Страница:
– Господин сидх, это ведь вы были у нас в доме. Пожалуйста, помогите мне, – сказал мальчик. – Надо отнести папу в сарайку.
– Кулумит, – окликнул Марфор товарища. Тот оглядывался по сторонам в поисках жены. Кулумит подошел, вопросительно взглянул на своего Синергиста.
– Пойдем, – сказал тот. – Вынесем из дома мертвеца, им ведь еще здесь спать.
Брови Кулумита приподнялись, но он ничего не спросил. Вместе с Марфором и мальчиком они прошли к дому. Урсула обнаружилась на завалинке вместе с заплаканной мандреченкой. Эльфка что-то негромко говорила с ласковыми, успокаивающими интонациями. Кулумит, найдя жену, обрадовался и просветлел лицом так, что у него и веснушки стали ярче. Синергисты вошли в дом, взяли тело за руки и за ноги. Даже мертвый, мандречен пах перегаром. Кулумит поморщился. Мальчик уже ждал их у выбитой двери сарайки. Эльфы внесли труп, положили его около стены. Ребенок накрыл отца старой, порванной сетью.
– Спасибо вам, господа сидхи, – сказал мальчик.
Кулумит пошел к жене. Марфор задержался рядом с сарайкой и помог Михею приставить к проходу выбитую дверь.
– И почему все так? – тихо пробормотал юный мандречен, когда они шли к дому.
Марфор взглянул на него. Этот ребенок был так же светловолос и голубоглаз, как и маленький эльф. Единственное отличие заключалось в том, что таких печальных детей среди эльфов Марфор не видел никогда. Этот человек еще не успел стать деталью чудовищных жерновов надмирной мельницы, из-под которых на эльфов сыпались только беды и несчастья. И самому Михею судьба сегодня ночью щедрой рукой отсыпала той черной муки – кроме отца, которого он ненавидел, юный мандречен лишился и маленькой сестры.
Марфор положил руку ему на плечо.
– Это была страшная ночь, Андрей, – сказал эльф. Ребенок не открыл Марфору своего настоящего имени, и поэтому эльф обратился к мальчику так, как он сам ему представился. – Но взгляни сюда.
Михей послушно перевел взгляд на нежно-розовые верхушки гор западного берега. А в следующий миг под лучами солнца запылала жесть крыш эльфийских дворцов.
– Пришел день, – сказал Марфор.
Мальчик вздохнул.
– Это хорошо, – почти нормальным голосом сказал он. – Но почему, господин сидх, первыми Ярило ласкает вас, хотя мы живем к нему ближе?
Юный мандречен взглянул на ошеломленного эльфа и усмехнулся.
– Меня зовут Михей, – сказал он. – Вообще-то.
– А меня – Марфор, – помолчав, ответил эльф.
– Мы уходим. Благодарю тебя за все, княжич.
– Лучше бы вы никогда не ступали на нашу землю, – изломанным голосом ответил подросток. Но его аура излучала не гнев, а пронзительную боль. Перед глазами княжича стояла холеная кисть с двуцветным маникюром и приклеенным крохотным изумрудом, придавленная сломанной балкой. Этот образ был так ярок, что его увидел и старый эльф, но не понял его значения.
– Ну что же, – сказал Лакгаэр. – Это обычный ответ мандречен. До встречи.
Княжич не ответил. Митя пошел на такое нарушение дипломатического протокола не из надменности, а потому, что у него страшно защипало в носу. Подросток запрокинул голову, чтобы слезы не выкатились из глаз, и сделал вид, что смотрит на ведьм. Карина и ее подруги, лениво кружившие в небе, перестроились в клин и пошли в сторону центра города, постепенно снижаясь.
Ладьи эльфов, повинуясь телепатическим приказам кормчих, медленно отчалили от берега, принадлежащего людям.
Елена вздохнула и взглянула на любимого. В отделении не осталось свободных коек, Ульрику выдали только матрас, который он положил у стены рядом со входом. Эльф разметался во сне, и рука его свалилась на пол. Княжна принесла любимому чистый наряд взамен заляпанного кровью и грязью, и Ульрик переоделся еще ночью. Ворот зеленой шелковой рубахи украшали золотые узкие листья, такие же были вытиснены на широком поясе. Проступившая на щеках эльфа светлая щетина лишь добавляла импозантности. Княжна заметила, что Шенвэль уже не спит и с интересом смотрит на нее. Елена подумала, что, возможно, раненый чего-то хочет, но не может вымолвить ни слова от слабости.
– Воды? – участливо спросила княжна.
Шенвэль отрицательно покачал головой. Елена заметила, что под головой у Верховного мага пристроен заплечный мешок, побуревший от крови. Подушек в хирургическом отделении, видимо, тоже не хватало.
– Ты, я полагаю, Елена? – спросил эльф.
Княжна кивнула и присела на краешек матраса рядом со спящим Ульриком.
– Ты гораздо красивее, чем я представлял по рассказам, – сказал Шенвэль.
Елена грустно улыбнулась и ответила:
– Это потому, что он видит меня только в полутьме.
Эльф хмыкнул.
– Скажите, – спросила ободренная княжна. – А в Фейре очень холодно?
Шенвэль пристально посмотрел на нее, и Елена смутилась.
– Смотря где, – ответил эльф мягко. – Фейре очень сильно вытянута вдоль шестнадцатого меридиана. На юге снег лежит только три месяца в году, а на севере все девять. На юге ночь и день, как здесь, а на берегу Залива Вздыбленного Льда полгода ночь, полгода день...
– Вот как, – сказала Елена задумчиво.
– Позволь тоже задать тебе вопрос, – произнес Шенвэль. Княжна кивнула, хотя вся внутренне сжалась. Но вопрос, который задал ей эльф, был вовсе не тем, который она ожидала услышать.
– Ты с Ульриком только потому, что он пострадал из-за тебя?
– Нет, – сказала Елена.
Взглянув на Шенвэля, княжна поняла, что он ждет более подробного ответа. Елена собралась с мыслями.
– Когда сюрки захватили Рабин шесть лет назад, во время последней войны, Ульрик спас мне жизнь. Я не успела уйти в Зал Страха вместе со всеми. Он подобрал меня на улице, вытащил просто из-под копыт коней сюрков. Мы с ним скрывались в Хельмутовом гроте, как пройти в убежище к остальным, Ульрик не знал. Я очень боялась – что он меня изнасилует, что... А Ульрик ни разу не ударил меня, даже голос на меня не повысил. Он отдал мне почти всю еду, которая у него была. У меня тогда уже были кавалеры, но Ульрик... Я поняла, что он будет лучшим отцом для моего ребенка, – продолжала Елена, краснея, но все же закончила: – Ведь отца ребенок все равно будет любить, независимо оттого, есть у папы руки или нет... И потом, Ульрик ведь не пьет.
– Понятно, – сказал Шенвэль.
Ульрик зашевелился, пробормотал что-то и открыл глаза. Княжна наклонилась и поцеловала его.
– С добрым утром, – сказала Елена, улыбаясь.
– Тебе нельзя дольше оставаться здесь, – пробормотал Ульрик и встал. – Сейчас твой брат как нагрянет...
Они подошли к окну. Эльф поднял руку на уровень плеча. Елена прихватила корзинку. Из-под плетеной крышки торчал краешек испачканной кровью материи, в которой Шенвэль без труда узнал рубаху Ульрика. Княжна с довольным видом повисла на руке эльфа, поджав ноги. Ульрик повернулся и пронес княжну через окно наружу. Эльф перегнулся через подоконник, как только что Елена. Шенвэль видел, как вздулись и опали бугры мышц под рубашкой Ульрика.
– Ну, давай, – хмуро сказал столяр, из чего Шенвэль заключил, что княжна благополучно спустилась на землю. – Поосторожнее там.
Ульрик вернулся на свой матрас и улегся на нем, заложив руку за голову.
– Потрясающе, – заметил Шенвэль. – Напоминает работу портового крана.
Ульрик усмехнулся.
– Ты еще не проголодался? – спросил он. – В госпитале отвратительно кормят, но на соседней улице есть неплохое кафе, где торгуют навынос. Ты скажи, я схожу.
Шенвэль отрицательно покачал головой.
– Скажи, сложно любить мандреченку? – спросил он.
– Я ведь тебе рассказывал, – ответил Ульрик.
– Ты больше освещал технический аспект, так скажем, – возразил Шенвэль. – Ты знаешь, что раньше или позже тебя убьют, но все равно каждый вечер идешь в Хельмутов грот. Почему?
– Как бы тебе объяснить... – ответил Ульрик. – Эльфок растят, как цветы в оранжерее, чтобы любоваться ими. А мандреченок воспитывают, чтобы с ними можно было жить.
– И умирать, – сказал Шенвэль задумчиво.
– Да. Их учат переносить вместе со своим мужчиной все трудности, поддерживать его... Единственная особенность, это, пожалуй, то, что мандречены вообще очень вспыльчивы, и их женщины не исключение. Они в гневе говорят такие вещи, что...
Ульрик драматически закатил глаза.
– Я долго не знал, как себя вести. Орать на нее тоже? Слушать и молчать? Я только недавно понял, в чем дело.
– И в чем же? – заинтересовался Шенвэль.
– Их мужчины очень измельчали в последнее время, – пояснил Ульрик. – Мандречены перестали, а точнее, не успевают взрослеть. Мандреченки живут с капризными, вздорными подростками, опекают их, вытирают им сопли и при этом ухитряются создать у мужа иллюзию, что именно он глава семьи и все здесь решает. Но в глубине души, как и все женщины, мандреченки тоскуют по проявлениям мужественности. Так вот, когда мандреченка орет на своего мужа, она просто хочет, чтобы он заорал в ответ, стукнул кулаком по столу... Проявил себя мужчиной наконец.
– Какая жалкая мужественность, – заметил Шенвэль.
Столяр кивнул.
– Леночку я отучил требовать проявлений этой псевдомужественности, но с большим трудом. Ладно, хватит болтать, – сказал Ульрик. – Тебе, наверно, вредно сейчас так много разговаривать.
Некоторое время они молчали. Ульрик смотрел на солнечного зайчика на потолке.
– Мне понадобится выписка из архива о том, что Финголфин твой дед, – прервал тишину Шенвэль. – И свидетельство о браке. Но оно должно быть мандреченское, чтобы Иван – или кто-нибудь другой – не мог подать ноту о том, что ты похитил его сестру.
Ульрик сглотнул.
– Благодарю тебя, Верховный маг, – севшим голосом сказал он.
Шенвэль увидел Гёсу, когда экен спускался в парк по ступенькам. Наемник тоже заметил эльфа, заулыбался и пошел к нему.
– Привет, – сказал экен, приблизившись. – Как ты себя чувствуешь?
– Я? Я ощущаю боль и почти невыносимое облегчение, – произнес Шенвэль задумчиво. – Ты прав, Гёса, в любви помогает только любовь.
Экен понял причину грусти эльфа и попытался утешить его:
– Тебе еще повезло. Карина обычно разводит мужиков на деньги и бросает, но сидха, который у нее как-то был, она просто убила.
– Я знаю, – сказал Шенвэль.
– А чего ты тут делаешь?
– Ульрика жду, он пошел в кафе за супом, – сказал эльф. – Если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте...
– Не бойся, я на хвоста падать не буду, – сказал экен. – Ко мне сейчас Заринка забежала, накормила вкусностями всякими.
Шенвэль прикрыл глаза веками.
– Я видел, – сказал он.
Эльф встретил Карину и Светлану в коридоре. Целительница приветливо улыбнулась Шенвэлю и спросила о самочувствии, а Карина мельком глянула на эльфа так, словно видела первый раз в жизни. Для Шенвэля это было словно ушат холодной воды. Совсем не такой реакции он ожидал и теперь не знал, радоваться или печалиться. Поведение Карины в подземелье можно было списать на стойкость к магии, на остаточное действие Осколка Льда, но сейчас чары Эрустима уже должны были полностью опутать ведьму. Тем более что эльф ударил ее магией жезла. Шенвэль почувствовал, что падает в пропасть, на дне которой крокодилы ревности и отчаяния уже распахнули свои многозубые пасти. На эльфа-то чары Эрустима уже подействовали в полной мере. Шенвэль заговорил с Кариной сам, сказал, что хотел бы нанять ведьму, что у него есть заказ именно для нее. По большому счету это было правдой. Разрушить жезл могла только та, кто создала его.
Женщина, в которой в бессчетный раз воплотилась мандреченская богиня Нава – душа их нации.
Хотя, конечно, даже Нава не смогла бы сделать это в одиночку.
Карина в ответ как-то вяло усмехнулась и сказала: «Насколько я помню, когда ты предлагаешь работу, тебе лучше не отказывать. Ладно... Выздоровеешь, найдешь меня. Мы еще три дня в Рабине будем, потом улетаем в Кулу».
– Они так, на минутку заскочили. В перерыве между выступлениями, – продолжал экен.
Иван вполне мог изгнать ведьм из Черногории после всего того, что они натворили. Но князь оказался мудрее. Иван понял, что сейчас праздник нужен его народу даже больше, чем ему самому. Крыло Карины, сменив боевые костюмы на яркие разноцветные платья, участвовало в параде по поводу именин князя, показывало фигуры высшего пилотажа и носило в воздухе тяжеленные матерчатые растяжки с хвалебными надписями.
– Сейчас они обедать пошли, с бароном и старшей крыла... Я с тобой посижу немного, можно? – спросил Гёса, глядя на эльфа исподлобья.
– Можно, – сказал Шенвэль. – Мне как раз с тобой поговорить надо. Я к тебе заходил в палату, но мне твой сосед сказал, что сам тебя не видит, а ему говорили, что к тяжелораненому положат, он боялся, что утку придется подавать да выносить...
Экен хохотнул и присел на потемневшую от времени и дождей лавочку.
– Я слушаю тебя, Лайто, – серьезно произнес он.
Эльф развязал грязный, потрепанный заплечный мешок, лежавший у него на коленях. Гёсе пришло в голову, что Шенвэль успел прихватить кое-что из сокровищницы дракона и теперь решил с ним поделиться. Но эльф достал ивовую флейту. Экен вздрогнул. Он узнал инструмент, несмотря на то, что ничем не обработанная флейта уже начала рассыхаться. Это на ней Шенвэль играл в тронном зале, загоняя драконов обратно в Подземный мир.
– Возьми, – сказал Шенвэль, протягивая флейту Гёсе.
Гёса подставил руку, и ивовая флейта легла в его ладонь.
– Зачем это мне? – спросил экен.
– Играть, – лаконично ответил эльф.
– Спасибо, конечно. Но я больше насчет Танцев, ты ведь знаешь, – проворчал Гёса.
– Теперь ты больше насчет Музыки, – сказал Шенвэль спокойно.
– Ты шутишь? Ведь Музыкантами не становятся, – проговорил экен недоверчиво. – Музыкантами только рождаются.
Шенвэль пожал плечами.
– Посмотри на свою Дверь, – сказал он.
Гёса повиновался. Дверь, которую он открывал своим Танцем, экен всегда воспринимал как черный прямоугольник прямо перед собой. Но сейчас там, к ужасу экена, лишь переливалась разноцветными всполохами его собственная аура.
– Оглянись, – сказал эльф. – В астрал только выйди.
Гёса вышел из своего тела и повернулся. Полупрозрачный черный прямоугольник оказался прямо за спиной физической оболочки экена. Дверь тут же начала открываться. Это было невероятно – без Музыки, без того рывка, который требовался экену каждый раз, чтобы хоть чуть-чуть приоткрыть ее. Гёса уперся в нее обеими руками, но сила Подземного мира гудела и рвалась из-за Двери Экен понял, что долго ему так не продержаться.
– Спиной, – внезапно услышал он голос Шенвэля. – Повернись к ней спиной.
Гёсе некогда было размышлять, где у его астрального тела спина. Экен поспешно развернулся и прижал Дверь. Он чувствовал, как Цин щекочет ему лопатки, как толкается сила Смерти в мир живых. От напряжения у экена задрожали икры.
– Возвращайся, – приказал Шенвэль, и Гёса ощутил, как его сильно дернули за пояс. Пятки экена поехали, и он откинулся назад, удерживая Дверь своим весом.
Гёса открыл глаза и огляделся с безумным видом.
– Что это было? – спросил он.
– Видишь ли, – сказал Шенвэль. – Ты стал Музыкантом, повернулся к Двери спиной еще в замке. Я не знаю, почему это произошло. Я думаю, что причиной – тот артефакт, который я ввел тебе перед нашим Танцем, а потом забрал.
– Я ведь мог умереть у Поджера на столе, – сказал Гёса сипло. – Как Крюк! Что было бы с Рабином?
Эльф пожал плечами.
– Сослагательное наклонение – единственная конструкция, которой я никогда не мог понять в мандречи, – сказал Шенвэль. – Я не смогу научить тебя Музыке.
– Почему? – осторожно спросил экен.
– Когда Музыкант еще только учится... пробует силы, подбирает мелодию... он должен находиться на освященной земле. В капище Ящера. А меня, эльфа, в капище этого бога не пустят ни под каким видом.
Гёса знал, в чем дело. Во время бунта Детей Волоса эльфы уничтожали капища Ящера, и местонахождение уцелевших храмов до сих пор тщательно скрывалось.
– Так ведь меня тоже, – пробормотал экен растерянно.
– Будешь в Куле, зайди в капище Всех Богов и отыщи там главного жреца Ящера, – сказал Шенвэль. – Его зовут Дренадан. Он учил меня Музыке, и если он еще жив, то обучит и тебя.
– Я не смогу поклоняться его богу, – сказал Гёса угрюмо.
– Этого не потребуется, – ответил Шенвэль. – Я ведь тоже не мандречен, но он учил меня. И даже расспрашивал меня о наших эльфийских богах. Религиозные вопросы для Дренадана не так уж и важны. Для него имеет значение только Музыка.
– Джабраил! – закричали от детской площадки. – Хирургическое, восьмая палата!
Гёса узнал голос Адрианы и встрепенулся.
– Даже если ты не успеешь встретиться с Дренаданом до того, как тебе придется ввязаться в бой в следующий раз, – продолжал эльф, – сильно не расстраивайся. Помни, что для Музыканта главное – не открыть Дверь в себе, а закрыть ее, когда понадобится. Если почувствуешь, что теряешь контроль над собой, попроси Зарину помочь тебе. Я думаю, у вас все получится.
– Я сделаю все, что ты мне сказал, Лайто, – сказал экен. – Можно я сейчас пойду, мне на прогревание пора?
– Иди, конечно, – ответил Шенвэль. – Вряд ли мы еще увидимся, я сегодня вечером выписываюсь и возвращаюсь на эльфийскую половину Рабина. А потом уеду в Фейре.
– Джабраил! – завывала медсестра. – Где этот легкораненый, я его сейчас тяжелораненым сделаю!
Экен усмехнулся и встал.
– Жизнь длинная, – сказал он. – Я никогда не думал, что встречу тебя, а вон как вышло... Почему бы нам не встретиться еще раз?
– Все в руках Барраха, – сказал Шенвэль серьезно. – Удачи.
Гёса быстро пошел по дорожке. Эльф откинутся в кресле и закрыл глаза. Его мутило от усталости после длинного разговора. «Куда же это Ульрик пропал», – подумал Шенвэль. В животе у него заурчало.
Но экен в тот день был не единственным посетителем, посланным эльфу богами. Когда Шенвэль открыл глаза, то увидел Светлану. Целительница сидела на лавочке в соседней аллее и тактично разглядывала инвалидное кресло эльфа. Шенвэль услышал ее мысль – Светлана думала, что, по крайней мере на вид, новая модель легче и удобнее тех, какими пользовались еще пять лет назад. Заметив, что эльф проснулся, она робко улыбнулась. Шенвэль приглашающе махнул рукой. Целительница приблизилась и села на скамейку.
– Как дела? – спросил Шенвэль. – Гёса сказал, что Зарина и Карина пошли обедать, я думал, что ты тоже уже ушла.
– Нет, как видишь. А дела у меня замечательно, – бодро сказала ведьма.
Эльф пристально взглянул на нее. Светлана лгала.
– А у тебя? – спросила целительница. – Поджер сказал, ты выписаться хочешь?
Шенвэль зашел к хирургу после встречи с Кариной и потребовал, чтобы его немедленно выписали. Поджер сказал, что только через его труп, и Шенвэль ответил, холодно улыбаясь: «Это легко устроить...». В итоге эльф сумел настоять на своем, обойдясь без таких жертв. Шенвэль понял, что хирург попросил Светлану поговорить с ним.
– Да, – сказал эльф. – Не хочу подставлять Рабин под Чистильщиков. Ни людей, ни эльфов. Анастасия погибла, но рядовых стукачей везде хватает. Второго визита Чистильщиков вы можете не пережить, то, что в ночь разрушения замка творилось, детской сказкой покажется.
Светлана покачала головой.
– Чистильщикам не до тебя сейчас, – сказала ведьма. – Они, может быть, фанатики, но не самоубийцы. Без Крона они не пойдут за Верховным магом Фейре, а имперский маг тяжело ранен.
– Что же у них там случилось? – спросил эльф.
– Света, подай мне свою историю болезни, – сказал Поджер.
Ведьма подошла к шкафу. Толстые папки лежали на полке между отлитой из бронзы змеей, обвивающей чашу – дипломом выпускника Келенборноста, – и стрелой, выкрашенной в черный цвет. Целительница провела пальцами по оперению стрелы. Светлана видела эту стрелу еще пришитой к стене палатки – полевой операционной. Как ее видели и тысячи пациентов Поджера.
Но только недавно ведьма поняла смысл талисмана.
Растрепанная папка с ее именем оказалась самой верхней.
– А я думала, что она где-нибудь в архиве, – сказала Светлана, подавая историю болезни врачу.
– Я знал, что ты придешь, – сказал хирург. Открыв папку на яркой цветной вклейке, Поджер стал сравнивать оба изображения.
– Ты все еще веришь в то, что Пола когда-нибудь станет независимой? – спросила Светлана.
Поджер поскреб подбородок рукой.
– Уже нет, – сказал хирург тихо. – Мандречены растворили нас в себе. Нет больше такой нации – полане. Есть только Поланская губерния. Нам повезло меньше, чем вам. У нас не оказалось ваших оборотней, которые отказались спать с женщинами людей. И героев, подобных Черной Стреле, у нас не нашлось.
– Нашлись, – сказала Светлана спокойно.
Поджер вздрогнул.
– Вчера целительница крыла «Петля Смерти», Моргана, связалась со мной телепатически, – сказала ведьма. – Спрашивала, что делать в случаях, если маг надорвался. Отдал не только преобразованную Чи, но и свою собственную. Она уже сделала все, что могла, но состояние пациента все еще крайне тяжелое. Я дала обычные рекомендации и поинтересовалась именем мага. Моргана помялась, но в конце концов рассказала, что это Крон. Он отлучался в ту ночь, когда Карина с Шенвэлем разнесли замок. Имперский маг отсутствовал очень недолго. Никто не знает, где он был, но Моргана обнаружила на его шее след укуса вампира. Очень странно, что Крон не почувствовал, что аура прелестницы полностью состоит из Цин, или хотя бы не проверил, есть ли у красавицы тень, но факт остается фактом.
– При чем здесь независимость Полы? – спросил Поджер хмуро.
– А при том, что пока Крона не было, на Искандера совершили покушение, – безмятежно ответила Светлана. – Ведьмы стояли насмерть, но нападавшие просто их смяли. А опрокинуть крыло боевых ведьм не так-то просто, знаешь ли. Так что у заговорщиков были очень серьезные намерения. Мятежники успели залить кровью всю спальню Искандера. И по большей части, это была кровь императора. Когда Крон вернулся, Искандер как раз подписывал указ о выделении Полы из доминиона на правах самостоятельного государства. Но подписать не успел. Крон испепелил документ вместе с мятежниками.
Поджер закрыл лицо руками.
– Ты так легко об этом говоришь, – севшим голосом сказал он.
– Я, собственно, хотела сказать, что Крон не скоро сможет оставить Кулу. А Искандер еще дольше не разрешит ему этого.
– Чтоб Крон сдох! – в сердцах воскликнул хирург.
Светлана усмехнулась.
– Ты за его здоровье молиться должен, – сказала ведьма. – Искандер пообещал, что в тот день, когда имперский маг умрет, население Поланской губернии сократится на треть. Сводное отделение, где собраны лучшие военные маги – в основном, те из Зеленых Псов, кто еще жив, – вошло в Полу вчера днем. Полк Алых Кобр и специальная бригада Черных Скорпионов охраняют волшебников. Те уже начали плести пробную сеть, такое заклинание создать – это не фунт изюму...
– Кулумит, – окликнул Марфор товарища. Тот оглядывался по сторонам в поисках жены. Кулумит подошел, вопросительно взглянул на своего Синергиста.
– Пойдем, – сказал тот. – Вынесем из дома мертвеца, им ведь еще здесь спать.
Брови Кулумита приподнялись, но он ничего не спросил. Вместе с Марфором и мальчиком они прошли к дому. Урсула обнаружилась на завалинке вместе с заплаканной мандреченкой. Эльфка что-то негромко говорила с ласковыми, успокаивающими интонациями. Кулумит, найдя жену, обрадовался и просветлел лицом так, что у него и веснушки стали ярче. Синергисты вошли в дом, взяли тело за руки и за ноги. Даже мертвый, мандречен пах перегаром. Кулумит поморщился. Мальчик уже ждал их у выбитой двери сарайки. Эльфы внесли труп, положили его около стены. Ребенок накрыл отца старой, порванной сетью.
– Спасибо вам, господа сидхи, – сказал мальчик.
Кулумит пошел к жене. Марфор задержался рядом с сарайкой и помог Михею приставить к проходу выбитую дверь.
– И почему все так? – тихо пробормотал юный мандречен, когда они шли к дому.
Марфор взглянул на него. Этот ребенок был так же светловолос и голубоглаз, как и маленький эльф. Единственное отличие заключалось в том, что таких печальных детей среди эльфов Марфор не видел никогда. Этот человек еще не успел стать деталью чудовищных жерновов надмирной мельницы, из-под которых на эльфов сыпались только беды и несчастья. И самому Михею судьба сегодня ночью щедрой рукой отсыпала той черной муки – кроме отца, которого он ненавидел, юный мандречен лишился и маленькой сестры.
Марфор положил руку ему на плечо.
– Это была страшная ночь, Андрей, – сказал эльф. Ребенок не открыл Марфору своего настоящего имени, и поэтому эльф обратился к мальчику так, как он сам ему представился. – Но взгляни сюда.
Михей послушно перевел взгляд на нежно-розовые верхушки гор западного берега. А в следующий миг под лучами солнца запылала жесть крыш эльфийских дворцов.
– Пришел день, – сказал Марфор.
Мальчик вздохнул.
– Это хорошо, – почти нормальным голосом сказал он. – Но почему, господин сидх, первыми Ярило ласкает вас, хотя мы живем к нему ближе?
Юный мандречен взглянул на ошеломленного эльфа и усмехнулся.
– Меня зовут Михей, – сказал он. – Вообще-то.
– А меня – Марфор, – помолчав, ответил эльф.
* * *
Лакгаэр сурово посмотрел на Ваниэль, Марфора, Кулумита и Урсулу, прибежавших последними. Эльфы запрыгнули в ладью. Глава Нолдокора сказал, обращаясь к Мите:– Мы уходим. Благодарю тебя за все, княжич.
– Лучше бы вы никогда не ступали на нашу землю, – изломанным голосом ответил подросток. Но его аура излучала не гнев, а пронзительную боль. Перед глазами княжича стояла холеная кисть с двуцветным маникюром и приклеенным крохотным изумрудом, придавленная сломанной балкой. Этот образ был так ярок, что его увидел и старый эльф, но не понял его значения.
– Ну что же, – сказал Лакгаэр. – Это обычный ответ мандречен. До встречи.
Княжич не ответил. Митя пошел на такое нарушение дипломатического протокола не из надменности, а потому, что у него страшно защипало в носу. Подросток запрокинул голову, чтобы слезы не выкатились из глаз, и сделал вид, что смотрит на ведьм. Карина и ее подруги, лениво кружившие в небе, перестроились в клин и пошли в сторону центра города, постепенно снижаясь.
Ладьи эльфов, повинуясь телепатическим приказам кормчих, медленно отчалили от берега, принадлежащего людям.
* * *
Елена перегнулась через подоконник и посмотрела вниз. Ночью она не могла толком оценить высоту, Ульрик просто втащил возлюбленную в окно. Но сейчас, при свете дня, стало очевидно, что спуститься сама княжна тоже не сможет. Конечно, она могла уйти обычным путем, через приемный покой, но как раз этого Елене очень хотелось избежать. Госпиталь уже проснулся. В коридоре раздавались голоса медсестры и пациентов.Елена вздохнула и взглянула на любимого. В отделении не осталось свободных коек, Ульрику выдали только матрас, который он положил у стены рядом со входом. Эльф разметался во сне, и рука его свалилась на пол. Княжна принесла любимому чистый наряд взамен заляпанного кровью и грязью, и Ульрик переоделся еще ночью. Ворот зеленой шелковой рубахи украшали золотые узкие листья, такие же были вытиснены на широком поясе. Проступившая на щеках эльфа светлая щетина лишь добавляла импозантности. Княжна заметила, что Шенвэль уже не спит и с интересом смотрит на нее. Елена подумала, что, возможно, раненый чего-то хочет, но не может вымолвить ни слова от слабости.
– Воды? – участливо спросила княжна.
Шенвэль отрицательно покачал головой. Елена заметила, что под головой у Верховного мага пристроен заплечный мешок, побуревший от крови. Подушек в хирургическом отделении, видимо, тоже не хватало.
– Ты, я полагаю, Елена? – спросил эльф.
Княжна кивнула и присела на краешек матраса рядом со спящим Ульриком.
– Ты гораздо красивее, чем я представлял по рассказам, – сказал Шенвэль.
Елена грустно улыбнулась и ответила:
– Это потому, что он видит меня только в полутьме.
Эльф хмыкнул.
– Скажите, – спросила ободренная княжна. – А в Фейре очень холодно?
Шенвэль пристально посмотрел на нее, и Елена смутилась.
– Смотря где, – ответил эльф мягко. – Фейре очень сильно вытянута вдоль шестнадцатого меридиана. На юге снег лежит только три месяца в году, а на севере все девять. На юге ночь и день, как здесь, а на берегу Залива Вздыбленного Льда полгода ночь, полгода день...
– Вот как, – сказала Елена задумчиво.
– Позволь тоже задать тебе вопрос, – произнес Шенвэль. Княжна кивнула, хотя вся внутренне сжалась. Но вопрос, который задал ей эльф, был вовсе не тем, который она ожидала услышать.
– Ты с Ульриком только потому, что он пострадал из-за тебя?
– Нет, – сказала Елена.
Взглянув на Шенвэля, княжна поняла, что он ждет более подробного ответа. Елена собралась с мыслями.
– Когда сюрки захватили Рабин шесть лет назад, во время последней войны, Ульрик спас мне жизнь. Я не успела уйти в Зал Страха вместе со всеми. Он подобрал меня на улице, вытащил просто из-под копыт коней сюрков. Мы с ним скрывались в Хельмутовом гроте, как пройти в убежище к остальным, Ульрик не знал. Я очень боялась – что он меня изнасилует, что... А Ульрик ни разу не ударил меня, даже голос на меня не повысил. Он отдал мне почти всю еду, которая у него была. У меня тогда уже были кавалеры, но Ульрик... Я поняла, что он будет лучшим отцом для моего ребенка, – продолжала Елена, краснея, но все же закончила: – Ведь отца ребенок все равно будет любить, независимо оттого, есть у папы руки или нет... И потом, Ульрик ведь не пьет.
– Понятно, – сказал Шенвэль.
Ульрик зашевелился, пробормотал что-то и открыл глаза. Княжна наклонилась и поцеловала его.
– С добрым утром, – сказала Елена, улыбаясь.
– Тебе нельзя дольше оставаться здесь, – пробормотал Ульрик и встал. – Сейчас твой брат как нагрянет...
Они подошли к окну. Эльф поднял руку на уровень плеча. Елена прихватила корзинку. Из-под плетеной крышки торчал краешек испачканной кровью материи, в которой Шенвэль без труда узнал рубаху Ульрика. Княжна с довольным видом повисла на руке эльфа, поджав ноги. Ульрик повернулся и пронес княжну через окно наружу. Эльф перегнулся через подоконник, как только что Елена. Шенвэль видел, как вздулись и опали бугры мышц под рубашкой Ульрика.
– Ну, давай, – хмуро сказал столяр, из чего Шенвэль заключил, что княжна благополучно спустилась на землю. – Поосторожнее там.
Ульрик вернулся на свой матрас и улегся на нем, заложив руку за голову.
– Потрясающе, – заметил Шенвэль. – Напоминает работу портового крана.
Ульрик усмехнулся.
– Ты еще не проголодался? – спросил он. – В госпитале отвратительно кормят, но на соседней улице есть неплохое кафе, где торгуют навынос. Ты скажи, я схожу.
Шенвэль отрицательно покачал головой.
– Скажи, сложно любить мандреченку? – спросил он.
– Я ведь тебе рассказывал, – ответил Ульрик.
– Ты больше освещал технический аспект, так скажем, – возразил Шенвэль. – Ты знаешь, что раньше или позже тебя убьют, но все равно каждый вечер идешь в Хельмутов грот. Почему?
– Как бы тебе объяснить... – ответил Ульрик. – Эльфок растят, как цветы в оранжерее, чтобы любоваться ими. А мандреченок воспитывают, чтобы с ними можно было жить.
– И умирать, – сказал Шенвэль задумчиво.
– Да. Их учат переносить вместе со своим мужчиной все трудности, поддерживать его... Единственная особенность, это, пожалуй, то, что мандречены вообще очень вспыльчивы, и их женщины не исключение. Они в гневе говорят такие вещи, что...
Ульрик драматически закатил глаза.
– Я долго не знал, как себя вести. Орать на нее тоже? Слушать и молчать? Я только недавно понял, в чем дело.
– И в чем же? – заинтересовался Шенвэль.
– Их мужчины очень измельчали в последнее время, – пояснил Ульрик. – Мандречены перестали, а точнее, не успевают взрослеть. Мандреченки живут с капризными, вздорными подростками, опекают их, вытирают им сопли и при этом ухитряются создать у мужа иллюзию, что именно он глава семьи и все здесь решает. Но в глубине души, как и все женщины, мандреченки тоскуют по проявлениям мужественности. Так вот, когда мандреченка орет на своего мужа, она просто хочет, чтобы он заорал в ответ, стукнул кулаком по столу... Проявил себя мужчиной наконец.
– Какая жалкая мужественность, – заметил Шенвэль.
Столяр кивнул.
– Леночку я отучил требовать проявлений этой псевдомужественности, но с большим трудом. Ладно, хватит болтать, – сказал Ульрик. – Тебе, наверно, вредно сейчас так много разговаривать.
Некоторое время они молчали. Ульрик смотрел на солнечного зайчика на потолке.
– Мне понадобится выписка из архива о том, что Финголфин твой дед, – прервал тишину Шенвэль. – И свидетельство о браке. Но оно должно быть мандреченское, чтобы Иван – или кто-нибудь другой – не мог подать ноту о том, что ты похитил его сестру.
Ульрик сглотнул.
– Благодарю тебя, Верховный маг, – севшим голосом сказал он.
* * *
Внутренний двор госпиталя, словно сеть, покрывала узорчатая тень от мощных лип. Желтел песок на площадке для малышей. Равномерному, не стихающему ни на минуту визгу аккомпанировал скрип качелей. Пациенты сидели на лавочках, разговаривали с пришедшими навестить их родственниками или играли в шахматы с товарищами по палате. Некоторые прогуливались по аллеям, мелькая штампами на пижамах. В первое утро пребывания в госпитале Шенвэлю выдали такую же. Шенвэль очень любезно поблагодарил, но ни разу не надел. Больничная пижама и цветом, и покроем слишком напоминала униформу воспитуемого. Шенвэль поделился своим наблюдением с Ульриком. Столяр, хмыкнув, предположил, что и шьют их на одной мануфактуре. А сегодня утром Елена, краснея, попросила Шенвэля принять дар – от чистого сердца. Даром от чистого сердца оказались две шелковые рубахи с богатой вышивкой и немного поношенные, но вполне подошедшие Шенвэлю по размеру брюки. Эльф предположил, что княжна принесла ему старую одежду брата – они с Иваном были почти одного роста и телосложения. Теперь у Шенвэля появилась возможность выбраться в сад, погреться на солнышке, которой он и воспользовался. Эльф выбрал себе место в дальнем конце двора, рядом с невесть как выросшей здесь рябиной. Сюда пациенты редко заходили – в пятнадцати саженях за деревом чернело низкое здание морга.Шенвэль увидел Гёсу, когда экен спускался в парк по ступенькам. Наемник тоже заметил эльфа, заулыбался и пошел к нему.
– Привет, – сказал экен, приблизившись. – Как ты себя чувствуешь?
– Я? Я ощущаю боль и почти невыносимое облегчение, – произнес Шенвэль задумчиво. – Ты прав, Гёса, в любви помогает только любовь.
Экен понял причину грусти эльфа и попытался утешить его:
– Тебе еще повезло. Карина обычно разводит мужиков на деньги и бросает, но сидха, который у нее как-то был, она просто убила.
– Я знаю, – сказал Шенвэль.
– А чего ты тут делаешь?
– Ульрика жду, он пошел в кафе за супом, – сказал эльф. – Если хочешь быть здоровым, ешь один и в темноте...
– Не бойся, я на хвоста падать не буду, – сказал экен. – Ко мне сейчас Заринка забежала, накормила вкусностями всякими.
Шенвэль прикрыл глаза веками.
– Я видел, – сказал он.
Эльф встретил Карину и Светлану в коридоре. Целительница приветливо улыбнулась Шенвэлю и спросила о самочувствии, а Карина мельком глянула на эльфа так, словно видела первый раз в жизни. Для Шенвэля это было словно ушат холодной воды. Совсем не такой реакции он ожидал и теперь не знал, радоваться или печалиться. Поведение Карины в подземелье можно было списать на стойкость к магии, на остаточное действие Осколка Льда, но сейчас чары Эрустима уже должны были полностью опутать ведьму. Тем более что эльф ударил ее магией жезла. Шенвэль почувствовал, что падает в пропасть, на дне которой крокодилы ревности и отчаяния уже распахнули свои многозубые пасти. На эльфа-то чары Эрустима уже подействовали в полной мере. Шенвэль заговорил с Кариной сам, сказал, что хотел бы нанять ведьму, что у него есть заказ именно для нее. По большому счету это было правдой. Разрушить жезл могла только та, кто создала его.
Женщина, в которой в бессчетный раз воплотилась мандреченская богиня Нава – душа их нации.
Хотя, конечно, даже Нава не смогла бы сделать это в одиночку.
Карина в ответ как-то вяло усмехнулась и сказала: «Насколько я помню, когда ты предлагаешь работу, тебе лучше не отказывать. Ладно... Выздоровеешь, найдешь меня. Мы еще три дня в Рабине будем, потом улетаем в Кулу».
– Они так, на минутку заскочили. В перерыве между выступлениями, – продолжал экен.
Иван вполне мог изгнать ведьм из Черногории после всего того, что они натворили. Но князь оказался мудрее. Иван понял, что сейчас праздник нужен его народу даже больше, чем ему самому. Крыло Карины, сменив боевые костюмы на яркие разноцветные платья, участвовало в параде по поводу именин князя, показывало фигуры высшего пилотажа и носило в воздухе тяжеленные матерчатые растяжки с хвалебными надписями.
– Сейчас они обедать пошли, с бароном и старшей крыла... Я с тобой посижу немного, можно? – спросил Гёса, глядя на эльфа исподлобья.
– Можно, – сказал Шенвэль. – Мне как раз с тобой поговорить надо. Я к тебе заходил в палату, но мне твой сосед сказал, что сам тебя не видит, а ему говорили, что к тяжелораненому положат, он боялся, что утку придется подавать да выносить...
Экен хохотнул и присел на потемневшую от времени и дождей лавочку.
– Я слушаю тебя, Лайто, – серьезно произнес он.
Эльф развязал грязный, потрепанный заплечный мешок, лежавший у него на коленях. Гёсе пришло в голову, что Шенвэль успел прихватить кое-что из сокровищницы дракона и теперь решил с ним поделиться. Но эльф достал ивовую флейту. Экен вздрогнул. Он узнал инструмент, несмотря на то, что ничем не обработанная флейта уже начала рассыхаться. Это на ней Шенвэль играл в тронном зале, загоняя драконов обратно в Подземный мир.
– Возьми, – сказал Шенвэль, протягивая флейту Гёсе.
Гёса подставил руку, и ивовая флейта легла в его ладонь.
– Зачем это мне? – спросил экен.
– Играть, – лаконично ответил эльф.
– Спасибо, конечно. Но я больше насчет Танцев, ты ведь знаешь, – проворчал Гёса.
– Теперь ты больше насчет Музыки, – сказал Шенвэль спокойно.
– Ты шутишь? Ведь Музыкантами не становятся, – проговорил экен недоверчиво. – Музыкантами только рождаются.
Шенвэль пожал плечами.
– Посмотри на свою Дверь, – сказал он.
Гёса повиновался. Дверь, которую он открывал своим Танцем, экен всегда воспринимал как черный прямоугольник прямо перед собой. Но сейчас там, к ужасу экена, лишь переливалась разноцветными всполохами его собственная аура.
– Оглянись, – сказал эльф. – В астрал только выйди.
Гёса вышел из своего тела и повернулся. Полупрозрачный черный прямоугольник оказался прямо за спиной физической оболочки экена. Дверь тут же начала открываться. Это было невероятно – без Музыки, без того рывка, который требовался экену каждый раз, чтобы хоть чуть-чуть приоткрыть ее. Гёса уперся в нее обеими руками, но сила Подземного мира гудела и рвалась из-за Двери Экен понял, что долго ему так не продержаться.
– Спиной, – внезапно услышал он голос Шенвэля. – Повернись к ней спиной.
Гёсе некогда было размышлять, где у его астрального тела спина. Экен поспешно развернулся и прижал Дверь. Он чувствовал, как Цин щекочет ему лопатки, как толкается сила Смерти в мир живых. От напряжения у экена задрожали икры.
– Возвращайся, – приказал Шенвэль, и Гёса ощутил, как его сильно дернули за пояс. Пятки экена поехали, и он откинулся назад, удерживая Дверь своим весом.
Гёса открыл глаза и огляделся с безумным видом.
– Что это было? – спросил он.
– Видишь ли, – сказал Шенвэль. – Ты стал Музыкантом, повернулся к Двери спиной еще в замке. Я не знаю, почему это произошло. Я думаю, что причиной – тот артефакт, который я ввел тебе перед нашим Танцем, а потом забрал.
– Я ведь мог умереть у Поджера на столе, – сказал Гёса сипло. – Как Крюк! Что было бы с Рабином?
Эльф пожал плечами.
– Сослагательное наклонение – единственная конструкция, которой я никогда не мог понять в мандречи, – сказал Шенвэль. – Я не смогу научить тебя Музыке.
– Почему? – осторожно спросил экен.
– Когда Музыкант еще только учится... пробует силы, подбирает мелодию... он должен находиться на освященной земле. В капище Ящера. А меня, эльфа, в капище этого бога не пустят ни под каким видом.
Гёса знал, в чем дело. Во время бунта Детей Волоса эльфы уничтожали капища Ящера, и местонахождение уцелевших храмов до сих пор тщательно скрывалось.
– Так ведь меня тоже, – пробормотал экен растерянно.
– Будешь в Куле, зайди в капище Всех Богов и отыщи там главного жреца Ящера, – сказал Шенвэль. – Его зовут Дренадан. Он учил меня Музыке, и если он еще жив, то обучит и тебя.
– Я не смогу поклоняться его богу, – сказал Гёса угрюмо.
– Этого не потребуется, – ответил Шенвэль. – Я ведь тоже не мандречен, но он учил меня. И даже расспрашивал меня о наших эльфийских богах. Религиозные вопросы для Дренадана не так уж и важны. Для него имеет значение только Музыка.
– Джабраил! – закричали от детской площадки. – Хирургическое, восьмая палата!
Гёса узнал голос Адрианы и встрепенулся.
– Даже если ты не успеешь встретиться с Дренаданом до того, как тебе придется ввязаться в бой в следующий раз, – продолжал эльф, – сильно не расстраивайся. Помни, что для Музыканта главное – не открыть Дверь в себе, а закрыть ее, когда понадобится. Если почувствуешь, что теряешь контроль над собой, попроси Зарину помочь тебе. Я думаю, у вас все получится.
– Я сделаю все, что ты мне сказал, Лайто, – сказал экен. – Можно я сейчас пойду, мне на прогревание пора?
– Иди, конечно, – ответил Шенвэль. – Вряд ли мы еще увидимся, я сегодня вечером выписываюсь и возвращаюсь на эльфийскую половину Рабина. А потом уеду в Фейре.
– Джабраил! – завывала медсестра. – Где этот легкораненый, я его сейчас тяжелораненым сделаю!
Экен усмехнулся и встал.
– Жизнь длинная, – сказал он. – Я никогда не думал, что встречу тебя, а вон как вышло... Почему бы нам не встретиться еще раз?
– Все в руках Барраха, – сказал Шенвэль серьезно. – Удачи.
Гёса быстро пошел по дорожке. Эльф откинутся в кресле и закрыл глаза. Его мутило от усталости после длинного разговора. «Куда же это Ульрик пропал», – подумал Шенвэль. В животе у него заурчало.
Но экен в тот день был не единственным посетителем, посланным эльфу богами. Когда Шенвэль открыл глаза, то увидел Светлану. Целительница сидела на лавочке в соседней аллее и тактично разглядывала инвалидное кресло эльфа. Шенвэль услышал ее мысль – Светлана думала, что, по крайней мере на вид, новая модель легче и удобнее тех, какими пользовались еще пять лет назад. Заметив, что эльф проснулся, она робко улыбнулась. Шенвэль приглашающе махнул рукой. Целительница приблизилась и села на скамейку.
– Как дела? – спросил Шенвэль. – Гёса сказал, что Зарина и Карина пошли обедать, я думал, что ты тоже уже ушла.
– Нет, как видишь. А дела у меня замечательно, – бодро сказала ведьма.
Эльф пристально взглянул на нее. Светлана лгала.
– А у тебя? – спросила целительница. – Поджер сказал, ты выписаться хочешь?
Шенвэль зашел к хирургу после встречи с Кариной и потребовал, чтобы его немедленно выписали. Поджер сказал, что только через его труп, и Шенвэль ответил, холодно улыбаясь: «Это легко устроить...». В итоге эльф сумел настоять на своем, обойдясь без таких жертв. Шенвэль понял, что хирург попросил Светлану поговорить с ним.
– Да, – сказал эльф. – Не хочу подставлять Рабин под Чистильщиков. Ни людей, ни эльфов. Анастасия погибла, но рядовых стукачей везде хватает. Второго визита Чистильщиков вы можете не пережить, то, что в ночь разрушения замка творилось, детской сказкой покажется.
Светлана покачала головой.
– Чистильщикам не до тебя сейчас, – сказала ведьма. – Они, может быть, фанатики, но не самоубийцы. Без Крона они не пойдут за Верховным магом Фейре, а имперский маг тяжело ранен.
– Что же у них там случилось? – спросил эльф.
* * *
Поджер сидел за столом и внимательно рассматривал олемхен[12], выполненный Энеем. На рисунке было изображено предплечье Светланы. Предплечье, в которое Поджер пять лет взамен разрушенной кости вставил стальную спицу.– Света, подай мне свою историю болезни, – сказал Поджер.
Ведьма подошла к шкафу. Толстые папки лежали на полке между отлитой из бронзы змеей, обвивающей чашу – дипломом выпускника Келенборноста, – и стрелой, выкрашенной в черный цвет. Целительница провела пальцами по оперению стрелы. Светлана видела эту стрелу еще пришитой к стене палатки – полевой операционной. Как ее видели и тысячи пациентов Поджера.
Но только недавно ведьма поняла смысл талисмана.
Растрепанная папка с ее именем оказалась самой верхней.
– А я думала, что она где-нибудь в архиве, – сказала Светлана, подавая историю болезни врачу.
– Я знал, что ты придешь, – сказал хирург. Открыв папку на яркой цветной вклейке, Поджер стал сравнивать оба изображения.
– Ты все еще веришь в то, что Пола когда-нибудь станет независимой? – спросила Светлана.
Поджер поскреб подбородок рукой.
– Уже нет, – сказал хирург тихо. – Мандречены растворили нас в себе. Нет больше такой нации – полане. Есть только Поланская губерния. Нам повезло меньше, чем вам. У нас не оказалось ваших оборотней, которые отказались спать с женщинами людей. И героев, подобных Черной Стреле, у нас не нашлось.
– Нашлись, – сказала Светлана спокойно.
Поджер вздрогнул.
– Вчера целительница крыла «Петля Смерти», Моргана, связалась со мной телепатически, – сказала ведьма. – Спрашивала, что делать в случаях, если маг надорвался. Отдал не только преобразованную Чи, но и свою собственную. Она уже сделала все, что могла, но состояние пациента все еще крайне тяжелое. Я дала обычные рекомендации и поинтересовалась именем мага. Моргана помялась, но в конце концов рассказала, что это Крон. Он отлучался в ту ночь, когда Карина с Шенвэлем разнесли замок. Имперский маг отсутствовал очень недолго. Никто не знает, где он был, но Моргана обнаружила на его шее след укуса вампира. Очень странно, что Крон не почувствовал, что аура прелестницы полностью состоит из Цин, или хотя бы не проверил, есть ли у красавицы тень, но факт остается фактом.
– При чем здесь независимость Полы? – спросил Поджер хмуро.
– А при том, что пока Крона не было, на Искандера совершили покушение, – безмятежно ответила Светлана. – Ведьмы стояли насмерть, но нападавшие просто их смяли. А опрокинуть крыло боевых ведьм не так-то просто, знаешь ли. Так что у заговорщиков были очень серьезные намерения. Мятежники успели залить кровью всю спальню Искандера. И по большей части, это была кровь императора. Когда Крон вернулся, Искандер как раз подписывал указ о выделении Полы из доминиона на правах самостоятельного государства. Но подписать не успел. Крон испепелил документ вместе с мятежниками.
Поджер закрыл лицо руками.
– Ты так легко об этом говоришь, – севшим голосом сказал он.
– Я, собственно, хотела сказать, что Крон не скоро сможет оставить Кулу. А Искандер еще дольше не разрешит ему этого.
– Чтоб Крон сдох! – в сердцах воскликнул хирург.
Светлана усмехнулась.
– Ты за его здоровье молиться должен, – сказала ведьма. – Искандер пообещал, что в тот день, когда имперский маг умрет, население Поланской губернии сократится на треть. Сводное отделение, где собраны лучшие военные маги – в основном, те из Зеленых Псов, кто еще жив, – вошло в Полу вчера днем. Полк Алых Кобр и специальная бригада Черных Скорпионов охраняют волшебников. Те уже начали плести пробную сеть, такое заклинание создать – это не фунт изюму...