам фигуру из трех пальцев,
сильно походящую на символику оппортунизма. Но мы дали ему резкую отповедь.
Не стоило обижаться на профессора - ведь он только начинал осваивать сложную
науку, называемую "умение быть больным". Ко-терапевт продолжал доверительно:
- Присмотритесь внимательнее: когда собираются алкоголики вместе и
обсуждают свои специфические проблемы, то они, не кривя душой, так прямо и
заявляют: "Тут без бутылки не разберешься!" По аналогии с такой формулой,
когда собирается элитарная группа больных, то, естественно, должно звучать
заявление: "Без решения глобальной научной проблемы не обойтись"!
Брат Александр по-отечески ласково заглянул каждому в душу и увидел,
конечно, там только согласие с данным тезисом, а потому продолжил:
- Брат Владимир подарил нам гениальную идею о Галактической кишке, суть
ее я не буду повторять, она всем понятна. Напомню только, что самый главный
вывод заключается в априорном восприятии, как вселенной или отдельной
галактики, так и жизни каждого индивида, исключительно с позиции
всепоглощающего поступательного движения по кишечной трубке. Причем, в силу
анатомического феномена, движение по Галактической кишке безгранично и
безостановочно!
Брат Александр проявлял изумительный такт и предупредительность - он
обратил свой понимающий взор сперва на брата Василия и позволил себе
уточнить:
- Полагаю, брат Василий, как наиболее авторитетный специалист в области
космографии и, вообще, исторических наук, порадует нас своим отзывом об
общих и наиболее сложных подходах? Многие из этих проблем математически уже
обосновал брат Владимир.
Далее брат Александр передал ищущий пасс брату Дмитрию и уточнил:
- Математикой очерчен перед нами функционально-геометрический контур
проблемы, но вы, брат Дмитрий, как специалист высочайшего класса в области
инфекционных болезней, знаток микромира, заселяющего человека изнутри,
должны будете - мы все надеемся на это! - прояснить миру аналогии
взаимоотношений по формулам "человек - микроб", "микробный биоценоз -
социология общества".
Брат Александр перевел взгляд на меня, втиснувшегося в матрац
больничной койки в лихорадке ожидания соприкосновения с "большим, чистым и
белым":
- Никто не будет забыт! Наш брат Николай, от вас мы ждем проникновенных
пояснений по поводу всех уровней психологи - индивидуальной, групповой,
исходящей от толпы, сообщества и общества, населения всей планеты, наконец!
Вам, как художнику, такие тонкие краски знакомы, так стоит ли топтаться в
мелкотемье!
- Никто и не собирается топтаться в этом дерьме, в мелкотемья! - был
мой ответ, разящий оппортунизм насмерть. - Готов идти в опасную разведку
хоть сейчас!
Профессор Эйдемиллер начинал подвывать от нетерпения, но брат
Александр, насколько я смог уже понять, всегда был исключительно галантным
кавалером. И он обратился, прежде, к Кларе Николаевне - единственной женщине
среди нас. Так, во всяком случае, нам казалось с первого взгляда! Но
Эйдемиллер словно бы почувствовал "недремлющее око" и зарделся, как девушка.
Такой поворот событий кое-что прояснял: так вот почему он все время лез
вперед - будь-то вход в туалет или начало дежурного разговора.
Кларе Николаевне было поручено адаптировать профессора к требованиям