Иванов Анатолий Степанович. Вечный зов (Том 2)

   - Арнольд Михалыч! - взмолился Валентик, все еще держась обеими руками за трость, впившуюся ему в грудь. - Я понимаю, понимаю...
   - Опустите руки тогда! - приказал Лахновский.
   Валентик повиновался.
   - Вот так. А то до сердца сантиметр один... Ну-с, так вот что я хотел спросить. Что это за Полипов из газеты при дивизии полковника Велиханова? Лахновский достал из кармана смятый тетрадный листок и показал Валентику.
   - Не знаю. Я его никогда не видел. Он только что назначен редактором газеты. И на всякий случай я упомянул о нем в донесении.
   - Ага... Молодец, что упомянул. Только донесение такого рода секретнейший документ. И черновики даже в моем кабинете не следует забывать.
   Лахновский наконец выдернул трость из его тела.
   - Сядьте к столу!
   Валентик, сломленный, покорно сел, зажал ладонью неглубокую ранку, из которой сочилась кровь. Лахновский сел напротив, опустил маленькую голову с жиденькими и тонкими, как у ребенка, бесцветными волосами, с минуту молчал, о чем-то раздумывал.
   - Ну что ж... - Он вздохнул и поднялся. - Если это тот человек, которого я когда-то знавал... то, возможно, такой нам и необходим.
   - Для чего? - спросил Валентик.
   - А пищу готовить. Поваром поставим.
   Валентик понял, что задал глупый вопрос.
   - Во всяком случае, я хотел бы с ним повидаться.
   - Каким, интересно, способом? - спросил Валентик.
   - Способ на войне в таких делах один. Надо без шума взять его и доставить сюда. Возможно, тебе это и поручим...
   Тыкая острием трости в крашеные половицы, Лахновский, сгорбив спину, пошел к двери. На ходу, не оборачиваясь, сказал:
   - Сходи в лазарет, пусть тебе ранку йодом помажут.
   * * * *
   Военная судьба Петра Петровича Полипова до середины 1943 года была легкой и даже приятной. Оказавшись в армии, он сразу же был аттестован в звании батальонного комиссара, но был отправлен, к его, надо сказать, удивлению и даже при некоторых попытках воспротивиться этому, не в действующую армию, а глубоко в тыл, в Узбекистан, под городок Термез, где находилась одна из горнострелковых дивизий, и стал ответственным редактором дивизионной газеты.
   Части и подразделения дивизии располагались в каменистом ущелье невысокого горного хребта. Место было до того знойное, камни до того накалялись, что, прислонившись как-то голым плечом к пышущей жаром глыбе, Полипов вскрикнул невольно от резкого ожога, а через некоторое время обнаружил на плече порядочный волдырь.
   Потом ему сказали, что здесь бывает самое жаркое лето в стране, температура в 50 градусов самое обычное явление, но старики утверждают, что жара бывает и намного выше, однако измерить ее нет возможности, ибо нет, не существует соответствующих термометров.
   - Что и говорить, райское местечко, - буркнул, обливаясь потом, редактор.
   Однако вскоре он убедился, что место это не такое уж гиблое. Адская, невыносимая жарища стояла лишь в середине дня, несколько часов. Жизнь на это время замирала вокруг, притихала даже в дивизии, люди прятались от солнца. А в первой половине дня было вполне терпимо, во второй же, особенно ближе к вечеру, вообще разливалась приятная прохлада, горы делались синими, в разных местах хребта в небо поднимались столбы дыма, тоже синие, - жители кишлаков готовили ужин.
   Дивизия жила обычной жизнью, шли обычные занятия по боевой и политической подготовке, о чем и должна была писать газета. В штате редакции кроме Полипова было еще три человека - заместитель редактора, ответственный секретарь и литсотрудник в званиях младших политруков. Была еще машинистка, чьи обязанности выполнял молчаливый и угрюмый боец срочной службы узбек Рашидов, местный уроженец, который печатал материалы с грубыми орфографическими ошибками, но зато был непревзойденным мастером по приготовлению плова и шашлыков. С его кулинарными способностями Полипов познакомился в первый же день по прибытии на место службы, на ужине, которым подчиненные угостили нового своего редактора. Полипов выпил стакан небывало вкусного домашнего вина, нацеженного прямо из бурдюка, оглядел со всех сторон эту никогда раньше не виданную им тару и спросил, кивая на стол:
   - Откуда все это? Где взяли?
   - У Рашидова ж все горы набиты родичами та знакомыми, как подсолнухи семечками, - сказал ответственный секретарь, усатый украинец с хитрыми глазами. - И он иногда у нас, как бы сказать... обеспечивается.
   - Как это понять? Каким образом?
   - Ну-у... присылают они, так сказать.
   - Свежее мясо и вино в бурдюках по почте? Или на ишаке привозят?
   Ответственный секретарь отвел в сторону свои хитрющие глаза, а Полипов строго сказал:
   - Прекратить! Чтоб я не видел больше этого безобразия. Здесь воинское соединение, а рядом граница. Время военное!
   - Будет сполнено, - сказал украинец.
   Однако "сполнено" ничего не было. Рашидов частенько с ведома, как потом выяснилось, то одного, то другого младшего политрука отлучался в "увольнительную", ходил в горы, приносил оттуда всякую снедь, вино, фрукты.
   - Я, кажется, приказывал прекратить! - несколько раз пытался будто пресечь подобные дела Полипов. И каждый раз хитрющий секретарь отвечал ему своим "будет сполнено", понимая, что редактор говорит это по обязанности, на всякий случай. К вину он, правда, был равнодушен, но плов, шашлыки и фрукты употреблял с большим удовольствием.
   Где-то шла тяжелая, кровопролитная война, а здесь было тихо и спокойно, сразу же за Термезом, за мутной и могучей Амударьей, простирался мирный Афганистан, который никогда не доставлял никаких хлопот пограничникам. И тревоги, по которым частенько поднимали части и подразделения горнострелковой дивизии, были чисто учебными.
   За несколько месяцев такой жизни Полипов, что называется, капитально отдохнул, почернел под южным солнцем. Он и раньше был полным, а теперь, к своему беспокойству, почувствовал, что тяжелеет еще больше, живот и плечи заплывают жирком.
   - С шашлыками вашими! - бурчал он все чаще, обтирая платком мокрые, лоснящиеся щеки, стал подолгу заниматься утрами физкультурой.
   - Це не поможет, - шевелил усами секретарь. - Туточки хорошая баба требовается. Да где взять...
   - Разговорчики! - прикрикивал Полипов. - "Требовается"...
   Да, Полина не давала ему зарасти жирком, думал он все чаще. Чего-чего, а тут она была на высоте. Как она там? С женой Антона Елизаветой Никандров-ной вместе работает теперь... С чего это жена Антона пошла работать? Жить, что ли, после смерти Антона не на что? И здоровье ведь ни к черту у нее.
   Когда Полина сообщила о гибели Антона Савельева, какое-то странное чувство охватило Петра Петровича. Появление Антона с семьей в Шантаре его обеспокоило и напугало даже. Старое, которое он хотел или желал бы забыть, и без того напоминало о себе каждодневным присутствием рядом Полины, тем, что где-то жив еще Лахновский, иногда присылающий ей какие-то письма. А теперь вот еще и сам Антон объявился, и Лиза... И потому известие, что Антона больше нет на свете, его не то чтобы обрадовало - просто какая-то тяжесть, незримо лежавшая на плечах, сразу свалилась. Он испытывал и жалость к Антону, к Лизе, и одновременно приятное облегчение. Но то обстоятельство, что Лиза стала работать в библиотеке вместе с Полиной, что они будут видеться каждый день наедине, вдруг его опять насторожило, обеспокоило. "Хотя в общем что здесь особенно опасного? - размышлял он. - И все-таки... и все-таки лучше бы им не бывать вместе. А еще лучше... Здоровье-то у нее..."
   Но на этом месте своих размышлений Петр Петрович обычно морщился, чувствовал раздражение, усилием воли заставлял себя думать о другом. Нет, смерти жене Антона он сознательно не желал. Но где-то в глубинах его существа, помимо разума и желания, все-таки само собой жило, затаившись, неприятное ожидание этого. И, ощущая такое, он усмехался про себя мрачно и желчно: "Чувство самосохранения, как у животного..." И нередко при этом раздумывал: да люди - животные... Нет-нет, пусть Лиза живет. Что она? Лахновекий вот бы окочурился! Живучий, как хорек, сволочь. Как все было бы славно и нормально, не попадись когда-то на его пути этот страшный человек. Совсем, совсем по-другому бы сложилась его, Петра Петровича Полипова, жизнь - жизнь преуспевающего большевика с дореволюционным партийным стажем. Хорошие, большие должности, материальное благополучие... Именно страх перед возможным разоблачением прошлого заставлял его в общем-то жить в тени, не особенно выпячиваться. А тут еще объявилась в его жизни Полина, дочь Свиридова, бывшего следователя белочешской контрразведки, в лапы которого бросил его Лахновский. Тут уж совсем не разгуляешься. И он, Полипов, из этого чувства самосохранения делал, видимо, такие поступки, которые и были причиной того, что он в скором времени вынужден был не по своей воле покинуть Новосибирск, оказался в Шантаре, в глубинном районе Сибири, на должности секретаря райкома партии, потом скатился еще ниже и вот в силу и вследствие в общем-то тех же обстоятельств оказался здесь, под Термезом, в забытом богом и чертом краю земли, где даже камни рассыпались в песок, прожженные беспощадным солнцем.
   "Хорошая баба требовается..." - нередко всплывало почему-то в размягченном жарой мозгу Полипова, и он думал, что это бы хорошо, она ему давно требуется, и Рашидов, молчаливый долговязый узбек, обеспечил бы все это в лучшем виде, да только он не может себе позволить такого. Судьба, как он полагал, всю жизнь была не очень ласкова к нему, но сейчас повернулась более или менее благосклонной гранью - тут жарища и духота невыносимая, но не свистят же пули, не рвутся снаряды, - и будет просто неразумно испытывать ее. "Опять чувство самосохранения?!" - все-таки царапало где-то у него внутри неприятно. Но он отмахивался от этой мысли как от чужой и посторонней ему. Он думал иногда о Кружилине, о Субботине, вспоминал последний, очень неприятный разговор с секретарем обкома партии у себя в кабинете, в Шантаре. Вспоминал самое Шантару, эвакуированный завод, суматоху с его восстановлением, с размещением беженцев, - но все это казалось ему уже очень далеким, когда-то промелькнувшим в его жизни и навсегда ушедшим за какую-то грань, откуда ничто не может возвратиться.
   Непривычная жара, расплавив мозги, как-то притупила у него и реальное восприятие действительности. Поэтому Полипов, когда однажды его вызвал к себе начальник политотдела дивизии и объявил, что получен приказ об откомандировании его в резерв политсостава одной из действующих армий Центрального фронта, не сразу сообразил, что военная судьба его круто меняется...
   ...В первой половине июля 1943 года Полипов уже в звании майора прибыл в расположение 215-й гвардейской стрелковой дивизии, действующей на орловском направлении, по всей форме доложился начальнику политотдела дивизии, затем начальнику штаба и комдиву. А спустя два часа принял дивизионную газету "За Родину!".
   * * * *
   Дивизионка располагалась километрах в двух от передовой, в каком-то хуторе или бывшей колхозной бригаде, состоявшей из большого сарая и трех домов, два из которых недавно сгорели. Между сараем и уцелевшим домом торчал колодезный журавель. Сюда и подошел Полипов, достал воды и припал к помятому ведерку, обжигающему холодом губы.
   - Товарищ майор... Полипов? - спросил молодой парнишка в погонах сержанта, появившийся из сарая.
   - Я...
   - Товарищ старший лейтенант! Новый ответредактор прибыл! - заорал сержант, как оказалось, водитель автофургона, в котором размещалось все типографское оборудование - печатная и бумагорезательная машины, наборные кассы.
   Из дома, застегивая на ходу гимнастерку, брякая медалями, выскочил черный, как ворон, старший лейтенант, вытянулся.
   - Товарищ майор! Сотрудники газеты "За Родину!" готовят очередной номер. Заместитель редактора старший лейтенант Горохов.
   - Не сотрудники, а личный состав! - поправил Полипов, стараясь не глядеть на медали, на орден Красной Звезды с потрескавшейся эмалью, чувствуя неловкость и раздражение оттого, что его грудь пустынна, как осеннее поле, нет на ней ни ордена, ни хотя бы даже медали. - И потом - почему не попросите предъявить документы? Вы же меня не знаете.
   - Так... звонил же начальник политотдела о вас, о вашем прибытии.
   Действительно, недавно начальник политотдела дивизии, сообщив, где разыскать редакцию, обещал туда позвонить, чтоб ждали нового редактора, прибавив при этом: "Телефонная связь с газетой сегодня имеется. По прибытии в редакцию доложите".
   - Все равно, - хмуро сказал Полипов. - Ну, пошли знакомиться с сотрудниками.
   - Сейчас в наличии кроме меня наборщики и шофер. - Горохов кивнул на сарай. Дощатые ворота его были распахнуты, внутри виднелся черный автофургон. - Остальные с утра на передовой, собирают материал в номер. С минуты на минуту должны вернуться.
   Полипов посмотрел на небо и, хотя в нем в тот день было пусто, тихо и мирно, подумал: "На передовой... Да, тут не Термез... Бывший редактор газеты погиб еще в марте, участвуя в атаке, рассказали в штабе дивизии. Хотел очерк написать о героическом поведении бойцов в бою". И ему теперь придется... Ну что ж, он покажет, обязан показать, раз ему рассказали о гибели бывшего редактора, что и он, Полипов, не из трусливого десятка. Только вот с писанием у него не очень легко и гладко получается. Не такое простое дело, оказывается...
   - Значит, не готовится еще номер... - произнес Полипов и опять почувствовал раздражение, потому что Горохов, вскинув брови, возразил:
   - Как же, раз там ребята... Самый свежий материал будет завтра в газете. Остальное все набрано или набирается. А я заканчиваю передовицу...
   - Хорошо. Показывайте хозяйство.
   Показывать особенно было нечего. В доме, где расположились на временное житье фронтовые журналисты, было грязно, тесно и неуютно. Это был, собственно, не дом, а большая изба с темными просторными сенями, где пахло дегтем, хомутами и какой-то прелью, валялись запыленные ящики и кадушки. В единственной комнате с побитыми стеклами окошек, в которые тек горячий запах полынных степей и залетали мухи, стояло два некрашеных крестьянских стола, по стенам развешаны в беспорядке потрепанные, видавшие виды шинели и плащ-палатки, на которых фронтовые журналисты спали где придется, на подоконниках валялись алюминиевые тарелки, кружки, в одном углу стояло два автомата, в другом - прикрытый стеганой телогрейкой радиоприемник.
   Полипов оглядел все это, сел за скрипучий стол, за которым, видимо, только что работал Горохов, скользнул взглядом по листу бумаги, наполовину исписанному, спросил зачем-то:
   - Пишущая машинка в редакции имеется?
   - Никак нет, товарищ майор. Был худенький "Ундервудишка", да в него осколок попал, выбросили. Теперь с рукописного текста набираем. Ничего...
   "Ничего..." - мысленно повторил Полипов и снова подумал, что это не Термез. Там редакция располагалась в сложенном из каменных плит здании. В прохладном полуподвале была типография, наверху в одной из комнат - редакция, в другой жили Рашидов, начальник типографии по званию старший сержант и двое наборщиков. Жилье творческого состава газеты находилось во дворе этого дома, все занимали по комнате, спали, правда, на деревянных топчанах, но зато на чистых простынях и настоящих подушках.
   Полипов посидел, побарабанил пальцами по столу, молча поднялся, вышел из избы, зашагал к сараю. Возле стенки, на нежарком еще припеке, двое солдат в расстегнутых, без ремней, гимнастерках, установив на каких-то чурбаках наборные кассы, производили набор. Увидев офицеров, они, не выпуская из рук верстаток, вытянулись.
   - Здравствуйте, товарищи, - сказал Полипов, стараясь своему голосу придать приветливость, оглядывая, однако, их осуждающе.
   Наборщики враз ответили на приветствие.
   - Вид-то какой у вас, - промолвил Полипов. - Нехорошо... Ремни хотя бы наденьте.
   И зашел в сарай.
   Там было довольно светло, в широкие проломы в стенах потоками лилось солнце.
   Сержант, возвестивший о прибытии нового редактора, копался в моторе трофейного автофургона, рукава его гимнастерки были засучены по локоть.
   - Что, ремонт? - спросил Полипов, оглядывая кабину.
   - Никак нет, товарищ майор. Профилактика. Это трофейная драндулетина без профилактики не ездит.
   - Давали нам новую машину ЗИС-5. Бывший редактор отказался. Правильно, по-моему. Эта крытая все же, - сказал Горохов. - От дождя, от снега... А раньше была полуторка, намучились.
   Полипов на это ничего не ответил, обошел вокруг пузатую, неуклюжую машину, открыл дверные створки фургона, помятые, видимо когда-то сорванные взрывом, а теперь кое-как выправленные и приваренные к стенкам большими воротными петлями, по железной стремянке поднялся внутрь. Горохов проскочил вперед, зажег аккумуляторную лампочку. Полипов оглядел знакомое нехитрое типографское оборудование.
   - Движка нет? - кивнул он на печатную машину, точно такую же допотопную "американку", какая была у них в Термезе.
   - Никак нет. Вручную крутим. Да и чего с ним, с движком? Потаскай его... Сегодня мы здесь, завтра - неизвестно где. Бои начались. Это вот сегодня с утра спокойно...
   - Бои начались, - проговорил Полипов как можно равнодушнее, делая вид, что война для него дело привычное, и опять испытывая раздражение оттого, что этот долговязый старший лейтенант знает, конечно, что он прибыл сюда из армейского резерва политсостава, видит и понимает, что ни в каких боях он еще не участвовал, передовой не нюхал...
   Горохов стоял рядом и ждал вопросов, всем видом показывая, что готов ответить на любой.
   На бумагорезательной машине лежало несколько газетных небольших листков. Полипов взял один из них.
   - Это вчерашний номер, - сказал Горохов.
   - Ага... - Полипов пробежал заголовки первой полосы, стал читать какую-то заметку. Читая, он поджимал губы, будто сомневаясь в подлинности напечатанного.
   - Это мой материал, - сказал Горохов смущенно, полагая, что Полипову не понравился текст. - Написано, конечно, не ахти, но ребята...
   Полипов молча положил газету, спустился из фургона по стремянке, вышел из сарая.
   Небо по-прежнему было пустынным и чистым - ни дымка в нем, ни облачка. Полипов вспомнил последнее боевое учение в Термезской дивизии в условиях, приближенных к боевым, многозначительно поглядел на небо.
   - Вот что, старший лейтенант, - проговорил он, угрюмо нахмурившись. Здесь фронт, и бои, как вы справедливо отметили, начались. А если бомбардировщики налетят? В любое ж время боевые действия могут разгореться... А?
   - Могут, товарищ майор, - подтвердил Горохов.
   - Так что же вы?! - построже произнес Полипов. - У вас "Ундервуд" вон осколком пробило... Вы что, хотите дивизию без газеты оставить? Немедленно вывести машину из сарая и замаскировать. Тщательно. Кругом почти голая степь, а этот сарай - цели лучше и не придумаешь. Вон там я видел какой-то овражек... И для приемника оборудовать надежное место. Кто радист?
   - Шофер наш, сержант Климов. По совместительству. Штатной единицы нет...
   - Безобразие! - буркнул Полипов. - Начнутся боевые действия - телефонная связь сразу нарушится. Радист... или кто-нибудь всегда у рации должен быть!
   Так началась служба Полипова на фронте. Началась не очень как-то складно; еще подходя к расположению редакции, он почувствовал, что естественные и простые отношения с новыми подчиненными ему будет наладить, видимо, не просто. В газете, как ему сказали в штабе дивизии, служат люди с большим фронтовым стажем или давно обстрелянные. А он покуда прохлаждался в глубоком тылу. Шагая по редким перелескам, потом по степи, пересекая неглубокие овражки и балки, чувствовал себя неуютно и каждую секунду был настороже. Линия фронта, всякие дивизионные службы остались позади, кругом безлюдье, и Полипова не покидала мысль, что в такой-то вот прифронтовой полосе вражеским разведчикам проще всего взять "языка". Вот дорога спускается в ложок, а там, на повороте, торчит куст. Выскочат из-за куста, сбоку, навалятся - и готово.
   Изредка навстречу люди все-таки попадались. Прошел, козырнув на ходу, боец с автоматом, с перевязанной кистью левой руки, - видимо, возвращался из расположенного где-то неподалеку санбата. Проехал фанерный фургончик, обдав запахом свежевыпеченного хлеба, возница, пожилой солдат с морщинистым лицом, поравнявшись, скосил глаза на Полипова, молча и нехотя кивнул...
   Полипов давно вынул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, переложил в брюки и, подходя к подозрительному месту или завидя кого-то, совал на всякий случай руку в карман.
   Всю дорогу в штаб дивизии и теперь вот сюда, к месту непосредственной службы, он думал о том, как ему с первых же минут поставить себя с подчиненными. Главное, размышлял он, сразу же создать атмосферу простоты и доверия. Люди в редакции, как он и предполагал и как подтвердили в штабе дивизии, бывалые, опаленные огнем. Может быть, по прибытии собрать всех, запросто представиться, искренне сказать, что вот, мол, ребята, человек я немолодой, но так судьба военная сложилась, что на фронте я еще не был, а вы волки стреляные, так что помогайте мне обвыкнуть. Делать, мол, нам общее дело, которое поручила в этот тяжкий час Родина... И всем такое его поведение, конечно, понравится. Да, только так и надо, решил в конце концов он.
   Но решить-то решил, а получилось вон как. И все его планы и намерения, думал Полипов, сидя в грязной избе за столом и листая подшивку газеты, спутал и разрушил этот горластый сержант Климов, заоравший во всю силу: "Новый ответредактор прибыл!" Черт-те что! Так, помнится, ребятишки в Новониколаевске кричали на всю улицу, завидев бродячих артистов: "Циркачи приехали!" И сам он кричал. А тут еще эти брякающие медали Горохова! Не сам же он, Полипов, в тыл напросился, в этот проклятый Термез, где медалей не выдавали, где никого не награждали... Ну о чем думает сейчас этот Горохов? Сидит вон, нахохлился, как грач, забыв про свою передовицу. О том, что вот, мол, не успел заявиться новый ответственный редактор и уже устроил разгоняй, заставил укрыть автофургон, рацию... Но ведь он все сделал как положено.
   Горохов действительно сидел за соседним столом молча, смотрел в начатую рукопись, но не писал, вертел в руках авторучку. Авторучка была у него хорошая, трофейная, ослепительно поблескивала никелированным наконечником. И этот блеск, как недавно звон медалей Горохова, опять вызвал у Полипова вспышку раздражения.
   - Два дня живете здесь, а как... в свинарнике! - произнес он, захлопывая подшивку. - Надо хотя бы элементарную чистоту навести в помещении.
   - Слушаюсь. Сейчас будет сделано, - хмуро сказал Горохов, встал и вышел.
   "Что же это я?! - запоздало пытаясь взять себя в руки, подумал Полипов. Теперь-то уж совсем... совсем не установить мне с ними контакта. Трудно мне будет здесь служить..."
   Через день Полипов Петр Петрович, выпустив за своей подписью первый номер дивизионной газеты, получил звучную и неприличную кличку Триппер.
   * * * *
   Кличку он эту получил благодаря фантазии литсотрудника Саши Березовского никогда не унывающего младшего лейтенанта, толстощекого, румяного, как яблоко, начиненного энергией, словно порохом, который то и дело взрывался, любившего больше всего бывать на передовой во время боя, на самых жарких огневых позициях, и рассказывать о своих необыкновенных любовных приключениях. Материалы с передовой он всегда приносил самые нужные, делал их быстро и интересно, а любовным похождениям его никто не верил. Более того - в отношениях с женщинами он был робок и застенчив.
   Когда вышел первый номер газеты, подписанный: "Ответственный редактор П.П. Полипов", Березовский воскликнул:
   - Смотрите, ребята, что получается! Целых же три "пэ" в подписи!
   - Ну и что?
   - Фантазии нету! Мозги не работают, сахару мало едите. Три пэ... Сокращенно если - трип. А полностью?
   - Полностью будет - триппер, товарищ младший лейтенант, - угрюмо, без улыбки, сказал сержант Климов, которого Полипов успел распечь за халатное отношение к машине, что было несправедливым, ибо за драндулетиной своей сержант ходил, как за малым ребенком.
   Раскатился сдержанный, правда, хохоток, потому что присутствующий здесь же старший лейтенант Горохов обрезал Березовского и Климова:
   - Будет вам.
   Однако, взяв газетный листок, глянул на подпись и тоже улыбнулся, отходя.
   На другое утро Березовский обратился к Полипову:
   - Товарищ майор! Говорят, в нашу дивизию штрафная рота прибыла, в деревне Малые Балыки остановилась. Разрешите туда смотаться? Это недалеко.
   - Зачем?
   - Штрафная рота же... Интересно. Никогда не встречал штрафников. Разрешите в бой с ними сходить?
   - Что за несерьезность такая! - сказал Полипов, повернувшись почему-то к Горохову. - Не хватало еще штрафников прославлять в газете. Мало разве настоящих героев, достойных освещения в печати? А штрафники - ото заключенные. Вы встречали когда-нибудь в прессе материалы о штрафниках?
   - Да нет будто, - сказал Горохов.
   На другой день дивизия вступила в бой, по горизонту поднялись дымы, гром пушек и разрывы бомб глухо докатывались даже сюда, в расположение редакции. Прифронтовая полоса ожила, туда, к линии огня, шли и ехали войска, грузовики с боеприпасами, двигалась различная техника, оттуда везли раненых, одних размещали в недалеко расположенном медсанбате, других отправляли куда-то дальше. Рев автомобильных и танковых моторов, суматоха, крики, ругань... Все это было для Полипова внове, все это оглушало и ошеломляло, рождало неясный страх. Но всего этого он пытался не показывать, сидел в комнате и сосредоточенно вычитывал рукописи и гранки...