Гинзбург Мария. Хозяйка Четырех Стихий

   – Проводил ты меня до заветной калитки, – пропела Карина. – Тут взяла тебя нервенная дрожь... Ты скажи, ты скажи, что тебе надо, что надо, может дам, может дам, что ты хошь...
   Шенвэль усмехнулся и перестал дрожать. В тот момент, когда эльф боролся с ее платьями, Карина поняла, что Осколок Льда сохранил свою власть над ней. Эта ночь должна была стать для Шенвэля последней.
   – Куртка, – простонала Карина. – Сними куртку...
   Эльф рывком содрал с нее куртку и отбросил в гущу розовых кустов.
   – Я боялся, что больше никогда не увижу тебя, – сказал Шенвэль в промежутке между поцелуями. – Никогда.
   Ведьма смутилась.
   – Не надо таких слов, – пробормотала Карина.
   Эльф замолчал. Сегодня у Шенвэля было другое настроение, удивительно перекликавшееся с чувствами ведьмы. Если их первая мелодия разрабатывалась в ключе adagio col dolente^[14], то эту они исполнили allegro appassionato^[15].

* * *

   Шенвэль отнес расслабленную ведьму в свои покои, опустил на кровать и сам лег рядом.
   – Я надеялся, что погибну один, – сказал эльф. – Он заставляет меня лгать, и...
   – Нижняя голова мужчин всегда заставляет верхнюю лгать, – сонно сказала Карина. – Ты во что-то влип, похоже... Не дрейфь, прорвемся. В крайнем случае, пойдем «на выверт».
   Шенвэль усмехнулся. Он хотел спросить, как выглядит этот воздушный маневр, но ведьма уже уснула.

* * *

   Карина проснулась и увидела алую полоску рассвета над морем. «Владислав!» – с ужасом подумала она. Осторожно сняв с себя руки Шенвэля, ведьма выбежала на террасу. Ежась от утреннего холода, Карина принялась торопливо одеваться. Шелк и шифон, конечно, смотрелись очень элегантно. Но тепла давали столько же, сколько рыбья шкура. Карина сняла куртку и всунула руки в рукава. Ведьма заметила, что бордюр усеян осыпавшимися, почерневшими цветами. В ее мозгу зазвенел тревожный звоночек, но было поздно.
   Карина подняла с террасы кинжал и вернулась в спальню.

* * *

   Шенвэль проснулся от холода стали на своем горле. Эльф попытался бросить заклинание, но не смог. Ведьма, сидевшая у него на груди, крепко прижимала руки Шенвэля своими ногами.
   – Не убивай меня, красна девица, – полушутливо сказал эльф. – Может, и я на что сгожусь...
   И тут Шенвэль увидел, как вокруг Осколка Льда на ее рукаве сгущается чернота. Эльф почувствовал, как от напряжения одеревенели мышцы Карины. Шенвэль схватился правой рукой за ее лодыжку. Не ведая, что творит, ведьма в ответ еще сильнее прижала его руку ногой. Вокруг Осколка Льда закрутились черные зигзаги.
   Кожа на горле Шенвэля разошлась под холодным лезвием. Дальше медлить было нельзя.
   Карину отбросило с кровати. Ведьма сообразила, что Шенвэль воспользовался Цин, в тот момент, когда ударилась о ковер, лежавший на полу. На поверку ковер оказался вовсе не таким толстым, каким казался с виду. С потолка посыпались мелкие элементы лепнины. Кинжал выскочил из руки Карины. Он пролетел через всю комнату и воткнулся между дубовыми панелями около двери в покои, уйдя вглубь на всю длину клинка. Из носа ведьмы пошла кровь. Карина задыхалась от боли. Левую ногу от колена словно залили раскаленным свинцом. Тело сковывал смертельный холод. В глазах Карины мельтешили черные муравьи. Ведьме уже случилось пережить болевой шок, когда Шенвэль отразил ее нападение благодаря Зеркалу Анцира, но сейчас Карине было намного, намного хуже. Воспоминание натолкнуло Карину на мысль. Собрав остатки своей Чи, ведьма, превозмогая боль, начала плести заклятье.
   – Прости, Карина, – сказал Шенвэль.
   Маг сел на кровати, держась правой рукой за шею. Под пальцами его плясали синие огоньки. Эльф скреплял рану своей Чи.
   – Ты уже третий раз пытаешься убить меня, – продолжил Шенвэль. – Это на два раза больше, чем я обычно позволяю.
   – Теперь ты меня убьешь? – спросила ведьма безразлично.
   Эльф расхохотался.
   – Оставим эти фокусы для первоклашек, – сказал он неожиданно добродушно. – Зеркало Анцира, да? Ты схватываешь на лету, как я погляжу. Да, кровь – не водица. Истинная мандреченка – это истинная мандреченка.
   Шенвэль встал с кровати и, хромая, подошел к Карине. Ведьма видела чудовищный шрам на его бедре. «Как все же сильны сидхи, – подумала Карина. – У него ведь была расщеплена берцовая кость. Человек после такого ранения смог бы начать ходить через полгода минимум». Шенвэль опустился на ковер рядом с ведьмой, вытянул больную ногу. Взяв Осколок Льда двумя пальцами, он вырвал артефакт из рукава вместе с кусочком войлока и отшвырнул резким движением.
   – Чтобы я больше его на тебе не видел, – сказал эльф сквозь зубы.
   Карина закатила глаза, теряя сознание от нахлынувшей боли. Шенвэль начал массировать ногу ведьме. От облегчения на глазах Карины выступили слезы. Ведьма зажмурилась, чтобы их не увидел эльф. Карина почувствовала его горячие губы на своих веках, когда Шенвэль слизнул несколько слезинок.
   – Я не люблю тебя, – хрипло сказала Карина. – Я тебя ненавижу.
   – Теперь ты, может, и веришь в то, что говоришь, – улыбнулся Шенвэль, склоняясь над ней. – Но я-то уже нет...
   Эльф нежно гладил ее. Карина глубоко вздохнула. Ведьма поняла, что Шенвэль уже не облегчает последствия удара, который сам нанес, а возбуждает ее. Карина надеялась, что на этот раз она не разделит с эльфом жгучий, терпкий взрыв. Но этого ей не удалось.
   Мир исчез в темноте, пронизанной судорогами разноцветных вспышек.

* * *

   Шенвэль откинул голову назад. Он хотел узнать, сколько времени пролетело в любовных утехах. Часы на стене показывали начало пятого пополудни. Эльф покосился на постель. Белье было смято так, словно на постели всю ночь буйно резвилась дюжина домовых вкупе с двумя единорогами нестандартной ориентации. На ковре лежала разбросанная в диком беспорядке одежда ведьмы. На столике у кровати рядом с флейтой появилась большая хрустальная ваза с фруктами и запотевшая бутылка вина, которых утром там не было.
   – На ковре, в двух шагах от такой кровати, – сказал Шенвэль.
   – До чего докатились, – лениво сказала Карина.
   Ведьма заметила подарок Светланы и спросила:
   – Ты сыграешь мне?
   – А ты искупаться не хочешь? – спросил Шенвэль.
   Карина нашла, что смыть с себя пот и все остальное – более чем здравая идея, и кивнула.
   – Потом перекусим, и я тебе сыграю, – закончил эльф.
   Карина поднялась. Шенвэль смотрел, как обнаженная ведьма спускается на пляж, как, раскинув руки, вбегает в сине-зеленую волну. Затем он встал и накинул шелковый халат того же цвета, что и полуденное море, расшитый разноцветными зигзагами. Эльф подошел к столику, позвонил в серебряный колокольчик.
   – Мы будем обедать на пляже, – сказал Шенвэль явившемуся на зов слуге. Тот поклонился и вышел. Эльф взял флейту, медленно вышел на террасу и стал осторожно спускаться. Пара слуг уже установили два лежака и сейчас расстилали на них полотенца. Шенвэль увидел в руках одного из слуг халат. По фону цвета морской волны кувыркались темно-синие фигурки морских змеев.
   – Это подарок господина Лакгаэра вашей гостье, – перехватив его взгляд, сказал слуга.
   Карина и впрямь резвилась в воде, как молодой морской змей.
   – Оставьте здесь, – сказал эльф.
   Шенвэль устроился на лежаке. Слуги покинули пляж, но вскоре вернулись. Один тащил под мышкой раскладной столик, в руках у второго был поднос с двумя бокалами, бутылкой белого вина и глубокой серебряной салатницей.
   – Вина хочешь? – спросил эльф, когда довольная ведьма вышла из воды.
   Карина кивнула. Шенвэль наполнил ее бокал. Ведьма растерлась полотенцем.
   – Этот халатик – тебе, – сказал эльф. – От нашего гостеприимного хозяина.
   Карина накинула халат и присела на край лежака. Ведьма не спеша пригубила бокал, про себя радуясь тому, что Владислав научил ее правильно пить вино. Внимание Карины привлек вытисненный на крышке салатницы краб-отшельник. У ведьмы мелькнуло смутное ощущение, что где-то она уже видела подобное изображение, при каких-то крайне необычных обстоятельствах. Но сейчас Карина не могла вспомнить, где именно.
   – Что это значит? – проведя по вытисненному крабу пальцем, спросила ведьма.
   – Это герб Лакгаэра, – ответил Шенвэль и снял крышку.
   Под ней оказались холодные жареные осьминоги в остром овощном салате. Запивая осьминогов холодным белым вином, ведьма и эльф очень быстро опустошили салатницу. Она была вовсе не такой глубокой, как казалось с виду. Карина промокнула губы салфеткой и растянулась на лежаке. Ведьму со вчерашнего вечера мучил один вопрос, а сейчас ей представлялась шикарная возможность получить информацию из первых рук. Не так уж часто боевые ведьмы запросто общаются с Верховными магами. Но Карина колебалась, зная, что мужчины терпеть не могут упоминаний о других мужчинах. Особенно по утрам. Но Шенвэль улыбнулся ей так ласково, что ведьма решилась.
   – Можно тебя спросить? – сказала Карина. – Это не относится к нашей ночи.
   Эльф кивнул.
   – Владислав... Барон Ревенский служил Черному Пламени до того, как ты изгнал дракона?
   Ведьма боялась, что Шенвэль рассердится, но эльф, скорее, удивился.
   – Нет. Черному Пламени служил Искандер, – сказал Шенвэль. – Он был начальником внутренней охраны замка. Это Искандер впустил нас. А Владислав пришел со мной.
   – Понятно, – помрачнев, сказала Карина. Ее мысли перекинулись на другое. – А все-таки жаль, что Жезл Власти сгорел вместе с замком...
   Шенвэль прикрыл глаза веками.
   – И не жаль нисколечко, – возразил эльф.
   – Ты и правда хотел его уничтожить?
   – Правда.
   – Но ведь с исчезновением власти жезла в Мандре начался страшный бардак, – сказала Карина. – А при драконе, при Эрустиме и люди, и сидхи, и все-все – жили в мире и согласии, и все были счастливы. Разве ты не хотел бы, чтобы все снова стало, как было при Черном Пламени?
   Шенвэль поморщился. Он ожидал подобного разговора, но не думал, что это произойдет так быстро. Эрустим питался жизненной силой не только своих обладателей; он разжигал в них великодержавные амбиции, за воплощение которых всегда приходится платить тысячами жизней. Жезл втягивал энергию павших на полях сражений, становясь сильнее тех, в чьих руках находится, и окончательно лишая их рассудка. Последним действием Черного Пламени как императора Мандры стала аннексия Лихого Леса. Бесперспективная война тянулась до сих пор, подрывая экономику империи. А ведь дракон не мог не знать, что еще никому и никогда не удавалось подчинить себе темных эльфов.
   Но Шенвэль сегодня утром сам лишил ведьму последней защиты от чар Эрустима, вытащив из ее куртки Осколок Льда.
   – Нет уж, спасибо, – сказал эльф сквозь зубы. – Я большую часть правления твоего любезного линдворма провел в воспитательном лагере. И совсем не хочу, чтобы все стало, как было.
   – Ну, ты вот добился, чего хотел, – сказала ведьма. – Как поется в детской песенке: «Ах, если бы сбылась моя мечта, какая жизнь настала бы тогда!» И какая жизнь настала? Тебе, конечно, стало лучше. Даже мертвому лучше, чем воспитуемому, как у нас в станице говорили. А ты жив и свободен.
   Шенвэль неопределенно пожал плечами.
   – Я тебе вот что скажу, – продолжала Карина. Ведьма воодушевилась, приподнялась на лежаке. – Я почему ведьмой стала? Призвание, думаешь? Я не из Истлы сама, а с Нудайдола. Есть там станица Пламенная, между Гниловранской трясиной и Верхней Волынью. На самом коротком пути от Ринтали к Куле. И когда вы Тенквисса скинули, сюрки щелкать клювом не стали. От Ринтали до Ревена сюрки за четыре недели дошли. Всех мужчин моей станицы, кроме двух юродивых и одного калеки, забрали в армию. Никто не вернулся. Никто. Мне что было делать? В плуг вместо лошади впрягаться и юродивого в задницу целовать, чтобы при мужике быть? Так ведь за него еще с остальными бабами надо было подраться. Или ждать, пока через станицу рота солдат пройдет? Нет, сидх, страна должна быть большой и сильной. Только без отвратительных зверств, без лагерей этих. Так что очень жаль, что ты жезла не нашел. Очень.
   – Тоску по большому могу понять. Большой и толстый, по-моему, мечта каждой женщины, – сказал Шенвэль. – Ты вот ведьмой стала. Так ты жалеешь об этом? Ты свободная красивая женщина. Бароны, линдвормы и сидхи ломятся к тебе наперебой.
   Карина хмыкнула, но перебивать эльфа не стала.
   – А в Пламенной у тебя уже шестеро детей было бы, фигура бочки и колотушки мужа по праздникам, – продолжал эльф. – Ты никогда не увидела бы моря, я уже про другие страны не говорю. Ты этого хочешь?
   Карину удивило знание жизни людей, которое проявил эльф. Именно такой и была судьба старшей сестры ведьмы, Василисы. Она сумела-таки выйти замуж. И даже не за юродивого. Антона не взяли в армию из-за сухой с детства руки. Карина собралась с мыслями.
   – Нет, – сказала она. – Но и ведьмой я не хотела быть, понимаешь? Хотя, конечно, мне так лучше.
   – Ага. Тебе тоже лучше. Ты сейчас можешь выбирать, кем тебе быть. А при драконе этого у тебя не было бы. А без зверств не получится, Карина. Сила Жезла – в крови. Ты хочешь, чтобы люди и эльфы жили мирно и счастливо? Я тоже. Но нет на свете такой волшебной палочки, чтобы одним махом исправить все недостатки этого мира, понимаешь?
   – Может быть, – непримиримо сказала ведьма. – Но...
   – Давай сменим тему. Меня всегда пугает, когда женщины говорят о политике, – сказал эльф.
   – Ты издеваешься? – тихо спросила Карина.
   – Нет, – сказал Шенвэль. – Вы не проходили в Горной Школе, кто вел нас, когда мы захватили Мандру?
   Карина задумалась.
   – По-моему, это была королева, – сказала она неуверенно. – Королева Арвен Решительная, или я что-то путаю?
   – Да, – сказал Шенвэль. – Но Решительная – это не вполне точный перевод ее прозвища. Правильнее будет сказать «Не Знающая Компромиссов».
   Ведьма помолчала.
   – Сыграй мне, – сказала она наконец.
   Шенвэль взял флейту. Карина растянулась на лежаке.
   Чистая, пронзительная мелодия вплелась в песнь ветра и прибоя, создав суровую, завораживающую симфонию. Карина узнала прекрасную, полную страсти и горечи самопожертвования, балладу о Балеорне и Разрушительнице Пчеле. Параллель между историей двух великих магов и отношениями ведьмы и эльфа была очевидна. На глазах у Карины выступили слезы. Простая ночь любви перерастала в нечто большее, и ведьма ничего не могла с этим поделать. Карина, как и Балеорн в урочище Плача, понимала, что погибнет – но ей нестерпимо захотелось остаться с эльфом.
   Шенвэль давно не встречал такого благодарного слушателя. Люди, которых он знал, из музыкальных инструментов предпочитали барабан и боевой рог. Вдохновленный эльф стал играть еще лучше. Еще чище и нежнее, вкладывая в игру всю свою душу. Весь свой дар. Потоки звуков омывали ведьму. В голове у нее окончательно прояснилось. Когда Шенвэль закончил, некоторое время оба молчали.
   – Это прекрасно, – сказала Карина. – Но я не Разрушительница, а всего лишь боевая ведьма. Да и времена сейчас не те.
   – Времена всегда одинаковые, – возразил Шенвэль.
   – Я должна вернуться, – проговорила ведьма тихо.
   Эльф взглянул на ее ауру. Важным элементом чар, сдерживающих Карину, была мертвая сила. Женская Цин, которой владела создательница Эрустима. Под влиянием мужской Цин, силы Шенвэля, которая всегда приходила, когда эльф играл, чары жезла ненадолго рассеялись. Шенвэль знал, что должен отпустить ведьму, но при одной мысли об этом он ощутил почти физическую боль.
   – К тому мужчине, который не удовлетворил тебя вчера? К барону Ревенскому? – спросил эльф.
   – В замужестве, – вздохнула Карина, – не это главное.
   Как говорят в картах, хочется крыть, а нечем. И эльф не сдержался.
   – Когда станешь богатой вдовой, приходи снова, – сказал он резко. – Но не торопись. За свои деньга и титул баронессы Владислав заслужил не меньше наслаждения, чем я получил сегодня бесплатно.
   Карина вскочила и закатила эльфу такую затрещину, что в глазах у того весь мир утонул в красном мареве. Когда зрение вернулось к нему, Шенвэль поспешил в дом. Он успел как раз вовремя. Ведьма, уже в своей одежде, стояла на террасе, раскинув руки для вызова метлы. Шенвэль опустился перед ней на колени, Карина закусила губу и отвернулась. Эльф уткнулся лицом в ее бедра, обнял.
   – Прости меня, – сказал он, и голос его через ткань звучал глухо. – Я сказал сгоряча, не подумав. Я не это имел в виду. Я хочу, чтобы ты осталась.
   – Бесплатная раздача кончилась, – процедила Карина сквозь зубы. – А халявщиков я всегда терпеть не могла.
   Эльф отступил. Карина вызвала метлу. Шенвэль отвернулся и смотрел на море, пока она не улетела. Только увидев в небе желто-коричневую фигурку на метле, двигавшуюся в сторону человеческой половины города, он повернулся лицом к дому.
   – Я не халявщик. Я отдал тебе все, что имел, – сказал Шенвэль.

* * *

   Ближе к вечеру Лакгаэр решил навестить своего гостя, и, возможно, разделить с ним трапезу. Хотя Шенвэль и не был родственником Лакгаэра, старейшина Нолдокора относился к нему совсем не как к «большой головной боли», как предполагал сам Верховный маг. Лакгаэр чувствовал себя, скорее, дедушкой, которому на память о погибших любимых детях остался непослушный внук. Старый эльф спустился из верхней части дворца по узенькой лесенке, вырубленной прямо в скале.
   Шенвэль был на пляже. Верховный маг играл на флейте, сидя лицом к морю. Лакгаэр подошел к нему, остановился за спиной, не решаясь прервать игру. Нежная и жалобная мелодия захватила старого эльфа. Он мог догадаться о причинах грусти Шенвэля. Глава Нолдокора страдал бессонницей, и обычно проводил ночи в своей библиотеке, размышляя над трактатами по магии, которых у него было великое множество. Размышления эти часто приносили плоды. Разработки Лакгаэра в области телепортации, около трехсот лет назад превратившие перемещения в пространстве из высокого искусства, доступного немногим, в обычный способ передвижения, которым мог воспользоваться даже слабый маг, высоко ценились в Фейре. Да и сейчас теоретические выкладки Лакгаэра, находившие на практике самое неожиданное применение, вызывали шумиху и споры среди волшебников. Главу Нолдокора Рабина постоянно звали в страну эльфов. Лакгаэр всегда шутливо отвечал на все подобные приглашения, что хочет умереть на родине. То есть там, где родился. В Рабине.
   А сегодня ночью, выйдя из библиотеки размяться немного, Лакгаэр услышал на террасе женский голос, который пел на мандречи.
   Старый эльф поспешно ретировался под защиту фолиантов. Конечно, Шенвэль заслужил право на отдых, но мандреченка была крайне опасным капризом. Браки представителей разных разумных рас официально признавались только во время правления Морул Кера – сам дракон жил с человеческой женщиной. Сейчас любовь эльфа к мандреченке была откровенным вызовом, да что там – чистой воды безумием. Люди берегли своих женщин, так же как и эльфы. «Но, – думал Лакгаэр, – может быть, и мы, и они начали делать это слишком поздно. И главное, зачем лезть на рожон? Если тебе надоела Ваниэль, то в моем дворце уж нашлась бы гораздо более красивая, искусная, понимающая эльфка, если на то пошло». И все же старый эльф не мог не восхититься великолепной дерзостью Верховного мага. Ночная гостья, к счастью, оказалась более благоразумной – или циничной, – чем сам Шенвэль. После обеда эльф из воздушного патруля связался с Лакгаэром и сообщил, что боевая ведьма движется от его дворца в сторону человеческого берега. Глава Нолдокора приказал пропустить ее.
   И не чинить ей препятствий, если вдруг – в любое время суток – эта ведьма вздумает повторить маневр в противоположном направлении.
   Старый эльф тоже умел идти на риск. Законы людей всегда несовершенны и постоянно меняются, но законы любви – и это Лакгаэр знал по себе – остаются неизменными на протяжении веков. Верховному магу было пора найти себе пару. Утонченные, хрупкие эльфки не интересовали сына грозной Разрушительницы Пчелы.
   Почти не интересовали.
   Ненаследная принцесса темных эльфов в изгнании, пожалуй, была единственной эльфкой, которая могла подойти Шенвэлю по характеру. Но если бы Ваниэль потребовала развода, Лакгаэр как глава эльфов Рабина должен был освободить красавицу от брачных уз. Пока Ваниэль не заговаривала об этом. Ну, так ведь для нее Шенвэль был тем же, кем и для всего остального Рабина – подмастерьем столяра, магом второго уровня. На такого любовника даже самая самоотверженная возлюбленная не поменяет мужа – преуспевающего купца. Однако Лакгаэр не сомневался, что любая женщина, представься ей такая возможность, уйдет от купца к Верховному магу. Муж Ваниэль, Аласситрон, пользовался большим влиянием в Нолдокоре, и Лакгаэр в этом случае оказался бы в очень щекотливом положении. В ничуть не менее сложном положении Лакгаэр как глава эльфов Рабина очутился бы, если бы блюстителям чистоты человеческой расы стало вдруг известно, где эта боевая ведьма провела сегодняшнюю ночь. Но Лакгаэр уже знал о покушении на Искандера и ранении Крона. Старый эльф полагал, что у любовников есть в запасе некоторое время, чтобы разобраться в своих отношениях.
   Когда музыка стихла, старый эльф вздохнул, словно пробуждаясь ото сна.
   – Ты прав, – сказал Шенвэль не оборачиваясь. – Это опасная глупость, и больше ничего.
   – Шенвэль... – пробормотал Лакгаэр. – Я и в мыслях не имел...
   – Имел, имел.
   Лакгаэр проклял свою забывчивость. Ведь говорили, что Верховный маг не то чтобы читает, а просто слышит мысли тех, кто находится с ним рядом. Как будто бы размышляющий кричит о них во весь голос.
   – Ты, случайно, никогда не видел, как боевые ведьмы летают «на выверт»? – спросил Верховный маг.
   Лакгаэр покачал головой.
   – Видел, – сказал он. – Жуткое зрелище, скажу я тебе. Очень сложный маневр и очень опасный... Как правильно описать, я даже не знаю, не владею терминологией. Моряк бы сказал, наверное, что они идут галсами... «На выверт» – это когда ведьмы летят задом наперед, полностью раскрыв хвост метлы. Иногда им приходится взлетать в нисходящем потоке воздуха или двигаться навстречу сильному ветру. А называется так потому, что ведьма оборачивается назад, чтобы видеть, куда летит.
   Шенвэль усмехнулся.
   – Не откажи в любезности поужинать со мной, – сказал он.
   – С удовольствием, – сказал Лакгаэр и телепатически вызвал слуг, чтобы они сервировали в покоях гостя ужин на двоих.
   Они стали подниматься по извилистой тропинке. Шенвэль остановился на террасе. Лакгаэр тактично ждал, когда Верховный маг сочтет возможным продолжить путь. Поджер, хотя и не был магом, сотворил самое настоящее чудо. Дворцовый лекарь пускал завистливые слюни каждый раз, когда перевязывал Шенвэля. Верховный маг согласился на предложение Лакгаэра прокачать свое тело чистой Чи. После процедуры Шенвэль начал ходить, но двигаться быстро он еще не мог. Особенные сложности у эльфа вызывал подъем.
   – Есть два вида смелости, – сказал Шенвэль. – Одна – это смелость командира, увлекающего свой отряд в атаку с громкими воплями. Там страх одного преодолевается подъемом всех. Как говорят мандречены, на миру и смерть красна. А другая смелость, тихая смелость решений, встречается гораздо реже. Ведь решать приходится в одиночестве. Но, по-моему, как раз она и является истинной. И ты, мой милый Лакгаэр, как раз настоящий храбрец. Я это понял еще в тот раз, перед свержением Морул Кера, когда ты разрешил нам встречаться и жить в твоем дворце.
   – А ты как был неисправимым льстецом, так им и остался, – ответил Лакгаэр на это.
   – Когда развалилась статуя Хозяйки Четырех Стихий? – спросил Шенвэль, указывая на пустой пьедестал.
   Так эльфы называли волшебницу, которая умела призывать Чи всех сил жизни – Огня, Воды, Земли и Воздуха. Подобный дар встречался очень редко, последняя эльфка с такими способностями родилась восемь веков назад. Матери Шенвэля повиновалась не только мертвая сила, но и Чи всех четырех стихий. Но эльфы Фейре отказались дать ей официальный титул, к которому полагалось приличное денежное содержание, – в Разрушительнице не было ни капли эльфийской крови. Однако Лакгаэру для создания магической конфигурации было необходимо изображение именно Хозяйки Четырех Стихий. Разрушительница Пчела дала свое согласие на изготовление артефакта и запечатлела в нем свое Чи. Но Пчела предупредила, что в тот день, когда она умрет, артефакт потеряет свою силу и разрушится. Других изображений Разрушительницы Пчелы, насколько было известно Лакгаэру, не сохранилось. Старый эльф помнил, что Верховный маг перед свержением дракона частенько приходил на террасу. Просто посмотреть на статую. Артефакт все еще работал, хотя к тому времени Пчеле должно было исполниться больше трехсот лет. Люди столько не живут, но Ящер, судя по всему, продлил дни волшебницы, так много сделавшей для владыки Подземного мира.
   Очевидно, Шенвэль надеялся, что мать его жива и сейчас. Но пустой цоколь сообщил эльфу об обратном.
   – Артефакт треснул и раскололся как раз в ту ночь, когда вы захватили замок Морул Кера, – сказал Лакгаэр мягко. – Я приказал убрать обломки. А ваять новый, как ты сам знаешь, не с кого.