Страница:
больные его уже полюбили, а молодые медицинские сестры готовы были отдаться
в любую минуту. Врачихи и сестрички, что постарше, при всей готовности к
любому акту вожделения, грустили, отдавая себе отчет в том, что Леонид
Григорьевич, как истинный мужчина, то есть кобель, предпочтет все же
"телятину" "говядине"!
Выпивали скромно: две - три бутылки коньяку, не более того. А точно я и
не помню, потому что жег глазами Инну Станиславовну, давно ставшую моей
путеводной звездой! Я смотрел на нее уже не так скромно, как раньше. Правда,
я не пялил глаза в открытую, потому что берег ее покой и честь, но жег ее и
себя изнутри. Я алкал откровений любви, и она понимала это. Я молил у Бога
еще один, хоть самый маленький, глоток воздуха, словно уже повешенный, с
головой просунутой глубоко в петлю, болтающий непослушными ногами и прочим!
Пригласили и Клару Николаевну. Она последнее время остепенилась до
невменяемости: нас не посещала, на перестукивание не откликалась. Этот
"клапан любви" уплыл у Витюши прямо из-под носа, но он держался молодцом -
не психовал и только один раз в общем туалете на этаже набил "конкуренту"
морду. У Клары возник очень серьезный драматический роман с одним психопатом
из одиннадцатой палаты. А с психопатами всегда большие трудности: если их
сильно любишь, то они психуют, а не любишь - вешаются. Как уж она с ним
устраивалась в смысле регулярности половой жизни - остается загадкой. Но уже
была парочка случаев манифестаций повешенья у того психопата.
Видимо, как сексуальные партнеры, он и Клара были не на высоте: Клара,
скорее всего, перебарщивала, а он не дотягивал до стандарта, необходимого
волевой женщине с высшим медицинским образованием и высшей категорией по
психиатрии. По такому случаю, мы сделали выводы, что любовь у Клары должна
была умереть сама собой, или психопат еще раньше должен наложить на себя
руки. Но мы не подгоняли события, а спокойно наблюдали за их естественным
течением. И они текли и перекатывались, как мутные потоки Обводного канала,
с вечно плавающими в них слизкими фекалиями. Не было в том ничего общего с
вальяжным течением Великой Реки Нил! В гуще той темной, насыщенной
драгоценным илом, воды уже плавали огромные крокодилы сомнений, ожидающие
своей жертвы - разбитой любви. Вспомнились слова поэта: "Любовная лодка
разбилась о быт"!.. Так, видимо, все и произойдет в Кларином случае, но мы
все же ее пригласили на "маленький праздник", исключительно ради Виктора. И
она пришла и крепко выпила вместе со всеми!
Но насторожило меня другое: опрокинув первую же рюмку, Леонид
Григорьевич как-то необычно поморщился - словно, его пронзила острая боль в
желудке! - и крякнул совершенно не так, как крякает здоровый
мужчина-селезень, принявший с аппетитом "первую" и ожидающий "вторую"...
Инна Станиславовна тоже усекла момент, и ее глаза наполнились тревогой. Я
незаметно, как бы потянувшись к бутерброду с красной икрой, сместился
поближе к Леониду и произнес шепотом:
- Леня, сука ты пушистая, тебе необходимо срочно выполнить
гастрофиброскопию!.. С такими вещами мужчины в нашем возрасте не должны
шутить. Хочешь, я сам тебя посмотрю, если ты не желаешь утечки информации
или не доверяешь своему штатному эскулапу по этой части?
Леня ответил мне, как и должен был ответить только врач, все прекрасно
понимающий и отдающий себе полнейший отчет в том, что все болезни от Бога
или от Дьявола. Ему и мне было понятно, что у врача-человека руки слишком
коротки!
- Саша, сука ты лысая, ну а если окажется самое страшное, то разве
ранний диагноз поможет? Каждому уже уготован финал, так стоит ли суетиться.
Мне было нечем ему возразить, но я все же попробовал пролепетать
обычные для таких случаев слова:
- Леня, поверь мне: известность - лучше, чем неизвестность. Тебе же
самому будет легче, ты сможешь распорядиться достойно временем жизни,
отпущенным тебе напоследок!
На том мы закончили разговор о "высоком", но я все же выжал из Леонида
согласие посмотреть его в ближайшее время с помощью фиброгастроскопа.
Настроение от разговора ухудшилось, но пришлось подыгрывать веселью.
Леня, как я понял, тоже делал только вид, что пьет с наслаждением, на самом
деле, видимо, только анестезировал себя, спасаясь от боли.
Бывают минуты, когда чувствуешь, что поздно заговорил, замешкался с
обращением к Богу пусть даже с очень правильными словами: "Господи, Боже
сил! Восстанови нас; да воссияет лице Твое, и спасемся!" (Псалом 79: 20)
Гульба протекала тихо, сама собой и закончилась заполночь. Мы понимали,
что нельзя тревожить остальных больных. Охранительный режим, особенно в
психиатрической лечебнице, всегда остается на первом месте. Надо ли
говорить, что Клара с поэтом в конце мероприятия на цыпочках, крадучись
проследовали в ординаторскую и замерли там, как нежные, ласковые мышки. И
только изредка дежурные медицинские сестры могли фиксировать легкое
восторженное попискивание Клары, да скрип пружин ветхого дивана. Но музыка
незатейливой жизни, тянувшаяся из-за дверей ординаторской, не нарушала
общего покоя отделения. Клара и Виктор были "свои люди" в медицинских
кругах, и им можно было позволить некоторые отступления от общих больничных
правил.
А утром, в гробовой тишине замершего от ужаса переживаний отделения,
санитары вынимали из петли, сплетенной из чулок Клары Николаевны,
удавленника - того самого неудачника, любовника-психопата. Он не оставил
предсмертного письма: ее чулки были красноречивее любого послания. К тому же
он дополнил эффект посмертного общения с Кларой написанным собственным калом
на стене туалета словом "Сука". Экспрессия выражения эмоций, их
иносказательность, слов нет, приближались почти к тайному шифру. И то, что
последнее обращение к любимой было выдержано, хоть и в слишком
экстравагантном стиле и весьма лапидарно, но начиналось с большой буквы,
рассматривалось судебно-медицинскими экспертами, как свидетельство
незаурядных переживаний. Короче психопат ушел из жизни со вспышкой
ненависти, но и с неостывшей любовью. Когда его труп остыл, то стало
понятно, что энергия любви все же была сильнее вспышки ненависти. Но было
поздно проводить реанимацию.
Что ж, у каждого свое посвящение, свой вариант самовыражения и
объяснения в любви. Никто не имеет права осуждать влюбленного за
нестандартность выражения чувств. Немые символы говорили о "тайных бурях"
пострадавшего. Но, как не странно, теперь, после ночи, проведенной в
объятиях Виктора, Клара восприняла трагическое известие спокойно. Можно
сказать больше: теперь она к предмету своей недавней любви была холодна, как
надгробный мрамор. Все шизофреники - весьма холодные люди!
Клара считала, что было бы достаточно с его стороны ограничиться,
скажем, бантом на шее из тех треклятых чулок. А надпись на стене калом можно
было заменить маленькой запиской - а еще лучше телеграммой на
правительственном бланке. К самому же эпитету "Сука" Клара отнеслась
диалектически: она, как продвинутый психиатр, считала, что неформальная
лексика - всего лишь способ канализации скрытой агрессии. А вовремя
погашенный аффект - это для психиатра почти победа. Клара заявила, нимало не
смущаясь, что тщательный анамнез наверняка выявил бы у повесившегося
брутальные тенденции. Они "вбиваются" в сознание, как правило, жестоким
обращением родителей с ребенком - например, частыми порками в ранние детские
годы. Самоубийство - все же более благородное решение, чем, скажем, бомба
под кроватью обидчика, или удар кирпичом по башке из-за угла. Но главное, по
мнению Клары, даже не сам факт самоубийства, а то, что чувства были у
пострадавшего искренними, не фальшивыми. И ее холодность теперь тоже была
искренней.
Я наблюдал за метаморфозами "женской любви" почти с трепетом, со
страхом. Вспомнились слова поэта Василия Федорова: "Зачем любить? Зачем
гореть? Зачем в глаза другой глядеть? Увы! Уму непостижимы две тайны:
женщина и смерть"! В нашем случае было полное сочетание "непостижимостей",
как теперь говорят с телеэкрана: "две радости в одном флаконе"! Да, конечно,
прав поэт: "Знакомо, как старинный сказ, уходят женщины от нас. Они уходят и
уносят холодный блеск холодных глаз". И мне показалось, что удавленник
подобрал верное определение для Клары на прощание, только зачем же вешаться,
не помыв руки, не очистив ладошки от дерьма!
Что до Виктора, то этот поэт-циник, просто заболевает, если при каждом
удобном и вовсе неудобном случае не опошлит что-нибудь возвышенное.
Подозреваю, что и Клара черствеет душой именно только после того, как
побывает у поэта в руках: он своими стремительно-продолжительными оргиями
изматывал даже ее лихой темперамент, темперамент спортсменки и психиатра. В
обычное-то время Клара способна одаривать душевной теплотой окружающих: ну,
может быть, к женщинам она испытывала ревностные чувства - так это и
понятно, это естественная реакция - но к мужчинам у Клары всегда находились
добрые слова. Когда нужно, когда душа просила, то она становилась и
предупредительной, и внимательной, и любвеобильной. С тем психопатом,
по-видимому, конфуз случился: так бывает, когда смещается "твой пароход" с
основного курса и незаметно натыкается на подводные рифы. А уж когда женщина
"наткнется", то, как и пароход, она открывает пробоину и дает течь, от
которой уже нет спасения - тогда "существо" и ложится, как говорится плашмя
на грунт!
Витя, словно подытожив подходящие афоризмы и диалектическую логику
экстраординарных событий, взвесив мифологические примеры, ударил по струнам
своей поэтической балалайки. Для такого случая у него она всегда была
наготове. Атмосфера нашей палаты наполнилась его лирическим баритоном,
воспроизводившим стихотворный экспромт.
Вот она - любви цена!
Женщина - обобщена,
унижена, развращена!
Ты оглянись, кружась,
смущаясь; ты обними,
проникни, обнажаясь.
Все методично взвесь,
владей собою тверже,
готовя злея яда месть!
Затем, не чертыхаясь
в письме к любимой,
башкою в петлю лезь!
Не успели утихнуть волны резонанса, поднятые ветром стиха, как в дверь
и стены палаты стали стучаться - робко, неназойливо, с мольбой. То шли
ходоки от больных, от медицинского персонала: все просили "списать слова"!
Это было признание, почитание, если угодно, Слава! Слава обожгла и раскалила
воздух нашей палаты своими огненными лучами. Витя, да и мы вместе с ним -
его сотоварищи, собутыльники, оракулы, - были молниеносно втянуты в вихрь
Звездной Болезни. Реакция у всех была разная: Эйдемиллер совершенно
по-женски заламывал руки и ритмично бился головой о стену; Микробник с
головой зарылся под подушку; Математик умылся горючими слезами; Вася,
хлопнув себя по ляжкам, закрутил трехэтажный мат; Олежек попытался высказать
критические замечания по поводу чистоты рифмы, но споткнулся и благополучно
заткнулся. Я же, естественно, смолчал. Но больше всех нас насторожила Клара:
она, как сомнамбула, полностью потеряв чувство Земной оси, принялась быстро
обнажаться, но, слава Богу, запуталась в больничных кальсонах. Ведь для
того, чтобы ими пользоваться, необходим мужской навык, что, по-видимому, все
еще не учитывала больничная администрация, выдавая и на женское отделение
эту очень удобную разновидность солдатского нижнего белья.
По поводу нового произведения администрация собрала коллоквиум из числа
ведущих специалистов, и после долгих дебатов было принято решение
использовать их в качестве ключевого мотива рациональной психотерапии. Текст
был набран на компьютере и, во-первых, роздан каждому больному в личное
пользование, во-вторых, больничный художник сподобился расписать стихами
стены коридоров и общих туалетов, в-третьих, федерация психотерапевтов
приняла их на вооружение. Похороны же самоубийцы-психопата прошли скромно,
его даже не помянули за ужином и зарыли за оградой больницы с той ее
стороны, которая примыкала к большому городскому кладбищу.
Между тем, наступила уже поздняя осень и, видимо, приближалась зима -
безрадостное и дохло время в Санкт-Петербурге. Известно, что психи, как и
влюбленные "часов не наблюдают". Числа, месяцы, сезоны, времена года и даже
страна, в которой они живут, их мало интересуют. У шизофреников всему свой
особый счет, нетрадиционные ориентиры. Мы, пожалуй, легко бы перенесли и
холода, начинавшие постепенно вползать в окна нашей палаты с плохо
подогнанными рамами. Мы и не собирались их заделывать, потому что склонны
распахивать их настежь даже в самые лютые морозы, ибо мы имели "горячее
сердце, холодную голову и босые ноги". А администрация, как водится, уже
устала бороться с нашими волевыми импульсами, шерстяные же носки нам не
выдавали по очень простой причине: некоторые, особенно женщины, умудрялись
распутать их. А имея большой моток прочных шерстяных ниток, можно поступать
с ним по своему лихому усмотрению: кто-то играл с котенком, подкидывая ему
неожиданно, с громким безумным хохотом клубок - а для котят это самая
отрадная игра; другие сплетали удавку и пытались набросить ее сзади на шею
зазевавшегося санитара - им почему-то мерещились туши мяса, висящие на
городских скотобойнях; иные дерзали в художественной вязке или сплетали
рыболовные сети. Кто их знает? Просторы, куда могла увести необузданная
фантазия психического больного, были практически неограниченными.
Новый главный врач, конечно, был прогрессивным человеком, а потому, он
умудрился закупать всем - мужчинам и женщинам, лежачим и ходячим -
капроновые колготки категории "заводского брака". Так было дешевле и
правильнее с точки зрения функционального применения колготок. Дело в том,
что не все больные и колготки использовали по предназначению: некоторые
натягивали их себе на дурную башку и пытались изображать фантомаса или
неуловимого мстителя со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такие группы
формировались в банды, шайки и прочие неформальные объединения, не спеша
получать на то лицензию или регистрироваться в соответствующих официальных
государственных инстанциях. Они нагоняли ужас не только на остальных
больных, особенно лежачих, - но и на медицинский персонал, дежуривший по
ночам. Но самое главное заключалось, естественно, не в том.
Общение с колготками женщинам доставляло пассивное удовольствие - для
них это было делом привычным. Но больные мужчины добавляли к тому еще и свой
сексуальный прошлый опыт и нескончаемую фантазию. Некоторые так
перевозбуждались, нося женские колготки, что выдвигали требование к
администрации обязательно зарегистрировать их супружество с этим видом
одежды. Многие даже доходили до того, что стремились и к выполнению
церковного обряда венчания! Что вписывалось уже в рамки кощунства! Многие
особо чувственные субъекты так сживались с колготками, что, посещая туалет
для отправления привычных функций, не снимали колготки, боясь похищения
дорогого существа. Содержимое таких мешков накапливалось и страшно воняло.
Но больные и тут находили способ выделиться из серой массы: они пытались
симулировать беременность, которую якобы донашивают уже на больших сроках.
Только плод у них, в силу анатомических особенностей скелета, помещался не
спереди, а сзади.
Вскоре и Леонид Григорьевич несколько поостудил свое человеколюбие и
решился на то, чтобы утвердить постоянную форму одежды для больных -
пребывание босиком и без трусов и колготок. И все сразу же встало на свои
места. Исключение составляла, как легко догадаться, только наша группа: мы
все были экипированы по последней больничной моде, принятой в Кремлевском
стационаре. Во всяком случае, нам так казалось. И мы не унывали, а повторяли
без смущения, но с любовью: "Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все,
ищущие Тебя, и любящие спасение Твое да говорят непрестанно: "велик Бог!" Я
же беден и нищ; Боже, поспеши ко мне! Ты помощь моя и избавитель мой;
Господи! Не замедли" (Псалом 69: 6).
Да, видимо, сегодня ночью основательно прихватило Леонида: он пришел
рано утром, уже натощак и после клизмы, полностью подготовленный к
обследованию, и сам попросил меня посмотреть его с помощью фиброгастроскопа.
Мы не спешили, потому что до времени прихода на работу основной массы
сотрудников оставалось еще много времени. Мы решили прежде обстоятельно
обсудить все имеющиеся налицо симптомы недомогания. А Леонид не спешил
вываливать их, как грибы из полной кошелки. Оказалось, что основной-то
жалобой было нарастающее общее недомогание и слабость, снижение
работоспособности, отмечаемые последние два года. Все как-то быстро наросло
и ускорилось в течение прошедших двух месяцев: "как гора на плечи
навалилась"! А вот нынешней ночью Леонид почувствовал резкую боль в спине,
отдающую в правую лопатку и руку. Беспокоила иногда появляющаяся
иктеричность (желтизна) склер, но быстро проходящая; в это же время чесались
ладошки и стопы обеих ног.
Я слушал Леонида и отмечал все то, что он не договаривал, скорее всего,
по хорошей мужской привычке - не жаловаться и свои беды переносить
самостоятельно. Но я все же задал ему еще один наводящий вопрос:
- Леня, ты же всегда много курил, однако, я не слышал, что бы ты так
надсадно кашлял. Что с тобой? Когда это появилось?
Леонид постепенно разговорился, стал вспоминать и уточнять то, что мне
было нужно, а я продолжал копать и копать глубже. Результаты таких раскопок
меня сильно насторожили. Потом пришлось помучить друга тщательной
пальпацией: я мял его живот, хоть и ласково, но настойчиво и долго. Печень
выступала из-под края реберной дуги на четыре сантиметра, была она бугристая
и плотная, болезненная в области желчного пузыря особенно. А желудок как бы
сжался, огрубел, уплотнился и мало смещался, но зон особой болезненности в
нем не было. При глубокой пальпации области головки поджелудочной железы,
Леня морщился от боли, отдающей в спину. Пришлось тщательно выслушать и
легкие: в нижних отделах имелось явное безобразие - ослабление дыхания,
разнокалиберные хрипы, притупление звука при перкуссии. Кишечник на
пальпацию реагировал урчанием и разлитой болезненностью. Лимфатические узлы
- паховые и подмышечные - были в пределах нормы, но сверху на трапецевидной
мышце, справа, ближе к шее, даже на глаз определялась тройка увеличенных,
уплотненных образований, которых в норме не должно быть. Гиперплазия
лимфатической ткани была явной, а это уже свидетельство распространенности
процесса. На ногах при несильном надавливании пальцами рук поверхностных
тканей оставался стойкий след - вмятина долго не расправлялась. Признаки
скрытых отеков налицо. Наверняка и в брюшной полости имеется выпот.
Подводя итог этой стадии обследования, я для себя сделал первый вывод:
наряду с локальной симптоматикой налицо признаки неполадок общего плана -
утомляемость, слабость, общее недомогание, признаки дисгармонии в работе
всех систем организма. Но все это может иметь место при сотне различных
заболеваний - очень опасных и тех, с которыми можно мириться довольно
продолжительное время, естественно, мобилизуя для защиты
этиопатогенетическую и симптоматическую терапию. Значит, для постановки
точного диагноза требуется подключение инструментальных методов
обследования. Необходимо последовательно сужать возможное поле действия
нозологических причин для того, чтобы наконец-то попасть точно в цель -
выявить первопричину всего этого биологического раскардаша.
Я напялил на себя байковый больничный халат, страшного фасона и
размера, но очень теплый, и мы отправились в хирургический блок, где
помещался кабинет гастрофиброскопии. Процедурная медицинская сестра была уже
на ногах, но следы того, что ей в течение ночи все же немного удалось
прикорнуть, были в прямом смысле у нее на лице: складки на щеках и висках
оставила неудобная подушка. Да. возраст уже давал о себе знать снижением
тургора тканей, потеряй эластичности кожи.
Мы попросили Марию Николаевну - добрейшего человека, уже более двадцати
лет работавшую в этом отделении, - подготовить все необходимое для
фиброгастроскопии и фиброколоноскопии. Иначе говоря, я собирался с помощью
эластичного оптического инструмента обследовать Леню со всех сторон. Войдя
через ротовую полость в пищевод, буду анализировать состояние его слизистой,
перистальтические волны по всей длине, а особенно в месте перехода этой
нежной трубки в кардиальный отдел желудка. Затем тщательно обшарю все
стеночки пищеварительного мешка, то есть желудка. Спущусь в
двенадцатиперстную кишку и познакомлюсь с ее состоянием, оценю по некоторым
признакам функцию печени. А уж потом "сменим лошадей": с помощью другого
эластичного оптического устройства, через задний проход проникнем с обратной
стороны во внутреннюю сущность Леонида - в Кишку. Кто знает, какого черта
лысого встретишь там, в темных коридорах пищеварительного комбината. Но мой
верный глаз, тот который точен, как "алмаз", должен раскопать все "завалы".
Конечно, намеченные мной маршруты - только первая прикидка. Затем, за работу
примутся рентгенологи, специалисты УЗИ-диагностики, врачи-лаборанты и прочие
мудрецы. Но первые ответы на вопросы, волнующие моего друга, должен буду
дать я. Мне Леонид вручает этот ответственный этап диагностики. На основании
результатов именно такой прогулки по Кишке он сам решит, что ему делать с
собой дальше!
Слов нет, имеются и другие способы постановки точного диагноза:
хирург-варвар сразу заявит, что лучше всего провести laparotomia mediana -
говоря по-русски, сделать срединный разрез по, так называемой, белой линии
живота, и распахнуть брюшную полость, как массивный портфель или чемодан
средней величины. Желудок и кишечник, печень, селезенка большой сальник
будут "как на ладони", а поджелудочную железу прощупаем сквозь париетальный
листок брюшины в забрюшинном пространстве. Все вроде бы окажется доступным
для визуального наблюдения, для тщательной пальпации. А глаз и руки опытного
хирурга трудно обмануть.
Но попробуем принять сторону и самого страдающего организма: если у
несчастного неоперабельная форма рака, и человеку осталось коптить небо
считанные дни, то стоит ли сокращать ему срок пребывания на земле
нанесением, хоть и из благих побуждений, но все же тяжелейшей оперативной
травмы. Не чемодан и не портфель же, в конце-то концов, человеческий живот!
К сожалению, бывает и так: откроют брюшную полость, а там рак так и бьет в
глаза своей роковой очевидностью, потому что, расправив щупальца, навострив
клешни, прет он в разные стороны, на окружающие органы, варварски поедая
здоровые ткани.
Многие думают, что общий наркоз - это пустяки. Вроде бы "выпил чего-то
покрепче" и глубоко заснул, а потом протрезвел и проснулся. Но
медикаментозное отключение сознания - это коварное покушение на центры мозга
и на местную автоматику органов. Последствия таких "развлечений" долго дают
о себе знать, они не проходят бесследно. Мой опыт подсказывал, что такое
выключение "сторожей и диспетчеров" тех или иных функций кодируется и не
проходит никогда - до самой смерти, скорее всего, приближая ее. Даже самых
крепких людей, после перенесенной операции под общей анестезией еще долго
беспокоят боли в сердце, непорядки с мозговым кровообращением.
Чувствительность к анестетикам, к психотропным препаратам у каждого человека
сугубо индивидуальная, и "шалить" с такими препаратами не стоит. Правда, я
заметил, что в финале жизни такой человек как бы ползет по проторенной
дорожке - он умирает легче и спокойнее, постепенно уходя "в бессознанку".
Видимо, зафиксированные на биологическом уровне коды медикаментозного
блокирования "диспетчерских центров", начинают действовать в автоматическом
режиме, последовательно отключая сознание и системы жизнеобеспечения
организма. Так стоит ли подвергать моего друга таким загадочным
преобразованиям, если природа их никому не известна. Человек, как не
крутись, - творение рук Божьих. Только Богу одному - ну, может быть, Дьявол
что-то успел подглядеть, положив начало "производственному шпионажу"! -
известны чертежи и технические расчеты, положенные в основу непростого
творения - социально-биологического существа, человека.
Вот почему мы с Леонидом решили действовать традиционно для
отечественной медицины - лезть внутрь человеку через рот и анус! И Леня
держался молодцом, потому что переживать пытку, состоящую из нанизывания
тебя на достаточно жесткую кишку, шуруя ею и спереди, и сзади, по всем углам
и закоулкам, - отвратительное испытание! Я видел, что временами ему трудно
было бороться с желанием схватить рукой эту отвратительную змею, вызывающую
своим скользящим телом неукротимые позывы на рвоту, и вырвать ее из
стонущего от нетерпения и отвращения чрева.
Тем не менее, исследование шло своим чередом, Мария Николаевна - чудо
Машенька! - помогла мне великолепно. Я еще раз осознал вскользь, не
отвлекаясь, естественно, от самой диагностической манипуляции, почему так
часто возникают романы между врачами и их верными помощниками - медицинскими
в любую минуту. Врачихи и сестрички, что постарше, при всей готовности к
любому акту вожделения, грустили, отдавая себе отчет в том, что Леонид
Григорьевич, как истинный мужчина, то есть кобель, предпочтет все же
"телятину" "говядине"!
Выпивали скромно: две - три бутылки коньяку, не более того. А точно я и
не помню, потому что жег глазами Инну Станиславовну, давно ставшую моей
путеводной звездой! Я смотрел на нее уже не так скромно, как раньше. Правда,
я не пялил глаза в открытую, потому что берег ее покой и честь, но жег ее и
себя изнутри. Я алкал откровений любви, и она понимала это. Я молил у Бога
еще один, хоть самый маленький, глоток воздуха, словно уже повешенный, с
головой просунутой глубоко в петлю, болтающий непослушными ногами и прочим!
Пригласили и Клару Николаевну. Она последнее время остепенилась до
невменяемости: нас не посещала, на перестукивание не откликалась. Этот
"клапан любви" уплыл у Витюши прямо из-под носа, но он держался молодцом -
не психовал и только один раз в общем туалете на этаже набил "конкуренту"
морду. У Клары возник очень серьезный драматический роман с одним психопатом
из одиннадцатой палаты. А с психопатами всегда большие трудности: если их
сильно любишь, то они психуют, а не любишь - вешаются. Как уж она с ним
устраивалась в смысле регулярности половой жизни - остается загадкой. Но уже
была парочка случаев манифестаций повешенья у того психопата.
Видимо, как сексуальные партнеры, он и Клара были не на высоте: Клара,
скорее всего, перебарщивала, а он не дотягивал до стандарта, необходимого
волевой женщине с высшим медицинским образованием и высшей категорией по
психиатрии. По такому случаю, мы сделали выводы, что любовь у Клары должна
была умереть сама собой, или психопат еще раньше должен наложить на себя
руки. Но мы не подгоняли события, а спокойно наблюдали за их естественным
течением. И они текли и перекатывались, как мутные потоки Обводного канала,
с вечно плавающими в них слизкими фекалиями. Не было в том ничего общего с
вальяжным течением Великой Реки Нил! В гуще той темной, насыщенной
драгоценным илом, воды уже плавали огромные крокодилы сомнений, ожидающие
своей жертвы - разбитой любви. Вспомнились слова поэта: "Любовная лодка
разбилась о быт"!.. Так, видимо, все и произойдет в Кларином случае, но мы
все же ее пригласили на "маленький праздник", исключительно ради Виктора. И
она пришла и крепко выпила вместе со всеми!
Но насторожило меня другое: опрокинув первую же рюмку, Леонид
Григорьевич как-то необычно поморщился - словно, его пронзила острая боль в
желудке! - и крякнул совершенно не так, как крякает здоровый
мужчина-селезень, принявший с аппетитом "первую" и ожидающий "вторую"...
Инна Станиславовна тоже усекла момент, и ее глаза наполнились тревогой. Я
незаметно, как бы потянувшись к бутерброду с красной икрой, сместился
поближе к Леониду и произнес шепотом:
- Леня, сука ты пушистая, тебе необходимо срочно выполнить
гастрофиброскопию!.. С такими вещами мужчины в нашем возрасте не должны
шутить. Хочешь, я сам тебя посмотрю, если ты не желаешь утечки информации
или не доверяешь своему штатному эскулапу по этой части?
Леня ответил мне, как и должен был ответить только врач, все прекрасно
понимающий и отдающий себе полнейший отчет в том, что все болезни от Бога
или от Дьявола. Ему и мне было понятно, что у врача-человека руки слишком
коротки!
- Саша, сука ты лысая, ну а если окажется самое страшное, то разве
ранний диагноз поможет? Каждому уже уготован финал, так стоит ли суетиться.
Мне было нечем ему возразить, но я все же попробовал пролепетать
обычные для таких случаев слова:
- Леня, поверь мне: известность - лучше, чем неизвестность. Тебе же
самому будет легче, ты сможешь распорядиться достойно временем жизни,
отпущенным тебе напоследок!
На том мы закончили разговор о "высоком", но я все же выжал из Леонида
согласие посмотреть его в ближайшее время с помощью фиброгастроскопа.
Настроение от разговора ухудшилось, но пришлось подыгрывать веселью.
Леня, как я понял, тоже делал только вид, что пьет с наслаждением, на самом
деле, видимо, только анестезировал себя, спасаясь от боли.
Бывают минуты, когда чувствуешь, что поздно заговорил, замешкался с
обращением к Богу пусть даже с очень правильными словами: "Господи, Боже
сил! Восстанови нас; да воссияет лице Твое, и спасемся!" (Псалом 79: 20)
Гульба протекала тихо, сама собой и закончилась заполночь. Мы понимали,
что нельзя тревожить остальных больных. Охранительный режим, особенно в
психиатрической лечебнице, всегда остается на первом месте. Надо ли
говорить, что Клара с поэтом в конце мероприятия на цыпочках, крадучись
проследовали в ординаторскую и замерли там, как нежные, ласковые мышки. И
только изредка дежурные медицинские сестры могли фиксировать легкое
восторженное попискивание Клары, да скрип пружин ветхого дивана. Но музыка
незатейливой жизни, тянувшаяся из-за дверей ординаторской, не нарушала
общего покоя отделения. Клара и Виктор были "свои люди" в медицинских
кругах, и им можно было позволить некоторые отступления от общих больничных
правил.
А утром, в гробовой тишине замершего от ужаса переживаний отделения,
санитары вынимали из петли, сплетенной из чулок Клары Николаевны,
удавленника - того самого неудачника, любовника-психопата. Он не оставил
предсмертного письма: ее чулки были красноречивее любого послания. К тому же
он дополнил эффект посмертного общения с Кларой написанным собственным калом
на стене туалета словом "Сука". Экспрессия выражения эмоций, их
иносказательность, слов нет, приближались почти к тайному шифру. И то, что
последнее обращение к любимой было выдержано, хоть и в слишком
экстравагантном стиле и весьма лапидарно, но начиналось с большой буквы,
рассматривалось судебно-медицинскими экспертами, как свидетельство
незаурядных переживаний. Короче психопат ушел из жизни со вспышкой
ненависти, но и с неостывшей любовью. Когда его труп остыл, то стало
понятно, что энергия любви все же была сильнее вспышки ненависти. Но было
поздно проводить реанимацию.
Что ж, у каждого свое посвящение, свой вариант самовыражения и
объяснения в любви. Никто не имеет права осуждать влюбленного за
нестандартность выражения чувств. Немые символы говорили о "тайных бурях"
пострадавшего. Но, как не странно, теперь, после ночи, проведенной в
объятиях Виктора, Клара восприняла трагическое известие спокойно. Можно
сказать больше: теперь она к предмету своей недавней любви была холодна, как
надгробный мрамор. Все шизофреники - весьма холодные люди!
Клара считала, что было бы достаточно с его стороны ограничиться,
скажем, бантом на шее из тех треклятых чулок. А надпись на стене калом можно
было заменить маленькой запиской - а еще лучше телеграммой на
правительственном бланке. К самому же эпитету "Сука" Клара отнеслась
диалектически: она, как продвинутый психиатр, считала, что неформальная
лексика - всего лишь способ канализации скрытой агрессии. А вовремя
погашенный аффект - это для психиатра почти победа. Клара заявила, нимало не
смущаясь, что тщательный анамнез наверняка выявил бы у повесившегося
брутальные тенденции. Они "вбиваются" в сознание, как правило, жестоким
обращением родителей с ребенком - например, частыми порками в ранние детские
годы. Самоубийство - все же более благородное решение, чем, скажем, бомба
под кроватью обидчика, или удар кирпичом по башке из-за угла. Но главное, по
мнению Клары, даже не сам факт самоубийства, а то, что чувства были у
пострадавшего искренними, не фальшивыми. И ее холодность теперь тоже была
искренней.
Я наблюдал за метаморфозами "женской любви" почти с трепетом, со
страхом. Вспомнились слова поэта Василия Федорова: "Зачем любить? Зачем
гореть? Зачем в глаза другой глядеть? Увы! Уму непостижимы две тайны:
женщина и смерть"! В нашем случае было полное сочетание "непостижимостей",
как теперь говорят с телеэкрана: "две радости в одном флаконе"! Да, конечно,
прав поэт: "Знакомо, как старинный сказ, уходят женщины от нас. Они уходят и
уносят холодный блеск холодных глаз". И мне показалось, что удавленник
подобрал верное определение для Клары на прощание, только зачем же вешаться,
не помыв руки, не очистив ладошки от дерьма!
Что до Виктора, то этот поэт-циник, просто заболевает, если при каждом
удобном и вовсе неудобном случае не опошлит что-нибудь возвышенное.
Подозреваю, что и Клара черствеет душой именно только после того, как
побывает у поэта в руках: он своими стремительно-продолжительными оргиями
изматывал даже ее лихой темперамент, темперамент спортсменки и психиатра. В
обычное-то время Клара способна одаривать душевной теплотой окружающих: ну,
может быть, к женщинам она испытывала ревностные чувства - так это и
понятно, это естественная реакция - но к мужчинам у Клары всегда находились
добрые слова. Когда нужно, когда душа просила, то она становилась и
предупредительной, и внимательной, и любвеобильной. С тем психопатом,
по-видимому, конфуз случился: так бывает, когда смещается "твой пароход" с
основного курса и незаметно натыкается на подводные рифы. А уж когда женщина
"наткнется", то, как и пароход, она открывает пробоину и дает течь, от
которой уже нет спасения - тогда "существо" и ложится, как говорится плашмя
на грунт!
Витя, словно подытожив подходящие афоризмы и диалектическую логику
экстраординарных событий, взвесив мифологические примеры, ударил по струнам
своей поэтической балалайки. Для такого случая у него она всегда была
наготове. Атмосфера нашей палаты наполнилась его лирическим баритоном,
воспроизводившим стихотворный экспромт.
Вот она - любви цена!
Женщина - обобщена,
унижена, развращена!
Ты оглянись, кружась,
смущаясь; ты обними,
проникни, обнажаясь.
Все методично взвесь,
владей собою тверже,
готовя злея яда месть!
Затем, не чертыхаясь
в письме к любимой,
башкою в петлю лезь!
Не успели утихнуть волны резонанса, поднятые ветром стиха, как в дверь
и стены палаты стали стучаться - робко, неназойливо, с мольбой. То шли
ходоки от больных, от медицинского персонала: все просили "списать слова"!
Это было признание, почитание, если угодно, Слава! Слава обожгла и раскалила
воздух нашей палаты своими огненными лучами. Витя, да и мы вместе с ним -
его сотоварищи, собутыльники, оракулы, - были молниеносно втянуты в вихрь
Звездной Болезни. Реакция у всех была разная: Эйдемиллер совершенно
по-женски заламывал руки и ритмично бился головой о стену; Микробник с
головой зарылся под подушку; Математик умылся горючими слезами; Вася,
хлопнув себя по ляжкам, закрутил трехэтажный мат; Олежек попытался высказать
критические замечания по поводу чистоты рифмы, но споткнулся и благополучно
заткнулся. Я же, естественно, смолчал. Но больше всех нас насторожила Клара:
она, как сомнамбула, полностью потеряв чувство Земной оси, принялась быстро
обнажаться, но, слава Богу, запуталась в больничных кальсонах. Ведь для
того, чтобы ими пользоваться, необходим мужской навык, что, по-видимому, все
еще не учитывала больничная администрация, выдавая и на женское отделение
эту очень удобную разновидность солдатского нижнего белья.
По поводу нового произведения администрация собрала коллоквиум из числа
ведущих специалистов, и после долгих дебатов было принято решение
использовать их в качестве ключевого мотива рациональной психотерапии. Текст
был набран на компьютере и, во-первых, роздан каждому больному в личное
пользование, во-вторых, больничный художник сподобился расписать стихами
стены коридоров и общих туалетов, в-третьих, федерация психотерапевтов
приняла их на вооружение. Похороны же самоубийцы-психопата прошли скромно,
его даже не помянули за ужином и зарыли за оградой больницы с той ее
стороны, которая примыкала к большому городскому кладбищу.
Между тем, наступила уже поздняя осень и, видимо, приближалась зима -
безрадостное и дохло время в Санкт-Петербурге. Известно, что психи, как и
влюбленные "часов не наблюдают". Числа, месяцы, сезоны, времена года и даже
страна, в которой они живут, их мало интересуют. У шизофреников всему свой
особый счет, нетрадиционные ориентиры. Мы, пожалуй, легко бы перенесли и
холода, начинавшие постепенно вползать в окна нашей палаты с плохо
подогнанными рамами. Мы и не собирались их заделывать, потому что склонны
распахивать их настежь даже в самые лютые морозы, ибо мы имели "горячее
сердце, холодную голову и босые ноги". А администрация, как водится, уже
устала бороться с нашими волевыми импульсами, шерстяные же носки нам не
выдавали по очень простой причине: некоторые, особенно женщины, умудрялись
распутать их. А имея большой моток прочных шерстяных ниток, можно поступать
с ним по своему лихому усмотрению: кто-то играл с котенком, подкидывая ему
неожиданно, с громким безумным хохотом клубок - а для котят это самая
отрадная игра; другие сплетали удавку и пытались набросить ее сзади на шею
зазевавшегося санитара - им почему-то мерещились туши мяса, висящие на
городских скотобойнях; иные дерзали в художественной вязке или сплетали
рыболовные сети. Кто их знает? Просторы, куда могла увести необузданная
фантазия психического больного, были практически неограниченными.
Новый главный врач, конечно, был прогрессивным человеком, а потому, он
умудрился закупать всем - мужчинам и женщинам, лежачим и ходячим -
капроновые колготки категории "заводского брака". Так было дешевле и
правильнее с точки зрения функционального применения колготок. Дело в том,
что не все больные и колготки использовали по предназначению: некоторые
натягивали их себе на дурную башку и пытались изображать фантомаса или
неуловимого мстителя со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такие группы
формировались в банды, шайки и прочие неформальные объединения, не спеша
получать на то лицензию или регистрироваться в соответствующих официальных
государственных инстанциях. Они нагоняли ужас не только на остальных
больных, особенно лежачих, - но и на медицинский персонал, дежуривший по
ночам. Но самое главное заключалось, естественно, не в том.
Общение с колготками женщинам доставляло пассивное удовольствие - для
них это было делом привычным. Но больные мужчины добавляли к тому еще и свой
сексуальный прошлый опыт и нескончаемую фантазию. Некоторые так
перевозбуждались, нося женские колготки, что выдвигали требование к
администрации обязательно зарегистрировать их супружество с этим видом
одежды. Многие даже доходили до того, что стремились и к выполнению
церковного обряда венчания! Что вписывалось уже в рамки кощунства! Многие
особо чувственные субъекты так сживались с колготками, что, посещая туалет
для отправления привычных функций, не снимали колготки, боясь похищения
дорогого существа. Содержимое таких мешков накапливалось и страшно воняло.
Но больные и тут находили способ выделиться из серой массы: они пытались
симулировать беременность, которую якобы донашивают уже на больших сроках.
Только плод у них, в силу анатомических особенностей скелета, помещался не
спереди, а сзади.
Вскоре и Леонид Григорьевич несколько поостудил свое человеколюбие и
решился на то, чтобы утвердить постоянную форму одежды для больных -
пребывание босиком и без трусов и колготок. И все сразу же встало на свои
места. Исключение составляла, как легко догадаться, только наша группа: мы
все были экипированы по последней больничной моде, принятой в Кремлевском
стационаре. Во всяком случае, нам так казалось. И мы не унывали, а повторяли
без смущения, но с любовью: "Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все,
ищущие Тебя, и любящие спасение Твое да говорят непрестанно: "велик Бог!" Я
же беден и нищ; Боже, поспеши ко мне! Ты помощь моя и избавитель мой;
Господи! Не замедли" (Псалом 69: 6).
Да, видимо, сегодня ночью основательно прихватило Леонида: он пришел
рано утром, уже натощак и после клизмы, полностью подготовленный к
обследованию, и сам попросил меня посмотреть его с помощью фиброгастроскопа.
Мы не спешили, потому что до времени прихода на работу основной массы
сотрудников оставалось еще много времени. Мы решили прежде обстоятельно
обсудить все имеющиеся налицо симптомы недомогания. А Леонид не спешил
вываливать их, как грибы из полной кошелки. Оказалось, что основной-то
жалобой было нарастающее общее недомогание и слабость, снижение
работоспособности, отмечаемые последние два года. Все как-то быстро наросло
и ускорилось в течение прошедших двух месяцев: "как гора на плечи
навалилась"! А вот нынешней ночью Леонид почувствовал резкую боль в спине,
отдающую в правую лопатку и руку. Беспокоила иногда появляющаяся
иктеричность (желтизна) склер, но быстро проходящая; в это же время чесались
ладошки и стопы обеих ног.
Я слушал Леонида и отмечал все то, что он не договаривал, скорее всего,
по хорошей мужской привычке - не жаловаться и свои беды переносить
самостоятельно. Но я все же задал ему еще один наводящий вопрос:
- Леня, ты же всегда много курил, однако, я не слышал, что бы ты так
надсадно кашлял. Что с тобой? Когда это появилось?
Леонид постепенно разговорился, стал вспоминать и уточнять то, что мне
было нужно, а я продолжал копать и копать глубже. Результаты таких раскопок
меня сильно насторожили. Потом пришлось помучить друга тщательной
пальпацией: я мял его живот, хоть и ласково, но настойчиво и долго. Печень
выступала из-под края реберной дуги на четыре сантиметра, была она бугристая
и плотная, болезненная в области желчного пузыря особенно. А желудок как бы
сжался, огрубел, уплотнился и мало смещался, но зон особой болезненности в
нем не было. При глубокой пальпации области головки поджелудочной железы,
Леня морщился от боли, отдающей в спину. Пришлось тщательно выслушать и
легкие: в нижних отделах имелось явное безобразие - ослабление дыхания,
разнокалиберные хрипы, притупление звука при перкуссии. Кишечник на
пальпацию реагировал урчанием и разлитой болезненностью. Лимфатические узлы
- паховые и подмышечные - были в пределах нормы, но сверху на трапецевидной
мышце, справа, ближе к шее, даже на глаз определялась тройка увеличенных,
уплотненных образований, которых в норме не должно быть. Гиперплазия
лимфатической ткани была явной, а это уже свидетельство распространенности
процесса. На ногах при несильном надавливании пальцами рук поверхностных
тканей оставался стойкий след - вмятина долго не расправлялась. Признаки
скрытых отеков налицо. Наверняка и в брюшной полости имеется выпот.
Подводя итог этой стадии обследования, я для себя сделал первый вывод:
наряду с локальной симптоматикой налицо признаки неполадок общего плана -
утомляемость, слабость, общее недомогание, признаки дисгармонии в работе
всех систем организма. Но все это может иметь место при сотне различных
заболеваний - очень опасных и тех, с которыми можно мириться довольно
продолжительное время, естественно, мобилизуя для защиты
этиопатогенетическую и симптоматическую терапию. Значит, для постановки
точного диагноза требуется подключение инструментальных методов
обследования. Необходимо последовательно сужать возможное поле действия
нозологических причин для того, чтобы наконец-то попасть точно в цель -
выявить первопричину всего этого биологического раскардаша.
Я напялил на себя байковый больничный халат, страшного фасона и
размера, но очень теплый, и мы отправились в хирургический блок, где
помещался кабинет гастрофиброскопии. Процедурная медицинская сестра была уже
на ногах, но следы того, что ей в течение ночи все же немного удалось
прикорнуть, были в прямом смысле у нее на лице: складки на щеках и висках
оставила неудобная подушка. Да. возраст уже давал о себе знать снижением
тургора тканей, потеряй эластичности кожи.
Мы попросили Марию Николаевну - добрейшего человека, уже более двадцати
лет работавшую в этом отделении, - подготовить все необходимое для
фиброгастроскопии и фиброколоноскопии. Иначе говоря, я собирался с помощью
эластичного оптического инструмента обследовать Леню со всех сторон. Войдя
через ротовую полость в пищевод, буду анализировать состояние его слизистой,
перистальтические волны по всей длине, а особенно в месте перехода этой
нежной трубки в кардиальный отдел желудка. Затем тщательно обшарю все
стеночки пищеварительного мешка, то есть желудка. Спущусь в
двенадцатиперстную кишку и познакомлюсь с ее состоянием, оценю по некоторым
признакам функцию печени. А уж потом "сменим лошадей": с помощью другого
эластичного оптического устройства, через задний проход проникнем с обратной
стороны во внутреннюю сущность Леонида - в Кишку. Кто знает, какого черта
лысого встретишь там, в темных коридорах пищеварительного комбината. Но мой
верный глаз, тот который точен, как "алмаз", должен раскопать все "завалы".
Конечно, намеченные мной маршруты - только первая прикидка. Затем, за работу
примутся рентгенологи, специалисты УЗИ-диагностики, врачи-лаборанты и прочие
мудрецы. Но первые ответы на вопросы, волнующие моего друга, должен буду
дать я. Мне Леонид вручает этот ответственный этап диагностики. На основании
результатов именно такой прогулки по Кишке он сам решит, что ему делать с
собой дальше!
Слов нет, имеются и другие способы постановки точного диагноза:
хирург-варвар сразу заявит, что лучше всего провести laparotomia mediana -
говоря по-русски, сделать срединный разрез по, так называемой, белой линии
живота, и распахнуть брюшную полость, как массивный портфель или чемодан
средней величины. Желудок и кишечник, печень, селезенка большой сальник
будут "как на ладони", а поджелудочную железу прощупаем сквозь париетальный
листок брюшины в забрюшинном пространстве. Все вроде бы окажется доступным
для визуального наблюдения, для тщательной пальпации. А глаз и руки опытного
хирурга трудно обмануть.
Но попробуем принять сторону и самого страдающего организма: если у
несчастного неоперабельная форма рака, и человеку осталось коптить небо
считанные дни, то стоит ли сокращать ему срок пребывания на земле
нанесением, хоть и из благих побуждений, но все же тяжелейшей оперативной
травмы. Не чемодан и не портфель же, в конце-то концов, человеческий живот!
К сожалению, бывает и так: откроют брюшную полость, а там рак так и бьет в
глаза своей роковой очевидностью, потому что, расправив щупальца, навострив
клешни, прет он в разные стороны, на окружающие органы, варварски поедая
здоровые ткани.
Многие думают, что общий наркоз - это пустяки. Вроде бы "выпил чего-то
покрепче" и глубоко заснул, а потом протрезвел и проснулся. Но
медикаментозное отключение сознания - это коварное покушение на центры мозга
и на местную автоматику органов. Последствия таких "развлечений" долго дают
о себе знать, они не проходят бесследно. Мой опыт подсказывал, что такое
выключение "сторожей и диспетчеров" тех или иных функций кодируется и не
проходит никогда - до самой смерти, скорее всего, приближая ее. Даже самых
крепких людей, после перенесенной операции под общей анестезией еще долго
беспокоят боли в сердце, непорядки с мозговым кровообращением.
Чувствительность к анестетикам, к психотропным препаратам у каждого человека
сугубо индивидуальная, и "шалить" с такими препаратами не стоит. Правда, я
заметил, что в финале жизни такой человек как бы ползет по проторенной
дорожке - он умирает легче и спокойнее, постепенно уходя "в бессознанку".
Видимо, зафиксированные на биологическом уровне коды медикаментозного
блокирования "диспетчерских центров", начинают действовать в автоматическом
режиме, последовательно отключая сознание и системы жизнеобеспечения
организма. Так стоит ли подвергать моего друга таким загадочным
преобразованиям, если природа их никому не известна. Человек, как не
крутись, - творение рук Божьих. Только Богу одному - ну, может быть, Дьявол
что-то успел подглядеть, положив начало "производственному шпионажу"! -
известны чертежи и технические расчеты, положенные в основу непростого
творения - социально-биологического существа, человека.
Вот почему мы с Леонидом решили действовать традиционно для
отечественной медицины - лезть внутрь человеку через рот и анус! И Леня
держался молодцом, потому что переживать пытку, состоящую из нанизывания
тебя на достаточно жесткую кишку, шуруя ею и спереди, и сзади, по всем углам
и закоулкам, - отвратительное испытание! Я видел, что временами ему трудно
было бороться с желанием схватить рукой эту отвратительную змею, вызывающую
своим скользящим телом неукротимые позывы на рвоту, и вырвать ее из
стонущего от нетерпения и отвращения чрева.
Тем не менее, исследование шло своим чередом, Мария Николаевна - чудо
Машенька! - помогла мне великолепно. Я еще раз осознал вскользь, не
отвлекаясь, естественно, от самой диагностической манипуляции, почему так
часто возникают романы между врачами и их верными помощниками - медицинскими