Федоров Александр. Кишка

Федоров), нахально вторгавшегося в тайны "литературной кухни". Порой,
психические доминанты, логические предпочтения у него самого были настолько
выражены, что этот исследователь путал научные медицинские и
историко-художественные изыски. Он залезал в тайны жизни и великого Ленина,
и других вождей, а про заурядных поэтов, философов я уже и не говорю. В тех
"кущах" он вел себя, как "слон в посудной лавке"! По-моему, ковыряние в
чужом дерьме доставляло ему патологическое наслаждение! В одной его книге я
уловил даже явные исторические ошибки, граничащие с подтасовкой фактов,
совершаемой, пожалуй, ради красного словца или, того хуже, из-за явного
пристрастия к демонстрации "психологического доминирования" сексуального
комплекса в поведении людей. К слову сказать, неплохо бы было встретиться с
этим эскулапом-литератором и основательно прояснить его "идеологические
позиции". Я до сих пор удивляюсь тому, куда смотрело КГБ в свое время, -
исследователь явно тянул на то, чтобы его взяли сильные руки "за ушко, да на
солнышко"! Однако это в нынешние времена - мелочи жизни. Все дело в том, что
против истины никуда не попрешь, а субъективизм присутствует во всем, что
исходит от людей. В каждого человека заранее посажен и Каин и Авель, а к
любому мужику в придачу еще и подцепили такой активный "балласт", как
женщину. Если перестанешь сильно грести руками и ногами, то обязательно
окажешься на дне!
Теперь я вспомнил, что и Александр Блок не был "паинькой", и за ним
числились частые поиски "прекрасной незнакомки". Но кто же не оправдает
мужчину в грехе обыденном? Тот эскулап, помянутый мною добрым словом,
выдвигал хлипкую версию (естественно, по моему разумению) о том, что
Александр Блок еще в раннем юношестве (14-15 лет) из-за страдания неврозом
был отправлен под контролем тетушки и няни в Триест и Флоренцию. Там, на
курорте, он был "лишен невинности" богатенькой похотливой иностранкой. Эта
сытая акула, скуки ради, развлекалась с мальчиками. Вот откуда мог начаться
поход инфекции, приведшей Александра сравнительно рано, в 1921 году, к
смерти от менинго-энцефалита (диагноз предположительный - вскрытия не
делали). Блок, как и многие поэты, был натурой хлипкой, легко ранимой,
невротизируемой. От рождения Бог не дал ему крепкого здоровья. Кое-что из
такого багажа он унаследовал от истерички мамы, а другое - шизотимность,
например, - от папы. Ну, а стойкий иммунодефицит, как убеждал меня
эскулап-литературовед, он приобрел благодаря контактам с женской половиной
человечества.
Вспомним еще раз "гиганта" Маяковского - анатомия величественная, маска
на лице решительная, а душа ребенка ("Большая фигура, да дура"). "Царапался,
плакал и выл запертый на кухне", когда супруги Брик занимались любовью! Брик
и Блок - неплохо рифмуется и это неспроста! Александр Блок был "оглоушен"
своей первой любовью настолько сильно, что остаток жизни искал "материнства"
в контактах с женщиной. Кстати, его собственная мать была в разводе с отцом
Александра, очень любила сына, но как-то бестолково и слишком нервно и не
могла ему дать настоящей материнской заботы. Проще говоря, Сашуля Блок являл
собой "мужчину-сына", несколько обделенного "теплотой женского сердца".
Любочка Менделеева не была, к сожалению, "женщиной-матерью" И она, и Лиля
Брик, и Инесса Арманд, были обычными "блядищами", Мессалинами и рассчитывать
на исполнение ими "высокой женской миссии" было бесполезно.
Тут я поймал себя на желании извиниться за острое словцо. Как-то само
собой подкатилось смягчающее утверждение Святого Апостола Павла из Первого
Послания Коринфянам. Его, пожалуй, при большой охоте можно приладить к
проблемам отношений мужчины и женщины, поделив не только меру наслаждения,
но и ответственности поровну: "Посему, страдает ли один член, страдают с ним
все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены" (12: 26).
Между тем, по Божьему проведению, жена должна "отлепиться" от всего и
стать "одним целым" с мужем. Детей она должна рожать своему избраннику, а не
грешить на стороне - не собирать и не тащить "грязь" в дом, "заразу" в
святое супружеское ложе. За отступление от таких канонов наказание Божье
должно было последовать обязательно. Оно и последовало, но более изощренное
- через "отнятие разума" у мужчин-супругов, раннюю смерть от мозговых
катастроф. Блок умер от мозговой инфекции, мучающей его страшнейшими
головными болями. Подобно Ленину и Маяковскому, мозг Блока "ранили", скорее
терзали, микробы, подаренные неверной женщиной! И то была Божья кара всем
без исключения. Поэт-мистик Аттар очень верно сказал: "Что есть
благодарность? - Представить себе розу по шипу. И представить себе невидимую
часть целым". Суфии больше всего боялись, что Бог воспользуется
экзальтированным состоянием человека (например, поэта, самоуверенного
вождя!) как раз для того, чтобы подстроить "ловушку его гордыне и
лицемерию", его грешным помыслам!
Теперь меня шарахнуло в сторону Библейских откровений! У Бога не бывает
ошибок, и Лилит появилась на свет именно такой, какой была задумана - это
была "ловушка". Вот что значит "глину" тратить на женщину! А обязанность
взрослого мужчины - не в "детские игры" погружаться, а "определить розу по
шипу", да представить себе "невидимую часть целым". Адам же, когда
столкнулся с неверностью, от наглости любимой потерял дар речи, и в бой
пришлось вступать иным силам. Но когда Вещие Силы попробовали объяснить
Лилит неправомочность требований равенства с мужчиной, в том числе и в
выборе сексуального партнера, то она ударилась в бега. Ее пробовали
воспитывать жесткостью - но такие номера с женщинами не проходят. Так Лилит
превратилась в властительницу злых духов и погрязла в колдовстве и магии. В
качестве мести она подстроила адюльтер Евы со Змеем. Сопливый Адам все
стерпел и простил, понеся наказание за грехи своей единореберной жены. Он,
как Володя Маяковский, "выл и царапался" - только не в "дверь коммунальной
кухни", а в ворота Райского Сада. "Твой злейший враг между твоих ребер" -
еще одно справедливое замечание правоверных. Процесс в психологическом плане
отчаянный, но нет худа без добра, а "греха без ребра". Так родилась наука
генетика, а заодно и криминалистика! Однако опять я сбился с прямого пути
воспоминаний.
По болезни, более двух месяцев, я провалялся в отделении кишечных
инфекций больницы имени С.П.Боткина в Санкт-Петербурге - в старом деревянном
одноэтажном павильончике, притулившимся под огромными тополями в самом
дальнем углу больничного двора, перекопанного ремонтниками донельзя. Из
моего окошечка виднелось зданьице патологоанатомического отделения. Здесь я
имел возможность наблюдать последний путь многих страдальцев-дристунов и
прочих болящих, наказанных житейскими муками за грехи.
Кстати сказать, там я понял, почему Лиля Брик во время кремации
Маяковского отважилась спуститься к топке, чтобы полюбоваться, как
корежится, пляшет в огне тело любимого человека. Она звала на бесовское
представление и своего мужа Осю Брик, но тот отказался, посчитав такой
вариант любопытства кощунством. Лиля, скорее всего, проверяла себя и свое
чувство к Маяковскому на прочность, а, правильнее сказать, на порочность.
Интересно, что свое завещание по поводу кремации Брик составит заранее,
видимо, вспоминая и личные впечатления от увиденного тогда в крематории.
Умный человек предпочитает учиться на чужом опыте! Вот и я наблюдал вереницу
трупов, свозимых на шатких медицинских каталках в больничный морг. Я
прогнозировал возможные повороты в своей судьбе, идя от "противного", от
самого неприятного, но, бесспорно, реального.
Шутка сказать, два месяца быть оторванным от привычной жизни, от
завоеваний цивилизации, от родных и близких. Любые ассоциации и фантазии
могут спуститься с Небес или подняться из подземелий Ада в голову! Я свыкся
с одиночеством настолько, что поверил еще одному арабскому аскету: "Когда
наступает ночь, я бываю счастлив, что остался один на один с Богом и ничто
не отделяет меня от Него, а когда приходит утро, я впадаю в печаль, ибо мне
неприятен вид людей, которые входят в комнату и нарушают мое одиночество".
Мне казалось, что ночь накрыла тьмой многострадальную землю моей отчизны. К
"многострадальной земле" претензии у меня, вестимо, имеются, но к
администрации больницы имени Боткина претензий нет и быть не может: в конце
концов, мне был выделен отдельный мельцеровский бокс с ванной и туалетом,
где я мог спокойно дристать сколько душе и кишке угодно. А надо сказать, что
микробный дисбаланс, вызванный поганой рыбкой, был таков, что испражнялся я
со всех концов отчаянно и мучительно. Может быть, тогда впервые я и проникся
уважением к чистоте, стерильности - основным атрибутам медицины. Но то были
отстраненные от моего бытия реальности, я же, под действием мусульманских
хадис, исповедывал иную логику: "Мир - гниющий труп"! Мимоходом я научился
самому главному - уважительному отношению к микробам, составляющим особый,
можно сказать, параллельный мир, нашему человеческому существованию.
Надо сказать, что намучился я с поносами сверх меры. Но нет худа без
добра: за два месяца истязаний я разобрался досконально во многих свойствах
течения болезней. Я понял методу врачей - технологию "разборок" с
пациентами, постановку диагноза. Все начинается с оценок болей, как таковых.
Характер их может дать и думающему пациенту очень многое для постановки
диагноза самому себе, а значит и для определения причины болезни.
Оказывается, меня мучили, так называемые, висцеральные боли, сосредоточенные
в эпигастральной области - в районе солнечного сплетения. Здесь под
мечевидным отростком - окончанием грудины - боли спускаются в район пупка, а
потом и ниже - в правую и левую подвздошные области. Короче говоря, у меня
болел весь живот, но были это тупые, постоянные по своему характеру
неприятности. Они диффузно распространяются, как колеблющееся тело жалящей
медузы. Не было локальных болей - острых и ясных - свойственных воспалению
брюшины. Такие каверзы случаются, скажем, при аппендиците, вскрывшемся в
брюшную полость и вызвавшем, так называемый, перитонит.
Естественно, когда тебя мучает чувство распирания изнутри, то возникает
и анарексия - иначе говоря, утрата желания есть. Но ведь "голод - пища
Аллаха". Однако в моем случае к "пище Аллаха" примешивалась постоянная
тошниловка, часто заканчивающаяся рвотой. Но рвота - мой помощник. Она
вытряхивала из меня яды, привнесенные рыбкой "второй свежести". А сами яды,
скорее всего, накапливались благодаря жизнедеятельности вредных микробов.
Экзогенные токсины, как я разобрался, микробы выделяли по злобе, воюя с
подобными себе, а за одно и со мной - их кормильцем и надежным домом. Логика
в том была какая-то странная! Мне виделась "логическая антилогика" -
феномен, нуждающийся в особом, неспешном разборе. На ходу скажу только одно:
жечь ни чужой, ни собственный дом нельзя. Простую истину не понимают
микробы, не понимали ее и большевики, к сожалению, у них остались
последователи в нашей стране и по сей день. И это понятно: "Люди спят, а
когда умирают - просыпаются".
Вполне закономерно присовокупилась к моим страданиям потеря массы тела
- я подарил борьбе с болезнью почти восемь килограммов живого веса. Во мне
остались кости, обернутые в бледную шкуру, и она уже не годилась на барабан,
тем более, на шаманский бубен. Это все было слабым обрамлением ветхой мысли,
больше похожей на печаль - на "вселенское горе". Мое естество вяло истекало
через впалые, почти потухшие глаза. Тлетворные процессы в организме вызвали
еще и чувство изжоги, аэрофагию, метеоризм, благодаря чему живот был надут,
как воздушный шар. Чего греха таить, я и сам заглатывал воздух, да и микробы
старались внутри меня - выделяли известные газы, бурлящие в кишечнике,
подобно скважинам Нового Уренгоя.
Однако то было теперь уже далекое прошлое. А настоящим оказался перевод
в психиатрическую клинику - в Удельную. То, что я попал к неблагополучным
людям, умственно пострадавшим, мне пришлось понять очень скоро - как только
объявили отбой. Один из моих соседей - молодой человек приятной наружности,
но исключительно замороченного вида - уселся около прикроватной тумбочки и,
ухватив "чашечкой" кисти руки правое ухо, заговорил в мнимый телефон
назидательно, монотонно, с периодическими резкими выкидышами аффектации:
- Одесса, мать вашу так! Одесса, я вызываю тебя! Примите телефонограмму
- грузите апельсины бочками!.. Шлите цитрусы в Санкт-Петербург!..
Да, то был известный текст, почти дословно украденный у одного
приметного писателя, скитающегося ныне по загранице, но творящего
исключительно для родного отечества. Молодой человек воображал себя
ответственным коммивояжером: ради великого дела терзал он междугородную
телефонную линию. Видимо, до болезни парень живо интересовался литературой,
был начитан и осведомлен в нюансах русского языка, посему он выдавал порой
занятную лексику. Спать в таком гвалте могли только воистину сумасшедшие, я
же к ним себя все еще не относил. Стало ясно: "Этот мир - посев для Другого
мира".
Для меня ночь длилась долго, практически, мое бодрствование совпадало с
"рабочим днем" одесского коммивояжера. Одесса, вообще, - город загадок и
неожиданностей, если верить евреям, вовсю его прославляющим. Я-то полагаю,
что это обычный провинциальный городишко, к тому же сильно перенаселенный
хохлами. Ко сну на берегу теплого моря сознательно подсевается периферийной
еврейской элитой некоторая вычурность и легкая игра в незаурядность. При
всей любви к Одессе ее "гениальное еврейство" мечтает вырваться в Москву, на
худой конец - в Санкт-Петербург. Настоящая ценность "великого города"
заключается в том, что он при Черном море - там много света, солнца, тепла!
Там легче лечить простатит, но, вместе с тем, и легче его заработать,
знакомясь на пляжах с падшими женщинами.
Обстоятельства жизни прямо из Одессы, без пересадки, перенесли мое тело
и мозг на жесткую больничную койку: на обходе мне представился лечащий врач
- Николаева Клара Николаевна. Казалась она с первого взгляда крупной
женщиной с лицом безобидной дряни - "без страха и упрека". Но чувствовалось,
что за ранними морщинами прячется двуликое существо - явление довольно
распространенное в среде психиатров. Но винить их за это, насколько я
разбираюсь в смысле жизни, нельзя потому, что в таких свойствах характера,
натуры зафиксирована особенность профессии. Двуличие - это их
профессиональная вредность. Попробуйте все время подыгрывать сумасшедшему,
чтобы заслужить его доверие, чтобы войти в продуктивный контакт с ним.
Постепенно привыкаешь к профессиональной роли и уже не замечаешь, как
окончательно преобразуешь свою личность, последовательно мигрируя, сперва к
образу чудака, а потом и откровенного психа.
Клара Николаевна почему-то все обо мне знала, и с места в карьер - она
принялась потрошить мою биографию:
- Гольцов, вы что еврей? - спросила она решительным тоном.
Я взглянул на психиатра глазами обычного человека и только тогда все
понял: почему-то полуевреи стремятся ковыряться в чужой анатомии. Как
минимум половинчатость крови они прогнозируют в каждом, у кого близко
поставлены глаза или примечательный шнобель, узкая морда, особое звучание
фамилии. Они, по-моему, делают это из чувства самооправдания - пытаются
отмазаться от пресловутого "пятого пункта". Их сильно напугали в России
пролетарской революцией. Базовый генофонд мамы или папы - в зависимости от
того, кто виноват в большей мере, - таких естествоиспытателей интересует
больше, чем твое образование, профессия, порядочность, интеллект. При всем
при том, они легко превращаются в хромых русофилов, а при изменении
оперативной обстановки - в русофобов. Чувствовалось, что, даже спрятавшись
за чисто русскую фамилию, Клара Николаевна все же не могла жить спокойно -
мамины гены тревожили ее. Сказывалась следовая реакция на те долгие годы,
отданные внедрению в жизнь нашего общества особой бдительности к
инакомыслию. Сейчас, когда запреты по национальному признаку были сняты,
проснулась и заволновалась природная еврейская тяга к революции,
преобразованиям, бытовой беспокойности. Исподволь выполнялась и компенсация
за поруганную честь, растоптанную совесть, слишком активное
приспособленчество.
Тяга к конфликту глубоко сидела в Кларе Николаевне, и выступала она
чаще открыто, не мудрствуя лукаво. Однако наступал "черный час", и Клара
преображалась в "кровопийцу": ее деятельность приобретала очевидность
скрытой, замысловатой интриги, делавшей жизнь всех больных и коллег тошнее
тошного.
- Ну,.. почему же сразу еврей, что других достойных национальностей не
существует в дружной семье народов нашего отечества? -- попробовал я скромно
защищаться. - А, потом, где вы видели в России чистокровных евреев, татар,
про славян и говорить не приходится. Их всех извели еще до великого
татарского нашествия - норманы, немцы, поляки, хазары и прочие. Стоит ли
утомляться историей, покажите лучше мне чистокровную славянскую рожу среди
пациентов вашего отделения.
- О,.. да вы, Николай Сергеевич, оказывается, думающий человек, с
высокими качествами наблюдательности и со склонностью к обобщению. По этому
поводу, видимо, вы и попали к нам. - приголубила меня Клара Николаевны, как
могла и умела.
- Полагаю, что мы с вами чудесно сработаемся. Так, все же, что там у
вас с национальными признаками? Поясните, если не секрет.
Мне пришлось объяснить: скорее, мои предки имели что-то общее с
поляками, с литовцами, чем с евреями, однако я не откажусь и от любого
другого родства. Мы углубились в рассуждения о генезисе формирования имен и
фамилий - договорились до того, что "голец" - это бедный, неимущий человек.
Правда, возможно производное понятие - от "огольца". Тогда это "озорник,
оборванец" - тут тоже радоваться нечему. Клара Николаевна понимающе и
согласно кивала головой, как бы сопереживая моему горю и горю моих предков.
Покончив с "метким словом" доктор занялась моим обследованием: долго
беседовала за жизнь, колотила неврологическим молоточком по коленям, пяткам,
локтям, заставляла вращать глазами, дотрагиваться указательным пальцем до
носа, демонстрировать полный оскал зубов, считать до ста восьмидесяти и
вытворять прочие диагностические глупости. Закончили мы наши развлечения
мирно, но напоследок Николаева спросила, пристально вглядываясь в точку,
расположенную точно в центре моей переносицы:
- Николай Сергеевич, ответьте - я вам очень не нравлюсь, или вы всего
лишь плохо выспались?
К манере говорить любого человека необходимо привыкнуть. Ну, а если
беседуешь с психиатром, то это необходимо сделать в первую очередь, иначе
свихнешься. Вопросы Клары Николаевны были как "таран" на хоккейной площадке,
как удар шайбой в лоб зазевавшемуся болельщику. У меня уже начинали чесаться
кулаки, но я упокоил себя тем, что беседую с женщиной, а потому без лишних
эмоций заявил:
- Ночь была трудная - "грузили апельсины бочками" до самой побудки.
Клара Николаевна была, бесспорно, сообразительной особой, она покрутила
головой, проглаживая взглядом спящие тела на больничных койках, и
затормозила свое внимание на "коммивояжере". Тот сладко спал,
удовлетворенный проделанной за ночь работой. Клара хмыкнула и "вышла на
минуточку", как она выразилась, в коридор. Возвратилась доктор через десять
минут с двумя мощными, но основательно пропитыми санитарами и миловидной,
молоденькой медицинской сестрой. Санитары разбудили коммивояжера, взяли его
еще сонного под белы рученьки и увели на допрос - с этого момента он стал
"грузить апельсины" в другой палате, а к нам перевели "новенького".
Так я стал впервые отвратительным "доносителем". Но зато, вляпавшись в
грех сталинских времен, я приобрел, как оказалось вскоре, интересного
соседа. Звали этого мужчину Дмитрий Александрович Сергеев, был он врачом,
кандидатом медицинских наук. Эти сведенья успела шепнуть мне Клара
Николаевна, словно ожидая благодарности от меня за оперативное решение
вопроса с отселением беспокойного больного. Был Сергеев значительно моложе
меня, но выглядел каким-то замученным, исхудавшим, озабоченным. Буркнув
общее "здрасте", он улегся на койку, укрылся одеялом с головой и так
пролежал до самого обеда.
Однако за завтраком, который новый постоялец проигнорировал,
продолжились мои злоключения: один из поверженных умом - маленький,
толстенький человечек, числившийся по больничному списку Науманом Вячеславом
Германовичем, принялся размазывать кашу по столу, норовя еще и отшвырнуть
ложкой отдельные комочки мне в физиономию. Мой протест завял моментально,
как только на глаза попался профиль куражистого парня. Нос у него был до
того курнос, что не оставалось никакого сомнения - по хрящам и костям его
предков прошелся парадным маршем сифилис. Мои друзья медики давно объяснили,
что вдавленная седловина носа - это абсолютные диагностический признак,
более надежный даже, чем генетические изыскания и архивные документы. Я
перешел к пассивной обороне. Но деликатность, видимо, была расценена, как
слабость. Она только подзадоривала пациента со сложной наследственностью. Я,
как мог, уворачивался от комков каши, а мой визави все больше и активнее
распалял в себе агрессию. Наверняка, к тому были идеологические основания:
Вячеслав - это имя одного из большевистских вождей прошлой эпохи. У него оно
сочеталось с партийно-тюремной кликухой - "Молот". Отсюда выплывала полная
редакция - Вячеслав Молотов. Сама претензия на "вечную славу" да еще в
образе "молота" была смешной и пошлой, но такими уж они уродились эти
бездарные большевики. Правда, другой "кликушник" - Сталин, вытянувший на
роль "пахана", называл того Молотова "чугунной жопой"!
У нашего же коллеги-пациента, умом тронутого, набатом звучала первая
ляпа - Вячеслав (вечной славы требую)! Но и не менее пошлой, второй бякой
было сочетание гордого имени с многообещающим отчеством. Он унаследовал от
родителя единение с Германом. По "Житиям Святых" Герман означает
"единоутробный". О какой "утробе" в нашем случае шла речь, трудно сказать.
Но в церковной памяти остались достойные личности, носившие это имя. Для
примера, вспомним Святого Германа, скончавшегося в 740 году в возрасте 96
лет и много пострадавшего в борьбе за чистоту веры. Император Константин
Пагонат убил его отца - одного из первых сенаторов в государстве
Константинопольском. Затем этот и последующие сатрапы принялись "наматывать
кишки на локоть", извлекая их из чрева наследника, - без сомнения, весьма
достойного человека.
Однако Германом звался и один из совершенно пошлых литературных героев,
помешанный на картах и жажде легкой наживы. Говорят, на свободе наш
Германович тоже много играл с компьютером в преферанс, от того однажды и
тронулся разумом. Он, по его словам, никак не мог выйти из картежного
соревнования по Интернету. Теперь Германович специализируется на
размазывании каши по столу и соплей по нахальной роже. Нет слов, биографии
бывают разные - завидные и незавидные. В сочетании слов "наумов-науманов",
"вечная слава", "единоутробный" слышалось мне что-то несерьезное и
легкомысленное, но, вместе с тем, и исключительно рычащее. Но то был уже
отголосок карьеры отца - сотрудника "смерша" - грозной организации, каравшей
во время Великой отечественной войны всех, кто попадал под руку. Отсюда,
видимо, и исходили немыслимые поступки пострадавшего от Дьявола. Он в них
слышал "призыв внутреннего голоса" и действовал сообразно получаемому
заданию.
Я знал одного из таких же деятелей, но не признанного официально
сумасшедшим. Его дед был скромным портным, специализировавшимся еще до
революции на пошиве рабочих рукавиц для разных фабрик Петербурга. Но когда
"гордый буревестник" грянул пьяные песни и отборный мат на Дворцовой
площади, а затем Россию захлестнула волна кровавого террора, портной
отодвинул старинный "Зингер". Он быстро сообразил - настало время другого
оружия! Он спорол кожу со старого дивана, выброшенного домовладельцем на
помойку, и сшил себе куртку точно такую, какие носили тогда комиссары и
агенты чека. В такой "теплой компании" славных ночных головорезов,
уверовавших во вседозволенность, блюститель новой власти и "гласа народа"
принялся по ночам "бомбить" буржуев. Им казалось, что от соблюдения
правоверных норм жизни, от ответной пули законного сопротивления тех, кого
они грабили и убивали, у них есть избавление и защита - видимые доспехи,
сшитые из черной кожи, перетянутой ремнями, пулеметными лентами, обвешанной
оружием. Они, как древние рыцари, несли на себе одновременно и Щит и Меч.
Это несложное сочетание в скором времени станет символом вседозволенности,
откровенного бандитизма, успешно утверждаемых ЧЕКА. Невидимые латы защищали
изнутри тоже - то была тупая уверенность в справедливости "диктатуры
пролетариата", в избирательности коварства, злобы, мстительности. Они
экспроприировали эти качества из исторической схемы поведения
человекоподобных и теперь наслаждались своим новым "правом" - правом