Федоров Александр. Кишка

Эйдемиллер слегка порозовел тоже, видимо, от возбуждения, а Математик
спрятал голову под подушку, демонстрируя явное смущение. Особую реакцию
проявил брат Василий - он громко пукнул, но все деликатно не заметили этот
симптом слабости концевого сфинктера кишечника недавно прооперированного
больного. Микробник только повел глазами в сторону женщин - он был
максимально истощен недавними напряженными размышлениями, и его, кроме того,
сильно мучило похмелье. Сочетание спиртного с аминазином - опасный коктейль.
Чертежник сделался еще мрачнее, чем обычно, но все же нашел в себе силы,
чтобы вымолвить, скрипя зубами: "Чуть свет и я у ваших ног"! Чувствовалось,
что литературу в школе он изучал прилежно.
Быстро оценив обстановку, Инна Станиславовна присела на край моей
постели и задала первый вопрос-тест:
- Благополучно ли добрались вчера, Александр Георгиевич? - она как бы
проверяла мою ориентировку во времени и пространстве. - Вид у вас неплохой,
если не считать небольшие тени под глазами. На что жалуетесь, больной?
- Я не болен - я с некоторых пор влюблен! - был мой ответ. - Какое
право я имею жаловаться, Инна Станиславовна, если вы сидите рядом и мы оба
уже на кровати.
Чувствовалось, что вчера я все же несколько перебрал: печень хромала,
перепоручая коже выводить шлаки, но я бодрился и продолжал светскую беседу:
- Я, если позволите, лишь пытаюсь выстраивать возможные психологические
проекции, соответствующие моему неутомимому желанию. Однако мне известно
направление вашей реакции. О, с кем вы, прекрасная и несравненная?
По логике сюжета, мне надлежало скорчить скорбную физиономию, и я
выдержал роль, продолжая бормотание:
- Вы посмотрите, Инна Станиславовна, на наших атлетов: они уже давно
отлетели в мир грез, где пока еще на виртуальном уровне общаются с
представителями вашей эффектной стайки.
Здесь, по моему разумению, было необходимо глубоко вздохнуть и потупить
взор, а потом ляпнуть с размаха, без подготовки. Примерно так, как
неожиданно пускается в пляс пьяный русский человек, или корова ляпает свой
очередной блин на землю при задумчивом заглатывании пережеванного комка,
сперва отрыгнутой, а затем тщательно пережеванной травянистой массы.
Необходимо учитывать законы физиологии на всех уровнях, во всех
экологических нишах!
- Инна Станиславовна, вы же видите: я весь в огне и уже лежу обнаженный
в постельке. - вкрадчиво начал я развешивать словесные сети, выглядевшие,
вне всякого сомнения, как откровенное домогательство интимной близости. -
Остановка за малым - за вашей милостью и решимостью. Нас разделяет всего
лишь неплотная прослойка воздуха, да тонкая ткань вашего халатика. Но нужна
воля к победе, а посторонние и сами догадаются покинуть помещения в
критический момент, будьте покойны!
Инна Станиславовна, естественно? понимала, что все сказанное - лишь
плод больного воображения, фантазии поэта, лишь игра поэтических образов.
Она не обижалась, а вежливо слушала, кое-что наматывая на ус. Но я
чувствовал, что лед таит. Он еще не "тронулся, господа присяжные
заседатели", однако, что-то мне подсказывало, что все идет к тому.
Изысканность слова, давно замечено, очень благотворно действует на
большинство целомудренных женщин. В том же углу женского сознания прячется и
особое реагирование на звук мужского голоса. Загадки воздействия "тембра" -
это очевидный капкан для "бессознательного", а его-то у женщины намного
больше, чем "осознанного". У нормально сексуально развитых особ вообще с
"головкой беда"!
Я пытался сходу угадать и правильно подобрать нужные эффекты. Но, когда
твоя рука лежит на лобке или хотя бы контролирует пульс женщины, то это
делать намного легче. Я же пробирался в кромешной тьме, по обрывистому
склону, то есть ситуация была по-военному критическая! Меня поддерживала
только народная мудрость, гласившая: "Если сучка не схочет - кобель не
вскочит!" Бог подтянул нужные гайки и параллельная лапка камертона Инны
Станиславовны зазвучала с моей в унисон: я, видимо, сумел адекватным тембром
голоса - ну, не лысой же башкой! - пощекотать центры возбуждения у моей
подопытной. Мой научный опыт подсказывал: развращенные дамы склонны с
наибольшим восторгом воспринимать похабные анекдоты, но целомудренные требую
"изящного приободрения".
Сегодня в нашу палату вошло само Целомудрие! Оно, может быть, и
нечаянно, а, скорее всего, намеренно, посетило нас. Вся женская команда
ждала сигнал своего маршала. И какой-то тайный сигнал поступил: после моих
слов у дам по-особому эффектно расправили плечи, несколько выставилась
вперед грудь, руки приятно сложились на лобке, обозначая слабую защиту
главного центра притяжения мужских восторгов. Правая ножка выставилась
вперед, исподволь выставив на обозрение знатоков идеальное округлое колено.
Все мужики оцепенели от восторга! Ему в подметки не годится эффект,
возникающий даже от самой последней выставки современных легковых
автомобилей.
Женская многозначительность отменно действует на мужчин, как
целомудренных, так и крайне развращенных. Виктор тут же резко перевернулся
на правый бок, крепко обняв подушку (это, видимо, его любимая поза). Брат
Василий снова издал саксофонный звук. Математик полностью ушел под одеяло и
извивался там подобно змее. Эйдемиллер розовел все больше и больше, еще
немного - и от него можно будет прикуривать. Чертежник вспомнил слова из
некогда популярной песни и озвучил их: "Ты свистни - тебя не заставлю я
ждать!" Только Микробник оставался "вещью в себе" и, как истинный
философ-аутист, никого не пытался ничем беспокоить.
Инна Станиславовна нежно "лягнула" меня проникновенным взглядом,
ободряюще и, вместе с тем, успокаивающе потрепала меня по руке. Любая форма
женской ласки приятна воспитанному мужчине! И я был готов целовать воздух,
насыщенный запахом ее свежести и изящества. Но нам обоим было понятно, что
разговор в такой тесной компании на волнующую теперь нас обоих тему мало
продуктивен. Мы, не сговариваясь, сделали друг другу известный знак глазами
- смежили ресницы на мгновение, как бы говоря "Да, да и только да"!.. Мне
даже показалось, что моя королева слегка притиснула бедром мою онемевшую от
восторга длань. Но затем, вроде бы одумавшись, Инна Станиславовна
решительно, а потому быстро, поднялась. Теперь уже ничто не могло
замаскировать пикантные реакции моей плоти - я понял мотивы, терзающие
"подсознание" былых партийных вождей нашего города, умудрившихся испохабить
каменной стелой площадь перед Московским вокзалом. Нет слов, дремлющий на
толстой лошади Император Всея Руси - Александр III плохо гармонировал с
местом, имеющим вызывающее название - Площадь Восстания! А ведь творцами
такого украшения были два небольших человечка - отпрыски древнего
татаро-монголского нашествия на Русь. Это был их последний побор "дани" -
подарок своим вероломным предкам, а, заодно, и пощечина расслабленной,
дремлющей нашей Отчизне. Я многократно возвращался к их личностям, повторял
вслух свое негодование по поводу их деятельности. Мне не удавалось найти
правильный ответ на простой вопрос: "Что же питало веру таких деятелей в то,
что им дано право вносить эстетическую ущербность в жизнь страны?" Видели же
они свой маломерный рост в зеркалах и могли сравнить себя с "глыбой
истории", но, видимо, реальности их не останавливали от дурных, своенравных
поступков. Что-то от ленинской шизофрении основательно "занозило" голову
кастовых партийных деятелей! Потому набедокурили, напакостили они
основательно. Слышал как-то выступление на партийном съезде одного из
современных деятелей Кубани: в тех речах была подобная тупая
самоуверенность. Никакого сомнения - выступал зомбированный кретин,
зараженный "кулацкой" красной доктриной! Тут я прозрел: Бог распределяет
миссии! Значит одних Он отдал во власть Дьявола. Тот, набросив красную
пелену им на глаза, заставил грешников играть роли идиотов. И получается по
Евангелию: "И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам
войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, вышедши, вошли в
свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и
потонули в море" (От Марка 5: 12-13). Ну, а других - безгрешных - Бог
сопроводил к делам достойным! "И сказал им: какою мерою мерите, такою
отмерено будет вам и прибавлено будет вам слушающим" (От Марка 4: 24).
Кажется моя "карета" укатилась далеко в сторону, и Инна Станиславовна,
быстро учуяв "передвижку мозгов", стал прощаться:
- Ну, поправляйтесь, господа шизофреники, - уже по-матерински нежно
молвила главная медицинская сестра больницы, - я буду вас навещать и следить
за вашим выздоровлением.
Но мужчины, все как один, поняли, что теперь они никогда не станут
здоровее, ибо огромная заноза соблазна глубоко вонзилась им в сердце!
Вытащить ту занозу могли только нежные, ласковые руки женщины, добровольно
решившейся на соответствующую процедуру. Но, пока мы предавались
дистанционному сексу, дамы растаяли, словно виртуальный образ, как
прекрасный миф, навеянный рассказом какого-то писателя-кудесника, способного
переживать и тяготы, и радости жизни также остро, как сам Господь Бог!

Она зажгла, как искра, стружку,
мою мечту, столкнув, и кружку,
где в гуще чая плавала не муха,
не света луч - но сущность лоха.
Где я найду теперь покой и сон:
в моей душе, затеял шутки слон.
От неудачных танцевальных Па
азарт простату давит как клопа!

Странно, но больше всего нас удивил Чертежник: он почему-то принялся
изображать из себя штатного сатирика, пытаясь всячески издеваться над нашими
чувствами. Он позволял себе высказывать в наш адрес сущие панегирики,
облекая их в одежды нарочито ядовитого сарказма. В нашей компании было не
принято рукоприкладство, но мы строго его предупредили. Тогда, зная наше
слабое место, он и перешел на стихи. Мы их выслушали, даже записали на стене
фломастером. Но суть стихов оставили без особого внимания, отметив, однако,
что Чертежник под действием недавнего нервного потрясения сместился от
математики, от черчения к музам, способным довести до беды. Ибо, кто будет
спорить, что до добра стихосложение - эта тяжелейшая форма шизофрении,
истощающая душевные силы даже быстрее, чем откровенный разврат, - не
доводит! Не помню, сколько времени мы провели в состоянии полнейшей
ошеломленности: должно быть довольно много. К нам явилась лечащий врач. И
Нина Викторовна тоже долго не могла понять причин помутнения нашего
коллективного разума. Нас накрыл изящным покровом глубочайший аутизм: мы
молчали, пухли и пускали пузыри изо рта и кое-что из глубин зарождающейся
любви - на серые от телесной грязи простыни. Ну, а брат Василий вообще
ударился в такую затяжную симфоническую музыку, что нам пришлось быстро
разлиновать бумагу под нотные знаки и неустанно фиксировать мелодии. Ибо
вариации ее неустанно менялись и граничили, нет слов, с гениальностью.
Эйдемиллер, наконец-то, смыл краску возбуждения с лица и переключился на
построение гипотез относительно влияния "психологического портрета" на
гонадотропные реакции.
Но то все - пустое по сравнению с общими переменами. Инна Станиславовна
стала захаживать к нам почти регулярно, всегда присаживаясь на краешек
именно моей постели - я от такого шика балдел, а мои товарищи исходили белой
завистью. Приходил довольно часто и главный врач, как бы для того, чтобы
"посоветоваться с профессурой". Это были его доподлинные слова! Мы
придавались с Леонидом Григорьевичем некоторым воспоминаниям, как-то
подстегивавшими наш "юношеский задор". Они помогали поддерживать форму и
объем нашего обобщенного душевного "воздушного шара", достаточные для
смешливого восприятия жизни. Тогда нам казалось, что мы парим над землей,
над ее ухабами и рытвинами. Ведь, в конце-то концов, именно от количества
теплого воздуха и зависит высота полета воздушного шара, а, может быть, и
сигарообразного красавца - дирижабля с хищной, породистой, алкающей страсть
мордой. Под влиянием очарования Инной Станиславовной намного чаще в моей
голове рождались двусмысленные ассоциации, с явно сексуальным подтекстом. А
вот в поведении, в психологии Леонида мне не нравилась его некоторая
"опущенность". Он же всегда был эстетом в полном смысле этого слова, теперь
же бывший лоск приобрел "палевый" оттенок. Порой, мне казалось, что Леня
тяготится какой-то серьезной хворобой и ищет в таких воспоминаниях "защиту",
скорее, поддержку увядающим где-то на клеточном уровне силам. Он как бы
исподволь давал отчет своей жизни на Земле, оправдывая или ругая некоторые
свои поступки. Все это в чем-то походило на настроение, удачно переданное
Валентином Распутиным в "Прощание с Матерой".
Помнится, Леонид как-то уперся в период своей борьбы за "социальное
признание". После успешного строительства Центральной районной больницы в
городе Волхове, начальство на словах вроде бы носило его на руках и
направляло к нему массу "экскурсантов" перенимать "передовой опыт". Но на
деле, никому из них не приходила в голову даже такая простая мысль:
присвоить "высшую категорию" главному врачу отменного учреждения. От такого
пустяка - формальной акции - кстати, зависел и уровень зарплаты, не говоря
уже о престиже, о справедливости, об удовлетворении честолюбивых
устремлений. Но как-то, на счастье Соколова, больницу посетил министр
здравоохранения России. И Леня показал товар лицом!
Он же вырос, воспитывался в таком центре культуры, как Рига. Он
унаследовал от "западников" мастерство оформления интерьера делового
помещения, любого лечебно-диагностического подразделения. Утро для главного
врача начиналось со встречи с маленькой бригадой маляров - с ними он
обсуждал колеры и последовательность обновления покраски тех или иных
помещений больницы. В том состоял секрет фирмы, позволявший больнице всегда
оставаться свеженькой, новенькой, "одетой с иголочки". А начинка из
медицинского оборудования и организация работы подразделений, служб больницы
была универсальной, приблизительно, одинаковой для всех ЦРБ области. В этой
части, удивить министра было трудно. Он очаровался культурой учреждения: все
здесь напоминало о высоком предназначении медицины. Через эстетику
прокладывался мостик к разуму пациента - все вселяло уверенность в то, что
здесь помогут избавиться от болезни. Особая элегантность била в глаза
посетителю, срабатывал эффект общей культуры учреждения, повышающий и
медицинскую культуру пациента. Даже самый занюханный колхозник начинал
понимать, что его здоровье имеет высокую цену. Если с таким достоинством и
вкусом организовано пребывание пациента в больнице, то здоровье стоит
беречь, есть смысл бороться за него, выполнять назначения врачей,
прислушиваться к их рекомендациям. А когда тебя, как поросенка,
приговаривают к постоянному пребыванию в хлеву, в свинарнике, да еще при
этом хамят, пытаются "содрать деньгу", то теряется уважение не только к
здравоохранению, но и к самому себе, к здоровью.
Министр был умным человеком и все быстро понял: его резюме было четким
и ясным - главный врач такого учреждения обязан быть специалистом высшей
категории. "Приговор" был вынесен не только деятельности молодого и
перспективного главного врача, но другой его конец больно бил по башке
интриге начальников. На следующий день, чуть свет, Леонид влетел в областной
отдел здравоохранения и почти от дверей кабинета бросил на стол заведующему
"Отчет о работе", необходимый для присвоения категории. Так "база передового
опыта страны" через признание заслуг ее главного врача получила высшую
категорию.
Напомнив мне эти свои баталии, Леонид теперь сокрушался по поводу того,
что был порой слишком демонстративен, себялюбив. Но я не соглашался - его
человеческий эгоизм уж очень хорошо работал на общегосударственное дело.
Такое поведение исходило не от надуманного лозунга, а стимулировалось
абсолютно реальной внутренней жизненной силой. Только так и должно быть в
нормальном, благополучном обществе: от частного - к общему, а не наоборот!
Но Леня все же продолжал рефлексировать, и меня это, как врача,
настораживало. Конечно, я заподозрил неладное. Помня, что у Леонида еще в
"морской юности" находили намеки на неприятнейшую язву желудка, я настаивал
на том, чтобы он срочно сделал фиброгастроскопию. Хотя, откровенно говоря, я
понимал, что даже рано поставленный диагноз спасает не от всех болезней. Бог
его знает почему, но вспомнились слова Апостола Павла: "Но жертвами
каждогодно напоминается о грехах".
Тогда я подумал еще и о другом: "Почему, на какой основе наводятся
мостики симпатий и антипатий между душами различных людей"? Почему на фоне
таких симпатий глубже и четче действует врачебная интуиция. Среди большого
числа работников нашей бывшей "фирмы" отыскали друг друга только несколько
человек - например, Меркина, Соколов и я - многогрешный. Мы без напряга, без
рыданий и трагизма, без сопливых заверений в товарищеской солидарности,
понимали друг друга и, когда могли, протягивали руку помощи. Мы чувствовали
себе комфортно при общении в нашем узком кругу, может быть, в большей мере,
чем при выходе за его приделы. Но нам и не требовалось сбиваться в стайку,
тесно кооперироваться с другими - кстати, тоже неплохими людьми, но живущими
по каким-то своим "малым правилам".
Вот и мой новый душевный альянс с главной сестрой этой больницы тоже на
чем-то зиждется. Конечно, в нем присутствовал элемент "волнения плоти" - ну,
а что в том плохого, я же бросаюсь не на всех подряд женщин. Многие идеально
красивые вызывают у меня лишь чисто врачебный интерес, любопытство анатома -
как там у нее все устроено? - да и только. Я даже ловил себя на том, что
мысленно моделирую патологоанатомическое вскрытие такой особы и составляю
для органов загса посмертное заключение, заполняю "Свидетельство о смерти".
Конечно, в том было тоже порядочная шизофрения, но куда же от себя убежишь?
Надо уметь любить себя даже тогда, когда профессия сумела сделать тебя
моральным уродом.
А вот общение с Инной Станиславовной, кроме анатомического интереса
(ну, это святое!), вызывает еще и ощущение психологического комфорта. Оно
постоянное и блудливо-нежное, удобно разлегшееся, скорее всего, на феномене
"родства душ", а не только плоти. Тут я совсем запутался, потому что поймал
себя на лукавстве: это самое - "как там все устроено?" - к сожалению,
присутствовало на первом месте в моих отношениях с Инной Станиславовной. А
уж относительно желания слиться с ней в экстазе никаких сомнений и быть не
может. Последнее, естественно, было первым. Как теперь говорят, такая
установка была заложена в мою компьютерную программу и действовала "по
умолчанию". Все же профессия с возрастом несколько смещает лирические
чувства. Однако в нашем союзе симпатий остановка была не за мной - просто ее
согласие было необходимо, да Ленька путался под ногами, вернее, между нашими
ногами. Не стрелять же его, бедолагу, из-за этого!
Каждый раз, доходя до этого места своих размышлений, я нырял в какие-то
дальние дебри истории. Видимо, мозг мой был так сориентирован, что
биологические подходы тесно переплетались с социологией. Но я отдавал дань
должному, то есть я готов был принять и другие схемы: мне, например,
нравились досужие домыслы Микробника. Опять, кстати, кто может ответить на
вопрос: "По какому принципу подобралось наше больничное сообщество"? Ведь,
строго говоря, в нашей компании "всякой твари по паре". Мы разные люди, но
почему-то нашли друг друга и объединились. "Что же является основой нашего
союза"? Вот он вечный вопрос, превратившийся в понос! Я, видимо, изойду на
поток мыслей и словоблудия, но так и не разрешу эту тему. Правы философы,
суки вредные: можно приближаться к абсолютной истине, но достичь ее,
ухватить руками невозможно! Особенно, когда движение твое проходит по Кишке!
Микробник, конечно, верно считает, что все мы транспортируемся через
Кишку, представляя собой "микробную флору". Одни из ее представителей грызут
нас, с другими мы объединяемся в борьбе с агрессором, с третьими - просто
сосуществуем на фоне индифферентного восприятия друг друга. Но такую же идею
поддерживают и все остальные в нашей компании - так, может быть, ключ нашего
комфортного общения в том и заключается. Вот он фундамент нашей взаимной
симпатии: наши генетические линии переплетены однотипными микробами, на
разных этапах вмешавшихся в клеточный оборот - живой и посмертный. Они
"закабалили" плоть, нас составляющую. Значит та симпатия, о которой я веду
речь, формируется на клеточно-микробном уровне?!
Черте что! Я, кажется, опять запутался или окончательно свихнулся.
Значит и половое тяготение - тоже зависело от однотипных микробов, поедавших
нас до этого и продолжающих жить и действовать в нас. Оказывается, нас
приучает друг к другу наш внутренний микробный мир. А он, по числу единиц,
по количеству особей, доминирует над людским населением земного шара. А ведь
у каждого микроба своя голова на плечах, свои непростые механизмы адаптации.
Эти существа уже сейчас задают такие задачки науке, что она не может их
разрешить, как не тужится и не ломит форс. И то сказать, вирусы, например,
гнездятся внутри клеток, в том числе и мозга. Они пускают по кругу обмен
генетическим материалом. Им совсем не трудно повернуть все биохимические
процессы по сигналам своей матрицы. Так шельмецы, чертенята, и творят, что
хотят. А хотеть они могут лишь, то, что сумели подобрать в предыдущих
внутриклеточных трансформациях - в организмах других людей, иных поколений.
А если сюда добавить еще и команды из вселенского информационного поля, то
можно себе предположить до чего эти "букашки" нас могут довести. Это еще не
известно: кто кого победит? Скорее всего не мы их, а они нас. Их же - не
счесть, и размножаются они со страшной скорость.
Слов нет, все эти крамольные мысли - лишь признак сумасшествия. Но
"возможно" как раз все то, что "возможно", хотя бы и в теоретическом плане -
в форме "чистого опыта". Ведь предупреждает же Евангелие от Иоанна: "В
начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (1: 1). А это
означает, что непостижимые вначале для человека явления, становятся понятны
только после того, как он сумел найти аналог им в виде Слова. Но Слово то
подсказывает Бог, трансформируя его из Вселенского Разума. И, возможно,
установлены пределы понятливости человека, за очерченную Богом грань людям
не дано переступить. Иначе их надо причислять к сверхчеловекам, к ангелам,
например. Вот и решено: готов переступить грань? - иди на "погост". Станешь
трупом, либо персоной вселенского масштаба. Но земной цикл твоего
существования завершится. Я попробовал подвести промежуточный итог: "К
свершению на Земле возможно лишь только то, что человек способен представить
в форме символов - "слово", "математическая формула", овеществленная
"матрица" логики"!
Да, задачка! Полагаю, что если бы я написал книгу о подобных загадках,
ориентируясь на "продвинутость", вернее "задвинутости", своих мыслей, то это
были бы откровения шизофреника. Бред! Мистика! Религия! Но я поймал себя на
тайной мысли: при том при всем, мне бы очень польстил такой конечный
результат, когда читающие книгу к финалу ощутили бы себя сумасшедшими. Еще
краше: когда б и маститые психиатры подтвердили, что книга вызывает эффект
помутнения рассудка! Это было бы уже основательным подтверждением мастерства
писателя! Вот она в развернутом и цельном виде, так называемая,
"библиотерапия"! Скорее всего, человек, не уверенный в твердости своего ума,
мою книгу должен отбросить в сторону - он будет бояться свихнуться! А ведь
действительно, писатель, берясь за разработку определенной темы, как и
ученый, обязан проникнуть в ее недра. Необходимо полное перевоплощение. А
это, наверное, самое трудное. Конечно, не существует четкой грани между
нормой и патологией: одним, позиция другого кажется очевидным бредом, но для
других - именно слова и мысли первого есть бред. Вот и разберись: кто прав,
а кто виноват?
Мои откровения, пожалуй, приобретали вид политического завещания. Мне
показалось, что здесь я меняюсь ролями с Соколовым Леонидом Григорьевичем -
моим закадычным другом. Но надо помнить и сторониться такого поворота дела:
"Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя,
потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда
завещатель жив". Эти слова Апостола Павла меня словно бы обожгли и
насторожили, но в меньшей степени из-за собственного эгоизма. Я не ощущал
боязни за собственную жизнь. Больше, почему-то, я опасался за жизнь Леонида!
Из глубины моей печени наплывала тревожность - еще не осознанная до конца,
но тягучая, нудная - а это уже верный признак точного предвиденья! Самое
верное мышление - интуитивное!
И вдруг еще один удар по сознанию: женщина - весьма чуткий барометр
перспектив жизни. А некоторые - так просто наделены даром волшебства по этой
части. Что если очевидное тяготение ко мне души и плоти Инны Станиславовны -
всего лишь раннее предчувствие надвигающейся трагедии с ее давним