Клэнси Том. Все страхи мира

   Объединённая служба, подумал про себя Росселли и фыркнул. Ещё одно усилие конгресса перестроить военную машину — любопытно, что сделать то же самое со своей организацией им не удалось, — предписывало, что старшие офицеры, стремящиеся к адмиральскому званию. — а кто к тому не стремился? — должны проводить часть служебного времени в тесном общении с офицерами того же ранга из других родов войск. Росселли так никто и не объяснил, каким образом общение с полковником полевой артиллерии может улучшить его профессиональные навыки командира подводной лодки, но, по-видимому, это никого не интересовало. Было просто принято на веру, что перекрёстное опыление полезно, поэтому лучших и самых способных офицеров отрывали от исполнения прямых обязанностей и назначали на должности, о которых они не имели ни малейшего представления. Разумеется, эти офицеры так никогда и не овладеют своими новыми обязанностями, но всё-таки могут научиться чему-то, что представит немалую опасность, и к тому же потеряют навыки своей профессии. Так виделась конгрессу военная реформа.
   — Принести кофе, капитан? — спросил его армейский капрал.
   — Да, но без кофеина, — ответил Росселли. Если моё настроение будет и дальше ухудшаться, я начну кидаться на людей, подумал он.
   Работа в Пентагоне содействовала продвижению по служебной лестнице. Росселли знал это, как и то, что отчасти его назначение сюда произошло по его же вине. Профессией его были подводные лодки, но на протяжении всей карьеры он занимался и разведкой. Он уже провёл некоторое время в штаб-квартире морской разведки в Сьютлэнде, штат Мэриленд, недалеко от военно-воздушной базы Эндрюз. По крайней мере сюда, в Пентагон, было легче добираться — его разместили на военно-воздушной базе в Боллинге, и поездка на службу в Пентагон по шоссе 295/395 занимала немного времени. Здесь Росселли ставил свою машину на отведённое ему место — ещё одна привилегия для старших офицеров, проходящих службу в НЦВК, за которую стоило бороться.
   Когда-то служба здесь проходила относительно интересно. Он вспомнил время, когда русские сбили корейский Боинг-747, и другие случаи, а во время войны с Ираком здесь царил, наверно, волнующий хаос — старший дежурный офицер чувствовал себя в центре событий, если, разумеется, не приходилось отвечать на бесчисленные телефонные звонки с вопросом «что происходит?» каждому, кому удавалось раздобыть номер прямого телефона. А сейчас?
   Сейчас — это Росселли видел на экране телевизора, стоящего у него на письменном столе, — президент собирался обезвредить самую большую в мире дипломатическую бомбу, и скоро обязанности дежурного офицера будут заключаться в приёме сигналов о столкновении судов в море, разбившихся самолётах или несчастных случаях с неуклюжим солдатом, по которому проехался танк. Подобные события были тоже немаловажными, но не представляли собой особого профессионального интереса. Итак, вот он, сидит за столом. Работа с бумагами закончена. В этом Джим Росселли неплохо разбирался — научился перекладывать бумаги в военно-морском флоте, а здесь у него были отлично подготовленные помощники, — так что остаток дня придётся сидеть в надежде, что что-нибудь произойдёт. Проблема заключалась в том, что Росселли любил действовать и ненавидел ожидание, да и кому хочется, чтобы произошла какая-нибудь катастрофа?
   — День сегодня будет спокойным. — Это подошёл старший помощник Росселли, подполковник Ричард Барнс, — у себя в ВВС он летал на истребителях-бомбардировщиках F-15.
   — Думаю, ты прав, Рокки. — Именно это мне и хотелось услышать! — подумал Росселли и посмотрел на часы. Их дежурство длилось двенадцать часов, так что оставалось ещё пять. — Черт побери, мир становится по-настоящему спокойным.
   — Точно. — Барнс наклонился к экрану дисплея. Зато мне удалось сбить пару МИГов над Персидским заливом, вспомнил он. По крайней мере уж там-то мы время не теряли.
   Росселли встал и решил пройтись по центру. Дежурные офицеры, заметив это, пришли к выводу, что их начальник хочет убедиться в том, как они выполняют свои обязанности. Один гражданский, сидящий за столом, подчёркнуто не обратил на него внимания и продолжал заниматься кроссвордом в «Вашингтон пост». У него был сейчас обеденный перерыв, и он предпочёл перекусить у себя за столом, вместо того чтобы идти в пустой кафетерий. Здесь он мог смотреть телевизор. Росселли свернул налево, в помещение «горячей линии», и там ему неожиданно повезло. Прозвенел звонок, извещающий о начале передачи. Сам поступающий текст представлял собой случайную мешанину слов и букв, но дешифровальный аппарат тут же перестроил их в чёткую вереницу русских слов, и лейтенант морской пехоты начал переводить:
   Вы знаете ли, что такое страх?
   Вам кажется, что знаете,
   Едва ли.
   Когда сидишь под бомбами в подвале,
   А здания пылают на кострах -
   Не спорю: это страшно. Это жутко.
   Чудовищно! Но все это не то!
   Отбой — и ты выходишь из закутка,
   Вздохнул — и напряжение снято.
   А страх — это вот тут под грудью камень.
   Понятно? Камень. Только и всего.
   — Илья Сельвинский, — пояснил лейтенант.
   — Что?
   — Это знаменитые стихи русского поэта Ильи Сельвинского, он написал их во время второй мировой войны. Я помню это стихотворение, оно называется «Страх». Мне очень нравится. — Молодой офицер усмехнулся. — Мой коллега — очень образованный парень. Так что… — Пальцы лейтенанта побежали по клавишам. «ТЕКСТ ПОЛУЧЕН. ОСТАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ЕЩЁ ЛУЧШЕ. АЛЕКСЕЙ. ПРИГОТОВЬСЯ ПРИНЯТЬ ОТВЕТ».
   — Что вы посылаете ему? — спросил Росселли.
   — Сегодня… пожалуй, что-нибудь, написанное Эмилией Диккинсон. Мрачная стерва, всё время писала о смерти и тому подобном. Нет, сделаем ещё лучше — Эдгара Аллана По. Там его очень любят. Гм, что же выбрать? — Лейтенант выдвинул ящик стола и достал книгу.
   — Разве вы не предупреждаете друг друга заранее? — спросил Росселли.
   Лейтенант усмехнулся в ответ на вопрос старшего дежурного офицера.
   — Нет, сэр, это будет нечестно. Раньше мы так и поступали, но два года назад, когда отношения улучшились, решили изменить обмен текстами. Теперь это превратилось в игру. Он выбирает стихотворение, и я должен ему ответить соответствующим стихотворением американского поэта. Помогает провести время. Кроме того, улучшает способности переводчика — это ведь отличное упражнение, переводить стихи очень сложно. — Советская сторона вела свои передачи на русском языке, американцы — на английском, поэтому требовалось присутствие квалифицированных переводчиков на обоих концах «горячей линии».
   — Много настоящей работы?
   — Капитан, мне ни разу не приходилось передавать — или принимать — ничего, кроме проверочных текстов. Ах да, когда к ним летит госсекретарь, мы иногда запрашиваем погоду. Даже болтаем о хоккее, это когда их сборная команда в августе играла здесь с командами НХЛ, но обычно все проходит очень скучно, поэтому мы и обмениваемся отрывками из стихотворений. Если бы не это, можно сойти с ума. Жаль, что нельзя разговаривать, как это принято у радиолюбителей, но правила есть правила.
   — Пожалуй, это верно. О переговорах в Риме ничего не было?
   — Ни единого слова. Мы не занимаемся этим, капитан.
   — Понятно. — Росселли увидел, что лейтенант выбрал отрывок из «Эннабел Ли». Это удивило его. Он ожидал, что лейтенант возьмёт что-нибудь из «Ворона». Больше ничего…

* * *

   День прибытия был посвящён отдыху и мероприятиям, предусмотренным дипломатическим этикетом; одновременно это был день, окутанный тайной. Условия договора ещё не были оглашены, и агентства новостей, зная, что происходит что-то «историческое», из кожи вон лезли, чтобы узнать что-нибудь достоверное. Их усилия были напрасными. Главы государств, приехавшие из Саудовской Аравии, Израиля, Швейцарии, Советского Союза и Соединённых Штатов Америки, а также принимающей их страны — Италии расположились вокруг массивного стола, изготовленного в пятнадцатом веке. Их отделяли друг от друга главы внешнеполитических ведомств этих стран, а также представители Ватикана и православной церкви. В знак уважения к обычаям саудовцев в бокалах, которые поднимали при торжественных тостах, была вода или апельсиновый сок — единственное, что вносило нотку диссонанса. Андрей Ильич Нармонов был особенно экспансивен. Участие его страны в договоре было событием первостепенной важности, а включение православной церкви в комиссию по христианским святыням весьма благоприятно отзовётся в Москве на политическом влиянии русского президента. Ужин продолжался три часа, и гости разъехались после него под объективами камер с противоположной стороны улицы. Журналистов снова поразили дружеские отношения между Фаулером и Нармоновым. Они отправились в одном автомобиле в отель американского президента и уже во второй раз воспользовались возможностью обсудить вопросы, представляющие интерес для обеих сторон.
   — Вы отстаёте в разоружении своих ракетных войск, — заметил Фаулер, после того как закончились предусмотренные протоколом любезности. Он смягчил резкость своего замечания, протянув Нармонову бокал вина.
   — Спасибо, господин президент. Мы уже сообщили вашим людям на прошлой неделе, что наши возможности уничтожения ядерного оружия оказались недостаточными. Мы просто не в состоянии демонтировать эти проклятые ракеты с должной быстротой, а защитники природы в парламенте возражают против предложенного нами способа уничтожения ракетного топлива.
   Фаулер улыбнулся и сочувственно кивнул.
   — Мне знакома эта проблема, господин президент. — Он знал, что движение по охране окружающей среды начало стремительно развиваться в Советском Союзе прошлой весной и парламент принял ряд законов, основанных на американском законодательстве, но гораздо более строгих. Поразительным было то, что правительство СССР послушно исполняло эти законы, но об этом Фаулер не мог говорить. Экологическая катастрофа, в которую ввергли страну семьдесят лет марксистского правления, потребует не менее поколения строжайшего соблюдения законов для того, чтобы как-то навести порядок. — Окажет ли это влияние на выполнение договорных обязательств?
   — Даю тебе слово, Роберт, — торжественно произнёс Нармонов, — ракеты будут уничтожены к первому марта — даже если мне придётся взрывать их собственными руками.
   — Этого мне достаточно, Андрей.
   Договор о сокращении вооружений, заключённый ещё предыдущей администрацией, предусматривал ликвидацию половины межконтинентальных баллистических ракет к следующей весне. Предполагалось уничтожить все американские «Минитмены-11», и Соединённые Штаты чётко выполняли свои обязательства. Как это делалось в соответствии с договором о ракетах средней дальности, все баллистические ракеты, подлежащие ликвидации, демонтировались и разбирались на основные части, которые затем либо дробили, либо уничтожали другим способом в присутствии свидетелей. Средства массовой информации освещали уничтожение первых ракет, потом новизна исчезла и об этом перестали говорить. Стартовые установки тоже выводили из строя — под наблюдением экспертов снималось электронное оборудование, а те из них, что были укрыты в грунте, американская сторона пускала в продажу — четыре таких шахты действительно закупили фермеры, чтобы превратить в силосные башни. Японский концерн, у которого были крупные капиталовложения в Северной Дакоте, приобрёл командный бункер для использования в качестве винного погреба при охотничьем домике, где каждую осень отдыхали руководители компании.
   Американские эксперты, работающие в России, сообщили, что русские стараются изо всех сил, однако завод, специально построенный для демонтажа их ракет, был плохо спроектирован, отчего русские отставали от намеченных сроков на тридцать процентов. У ворот завода на трейлерах стояло больше сотни ракет, а их стартовые установки уже уничтожили подрывными зарядами. И хотя в каждом случае приборы системы наведения извлекались из ракеты и сжигались в присутствии американских экспертов, у разведывательных служб все ещё оставались сомнения — некоторые специалисты считали, что все это обман и ракеты можно устанавливать в вертикальное положение и запускать с подвижных трейлеров. Среди специалистов-разведчиков подозрительность по отношению к русским укоренилась настолько, что от неё было трудно избавиться. Разумеется, русские специалисты также не совсем доверяли американцам, подумал Фаулер.
   — Этот договор представляет собой крупный шаг вперёд, Роберт. — Нармонов пригубил бокал. Теперь, когда они были наедине, подумал русский президент с лукавой улыбкой, можно отбросить условности и расслабиться, как подобает джентльменам. — Тебя и твою команду следует поздравить.
   — Твоя помощь, Андрей, имела неоценимое значение, — любезно ответил Фаулер. Это было не правдой, и оба понимали, что слова американского президента лишь дань вежливости. Однако на самом деле это было правдой, хотя ни тот ни другой не знали этого.
   — Ликвидирован ещё один очаг напряжённости. Какими мы были слепцами!
   — Ты прав, друг мой, но это уже в прошлом. Как у твоих людей дела с Германией?
   — Военные недовольны, сам понимаешь…
   — И мои тоже, — мягко прервал его Фаулер. — Они походят на собак — приносят пользу, без сомнения, но им следует напоминать, кто их хозяин. Подобно собакам, военные склонны забывать об этом.
   Нармонов кивнул, выслушав перевод слов президента. Поразительно, подумал он, насколько высокомерен этот Фаулер! И какими точными оказались оценки спецслужб! Он настолько высокомерен, что и ко мне относится свысока. Ничего не поделаешь, американский президент может себе это позволить — он опирается на прочную политическую основу. Отсюда полная уверенность, тогда как ему, Нармонову, приходится каждый день бороться против прежней системы. Подумать только, Фаулер осмеливается смотреть на военных, как на собак, которых время от времени нужно призывать к порядку! Разве он не понимает, мрачно подумал советский президент, что у собак есть острые зубы? Какие странные эти американцы. В течение всех лет коммунистического правления в России они беспокоились по поводу политической мощи Красной Армии, хотя на самом деле этой мощи уже не существовало после того, как Сталин уничтожил Тухачевского. Однако теперь они игнорировали все слухи подобного рода, тогда как ослабление железной хватки марксизма-ленинизма позволило военным мыслить самостоятельно, за что ещё несколько лет назад можно было поплатиться жизнью. Но стоит ли сейчас лишать американского президента его иллюзий?
   — Скажи мне, Роберт, как возникла идея заключения такого договора? — спросил Нармонов. Он был знаком с подлинной ситуацией и хотел проверить, насколько умело может лгать американец.
   — Как часто случается с подобными идеями, она носилась в воздухе, — небрежно ответил Фаулер. — Движущей силой был бедняга Чарлз Олден. Когда в Израиле произошло это ужасное событие, он тут же приступил к осуществлению разработанного плана и, как видишь, всё закончилось успешно.
   Нармонов кивнул, отметив про себя, что Фаулер — искусный лжец. Он ловко обошёл суть вопроса и дал правдивый, но уклончивый ответ. Хрущёв был совершенно прав. Политические деятели во всём мире мало отличаются друг от друга. Нужно запомнить это качество Фаулера. Ему не хочется делить заслуги с другими, и он может солгать при разговоре с равным себе, даже по такому незначительному вопросу. Нармонов чувствовал какое-то смутное разочарование. Ничего другого он и не ожидал, но Фаулер мог по крайней мере продемонстрировать благородство и гуманность. В конце концов, он ничего от этого не терял. А вместе с тем показал, что американский президент так же мелочен, как любой местный аппаратчик. «Скажи мне, Роберт, — мысленно спросил Нармонов с бесстрастным лицом, которое могло бы очень пригодиться за карточным столом в Лас-Вегасе, — что ты за человек?»
   — Уже поздно, мой друг, — заметил он вслух. — Итак, завтра после обеда?
   Фаулер встал.
   — Да, встретимся после обеда, Андрей.
   Боб Фаулер проводил русского президента до выхода и затем вернулся в свои апартаменты. Там он достал из кармана написанный от руки перечень вопросов, чтобы убедиться, что ничего не упустил.
   — Ну как?
   — Вопрос с уничтожением ракет он объяснил точно так, как и считают наши инспекторы. Это должно удовлетворить ребят из разведуправления министерства обороны. — На лице его мелькнула недовольная гримаса — он знал, что подобного объяснения там будет недостаточно. — Думаю, он беспокоится о позиции своих военных.
   Доктор Эллиот опустилась в кресло.
   — Что ещё?
   Президент налил ей бокал вина и сел рядом со своим советником по национальной безопасности.
   — Обычный обмен любезностями. Он — очень загнанный человек, всё время беспокоится. Но мы знаем это, правда?
   Элизабет подняла бокал и взболтнула вино, затем понюхала. Ей не нравились итальянские вина, но это было хорошим.
   — Меня не оставляет мысль, Роберт…
   — О чём, Элизабет?
   — Этот несчастный случай с Чарли… было бы неплохо предпринять что-то. Несправедливо, чтобы он исчез с политической арены просто так. Ведь именно он подготовил этот договор, верно?
   — Да, пожалуй, — согласился Фаулер, поднося ко рту заново наполненный бокал. — Ты права, Элизабет. Он вложил в этот договор немало сил.
   — Мне кажется, следует сделать так, чтобы об этом узнали — без лишнего шума, разумеется. По меньшей мере…
   — Да, нужно, чтобы в истории сохранилась о нём память не только как о профессоре, от которого забеременела студентка. Это благородно с твоей стороны, Элизабет. — Фаулер коснулся её бокала своим. — Поговори с прессой. Ты намерена предать гласности подробности договора завтра перед обедом?
   — Часов в девять.
   — Тогда после брифинга отведи в сторону нескольких журналистов и расскажи им о том, как возникла мысль о заключении подобного договора. Может быть, Чарли будет спокойнее после этого.
   — Хорошо, господин президент, — кивнула Элизабет. Значит, не так трудно изгнать этого дьявола, верно? В чём ещё нужно убедить президента?
   — Важный день завтра.
   — Самый важный, Боб, самый важный. — Она откинулась на спинку кресла и развязала шарф. — Мне такое даже не снилось.
   — А вот я надеялся на нечто подобное, — заметил Фаулер с огоньком в глазах. И тут же на мгновение почувствовал угрызения совести. Ведь он рассчитывал встретить этот день с кем-то другим. Но это судьба. Да, судьба. В каком странном мире мы живём! Однако события, происходящие в нём, нам не подвластны, верно? И судьба пожелала, чтобы он оказался в этот момент здесь с Элизабет. Ведь он сам ничего не предпринимал, значит, решил Фаулер, в этом нет его вины. Да и разве можно обвинять его в чём-то? Он превратил мир в нечто более безопасное, надёжное и спокойное. Может ли быть связан такой исторический шаг с чувством вины?
   Элизабет закрыла глаза — рука президента ласкала её шею. В самых безудержных мечтах она не рассчитывала на такое.

* * *

   Не только весь этаж отеля был отведён для президента и сопровождающих его лиц, но освобождены были и два этажа ниже. Итальянские и американские охранники стояли у каждого входа и размещались в зданиях вдоль улицы. Но коридор у входа в комнаты президента охраняли только агенты Секретной службы. Прежде чем отправиться спать, Коннор и Д'Агустино совершили личный обход, проверяя посты. На виду находились десять агентов и ещё десять скрывались за различными дверями. У трех сотрудников Секретной службы, занимающих открытые посты, к груди — наискось — были прикреплены чёрные ранцы, где скрывались израильские автоматы «Узи». Официально эти ранцы назывались ОМР — «оружие мгновенной реакции». Агенты, вооружённые ими, были готовы открыть огонь через полторы секунды после сигнала тревоги. Любой непрошеный гость, сумевший проникнуть в этот коридор, мог рассчитывать на жаркий приём.
   — Значит, Ястреб и Гарпия обсуждают государственные проблемы, — тихо заметила Дага.
   — Постыдись, Элен! Не ожидал, что ты такая ханжа, — упрекнул её с лукавой улыбкой Коннор.
   — Я знаю, это не моё дело, однако в старину у входа должны были стоять евнухи или кто-то вроде.
   — Вот поговори ещё, и Санта-Клаус бросит тебе в чулок раскалённую головешку.
   — Обойдусь — меня устроит новый автоматический пистолет, который приняли на вооружение в ФБР, — усмехнулась Дага. — Они походят на ребятишек. Это просто неприлично.
   — Послушай, Дага…
   — Да знаю — он наш босс, взрослый человек и нам следует отвернуться, чтобы не видеть происходящего. Успокойся, Пит. Неужели ты считаешь, что я проболтаюсь репортёрам? — Она открыла дверь, ведущую на пожарную лестницу — там стояли три агента Секретной службы, и два из них держали наготове автоматы.
   — А я только собирался пригласить тебя пропустить стаканчик на ночь, — произнёс Коннор с каменным выражением лица. Это была шутка. Ни он, ни Дага не брали в рот спиртного во время работы — а на работе они находились почти всегда. Нельзя сказать, чтобы Коннор не думал временами о том, как бы завалить Дагу к себе в постель. Он был разведён, и Дага тоже, но это не привело бы ни к чему хорошему. Она тоже понимала это и потому ухмыльнулась.
   — Я бы не отказалась — они в этой стране пьют вино, которое мы в детстве считали соком. Ну что у нас за паршивая работа! — Она взглянула вдоль коридора. — Все на местах, Пит. Думаю, можно отправляться спать.
   — Тебе действительно понравился этот десятимиллиметровый пистолет?
   — Пристреливала один на прошлой неделе в Гринбелте. Первая же обойма легла кучно. Лучшего трудно ожидать, милый.
   Коннор остановился, посмотрел на неё и рассмеялся:
   — Боже мой, Дага!
   — Считаешь, кто-нибудь может нас заметить? — Д'Агустино посмотрела на него невинным взглядом. — Теперь ты понимаешь, что я имею в виду?
   — Господи, да разве итальянцы бывают святошами?
   Элен ткнула старшего агента локтем под ребра и пошла к лифту. Коннор прав. Она превращается в какую-то ханжу, а это ей совсем не свойственно. Она была страстной по натуре, но её единственная попытка создать семью закончилась неудачей, потому что рамки семьи были слишком узки для двух самостоятельных властных людей, и к тому же итальянцев. Она понимала, что позволяет предрассудкам влиять на её суждения. Это плохо, даже если касается вопроса одновременно тривиального и не связанного с её работой. Ястреб имеет полное право заниматься чем угодно в свободное время, но у него был такой взгляд… Неужели он влюбился в эту стерву? Интересно, допускали подобное другие президенты? Наверно, признала она. Они были всего лишь мужчинами, а все мужчины иногда думают не головой, а тем, что у них ниже пояса. Дагу оскорбляло лишь то, что президент превратился в слугу такой ограниченной особы. Но подобная точка зрения, тут же поняла она, была странной и непоследовательной. В конце концов, она принадлежит к числу свободно мыслящих женщин. Почему она допустила, чтобы это беспокоило её? Слишком длинный день, решила Дага. Ей нужно отдохнуть, а через пять или шесть часов снова надо вставать на дежурство. Черт бы побрал эти поездки за океан…

* * *

   — Тогда что это? — спросил Куати сразу после восхода. Весь предыдущий день он отсутствовал — проводилось совещание с другими руководителями партизанских отрядов, а потом Куати ездил к своему врачу. Госн знал об этом, хотя и не мог спросить о результатах.
   — Не знаю точно, — ответил техник. — Думаю, устройство для создания радиолокационных помех или что-то в этом роде.
   — Очень интересно, — сразу послышался ответ командира. Несмотря на разрядку в отношениях между Востоком и Западом — или как это называют политики, — дело оставалось делом. У русских всё ещё была армия, которая нуждается в оружии. Меры, принимаемые против этого оружия, всегда представляли ценность. Особенный интерес русские проявляли к израильскому снаряжению, поскольку американцы пользовались израильскими разработками. Даже устаревшее снаряжение показывало, в каком направлении работают их инженеры, и помогало разгадать действие современных систем.
   — Да, мы сможем продать его нашим русским друзьям.
   — Как проявил себя американец? — спросил Куати.
   — Просто великолепно. Он мне нравится, Исмаил. Теперь я понимаю его лучше. — И техник объяснил почему. Куати кивнул.
   — Как нам поступить с ним?
   Госн пожал плечами.
   — Пусть пройдёт курс, научится владеть оружием. Посмотрим, как он притрётся к нашим бойцам.
   — Хорошо. Я пошлю его туда утром, чтобы посмотреть, что он может. Сколько тебе нужно времени, чтобы разобраться в этой штуке?
   — Я собирался поработать сегодня.
   — Тогда не буду тебе мешать.
   — Как чувствуешь себя, командир?
   Куати нахмурился. Самочувствие его было ужасным, но он пытался убедить себя, что отчасти это объяснялось заключением какого-то договора с израильтянами. Неужели это происходит на самом деле? Разве такое возможно? История утверждает обратное, но вокруг так много перемен… Какое-то соглашение между сионистами и саудовцами… Чего ещё можно ожидать после войны с Ираком? Американцы сыграли свою роль в этой войне и теперь предъявляют к оплате какой-то счёт. Это разочаровывает, но такого следовало ожидать, и любые шаги американцев отвлекут внимание от недавних зверств израильских оккупантов. Эти люди, хотя и называют себя арабами, оказались бабами и безо всякого сопротивления подчинились огню и смерти… Куати покачал головой. Это не метод ведения войны. Значит, американцы предпринимают что-то, чтобы ослабить воздействие политического взрыва, вызванного бойней на Храмовой горе, а саудовцы лижут им пятки, словно болонки. Никакие договоры, никакие соглашения не смогут оказать влияние на борьбу палестинцев за свободу. Да и я скоро почувствую себя лучше, подумал Куати.