Страница:
Правда, я его никогда не видел, а только слышал кое-что. Мой папаня имел
двух сыновей от первого брака: один - Володя - умер во время войны, а вот
Александр выжил в той страшной кутерьме. От второго брака отца с моей
матерью появился на свет я. В честь своего первенца и меня отец назвал
Владимиром. Мать моя - татаркой из Казани - была второй женой у отца. То
был, можно сказать, в некотором роде брак по расчету. Во время войны отец
имел бронь, как классный специалист - конструктор по двигателям кораблей, да
и туберкулез его поедал изнутри, не позволял служить в армии. Его КБ
специализировалось на военном кораблестроении, а потому сотрудники с семьями
были эвакуированы из Ленинграда в Казань практически в самом начале войны.
Отец женился на моей матери, по существу, пройдя через предательство по
отношению к прежней семье - оставил больную жену с ребенком. Они застряли в
эвакуации и могли погибнуть, но спасли их родственники, вывезя оттуда. Так
что мы с братом единые по отцу, но разные по матерям. Но грех отца тянется и
за мной, потому я не пытался искать встречи с братом. Не удосужился при
жизни и отец нас представить друг другу, хотя оба мы жили в Ленинграде и
бродили по одним и тем же улицам. Отец, видимо, трусил, все опасался
чего-то, малодушничал. По-моему, он боялся смотреть в глаза прежней жене.
Чего греха-то таить теперь: первенца своего он угробил, заразив
туберкулезом, а уж как брат-Александр выкарабкался, одному Богу известно.
Мы наматывали информацию на ус, становясь невольно свидетелями
"психологического прорыва", а потому молчали, затаившись, не произнося ни
звука. Особое внимание демонстрировал Димыч - у него, видимо, был какой-то
особый кураж на счет благополучной концовки всей этой непростой истории.
- Володя, - вдруг серьезным тоном он обратился к нашему коллеге, - ты
не кексуй, а давай-ка подумаем, как нам устроить встречу с братом. Помни, он
отличный специалист по твоим медицинским делам, да и писатель к тому же
неплохой. Во всяком случае, его творческие темы никто так любопытно не
разбирает. Полагаю, что он эту "суку пушистую" - Клару я имею ввиду -
поставит на место и избавит нас от мучений разбушевавшейся ведьмы!
- Но у меня нет никаких координат брата. - отвечал Владимир. - Да и не
известно, захочет ли он со мной встречаться. Получается, как "жареный петух
клюнул" - меня клюнул, так засуетился, встречи стал искать.
- Ну, это ты, Вовчик, не по делу барабанишь. - бросились мы возражать
сообща. - Он же человек, писатель, душевед, демиург, можно сказать. Кончай
рефлексировать, давай думать, как ему сообщить о том, что ты попал в беду.
Димыч хлопнул себя по лбу, чтобы обозначить наплыв просветления:
- Ребята, все в порядке: я вспомнил о существовании одного общего
знакомого, который выведет нас на Федорова. Его-то мы и подключим. Сегодня
же буду звонить Коле Слизовскому - моему приятелю. Он близко и хорошо знает
Александра Георгиевича - зимовал как-то с ним у него на даче. Был у них
такой кураж: решили пожить "бичами" - купались, идиоты, в проруби всю осень
и зиму пока яйца не отморозили. Но были веселы, независимы и много
занимались писанием какого-то научного трактата. Полагаю, что обогревались
они не только печкой и алкоголем, но были у них там горячие пассии, которые
и скрашивали и утепляли поганую жизнь. Припоминаю даже их имена - Люси и
Света. Только не помню: у кого была какая, а, может быть, у них было полное
коммунальное хозяйство? Кто знает - ведь шизофрения и научное творчество -
это такие две закадычные подруги, что их ни ледяной водой, ни кипятком не
разольешь. Зачем же тогда разделять подруг по ночам.
Стали ждать вечерней смены медицинских сестер. У Димыча наметился
альянс, обещавший перейти в нечто сексуально-осязаемое с одной из
медицинских сестер. Назревшая симпатия должна была открыть путь к телефону в
ординаторской. Именно этим телефоном и собирался воспользоваться сердцеед.
От жизни, наполненной томительным ожиданием, родились фальшивые и
реальные сомнения. Как водится у шизиков, они переливались и выстраивались в
забавно расцвеченный калейдоскоп - прямо, по монограмме теста Люшера. Димыч
озвучивал свои видения. Ему приходилось гасить выпады товарищей научными
пояснениями - особенно много бурчал Василий. Объяснения доктора подкупали
утилитарный ум своей классической серьезностью, из чего следовал вывод:
Димыч - талантливый преподаватель, а мы - достойные ученики. Логика
педагога-мастера покоряла и обуздывала даже вспышки эпилепсии у Василия -
пролетарий становился, как шелковый. Оказывается, бушевала в нас
"трансцендентная функция" (Transcendent function). Я заметил у Димыча
страсть к двойной транскрипции, он обязательно любой термин приводил на
русский, тут же сопровождая его переводом на латынь или английский. Потом я
узнал от него же, что это симптом специфического раздвоения личности, в
котором никто не может разобраться: вроде бы ты и умный человек, но, скорее
всего, дурак. Иначе от чего же задавать мозгу двойную работу? Странно, но
Димыча нисколько не угнетала перспектива прослыть дураком - он только
смеялся над этой угрозой. Обычно людям льстит великомудрость, но для него
словно бы и не существовала тяга к славе.
Так вот: "трансцендентная функция" возникает в результате немыслимого
напряжения между сознательным и бессознательным. Она поддерживает их
объединение, являясь как бы функцией связи между противоположностями. Дальше
Димыч плел что-то вовсе несуразное и заумное: "о свидетельстве безусловной
причастности "Эго" и к тезису, и к антитезису"... Охраняя свой зыбкий ум, я
старался многое пропускать мимо ушей. Удалось понять только одно, что сама
жизнь совершенно не выносит застоя. А потому природа скопившуюся энергию
всегда стремится перевести в разряд новой объединяющей функции. Та, в свою
очередь, выводит психику за пределы конфликтующих противоположностей. Иначе
все могло войти в невыносимую психическую фазу, подобную взрыву нейтронной
бомбы. Такой взрыв возможен в индивидуальном и общественном сознании.
Кабалистика, чистейшей воды!
Только один Василий, по-моему, из всего прослушанного сделал правильный
вывод. Он вдруг серьезно произнес:
- Да, с вашими рассуждениями путь один - к негру в жопу!
Его ученой реплике вторил дружный хохот, потрясший своды нашего
пристанища - стены и потолки дома скорби. Вбежала медсестра с заряженными
шприцами, но мы уже угомонились и имитировали крепкий сон. Опытный
медперсонал обмануть невозможно: мгновение - взмах руки мастера и правая
ягодица Васиной "совести" насытилась приятным "эликсиром здоровья". Нам не
была известна концентрация медицинских препаратов. Может быть, то было
плацебо - простой дистиллят. Сестричка обвела палату внимательным взглядом и
громко, но ласково спросила:
- Ну, соколики, кому еще успокоительного?
Ответом на бестактность было гробовое молчание. Мы насыщали атмосферу
презрением к отвратительным пыткам. Собравшись с силами, мы издали
объединенный громкий звук, потрясший стены: толстушка-сестра пулей вылетела
в коридор. Василий от обиды и скорби по потерянному медицинскими работниками
милосердию зверски терзал примятый угол подушки. Но скоро лекарство
подействовало: силы оставили Василия, и он заснул.
Стены палаты мелко вибрировали, наполняя эфир святыми звуками. Мы,
способные слышать, повторяли их барабанными перепонками, формировавшими
вибрацию в стройное предложение: "Восстань, Господи, предупреди их, низложи
их. Избавь душу мою от нечестивого мечем Твоим, от людей - рукою Твоею,
Господи, от людей мира, которых удел в этой жизни, которых чрево Ты
наполняешь из сокровищниц Твоих: сыновья их сыты, и оставят остаток детям
своим" (Псалом 16: 13-14).
Все лежащие на больничных койках услышали мудрые слова, поняли их
правильно и восприняли, как команду к добропорядочной жизни. "Суд же состоит
в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет,
потому что дела их были злы" (От Иоанна 3: 19).
Шло время, телефонный контакт состоялся и мы ждали явление "спасителя"
истомленному народу. А пока, суть да дело, Клара Николаевна продолжала
терзать Вовчика разными дополнительными психологическими тестами. Следующим
после Люшер-теста была методика Германа Роршаха. Вовчик - кандидат
физико-математических наук - воспринял новые испытания, как ярко выраженное
оскорбление его развитой личности. Напряжение снял своевременным объяснением
Димыч: методика была направлена только на изучение личности, ее структуры и
неосознаваемой мотивации поступков. Ничего оскорбительного в ней не было.
Для такой сложной диагностики использовался набор чернильных пятен различной
конфигурации и цвета. Иначе говоря, по кляксам исследовался ум кандидата
наук. Вовчик считал всю эту затею шарлатанством, потому как скрытые
установки пациента, тайные побуждения, свойства характера интерпретировал
разум врача, который в личностном, моральном плане и в подошвы не годится
пациенту. Получалось так, словно яйца пытались учить даже не курицу, а
петуха! Чьи же тогда это были яйца?!
Вовчик вернулся из ординаторской "ниже травы, тише воды", губы у него
тряслись, он был на грани глубочайшего срыва. Всем показалось, что и руки на
себя наложить Математик мог даже очень просто. С математической точностью,
вычислив предварительно угол наклона и силу нажима на кровеносный сосуд, он
мог полоснуть себя лезвием бритвы по запястью. Клара, оказывается, опять
лютовала, всячески пытаясь выставить Алевтину в дурном свете. Подрывная
работа велась с одной лишь целью - дабы на фоне несостоятельности подруги
жизни открыть в затуманенном сознании Вовчика понимание собственной
значительности. Клара мечтала предстать полнейшей королевой. Все мы,
крещеные и нехристи, практически одномоментно, поняли, что Вовчика требуется
спасать самым решительным образом. Но как же ты его будешь спасать, если он
сам искал для себя Голгофу, томимый запутанными интимными переживаниями. Он
никак не желала отнестись к ухищрениям Клары с юмором. Он, видимо, с детства
застряв, сперва в математической школе для одаренных детей, затем с
шестнадцати лет в университете, на сложных, сугубо абстрактных видениях,
никак не хотел спускаться с облаков на землю. Он был склонен к глубочайшему
уходу в себя. А это, надо сказать, по теории Эрика Берне, страшнейшая
психологическая ошибка - ошибка выбора поведенческого репертуара, ведущая в
никуда.
Спасительная мысль первой посетила кондовый разум Иванова Василия
Сергеевича, охранника-расстригу, он брякнул, не таясь, не утомляя аудиторию
подготовительными словопрениями:
- Владимир Георгиевич, мать вашу так! Извините, конечно, за простоту
выражений, но сколько можно распухать бестолку, мучиться по поводу козней
врачей-сатрапов. - ляпнул он, отжавшись на локтях от поверхности постели. -
Пусть пьют кровь из ваших шейных сосудов, если вы их сделали доступными для
врага. Но зачем же лакать кровушку еще и из нас. Мы желаем знать, когда
пойдет вторая серия фильмы про Лобачевского? Наши мысли в глубоком застое -
а у вас все разговоры только о бабах и бабах!
Димыч и я по достоинству оценили психотерапевтический пассаж Василия -
это было что-то среднее между аверсивной и рациональной психотерапией, с
работой "на отвлечение", с большим подмесом "народной мудрости". И поняв,
что Вася установил события на рельсы пути, ведущего к победе, мы дружно
подхватили раскрутку психологического нажима.
- Да, правда, слов нет, какое свинство, уважаемый Владимир Георгиевич,
- попер, как на буфет, Димыч, - при всем нашем к вам добром отношении мы
вынуждены будем ходатайствовать перед администрацией больницы, чтобы вас
сняли с довольствия. В конце-то концов, должны мы расширять свой кругозор,
или вы напрочь отняли у нас это право.
Вовчик не понял подвоха, но почувствовал трагизм ситуации - когда к его
привычному горю примешается еще и отвержение товарищей по классу, то жизнь
покажется в копеечку! Мы были настолько искренними, что заподозрить игру
было невозможно. А мы вошли в роль и теперь уже не хотели останавливаться на
полпути: обида просто хлестала, фонтанировала из нас из всех. От фонтанов
можно было захлебнуться. Ясно дело, что у психов капельки эмоций быстро
переходят в Ниагарский водопад - нам просто был необходим громоотвод для
канализации притаившейся в больном разуме энергии. Думаю, еще немного, и мы
бы взялись колотить Вовчика. Он это почувствовал, кожей, черепом, задницей!
- Господа, но у меня имеются смягчающие обстоятельства. - пробовал
снять напряжение Вовчик.
- Какие, к херам, еще "смягчающие"? А потом, что это еще за "господа"?
- всех господ отменили в 17-ом году! - влепил ему практически без подготовки
Василий.
Ох, как любят у нас в народе резать правду-матку в глаза - хлебом не
корми! Мы дружно поддержали вопль, переведя его в стадию "волны народного
возмущения". Нам понравился этот вариант игры, называемой "коллективные
санкции". Кое-кто уже стал подумывать и об исправительно-трудовых лагерях -
но это, слов нет, был бы уже явный перехлест. Мы не желали возвращение к
большевизму. Все чувствовали себя коммунистами христианского толка - что-то
вроде собрания четырех апостолов грезилось нам. Вот мы все - единоверцы,
единомышленники, святые, убеленные сединами, - сидим на берегу прохладной
реки, на опушке кокосовой рощицы и едим почему-то сладкие финики. А
обезьянки свешивают с веток хвосты и удивляются, завидуют, почему у нас
финики, а у них только надоевшие кокосы.
Я почему-то вспомнил забавную теорию доктора Уильяма Эдвардса Деминга,
называемую "Вирусная теория менеджмента". Этот чудак вошел в историю как
человек предсказавший невообразимые успехи японской экономике, стучавшиеся,
по его мнению, в дверь чудного островного государства. Я уж и не помню, как
наскочил в публичной библиотеке в зале новых поступлений на маленькую
книжечку, поразившую меня. Автор начинал изложение своей теории словами из
Макиавелли: "Нет ничего более трудного, более опасного и более
неопределенного, чем пытаться установить новый порядок вещей". Сейчас мы
распекали Вовика как раз для того, чтобы установить в его голове "новый
порядок вещей". Нам казалось, что так мы можем спасти нужного для математики
человека и полноценного гражданина для общества. Вспомнились некоторые
практические параллели из книги: врачи многих эпох, делая ошибочное
предположение о природе малярии (malaria), сводили все к тому, что
заболевание происходит из-за вдыхания плохого воздуха (mal-aria), ночных
испарений. Такая ошибка была своеобразным вирусом, разъедающим клетки
теоретических представлений и практических посылок. Необходимо было убить
вирус, а не больного. Последователи теории считали, что любая проблема на
85% определяется дефектностью системы, а на 15% - работающими в ней. Отсюда
вытекал "принцип вредности", гласивший: "Если пытаться усовершенствовать
систему, состоящую из людей, машин и методов, устанавливая количественные
целевые показатели для повышения эффективности отдельных ее подсистем, то
вся система подведет там, где этого меньше всего ожидают, тогда придется
платить сполна!" Дело все в том, что в системе, включающей людей,
обязательно будут на нескольких уровнях "безголовые менеджеры", ибо их
задача - слепо трансформировать команды. Глупость превращается в вирус,
способный поглотить все успехи функционирования системы.
Получалось так, что умный по своей сущности человек - я имею ввиду
математика - будучи закованным в систему психиатрического мониторинга,
превратился в "безголового менеджера", не способного руководить собственным
поведением. Наша задача состояла в том, чтобы вернуть ему голову!
- Вовик, ты не шути с огнем, - включился я в атаку, - не доводи
аудиторию, твоих преданных слушателей до греха! Все твои беды от вирусов,
которых нужно душить на корню, в зачатке, еще в чашках Петри.
Я лихо блеснул своими знаниями в области микробиологии, сохраненные еще
со школьных лет. Тогда я занимался в биологическом кружке при университете.
Сейчас я старался говорить на том языке, который, по моему разумению, был
наиболее близок Вовчику-педагогу - "аудитория", "слушатели", "вирусы". И
наступил долгожданный инсайт:
- Коллеги, - взмолился атакуемый, - я все понял и все осознал, только
не выбрасывайте меня из машины на повороте, ибо я ваш и с вами до конца!
- Ну, а если с нами, так толкуй про свои математические интерпретации
геометрии Лобачевского и кончай сучить ножками перед Кларой! - выплеснул
оставшуюся помойку Василий на голову ученого, чуть было не ставшего
вероотступником.
Димыч, почесав пятку, буркнул свою сентенцию, украденную из Вещей
Книги: "День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание" (Псалом 18:
3).
Вовик приосанился, окрыленный доверием масс, жаждущих знаний, уселся
поудобнее на больничной койке и повел неспешную речь:
- Коллеги по несчастью, геометрия Лобачевского прежде всего изучает
свойства, так называемой, "плоскости Лобачевского", имеющей отношение к
планиметрии. Затем перебирается в стереометрию, описывая "пространство
Лобачевского". Та и другая геометрическая сущность подразумевает множество
точек, через которые проходят прямые линии, движутся фигуры, реализуются
расстояния, углы и прочее. Все эти геометрические взаимоотношения
подчиняются аксиомам Евклида, за исключением пятой - о параллельных линиях.
В 1868 году Эудженио Бельтрами заметил, что геометрия на куске плоскости
Лобачевского совпадает с геометрией на поверхности постоянной отрицательной
кривизны. Простейший ее пример - это псевдосфера.
- Стой, математик, - перебил лектора Василий, - давай пояснения: что
такое "псевдосфера", как ее представить зрительно?
- Вася, дорогой, здесь все просто - видел ты ушную воронку, конусно
расширяющуюся, которую тебе вставлял в ухо врач-отоляринголог при осмотре
слухового прохода?
Василий собрал лоб в морщины, напряг память: на лице его заиграла
радостная улыбка - свидетельство успеха поиска образа псевдосферы.
- Да, да, вспомнил! Эврика - так, кажется, кричал Архимед, выпрыгивая
из горячей ванны, где ему чуть не сварили вкрутую яйца!? - залепетал с
азартом Василий очередную скабрезность.
- Василий Сергеевич, вы несколько спутали мотивы прозрения Архимеда, но
историю все же оцениваете абсолютно верно! - внес некоторые коррективы
Владимир Георгиевич и продолжил. - Таким образом у Бельтрами геометрия
Лобачевского приобрела простой и реальный смысл. Как из рога изобилия
посыпались другие модели, иные интерпретации - Давида Гильберта, Феликса
Клейна, Анри Пуанкаре, Бернхарда Римана.
Вовик обвел всех ищущим взглядом, дабы удостовериться в том, что
рассказ понятен слушателям. И тут его взгляд скользнул по входной двери - в
проеме высилась фигура Клары Николаевны. Она ела глазами Математика так,
словно откусывала большими кусками сладкий торт, торопилась прожевать и не
успевала. Она все равно глотала, задыхаясь от спешки и темперамента. Кадык
под кожей шеи ходил ходуном, выдавая бурю чувств и разбушевавшуюся похоть. Я
понял, что у каждого свое сумасшествие. Все двуногие - шизики в той или иной
степени. Но области приложения интереса у нас разные, да и активность
реализации у одних обгоняет, у других - запаздывает. Весь мир состоит из
безумных!
Клара словно в гипнотическом трансе приблизилась к постели Математика -
черт ее знает, может быть, она скрытый вампир. Хватит сейчас Математика за
горло и вопьется в шейную артерию. Математик пытался сползти под кровать, но
ему это не удалось - кровать правым бортом была прижата к стене, а времени
вскакивать и оттаскивать ее от стены уже не оставалось. Клара застыла рядом
с левым бортом постели, как бы в приступе каталепсии или, проще говоря, в
состоянии восковой двигательной скованности. Похоже, что ее интересовало не
горло пациента и даже не мозг, вдруг съежившийся в черепной коробке. Ее, нет
сомнения, все же интересовали половые органы - глаза полу-восточной женщины
молили об откровении. Математик затих, молчали и все остальные, молчание
нарушила сама Клара:
- Владимир Георгиевич, - даванула она из себя слова с силой, словно
остатки крема для ног из давно до предела отжатого тюбика, - разрешите мне
послушать ваш рассказ о геометрии Лобачевского.
У всех отлегло от сердца. Надо же,.. так любить математику! Из Клары,
думается, мог бы вырасти большой ученый-цифровед, да только судьба
сплоховала - не подстелила под страстное влечение коврик из разноцветных
способностей с выраженным математическим уклоном. Все, как один сопереживали
лечащему врачу. Однако каверзный ум подсказывал: Клара, сильно переживая
свое собственное математическое фиаско, задумала рассчитаться с природой
женскими методами. Она явно задумала забеременеть и родить от выдающегося
математика ребеночка. Мы - пациенты мужчины - шкурой, хребтом, тестикулами
ощущали нависающую опасность. Но, ясное дело, больше всех должен страдать
математик. Вовчик словно бы чувствовал осиновый кол, вбиваемый ему в
промежность, а потому ежился и пытался спрятаться за пустые слова:
- Во-первых, в геометрии Лобачевского не существует подобных, но
неравных треугольников, поскольку треугольники равны, если их углы равны.
Как не крутись, но существует абсолютная единица длины - это отрезок,
выделенный по своим свойствам, подобно прямому углу, выделенному своими
свойствами тоже. Принято считать таким отрезком сторону треугольника с
данной суммой углов.
Клара следила за речью математика, как завороженная, а правильнее
сказать, как помешанная. Она внимала словам Вовика, не закрывая рта, покоряя
всех остальных белизной своих зубов. Язык хищника свешивался через нижнюю
губу, с него, как у змеи, находящейся в охотничьем экстазе, капала ядовитая
слюна. Явно лицо женщины чем-то напоминало и физиономию доберман-пинчера,
застывшего в ожидании бросковой команды хозяина. Но хозяин поступков Клары
пока еще сидел в ее собственной голове, и это было опасно!
Я почему-то вспомнил годы своей военной юности, когда проходил службу в
морской пехоте в Североморске: молодой лейтенант вел наш взвод из бани, где
мы только что хорошо отмылись, попарились и успели пошалить - связали
штанины кальсон лейтенанта. Теперь он вел нас по лужам заставляя печатать
шаг. Выбрав озерцо поглубже и погрязнее, он подавал зычным голосом
неотвратимую команду: "Вспышка справа!". Каждый боец проходит долгую школу
наработки условного рефлекса на такую команду: он обязан, чтобы спасти жизнь
под минометным обстрелом, молниеносным броском плюхаться наземь. Брызги
летели в стороны огромными грязными снопами. Баня давно была выбита из нас,
чистота тела и формы заплыла отвратительной грязью! Сейчас, наблюдая жадный
взгляд Клары Николаевны, я всеми фибрами души чувствовал с каким
темпераментом, азартом она бы выполнила команду математика - "Вспышка
справа! Вспышка слева! Лечь!" Однако Вовик ежился, но команд не подавал, а
продолжал лекцию:
- Известно, что сумма всякого треугольника меньше "" и может быть
сколь угодно близкой к нулю. Модель Пуанкаре подтверждает сказанное:
разность - (+ + ), где , , - углы треугольника, пропорциональна
его площади.
Клара опять сглотнула что-то важное и интимное, и облизнулась, словно
она не запоминала, а ассимилировала через органы пищеварения - не
пережевывая, не измельчая, потребляя большими порциями. В работу шли формулы
и постулаты, выдаваемые математиком. А его уже понесло от ощущения восторга
слушателей. Понятно, что теперь он читал лекцию не всем нам, а только своей
самой главной почитательнице:
- Через точку "О", не лежащую на данной прямой "а", проходит бесконечно
много прямых, не пересекающих "а" и находящихся с ней в одной плоскости...
Вовчик вел речь в экспрессивной манере - четко, ясно, благозвучно. У
него был хорошо поставленный голос. Хороший лектор завораживает,
успокаивает, вселяет надежду на то, что даже сонный воспримет всю
необходимую информацию. Мы - Димыч, Вася и я - поддались очарованию голоса
Владимира, вняли стройности постулирования геометрических начал фантазий
Лобачевского. Никто не заметил, как заснул, придавленный животворным потоком
информации. Так происходит с доверчивыми, хорошо накормленными и удобно
запеленованными грудными детьми. Особенно, если они уверенны, что грудь
матери всегда будет рядом. Грудь Вдадимира по понятным причинам нас не
интересовала. Но соски Клары - красные, нежные, отточенные, стоящие прочно и
надежно, словно часовые перед мавзолеем по бокам от входа, ведущего к вождю
и вожделению мирового пролетариата. Вовчик теперь учил только одну Клару
Николаевну, растроганную таким доверием до слез, до полной самоотдачи. А мы,
под действием вещего слова, воспринимаемого в гипнотическом автоматизме,
рисовали в убаюканном сном воображении неистощимые картины виртуального
секса. Чтобы делал человек, лиши его Бог этой одной трети обязательного
времяпровождения, сплошь сотканного из незабываемых грез и отдохновения?
Полагаю, что тогда человек превратился бы в заурядный комбайн для
двух сыновей от первого брака: один - Володя - умер во время войны, а вот
Александр выжил в той страшной кутерьме. От второго брака отца с моей
матерью появился на свет я. В честь своего первенца и меня отец назвал
Владимиром. Мать моя - татаркой из Казани - была второй женой у отца. То
был, можно сказать, в некотором роде брак по расчету. Во время войны отец
имел бронь, как классный специалист - конструктор по двигателям кораблей, да
и туберкулез его поедал изнутри, не позволял служить в армии. Его КБ
специализировалось на военном кораблестроении, а потому сотрудники с семьями
были эвакуированы из Ленинграда в Казань практически в самом начале войны.
Отец женился на моей матери, по существу, пройдя через предательство по
отношению к прежней семье - оставил больную жену с ребенком. Они застряли в
эвакуации и могли погибнуть, но спасли их родственники, вывезя оттуда. Так
что мы с братом единые по отцу, но разные по матерям. Но грех отца тянется и
за мной, потому я не пытался искать встречи с братом. Не удосужился при
жизни и отец нас представить друг другу, хотя оба мы жили в Ленинграде и
бродили по одним и тем же улицам. Отец, видимо, трусил, все опасался
чего-то, малодушничал. По-моему, он боялся смотреть в глаза прежней жене.
Чего греха-то таить теперь: первенца своего он угробил, заразив
туберкулезом, а уж как брат-Александр выкарабкался, одному Богу известно.
Мы наматывали информацию на ус, становясь невольно свидетелями
"психологического прорыва", а потому молчали, затаившись, не произнося ни
звука. Особое внимание демонстрировал Димыч - у него, видимо, был какой-то
особый кураж на счет благополучной концовки всей этой непростой истории.
- Володя, - вдруг серьезным тоном он обратился к нашему коллеге, - ты
не кексуй, а давай-ка подумаем, как нам устроить встречу с братом. Помни, он
отличный специалист по твоим медицинским делам, да и писатель к тому же
неплохой. Во всяком случае, его творческие темы никто так любопытно не
разбирает. Полагаю, что он эту "суку пушистую" - Клару я имею ввиду -
поставит на место и избавит нас от мучений разбушевавшейся ведьмы!
- Но у меня нет никаких координат брата. - отвечал Владимир. - Да и не
известно, захочет ли он со мной встречаться. Получается, как "жареный петух
клюнул" - меня клюнул, так засуетился, встречи стал искать.
- Ну, это ты, Вовчик, не по делу барабанишь. - бросились мы возражать
сообща. - Он же человек, писатель, душевед, демиург, можно сказать. Кончай
рефлексировать, давай думать, как ему сообщить о том, что ты попал в беду.
Димыч хлопнул себя по лбу, чтобы обозначить наплыв просветления:
- Ребята, все в порядке: я вспомнил о существовании одного общего
знакомого, который выведет нас на Федорова. Его-то мы и подключим. Сегодня
же буду звонить Коле Слизовскому - моему приятелю. Он близко и хорошо знает
Александра Георгиевича - зимовал как-то с ним у него на даче. Был у них
такой кураж: решили пожить "бичами" - купались, идиоты, в проруби всю осень
и зиму пока яйца не отморозили. Но были веселы, независимы и много
занимались писанием какого-то научного трактата. Полагаю, что обогревались
они не только печкой и алкоголем, но были у них там горячие пассии, которые
и скрашивали и утепляли поганую жизнь. Припоминаю даже их имена - Люси и
Света. Только не помню: у кого была какая, а, может быть, у них было полное
коммунальное хозяйство? Кто знает - ведь шизофрения и научное творчество -
это такие две закадычные подруги, что их ни ледяной водой, ни кипятком не
разольешь. Зачем же тогда разделять подруг по ночам.
Стали ждать вечерней смены медицинских сестер. У Димыча наметился
альянс, обещавший перейти в нечто сексуально-осязаемое с одной из
медицинских сестер. Назревшая симпатия должна была открыть путь к телефону в
ординаторской. Именно этим телефоном и собирался воспользоваться сердцеед.
От жизни, наполненной томительным ожиданием, родились фальшивые и
реальные сомнения. Как водится у шизиков, они переливались и выстраивались в
забавно расцвеченный калейдоскоп - прямо, по монограмме теста Люшера. Димыч
озвучивал свои видения. Ему приходилось гасить выпады товарищей научными
пояснениями - особенно много бурчал Василий. Объяснения доктора подкупали
утилитарный ум своей классической серьезностью, из чего следовал вывод:
Димыч - талантливый преподаватель, а мы - достойные ученики. Логика
педагога-мастера покоряла и обуздывала даже вспышки эпилепсии у Василия -
пролетарий становился, как шелковый. Оказывается, бушевала в нас
"трансцендентная функция" (Transcendent function). Я заметил у Димыча
страсть к двойной транскрипции, он обязательно любой термин приводил на
русский, тут же сопровождая его переводом на латынь или английский. Потом я
узнал от него же, что это симптом специфического раздвоения личности, в
котором никто не может разобраться: вроде бы ты и умный человек, но, скорее
всего, дурак. Иначе от чего же задавать мозгу двойную работу? Странно, но
Димыча нисколько не угнетала перспектива прослыть дураком - он только
смеялся над этой угрозой. Обычно людям льстит великомудрость, но для него
словно бы и не существовала тяга к славе.
Так вот: "трансцендентная функция" возникает в результате немыслимого
напряжения между сознательным и бессознательным. Она поддерживает их
объединение, являясь как бы функцией связи между противоположностями. Дальше
Димыч плел что-то вовсе несуразное и заумное: "о свидетельстве безусловной
причастности "Эго" и к тезису, и к антитезису"... Охраняя свой зыбкий ум, я
старался многое пропускать мимо ушей. Удалось понять только одно, что сама
жизнь совершенно не выносит застоя. А потому природа скопившуюся энергию
всегда стремится перевести в разряд новой объединяющей функции. Та, в свою
очередь, выводит психику за пределы конфликтующих противоположностей. Иначе
все могло войти в невыносимую психическую фазу, подобную взрыву нейтронной
бомбы. Такой взрыв возможен в индивидуальном и общественном сознании.
Кабалистика, чистейшей воды!
Только один Василий, по-моему, из всего прослушанного сделал правильный
вывод. Он вдруг серьезно произнес:
- Да, с вашими рассуждениями путь один - к негру в жопу!
Его ученой реплике вторил дружный хохот, потрясший своды нашего
пристанища - стены и потолки дома скорби. Вбежала медсестра с заряженными
шприцами, но мы уже угомонились и имитировали крепкий сон. Опытный
медперсонал обмануть невозможно: мгновение - взмах руки мастера и правая
ягодица Васиной "совести" насытилась приятным "эликсиром здоровья". Нам не
была известна концентрация медицинских препаратов. Может быть, то было
плацебо - простой дистиллят. Сестричка обвела палату внимательным взглядом и
громко, но ласково спросила:
- Ну, соколики, кому еще успокоительного?
Ответом на бестактность было гробовое молчание. Мы насыщали атмосферу
презрением к отвратительным пыткам. Собравшись с силами, мы издали
объединенный громкий звук, потрясший стены: толстушка-сестра пулей вылетела
в коридор. Василий от обиды и скорби по потерянному медицинскими работниками
милосердию зверски терзал примятый угол подушки. Но скоро лекарство
подействовало: силы оставили Василия, и он заснул.
Стены палаты мелко вибрировали, наполняя эфир святыми звуками. Мы,
способные слышать, повторяли их барабанными перепонками, формировавшими
вибрацию в стройное предложение: "Восстань, Господи, предупреди их, низложи
их. Избавь душу мою от нечестивого мечем Твоим, от людей - рукою Твоею,
Господи, от людей мира, которых удел в этой жизни, которых чрево Ты
наполняешь из сокровищниц Твоих: сыновья их сыты, и оставят остаток детям
своим" (Псалом 16: 13-14).
Все лежащие на больничных койках услышали мудрые слова, поняли их
правильно и восприняли, как команду к добропорядочной жизни. "Суд же состоит
в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет,
потому что дела их были злы" (От Иоанна 3: 19).
Шло время, телефонный контакт состоялся и мы ждали явление "спасителя"
истомленному народу. А пока, суть да дело, Клара Николаевна продолжала
терзать Вовчика разными дополнительными психологическими тестами. Следующим
после Люшер-теста была методика Германа Роршаха. Вовчик - кандидат
физико-математических наук - воспринял новые испытания, как ярко выраженное
оскорбление его развитой личности. Напряжение снял своевременным объяснением
Димыч: методика была направлена только на изучение личности, ее структуры и
неосознаваемой мотивации поступков. Ничего оскорбительного в ней не было.
Для такой сложной диагностики использовался набор чернильных пятен различной
конфигурации и цвета. Иначе говоря, по кляксам исследовался ум кандидата
наук. Вовчик считал всю эту затею шарлатанством, потому как скрытые
установки пациента, тайные побуждения, свойства характера интерпретировал
разум врача, который в личностном, моральном плане и в подошвы не годится
пациенту. Получалось так, словно яйца пытались учить даже не курицу, а
петуха! Чьи же тогда это были яйца?!
Вовчик вернулся из ординаторской "ниже травы, тише воды", губы у него
тряслись, он был на грани глубочайшего срыва. Всем показалось, что и руки на
себя наложить Математик мог даже очень просто. С математической точностью,
вычислив предварительно угол наклона и силу нажима на кровеносный сосуд, он
мог полоснуть себя лезвием бритвы по запястью. Клара, оказывается, опять
лютовала, всячески пытаясь выставить Алевтину в дурном свете. Подрывная
работа велась с одной лишь целью - дабы на фоне несостоятельности подруги
жизни открыть в затуманенном сознании Вовчика понимание собственной
значительности. Клара мечтала предстать полнейшей королевой. Все мы,
крещеные и нехристи, практически одномоментно, поняли, что Вовчика требуется
спасать самым решительным образом. Но как же ты его будешь спасать, если он
сам искал для себя Голгофу, томимый запутанными интимными переживаниями. Он
никак не желала отнестись к ухищрениям Клары с юмором. Он, видимо, с детства
застряв, сперва в математической школе для одаренных детей, затем с
шестнадцати лет в университете, на сложных, сугубо абстрактных видениях,
никак не хотел спускаться с облаков на землю. Он был склонен к глубочайшему
уходу в себя. А это, надо сказать, по теории Эрика Берне, страшнейшая
психологическая ошибка - ошибка выбора поведенческого репертуара, ведущая в
никуда.
Спасительная мысль первой посетила кондовый разум Иванова Василия
Сергеевича, охранника-расстригу, он брякнул, не таясь, не утомляя аудиторию
подготовительными словопрениями:
- Владимир Георгиевич, мать вашу так! Извините, конечно, за простоту
выражений, но сколько можно распухать бестолку, мучиться по поводу козней
врачей-сатрапов. - ляпнул он, отжавшись на локтях от поверхности постели. -
Пусть пьют кровь из ваших шейных сосудов, если вы их сделали доступными для
врага. Но зачем же лакать кровушку еще и из нас. Мы желаем знать, когда
пойдет вторая серия фильмы про Лобачевского? Наши мысли в глубоком застое -
а у вас все разговоры только о бабах и бабах!
Димыч и я по достоинству оценили психотерапевтический пассаж Василия -
это было что-то среднее между аверсивной и рациональной психотерапией, с
работой "на отвлечение", с большим подмесом "народной мудрости". И поняв,
что Вася установил события на рельсы пути, ведущего к победе, мы дружно
подхватили раскрутку психологического нажима.
- Да, правда, слов нет, какое свинство, уважаемый Владимир Георгиевич,
- попер, как на буфет, Димыч, - при всем нашем к вам добром отношении мы
вынуждены будем ходатайствовать перед администрацией больницы, чтобы вас
сняли с довольствия. В конце-то концов, должны мы расширять свой кругозор,
или вы напрочь отняли у нас это право.
Вовчик не понял подвоха, но почувствовал трагизм ситуации - когда к его
привычному горю примешается еще и отвержение товарищей по классу, то жизнь
покажется в копеечку! Мы были настолько искренними, что заподозрить игру
было невозможно. А мы вошли в роль и теперь уже не хотели останавливаться на
полпути: обида просто хлестала, фонтанировала из нас из всех. От фонтанов
можно было захлебнуться. Ясно дело, что у психов капельки эмоций быстро
переходят в Ниагарский водопад - нам просто был необходим громоотвод для
канализации притаившейся в больном разуме энергии. Думаю, еще немного, и мы
бы взялись колотить Вовчика. Он это почувствовал, кожей, черепом, задницей!
- Господа, но у меня имеются смягчающие обстоятельства. - пробовал
снять напряжение Вовчик.
- Какие, к херам, еще "смягчающие"? А потом, что это еще за "господа"?
- всех господ отменили в 17-ом году! - влепил ему практически без подготовки
Василий.
Ох, как любят у нас в народе резать правду-матку в глаза - хлебом не
корми! Мы дружно поддержали вопль, переведя его в стадию "волны народного
возмущения". Нам понравился этот вариант игры, называемой "коллективные
санкции". Кое-кто уже стал подумывать и об исправительно-трудовых лагерях -
но это, слов нет, был бы уже явный перехлест. Мы не желали возвращение к
большевизму. Все чувствовали себя коммунистами христианского толка - что-то
вроде собрания четырех апостолов грезилось нам. Вот мы все - единоверцы,
единомышленники, святые, убеленные сединами, - сидим на берегу прохладной
реки, на опушке кокосовой рощицы и едим почему-то сладкие финики. А
обезьянки свешивают с веток хвосты и удивляются, завидуют, почему у нас
финики, а у них только надоевшие кокосы.
Я почему-то вспомнил забавную теорию доктора Уильяма Эдвардса Деминга,
называемую "Вирусная теория менеджмента". Этот чудак вошел в историю как
человек предсказавший невообразимые успехи японской экономике, стучавшиеся,
по его мнению, в дверь чудного островного государства. Я уж и не помню, как
наскочил в публичной библиотеке в зале новых поступлений на маленькую
книжечку, поразившую меня. Автор начинал изложение своей теории словами из
Макиавелли: "Нет ничего более трудного, более опасного и более
неопределенного, чем пытаться установить новый порядок вещей". Сейчас мы
распекали Вовика как раз для того, чтобы установить в его голове "новый
порядок вещей". Нам казалось, что так мы можем спасти нужного для математики
человека и полноценного гражданина для общества. Вспомнились некоторые
практические параллели из книги: врачи многих эпох, делая ошибочное
предположение о природе малярии (malaria), сводили все к тому, что
заболевание происходит из-за вдыхания плохого воздуха (mal-aria), ночных
испарений. Такая ошибка была своеобразным вирусом, разъедающим клетки
теоретических представлений и практических посылок. Необходимо было убить
вирус, а не больного. Последователи теории считали, что любая проблема на
85% определяется дефектностью системы, а на 15% - работающими в ней. Отсюда
вытекал "принцип вредности", гласивший: "Если пытаться усовершенствовать
систему, состоящую из людей, машин и методов, устанавливая количественные
целевые показатели для повышения эффективности отдельных ее подсистем, то
вся система подведет там, где этого меньше всего ожидают, тогда придется
платить сполна!" Дело все в том, что в системе, включающей людей,
обязательно будут на нескольких уровнях "безголовые менеджеры", ибо их
задача - слепо трансформировать команды. Глупость превращается в вирус,
способный поглотить все успехи функционирования системы.
Получалось так, что умный по своей сущности человек - я имею ввиду
математика - будучи закованным в систему психиатрического мониторинга,
превратился в "безголового менеджера", не способного руководить собственным
поведением. Наша задача состояла в том, чтобы вернуть ему голову!
- Вовик, ты не шути с огнем, - включился я в атаку, - не доводи
аудиторию, твоих преданных слушателей до греха! Все твои беды от вирусов,
которых нужно душить на корню, в зачатке, еще в чашках Петри.
Я лихо блеснул своими знаниями в области микробиологии, сохраненные еще
со школьных лет. Тогда я занимался в биологическом кружке при университете.
Сейчас я старался говорить на том языке, который, по моему разумению, был
наиболее близок Вовчику-педагогу - "аудитория", "слушатели", "вирусы". И
наступил долгожданный инсайт:
- Коллеги, - взмолился атакуемый, - я все понял и все осознал, только
не выбрасывайте меня из машины на повороте, ибо я ваш и с вами до конца!
- Ну, а если с нами, так толкуй про свои математические интерпретации
геометрии Лобачевского и кончай сучить ножками перед Кларой! - выплеснул
оставшуюся помойку Василий на голову ученого, чуть было не ставшего
вероотступником.
Димыч, почесав пятку, буркнул свою сентенцию, украденную из Вещей
Книги: "День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание" (Псалом 18:
3).
Вовик приосанился, окрыленный доверием масс, жаждущих знаний, уселся
поудобнее на больничной койке и повел неспешную речь:
- Коллеги по несчастью, геометрия Лобачевского прежде всего изучает
свойства, так называемой, "плоскости Лобачевского", имеющей отношение к
планиметрии. Затем перебирается в стереометрию, описывая "пространство
Лобачевского". Та и другая геометрическая сущность подразумевает множество
точек, через которые проходят прямые линии, движутся фигуры, реализуются
расстояния, углы и прочее. Все эти геометрические взаимоотношения
подчиняются аксиомам Евклида, за исключением пятой - о параллельных линиях.
В 1868 году Эудженио Бельтрами заметил, что геометрия на куске плоскости
Лобачевского совпадает с геометрией на поверхности постоянной отрицательной
кривизны. Простейший ее пример - это псевдосфера.
- Стой, математик, - перебил лектора Василий, - давай пояснения: что
такое "псевдосфера", как ее представить зрительно?
- Вася, дорогой, здесь все просто - видел ты ушную воронку, конусно
расширяющуюся, которую тебе вставлял в ухо врач-отоляринголог при осмотре
слухового прохода?
Василий собрал лоб в морщины, напряг память: на лице его заиграла
радостная улыбка - свидетельство успеха поиска образа псевдосферы.
- Да, да, вспомнил! Эврика - так, кажется, кричал Архимед, выпрыгивая
из горячей ванны, где ему чуть не сварили вкрутую яйца!? - залепетал с
азартом Василий очередную скабрезность.
- Василий Сергеевич, вы несколько спутали мотивы прозрения Архимеда, но
историю все же оцениваете абсолютно верно! - внес некоторые коррективы
Владимир Георгиевич и продолжил. - Таким образом у Бельтрами геометрия
Лобачевского приобрела простой и реальный смысл. Как из рога изобилия
посыпались другие модели, иные интерпретации - Давида Гильберта, Феликса
Клейна, Анри Пуанкаре, Бернхарда Римана.
Вовик обвел всех ищущим взглядом, дабы удостовериться в том, что
рассказ понятен слушателям. И тут его взгляд скользнул по входной двери - в
проеме высилась фигура Клары Николаевны. Она ела глазами Математика так,
словно откусывала большими кусками сладкий торт, торопилась прожевать и не
успевала. Она все равно глотала, задыхаясь от спешки и темперамента. Кадык
под кожей шеи ходил ходуном, выдавая бурю чувств и разбушевавшуюся похоть. Я
понял, что у каждого свое сумасшествие. Все двуногие - шизики в той или иной
степени. Но области приложения интереса у нас разные, да и активность
реализации у одних обгоняет, у других - запаздывает. Весь мир состоит из
безумных!
Клара словно в гипнотическом трансе приблизилась к постели Математика -
черт ее знает, может быть, она скрытый вампир. Хватит сейчас Математика за
горло и вопьется в шейную артерию. Математик пытался сползти под кровать, но
ему это не удалось - кровать правым бортом была прижата к стене, а времени
вскакивать и оттаскивать ее от стены уже не оставалось. Клара застыла рядом
с левым бортом постели, как бы в приступе каталепсии или, проще говоря, в
состоянии восковой двигательной скованности. Похоже, что ее интересовало не
горло пациента и даже не мозг, вдруг съежившийся в черепной коробке. Ее, нет
сомнения, все же интересовали половые органы - глаза полу-восточной женщины
молили об откровении. Математик затих, молчали и все остальные, молчание
нарушила сама Клара:
- Владимир Георгиевич, - даванула она из себя слова с силой, словно
остатки крема для ног из давно до предела отжатого тюбика, - разрешите мне
послушать ваш рассказ о геометрии Лобачевского.
У всех отлегло от сердца. Надо же,.. так любить математику! Из Клары,
думается, мог бы вырасти большой ученый-цифровед, да только судьба
сплоховала - не подстелила под страстное влечение коврик из разноцветных
способностей с выраженным математическим уклоном. Все, как один сопереживали
лечащему врачу. Однако каверзный ум подсказывал: Клара, сильно переживая
свое собственное математическое фиаско, задумала рассчитаться с природой
женскими методами. Она явно задумала забеременеть и родить от выдающегося
математика ребеночка. Мы - пациенты мужчины - шкурой, хребтом, тестикулами
ощущали нависающую опасность. Но, ясное дело, больше всех должен страдать
математик. Вовчик словно бы чувствовал осиновый кол, вбиваемый ему в
промежность, а потому ежился и пытался спрятаться за пустые слова:
- Во-первых, в геометрии Лобачевского не существует подобных, но
неравных треугольников, поскольку треугольники равны, если их углы равны.
Как не крутись, но существует абсолютная единица длины - это отрезок,
выделенный по своим свойствам, подобно прямому углу, выделенному своими
свойствами тоже. Принято считать таким отрезком сторону треугольника с
данной суммой углов.
Клара следила за речью математика, как завороженная, а правильнее
сказать, как помешанная. Она внимала словам Вовика, не закрывая рта, покоряя
всех остальных белизной своих зубов. Язык хищника свешивался через нижнюю
губу, с него, как у змеи, находящейся в охотничьем экстазе, капала ядовитая
слюна. Явно лицо женщины чем-то напоминало и физиономию доберман-пинчера,
застывшего в ожидании бросковой команды хозяина. Но хозяин поступков Клары
пока еще сидел в ее собственной голове, и это было опасно!
Я почему-то вспомнил годы своей военной юности, когда проходил службу в
морской пехоте в Североморске: молодой лейтенант вел наш взвод из бани, где
мы только что хорошо отмылись, попарились и успели пошалить - связали
штанины кальсон лейтенанта. Теперь он вел нас по лужам заставляя печатать
шаг. Выбрав озерцо поглубже и погрязнее, он подавал зычным голосом
неотвратимую команду: "Вспышка справа!". Каждый боец проходит долгую школу
наработки условного рефлекса на такую команду: он обязан, чтобы спасти жизнь
под минометным обстрелом, молниеносным броском плюхаться наземь. Брызги
летели в стороны огромными грязными снопами. Баня давно была выбита из нас,
чистота тела и формы заплыла отвратительной грязью! Сейчас, наблюдая жадный
взгляд Клары Николаевны, я всеми фибрами души чувствовал с каким
темпераментом, азартом она бы выполнила команду математика - "Вспышка
справа! Вспышка слева! Лечь!" Однако Вовик ежился, но команд не подавал, а
продолжал лекцию:
- Известно, что сумма всякого треугольника меньше "" и может быть
сколь угодно близкой к нулю. Модель Пуанкаре подтверждает сказанное:
разность - (+ + ), где , , - углы треугольника, пропорциональна
его площади.
Клара опять сглотнула что-то важное и интимное, и облизнулась, словно
она не запоминала, а ассимилировала через органы пищеварения - не
пережевывая, не измельчая, потребляя большими порциями. В работу шли формулы
и постулаты, выдаваемые математиком. А его уже понесло от ощущения восторга
слушателей. Понятно, что теперь он читал лекцию не всем нам, а только своей
самой главной почитательнице:
- Через точку "О", не лежащую на данной прямой "а", проходит бесконечно
много прямых, не пересекающих "а" и находящихся с ней в одной плоскости...
Вовчик вел речь в экспрессивной манере - четко, ясно, благозвучно. У
него был хорошо поставленный голос. Хороший лектор завораживает,
успокаивает, вселяет надежду на то, что даже сонный воспримет всю
необходимую информацию. Мы - Димыч, Вася и я - поддались очарованию голоса
Владимира, вняли стройности постулирования геометрических начал фантазий
Лобачевского. Никто не заметил, как заснул, придавленный животворным потоком
информации. Так происходит с доверчивыми, хорошо накормленными и удобно
запеленованными грудными детьми. Особенно, если они уверенны, что грудь
матери всегда будет рядом. Грудь Вдадимира по понятным причинам нас не
интересовала. Но соски Клары - красные, нежные, отточенные, стоящие прочно и
надежно, словно часовые перед мавзолеем по бокам от входа, ведущего к вождю
и вожделению мирового пролетариата. Вовчик теперь учил только одну Клару
Николаевну, растроганную таким доверием до слез, до полной самоотдачи. А мы,
под действием вещего слова, воспринимаемого в гипнотическом автоматизме,
рисовали в убаюканном сном воображении неистощимые картины виртуального
секса. Чтобы делал человек, лиши его Бог этой одной трети обязательного
времяпровождения, сплошь сотканного из незабываемых грез и отдохновения?
Полагаю, что тогда человек превратился бы в заурядный комбайн для