Страница:
обычные законы логики (в частности, закон исключенного третьего - "либо А,
либо не А") также не считаются применимыми для бесконечных множеств.
Использование необычных систем логики обусловлено не формальными
упражениями, а "утилитарными" (но в то же время часто достаточно высокими)
соображениями - поисками путей реализации духовных потребностей человека.
Следующий отрывок за компанию характеризует и "женскую логику".
- У нас, - сказала Алиса, - больше одной пятницы разом не бывает!
- Какое убожество! - фыркнула Черная Королева. - Ну, а у нас бывает
шесть, семь пятниц на неделе! А зимой мы иногда берем сразу десять ночей -
чтоб потеплее было!
- Разве десять ночей теплее, чем одна? - рискнула спросить Алиса.
- В десять раз теплее, конечно!
- А, может, в десять раз холоднее! - заметила Алиса!
- Совершенно верно! - вскричала Черная Королева. - В десять раз теплее
и в десять раз холоднее. Точно так же, как я в десять раз тебя богаче и в
десять раз умнее (Л.Кэрролл, Алиса в Зазеркалье).
Тему женщины (которой он отказывает в логике, интеллекте и этике) с
большим эмоциональным напряжением обсуждает также О. Вейнингер:
Существо, не понимающее и не желающее признать, что А и не-А исключают
друг друга, не знает препятствий для обмана, существу этому чуждо само
понятие лжи, так как противоположное понятие - правда - для него не закон;
такое существо, раз уж оно наделено даром речи, лжет, даже не сознавая этого
(Пол и характер).
Если говорить о различии формальной логики и реальной жизни более
серьезно, нужно помнить, что
... полагающиеся на словесные доказательства обязательно будут
опровергнуты, пусть и не сейчас, от твоих доводов; ведь "всякое слово
борется со словом"... Мы называем истинным воззрением не знание, добываемое
рассуждениями и умозаключениями, а знание, являемое делами и жизнью,
единственное не просто истинное, но прочное и непоколебимое (Григорий
Палама, Триады, 1.1.1, 1.3.13).
Утверждением ничего нельзя утвердить. Отрицанием ничего нельзя
отвергнуть (дзен).
Альтернативные системы логических построений известны и в западных
традициях. Слова о том, что Бог ни существует, ни не существует, можно найти
у Николая Кузанского, который следовал традиции Дионисия Ареопагита.
Талмудический подход свободно оперирует с противоречивыми высказываниями и
суждениями. При этом развивается мощная логическая схема, включающая
иерархию авторитетов.
Тора является информацией обо всем сотворенном во всех деталях. Талмуд
предусматривает строгую систему вывода галахи из текста Торы путем
применения правил комментирования. Для Талмуда установлены принципы
точности, полноты и единства текста, а также неповторяемости тем.
1. Мишна (высказывания Танаев - первых Мудрецов) обладают неоспоримым
авторитетом и рассматриваются как аксиомы. Высказывания Амораев (Мудрецов,
живших после завершения Мишны) предыдущего поколения не могут оспариваться
Амораями последующего поколения.
2. Высказывания Мишны предельно точны и заранее учитывают все моменты,
которые могут возникнуть при сравнительном и логическом анализе. Любое
высказывания Мишны может служить основанием для доказательства в любой
области знания. Любые случайности даже в лексике и фразеологии невозможны, и
получать информацию можно из стилистических и грамматических особенностей.
3. Все расходящиеся мнения имеют общую основу.
4. Каждое слово источника имеет смысл и несет информацию, одно и то же
слово и оборот речи не повторяются без особых причин (А. Штейгзальц,
Введение в Талмуд).
Такой подход может иметь и практические применения (юриспруденция, где
важную роль играет система прецедентов).
Не вывел ли р. Ионатан триста юридических решений из стиха "имя жене
его Мегетавеель, дочь Матреды, сына Мезагава" (Бытие 36:39)...? (Зогар
2.145)
В частности, Талмудом заинтересовались японские практики бизнеса.
Как уже говорилось, для европейской цивилизации более привычна
аристотелева логика. В согласии с "Метафизикой" Аристотеля Фома Аквинский
утверждал:
Только то исключено из всемогущества Бога, что противоречит сущности
разума (!), а именно, что нечто одновременно существует и не существует или
что бывшее стало небывшим.
С другой стороны, многие средневековые схоласты не чувствовали себя
скованными законами аристотелевой логики и даже законом противоречия.
Св.Петр Дамиани (1007-1072; к нему восходят слова "философия - служанка
теологии") писал:
Вот, к утверждению, что Бог не может восстановить деву после падения,
будто бы последовательно, прибавляют: разве Бог может сделать так, чтобы
бывшее стало небывшим? Как если бы раз [навсегда] было установлено, что если
дева порочна, уже более невозможно стать ей чистой. Что, конечно, по
отношению к природе истинно и правомерно утверждать; не может быть, чтобы
одному и тому же чего-либо случилось и быть, и не быть [одновременно]. Ведь
одно другому противоположно, так что если одно, другого быть не может ...
Однако эта невозможность ... никак не касается божественного всемогущества.
Ведь тот, кто дал начало природе, легко, если пожелает, устраняет природную
необходимость (О божественном всемогуществе).
В этом смысле можно сказать, что схоластика, в отличие от философии
Аристотеля, выдержала соревнование с упомянутыми выше логическими
построениями буддистов. Позднее на подобные темы много размышлял Декарт:
Но я не думаю, что о какой бы то ни было вещи можно утверждать, что Бог
не мог ее сделать; так как основание истины и блага зависит от его
всемогущества, то я не посмел бы даже сказать, что существует гора без
долины или что один и два не составляют трех; я скорее скажу, что Он дал мне
такой разум, который не мыслит горы без долины и не видит другой суммы
единицы и двух, как три.
Бог был так же свободен сделать так, чтобы все линии, проведенные из
центра окружности, не были равны, как и не творить мир (цит. по книге Л.
Шестова "Афины и Иерусалим").
Вот как комментирует эти мысли Декарта современный философ:
Проблема состоит в том, может ли Бог создавать мир таким образом, что
его структура, его строение превосходили бы наши возможности понимания... Мы
не можем вводить понятие Бога как представление, как элемент нашей структуры
философского размышления, если мы в чем-то его ограничиваем и приписываем
ему необходимость создавать только такой мир, который мы можем понимать. Мы
должны допустить, что он может создать любой мир, в том числе и тот, в
котором три угла треугольника не были бы равны двум прямым и где были бы
горы и не было бы долин. А в нашем мире, по определению, если есть гора, то
есть и долина... Но мы не можем некоему процессу творения или некоей
творящей силе предписать ограниченность нашего мышления. По Декарту, если
есть богохульство, то высшее богохульство - пытаться мыслить вместо Бога.
Рассуждать: вот это возможно, а это невозможно или это имеет такую-то цель
(М. Мамардашвили, Картезианские размышления, с. 58).
Во многих традиционных подходах критерий истины - авторитет (в
частности, таков критерий истины в трудах Генона: он знает, поскольку
является посвященным, то есть прошел соответствующие ступени "инициации").
Подобный критерий является самосогласованным и не подлежит рациональной
критике: всегда можно сослаться на недостаточную компетентность критикующих
и их низкий статус в иерархии (в рамках такой логики подобные аргументы
действительно серьезны). К сожалению, в реальной истории скорее приходится
считаться с непогрешимым авторитетом различных вождей и, шире, "начальства",
а не мистиков-интеллектуалов:
Лучше любых аргументов и доводов мировоззрение защищает полиция (С.
Лем, Звездные дневники Ийона Тихого).
Впрочем, вопрос о роли мистиков в таком историческом процессе тоже не
столь прост (см., напр., Л. Повель, Ж. Бержье, Утро магов, Киев: София,
1994; Н. Гудрик-Кларк, Оккультные корни нацизма, Евразия, 1993).
В вопросах о хронологии событий, авторстве священных книг и т.д.
научная историческая истина не обязательно совпадает с религиозной
традицией. Однако последняя основана вовсе не на слепой вере, а на более
глубоких уровнях реальности.
Взгляд науки - это всегда взгляд извне... С точки зрения научной
критики, Сефер Йецира (мистический трактат, повествующий о структуре
Мироздания) была написана не раньше V века н.э. Таков результат
источниковедческого анализа... Еврейская традиция утверждает, что автором
этой книги был патриарх Авраам (согласно традиции, он родился в XIX веке до
н.э.). В Сефер Йецире есть одно загадочное место, на которое, как нам
кажется, никто не обращал должного внимания. Там сообщается, что центральное
положение на небосводе занимает созвездие Дракона ("Дракон - словно Царь на
престоле"). Как известно, в центре звездного места находится Малая Медведица
(небесный свод вращается вокруг ее альфы). Однако, согласно астрономии,
земная ось в результате прецессии меняет свое направление. И примерно четыре
тысячи лет назад центральное положение в звездной картине мира занимала
альфа Дракона (М. Кравцов, в кн. Зогар).
Остановимся теперь на вопросе о личном познании в рамках мистического
опыта. Проблема его подлинности детально разрабатывалась в практике
православного монашеского умного делания (безмолвной молитвы), см. сборник
отрывков из сочинений греческих отцов "Добротолюбие". Основные принципы
"техники безопасности" здесь - трезвость и смирение, отклонение возникающих
образов, следование указаниям наставника. С другой стороны, руководство
"Духовные упражнения" крупного католического мистика и основателя ордена
иезуитов св.Игнатия Лойолы основано на медитации с понимаемыми
иконографически образами (например, распятого Христа). Сравнение этих
подходов проведено в книге "Синергия". Следует отметить, что противоречия
между ними не настолько радикальны, как это часто считается (кстати, один из
составителей "Добротолюбия", афонский монах Никодим Агиорит перевел на
греческий и "Духовные упражнения"). В частности, практика Лойолы, как и
"умное делание", подразумевает глубокое смирение и с самого начала
предлагаются "правила для ощущения и распознавания различных движений,
возбуждаемых в душе; хороших, чтобы их принимать, и дурных, чтобы их
отбрасывать". Здесь вовсе не строятся образы Бога, а "в размышлении о
предмете невидимом... рекомендуется душу свою вообразить в тленной плоти".
В книге "Старец Силуан", содержащей жизнеописание и поучения афонского
православного подвижника нашего века, в отношении духовных явлений
утверждается принцип "Не отвергай и не принимай":
"Не принимая", христианин ограждает себя от опасности демоническое
действие или внушение счесть за Божественное... "Не отвергая", человек
избегает другой опасности, а именно: божественное действие приписать демонам
и через то впасть в грех "хулы на Духа Святого"... Вторая опасность страшнее
первой, так как душа может привыкнуть отвергать благодать, и возненавидеть
ее, и настолько усвоить себе состояние богопротивления, что так определится
и в плане вечном, благодаря чему грех сей "не простится ни в сем веке, ни в
будущем" (см. Мф.12:23-33).
Об этом же говорит св.Григорий Палама:
Кто слушает святых, тот начинает с сердечным благочестием относиться не
говорю уже к самим сверхъестественным дарованиям, но даже к тому, что в них
спорно, потому что, как говорит св.Марк, "есть неведомая младенцам
благодать, которую нельзя ни анафематствовать ради ее возможной истины, ни
принимать ради ее возможной ошибки" (Триады, 1.3.48).
Впрочем, в православной литературе можно найти и другое мнение:
Тот, кто знаком с этим [еп. Игнатия Брянчанинова] православным учением,
не может не взирать с изумлением и ужасом на легкость, с которой современные
"христиане" доверяют видениям и явлениям... Им [католикам и протестантам]
стало совершенно чуждо самое (?!) существенное христианское свойство -
недоверие к собственным "добрым" мыслям и чувствам (С. Роуз, Душа после
смерти, СПб, 1995, с.79).
Хотя проблема "различения духов" действительно серьезна, такая позиция
чревата нетерпимостью и, в конечном счете, неверием.
В познании Бога с помощью обычных органов чувств и разума религиозный
подход часто утверждает своеобразный "агностицизм":
Единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете,
Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1-е Тимофею 6:16).
Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет (Плач Иеремии 3:2).
Горе желающим дня Господня! для чего вам этот день Господень? Разве
день Господень не мрак, а свет? он тьма, и нет в нем сияния (Амос 5:18-20).
В слепую тьму вступают те, кто чтут незнание. Словно еще в большую тьму
- те, которые наслаждались в знании. Поистине, говорят, что [это] отлично от
знания, отлично от незнания... Тот, кто знает обоих вместе - и знание и
незнание, переправившись через смерть с помощью незнания, достигает
бессмертия с помощью знания (Иша упанишада 9-11).
Наиболее глубоким в православии считается апофатическое (отрицательное)
богословие, основанное на трудах легендарного Дионисия Ареопагита -
афинянина, упоминаемого в Деяниях апостолов (исторически эти тексты
относятся к V в.). Здесь свойства Бога, Который запределен всему сущему,
определяются только отрицательно (аналогично "не то, не то" индуистских
упанишад), и Он даже оказывается за пределами категорий существования и
несуществования. Приведем отрывки из сочинений Дионисия, содержащие
парадоксальные формулировки:
Мрак исчезает при свете, а тем более при ярком свете; незнание
изгоняется познаниями, а тем более большими познаниями. Понимая эти слова в
самом прямом, а не в переносном смысле, убежденно утверждай, что стремящимся
к познанию света и сущего недоступно неведение Бога; что этот Мрак Его
скрывается при любом свете и затмевает любое познание. И если кто-либо,
увидев Бога, понял то, что он видел, - не Его он видел, а что-либо сущее и
познаваемое; Бог же в своем сверхъестественном бытии превосходит ум и сущее,
и потому вообще не есть ни что-либо познаваемое, ни что-либо существующее, а
существует сверхъестественно и сверхразумно познается ... Полное неведение и
есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое (Письмо Гаию Монаху).
Божественный Мрак - это тот неприступный Свет, в котором, как сказано в
Писании (1 Тим. 6:16), пребывает Бог. А поскольку невидим и неприступен он
по причине своей необыкновенно яркого сверхъестественного сияния, достичь
его может только тот, кто, удостоившись боговедения и боговидения,
погружается во Мрак, воистину превосходящий ведение и видение (Письмо
Дорофею Диакону).
В православном богословии большую роль играет учение св. Григория
Паламы (1296-1359), одного из ведущих представителей исихазма (умного
делания - молитвенной практики монахов). В дискуссии с ученым монахом
Варлаамом Калабрийским (который, стоя на рационалистических позициях,
близких к западному богословию, вообще отрицал возможность познания Бога)
Палама утверждал реальность молитвенного созерцания. Исходя из догмата о
Фаворском свете Преображения, он разработал положение о нетварных энергиях,
которые может воспринимать человек (см. также обсуждение в главах 13,14).
При этом Палама использовал такое толкование "божественного мрака" Дионисия
Ареопагита: "Бог выше не только знания, но и непознаваемости", хотя "если
виденье выше отрицанья, то слово, толкующее это виденье, остается ниже
отрицательного восхождения" (Григорий Палама, Триады, 1.3.4).
Переход на определенном этапе от рационального знания к мистике был
характерен для многих теологов. Главный труд Фомы Аквинского "Сумма
теологии" остался незаконченным из-за резкой смены интересов после личного
мистического озарения, происшедшего незадолго перед его смертью.
Дни моего писания закончились; ибо такое было открыто мне, что все, что
я написал и чему учил, представилось мне ничего не значащим, поэтому я
уповаю на Бога моего в том, что, равно как пришел конец моему учению, так и
жизни моей наступит конец (цит. по Дж. Кэмпбеллу).
Отношение к научному познанию Григория Паламы видно из следующих слов:
Поэтому мы не мешали бы обучаться внешней науке желающим их тех, кто не
избрал монашеской жизни, но всю жизнь заниматься ею никоим образом не
советуем никому, а ожидать от нее каких-либо точных познаний о божественных
предметах и вовсе запрещаем, потому что от нее нельзя научиться ничему
надежному о Боге (Триады 1.1.12).
В качестве другого авторитетного примера (по-видимому, более
убедительного для современных научных работников) может быть упомянут Блез
Паскаль (1623-1662). Сделав ряд крупных открытий в математике и физике, он
обратился к религиозной философии и мистике. Осознав ограниченность
философии и "научного" метода, Паскаль отверг новый европейский рационализм
и стал предшественником современных иррационалистических философских систем,
провозглашающих приоритет существования перед сущностью (экзистенциализм).
Вопреки всякому догматизму, мы бессильны доказать, что обладаем
истиной, и, с другой стороны, никакой пирронизм [т.е. скептицизм] не в силах
у нас этого оспорить. Мы ожидаем истины, а находим в себе одно сомнение.
Ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть. Мы не в состоянии не желать
истины и счастья, но не способны ни к верному знанию, ни к счастью. Это
желание оставлено нам столько в наказание, сколько и для того, чтобы дать
нам почувствовать, с какой высоты мы пали (Мысли, М., 1994, с.119).
Мистические озарения играли большую роль также в деятельности других
основоположников науки Нового времени (см. главу 4). Вообще, вопреки
расхожему мнению, на достаточно глубоком уровне внутреннее понимание и
внешнее знание могут быть скорее дополнительными, а не взаимоисключающими:
Когда философ и суфий встретились, Авиценна сказал: То, что я знаю, он
видит.
Абу Саид заметил: То, что я вижу, он знает (Салик Хамзави).
Соотношение научного и религиозного познания с более современной точки
зрения демонстрирует следующий отрывок.
Но то, что повествуют о приключениях своей души эти религиозные люди, -
продолжал он, и к горечи этих слов примешались объективность и восхищение,-
это написано порой с силой и беспощадной убедительностью стендалевского
анализа. Впрочем, - уточнил он, - лишь до тех пор, пока они излагают
феномены и не выражают своего мнения, ложного из-за их убежденности в том,
что они избраны Богом узреть Его непосредственно. Ибо с этого момента они
уже, конечно, не рассказывают нам своих трудноописуемых ощущений, не
признающих ни существительных, ни глаголов, а говорят фразами с подлежащими
и дополнениями, потому что верят в свою душу и в Бога как в два дверных
косяка, между которыми откроется чудо... Ужасно жаль, что у исследователей,
занимающихcя точными науками, не бывает видений! - заключил он свой длинный
ответ.
- А по-твоему, они могли бы у них быть? - спровоцировала его Агата.
Ульрих промедлил одно мгновение. Потом ответил так, словно открывал ей
свою веру:
- Не знаю. Может быть, со мной это могло бы случиться (Р. Музиль,
Человек без свойств).
6. Законы природы и религиозный Закон
Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем,
тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в
своем действии (Иакова 1:25).
В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, будто бы так
называемые законы природы суть объяснения природных явлений (Л.Витгенштейн,
Логико-философский трактат, 6.371).
Закон ученый открывает
Другой приходит - отменяет
А тот хватает пистолет
И гада в сердце убивает
Поскольку вот - закона нет
Кроме страсти человечьей
И милосердия
(Д.А. Пригов)
- Для начала ты бы мог просветить меня, как тебе удалось освободиться
от закона тяготения.
- Слушай же секрет, Маскалл. Все законы - женские. Истинный мужчина вне
закона - за пределами закона (Д.Линдсей, Путешествие к Арктуру).
Современная наука основана на предположении, что существует
относительно небольшое число фундаментальных законов природы, каждый из
которых применим в огромном числе конкретных случаев. Впервые такая идея
была реализована в "Математических началах натуральной философии" И.
Ньютона. Им были сформулированы "три закона Ньютона" (из которых первые два
в действительности были известны ранее и применялись к рассмотрению
конкретных проблем Галилеем, Гуком, Гюйгенсом и другими) и закон всемирного
тяготения. Однако величайшее значение "Математических начал..." состоит в
разработке общего метода, который позволил выводить из этих законов огромное
число ранее известных, а также новых фактов и закономерностей. В частности,
Ньютону удалось математически обосновать законы движения планет, открытые
ранее Кеплером в результате обработки данных астрономических наблюдений
(подробнее см., напр., В. И. Арнольд, "Гюйгенс и Барроу, Ньютон и Гук", М.,
Наука, 1989, а также главу 4). Тем самым Ньютон сформулировал идеал для
западной науки: все огромное многообразие явлений природы должно объясняться
на основе ряда фундаментальных математически формулируемых положений. Сами
эти положения менялись в ходе развития науки.
В конце XIX века чисто механическую ньютоновскую картину мира сменила
электромагнитная теория Максвелла, а в список основных законов природы
добавилась система четырех "уравнений Максвелла". В XX веке ньютоновская
механика и теория тяготения были заменены в области физики макромира более
фундаментальной физической теорией - общей теорией относительности
Эйнштейна. Для описания свойств микрообъектов понадобилась квантовая
механика со своими законами - уравнение Шредингера в нерелятивистской
квантовой механике, уравнение Дирака, описывающее электрон с учетом эффектов
теории относительности, принцип тождественности микрочастиц и связанный с
ним принцип запрета Паули и т.д. Ряд законов, ранее казавшихся
фундаментальными (начала термодинамики), удалось вывести из законов
классической и квантовой механики (основополагающие идеи здесь были
высказаны в конце XIX века австрийским физиком Л. Больцманом и американцем
У. Гиббсом). Были открыты новые виды взаимодействий микрочастиц и
соответствующие законы, сформулирована (и частично выполнена) программа
построения "единой теории поля", на повестке дня стоит объединение квантовой
физики и общей теории относительности, однако сам подход не менялся.
Целью стремлений ряда поколений ученых после Ньютона был список, по
возможности короткий, самых-самых главных законов - нечто вроде Моисеевых
Десяти Заповедей для природы. Правда, более или менее успешно эту программу
удавалось реализовать только в области физики. Законы химии (скажем,
Периодическая таблица Менделеева, представления о валентности) действуют
скорее как тенденции; во всяком случае, количественная точность их
предсказаний несопоставима с точностью, с которой работают физические
законы, например, закон сохранения заряда (точность 10[-20]) или
принцип эквивалентности инертной и гравитационной массы (точность выше
10[-12]). Разумеется, сказанное относится не ко всем законам
физики. Английский математик Р. Пенроуз в "Новом разуме императора" выделяет
класс "великолепных" (superb) физических теорий, законы которых и имеют
такую высокую точность. Это - евклидова геометрия (как физическая теория,
описывающая свойства реального пространства), классическая механика
(применимая для "обычных" тел, движущихся со скоростями, много меньшими
скорости света), теория относительности, квантовая механика и квантовая
электродинамика. В то же время многие важные физические законы выполняются
лишь приближенно. Из многочисленных законов сохранения (и связанных с ними
принципов симметрии, см. гл.13) некоторые считаются точными и универсальными
(законы сохранения энергии, импульса, момента импульса, уже упоминавшийся
закон сохранения электрического заряда), другие выполняются лишь в
определенных процессах (скажем, закон сохранения четности, то есть симметрия
правого и левого, нарушается так называемыми слабыми взаимодействиями),
третьи вообще носят грубо приближенный характер ("нарушенные" симметрии в
физике элементарных частиц). Следующий отрывок, помимо вопросов науки,
косвенно затрагивает и теологическую проблему несовершенства и зла в мире
(см. гл.2).
Нас всегда тянет рассматривать симметрию как некоторого рода
совершенство. Это напоминает старую идею греков о совершенстве кругов. Им
было даже страшно представить, что планетные орбиты не круги, а почти круги.
Но между кругом и почти кругом разница немалая, а если говорить об образе
мыслей, то это изменение просто огромно... Если бы пути планет были
действительно кругами, то проблема не требовала бы пространных объяснений -
они просты. Но поскольку эти пути только почти круглые, то объяснить нужно
очень многое. Результат же превращается в большую динамическую проблему, и
теперь нам нужно объяснить, привлекая приливные силы или что-то еще, почему
они приблизительно симметричны...
либо не А") также не считаются применимыми для бесконечных множеств.
Использование необычных систем логики обусловлено не формальными
упражениями, а "утилитарными" (но в то же время часто достаточно высокими)
соображениями - поисками путей реализации духовных потребностей человека.
Следующий отрывок за компанию характеризует и "женскую логику".
- У нас, - сказала Алиса, - больше одной пятницы разом не бывает!
- Какое убожество! - фыркнула Черная Королева. - Ну, а у нас бывает
шесть, семь пятниц на неделе! А зимой мы иногда берем сразу десять ночей -
чтоб потеплее было!
- Разве десять ночей теплее, чем одна? - рискнула спросить Алиса.
- В десять раз теплее, конечно!
- А, может, в десять раз холоднее! - заметила Алиса!
- Совершенно верно! - вскричала Черная Королева. - В десять раз теплее
и в десять раз холоднее. Точно так же, как я в десять раз тебя богаче и в
десять раз умнее (Л.Кэрролл, Алиса в Зазеркалье).
Тему женщины (которой он отказывает в логике, интеллекте и этике) с
большим эмоциональным напряжением обсуждает также О. Вейнингер:
Существо, не понимающее и не желающее признать, что А и не-А исключают
друг друга, не знает препятствий для обмана, существу этому чуждо само
понятие лжи, так как противоположное понятие - правда - для него не закон;
такое существо, раз уж оно наделено даром речи, лжет, даже не сознавая этого
(Пол и характер).
Если говорить о различии формальной логики и реальной жизни более
серьезно, нужно помнить, что
... полагающиеся на словесные доказательства обязательно будут
опровергнуты, пусть и не сейчас, от твоих доводов; ведь "всякое слово
борется со словом"... Мы называем истинным воззрением не знание, добываемое
рассуждениями и умозаключениями, а знание, являемое делами и жизнью,
единственное не просто истинное, но прочное и непоколебимое (Григорий
Палама, Триады, 1.1.1, 1.3.13).
Утверждением ничего нельзя утвердить. Отрицанием ничего нельзя
отвергнуть (дзен).
Альтернативные системы логических построений известны и в западных
традициях. Слова о том, что Бог ни существует, ни не существует, можно найти
у Николая Кузанского, который следовал традиции Дионисия Ареопагита.
Талмудический подход свободно оперирует с противоречивыми высказываниями и
суждениями. При этом развивается мощная логическая схема, включающая
иерархию авторитетов.
Тора является информацией обо всем сотворенном во всех деталях. Талмуд
предусматривает строгую систему вывода галахи из текста Торы путем
применения правил комментирования. Для Талмуда установлены принципы
точности, полноты и единства текста, а также неповторяемости тем.
1. Мишна (высказывания Танаев - первых Мудрецов) обладают неоспоримым
авторитетом и рассматриваются как аксиомы. Высказывания Амораев (Мудрецов,
живших после завершения Мишны) предыдущего поколения не могут оспариваться
Амораями последующего поколения.
2. Высказывания Мишны предельно точны и заранее учитывают все моменты,
которые могут возникнуть при сравнительном и логическом анализе. Любое
высказывания Мишны может служить основанием для доказательства в любой
области знания. Любые случайности даже в лексике и фразеологии невозможны, и
получать информацию можно из стилистических и грамматических особенностей.
3. Все расходящиеся мнения имеют общую основу.
4. Каждое слово источника имеет смысл и несет информацию, одно и то же
слово и оборот речи не повторяются без особых причин (А. Штейгзальц,
Введение в Талмуд).
Такой подход может иметь и практические применения (юриспруденция, где
важную роль играет система прецедентов).
Не вывел ли р. Ионатан триста юридических решений из стиха "имя жене
его Мегетавеель, дочь Матреды, сына Мезагава" (Бытие 36:39)...? (Зогар
2.145)
В частности, Талмудом заинтересовались японские практики бизнеса.
Как уже говорилось, для европейской цивилизации более привычна
аристотелева логика. В согласии с "Метафизикой" Аристотеля Фома Аквинский
утверждал:
Только то исключено из всемогущества Бога, что противоречит сущности
разума (!), а именно, что нечто одновременно существует и не существует или
что бывшее стало небывшим.
С другой стороны, многие средневековые схоласты не чувствовали себя
скованными законами аристотелевой логики и даже законом противоречия.
Св.Петр Дамиани (1007-1072; к нему восходят слова "философия - служанка
теологии") писал:
Вот, к утверждению, что Бог не может восстановить деву после падения,
будто бы последовательно, прибавляют: разве Бог может сделать так, чтобы
бывшее стало небывшим? Как если бы раз [навсегда] было установлено, что если
дева порочна, уже более невозможно стать ей чистой. Что, конечно, по
отношению к природе истинно и правомерно утверждать; не может быть, чтобы
одному и тому же чего-либо случилось и быть, и не быть [одновременно]. Ведь
одно другому противоположно, так что если одно, другого быть не может ...
Однако эта невозможность ... никак не касается божественного всемогущества.
Ведь тот, кто дал начало природе, легко, если пожелает, устраняет природную
необходимость (О божественном всемогуществе).
В этом смысле можно сказать, что схоластика, в отличие от философии
Аристотеля, выдержала соревнование с упомянутыми выше логическими
построениями буддистов. Позднее на подобные темы много размышлял Декарт:
Но я не думаю, что о какой бы то ни было вещи можно утверждать, что Бог
не мог ее сделать; так как основание истины и блага зависит от его
всемогущества, то я не посмел бы даже сказать, что существует гора без
долины или что один и два не составляют трех; я скорее скажу, что Он дал мне
такой разум, который не мыслит горы без долины и не видит другой суммы
единицы и двух, как три.
Бог был так же свободен сделать так, чтобы все линии, проведенные из
центра окружности, не были равны, как и не творить мир (цит. по книге Л.
Шестова "Афины и Иерусалим").
Вот как комментирует эти мысли Декарта современный философ:
Проблема состоит в том, может ли Бог создавать мир таким образом, что
его структура, его строение превосходили бы наши возможности понимания... Мы
не можем вводить понятие Бога как представление, как элемент нашей структуры
философского размышления, если мы в чем-то его ограничиваем и приписываем
ему необходимость создавать только такой мир, который мы можем понимать. Мы
должны допустить, что он может создать любой мир, в том числе и тот, в
котором три угла треугольника не были бы равны двум прямым и где были бы
горы и не было бы долин. А в нашем мире, по определению, если есть гора, то
есть и долина... Но мы не можем некоему процессу творения или некоей
творящей силе предписать ограниченность нашего мышления. По Декарту, если
есть богохульство, то высшее богохульство - пытаться мыслить вместо Бога.
Рассуждать: вот это возможно, а это невозможно или это имеет такую-то цель
(М. Мамардашвили, Картезианские размышления, с. 58).
Во многих традиционных подходах критерий истины - авторитет (в
частности, таков критерий истины в трудах Генона: он знает, поскольку
является посвященным, то есть прошел соответствующие ступени "инициации").
Подобный критерий является самосогласованным и не подлежит рациональной
критике: всегда можно сослаться на недостаточную компетентность критикующих
и их низкий статус в иерархии (в рамках такой логики подобные аргументы
действительно серьезны). К сожалению, в реальной истории скорее приходится
считаться с непогрешимым авторитетом различных вождей и, шире, "начальства",
а не мистиков-интеллектуалов:
Лучше любых аргументов и доводов мировоззрение защищает полиция (С.
Лем, Звездные дневники Ийона Тихого).
Впрочем, вопрос о роли мистиков в таком историческом процессе тоже не
столь прост (см., напр., Л. Повель, Ж. Бержье, Утро магов, Киев: София,
1994; Н. Гудрик-Кларк, Оккультные корни нацизма, Евразия, 1993).
В вопросах о хронологии событий, авторстве священных книг и т.д.
научная историческая истина не обязательно совпадает с религиозной
традицией. Однако последняя основана вовсе не на слепой вере, а на более
глубоких уровнях реальности.
Взгляд науки - это всегда взгляд извне... С точки зрения научной
критики, Сефер Йецира (мистический трактат, повествующий о структуре
Мироздания) была написана не раньше V века н.э. Таков результат
источниковедческого анализа... Еврейская традиция утверждает, что автором
этой книги был патриарх Авраам (согласно традиции, он родился в XIX веке до
н.э.). В Сефер Йецире есть одно загадочное место, на которое, как нам
кажется, никто не обращал должного внимания. Там сообщается, что центральное
положение на небосводе занимает созвездие Дракона ("Дракон - словно Царь на
престоле"). Как известно, в центре звездного места находится Малая Медведица
(небесный свод вращается вокруг ее альфы). Однако, согласно астрономии,
земная ось в результате прецессии меняет свое направление. И примерно четыре
тысячи лет назад центральное положение в звездной картине мира занимала
альфа Дракона (М. Кравцов, в кн. Зогар).
Остановимся теперь на вопросе о личном познании в рамках мистического
опыта. Проблема его подлинности детально разрабатывалась в практике
православного монашеского умного делания (безмолвной молитвы), см. сборник
отрывков из сочинений греческих отцов "Добротолюбие". Основные принципы
"техники безопасности" здесь - трезвость и смирение, отклонение возникающих
образов, следование указаниям наставника. С другой стороны, руководство
"Духовные упражнения" крупного католического мистика и основателя ордена
иезуитов св.Игнатия Лойолы основано на медитации с понимаемыми
иконографически образами (например, распятого Христа). Сравнение этих
подходов проведено в книге "Синергия". Следует отметить, что противоречия
между ними не настолько радикальны, как это часто считается (кстати, один из
составителей "Добротолюбия", афонский монах Никодим Агиорит перевел на
греческий и "Духовные упражнения"). В частности, практика Лойолы, как и
"умное делание", подразумевает глубокое смирение и с самого начала
предлагаются "правила для ощущения и распознавания различных движений,
возбуждаемых в душе; хороших, чтобы их принимать, и дурных, чтобы их
отбрасывать". Здесь вовсе не строятся образы Бога, а "в размышлении о
предмете невидимом... рекомендуется душу свою вообразить в тленной плоти".
В книге "Старец Силуан", содержащей жизнеописание и поучения афонского
православного подвижника нашего века, в отношении духовных явлений
утверждается принцип "Не отвергай и не принимай":
"Не принимая", христианин ограждает себя от опасности демоническое
действие или внушение счесть за Божественное... "Не отвергая", человек
избегает другой опасности, а именно: божественное действие приписать демонам
и через то впасть в грех "хулы на Духа Святого"... Вторая опасность страшнее
первой, так как душа может привыкнуть отвергать благодать, и возненавидеть
ее, и настолько усвоить себе состояние богопротивления, что так определится
и в плане вечном, благодаря чему грех сей "не простится ни в сем веке, ни в
будущем" (см. Мф.12:23-33).
Об этом же говорит св.Григорий Палама:
Кто слушает святых, тот начинает с сердечным благочестием относиться не
говорю уже к самим сверхъестественным дарованиям, но даже к тому, что в них
спорно, потому что, как говорит св.Марк, "есть неведомая младенцам
благодать, которую нельзя ни анафематствовать ради ее возможной истины, ни
принимать ради ее возможной ошибки" (Триады, 1.3.48).
Впрочем, в православной литературе можно найти и другое мнение:
Тот, кто знаком с этим [еп. Игнатия Брянчанинова] православным учением,
не может не взирать с изумлением и ужасом на легкость, с которой современные
"христиане" доверяют видениям и явлениям... Им [католикам и протестантам]
стало совершенно чуждо самое (?!) существенное христианское свойство -
недоверие к собственным "добрым" мыслям и чувствам (С. Роуз, Душа после
смерти, СПб, 1995, с.79).
Хотя проблема "различения духов" действительно серьезна, такая позиция
чревата нетерпимостью и, в конечном счете, неверием.
В познании Бога с помощью обычных органов чувств и разума религиозный
подход часто утверждает своеобразный "агностицизм":
Единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете,
Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1-е Тимофею 6:16).
Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет (Плач Иеремии 3:2).
Горе желающим дня Господня! для чего вам этот день Господень? Разве
день Господень не мрак, а свет? он тьма, и нет в нем сияния (Амос 5:18-20).
В слепую тьму вступают те, кто чтут незнание. Словно еще в большую тьму
- те, которые наслаждались в знании. Поистине, говорят, что [это] отлично от
знания, отлично от незнания... Тот, кто знает обоих вместе - и знание и
незнание, переправившись через смерть с помощью незнания, достигает
бессмертия с помощью знания (Иша упанишада 9-11).
Наиболее глубоким в православии считается апофатическое (отрицательное)
богословие, основанное на трудах легендарного Дионисия Ареопагита -
афинянина, упоминаемого в Деяниях апостолов (исторически эти тексты
относятся к V в.). Здесь свойства Бога, Который запределен всему сущему,
определяются только отрицательно (аналогично "не то, не то" индуистских
упанишад), и Он даже оказывается за пределами категорий существования и
несуществования. Приведем отрывки из сочинений Дионисия, содержащие
парадоксальные формулировки:
Мрак исчезает при свете, а тем более при ярком свете; незнание
изгоняется познаниями, а тем более большими познаниями. Понимая эти слова в
самом прямом, а не в переносном смысле, убежденно утверждай, что стремящимся
к познанию света и сущего недоступно неведение Бога; что этот Мрак Его
скрывается при любом свете и затмевает любое познание. И если кто-либо,
увидев Бога, понял то, что он видел, - не Его он видел, а что-либо сущее и
познаваемое; Бог же в своем сверхъестественном бытии превосходит ум и сущее,
и потому вообще не есть ни что-либо познаваемое, ни что-либо существующее, а
существует сверхъестественно и сверхразумно познается ... Полное неведение и
есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое (Письмо Гаию Монаху).
Божественный Мрак - это тот неприступный Свет, в котором, как сказано в
Писании (1 Тим. 6:16), пребывает Бог. А поскольку невидим и неприступен он
по причине своей необыкновенно яркого сверхъестественного сияния, достичь
его может только тот, кто, удостоившись боговедения и боговидения,
погружается во Мрак, воистину превосходящий ведение и видение (Письмо
Дорофею Диакону).
В православном богословии большую роль играет учение св. Григория
Паламы (1296-1359), одного из ведущих представителей исихазма (умного
делания - молитвенной практики монахов). В дискуссии с ученым монахом
Варлаамом Калабрийским (который, стоя на рационалистических позициях,
близких к западному богословию, вообще отрицал возможность познания Бога)
Палама утверждал реальность молитвенного созерцания. Исходя из догмата о
Фаворском свете Преображения, он разработал положение о нетварных энергиях,
которые может воспринимать человек (см. также обсуждение в главах 13,14).
При этом Палама использовал такое толкование "божественного мрака" Дионисия
Ареопагита: "Бог выше не только знания, но и непознаваемости", хотя "если
виденье выше отрицанья, то слово, толкующее это виденье, остается ниже
отрицательного восхождения" (Григорий Палама, Триады, 1.3.4).
Переход на определенном этапе от рационального знания к мистике был
характерен для многих теологов. Главный труд Фомы Аквинского "Сумма
теологии" остался незаконченным из-за резкой смены интересов после личного
мистического озарения, происшедшего незадолго перед его смертью.
Дни моего писания закончились; ибо такое было открыто мне, что все, что
я написал и чему учил, представилось мне ничего не значащим, поэтому я
уповаю на Бога моего в том, что, равно как пришел конец моему учению, так и
жизни моей наступит конец (цит. по Дж. Кэмпбеллу).
Отношение к научному познанию Григория Паламы видно из следующих слов:
Поэтому мы не мешали бы обучаться внешней науке желающим их тех, кто не
избрал монашеской жизни, но всю жизнь заниматься ею никоим образом не
советуем никому, а ожидать от нее каких-либо точных познаний о божественных
предметах и вовсе запрещаем, потому что от нее нельзя научиться ничему
надежному о Боге (Триады 1.1.12).
В качестве другого авторитетного примера (по-видимому, более
убедительного для современных научных работников) может быть упомянут Блез
Паскаль (1623-1662). Сделав ряд крупных открытий в математике и физике, он
обратился к религиозной философии и мистике. Осознав ограниченность
философии и "научного" метода, Паскаль отверг новый европейский рационализм
и стал предшественником современных иррационалистических философских систем,
провозглашающих приоритет существования перед сущностью (экзистенциализм).
Вопреки всякому догматизму, мы бессильны доказать, что обладаем
истиной, и, с другой стороны, никакой пирронизм [т.е. скептицизм] не в силах
у нас этого оспорить. Мы ожидаем истины, а находим в себе одно сомнение.
Ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть. Мы не в состоянии не желать
истины и счастья, но не способны ни к верному знанию, ни к счастью. Это
желание оставлено нам столько в наказание, сколько и для того, чтобы дать
нам почувствовать, с какой высоты мы пали (Мысли, М., 1994, с.119).
Мистические озарения играли большую роль также в деятельности других
основоположников науки Нового времени (см. главу 4). Вообще, вопреки
расхожему мнению, на достаточно глубоком уровне внутреннее понимание и
внешнее знание могут быть скорее дополнительными, а не взаимоисключающими:
Когда философ и суфий встретились, Авиценна сказал: То, что я знаю, он
видит.
Абу Саид заметил: То, что я вижу, он знает (Салик Хамзави).
Соотношение научного и религиозного познания с более современной точки
зрения демонстрирует следующий отрывок.
Но то, что повествуют о приключениях своей души эти религиозные люди, -
продолжал он, и к горечи этих слов примешались объективность и восхищение,-
это написано порой с силой и беспощадной убедительностью стендалевского
анализа. Впрочем, - уточнил он, - лишь до тех пор, пока они излагают
феномены и не выражают своего мнения, ложного из-за их убежденности в том,
что они избраны Богом узреть Его непосредственно. Ибо с этого момента они
уже, конечно, не рассказывают нам своих трудноописуемых ощущений, не
признающих ни существительных, ни глаголов, а говорят фразами с подлежащими
и дополнениями, потому что верят в свою душу и в Бога как в два дверных
косяка, между которыми откроется чудо... Ужасно жаль, что у исследователей,
занимающихcя точными науками, не бывает видений! - заключил он свой длинный
ответ.
- А по-твоему, они могли бы у них быть? - спровоцировала его Агата.
Ульрих промедлил одно мгновение. Потом ответил так, словно открывал ей
свою веру:
- Не знаю. Может быть, со мной это могло бы случиться (Р. Музиль,
Человек без свойств).
6. Законы природы и религиозный Закон
Но кто вникнет в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем,
тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в
своем действии (Иакова 1:25).
В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, будто бы так
называемые законы природы суть объяснения природных явлений (Л.Витгенштейн,
Логико-философский трактат, 6.371).
Закон ученый открывает
Другой приходит - отменяет
А тот хватает пистолет
И гада в сердце убивает
Поскольку вот - закона нет
Кроме страсти человечьей
И милосердия
(Д.А. Пригов)
- Для начала ты бы мог просветить меня, как тебе удалось освободиться
от закона тяготения.
- Слушай же секрет, Маскалл. Все законы - женские. Истинный мужчина вне
закона - за пределами закона (Д.Линдсей, Путешествие к Арктуру).
Современная наука основана на предположении, что существует
относительно небольшое число фундаментальных законов природы, каждый из
которых применим в огромном числе конкретных случаев. Впервые такая идея
была реализована в "Математических началах натуральной философии" И.
Ньютона. Им были сформулированы "три закона Ньютона" (из которых первые два
в действительности были известны ранее и применялись к рассмотрению
конкретных проблем Галилеем, Гуком, Гюйгенсом и другими) и закон всемирного
тяготения. Однако величайшее значение "Математических начал..." состоит в
разработке общего метода, который позволил выводить из этих законов огромное
число ранее известных, а также новых фактов и закономерностей. В частности,
Ньютону удалось математически обосновать законы движения планет, открытые
ранее Кеплером в результате обработки данных астрономических наблюдений
(подробнее см., напр., В. И. Арнольд, "Гюйгенс и Барроу, Ньютон и Гук", М.,
Наука, 1989, а также главу 4). Тем самым Ньютон сформулировал идеал для
западной науки: все огромное многообразие явлений природы должно объясняться
на основе ряда фундаментальных математически формулируемых положений. Сами
эти положения менялись в ходе развития науки.
В конце XIX века чисто механическую ньютоновскую картину мира сменила
электромагнитная теория Максвелла, а в список основных законов природы
добавилась система четырех "уравнений Максвелла". В XX веке ньютоновская
механика и теория тяготения были заменены в области физики макромира более
фундаментальной физической теорией - общей теорией относительности
Эйнштейна. Для описания свойств микрообъектов понадобилась квантовая
механика со своими законами - уравнение Шредингера в нерелятивистской
квантовой механике, уравнение Дирака, описывающее электрон с учетом эффектов
теории относительности, принцип тождественности микрочастиц и связанный с
ним принцип запрета Паули и т.д. Ряд законов, ранее казавшихся
фундаментальными (начала термодинамики), удалось вывести из законов
классической и квантовой механики (основополагающие идеи здесь были
высказаны в конце XIX века австрийским физиком Л. Больцманом и американцем
У. Гиббсом). Были открыты новые виды взаимодействий микрочастиц и
соответствующие законы, сформулирована (и частично выполнена) программа
построения "единой теории поля", на повестке дня стоит объединение квантовой
физики и общей теории относительности, однако сам подход не менялся.
Целью стремлений ряда поколений ученых после Ньютона был список, по
возможности короткий, самых-самых главных законов - нечто вроде Моисеевых
Десяти Заповедей для природы. Правда, более или менее успешно эту программу
удавалось реализовать только в области физики. Законы химии (скажем,
Периодическая таблица Менделеева, представления о валентности) действуют
скорее как тенденции; во всяком случае, количественная точность их
предсказаний несопоставима с точностью, с которой работают физические
законы, например, закон сохранения заряда (точность 10[-20]) или
принцип эквивалентности инертной и гравитационной массы (точность выше
10[-12]). Разумеется, сказанное относится не ко всем законам
физики. Английский математик Р. Пенроуз в "Новом разуме императора" выделяет
класс "великолепных" (superb) физических теорий, законы которых и имеют
такую высокую точность. Это - евклидова геометрия (как физическая теория,
описывающая свойства реального пространства), классическая механика
(применимая для "обычных" тел, движущихся со скоростями, много меньшими
скорости света), теория относительности, квантовая механика и квантовая
электродинамика. В то же время многие важные физические законы выполняются
лишь приближенно. Из многочисленных законов сохранения (и связанных с ними
принципов симметрии, см. гл.13) некоторые считаются точными и универсальными
(законы сохранения энергии, импульса, момента импульса, уже упоминавшийся
закон сохранения электрического заряда), другие выполняются лишь в
определенных процессах (скажем, закон сохранения четности, то есть симметрия
правого и левого, нарушается так называемыми слабыми взаимодействиями),
третьи вообще носят грубо приближенный характер ("нарушенные" симметрии в
физике элементарных частиц). Следующий отрывок, помимо вопросов науки,
косвенно затрагивает и теологическую проблему несовершенства и зла в мире
(см. гл.2).
Нас всегда тянет рассматривать симметрию как некоторого рода
совершенство. Это напоминает старую идею греков о совершенстве кругов. Им
было даже страшно представить, что планетные орбиты не круги, а почти круги.
Но между кругом и почти кругом разница немалая, а если говорить об образе
мыслей, то это изменение просто огромно... Если бы пути планет были
действительно кругами, то проблема не требовала бы пространных объяснений -
они просты. Но поскольку эти пути только почти круглые, то объяснить нужно
очень многое. Результат же превращается в большую динамическую проблему, и
теперь нам нужно объяснить, привлекая приливные силы или что-то еще, почему
они приблизительно симметричны...