Федоров Александр. Кишка

внимание приковала скорбь маленькой кошечки, сидящей на больничном заборе.
Подпадая под очарование чистого горя, не заметив, что и с чего началось, я
стал благовествовать, приближаясь в мыслях к Царствию Божию:

Серенький разум чешет бока:
буря, не буря - не знаем пока.
Люди снуют, поклонения нет.
Поза и маска - пошлый ответ.
Кошка сидит на заборе с утра,
кружит сомненьями душу она:
может покойник ее подождет?
радость заветная произойдет?
будет астрального тела исход?
Имя и тень Сатана не найдет!

Стоит ли долго говорить о том, что маленькая, беззащитная кошечка,
проявившая такую верность своему хозяину, вошла в нашу жизнь на правах
равноправного члена философско-религиозного сообщества. Понятно, что она еще
хотела побыть в одиночестве, пообщаться с квантами энергии тех пяти
человеческих душ, которые идут с земным существом по жизни и остаются за
пределами смерти. Она продолжала сидеть на столбике забора, спокойным, но
критическим взглядом оценивая суету родственников вокруг гроба.
Кошечка, естественно, не тянулась к бренному телу, теперь уже
хранившему лишь остывшее биологическое вещество - химические ингредиенты и
осколки генетической информации. Остатний "мусор" при традиционных похоронах
был бы предан земле, он превратился бы в поживу червей и микроорганизмов.
Так обычно и начинается длительный, но справедливый путь очистки биомассы от
накопившихся в течение грешной жизни коварных поломок. Не предложи Бог
именно такой путь, то все наши болезни - злокачественные и доброкачественные
процессы - заполонили бы землю несметной заразой. Она, подобно раковой
опухоли, уже давно бы поразила все живое на земле, превратив людей и
животных в носителей страшных уродств. А так, разломавшись до отдельных
аминокислот или еще более простых химических соединений, пройдя через
"промывку" святой водицей, источаемой живой материей, все эти несметные
химические цепочки, диссимилируясь и ассимилируясь в правильном,
установленном Богом порядке, возвращают себе чистейшую первозданность.
Червячков и жучков, употребивших человеческую плоть, съедят птички или рыбы,
а ими в свою очередь полакомится более крупное зверье и люди. Ничего у Бога
не пропадает зря: раз посланная на землю живая материя осуществляет свой
штатный круговорот, самоочищаясь и преобразуясь в новые веточки дерева
жизни. Вирусы и бактерии займутся утилизацией ДНК и РНК, продолжив тем самым
непростой путь преобразования генетической информации - от покойника к
живому человеку.
Женщина, зачиная новую человеческую жизнь, а затем вынашивающая
беременность и воспроизводящая на свет Божий маленького человечка, даже не
подозревает, что она передает ребенку болезни всей генетической линии
мужа-алкоголика и свои собственных предков. Но даже это мелочи по сравнению
с каверзой, транспортируемой микробами от покойника. Самая агрессивная
радиоактивность страшна не столько своим поражающим эффектом для живого
человека (он, в худшем случае, просто умрет), сколько искажением
первозданного биологического конвейера, важнейшими передаточными
шестеренками которого являются микробы. Смещение на внутриклеточном уровне,
на стадии закладки программы по синтезу ДНК и РНК, выполняемой вирусами,
живущими в организме человека - явление более опасное. Искажение поведения
микробов скажется на их взаимоотношениях даже с мертвой биомассой. А уж
ее-то на земле накопилось огромное множество. Запасы нефти и газа - это же
тоже продуценты бывшей биомассы. Искази маленький фрагментик поведения
микробов, и они натворят невидимых бед. Они перестанут выполняться
"фильтрующие функции" и примутся трансформироваться генетические поломки на
внутриклеточный уровень - прямо в хромосомный аппарат. Тогда их
взаимоотношения с клеткой эмбриона или благополучно родившегося человека
будут идти по порочному кругу.
У меня всегда вызывало сомнение правомерность оптимистических заявлений
ученых о возможной победе над хромосомными болезнями. По-моему, святой поход
медицины на раковую опухоль или СПИД, скорее всего, безуспешен, потому что
ученые ищут ответы не в том "углу" жизни. Они пытаются расковырять
первопричину в уже живущем человеке. Тогда как загадка спрятана в искажении
поведения какого-то фрагмента популяции микробов, потребляющих продукты
клеточного морфогенеза. Надо искать дефекты в самих микробах, сложившиеся в
силу каких-то причин. Если бандит попадает в социальную среду, то не среду
лечат, а отлавливаю и изолируют бандита.
Клетка человека зависима от того, какой вирус в ней поселился: вирус с
извращенным поведением, с плохими манерами будет крушить клетку-хозяйку;
нормальный вирус станет выполнять свою работу в доброкачественном режиме.
Ополоумевшие вирусы - скажем, от попадания в зону повышенной радиации,
токсического всплеска, также как и насытившиеся от покойника с раковой
опухолью, - понесут к живым способность создавать только искаженные
транскрипции. Присутствие таких фрагментов популяции микробов - как раз и
является наивысшей опасностью. По сравнению с нею, смерть нескольких людей -
пустяк, ибо речь может идти об уничтожении всей жизни на Земле, откажись
микробы действовать по правилам. Тогда на ней останутся одни лишь
сумасшедшие микробы-уроды, а простейшие и высшие существа будут уничтожены.
Примитивный хищник, как ни странно, оказывается более выносливым и
приспособленным, чем носитель высокоорганизованного интеллекта. Потому-то и
говорится в "Откровении" Святого Иоанна Богослова: "Не делайте вреда ни
земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога
нашего" (7: 3). А "печати" те - суть исполнение десяти заповедей Божьих!
Кошечка не вникала во все детали сказанного, но она имела особое
зрение, дающее ей возможность ощущать то, что не позволено видеть человеку.
Душа "Ка", "Ба", "Рен", "Имя", "Тень" - все эти субстанции были зримы ее
собственной душе и даже мозгу. Но она не хотела участвовать в мирской суете,
а ждала, когда процессия отъедет в крематорий, где над телом "хозяина" будет
куражиться электрическая энергий. Там плоть будет раскалена, искорежена,
совершит последнюю немыслимую пляску, в финале чего родится пепел!
Кошечка оставалась один на один с душами усопшего. Она-то, по данной ей
Богом способности, понимала, что не на том крематорском пепелище, а здесь в
больнице надо искать встреч с душами. Потому ее взгляд теперь тяготел к
приземистому зданию больничного морга, к корпусу, отделению, бывшему
последним пристанищем хозяина. Новым наставником и консуммантом кошечка
почему-то избрала Эйдемиллера. И она поплелась за ним по аллее, по лестнице
прямехонько в нашу палату. Кошечка улеглась в ногах на койке профессора,
безошибочно определив ее, свернулась в грустный клубочек и закрыла глаза,
полные печали. Эдуард Геральдович был тих и возвышен, словно лунное
затмение, опускающее тень на Землю по особым дням. У него впервые в жизни
появился настоящий друг, преданная и искренняя любовница, жена, дорогой
сердцу ребенок. Он понимал, что теперь его жизнь приобретает особый смысл и
наполняется наивысшей ответственностью.
Кошечка встрепенулась так же неожиданно, как и до того погрузилась в
медитацию: глаза ее - внимательные и режуще-пристальные - зеленели непростым
вниманием. Они были, скорее всего, наполнены волшебством, мистикой. Кошечка
поворачивала голову, откровенно прослеживая путь невидимого нам объекта,
потом она выгнула спину и мяукнула, словно принимая шкуркой своей спины
чье-то ласковое поглаживание. Такая игра длилась недолго: кошечка вперила
решительный взгляд, наполненный агрессией, на дверь - было понятно, что
вслед за душами ее "хозяина" теперь явилась и нечистая сила. Нежеланной
гостье, естественно, сейчас будет дан смертельный бой.
Но то был бой виртуальный - сражение воли, инстинкта, благородства и
милосердия по отношению к астральному телу совсем еще недавно близкого
человека. Теперь, даже в зазеркалье, она пыталась разобраться с обидчиками
своего хозяина. Он ушел в мир иной, но в новом измерении тоже не так-то
просто устроиться. И по ту сторону бытия есть враги, нечистая сила,
старающаяся портить новичку существование. Кошечка мобилизовала свои
природные свойства - способность принимать на себя человеческие беды и
нейтрализовать влияние вредных воздействий. Кто-то, например, думает, что
кошку впускают первой в новый дом для того, чтобы она определила присутствие
помех для жизни человека и подала ему сигнал беречься. Все оказывается не
так: кошка, входя в новый дом, делает решительную заявку полтергейсту, о
своих намерениях жить в этом доме и вести борьбу с вредностями не на жизнь,
а на смерть. Если речь идет о физических помехах, то кошка расположится как
раз в их эпицентре, и оттянет их на себя. Если нечистая сила или крысы будут
пытаться взять верх, то она объявит им решительную войну. Кошки в таком
отношении решительные и бескомпромиссные бойцы. Люди слишком мало ценят их
природные, или, правильнее сказать, Божественные свойства.
Наша новая подруга была возведена в ранг равноправного члена семьи с
присвоением имени Люси. Симпатии кошек, также как и женщин, непредсказуемы:
она выбрала для постоянного времяпровождения койку Эйдемиллера. Остальных
Люси навещала, руководствуясь только ей известному плану. Она любезно дарила
минуты "райского наслаждения", заключавшиеся в предоставлении возможности
погладить тщательно вылизанную шерстку, словно только для того, чтобы тут же
вылезать ее вторично. Люси была крайне чувствительна к микрофлоре,
оставляемой ласкающей рукой, поэтому душила ее лизоцимами, находящимися в
слюне. В особых случаях она позволяла почесать подбородок, шейку, за ухом,
но не любила, когда ей пытались массировать животик. Она предупреждала,
недовольно фыркая, что границы переступать не стоит. Да и вообще, что-то
надо оставлять только котам. Эйдемиллер даже в этом случае оставался вне
конкуренции. Скорее, здесь была не просто симпатия, но и понимание того, что
ему необходима защита в первую очередь. Одним словом, Люси любила истинных
интеллигентов, желательно еврейских кровей. Кошечка часами лежала у
профессора в ногах, вылизывая свои бока и умывая мордашку, демонстрируя
домовитость, гарантию благополучия и надежности, ровно столько, сколько
требовалось для успокоения Эйдемиллера. Под действием такого живого гипноза,
он благополучно восстановил сон. Я замечал, что с некоторых пор они оба -
кошка и человек - расслабившись, упархивали в такие далекие луга памяти, что
в них было можно встретить только благополучные времена детства. На лице
профессора застывало выражение, свойственное разве только счастливому
ребенку, беспечно транжирящему жизнь, наполненную радостью и близостью к
своим защитникам - горячо любящим родителям.
Я исподтишка наблюдал за действиями нашей новой подруги: убедившись в
том, что с Эдуардом Геральдовичем все нормально, Люси отправилась в гости к
Математику. Он тоже нуждался в ласке и психологической защите. Люси
позволяла ему себя ласкать, терпя некоторую угловатость его действий.
Свернувшись сереньким клубочкам в ногах у беспокойного пациента, она тоже
его успокаивала. И чудо свершалось - морщины и маска напряжения у брата
Владимира разгладживались. Он, немея от восторга и благодарности, выдавливал
из себя слезы умиления, отмякал душой, и через короткое время начинал сопеть
в полудреме.
Выполнив эту добрую миссию, Люси переходила на постель к брату Василию:
для "железного бойца революции" такой акт доверительного милосердия являлся
чем-то необыкновенным, выходящим за рамки его железной воли. Чувствовалось,
что единение душ состоялось, и Василий теперь готов защищать это маленькое,
теплое, доверчивое и доброе существо ценою собственной жизни. Скупая мужская
слеза обожгла щеку несгибаемого бойца, когда Люси вдруг принялась нежно
вылизывать покрытые с тыльной стороны жесткими волосиками пальцы его правой
руки, которыми он до того почесывал ей шейку. Так незаметно для себя, утопая
в восторге новой любви, имеющей платоническое воплощение, брат Василий
засыпал, осветив свое лица сиянием благодушия и нежности.
Я продолжая наблюдения за Люси, пока не почувствовал, что и она за мной
тоже ведет тщательны присмотр: что-то, видимо, ее беспокоило в моем
состоянии. Было заметно пристальное внимание, направленное и на Виктора
Ермоловича и на Александра Георгиевича. Иногда Люси, вроде бы ни с того ни с
сего, начинала беспокоиться, и поначалу ее волнение передавалось нам. Но,
когда пару раз мы понаблюдали за последующими ее действиями, то во всем
разобрались: совершенно не стесняясь присутствия мужчин Люси прыгала с
кровати и направлялась к двери нашего персонального туалета. Лапкой снизу
она тянула дверь на себя, образуя щель достаточную, чтобы в нее
протиснуться. Все становилось на свои места: даме необходимо справить нужду.
Повинюсь, скажу правду: мы на цыпочках двигались к щелочке и осторожно
припадали к амбразуре. Это, конечно, было извращением - так наблюдают за
писающими женщинами в общественных туалетах только патологические личности.
В том было что-то близкое к "визианизму", "пикацизму", если угодно, к
"копролагнии", "уралагнии". Но побороть себя мы не могли! Может быть, то
было свидетельством особого доверия к новой "хозяйке" нашей палаты. Ясно
одно: с нашей стороны то был акт очеловечивания кошечки, мы приравняли ее к
самоим себе.
Сперва, я никак не мог нащупать понятную аналогию, но скоро и такая
сложная задача мне поддалась. Вспомнилось поведение родителей ребенка
рожденного с детским церебральным параличом. Такие дети, как правило,
отстают в умственном развитии, но родители ведут себя так, словно этого не
существует. Они, не замечая того, снижают планку своих умственных запросов
ради тесного взаимопонимания с ребенком. Может быть, некоторые из них и так
думают: "Ну, да я - Бог, а моя больная дочурка - только обычный человек. В
том ничего нет зазорного. Бог же принимает и понимает нас людей".
Больше всех "зависал" в восторгах от туалетных проделок Люси поэт Витя,
но у него подобные патологические пристрастия, скорее всего, относились к
врожденным свойством - он был не в состоянии их сдерживаться полностью, он
только их минимизировал. Может быть, именно такие особенности и привели
Виктора в нашу профессию - известно, что врачи, медицинские сестры, как
правило, отличаются повышенной сексуальностью. А от великого до смешного,
как известно, - один шаг! Всепоглощающее внимание, например, к "полоролевой
идентификации" стало предметом его докторской диссертации, давно успешно
защищенной и опробованной на практике. Но шел он к ней, кропотливо собирал
материал, используя в качестве полигона собственную судьбу. Нет ничего
удивительного в том, что Витя "завис" на некоторых странностях. Правда, для
того и психику надо было иметь подходящую.
У Люси были великолепные манеры во всех отношениях. Свои бытовые дела
она справляла вполне элегантно, даже сексуально маняще, и Витя просто
балдел, наблюдая весь ритуал. Люси тем временем очередной раз раскорячилась
на кромке унитаза, свесив попку в очко и отведя хвостик назад дыбы сохранять
равновесие. Бодро журчащая по поверхности воды в глубине унитаза струйка
свидетельствовала о том, что такие манипуляции для Люси вполне привычны. Мы
быстро поняли, что хлопот с кошачьими отправлениями у нас не будет. Бог
подарил нам вариант благородного воспитания четвероного друга, максимально
уменьшающего коммунальные хлопоты. У нас появился повод вознести хвалу
Науманову, как отменному кошачьему воспитателю, но потом мы отменили такое
решение. Было ясно, что кошки практически не поддаются дрессуре, и для
выполнения какого-нибудь трюка необходимо их личное пристрастие. Просто Люси
была благородных кровей, а микробы, живущие в ней, не имели серьезных
нарушений программы поведения, как внутри, так и вне клеток.
У нас появилось новое тихое развлечение: мы ныряли под одеяло и
затихали, зорко следя за действиями Люси. Она тщательно вылизывала срамные
места, иногда прерывая туалет для того, чтобы внимательно отследить
очередное эфирное тело, попытавшееся просунуть свою дурную голову сквозь
стену в нашу палату. Сегодня Люси, осмотрев всю компанию, - при потушенном
свете кошки видят лучше, чем люди, - отправилась к Виктору, и он был вне
себя от счастья. А Люси всего лишь отдавала дань его патологическому
пристрастию. Кошки расшифровывают человека моментально. Насладив, а потом и
усыпив Виктора, Люси перебралась к брату Александру и провела с ним
некоторое время, утопая в психологическом экстазе. Чувствовалось, что здесь
шла, в основном, интеллектуальная "беседа". Этого времени было вполне
достаточно, чтобы выправить психологические вихри в больной голове еще
одного профессора медицины и оригинального писателя. Ко мне Люси сегодня не
пришла - видимо, настало какое-то ответственное время, и она, выскользнув из
палаты, деловито задрав хвост, вольным шагом направилась по длинному
коридору отделения. У Люси была масса дел на стороне, особенно ночью:
необходимо обследовать все закутки отделения, навестить палату, где провел
много времени ее бывший "хозяин", познакомиться с остальными старожилами
отделения, погонять крыс, тараканов. Да и вообще нужно изучить микроклимат
непростого коллектива, геофизические и электромагнитные поля странного
помещения, наполненного эхом стонов и криков больных, пользованных в мрачных
стенах десятками врачей в течение столь длительного времени.
Насколько я мог видеть, Люси периодически останавливалась,
принюхивалась, затем усаживалась и на несколько минут замирала, выслеживая
маршруты невидимых человеку объектов, она общалась с отделенными от бытовой
реальности силами и существами. Как воспитанная особа, Люси посчитала нужным
представиться и дежурным медицинским сестрам и санитарам. Вся наша палата
проспала крепким, здоровым сном, принесшим нам приятные сновидения и
ощущение беспредельной радости. Открыв глаза поутру, я обнаружил, что Люси
спит у меня в ногах - следовательно настал и мой черед общения с сильными
мира сего. "И скажет человек: "подлинно есть плод праведнику! итак есть Бог,
судящий на земле!" (Псалом 57: 12)
Жизнь нашего отделения наполнилась особым смыслом: практически все
больные беззаветно любили Люси. Она навещала страждущих днем или ночью,
помогая снять напряжение, боли и тяжелые думы. Показатели лечебной работы
отделения поперли в гору, и лечащие врачи не уставали радоваться. Но ближе
всех Люси была к нам - к своим первым избранникам. Нет сомнений, что
выделяла из общей массы она, прежде всего, Эйдемиллера, что оставалось для
всех загадкой. Проникнуть в эту тайну было нам не под силу. Скорее всего,
еврейские корни были роднее всего для Люси. Однако и в нашей палате и в
других комнатах проживали тоже не арийцы. Но Люси выбирала все же еврейство
именно Эйдемиллера - может быть, за то, что он никогда не стремился покидать
многострадальную отчизну? Мало ли живет в России особей женского пола,
помешанных на патриотизме! Вместе с тем, сплошь и рядом русские сучки,
иммигрировавшие со своими мужьями-евреями в Израиль, моментально
превращаются в махровых еврейских патриоток, зараженных ересью даже в
большей мере, чем истинные евреи. Но не они, слава Богу, определяют порядок
на Земле Обетованной и у нас в опороченной России. Недавно одну из таких
компаний "перевертышей" спьяну, да из-за хохлятского гонора, подстрелили
ракетой наши соседи - большие специалисты войск ПВО. Я, так полагаю, что под
руку тупиц в камуфляже подтолкнуло Проведения, наказавшее за какие-то грехи
отщепенцев. Но это только мое, сугубо личное и непросвещенное, мнение,
основанное исключительно на мистических толкованиях! Хорош был и президент
Ко-чума, игравший словами также, как малолетний ребенок спичками возле
газовой плиты.
В общем, я не претендую на оригинальность и научную обоснованность
своих выводов, но, по моему разумению, выбор Люси был, скорее, лесбийского
толка, чем мотивация обычного сексуального партнерства. Надо помнить, что
Люси в раннем возрасте была кастрирована, а потому не познала "мужчину".
Эйдемиллер, по всей вероятности, воспринимался кошечкой в ранге "близкой
подруги", с которой можно было немножечко "пошалить". Мы неоднократно
наблюдали, как наша кошечка кувыркалась у Эйдемиллера на бедрах в области
паха, порой забираясь даже к нему под одеяло. Она что-то там передирала у
него из инструментов, перекладывала справа налево. Было очевидно, что при
этом профессор "балдел" и скалил зубы изображая какую-то неповторимую
гримасу. "А он, мятежный, просит бури, как будто в буре есть покой!" Люси
явно резвилась у него в той области восторгов, откуда у стопроцентных
мужиков растет половой орган. Что было на том месте у Эйдемиллера, никто в
нашей палате не мог сказать. Ибо в туалет профессор ходил всегда в одиночку
и по выходе из него тщательно мыл руки - может быть, из-за брезгливости и
пренебрежения к чему-то маловероятному, но очевидному?
Мою уверенность в казуистике особой формы дополняли наблюдения за
поведением Виктора Ермоловича: он с трудом сдерживал агрессию, хлеставшей из
него в такие моменты. Чувства его к Эйдемиллеру, конечно, были следствием
очевидной ревности. Витя был поэтом, а значит и глубоко чувственной натурой.
Поэтическая косточка в нем была крепче, чем даже косточка в пенисе у бурого
или белого медведя, а это уже - сильнейший повод для непростых переживаний.
Люси дарила и ему внимание, но не такое теплое и доверительное, как
Эйдемиллеру! Вите приходилось очень долго уговаривать Люси войти к нему под
одеяло.
Одним словом, в нашей Кишке завелись разные микробы, наносившие
содружеству некоторый ущерб, порой отношения двух евреев, собранных в одной
палате, были на грани разрыва. Не могу понять: как они все, в таком
количестве умещаются в маленьком государстве Израиль! Но так всегда и
бывает: добро и зло соседствуют! Главное, чтобы не было перебора ни в том,
ни в другом, но это часто зависит не от простых смертных, а от предписаний
Судьбы, то есть от Бога или Дьявола. Однако: будет день - будет и пища! Не
стоит загадывать слишком далеко. Люси - простая и незатейливая кошечка четко
выполняла порученную ей Богом миссию, неся людям счастье и отдохновение.
Поэт Витя мастерски выразил общий восторг в занятном стишке.
Люси - нежна, игрива и опрятна,
в быту Felidae - весела, приятна.
Здесь хором воспевают ей хвалу.
Все дарят пищу, кров и доброту.
Люси умело сумасшедших лечит:
бодрит, уколом мозги не калечит
и вовремя, волшебный сон ведет,
лекарство мысли радостью зовет.
Поклонимся волшебной доброте,
кто подле нас, живет и в тесноте!

Некоторые сложности поначалу возникли во взаимоотношениях Люси и Клары:
кошечка быстро раскусила натуру женщины и выявила в ней страшный изъян -
нестерпимую ревность. Такое качество Люси посчитала совершенно неприемлемым
в работе врача-психиатра. Кошечка, как могла, высказала Кларе свое
просвещенное удивление: для начала она помочилась у нее на подушке. Таким
образом, она расписалась в том, что браться за сложную работу, не имея на то
морального права, нельзя. Это кощунство над профессией, над совестью,
наконец, над пациентами! Клара в свойственной ей манере - нетерпимости к
замечаниям - отвергла мягкие кошачьи назидания и была склонна вступить с
Люси в конфронтацию. Мы исподтишка наблюдали, как Люси мастерски
разворачивает свои воспитательные акции: маленький серенький комочек не
шипел, не царапался, а просто при появлении Клары в нашей палате, соскакивал
с кровати своего очередного мужчины-избранника и, вежливо задрав хвост,
выходила в коридор. Клара была вынуждена нестись вслед, ибо подозревала, что
кошечка может оставить на ее постели новые "выписанные послания". В том
заключалось лечение (гештальттерапия) строптивого пациента, пока
произведенное в мягкой форме. Но мудрость Люси, как терапевта, заключалась
не только в прямом воздействии на Клару, но и в явном косвенном эффекте.
Люси, как бы вынужденно, прерывала благотворные сеансы, ориентированные на
нас - ядро терапевтического сообщества. Такая схема рикошетом била
опять-таки по Кларе.
Брат Василий, помнится, на третий или четвертый раз объявил Кларе по
сути справедливо, но, может быть, несколько раздраженным тоном:
- Ты, сука рогатая, когда перестанешь мешать нашему лечебному инцесту с
Люси! Что тебя, падлу кривоногую, нужно обязательно по башке дубиной бить,
чтобы ты поняла: когда идет сложнейшая лечебная работа, то посторонним вход
воспрещен!
Слов нет, Василий несколько перехватил через край: у Клары были
замечательной красоты ноги, способные возбудить даже трамвай на сексуальный
подвиг, если бы тот мог сойти с рельсов и поволочиться за дамой на край
света. Но суть не в том! Термин "инцест", фиксирующий, строго говоря,
наличие половой связи между ближайшими родственниками, говорил о многом.
Было ясно, что в своем понятийно-терминологическом оснащении брат Василий -