Страница:
"собственность" все еще существует и принадлежит только ему одному. У него
не было долларов, как у его начальника, но было нечто большее - по весу, по
объему, по аккумулированному животному теплу - и он дорожил тем, чем владел
и от чего мог получать наслаждение. Он дорожил предметом своей неукротимой
страсти. Я не позавидовал бы человеку, сделавшему попытку увести из чужого
"стойла" этот самодвижущий агрегат. Иванов после свидания прилег на койку в
обнимку со своими видениями, укрылся с головой одеялом и задушевно
онанировал еще дополнительно - видимо, несколько раз. Рука у этого крепыша
была неутомима! Сколько именно было актов, мы не считали, не решаясь
вторгаться в сугубо интимную жизнь нашего собрата по несчастью, упивающегося
маленькими пододеяльными радостями.
Как-то так случилось, что "лихоманки" остальных трех пациентов не
явились на свидание, что вызвало грусть, а потом и подозрения. Шутка ли
сказать, ты страдаешь, лежа на больничной койке, от недомогания, мысленно
доводя его до фазы смерти только для того, чтобы прикинуть в красочной
форме, как будут горевать близкие, а их и нет вокруг. Никто не собирается
верещать с натугой от горя, биться головой о крышку гроба, причитать - "на
кого же ты меня покинул". Я, кстати, страшно не люблю похороны, стараюсь
всячески их избегать. Впрочем, я не люблю и свадьбы: мне кажется, что
невеста в белом очень похожа на покойницу - впору в гроб класть. А женихи,
по моим наблюдениям, все, как один, выглядят круглыми идиотами. Ну, а когда
вся эта лихая компания напьется до поросячьего визга, то начинаются нелепые
причуды - впору иконы со святыми выносить!
Наши дурехи даже не соизволили явиться на торжественную акцию -
"впускной день". Они не захотели ублажить страждущих. Погрустив, мы
насладились другими мужскими играми - задушевной беседой, которая тоже, если
ее проводить с толком, с чувством, с расстановкой, воодушевляет и
способствует поддержанию эмоционального гомеостазиса. Тут я поймал себя на
мысли, что, попав в психиатрическую лечебницу, стал часто употреблять
заумные выражения, особые словечки, каких раньше просто дичился. Видимо,
правы марксисты: форма, порой, определяет и содержание! Облака пессимизма
неожиданно разогнал Иванов - он закончил свои неотложные дела под одеялом и
появился на свет Божий, как огурец. Попросив внимания, Василий Сергеевич
прочитал нам свой стихотворный экспромт:
Мне стало ясно, что на данном отрезке времени марксизм отходил в
сторону, а на авансцену торжественно выступала мистика. Не было оснований у
Дьявола произнести язвительно: "Искушали Бога в сердце своем, требуя пищи по
душе своей, и говорили против Бога, и сказали: "может ли Бог приготовить
трапезу в пустыне?" "Трапеза" уплыла вместе с супружницами. Слов нет, очень
хотелось заглянуть хоть одним глазком в их мир, узнать, чем же это так
увлеклись наши стервы, что не прибыли на свидание. Оставили
неудовлетворенными "единственных и неповторимых", данных Богом в усладу, для
сладкого греха и в наказание. На наше счастье, человек с расстроенной
психикой быстро забывает о превратностях судьбы и о мелких бесовских
шалостях. Все пройдет, перемелется - мука останется!
Поэт всегда остается на службе - у рифмы, метафоры, аллегории. Могли ли
мы думать, что Василий Сергеевич так органично сочетает незатейливую
животную страсть с практически параллельным стихосложением, то есть с
духовным полетом. Оказывается все возможно, если очень надо и очень хочется.
Не прошло мимо наших ушей и то, что в стихотворении припрятаны тайны,
выходящие за пределы нашей информированности - что это за намеки на
"созвездие рака" (упаси нас всех от страшной болезни!), откуда взялись
"хирурги" (мы же в психиатрической, а не в хирургической клинике!), почем
стоят "клеточные" метаморфозы и прочее? Но в остальном, с учетом скорости и
условий для творчества, - совсем неплохо для охранника-шофера. Сколько же
еще талантов разбросано по бестолковой Российской земле!
Только в субботу явились к нам на свидание наши домашние "мочалки". Мы
пристально вглядывались в их лица, пытаясь прочесть донос "доброжелателя",
но следы греха не находились, и не было предлога для вящего вразумления.
Женские лица были обычные, будничные, усталые от продолжительной рабочей
недели, от постоянной нехватки денег, от уличной грязи и трамвайной
грубости. Хорошо еще, что они не приволокли с собой сопливых детишек,
которые идут навещать отца, как на цирковое представление. Их больше
интересует то, на какой кровати отец спит, что ест, на каком горшке тужится
и как выглядят ранки на ягодицах от уколов. Душевная мука родителя их не
интересует. Потом дите быстренько трескает всю подряд передачу, принесенную
тебе женой и начинает кукситься, торопиться домой.
Первой явилась к Дмитрию Александровичу жена Клавочка. Спору нет,
аппетитная попка, но очень уж сурова разговаривала она со своим ученым
супругом - словно бы наставляла его в чем-то, учила уму-разуму, требовала,
чтобы не дурил, не уходил в болезнь, быстрее возвращался домой. Но разве же
так можно? А вдруг настроения у Димыча другие - мы на второй день уже все
перешли на "ты" и откликались на сокращенно-ласкательные имена. Оно так и
было: хотелось человеку отдохнуть от семьи, поразмыслить о теориях
медицинских, восстановить душевное равновесие. Для того Димыч, как
говорится, и сменил обстановку. На работе его доставали последнее время
плотной педагогической нагрузкой и заполнением всяческих бумажек по поводу
выполняемой докторской диссертации, а человек накануне перенес, почти, как
я, страшную инфекцию. Димыч чуть-чуть коньки не отбросил. "Желтый дом" -
лучшее место для поправки здоровья, отдыха от мирских забот и всяческих
треволнений. Подумать только, здесь можно выкинуть любое коленце и никто не
удивится, не призовет к порядку. Наоборот, сестры доложат все в деталях
лечащему врачу, а те в свою очередь обсудят информацию с заведующим
отделением и постараются "расшифровать" тайные знаки, стигматы болезни,
загнанной суровыми социальными условиями глубоко в клетки.
Нам всем клеили скромную "шизуху". Но шизофрения - занятное
заболевание, способное прямо из преморбида - из скрытых предвестников, - не
считаясь со всеми стадиями течения, рвануть сразу в развернутую форму, да
такую многоцветную и молниеносную, что и знатный консилиум академиков ни
черта не разберет. Этого, видимо, Клавочка как раз и боялась, а потому
наседала на Димыча, долбила его и строила на свой женский манер. А лучше
задала бы себе вопрос: "какой смысл мужа строить, когда шизофрения -
заболевание неизлечимое". Вся надежда только на то, что ошибутся эскулапы и
поставят не тот диагноз. Естественно, повод для волнения у Клавочки имелся -
ведь у нее с Димычем был сын. А шизофрения, как правило, наследуется, если
уж не по доминантному, то есть от отца к сыну, то по рецессивному-то типу
абсолютно точно. Ее клише может открыться у внука, правнука, у соседкиного
сына - но для того, естественно, необходимы известные сопутствующие моменты.
Правда, Димыч колотил себя в грудь и стоял на своем, как Олег Кошевой и
Сергей Тюленин на допросах в фашистских застенках. Ему казалось, что он
перенес реактивный психоз, спровоцированный тяжелой инфекцией. И сейчас
тянутся за инфекцией большие хвосты в виде вычурного невроза. Все это -
остаточные явления массового избиения клеток коры головного мозга и
эндокринной системы.
Для Клавочки такая версия - тоже была спасением. Но она, хоть и
вечерний, но закончила Санитарно-гигиенический медицинский институт. Врач
"по классу рояля" - так смеялся над ней Сергеев. А от перегрузки женского
интеллекта высшим образованием толка не будет. Свербили голову сердобольной
супружницы разные коварные клинические сомнения, которые искали в
тонкостенной головке, но не находили, окончательного выхода. Ее утиный носик
склевывал сомнения, как ленивая и сварливая птица привычно подбирает зерна.
Но она, в силу ограниченности образования и клинического опыта, не умела
дифференцировать тонкие признаки, а потребляла все подряд, оптом, в
огрубленной форме - и плевелы и отборные зерна и завалявшееся, высохшее
дерьмо. Сдается мне, что ожидаемой ласки Димыч так-таки и не получил, а
только заработал головную боль на весь оставшийся вечер.
Милая, добрая Клавочка,
для тебя готова палочка.
Прекрати меня пилить! -
время жажду утолить...
Снова демон разыгрался,
куража чуток остался.
Кобелиное пристрастье
разворачивает снасти...
Все!!!
Снимай трусы мгновенно
и веди себя примерно,
поощряй мою мечту -
Льва заманим в Пустоту!
Можно было бы все снять скромной выпивкой, но кто же в доме скорби
принимает алкоголь. Так нам казалось тогда, ведь мы еще не до конца
огляделись! Здесь успокаиваются транквилизаторами, да строгим постельным
режимом. Медицинские сестры не вступают с психами в близкие отношения, а
потому спиртиком разжиться на халяву практически невозможно. Тот прощальный
истерический поцелуй, вмазанный Клавочкой в зовущие губы мужа, больше
походил на пощечину, чем даже на обрывок ласки. Расставание получилось
чем-то средним между коитусом-интерруптус, то есть прерванным на самом
интересном месте, и прощанием двух боксеров на ринге после защиты обоюдной
"ничьей". От таких прощаний прямой путь в отделение неврозов, работа
которого лучше всего организована в институте психиатрии имени Бехтерева под
руководством профессора Бориса Дмитриевича Карвасарского. Димыч явно
грустил, и это томное чувство перелилось у него в стихотворные строки.
Нет слов, в стихах, на мой вкус, излишне интеллигентских, было зримо
слияние иносказательной анатомии и вычурной психологии, места же для голой
физиологии практически не осталось. А это большой проигрыш для истинного
поэта - поэзия должна уносить в ирриальный мир. Поэт не может толкаться
заодно с кричащими торговками на базаре жизни, ему нет дела до народа, то
есть - до соли земли! Но Димыч, горемычный, не совершенствовал стих, а тихо
лил слезы и методично бился головой о стену. А в окно заглядывала желтая
осень, накрапывал нежный дождь и птицы готовились к дальнему перелету на
иностранный Юг. "Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуия" (Псалом 150: 6).
Вторым ушел "на задание" математик Вовик - так мы его окликали, и он
отзывался без обид. Прилетела к нему птаха легкая и звонкая, как журчание
весеннего ручейка. Была Алевтина его гражданской женой. Вовик находился в
состоянии затянувшегося развода со своей прежней супружницей, не
удовлетворившей однажды его математико-постельные запросы. Он почему-то
попытался во время полового акта извлечь из нее корень, и она это скоро
заметила. Дисгармония и подвигнула покорителя точных наук на контакт с
молоденькой аспиранткой, которую терзали не только математические формулы,
но и плотские чувства. Теперь молодая женщина извлекала из него куб.
Университетское образование всегда, во все века, во всех городах и странах,
способствовало разврату. Попадая в орбиту университетской вседозволенности,
как мужчины, так и женщины, студенты и преподаватели, приобретали навык
исключительно полигамного или раскованного технически существования. Времена
Михаила Васильевича Ломоносова прошли, хотя университет его имени в
Санкт-Петербурге и остался. Некому было теперь хранить верность своей немке
- в том числе и на кафедре немецкого языка. Там, на всех факультетах,
происходило смешение народов, селекция многоверстного генофонда. А
верстателями новой биологии были алкающие знания современные оболтусы, среди
которых, вестимо, мелькали и одаренные личности. Одной из таких "надежд
отечества" был доцент Владимир Георгиевич Федоров - на первую половину
татарин, на вторую - русский.
Молодость всегда стремится ломать преграды. Алевтина, несмотря на
хрупкость конституции, была "лихая девчонка". Их встреча была бурной: Вовик
пытался остановиться у ворот геометрии Лобачевского, но Алевтина,
зажмурившись от восторга общения с "отголоском" интеллекта, все же
изловчилась и ввергла нашего математика в пучину порока. Она основательно и
страстно владела "твердым телом" своего научного руководителя, старшего
товарища, минимум пятнадцать минут, которые, как они оба потом выразилась,
показались любовникам вечностью. Молодость же поволокла стареющего мастера
размножения цифр к вершинам плотского вопля с такой бешеной силой, что
психика его была поколеблена, а позы менялись. Бином Ньютона вышибла из
головы математика простенькая аллегория "наездницы", мечущей на скаку стрелы
безумия, искры рубиновых грез и мелкий генетический сор, всегда летящий
из-под копыт бешено скачущей амазонки. Университет - это великое учебное
заведение, но глядя на сегодняшнего его ректора - к слову сказать, женщину
по внешнему облику, - я лично никак не могу себе представить ее "житейскую
мудрость"!
Мы на всякий случай отвлекли дежурную медицинскую сестру некоторыми
разновидностями агравации, возможности которой у косящих под психа,
практически, всегда безграничны. Доверчивая дева в белом халате, четко
оформляющем стройные линии ее тела, в изящной шапочке, украшенной красным
крестиком, оставила влюбленных в покое в комнатке для встреч. Нестройный хор
подвываний и игривого говорка, всегда присутствующего в атмосфере отделения
психиатрической больницы, маскировал отдельный вопли влюбленных. Сложной
музыке нашей "капеллы" не хватало лишь католического органа. Но на помощь
пришли иные охотники до звуковых восторгов. Кто-то из больных заиграл на
губной гармонике, а другой ударил по тумбочке, как по барабану.
Множественные, методичные контакты бесчувственных к боли голов с дверями
палат с внутренней стороны дополняли гармонию, выводя ее на уровень
аранжировки под народные инструменты. Как удавалось двум слившимся в экстазе
математикам выдерживать функциональный ритм в такой звуковой какофонии,
трудно даже себе представить. Там, напротив окна с грязными стеклами, у
исписанной похабщиной ящеричного цвета стены притулился скромный, до
основания раздолбанный диванчик. На нем-то и происходили скорые соития с
пришелицами из мира здоровья в стан психического неблагополучия. Алевтина в
прямом и переносном смыслах оказалась на высоте!
Вовик вернулся в палату с тихой улыбкой, мелькавшей на выглаженном
чувственными трудами лице. Трудно было определить, где она зарождалась и
куда убегала, - губы-то были бледными и слегка вздрагивали. А в отрешенном
взгляде все еще теплился особый блеск, отдающий сумасшедшинкой. От
основательно согбенной фигуры - словно из тела вытащили позвоночник, а
оставили лишь связочный аппарат, - веяло аморфностью, умиротворением, руки,
отяжеленные большим пакетом с фруктами, слегка подрагивали. Он выглядел
каким-то ни от мира сего человеком. Глядя на него, я почему-то вспомнил
орфографический афоризм, которым неоднократно тешила нас в школе
преподаватель русского языка и литературы Наталья Владимировна Дубровина -
замечательный педагог и нежнейшей души человек - пусть земля ей будет пухом!
Вот он: "Шел дождь и два студента: один в пальто, другой - в университет".
Вовик сейчас походил на того самого "студента" без мозгов, без компаса, без
ориентации в пространстве и во времени: он шел и "в пальто", и "в
университет" одновременно, не замечая дождя. Формально Вовик присутствовал в
реальности, но имманентно, то есть внутренне, он находился в ином измерении.
Видимо, так выглядит правоверный мусульманин, творящий Зикр - молитвенную
память о Боге, повторяемую бессчетное число раз. Нет, нет! Я оговорился.
Ошибочка вышла. Скорее, на трансцендентном уровне кто-то вел подсчет числа
особых молитв. Давно известно, что мистическими свойствами обладают цифры,
стоящие в особом ряду - 3, 7, 15, 50, 70, 1000. Вовик, скорее всего, уже
перешагнул через 70-тый рубеж, но задумал достичь и цифры 1000. Ведь он был
математиком и "цифру" чувствовал по особому, не как все остальные люди! Это
означало, что Вовика трогать, отвлекать нельзя. Надо учитывать, что зикр -
это мечь, которым правоверный грозит своим врагам. Вовик грозил не Алевтине,
конечно. Он отпугивал возможного врага - покуситетля на его "единственную и
неповторимую". По домыслам мистиков, зикр - первый шаг на пути к любви,
любви особой, Божественной!
Сильное чувство, всегда возникающие по воле Бога, видимо, разбудило в
математической голове биологические ассоциации. Такие вещие думы занимали
Вовика до глубокой ночи: математик прикусил язык до крови, и было видно, как
пар валил от его головы, занятой напряженными размышлениями. Я наблюдал за
ним скрытно и почему-то вспоминал старую байку про головной убор красных
конников, называемый "буденовкой". Один хохмач спрашивает у другого: "Зачем
на буденовке сверху образована высокая пипка?" Ответ: "Это для того сделано,
чтобы пар выходил из мозгов, когда большевистский конник думает". Что-то
подобное сейчас творилось с Вовиком, только вместо буденовки над его больной
головой светился ярчайший нимб.
Теоретик не произносил ни единого слова весь вечер и ночь, но при этом
не смыкал глаз. Только на следующий день, поздно вечером, уже после отбоя,
Вовик раскололся, очаровав нас заманчивой теорией сакраментального значения.
Жаль, что этот полет мысли, совмещенной с чувством, состоялся так поздно -
не вчера вечером, а только сегодня. Поспеши Вовик с оформлением своего
научного багажа, и нас бы встретила распахнутыми объятиями творческого
восторга незабываемая ночь уже на сутки раньше. Ночь изысканных мук
творчества и изящных интеллектуальных откровений, равным им может быть
только бескорыстная, пламенная любовь к Богу. Вспомнились древние персидские
стихи - творение суфий: "Я не существую, но все зло от меня; не существует
ничего, кроме Тебя, но все благое от Тебя". Стихи, естественно, обращались к
Богу! Конечно, лучше всего они звучали на персидском, а не на русском.
Арабские языки больше подходят к стихам мусульманских мистиков, нежели язык
православных народов, но заимствовать вековую мудрость имеет смысл из любой
копилки.
А пока, ничего не ведая об открытие математика, мы продолжали блудить,
иначе говоря, толочь воду в ступе. Уже наступило воскресенье и, пока суть да
дело, на встречу со своей "Соней-Сонечкой" пошел повторно Василий. Надо
сказать, что тяготение к крупным формам - это косвенный признак не
шизофрении, а надвигающейся эпилепсии. Иванов был предупрежден: не делать
попыток использовать прелестный диванчик в комнате свиданий в качестве ложа
для кратковременного пребывания. Ясно, что никакие казенные пружины не
способны выдержать тело бегемота, пуст даже женского пола. Вася только
многозначительно хмыкнул в ответ на наши предупреждения и сделал
многозначительный, успокаивающий жест. У него, оказывается, был свой метод,
для которого диванчики были не нужны. Поза "коровы", как говорят французы
"аляваш", - вот она мечта простолюдина, страдающего эпилепсией. Вася
отдавался страсти, крепко стиснув зубы, ну а его партнерша никогда и не была
настоящим партнером - она была вечной молчальницей в сексе. Ее только
забавляла страсть "суженного", но не увлекала и не вела в неведомое.
Удивительно милое сочетание: настоящий славянский корень, крепыш и
мордовская задница необозримых масштабов. Но сказано мудрыми: "Любовь зла -
полюбишь и козла"!
Моя несравненная явилась поближе к вечеру - у нее было "много работы по
дому". Надо сказать, что до сих пор мы живем с ней как бы врозь - по разным
квартирам, детей не имеем. Мой брак со Светланой - четвертый из
зарегистрированных и восемнадцатый из свободных содружеств. Прочие
мимолетные связи я не засчитываю. Каждый раз, пытаясь подбить бухгалтерию
мимолетных связей, я сбивался на трудно воспроизводимой цифре. Но брать
слишком много на себя не хочется, а маскировать грехи, ссылаясь на
беспамятство, - это не в моих правилах. С детства, точнее с юных лет, мне
нравилось в сексе амплуа "большого демократа", женщину я воспринимаю
планетарно, как философ-чертежник. С ее помощью я очерчивал вселенную моего
мировозрения. Что-то, подобное главному герою знаменитого произведения
Сент-Экзюпери "Маленький принц", творилось со мной. Для меня главное, чтобы
всегда чувствовался "прямой угол" в моих желаниях. Если прямой угол не
желает устанавливаться, то есть из него выпадает пружинящая биссектриса, то
я отступаю от объекта внимания моментально. Для Маленького принца такой
биссектрисой была мысль аутиста, сконцентрированная на образе розы с шипами.
Это его дело! Для меня все приобретало планетарно-чертежный масштаб. Но при
том при всем, я всегда стремился разобраться: "Кто вы доктор Зорге"?
Почему-то со школьной скамьи у меня в голове застрял термин -
"амблистома". Слово происходило от греческого: amblys (тупой) + stoma (рот).
Я с детства увлекался биологией - не знаю, почему я не сделал ее своей
специальностью? Впрочем, скорее всего потому, что мне нравилось зарисовывать
биологические объекты. И первичным было все же рисование, как таковое, а
потом уже следовали мудрости биологические. Понятия и функции в моих
представлениях с возрастом поменялись местами, склонив головы перед такими
реальностями, как заработок, - тогда я и подался в художники.
Но не буду отвлекаться. Женщин я делю на две категории: во-первых,
амблистомы, то есть тупо пожирающих свободу мужчины - существа
противоположного пола; во-вторых, аксолотли, являющиеся личиночной формой
амблистомы. Такой объект нежнее, утонченнее, грацильнее, но тоже отлично
впивающийся в печень, мозг, душу. Для меня предпочтительнее экземпляры
второго вида: они - формы, тоже способны к совокуплению и размножению, но в
них менее выражена акулья пожирающая активность. Аксолотль превращается в
амблистому только под действием неблагоприятных условий, например, при
недостатке денег, то есть средств, обеспечивающих приличные условия
существования. Но и из такого положения имеется цивилизованный выход: не
надо общаться или покушаться на бесприданниц. Иначе говоря, я предпочитаю
общаться с "самостоятельными женщинами", а не с никчемными приживалками.
Впрочем, если уж быть до конца правдивым, с детства я всегда страдал
из-за своей невнимательности и рассеянности - я мог моментально
зафиксироваться на какой-то одной детали, упустив весь образ. Например, я
спотыкался на невнимательности к обязанностям учить уроки, вежливо отвечать
преподавателю в школе, вовремя сдавать домашнее сочинение по литературе,
застегивать пальто на все пуговицы и ширинку после облегчения. Все это для
меня превращалось в повод для игнорирования бытия, как такового, только
потому, что я, скажем, увлекся книгой о рыцарях круглого стола. Тенденция
перешла в привычку, а отдельные привычки в совокупности сформировали
характер. Свой характер, честно говоря, я не могу назвать "сахарным".
Сложный я человек, в том числе и в сексе: вечно мне что-то мешает, может
быть, как танцору, мешает нечто. Не в том смысле, конечно, что мне яйца
некуда деть, или я боюсь их прищемить ненароком. А потому, что они меня
беспокоят, сублимируя похоть в фантазии, которые и не каждая женщина берется
удовлетворить, особенно на людях, например, в танце. Кстати, лично я
танцевать никогда не умел и просто прилеплялся пластырем к своей партнерше,
продолжая двигаться, не чувствуя ритма.
Иногда мои мужские ассоциации относительно женщин смещались к другому
термину из неживой природы: амблигоний - от греческого amblys (тупой) +
gonia (угол) - это минерал, содержащий фторофосфат лития и алюминия, он
бывает белого или бледно-зеленого цвета. Ясно дело, что каменная аллегория
выпрыгнула из памяти, подталкиваемая моей природной скромностью: ценная руда
для извлечение лития - не лучшая рекомендация человеческому характеру и я
это осознаю. Однако моя каменная эмоциональная тупость порой раздражала всех
и вся, провоцируя безумие. Вот так: осознаю и маюсь, не меняюсь но осознаю,
медленно продвигаясь по руслу жизни.
Я долгое время упивался собственным аутизмом, то есть склонностью к
одиночеству, закрытости чувств, замкнутости внутреннего мира. Не хотел я до
определенного возраста впускать туда и представительниц противоположного
не было долларов, как у его начальника, но было нечто большее - по весу, по
объему, по аккумулированному животному теплу - и он дорожил тем, чем владел
и от чего мог получать наслаждение. Он дорожил предметом своей неукротимой
страсти. Я не позавидовал бы человеку, сделавшему попытку увести из чужого
"стойла" этот самодвижущий агрегат. Иванов после свидания прилег на койку в
обнимку со своими видениями, укрылся с головой одеялом и задушевно
онанировал еще дополнительно - видимо, несколько раз. Рука у этого крепыша
была неутомима! Сколько именно было актов, мы не считали, не решаясь
вторгаться в сугубо интимную жизнь нашего собрата по несчастью, упивающегося
маленькими пододеяльными радостями.
Как-то так случилось, что "лихоманки" остальных трех пациентов не
явились на свидание, что вызвало грусть, а потом и подозрения. Шутка ли
сказать, ты страдаешь, лежа на больничной койке, от недомогания, мысленно
доводя его до фазы смерти только для того, чтобы прикинуть в красочной
форме, как будут горевать близкие, а их и нет вокруг. Никто не собирается
верещать с натугой от горя, биться головой о крышку гроба, причитать - "на
кого же ты меня покинул". Я, кстати, страшно не люблю похороны, стараюсь
всячески их избегать. Впрочем, я не люблю и свадьбы: мне кажется, что
невеста в белом очень похожа на покойницу - впору в гроб класть. А женихи,
по моим наблюдениям, все, как один, выглядят круглыми идиотами. Ну, а когда
вся эта лихая компания напьется до поросячьего визга, то начинаются нелепые
причуды - впору иконы со святыми выносить!
Наши дурехи даже не соизволили явиться на торжественную акцию -
"впускной день". Они не захотели ублажить страждущих. Погрустив, мы
насладились другими мужскими играми - задушевной беседой, которая тоже, если
ее проводить с толком, с чувством, с расстановкой, воодушевляет и
способствует поддержанию эмоционального гомеостазиса. Тут я поймал себя на
мысли, что, попав в психиатрическую лечебницу, стал часто употреблять
заумные выражения, особые словечки, каких раньше просто дичился. Видимо,
правы марксисты: форма, порой, определяет и содержание! Облака пессимизма
неожиданно разогнал Иванов - он закончил свои неотложные дела под одеялом и
появился на свет Божий, как огурец. Попросив внимания, Василий Сергеевич
прочитал нам свой стихотворный экспромт:
Простые откровения | но мой "интеграл" - металл! |
не портят вдохновения. | Пришел искушения зов - |
Но слезы любимой - | и "якорь" к подъему готов. |
взорвут, словно миной. | Луч бьет из созвездия рака: |
Удара, интриги ждешь, | в клетках возникла драка. |
сердце напалмом жжешь. | Кто победит не знаю - |
Моя несравненная Соня - | в дебри наук не влезаю. |
страсти мужской погоня. | Уверен: все образуется скоро, |
Я для нее еще ребенок, | в хирургах - моя опора! |
не вылезший из пеленок: | Жизнь расцветет, как в Раю, |
лицом худ и телом мал, | Я песнь соловьем запою! |
Мне стало ясно, что на данном отрезке времени марксизм отходил в
сторону, а на авансцену торжественно выступала мистика. Не было оснований у
Дьявола произнести язвительно: "Искушали Бога в сердце своем, требуя пищи по
душе своей, и говорили против Бога, и сказали: "может ли Бог приготовить
трапезу в пустыне?" "Трапеза" уплыла вместе с супружницами. Слов нет, очень
хотелось заглянуть хоть одним глазком в их мир, узнать, чем же это так
увлеклись наши стервы, что не прибыли на свидание. Оставили
неудовлетворенными "единственных и неповторимых", данных Богом в усладу, для
сладкого греха и в наказание. На наше счастье, человек с расстроенной
психикой быстро забывает о превратностях судьбы и о мелких бесовских
шалостях. Все пройдет, перемелется - мука останется!
Поэт всегда остается на службе - у рифмы, метафоры, аллегории. Могли ли
мы думать, что Василий Сергеевич так органично сочетает незатейливую
животную страсть с практически параллельным стихосложением, то есть с
духовным полетом. Оказывается все возможно, если очень надо и очень хочется.
Не прошло мимо наших ушей и то, что в стихотворении припрятаны тайны,
выходящие за пределы нашей информированности - что это за намеки на
"созвездие рака" (упаси нас всех от страшной болезни!), откуда взялись
"хирурги" (мы же в психиатрической, а не в хирургической клинике!), почем
стоят "клеточные" метаморфозы и прочее? Но в остальном, с учетом скорости и
условий для творчества, - совсем неплохо для охранника-шофера. Сколько же
еще талантов разбросано по бестолковой Российской земле!
Только в субботу явились к нам на свидание наши домашние "мочалки". Мы
пристально вглядывались в их лица, пытаясь прочесть донос "доброжелателя",
но следы греха не находились, и не было предлога для вящего вразумления.
Женские лица были обычные, будничные, усталые от продолжительной рабочей
недели, от постоянной нехватки денег, от уличной грязи и трамвайной
грубости. Хорошо еще, что они не приволокли с собой сопливых детишек,
которые идут навещать отца, как на цирковое представление. Их больше
интересует то, на какой кровати отец спит, что ест, на каком горшке тужится
и как выглядят ранки на ягодицах от уколов. Душевная мука родителя их не
интересует. Потом дите быстренько трескает всю подряд передачу, принесенную
тебе женой и начинает кукситься, торопиться домой.
Первой явилась к Дмитрию Александровичу жена Клавочка. Спору нет,
аппетитная попка, но очень уж сурова разговаривала она со своим ученым
супругом - словно бы наставляла его в чем-то, учила уму-разуму, требовала,
чтобы не дурил, не уходил в болезнь, быстрее возвращался домой. Но разве же
так можно? А вдруг настроения у Димыча другие - мы на второй день уже все
перешли на "ты" и откликались на сокращенно-ласкательные имена. Оно так и
было: хотелось человеку отдохнуть от семьи, поразмыслить о теориях
медицинских, восстановить душевное равновесие. Для того Димыч, как
говорится, и сменил обстановку. На работе его доставали последнее время
плотной педагогической нагрузкой и заполнением всяческих бумажек по поводу
выполняемой докторской диссертации, а человек накануне перенес, почти, как
я, страшную инфекцию. Димыч чуть-чуть коньки не отбросил. "Желтый дом" -
лучшее место для поправки здоровья, отдыха от мирских забот и всяческих
треволнений. Подумать только, здесь можно выкинуть любое коленце и никто не
удивится, не призовет к порядку. Наоборот, сестры доложат все в деталях
лечащему врачу, а те в свою очередь обсудят информацию с заведующим
отделением и постараются "расшифровать" тайные знаки, стигматы болезни,
загнанной суровыми социальными условиями глубоко в клетки.
Нам всем клеили скромную "шизуху". Но шизофрения - занятное
заболевание, способное прямо из преморбида - из скрытых предвестников, - не
считаясь со всеми стадиями течения, рвануть сразу в развернутую форму, да
такую многоцветную и молниеносную, что и знатный консилиум академиков ни
черта не разберет. Этого, видимо, Клавочка как раз и боялась, а потому
наседала на Димыча, долбила его и строила на свой женский манер. А лучше
задала бы себе вопрос: "какой смысл мужа строить, когда шизофрения -
заболевание неизлечимое". Вся надежда только на то, что ошибутся эскулапы и
поставят не тот диагноз. Естественно, повод для волнения у Клавочки имелся -
ведь у нее с Димычем был сын. А шизофрения, как правило, наследуется, если
уж не по доминантному, то есть от отца к сыну, то по рецессивному-то типу
абсолютно точно. Ее клише может открыться у внука, правнука, у соседкиного
сына - но для того, естественно, необходимы известные сопутствующие моменты.
Правда, Димыч колотил себя в грудь и стоял на своем, как Олег Кошевой и
Сергей Тюленин на допросах в фашистских застенках. Ему казалось, что он
перенес реактивный психоз, спровоцированный тяжелой инфекцией. И сейчас
тянутся за инфекцией большие хвосты в виде вычурного невроза. Все это -
остаточные явления массового избиения клеток коры головного мозга и
эндокринной системы.
Для Клавочки такая версия - тоже была спасением. Но она, хоть и
вечерний, но закончила Санитарно-гигиенический медицинский институт. Врач
"по классу рояля" - так смеялся над ней Сергеев. А от перегрузки женского
интеллекта высшим образованием толка не будет. Свербили голову сердобольной
супружницы разные коварные клинические сомнения, которые искали в
тонкостенной головке, но не находили, окончательного выхода. Ее утиный носик
склевывал сомнения, как ленивая и сварливая птица привычно подбирает зерна.
Но она, в силу ограниченности образования и клинического опыта, не умела
дифференцировать тонкие признаки, а потребляла все подряд, оптом, в
огрубленной форме - и плевелы и отборные зерна и завалявшееся, высохшее
дерьмо. Сдается мне, что ожидаемой ласки Димыч так-таки и не получил, а
только заработал головную боль на весь оставшийся вечер.
Милая, добрая Клавочка,
для тебя готова палочка.
Прекрати меня пилить! -
время жажду утолить...
Снова демон разыгрался,
куража чуток остался.
Кобелиное пристрастье
разворачивает снасти...
Все!!!
Снимай трусы мгновенно
и веди себя примерно,
поощряй мою мечту -
Льва заманим в Пустоту!
Можно было бы все снять скромной выпивкой, но кто же в доме скорби
принимает алкоголь. Так нам казалось тогда, ведь мы еще не до конца
огляделись! Здесь успокаиваются транквилизаторами, да строгим постельным
режимом. Медицинские сестры не вступают с психами в близкие отношения, а
потому спиртиком разжиться на халяву практически невозможно. Тот прощальный
истерический поцелуй, вмазанный Клавочкой в зовущие губы мужа, больше
походил на пощечину, чем даже на обрывок ласки. Расставание получилось
чем-то средним между коитусом-интерруптус, то есть прерванным на самом
интересном месте, и прощанием двух боксеров на ринге после защиты обоюдной
"ничьей". От таких прощаний прямой путь в отделение неврозов, работа
которого лучше всего организована в институте психиатрии имени Бехтерева под
руководством профессора Бориса Дмитриевича Карвасарского. Димыч явно
грустил, и это томное чувство перелилось у него в стихотворные строки.
Нет слов, в стихах, на мой вкус, излишне интеллигентских, было зримо
слияние иносказательной анатомии и вычурной психологии, места же для голой
физиологии практически не осталось. А это большой проигрыш для истинного
поэта - поэзия должна уносить в ирриальный мир. Поэт не может толкаться
заодно с кричащими торговками на базаре жизни, ему нет дела до народа, то
есть - до соли земли! Но Димыч, горемычный, не совершенствовал стих, а тихо
лил слезы и методично бился головой о стену. А в окно заглядывала желтая
осень, накрапывал нежный дождь и птицы готовились к дальнему перелету на
иностранный Юг. "Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуия" (Псалом 150: 6).
Вторым ушел "на задание" математик Вовик - так мы его окликали, и он
отзывался без обид. Прилетела к нему птаха легкая и звонкая, как журчание
весеннего ручейка. Была Алевтина его гражданской женой. Вовик находился в
состоянии затянувшегося развода со своей прежней супружницей, не
удовлетворившей однажды его математико-постельные запросы. Он почему-то
попытался во время полового акта извлечь из нее корень, и она это скоро
заметила. Дисгармония и подвигнула покорителя точных наук на контакт с
молоденькой аспиранткой, которую терзали не только математические формулы,
но и плотские чувства. Теперь молодая женщина извлекала из него куб.
Университетское образование всегда, во все века, во всех городах и странах,
способствовало разврату. Попадая в орбиту университетской вседозволенности,
как мужчины, так и женщины, студенты и преподаватели, приобретали навык
исключительно полигамного или раскованного технически существования. Времена
Михаила Васильевича Ломоносова прошли, хотя университет его имени в
Санкт-Петербурге и остался. Некому было теперь хранить верность своей немке
- в том числе и на кафедре немецкого языка. Там, на всех факультетах,
происходило смешение народов, селекция многоверстного генофонда. А
верстателями новой биологии были алкающие знания современные оболтусы, среди
которых, вестимо, мелькали и одаренные личности. Одной из таких "надежд
отечества" был доцент Владимир Георгиевич Федоров - на первую половину
татарин, на вторую - русский.
Молодость всегда стремится ломать преграды. Алевтина, несмотря на
хрупкость конституции, была "лихая девчонка". Их встреча была бурной: Вовик
пытался остановиться у ворот геометрии Лобачевского, но Алевтина,
зажмурившись от восторга общения с "отголоском" интеллекта, все же
изловчилась и ввергла нашего математика в пучину порока. Она основательно и
страстно владела "твердым телом" своего научного руководителя, старшего
товарища, минимум пятнадцать минут, которые, как они оба потом выразилась,
показались любовникам вечностью. Молодость же поволокла стареющего мастера
размножения цифр к вершинам плотского вопля с такой бешеной силой, что
психика его была поколеблена, а позы менялись. Бином Ньютона вышибла из
головы математика простенькая аллегория "наездницы", мечущей на скаку стрелы
безумия, искры рубиновых грез и мелкий генетический сор, всегда летящий
из-под копыт бешено скачущей амазонки. Университет - это великое учебное
заведение, но глядя на сегодняшнего его ректора - к слову сказать, женщину
по внешнему облику, - я лично никак не могу себе представить ее "житейскую
мудрость"!
Мы на всякий случай отвлекли дежурную медицинскую сестру некоторыми
разновидностями агравации, возможности которой у косящих под психа,
практически, всегда безграничны. Доверчивая дева в белом халате, четко
оформляющем стройные линии ее тела, в изящной шапочке, украшенной красным
крестиком, оставила влюбленных в покое в комнатке для встреч. Нестройный хор
подвываний и игривого говорка, всегда присутствующего в атмосфере отделения
психиатрической больницы, маскировал отдельный вопли влюбленных. Сложной
музыке нашей "капеллы" не хватало лишь католического органа. Но на помощь
пришли иные охотники до звуковых восторгов. Кто-то из больных заиграл на
губной гармонике, а другой ударил по тумбочке, как по барабану.
Множественные, методичные контакты бесчувственных к боли голов с дверями
палат с внутренней стороны дополняли гармонию, выводя ее на уровень
аранжировки под народные инструменты. Как удавалось двум слившимся в экстазе
математикам выдерживать функциональный ритм в такой звуковой какофонии,
трудно даже себе представить. Там, напротив окна с грязными стеклами, у
исписанной похабщиной ящеричного цвета стены притулился скромный, до
основания раздолбанный диванчик. На нем-то и происходили скорые соития с
пришелицами из мира здоровья в стан психического неблагополучия. Алевтина в
прямом и переносном смыслах оказалась на высоте!
Вовик вернулся в палату с тихой улыбкой, мелькавшей на выглаженном
чувственными трудами лице. Трудно было определить, где она зарождалась и
куда убегала, - губы-то были бледными и слегка вздрагивали. А в отрешенном
взгляде все еще теплился особый блеск, отдающий сумасшедшинкой. От
основательно согбенной фигуры - словно из тела вытащили позвоночник, а
оставили лишь связочный аппарат, - веяло аморфностью, умиротворением, руки,
отяжеленные большим пакетом с фруктами, слегка подрагивали. Он выглядел
каким-то ни от мира сего человеком. Глядя на него, я почему-то вспомнил
орфографический афоризм, которым неоднократно тешила нас в школе
преподаватель русского языка и литературы Наталья Владимировна Дубровина -
замечательный педагог и нежнейшей души человек - пусть земля ей будет пухом!
Вот он: "Шел дождь и два студента: один в пальто, другой - в университет".
Вовик сейчас походил на того самого "студента" без мозгов, без компаса, без
ориентации в пространстве и во времени: он шел и "в пальто", и "в
университет" одновременно, не замечая дождя. Формально Вовик присутствовал в
реальности, но имманентно, то есть внутренне, он находился в ином измерении.
Видимо, так выглядит правоверный мусульманин, творящий Зикр - молитвенную
память о Боге, повторяемую бессчетное число раз. Нет, нет! Я оговорился.
Ошибочка вышла. Скорее, на трансцендентном уровне кто-то вел подсчет числа
особых молитв. Давно известно, что мистическими свойствами обладают цифры,
стоящие в особом ряду - 3, 7, 15, 50, 70, 1000. Вовик, скорее всего, уже
перешагнул через 70-тый рубеж, но задумал достичь и цифры 1000. Ведь он был
математиком и "цифру" чувствовал по особому, не как все остальные люди! Это
означало, что Вовика трогать, отвлекать нельзя. Надо учитывать, что зикр -
это мечь, которым правоверный грозит своим врагам. Вовик грозил не Алевтине,
конечно. Он отпугивал возможного врага - покуситетля на его "единственную и
неповторимую". По домыслам мистиков, зикр - первый шаг на пути к любви,
любви особой, Божественной!
Сильное чувство, всегда возникающие по воле Бога, видимо, разбудило в
математической голове биологические ассоциации. Такие вещие думы занимали
Вовика до глубокой ночи: математик прикусил язык до крови, и было видно, как
пар валил от его головы, занятой напряженными размышлениями. Я наблюдал за
ним скрытно и почему-то вспоминал старую байку про головной убор красных
конников, называемый "буденовкой". Один хохмач спрашивает у другого: "Зачем
на буденовке сверху образована высокая пипка?" Ответ: "Это для того сделано,
чтобы пар выходил из мозгов, когда большевистский конник думает". Что-то
подобное сейчас творилось с Вовиком, только вместо буденовки над его больной
головой светился ярчайший нимб.
Теоретик не произносил ни единого слова весь вечер и ночь, но при этом
не смыкал глаз. Только на следующий день, поздно вечером, уже после отбоя,
Вовик раскололся, очаровав нас заманчивой теорией сакраментального значения.
Жаль, что этот полет мысли, совмещенной с чувством, состоялся так поздно -
не вчера вечером, а только сегодня. Поспеши Вовик с оформлением своего
научного багажа, и нас бы встретила распахнутыми объятиями творческого
восторга незабываемая ночь уже на сутки раньше. Ночь изысканных мук
творчества и изящных интеллектуальных откровений, равным им может быть
только бескорыстная, пламенная любовь к Богу. Вспомнились древние персидские
стихи - творение суфий: "Я не существую, но все зло от меня; не существует
ничего, кроме Тебя, но все благое от Тебя". Стихи, естественно, обращались к
Богу! Конечно, лучше всего они звучали на персидском, а не на русском.
Арабские языки больше подходят к стихам мусульманских мистиков, нежели язык
православных народов, но заимствовать вековую мудрость имеет смысл из любой
копилки.
А пока, ничего не ведая об открытие математика, мы продолжали блудить,
иначе говоря, толочь воду в ступе. Уже наступило воскресенье и, пока суть да
дело, на встречу со своей "Соней-Сонечкой" пошел повторно Василий. Надо
сказать, что тяготение к крупным формам - это косвенный признак не
шизофрении, а надвигающейся эпилепсии. Иванов был предупрежден: не делать
попыток использовать прелестный диванчик в комнате свиданий в качестве ложа
для кратковременного пребывания. Ясно, что никакие казенные пружины не
способны выдержать тело бегемота, пуст даже женского пола. Вася только
многозначительно хмыкнул в ответ на наши предупреждения и сделал
многозначительный, успокаивающий жест. У него, оказывается, был свой метод,
для которого диванчики были не нужны. Поза "коровы", как говорят французы
"аляваш", - вот она мечта простолюдина, страдающего эпилепсией. Вася
отдавался страсти, крепко стиснув зубы, ну а его партнерша никогда и не была
настоящим партнером - она была вечной молчальницей в сексе. Ее только
забавляла страсть "суженного", но не увлекала и не вела в неведомое.
Удивительно милое сочетание: настоящий славянский корень, крепыш и
мордовская задница необозримых масштабов. Но сказано мудрыми: "Любовь зла -
полюбишь и козла"!
Моя несравненная явилась поближе к вечеру - у нее было "много работы по
дому". Надо сказать, что до сих пор мы живем с ней как бы врозь - по разным
квартирам, детей не имеем. Мой брак со Светланой - четвертый из
зарегистрированных и восемнадцатый из свободных содружеств. Прочие
мимолетные связи я не засчитываю. Каждый раз, пытаясь подбить бухгалтерию
мимолетных связей, я сбивался на трудно воспроизводимой цифре. Но брать
слишком много на себя не хочется, а маскировать грехи, ссылаясь на
беспамятство, - это не в моих правилах. С детства, точнее с юных лет, мне
нравилось в сексе амплуа "большого демократа", женщину я воспринимаю
планетарно, как философ-чертежник. С ее помощью я очерчивал вселенную моего
мировозрения. Что-то, подобное главному герою знаменитого произведения
Сент-Экзюпери "Маленький принц", творилось со мной. Для меня главное, чтобы
всегда чувствовался "прямой угол" в моих желаниях. Если прямой угол не
желает устанавливаться, то есть из него выпадает пружинящая биссектриса, то
я отступаю от объекта внимания моментально. Для Маленького принца такой
биссектрисой была мысль аутиста, сконцентрированная на образе розы с шипами.
Это его дело! Для меня все приобретало планетарно-чертежный масштаб. Но при
том при всем, я всегда стремился разобраться: "Кто вы доктор Зорге"?
Почему-то со школьной скамьи у меня в голове застрял термин -
"амблистома". Слово происходило от греческого: amblys (тупой) + stoma (рот).
Я с детства увлекался биологией - не знаю, почему я не сделал ее своей
специальностью? Впрочем, скорее всего потому, что мне нравилось зарисовывать
биологические объекты. И первичным было все же рисование, как таковое, а
потом уже следовали мудрости биологические. Понятия и функции в моих
представлениях с возрастом поменялись местами, склонив головы перед такими
реальностями, как заработок, - тогда я и подался в художники.
Но не буду отвлекаться. Женщин я делю на две категории: во-первых,
амблистомы, то есть тупо пожирающих свободу мужчины - существа
противоположного пола; во-вторых, аксолотли, являющиеся личиночной формой
амблистомы. Такой объект нежнее, утонченнее, грацильнее, но тоже отлично
впивающийся в печень, мозг, душу. Для меня предпочтительнее экземпляры
второго вида: они - формы, тоже способны к совокуплению и размножению, но в
них менее выражена акулья пожирающая активность. Аксолотль превращается в
амблистому только под действием неблагоприятных условий, например, при
недостатке денег, то есть средств, обеспечивающих приличные условия
существования. Но и из такого положения имеется цивилизованный выход: не
надо общаться или покушаться на бесприданниц. Иначе говоря, я предпочитаю
общаться с "самостоятельными женщинами", а не с никчемными приживалками.
Впрочем, если уж быть до конца правдивым, с детства я всегда страдал
из-за своей невнимательности и рассеянности - я мог моментально
зафиксироваться на какой-то одной детали, упустив весь образ. Например, я
спотыкался на невнимательности к обязанностям учить уроки, вежливо отвечать
преподавателю в школе, вовремя сдавать домашнее сочинение по литературе,
застегивать пальто на все пуговицы и ширинку после облегчения. Все это для
меня превращалось в повод для игнорирования бытия, как такового, только
потому, что я, скажем, увлекся книгой о рыцарях круглого стола. Тенденция
перешла в привычку, а отдельные привычки в совокупности сформировали
характер. Свой характер, честно говоря, я не могу назвать "сахарным".
Сложный я человек, в том числе и в сексе: вечно мне что-то мешает, может
быть, как танцору, мешает нечто. Не в том смысле, конечно, что мне яйца
некуда деть, или я боюсь их прищемить ненароком. А потому, что они меня
беспокоят, сублимируя похоть в фантазии, которые и не каждая женщина берется
удовлетворить, особенно на людях, например, в танце. Кстати, лично я
танцевать никогда не умел и просто прилеплялся пластырем к своей партнерше,
продолжая двигаться, не чувствуя ритма.
Иногда мои мужские ассоциации относительно женщин смещались к другому
термину из неживой природы: амблигоний - от греческого amblys (тупой) +
gonia (угол) - это минерал, содержащий фторофосфат лития и алюминия, он
бывает белого или бледно-зеленого цвета. Ясно дело, что каменная аллегория
выпрыгнула из памяти, подталкиваемая моей природной скромностью: ценная руда
для извлечение лития - не лучшая рекомендация человеческому характеру и я
это осознаю. Однако моя каменная эмоциональная тупость порой раздражала всех
и вся, провоцируя безумие. Вот так: осознаю и маюсь, не меняюсь но осознаю,
медленно продвигаясь по руслу жизни.
Я долгое время упивался собственным аутизмом, то есть склонностью к
одиночеству, закрытости чувств, замкнутости внутреннего мира. Не хотел я до
определенного возраста впускать туда и представительниц противоположного