Страница:
Волхв Ящера усмехнулся.
– Обычно ответчики, выиграв дело, относятся к судьям совсем по-другому, – заметил Дренадан. – Так и рвутся отблагодарить...
Лакгаэр отрицательно покачал головой.
– В тебе когда-то текла наша кровь, – сказал глава Нолдокора. – Но из-за той крови, что течет в тебе сейчас, я запрещаю тебе ступать на наш берег!
Иван озадаченно перевел взгляд с одного на другого. Волхв очень неприятно улыбнулся.
– Я понял тебя, – сказал Дренадан. – Но если я все же приду? Что тогда со мной будет?
Лакгаэр чуть наклонил голову к плечу и прищурился. Он вспоминал одно старое мандреченское выражение.
– Тогда я покажу тебе дорогу, по которой ты давно должен был пройти, – сказал глава Нолдокора. – Прощай, жрец. До свиданья, князь.
Снизу уже тянулись руки – эльфы хотели помочь спуститься своему предводителю. Но несколько свободных рук, чтобы подхватить спрыгнувшую Ваниэль, в толпе тоже нашлись.
– Чего это Лакгаэр на вас так взъелся? – спросил Митя.
– И что это значит, «покажет дорогу, по которой ты давно должен пройти»? – спросил Иван.
– Так мы называли показательную казнь в воспитательном лагере во время бунта Детей Волоса, – ответил волхв.
– Ты такой старый? – удивился Митя и тихо ойкнул, смутившись. – Прости, Дренадан...
– Я не женщина, чтобы стесняться своего возраста, – пожал плечами волхв.
– Надо же, ведь сколько лет прошло, – сказал князь задумчиво. – А они все не могут вам простить...
Дренадан не ответил. Он смотрел вслед эльфам.
Окруженные дружинниками князя, гости двигались в сторону дороги. Чистильщики сбились тесной кучкой у почти прогоревшего Купальца и ничем не пытались препятствовать исходу своих врагов.
– Кто у них там заводила? – спросил Иван, тоже глядя на Чистильщиков.
– Светозар, – сказал Митя. Княжич хотел добавить: «Мой друг», но вдруг понял, что не может этого сделать.
– Старший сын купца первой гильдии Пафнутия Жадного, – добавил Владислав.
Князь покачал головой:
– Опасный зверь этот Светозар.
– Почему? – спросил Митя.
– Он уже умеет проигрывать, – ответил князь.
– Ты солгала, чтобы спасти всех нас? – спросил Марфор.
– Не только поэтому, – ответила Ваниэль.
Ульрик покосился на Марфора и эльфку, потом на княжеского дружинника, идущего рядом с ними. Воин крепко сжимал в руках факел и сосредоточенно смотрел в сторону леса. Он никак не показал, что понял слова эльфа. Возможно, дружинник опасался последней безумной попытки Чистильщиков не дать сидхам уйти и был весь поглощен наблюдением за подступами к дороге, или действительно не знал эльфийского.
– А вы дома не могли бы поговорить? – спросил однорукий столяр.
– Ты так его любишь, – продолжал Марфор. – Но за что? Я его тоже знаю. Он холоден, как черный лед, и для достижения своей цели пойдет не то что по головам – по трупам.
– Кто бы говорил, – вспылила Ваниэль. – Эльф, который за деньги делал все! Все! До тех пор, пока...
Марфор почувствовал, как горячие тиски стиснули его запястье – Ульрик схватил его за руку. А эльф даже не заметил, что складывает пальцы для удара. Ваниэль была сильной волшебницей, но Марфор обрушил бы на нее не только свою Чи, но и всю магическую мощь своего Синергиста, и исход был бы печален – на дороге появилась бы глубокая яма с черными, жирными краями. Дружинник тоже остановился. Пламя факела заплясало – то ли от налетевшего с реки ветра, то ли у воина при одной мысли о том, что ему придется присутствовать при схватке магов, задрожали руки. По лицу дружинника ясно читалось, что если бы он не опасался засевших в кустах Чистильщиков, то только бы эльфы его и видели.
– Пока кое-кто не промыл этому эльфу мозги, – очень холодно сказал Ульрик. – И не заставил его работать бесплатно, о, извини, за идею – за «индивидуальный террор»!
– Да пошли вы! – мокрым от слез голосом крикнула Ваниэль и убежала вперед.
– Спасибо, Ульрик, – сказал Марфор. Он уже не чувствовал кисти. – Будь добр, отпусти меня...
Ульрик разжал руку. Марфор принялся массировать запястье.
– Ты зря так о нем думаешь, – сказал однорукий столяр хмуро. – Ревность застилает тебе глаза. Ну сам прикинь, Марфор. Ведь если бы он этого хотел, ему достаточно было нанять одну мандреченскую ведьму и спуститься в замок за Эрустимом. Одну! А он все это время жил здесь, ждал, и надеялся, что дракон не придет, и он всю жизнь проведет вот так – моим помощником...
– Наверно, ты прав, – сказал Марфор.
Эльфы двинулись дальше. Дружинник пробормотал себе под нос что-то неразборчивое, но весьма энергичное и последовал за ними. Когда до ладьи оставалось шагов десять, Марфор задумчиво усмехнулся и сказал:
– Знаешь, Ульрик, есть вещи, которые можно делать и которые делать нельзя. И некоторые эльфы от рождения чувствуют, чего делать нельзя, а некоторые – нет. Вот ты понимаешь, а я не понимал, например. И Лайтонд, судя по всему, тоже не чувствует этого... И раньше или позже боги посылают таким, как мы с Лайтондом, что-то... какое-то событие, какой-то знак. Обычно это очень большая боль. И тогда...
– Если ты про эту мандреченскую ведьму, то я уже понял, – сказал Ульрик мрачно. – Но боль – болью, главное, остался бы он в живых!
Марфор пожал плечами:
– А это только от него теперь зависит.
– Марфор! – закричал Лакгаэр с ладьи. – Ульрик! Ну что такое, вечно вы последние! Сколько можно ждать! Или вы хотите остаться?
До мостков, около которых уже остались только воины князя Ивана с факелами, было рукой подать. Эльфы чуть ускорили шаг. Сопровождавший их воин покосился на черные кусты, спускавшиеся к самой воде.
Ингвар – а это был он – не обладал магическим даром.
Но воин был готов отдать свою руку на отсечение, что в кустах кто-то есть.
– Да, так все и было, – сказал старый эльф. – Что ты теперь думаешь делать с Эрустимом?
Кубок выскользнул из пальцев Шенвэля и гулко ударился о столешницу. Ножка кубка откололась и покатилась по столу, словно крохотное колесо. На скатерти расползлось мокрое пятно. Шенвэль поднял голову и посмотрел на главу Нолдокора. Старый эльф отшатнулся. Лакгаэру доводилось видеть Морул Кера в человеческом облике, и на миг ему показалось, что с другого конца стола на него глянул бывший повелитель Мандры.
Шенвэль прикрыл глаза веками.
– Когда ты догадался, что жезл у меня? – спросил Верховный маг.
– Когда Иван пригласил нас на праздник, – ответил старый эльф.
От намокшей скатерти повалил пар – Шенвэль сушил ее заклинанием.
– Я еще не решил, как поступлю с жезлом, – сказал Верховный маг Фейре, когда пар рассеялся. – Всю жизнь я гонялся за этой проклятой палкой. Марфор очень тонко почувствовал ситуацию, надо отдать ему должное. Я смеялся над законами людей и эльфов, я предавал узы дружбы, я перешагнул через любовь, верность и честь на пути к Эрустиму. И вот жезл у меня. Я получил и боль, равной которой не испытывал никогда в жизни, а я ведь пятьдесят лет провел в воспитательном лагере. А на горизонте уже мелькают крылья Ящера, спешащего за мной...
– Я бы на твоем месте не принимал слова Марфора так близко к сердцу, – заметил Лакгаэр. – Кто он такой, Марфор этот? Раньше он носил другое имя – Тирисснахтэт. И знаешь, как он его получил?
Шенвэль отрицательно покачал головой:
– Нет, такой истории я не слышал. Только, если можно, покороче, ладно, Лакгаэр? Я очень хочу спать.
– Некоторых людей в Старгороде-на-Тириссе, лет примерно сто тому назад, очень не устраивал их князь, – начал рассказывать глава Нолдокора. – А тот, старый параноик, такую охрану себе завел, что ни один наемный убийца даже и не брался за этот заказ. А Марфор согласился. Он засел в Тириссе, неподалеку от общественной купальни. Прямо в реке – он ведь маг Воды и может черпать Чи прямо из нее. Сколько он там просидел, никто не знает, но только вот проезжавшему мимо князю вдруг захотелось искупаться. Прямо до изнеможения. Маг просканировал реку, но ничего не обнаружил.
– Как же княжеский маг не заметил вибраций от металла? – удивился Шенвэль, уже примерно догадавшись, чем закончится история. – Хорош маг, ничего не скажешь...
– Не было у Марфора с собой никакого оружия, – отмахнулся старый эльф. – И когда князь вошел в реку... примерно по пояс... Марфор подполз к нему по дну и...
Шенвэль расхохотался.
– Старый сморчок даже полностью окунуться не успел, а вся река уже была алой от его крови. Спасти его не смогли, – усмехаясь, закончил Лакгаэр и посерьезнел. – И Марфор будет рассуждать о поступках Верховного мага Фейре? Брось, забудь. Улетайте в Фейре вместе с Кариной. Там вас не достанут ни Чистильщики, ни сам Ящер. Какая разница, откуда править Мандрой? А если верить твоему рассказу, наши страны объединятся прямо-таки на днях...
– Ты не понимаешь. Я не хочу владеть этим миром. Это же такая головная боль, – сказал Верховный маг Фейре. – Я хотел исправить то, что сделали мои родители, уничтожить этот проклятый жезл. Но я очень устал, Лакгаэр. Я хотел бы вернуться домой, сидеть на балконе вместе с Кариной и смотреть, как вспыхивают в небе цветы звезд. Но мне, видимо, этого не суждено. Как только жезл будет уничтожен, Карина бросит меня. Да и потом, если Эрустим будет вывезен из Черногории, Ивана казнят. А я больше не хочу шагать по трупам тех, кто имел несчастье оказаться на моем пути... Я дождусь Змея Горыныча, и, так или иначе, все будет кончено. Эрустим окажется у Карины. Я, перед тем как спуститься в Подземный мир, все-таки постараюсь вытащить из жезла мертвую силу. Так что мы с Кариной останемся здесь. Ты не против?
Лакгаэр сглотнул.
– Оставайтесь, что же. Но почему ты так уверен, что Карина бросит тебя, как только рассеются чары Эрустима? Я с твоей ведьмой не знаком, но все профессиональные воины обычно весьма практичны, – начал старый эльф осторожно. – Как говорят мандречены, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Ну да, ты Карину, считай, изнасиловал. Привязал к себе чарами жезла. Но ведь любовная страсть сама по себе туманит голову не хуже магии. Вы ведь не подростки, в конце концов, а вполне искушенные в любви мужчина и женщина. Все теряют голову от страсти, а потом, когда наваждение спадает, мужчина и женщина спокойно строят семью. Попросишь прощения, объяснишь, что не мог иначе, что ты этого не хотел. Успокоитесь, и заживете душа в душу...
Верховный маг снова отрицательно мотнул головой.
– На Карине было проклятие, – сказал Шенвэль. – Она не могла никого полюбить. То есть полюбить-то могла, а жить с мужчиной – нет. Мандречен она просто выгоняла, а эльфов – убивала. А я это проклятие снял. Так вышло, случайно. Я для нее теперь как первая любовь. А с Эрустимом этим получается, что я Карине в душу не то что плюнул, а насрал. Как любят говорить женщины – я ее «просто» использовал. И даже не «просто», а прикинулся влюбленным дурачком для того, чтобы спасти собственную нацию... Карина знает, что мне никогда не нравились мандреченки. И когда чары спадут, моя ведьмочка вспомнит об этом. Вряд ли она поверит, что стала единственным исключением. Ее ярость будет неописуема.
– Да уж, – сказал Лакгаэр задумчиво. – Мандреченская вспыльчивость вошла в поговорку...
Шенвэль поднялся из-за стола.
– Ладно, уже слишком поздно. Пора спать. Доброй ночи, Лакгаэр.
Старый эльф смотрел, как Шенвэль, прихрамывая, скрылся в темноте.
– Бедный, бедный мальчик, – прошептал Лакгаэр.
Глава V
– Обычно ответчики, выиграв дело, относятся к судьям совсем по-другому, – заметил Дренадан. – Так и рвутся отблагодарить...
Лакгаэр отрицательно покачал головой.
– В тебе когда-то текла наша кровь, – сказал глава Нолдокора. – Но из-за той крови, что течет в тебе сейчас, я запрещаю тебе ступать на наш берег!
Иван озадаченно перевел взгляд с одного на другого. Волхв очень неприятно улыбнулся.
– Я понял тебя, – сказал Дренадан. – Но если я все же приду? Что тогда со мной будет?
Лакгаэр чуть наклонил голову к плечу и прищурился. Он вспоминал одно старое мандреченское выражение.
– Тогда я покажу тебе дорогу, по которой ты давно должен был пройти, – сказал глава Нолдокора. – Прощай, жрец. До свиданья, князь.
Снизу уже тянулись руки – эльфы хотели помочь спуститься своему предводителю. Но несколько свободных рук, чтобы подхватить спрыгнувшую Ваниэль, в толпе тоже нашлись.
– Чего это Лакгаэр на вас так взъелся? – спросил Митя.
– И что это значит, «покажет дорогу, по которой ты давно должен пройти»? – спросил Иван.
– Так мы называли показательную казнь в воспитательном лагере во время бунта Детей Волоса, – ответил волхв.
– Ты такой старый? – удивился Митя и тихо ойкнул, смутившись. – Прости, Дренадан...
– Я не женщина, чтобы стесняться своего возраста, – пожал плечами волхв.
– Надо же, ведь сколько лет прошло, – сказал князь задумчиво. – А они все не могут вам простить...
Дренадан не ответил. Он смотрел вслед эльфам.
Окруженные дружинниками князя, гости двигались в сторону дороги. Чистильщики сбились тесной кучкой у почти прогоревшего Купальца и ничем не пытались препятствовать исходу своих врагов.
– Кто у них там заводила? – спросил Иван, тоже глядя на Чистильщиков.
– Светозар, – сказал Митя. Княжич хотел добавить: «Мой друг», но вдруг понял, что не может этого сделать.
– Старший сын купца первой гильдии Пафнутия Жадного, – добавил Владислав.
Князь покачал головой:
– Опасный зверь этот Светозар.
– Почему? – спросил Митя.
– Он уже умеет проигрывать, – ответил князь.
* * *
Россыпь синих искр озарила темноту. Лакгаэр завесил над носовой фигурой последней ладьи, ждавшей эльфов, магический шар. С дороги казалось, что в руках деревянной статуи Ульмо вспыхнул факел.– Ты солгала, чтобы спасти всех нас? – спросил Марфор.
– Не только поэтому, – ответила Ваниэль.
Ульрик покосился на Марфора и эльфку, потом на княжеского дружинника, идущего рядом с ними. Воин крепко сжимал в руках факел и сосредоточенно смотрел в сторону леса. Он никак не показал, что понял слова эльфа. Возможно, дружинник опасался последней безумной попытки Чистильщиков не дать сидхам уйти и был весь поглощен наблюдением за подступами к дороге, или действительно не знал эльфийского.
– А вы дома не могли бы поговорить? – спросил однорукий столяр.
– Ты так его любишь, – продолжал Марфор. – Но за что? Я его тоже знаю. Он холоден, как черный лед, и для достижения своей цели пойдет не то что по головам – по трупам.
– Кто бы говорил, – вспылила Ваниэль. – Эльф, который за деньги делал все! Все! До тех пор, пока...
Марфор почувствовал, как горячие тиски стиснули его запястье – Ульрик схватил его за руку. А эльф даже не заметил, что складывает пальцы для удара. Ваниэль была сильной волшебницей, но Марфор обрушил бы на нее не только свою Чи, но и всю магическую мощь своего Синергиста, и исход был бы печален – на дороге появилась бы глубокая яма с черными, жирными краями. Дружинник тоже остановился. Пламя факела заплясало – то ли от налетевшего с реки ветра, то ли у воина при одной мысли о том, что ему придется присутствовать при схватке магов, задрожали руки. По лицу дружинника ясно читалось, что если бы он не опасался засевших в кустах Чистильщиков, то только бы эльфы его и видели.
– Пока кое-кто не промыл этому эльфу мозги, – очень холодно сказал Ульрик. – И не заставил его работать бесплатно, о, извини, за идею – за «индивидуальный террор»!
– Да пошли вы! – мокрым от слез голосом крикнула Ваниэль и убежала вперед.
– Спасибо, Ульрик, – сказал Марфор. Он уже не чувствовал кисти. – Будь добр, отпусти меня...
Ульрик разжал руку. Марфор принялся массировать запястье.
– Ты зря так о нем думаешь, – сказал однорукий столяр хмуро. – Ревность застилает тебе глаза. Ну сам прикинь, Марфор. Ведь если бы он этого хотел, ему достаточно было нанять одну мандреченскую ведьму и спуститься в замок за Эрустимом. Одну! А он все это время жил здесь, ждал, и надеялся, что дракон не придет, и он всю жизнь проведет вот так – моим помощником...
– Наверно, ты прав, – сказал Марфор.
Эльфы двинулись дальше. Дружинник пробормотал себе под нос что-то неразборчивое, но весьма энергичное и последовал за ними. Когда до ладьи оставалось шагов десять, Марфор задумчиво усмехнулся и сказал:
– Знаешь, Ульрик, есть вещи, которые можно делать и которые делать нельзя. И некоторые эльфы от рождения чувствуют, чего делать нельзя, а некоторые – нет. Вот ты понимаешь, а я не понимал, например. И Лайтонд, судя по всему, тоже не чувствует этого... И раньше или позже боги посылают таким, как мы с Лайтондом, что-то... какое-то событие, какой-то знак. Обычно это очень большая боль. И тогда...
– Если ты про эту мандреченскую ведьму, то я уже понял, – сказал Ульрик мрачно. – Но боль – болью, главное, остался бы он в живых!
Марфор пожал плечами:
– А это только от него теперь зависит.
– Марфор! – закричал Лакгаэр с ладьи. – Ульрик! Ну что такое, вечно вы последние! Сколько можно ждать! Или вы хотите остаться?
До мостков, около которых уже остались только воины князя Ивана с факелами, было рукой подать. Эльфы чуть ускорили шаг. Сопровождавший их воин покосился на черные кусты, спускавшиеся к самой воде.
Ингвар – а это был он – не обладал магическим даром.
Но воин был готов отдать свою руку на отсечение, что в кустах кто-то есть.
* * *
Лакгаэр смотрел, как Шенвэль жадно пьет.– Да, так все и было, – сказал старый эльф. – Что ты теперь думаешь делать с Эрустимом?
Кубок выскользнул из пальцев Шенвэля и гулко ударился о столешницу. Ножка кубка откололась и покатилась по столу, словно крохотное колесо. На скатерти расползлось мокрое пятно. Шенвэль поднял голову и посмотрел на главу Нолдокора. Старый эльф отшатнулся. Лакгаэру доводилось видеть Морул Кера в человеческом облике, и на миг ему показалось, что с другого конца стола на него глянул бывший повелитель Мандры.
Шенвэль прикрыл глаза веками.
– Когда ты догадался, что жезл у меня? – спросил Верховный маг.
– Когда Иван пригласил нас на праздник, – ответил старый эльф.
От намокшей скатерти повалил пар – Шенвэль сушил ее заклинанием.
– Я еще не решил, как поступлю с жезлом, – сказал Верховный маг Фейре, когда пар рассеялся. – Всю жизнь я гонялся за этой проклятой палкой. Марфор очень тонко почувствовал ситуацию, надо отдать ему должное. Я смеялся над законами людей и эльфов, я предавал узы дружбы, я перешагнул через любовь, верность и честь на пути к Эрустиму. И вот жезл у меня. Я получил и боль, равной которой не испытывал никогда в жизни, а я ведь пятьдесят лет провел в воспитательном лагере. А на горизонте уже мелькают крылья Ящера, спешащего за мной...
– Я бы на твоем месте не принимал слова Марфора так близко к сердцу, – заметил Лакгаэр. – Кто он такой, Марфор этот? Раньше он носил другое имя – Тирисснахтэт. И знаешь, как он его получил?
Шенвэль отрицательно покачал головой:
– Нет, такой истории я не слышал. Только, если можно, покороче, ладно, Лакгаэр? Я очень хочу спать.
– Некоторых людей в Старгороде-на-Тириссе, лет примерно сто тому назад, очень не устраивал их князь, – начал рассказывать глава Нолдокора. – А тот, старый параноик, такую охрану себе завел, что ни один наемный убийца даже и не брался за этот заказ. А Марфор согласился. Он засел в Тириссе, неподалеку от общественной купальни. Прямо в реке – он ведь маг Воды и может черпать Чи прямо из нее. Сколько он там просидел, никто не знает, но только вот проезжавшему мимо князю вдруг захотелось искупаться. Прямо до изнеможения. Маг просканировал реку, но ничего не обнаружил.
– Как же княжеский маг не заметил вибраций от металла? – удивился Шенвэль, уже примерно догадавшись, чем закончится история. – Хорош маг, ничего не скажешь...
– Не было у Марфора с собой никакого оружия, – отмахнулся старый эльф. – И когда князь вошел в реку... примерно по пояс... Марфор подполз к нему по дну и...
Шенвэль расхохотался.
– Старый сморчок даже полностью окунуться не успел, а вся река уже была алой от его крови. Спасти его не смогли, – усмехаясь, закончил Лакгаэр и посерьезнел. – И Марфор будет рассуждать о поступках Верховного мага Фейре? Брось, забудь. Улетайте в Фейре вместе с Кариной. Там вас не достанут ни Чистильщики, ни сам Ящер. Какая разница, откуда править Мандрой? А если верить твоему рассказу, наши страны объединятся прямо-таки на днях...
– Ты не понимаешь. Я не хочу владеть этим миром. Это же такая головная боль, – сказал Верховный маг Фейре. – Я хотел исправить то, что сделали мои родители, уничтожить этот проклятый жезл. Но я очень устал, Лакгаэр. Я хотел бы вернуться домой, сидеть на балконе вместе с Кариной и смотреть, как вспыхивают в небе цветы звезд. Но мне, видимо, этого не суждено. Как только жезл будет уничтожен, Карина бросит меня. Да и потом, если Эрустим будет вывезен из Черногории, Ивана казнят. А я больше не хочу шагать по трупам тех, кто имел несчастье оказаться на моем пути... Я дождусь Змея Горыныча, и, так или иначе, все будет кончено. Эрустим окажется у Карины. Я, перед тем как спуститься в Подземный мир, все-таки постараюсь вытащить из жезла мертвую силу. Так что мы с Кариной останемся здесь. Ты не против?
Лакгаэр сглотнул.
– Оставайтесь, что же. Но почему ты так уверен, что Карина бросит тебя, как только рассеются чары Эрустима? Я с твоей ведьмой не знаком, но все профессиональные воины обычно весьма практичны, – начал старый эльф осторожно. – Как говорят мандречены, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Ну да, ты Карину, считай, изнасиловал. Привязал к себе чарами жезла. Но ведь любовная страсть сама по себе туманит голову не хуже магии. Вы ведь не подростки, в конце концов, а вполне искушенные в любви мужчина и женщина. Все теряют голову от страсти, а потом, когда наваждение спадает, мужчина и женщина спокойно строят семью. Попросишь прощения, объяснишь, что не мог иначе, что ты этого не хотел. Успокоитесь, и заживете душа в душу...
Верховный маг снова отрицательно мотнул головой.
– На Карине было проклятие, – сказал Шенвэль. – Она не могла никого полюбить. То есть полюбить-то могла, а жить с мужчиной – нет. Мандречен она просто выгоняла, а эльфов – убивала. А я это проклятие снял. Так вышло, случайно. Я для нее теперь как первая любовь. А с Эрустимом этим получается, что я Карине в душу не то что плюнул, а насрал. Как любят говорить женщины – я ее «просто» использовал. И даже не «просто», а прикинулся влюбленным дурачком для того, чтобы спасти собственную нацию... Карина знает, что мне никогда не нравились мандреченки. И когда чары спадут, моя ведьмочка вспомнит об этом. Вряд ли она поверит, что стала единственным исключением. Ее ярость будет неописуема.
– Да уж, – сказал Лакгаэр задумчиво. – Мандреченская вспыльчивость вошла в поговорку...
Шенвэль поднялся из-за стола.
– Ладно, уже слишком поздно. Пора спать. Доброй ночи, Лакгаэр.
Старый эльф смотрел, как Шенвэль, прихрамывая, скрылся в темноте.
– Бедный, бедный мальчик, – прошептал Лакгаэр.
Глава V
Усталая ведьма сидела верхом на василиске, обняв чудовище за шею. Сначала Карина думала, что это чучело, но Шенвэль сказал, что фигуру изготовили из затвердевшего сока дерева, которое растет в одной далекой заморской стране – из раббы. Статуя являлась единственным исключением в обстановке покоев любовников, выдержанной в морском стиле. Эльф придумал одну необычную позу, важным элементом которой был раббовый василиск.
Карина открыла глаза и храбро улыбнулась. В конце концов, она твердо решила быть счастливой. Так что не стоило размениваться на мелочи. Шенвэль полулежал на ковре рядом. Эльф маленькими глотками пил сок из фарфоровой кружки, такой тонкой, что она казалась прозрачной.
– А как будет по-вашему... ну, когда переворачивается небо? – спросила ведьма.
– Da Slemma, на мандречи – «цветы звезд», – ответил Шенвэль.
Карина помрачнела.
– В Фейре, на самом севере, небо сияет по ночам разноцветными всполохами, примерно как море здесь. И тогда говорят, что Йаванн, богиня плодородия, испытывает наивысшее наслаждение. Мужской оргазм называется Gillote – «извержение». У нас в Фейре много вулканов, и извержения не редкость. Тогда говорят, что это Аулэ, бог земли, дарит свою любовь Йаванн.
Ведьма слезла со статуи, надела халат и села на ковре рядом с эльфом.
– У вас, значит, женщина сверху, – пробормотала она, плотно запахиваясь и завязывая поясок. – Не «Мать – Сыра Земля», как у нас...
Шенвэль хмыкнул.
– Ну, как ты только что заметила, даже небо иногда переворачивается... Да и я что-то пока не замечаю в тебе особой любви к позе «он сверху, она молчит и не шевелится».
– Ну, я это я... – пробормотала Карина. – А вот в Мандре...
– Я не мандречен, – сказал Шенвэль спокойно. – Я эльдар, сын Звезд.
– Попить дай, – сказала Карина сердито.
Шенвэль заглянул в лицо ведьме, протянул ей кружку.
– Ты чего надулась-то? – спросил он. – Ты что, только сейчас заметила, что я не человек?
Карина сделала большой глоток.
– Да нет, – сказала ведьма неохотно. – Просто у нас оргазм называется или медицинским термином, или вашими словами. Даслем и гиллот, как ты и сказал. Получается, что до вас оргазмов в Мандре не было. Вы и так все время кричите, что изобрели все на свете, начиная от ухватов и кончая письменностью, а люди только все украли у вас. Но что еще и оргазм – это эльфийское изобретение, я не знала.
Шенвэль хмыкнул.
– Ну, не совсем. Оргазм изобрел тот, кто создал наши тела такими, – сказал эльф. – Что же касается слов... Наши народы давно живут бок о бок, и взаимное влияние очень велико. Но сейчас вы пытаетесь это отрицать, и нам не с руки признавать, что мы тоже многому научились у людей.
– Чему же? – спросила Карина.
Эльф задумался.
– Видишь ли, – сказал Шенвэль. – Каждый эльф знает многое и о многом. Поэтому мы редко нуждаемся в помощи и предпочитаем действовать поодиночке. А ваши маги – как правило, очень узкие специалисты, но в своей области знают все досконально. Люди очень хорошо умеют работать в команде.
– Скопом и батьку бить легче, – заметила ведьма.
– Да, – кивнул эльф. – А мы – закоренелые индивидуалисты, и именно поэтому мы в конечном итоге проиграли вам в борьбе за власть. Но...
Карина скривилась.
– Сейчас ты скажешь, что все мандречены пьяницы, – процедила сквозь зубы ведьма и со стуком поставила чашку на пол.
– Я могу попробовать объяснить тебе этот вопрос, – сказал Шенвэль. – Но я не уверен, что знаю все нужные слова на мандречи, и еще менее уверен, что их знаешь ты.
– А ты попробуй, – с вызовом ответила Карина.
– Печально известный указ о том, что «ни матери, ни жене не отдавать, из шинка не выгонять, пока все с себя не пропьет» приняли после бунта Разрушителей, – начал Шенвэль. – И я думаю, что это не просто совпадение, а сознательный шаг ваших правителей. За ним стоял страх перед собственным народом. Ведь мы, эльфы, никогда не правили Мандрой, что бы теперь ни кричали платные кликуши из отделения Чистильщиков. Мы просто приезжали время от времени и собирали дань, а в управление людьми не вмешивались никогда. Удивительная вещь – все Дети Волоса спились, и никакой роли в политической жизни Мандры не сыграли. Хотя могли бы. Тех, кто уцелел, можно пересчитать по пальцам. Это моя мать – заметь, она в Мандре после войны не жила ни дня, – Разрушитель Игнат, который обосновался в Боремии, и Буровей. А Горная Школа, что примечательно, находится на самой окраине Мандры, почти на границе с Сюркистаном.
Карина нахмурилась.
– К чему ты клонишь? – спросила ведьма.
– Одним из простейших рычагов управления обществом является наркотизация населения, – ответил эльф.
Карина подняла руку.
– Подожди, подожди, – пробормотала она. – Ты прав, я эти слова знаю, нам курс политического развития Мандры читали... Но я не очень хорошо помню, что они значат. Ты иначе никак не можешь объяснить?
– Любой наркоман, – сказал Шенвэль терпеливо, – тот, кто принимает наркотики, раньше или позже выпадает из жизни общества и теряет физическую способность работать. Водка, спиртное вообще является легким наркотиком, который можно употреблять достаточно долго...
– Ничего себе легким! – воскликнула Карина.
– Ты никогда не была знакома с морфинистами? – осведомился эльф.
Карина наморщилась.
– Морфинисты, морфинисты... А! У нас говорят – опиист, – сказала ведьма.
Вдруг на ее лице отразился ужас.
В детстве все детишки из многочисленной родни завидовали Василисе, старшей сестре Карины. Василиса, как в сказках, была прекрасная и премудрая. Но война все поломала. Карина ушла в Горную Школу. Василиса, у которой магических способностей не было, стала связной у партизан, боровшихся за родной край с сюрками. В отряде оказался предатель. Сюрки взяли мандречен как раз тогда, когда Василиса принесла очередное донесение. Партизан заставили вырыть тут же, в лесу, большую яму и встать в нее. Затем вперед вышел маг сюрков. Что именно он сделал с мандреченами, какие чары и заклятья сплел, не смогла разобраться даже Карина, которую к братской могиле потом привела сестра. Но ясно было одно – умирали партизаны долго. И мучительно. Как смогла спастись Василиса, Карина так и не поняла. А сестра не могла вспомнить.
Да не очень и старалась, предпочитая топить иногда все-таки всплывавшие образы в водке.
Или, вспомнила Карина, холодея, развеивать их в клубах опийного дыма.
Судя по всему какие-то зачаточные, магические способности у Василисы все же были. Она смогла сплести защитный магический кокон в минуту смертельной опасности. Другого объяснения этому чуду Карина найти не могла. После войны Василиса оказалась единственной выжившей из всей огромной семьи. Ведьма смогла заставить сестру отказаться от водки и опия, хотя и с большим трудом. Василиса как будто стала прежней. Она заставила Антона, сухорукого калеку, жениться на себе и с тех пор тянула лямку замужней женщины. Василиса практически одна вела хозяйство и поднимала детей – от Антона в доме было мало толку. Когда Карина спрашивала у Василисы, стыдливо скрывавшей синяки под, не по погоде, длинными рукавами кофт, почему же она не бросит Антона, который пил и терял уже порой человеческий облик, Василиса лишь закатывала глаза и шептала: «Люблю я его, Кариночка». Карина лишь качала головой. Ей становилось больно и грустно. По разумению Карины, назвать такие отношения любовью было нельзя. Теперь ведьма понимала, что та красивая и гордая девчонка, которой она так восхищалась в детстве, действительно осталась в страшной яме, где лежала почти половина станичников Пламенной.
Шенвэль с интересом наблюдал за Кариной.
– Я поняла тебя, – сдавленным голосом сказала ведьма. – Продолжай.
– Но только в Мандре принятие наркотиков, спиртного то есть, является общественным ритуалом, и из социальной жизни выпадает как раз тот, кто отказывается пить. На тех, кто уже не способен сдерживать себя, на запойных пьяниц смотрят с сочувствием и пониманием, а к тем, кто НЕ пьет, относятся, как к подозрительным чудакам, – продолжал эльф. – Человеку, пока он находится в пьяном угаре, абсолютно все равно, кто у власти и что делается в стране. А даже если не все равно, максимум, на что он способен, – это пропитой глоткой выкрикнуть ваш главный лозунг: «Во всем виноваты сидхи! Понаехали тут...». У вас тоже находятся трезвые люди, которые говорят о деградации генофонда, но их высмеивают.
– Ты говоришь, что нас намеренно превращают в быдло! – гневно перебила его Карина.
– Нет, это сказала ты, – тонко улыбаясь, ответил Шенвэль. – Вы бесконечно верите в доброго царя-батюшку с сильной рукой, который придет и все поправит. На деле это означает лишь то, что вы повезете любого, кому хватит ловкости вскочить вам на шею. Сама посмотри на правителей Мандры за последние сто пятьдесят лет. Вами долго правил дракон, теперь коронован сюрк, который всего лишь бывший военачальник...
– Ты ненавидишь Искандера потому, что он не дал вам оттяпать наши земли по самый Нудай! – закричала Карина. – А с Черным Пламенем у тебя тоже были свои личные счеты! И ни Искандер, ни Черное Пламя не пили!
Шенвэль поднял руку, словно останавливая ведьму.
– Искандер, безусловно, великий человек, – сказал эльф. – Он вытащил вас из трясины междоусобиц, сохранил Мандру как цельное государство. Но ты заблуждаешься, думая, что Искандер многое может. Он повязан своими советниками, своим статусом выскочки... И каждый правитель так. Я думаю, что Искандеру вообще не до этого. Все его помыслы направлены на другую цель. Черное Пламя не пил потому, что драконы равнодушны к огненной воде, как называют водку сюрки. Драконам хватает своего огня... Искандер не может пить, потому что он сюрк, его печень устроена так, что он просто не может этого себе позволить.
– Вот видишь! – воскликнула Карина.
Шенвэль снова улыбнулся, и ведьма возненавидела его в этот момент.
– Но он не мешает пить вам, – ответил эльф хладнокровно. – Потому что ему это удобно. Даже если попадется порядочный правитель, который обратит внимание на эту проблему, несмотря на сопротивление своих советников, – что само по себе сложно, ты только представь себе, Карина, какие деньги крутятся в торговле спиртным, – так вот, если кто-нибудь когда-нибудь попробует прекратить ваше пьянство, именно его возмущенный народ скинет с престола. У наркоманов это называется «ломка», только у вас это произойдет в масштабах всей страны. И немедленно найдется предприимчивый честолюбец, который на этой волне пролезет наверх – и снова потекут водочные реки...
В лице Карины что-то сломалось.
– Тебя послушать, так мы никогда не будем жить хорошо, – прошептала ведьма. – Потому что у нас некому бороться за это самое «хорошо».
– Да это «хорошо», в общем, никому и не нужно, – кивнул Шенвэль. – Пока есть знакомая бабка, у которой утром, когда все внутри горит, можно перехватить шкалик до открытия шинка...
У ведьмы задрожали губы, и эльф сжалился над ней.
– Не слушай меня, – сказал он, наклоняясь к Карине. – Успокойся. Я ведь всего лишь равнодушный чужак с сильными садистскими наклонностями...
Карина вскрикнула. Ведьма засмеялась, потом застонала. А потом все общественные проблемы и методы социального регулирования вылетели у нее из головы.
Ведь эти вопросы принимают близко к сердцу только мужчины.
И только после третьей рюмки.
– Ты уже определись, – хохоча и отбиваясь, произнесла Карина. – То «сделай мне больно», а то садистские наклонности...
– А, тогда, в подземелье, – усмехнулся Шенвэль. – Я просто очень удивился твоей дерзости, твоей смелости, когда ты ударила меня...
Да так и застыла.
Шенвэль был рядом. Он спал. Эльф лежал на боку, лицом к ведьме. А сразу за его спиной начиналась огромная черная пустошь. Холодом тянуло оттуда. Карина знала, что сны особенно сильных магов иногда реализуются в виде смутных образов. Но ведьма сразу поняла, что это не проступивший в реальности сон.
Сразу за краем постели начинался Подземный мир.
«Шенвэль, наверное, открыл свою Дверь во сне», – подумала потрясенная ведьма. Отвратительные существа рылись в черной пыли. Карина даже представить себе не могла, что можно искать там. Пыль попала в нос ведьме, и Карина чихнула. Пища, скользкие гады кинулись врассыпную. Но один из них, самый крупный, остался на месте. Скользнув по Карине оценивающим взглядом, гад вдруг быстро покатился к ней. Ведьма перегнулась через спящего эльфа и метнула в чудовище голубую молнию. Карина вложила в удар не так уж и много Чи, но гада просто разорвало на куски. Взрыв осветил всю огромную равнину. По ней заметались жуткие тени. «Наверно, живая сила так же опасна для жителей Подземного мира, как мертвая сила – для нас», – подумала ведьма. На бок Шенвэля упало несколько кровавых капель, но эльф даже не пошевелился. Карина схватила его за плечо, чтобы разбудить, но тут краем глаза снова уловила какое-то движение. Ведьма перевела взгляд на черную пустошь и обмерла.
Огромный пламенеющий столб надвигался прямо на них. Прежде чем сердце Карины успело сделать два удара, существо уже подошло вплотную к кровати. Ведьма увидела змей, извивающихся у основания столба, и тут вид изменился. Кровать любовников взмыла вверх, причем так быстро, что у Карины закружилась голова. А затем весь обзор закрыла огромная голова чудовища. Огненные глаза уставились на ведьму.
Карина открыла глаза и храбро улыбнулась. В конце концов, она твердо решила быть счастливой. Так что не стоило размениваться на мелочи. Шенвэль полулежал на ковре рядом. Эльф маленькими глотками пил сок из фарфоровой кружки, такой тонкой, что она казалась прозрачной.
– А как будет по-вашему... ну, когда переворачивается небо? – спросила ведьма.
– Da Slemma, на мандречи – «цветы звезд», – ответил Шенвэль.
Карина помрачнела.
– В Фейре, на самом севере, небо сияет по ночам разноцветными всполохами, примерно как море здесь. И тогда говорят, что Йаванн, богиня плодородия, испытывает наивысшее наслаждение. Мужской оргазм называется Gillote – «извержение». У нас в Фейре много вулканов, и извержения не редкость. Тогда говорят, что это Аулэ, бог земли, дарит свою любовь Йаванн.
Ведьма слезла со статуи, надела халат и села на ковре рядом с эльфом.
– У вас, значит, женщина сверху, – пробормотала она, плотно запахиваясь и завязывая поясок. – Не «Мать – Сыра Земля», как у нас...
Шенвэль хмыкнул.
– Ну, как ты только что заметила, даже небо иногда переворачивается... Да и я что-то пока не замечаю в тебе особой любви к позе «он сверху, она молчит и не шевелится».
– Ну, я это я... – пробормотала Карина. – А вот в Мандре...
– Я не мандречен, – сказал Шенвэль спокойно. – Я эльдар, сын Звезд.
– Попить дай, – сказала Карина сердито.
Шенвэль заглянул в лицо ведьме, протянул ей кружку.
– Ты чего надулась-то? – спросил он. – Ты что, только сейчас заметила, что я не человек?
Карина сделала большой глоток.
– Да нет, – сказала ведьма неохотно. – Просто у нас оргазм называется или медицинским термином, или вашими словами. Даслем и гиллот, как ты и сказал. Получается, что до вас оргазмов в Мандре не было. Вы и так все время кричите, что изобрели все на свете, начиная от ухватов и кончая письменностью, а люди только все украли у вас. Но что еще и оргазм – это эльфийское изобретение, я не знала.
Шенвэль хмыкнул.
– Ну, не совсем. Оргазм изобрел тот, кто создал наши тела такими, – сказал эльф. – Что же касается слов... Наши народы давно живут бок о бок, и взаимное влияние очень велико. Но сейчас вы пытаетесь это отрицать, и нам не с руки признавать, что мы тоже многому научились у людей.
– Чему же? – спросила Карина.
Эльф задумался.
– Видишь ли, – сказал Шенвэль. – Каждый эльф знает многое и о многом. Поэтому мы редко нуждаемся в помощи и предпочитаем действовать поодиночке. А ваши маги – как правило, очень узкие специалисты, но в своей области знают все досконально. Люди очень хорошо умеют работать в команде.
– Скопом и батьку бить легче, – заметила ведьма.
– Да, – кивнул эльф. – А мы – закоренелые индивидуалисты, и именно поэтому мы в конечном итоге проиграли вам в борьбе за власть. Но...
Карина скривилась.
– Сейчас ты скажешь, что все мандречены пьяницы, – процедила сквозь зубы ведьма и со стуком поставила чашку на пол.
– Я могу попробовать объяснить тебе этот вопрос, – сказал Шенвэль. – Но я не уверен, что знаю все нужные слова на мандречи, и еще менее уверен, что их знаешь ты.
– А ты попробуй, – с вызовом ответила Карина.
– Печально известный указ о том, что «ни матери, ни жене не отдавать, из шинка не выгонять, пока все с себя не пропьет» приняли после бунта Разрушителей, – начал Шенвэль. – И я думаю, что это не просто совпадение, а сознательный шаг ваших правителей. За ним стоял страх перед собственным народом. Ведь мы, эльфы, никогда не правили Мандрой, что бы теперь ни кричали платные кликуши из отделения Чистильщиков. Мы просто приезжали время от времени и собирали дань, а в управление людьми не вмешивались никогда. Удивительная вещь – все Дети Волоса спились, и никакой роли в политической жизни Мандры не сыграли. Хотя могли бы. Тех, кто уцелел, можно пересчитать по пальцам. Это моя мать – заметь, она в Мандре после войны не жила ни дня, – Разрушитель Игнат, который обосновался в Боремии, и Буровей. А Горная Школа, что примечательно, находится на самой окраине Мандры, почти на границе с Сюркистаном.
Карина нахмурилась.
– К чему ты клонишь? – спросила ведьма.
– Одним из простейших рычагов управления обществом является наркотизация населения, – ответил эльф.
Карина подняла руку.
– Подожди, подожди, – пробормотала она. – Ты прав, я эти слова знаю, нам курс политического развития Мандры читали... Но я не очень хорошо помню, что они значат. Ты иначе никак не можешь объяснить?
– Любой наркоман, – сказал Шенвэль терпеливо, – тот, кто принимает наркотики, раньше или позже выпадает из жизни общества и теряет физическую способность работать. Водка, спиртное вообще является легким наркотиком, который можно употреблять достаточно долго...
– Ничего себе легким! – воскликнула Карина.
– Ты никогда не была знакома с морфинистами? – осведомился эльф.
Карина наморщилась.
– Морфинисты, морфинисты... А! У нас говорят – опиист, – сказала ведьма.
Вдруг на ее лице отразился ужас.
В детстве все детишки из многочисленной родни завидовали Василисе, старшей сестре Карины. Василиса, как в сказках, была прекрасная и премудрая. Но война все поломала. Карина ушла в Горную Школу. Василиса, у которой магических способностей не было, стала связной у партизан, боровшихся за родной край с сюрками. В отряде оказался предатель. Сюрки взяли мандречен как раз тогда, когда Василиса принесла очередное донесение. Партизан заставили вырыть тут же, в лесу, большую яму и встать в нее. Затем вперед вышел маг сюрков. Что именно он сделал с мандреченами, какие чары и заклятья сплел, не смогла разобраться даже Карина, которую к братской могиле потом привела сестра. Но ясно было одно – умирали партизаны долго. И мучительно. Как смогла спастись Василиса, Карина так и не поняла. А сестра не могла вспомнить.
Да не очень и старалась, предпочитая топить иногда все-таки всплывавшие образы в водке.
Или, вспомнила Карина, холодея, развеивать их в клубах опийного дыма.
Судя по всему какие-то зачаточные, магические способности у Василисы все же были. Она смогла сплести защитный магический кокон в минуту смертельной опасности. Другого объяснения этому чуду Карина найти не могла. После войны Василиса оказалась единственной выжившей из всей огромной семьи. Ведьма смогла заставить сестру отказаться от водки и опия, хотя и с большим трудом. Василиса как будто стала прежней. Она заставила Антона, сухорукого калеку, жениться на себе и с тех пор тянула лямку замужней женщины. Василиса практически одна вела хозяйство и поднимала детей – от Антона в доме было мало толку. Когда Карина спрашивала у Василисы, стыдливо скрывавшей синяки под, не по погоде, длинными рукавами кофт, почему же она не бросит Антона, который пил и терял уже порой человеческий облик, Василиса лишь закатывала глаза и шептала: «Люблю я его, Кариночка». Карина лишь качала головой. Ей становилось больно и грустно. По разумению Карины, назвать такие отношения любовью было нельзя. Теперь ведьма понимала, что та красивая и гордая девчонка, которой она так восхищалась в детстве, действительно осталась в страшной яме, где лежала почти половина станичников Пламенной.
Шенвэль с интересом наблюдал за Кариной.
– Я поняла тебя, – сдавленным голосом сказала ведьма. – Продолжай.
– Но только в Мандре принятие наркотиков, спиртного то есть, является общественным ритуалом, и из социальной жизни выпадает как раз тот, кто отказывается пить. На тех, кто уже не способен сдерживать себя, на запойных пьяниц смотрят с сочувствием и пониманием, а к тем, кто НЕ пьет, относятся, как к подозрительным чудакам, – продолжал эльф. – Человеку, пока он находится в пьяном угаре, абсолютно все равно, кто у власти и что делается в стране. А даже если не все равно, максимум, на что он способен, – это пропитой глоткой выкрикнуть ваш главный лозунг: «Во всем виноваты сидхи! Понаехали тут...». У вас тоже находятся трезвые люди, которые говорят о деградации генофонда, но их высмеивают.
– Ты говоришь, что нас намеренно превращают в быдло! – гневно перебила его Карина.
– Нет, это сказала ты, – тонко улыбаясь, ответил Шенвэль. – Вы бесконечно верите в доброго царя-батюшку с сильной рукой, который придет и все поправит. На деле это означает лишь то, что вы повезете любого, кому хватит ловкости вскочить вам на шею. Сама посмотри на правителей Мандры за последние сто пятьдесят лет. Вами долго правил дракон, теперь коронован сюрк, который всего лишь бывший военачальник...
– Ты ненавидишь Искандера потому, что он не дал вам оттяпать наши земли по самый Нудай! – закричала Карина. – А с Черным Пламенем у тебя тоже были свои личные счеты! И ни Искандер, ни Черное Пламя не пили!
Шенвэль поднял руку, словно останавливая ведьму.
– Искандер, безусловно, великий человек, – сказал эльф. – Он вытащил вас из трясины междоусобиц, сохранил Мандру как цельное государство. Но ты заблуждаешься, думая, что Искандер многое может. Он повязан своими советниками, своим статусом выскочки... И каждый правитель так. Я думаю, что Искандеру вообще не до этого. Все его помыслы направлены на другую цель. Черное Пламя не пил потому, что драконы равнодушны к огненной воде, как называют водку сюрки. Драконам хватает своего огня... Искандер не может пить, потому что он сюрк, его печень устроена так, что он просто не может этого себе позволить.
– Вот видишь! – воскликнула Карина.
Шенвэль снова улыбнулся, и ведьма возненавидела его в этот момент.
– Но он не мешает пить вам, – ответил эльф хладнокровно. – Потому что ему это удобно. Даже если попадется порядочный правитель, который обратит внимание на эту проблему, несмотря на сопротивление своих советников, – что само по себе сложно, ты только представь себе, Карина, какие деньги крутятся в торговле спиртным, – так вот, если кто-нибудь когда-нибудь попробует прекратить ваше пьянство, именно его возмущенный народ скинет с престола. У наркоманов это называется «ломка», только у вас это произойдет в масштабах всей страны. И немедленно найдется предприимчивый честолюбец, который на этой волне пролезет наверх – и снова потекут водочные реки...
В лице Карины что-то сломалось.
– Тебя послушать, так мы никогда не будем жить хорошо, – прошептала ведьма. – Потому что у нас некому бороться за это самое «хорошо».
– Да это «хорошо», в общем, никому и не нужно, – кивнул Шенвэль. – Пока есть знакомая бабка, у которой утром, когда все внутри горит, можно перехватить шкалик до открытия шинка...
У ведьмы задрожали губы, и эльф сжалился над ней.
– Не слушай меня, – сказал он, наклоняясь к Карине. – Успокойся. Я ведь всего лишь равнодушный чужак с сильными садистскими наклонностями...
Карина вскрикнула. Ведьма засмеялась, потом застонала. А потом все общественные проблемы и методы социального регулирования вылетели у нее из головы.
Ведь эти вопросы принимают близко к сердцу только мужчины.
И только после третьей рюмки.
– Ты уже определись, – хохоча и отбиваясь, произнесла Карина. – То «сделай мне больно», а то садистские наклонности...
– А, тогда, в подземелье, – усмехнулся Шенвэль. – Я просто очень удивился твоей дерзости, твоей смелости, когда ты ударила меня...
* * *
Следующей ночью Карина долго не могла заснуть – так ее взбудоражил один магический ритуал, который они провели вместе с эльфом. Вдруг вместо привычного теплого бока Шенвэля она почувствовала холод и пустоту. Карина в ужасе подумала, что эльф ушел. Она села на кровати.Да так и застыла.
Шенвэль был рядом. Он спал. Эльф лежал на боку, лицом к ведьме. А сразу за его спиной начиналась огромная черная пустошь. Холодом тянуло оттуда. Карина знала, что сны особенно сильных магов иногда реализуются в виде смутных образов. Но ведьма сразу поняла, что это не проступивший в реальности сон.
Сразу за краем постели начинался Подземный мир.
«Шенвэль, наверное, открыл свою Дверь во сне», – подумала потрясенная ведьма. Отвратительные существа рылись в черной пыли. Карина даже представить себе не могла, что можно искать там. Пыль попала в нос ведьме, и Карина чихнула. Пища, скользкие гады кинулись врассыпную. Но один из них, самый крупный, остался на месте. Скользнув по Карине оценивающим взглядом, гад вдруг быстро покатился к ней. Ведьма перегнулась через спящего эльфа и метнула в чудовище голубую молнию. Карина вложила в удар не так уж и много Чи, но гада просто разорвало на куски. Взрыв осветил всю огромную равнину. По ней заметались жуткие тени. «Наверно, живая сила так же опасна для жителей Подземного мира, как мертвая сила – для нас», – подумала ведьма. На бок Шенвэля упало несколько кровавых капель, но эльф даже не пошевелился. Карина схватила его за плечо, чтобы разбудить, но тут краем глаза снова уловила какое-то движение. Ведьма перевела взгляд на черную пустошь и обмерла.
Огромный пламенеющий столб надвигался прямо на них. Прежде чем сердце Карины успело сделать два удара, существо уже подошло вплотную к кровати. Ведьма увидела змей, извивающихся у основания столба, и тут вид изменился. Кровать любовников взмыла вверх, причем так быстро, что у Карины закружилась голова. А затем весь обзор закрыла огромная голова чудовища. Огненные глаза уставились на ведьму.