Клэнси Том. Все страхи мира

   Джек мог бы ответить на это, что признаком интеллектуальной честности является выяснение противоположных точек зрения, но вместо этого заметил:
   — Как я уже сказал, я уйду тихо, не поднимая шума. Слишком долго занимался этой работой. Пришло время отдохнуть, насладиться ароматом роз и поиграть с детьми.
   — Такого ответа я и ждал от тебя. — Ван Дамм похлопал его по плечу. — Ты только успешно проведи эту операцию, и прощальное заявление босса о твоей многолетней деятельности будет блестящим. Мы даже попросим Кэлли Вестон написать его.
   — Ты умеешь льстить подобно настоящему профессионалу, Арни, — усмехнулся Райан. Он пожал руку руководителю аппарата Белого дома и пошёл к своему автомобилю. Ван Дамм был бы удивлён, если бы видел лицо Джека. Райан улыбался.

* * *

   — Неужели тебе было необходимо вести себя с ним именно таким образом?
   — Элизабет, несмотря на все наши разногласия, он хорошо послужил своей стране. Наши точки зрения во многом расходятся, однако Райан никогда не обманывал меня и всегда давал хорошие советы, — ответил Фаулер, глядя на крохотный микрофон в пластиковой палочке. Интересно, а он действительно работает? — неожиданно подумал президент.
   — Но я рассказала тебе о том, что случилось вчера вечером.
   — Твоё желание исполнилось. Он уходит. Людей такого калибра нельзя выбросить на улицу пинком. Для этого существует целая процедура, цивилизованная и почётная. Любое другое поведение было бы недальновидным и поставило бы меня в глупое положение как политического деятеля. Я согласен с тобой, что Райан принадлежит к прошлому, вроде динозавра, но даже динозаврам отводят почётное место в музеях.
   — Но…
   — Достаточно об этом. Ты поссорилась с его женой прошлым вечером. Мне это тоже неприятно, но как я буду выглядеть в глазах окружающих, если накажу мужа за то, что сделала его жена?
   — Боб, я имею право рассчитывать на твою поддержку!
   Фаулеру это не понравилось, но он сдержался.
   — Ты её получила, Элизабет, — спокойно ответил он. — А сейчас, мне кажется, для такой дискуссии не место и не время.

* * *

   Маркус Кабот прибыл на базу ВВС Эндрюз сразу после обеда, чтобы вылететь в Корею. В результате тщательных приготовлений условия для его пребывания на борту самолёта-были куда более роскошными, чем это могло показаться. Каботу предстояло лететь на транспортном самолёте ВВС США «С-141В», «Старпифтер», — четырехмоторном самолёте со странным змеевидным фюзеляжем. В его транспортный отсек был погружён автоприцеп, приспособленный для проживания, с кухней, гостиной и спальней. Поскольку «С-141» шумный самолёт, особенно в хвостовой части, автоприцеп был покрыт толстым слоем звукоизоляции. Кабот вошёл в носовой отсек, чтобы познакомиться с экипажем. Первым пилотом оказался светловолосый тридцатилетний капитан. На борту самолёта было два полных экипажа: предстоял длительный перелёт с посадкой для заправки на базе ВВС Трэвис в Калифорнии и затем тремя «дозаправками» в полёте над Тихим океаном. Кроме того, перелёт будет предельно скучным, и Кабот решил спать как можно больше. Он впервые задумался над тем, стоило ли идти на государственную службу, и даже перспектива того, что Райан скоро уйдёт в отставку — об этом ему сообщил Арнольд ван Дамм, — не улучшила настроения. Директор Центрального разведывательного управления сел в кресло, застегнул ремни и принялся знакомиться с документами. Подошёл сержант ВВС и принёс на подносе стакан вина. Когда самолёт начал выруливать, Кабот отпил из стакана. Джон Кларк и Доминго Чавез поднялись на борт рейсового самолёта, вылетающего в Мехико-Сити, тоже после обеда, но позднее. По мнению Джона Кларка, руководящего операцией, лучше прилететь пораньше, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Мехико-Сити был ещё одним огромным городом, расположенным на значительной высоте над уровнем моря, и помимо разреженной атмосферы страдал от загрязнения воздуха. Оборудование, необходимое для проведения операции, было аккуратно уложено и не должно было привлечь внимания таможенников. Кларк и Чавез не имели при себе оружия, поскольку для такой операции оружия не требовалось.

* * *

   Грузовик свернул с широкого шоссе ровно через тридцать восемь часов и сорок минут после выезда из Норфолка. На этот этап переезда не потребовалось особых усилий. А вот затем понадобилось пятнадцать минут и все искусство водителя, чтобы подать грузовик задним ходом к бетонной разгрузочной платформе перед амбаром. Тёплое солнце растопило грунт, превратившийся в шестидюймовый слой грязи, и водитель никак не мог развернуться. Наконец, с третьей попытки, это ему удалось. Он выпрыгнул из кабины и подошёл к платформе.
   — Как открывается эта штука? — спросил Расселл.
   — Сейчас покажу. — Водитель наклонился, счистил грязь с подмёток и поднял запор на дверце контейнера. — Вам понадобится моя помощь?
   — Нет, сам справлюсь. Идите в дом, там приготовлен кофе.
   — Спасибо, сэр. С удовольствием выпью чашку.
   — Видите, все очень просто, — произнёс Расселл, обращаясь к Куати. Они смотрели, как водитель уходит от амбара. Марвин открыл дверцы контейнера и увидел внутри большой ящик с надписью «Сони» на всех четырех сторонах, со стрелками, показывающими, где находится верх, и изображением бокала, чтобы дать понять, что внутри хрупкая аппаратура. Ящик тоже находился на деревянной платформе. Марвин убрал крепёжные растяжки, удерживающие ящик на месте, и завёл мотор автопогрузчика. Понадобилась всего минута, чтобы извлечь бомбу из контейнера в грузовике и поставить её в амбар. Расселл выключил автопогрузчик, подошёл к ящику и накрыл его брезентом. Когда водитель вернулся, контейнер снова был закрыт.
   — Ну что же, вы заработали премию, — сказал Марвин, передавая водителю пачку банкнот.
   Шофёр быстро пересчитал ассигнации. Теперь ему нужно доставить контейнер обратно в Норфолк, но сначала он остановится в ближайшем мотеле и поспит часов восемь.
   — Приятно иметь с вами дело, сэр. Вы говорили, что спустя месяц у вас будет ещё работа для меня?
   — Совершенно верно.
   — Меня можно найти по этому телефону. — Водитель передал свою визитную карточку.
   — Сейчас вы едете обратно?
   — Сначала отосплюсь. Только что слышал по радио, что надвигается снегопад. Говорят, сильный.
   — Ничего не поделаешь, такое время года.
   — Это точно. Желаю успеха, сэр.
   — Осторожнее на дороге. — Расселл пожал ему руку.
   — Напрасно мы его отпустили, — заметил Госн, обращаясь к командиру по-арабски.
   — Нет, все в порядке. Единственным человеком, чьё лицо он запомнил, был Марвин.
   — Да, это так.
   — Ты проверил, нет ли повреждений? — спросил Куати.
   — Сам ящик в полном порядке. Завтра я произведу более тщательный осмотр. По-моему, мы почти готовы.
   — Да.

* * *

   — Начать с хороших новостей или с плохих? — спросил Джек.
   — С хороших, — ответила Кэти.
   — Меня попросили уйти в отставку.
   — А плохие?
   — Видишь ли, с моей работы никогда не уходят по-настоящему. Меня просят время от времени возвращаться — вроде как для консультаций.
   — Тебе хочется этого?
   — Такая работа становится частью твоей плоти и крови, Кэти. Тебе бы хотелось уйти из Больницы Хопкинса и превратиться в доктора, сидящего в кабинете и прописывающего очки своим пациентам?
   — Сколько времени это потребует от тебя?
   — Дважды в год, думаю. Понадобится использовать те специальные знания, которые есть у меня одного. Никакой рутины.
   — Хорошо, я не возражаю и не собираюсь прекращать обучение молодых врачей. Когда это произойдёт?
   — Мне нужно завершить две операции. Затем придётся найти замену… — Может быть, Фоули? — подумал Джек. Но кто из них?

* * *

   — Мостик, гидроакустический пост.
   — Мостик слушает, — ответил штурман. — Сэр, у меня замечен возможный контакт на пеленге двести девяносто пять, едва слышный, но усиливается.
   — Спускаюсь. — До гидроакустического поста было всего пять ступенек. — Покажите.
   — Вот здесь, сэр. — Акустик показал на линию, еле видную на экране дисплея. Хотя она выглядела расплывчатой, на самом деле состояла из прерывистых жёлтых точек в специфической частотной амплитуде, и, поскольку временная шкала двигалась вверх, появлялось все больше точек, похожих друг на друга лишь тем, что они образовывали неясную и расплывчатую линию. Единственной переменой, происходящей с линией, было то, что она медленно меняла направление. — Пока я не могу сказать вам, что это.
   — Скажите тогда, чем это не может быть.
   — Это не может быть контактом с чем-то на поверхности, и я не думаю, что это случайный шум, сэр. — Старшина провёл вдоль линии по экрану дисплея жировым карандашом, отмечая её положение. — Примерно вот здесь мне пришло в голову, что это действительно может оказаться чем-то.
   — За чем ещё вы следите?
   — «Сьерра-15» вот здесь — торговое судно, направляющееся на юго-восток и уходящее от нас, — это третий контакт в зоне схождения, за которым мы следили после начала последней вахты. Вот и все. Думаю, на поверхности большая волна, и рыбачьи суда не выходят так далеко.
   Лейтенант Питни постучал пальцем по экрану.
   — Пусть это будет «Сьерра-15». Я начну слежение. Каково состояние воды?
   — Каналы в глубине кажутся мне сегодня превосходными, сэр. Шум на поверхности затрудняет работу, правда. Следить за этим контактом будет нелегко.
   — Не спускайте с него глаз.
   — Слушаюсь, сэр. — Акустик снова повернулся к экрану. Лейтенант Джеф Питни вернулся в рубку управления, снял трубку телефона и нажал кнопку каюты шкипера.
   — Докладывает штурман, капитан. Обнаружен возможный акустический контакт на пеленге двести девяносто пять, еле слышный. Может быть, наш приятель вернулся, сэр… Так точно, сэр. — Питни положил трубку и включил систему оповещения. — Группам слежения и руководства огнём занять свои места.
   Через минуту появился капитан первого ранга Рикс в кроссовках и синем комбинезоне. Сначала он остановился, чтобы проверить курс, скорость и глубину. Затем прошёл на гидроакустический пост.
   — Покажите.
   — Чёртов сигнал только что снова исчез, капитан, — сконфуженно признался акустик. Он оторвал листок туалетной бумаги — рулон висел над каждым экраном, — стёр предыдущую отметку и нанёс другую. — Мне кажется, сэр, вот здесь что-то есть.
   — Надеюсь, вы не зря разбудили меня, — заметил Рикс. Лейтенант Питни видел, как переглянулись между собой два других акустика.
   — Сигнал возвращается, сэр. Знаете, если это «Акула», то на этой частоте должно быть увеличение шума…
   — По разведданным она только что вышла из ремонта и переоснастки. Иван научился, как делать свои лодки тише, — сказал Рикс.
   — Пожалуй… небольшой снос на север, пеленг в данный момент двести девяносто семь. — Оба знали, что этот пеленг приблизителен и цифра может отличаться на десять градусов в ту или другую сторону. Даже с помощью исключительно дорогой аппаратуры, установленной на подлодке «Мэн», пеленг на очень отдалённую цель нельзя определить с большой точностью.
   — Кто ещё может быть в этом районе? — спросил лейтенант Питни.
   — «Омаха» должна находиться где-то к югу от Кодьяка. Это не то направление, так что контакт не может быть «Омахой». Вы уверены, что это не контакт с надводным кораблём?
   — Совершенно уверен, капитан. Если бы это был дизель, я сразу узнал бы его, да и паровой двигатель несложно обнаружить. Нет вибрации от поверхностного шума, капитан. Контакт находится под поверхностью. Ничем другим это нельзя объяснить.
   — Питни, мы на курсе двести восемьдесят один?
   — Да, сэр.
   — Поверните налево — новый курс двести шестьдесят пять. Таким образом мы установим более надёжную базовую линию для анализа перемещения цели и попытаемся определить расстояние перед тем, как начать сближение.
   Начать сближение, подумал лейтенант. Господи, но ракетоносцы не должны сближаться с противником! Тем не менее Питни отдал приказ, разумеется.
   — Где расположен слой?
   — На глубине сто пятьдесят футов, сэр. Судя по поверхностному шуму, волны достигают двадцати пяти футов, — добавил акустик.
   — Наверно, он остаётся на глубине, чтобы избежать болтанки.
   — Черт побери, опять потерял его… увидим, что случится, когда хвост снова выпрямится…
   Рикс наклонил голову за пределы гидроакустического поста и произнёс одно слово:
   — Кофе. — Ему даже в голову не пришло, что и акустики были бы не прочь выпить по чашке.
   Пришлось подождать ещё минут пять, пока на экране снова не начали появляться точки — причём в том месте, где ожидалось.
   — О'кей, он снова на месте. По-моему, — добавил акустик. — Похоже, что теперь пеленг триста два градуса.
   Рикс подошёл к прокладочному столику. Младший лейтенант Шоу вёл расчёты вместе с главным старшиной.
   — Расстояние, должно быть, больше ста тысяч ярдов. Судя по смещению пеленга, полагаю, что у цели курс на северо-восток, скорость меньше десяти узлов. Да, свыше ста тысяч от нас. — Шоу и главный старшина пришли к выводу, что ими произведены хорошие расчёты, и достаточно быстро.
   Рикс молча кивнул и вернулся к акустику.
   — Сигнал становится более отчётливым, получаю данные на частоте пятидесяти герц. Мне кажется, это похоже на «Акулу».
   — У вас, наверно, очень хороший канал прослушивания.
   — Точно, капитан, очень хороший, и даже улучшается. Шторм изменит условия, когда волнение доберётся до нашей глубины, сэр.
   Рикс снова прошёл в рубку управления.
   — Что нового, мистер Шоу?
   — Оцениваем расстояние в сто пятнадцать тысяч ярдов, курс на северо-восток, скорость пять узлов, может быть, на один-два узла больше, сэр. Если его скорость заметно больше этой, то расстояние будет очень велико.
   — О'кей, штурман. Правый поворот, очень медленно на курс восемьдесят градусов.
   — Слушаюсь, сэр. Рулевой, положить руль направо пять градусов, новый курс восемьдесят градусов.
   — Руль положен направо пять градусов, сэр. Переходим на курс восемьдесят градусов.
   — Хорошо.
   Медленно, чтобы не слишком изгибать буксируемые пассивные датчики, подводный ракетоносец «Мэн» начал менять курс. Прошло три минуты, прежде чем подлодка вышла на новый курс, проделав манёвр, ещё никогда не осуществлённый ни одним подводным ракетоносцем Военно-морского флота США. Вскоре после этого на мостике появился капитан третьего ранга Клаггетт.
   — Вы считаете, что он долго будет двигаться по этому курсу? — спросил он Рикса.
   — Как бы вы поступили сейчас на его месте?
   — Пожалуй, я стал бы двигаться лесенкой, — ответил Клаггетт, — перемещался бы к югу вместо севера, противоположно тому, как мы поступаем в Баренцевом море. Интервал между сменой курса будет определяться данными пассивных датчиков на его хвосте. Это — единственная достоверная информация, которую нам удастся получить. Однако в зависимости от того, как будет выглядеть этот манёвр, нам следует вести себя крайне осторожно при преследовании его, правда?
   — Ну что ж, при любых обстоятельствах я не могу приближаться к нему на расстояние меньше тридцати тысяч ярдов. Так… сократим дистанцию до пятидесяти тысяч, чтобы лучше прочувствовать его движения, а потом сблизимся, если позволит обстановка. Всё время, пока он неподалёку, один из нас должен постоянно находиться в рубке управления.
   — Ясно, — кивнул Клаггетт. Он помолчал и затем продолжил:
   — Каким образом, черт побери, — помощник говорил очень тихо, — оперативное управление дало на это своё согласие?
   — Может быть, сейчас мир стал безопаснее?
   — Наверно, сэр.
   — Вам не нравится, что ракетоносцы могут действовать подобно ударным подлодкам?
   — По моему мнению, сэр, в оперативном управлении у кого-то заклинило шестерёнки — или это, или они пытаются доказать кому-то, насколько гибкими могут быть наши действия.
   — А вам это не нравится?
   — Нет, не нравится, капитан. Я знаю, что мы способны на такое, но полагаю, что заниматься этим — не наше дело.
   — Об этом вы и говорили с Манкузо?
   — Что? — Клаггетт покачал головой. — Нет, сэр. Он действительно спросил меня об этом, и я сказал, что это нам по силам. Пока я не имею права на более определённый ответ.
   Тогда о чём вы беседовали? — хотел спросить Рикс. Он, конечно, не мог задать такого вопроса.

* * *

   Американцы глубоко разочаровали Олега Кирилловича Кадышева. Они завербовали его по той причине, что он мог предоставить им достоверную информацию о том, что происходит внутри советского правительства, и Кадышев снабжал их этими данными на протяжении нескольких лет. Он предвидел, что в стране будут осуществляться глубокие политические перемены, причём раньше других, потому что хорошо понимал Андрея Ильича Нармонова, знал, что он собой представляет. Или что он не представляет собой. Президент его страны обладал поразительными данными политика, смелостью льва и тактической гибкостью мангуста. Но у него не было плана действий. Нармонов не обладал даром предвидения, и в этом заключалась его слабость. Он разрушил старый политический порядок, уничтожил Варшавский пакт в результате бездействия, заявив всего лишь однажды, громко и отчётливо, что Советский Союз не будет нарушать политическую целостность других стран, причём сделал это, ясно понимая, что угроза применения силы его страной была единственным обстоятельством, сохраняющим существование марксизма. Коммунисты в странах Восточной Европы совершили невероятную глупость, полагая, что любовь и уважение их народов гарантируют им безопасность в одном из самых огромных и наименее постижимых актов безумия. Но по утончённой иронии судьбы Нармонов не сумел постичь, что то же самое произойдёт и в его собственной стране, причём к этому добавилась ещё одна, самая опасная, переменная.
   Советский народ — термин, не имеющий, разумеется, никакого смысла, — удерживала вместе только угроза силы. Одни лишь пушки Красной Армии гарантировали, что молдаване, латыши, таджики и все остальные народы будут следовать политике, Продиктованной из Москвы. Коммунистические руководители нравились им даже меньше, чем их предкам нравились русские цари. Поэтому, когда Нармонов лишил партию её роли в руководстве государством, он одновременно расстался со своей способностью повелевать народом, причём заменить её оказалось нечем. Плана — в стране, где План правил почти семьдесят лет, — больше просто не существовало. И потому, когда анархия стала замещать порядок, оказалось, что стремиться не к чему, нет цели, ради которой стоит работать, и не о чём мечтать. В результате происходящего блестящие политические манёвры, осуществлённые Нармоновым, не привели ни к какому результату. Кадышев понял это. Тогда почему этого не поняли американцы, сделавшие такую большую ставку на сохранение «своего человека» в Москве?
   Сорокашестилетний член парламента фыркнул при этой мысли. Ведь он был их человеком, правда? Он предупреждал американцев в течение многих лет, а они не слушали и вместо этого пользовались его информацией, чтобы оказать поддержку человеку, искусному в сфере политики, но лишённому дара предвидения, — а как может человек, полностью лишённый этого дара, вести свой народ?
   Американцы, не только глупые, но и слепые, были потрясены насилием в Грузии и в Балтийских государствах. Они даже не обратили внимания на зарождающуюся гражданскую войну, уже начавшуюся в южных республиках. Во время отступления из Афганистана бесследно исчезло полмиллиона разных единиц оружия. Это были главным образом винтовки и автоматы, но среди исчезнувшего оказались и танки! Советская Армия не знала, как справиться с такой ситуацией. Нармонов боролся с непрерывно возникающими проблемами изо дня в день подобно отчаявшемуся жонглёру, едва успевая подкидывать вверх падающие ему в руки шары, метался из одного места в другое. Неужели американцы не понимают, что наступит день, когда все шары попадают одновременно? Последствия были пугающими для всех. Нармонову был нужен дар предвидения, был нужен план, но именно этого ему недоставало.
   А вот Кадышев обладал таким даром, и в этом заключались все преимущества его плана. Союз должен быть разрушен. Мусульманские республики нужно отпустить на свободу, и пусть делают что хотят. Балтийские государства тоже пусть обретают свободу, вместе с Молдавией и Западной Украиной — восточную её часть Кадышев рассчитывал сохранить. Кадышев надеялся отыскать способ защитить армян, чтобы их не вырезали местные мусульмане, и сохранить доступ к азербайджанской нефти, по крайней мере на такой срок, когда с помощью западных стран он сможет полностью использовать все ресурсы Сибири.
   Кадышев был русским. Это составляло часть его души. Россия являлась матерью Союза, и, как хорошая мать, она отпустит своих детей в окружающий их мир, когда наступит соответствующее время. Время наступило. В результате останется страна, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, с почти однородным населением и колоссальными ресурсами, даже ещё не разведанными и уж тем более не использованными. Россия могла и должна стать великой страной, могучей, как самые сильные державы мира, богатой историческими и культурными традициями, удивляющей мир научными достижениями. Таким было видение Кадышева. Ему хотелось встать во главе России и превратить её в настоящую сверхдержаву, друга и соратника остальных стран европейского наследия. Ему предстояло ввести свою страну в сияние свободы и процветания. Если для этого требовалось избавиться от почти половины населения и отдать четверть территории — пусть будет так, это небольшая цена.
   Но американцы не хотели помочь этому. Почему — этого он не мог понять. Им нужно увидеть, что Нармонов ведёт страну в тупик, по пути, который идёт в никуда… или, может быть, на край бездонной пропасти.
   Если американцы не хотят оказать помощь, то в его силах принудить их к этому. Именно по этой причине он и согласился на вербовку, которую осуществила Мэри Фоули.
   В Москве было ещё раннее утро, но Кадышев был человеком, уже давно приучившим себя обходиться несколькими часами короткого сна. Он отпечатал своё сообщение на старой, тяжёлой, но зато почти беззвучной пишущей машинке. Уже много раз он пользовался одной и той же лентой, так что установить, что было напечатано на ней, стало невозможно, а пачку бумаги он принёс со склада, доступ к которому имели несколько сот человек. Подобно всем профессиональным игрокам, Кадышев был осторожным человеком. Закончив работу, он надел кожаные перчатки и стёр с бумаги все случайные отпечатки пальцев, которые мог там оставить. Затем, не снимая перчаток, Кадышев сложил текст своего донесения и спрятал в карман пальто. Через два часа послание начнёт своё путешествие. Меньше чем через двадцать часов оно попадёт в нужные руки.

* * *

   Агент Спинакер мог не принимать таких мер предосторожности. КГБ получил приказ не беспокоить народных депутатов. Гардеробщица переложила письмо к себе в карман и вскоре передала его человеку, имени которого она не знала. Мужчина, выйдя из здания, поехал к себе на работу. Спустя ещё два часа письмо оказалось в кармане уже другого мужчины, направляющегося в аэропорт. Там он поднялся в «Боинг-747», вылетающий в Нью-Йорк.

* * *

   — Куда отвезти вас теперь, доктор? — спросил шофёр.
   — Поезжайте куда угодно.
   — Что?
   — Нам нужно поговорить, — ответил Каминский.
   — О чём?
   — Мне известно, что вы из КГБ, — заметил врач.
   — Доктор, — засмеялся шофёр, — я водитель и работаю в посольстве.
   — Справка о состоянии вашего здоровья подписана доктором Фёдором Ильичом Григорьевым. Он служит в КГБ. Мы вместе кончали медицинский институт. Продолжать?
   — Вы сообщили кому-нибудь об этом?
   — Нет, конечно.
   Шофёр вздохнул. Ничего не поделаешь.
   — О чём вы хотите поговорить со мной?
   — Вы из иностранного управления КГБ?
   Увернуться от такого вопроса невозможно.
   — Да. Надеюсь, у вас действительно важное дело.
   — Может быть. Мне нужно, чтобы кто-то прилетел из Москвы. У меня больной с очень необычной формой лёгочного заболевания.
   — А почему это должно интересовать Москву?
   — Похожее заболевание мне уже встречалось — это был рабочий из Белоярска. Там произошёл несчастный случай. Меня пригласили в качестве консультанта.
   — Вот как? А что находится в Белоярске?
   — Там собирают атомное оружие.
   Водитель притормозил.
   — Вы это серьёзно?
   — Не исключаю, что заболевание может иметь и другое происхождение, но мне необходимо провести специальные анализы. Если этот проект осуществляется в Сирии, нам откажут в помощи. Поэтому требуется специальное оборудование из Москвы.
   — Насколько это срочно?
   — Мой пациент никуда не денется, разве что в могилу. Боюсь, что его состояние безнадёжно.
   — Мне придётся поговорить с резидентом. Он вернётся не раньше воскресенья.
   — Время терпит.

Глава 32
Завершение

   — Нужна моя помощь? — спросил Расселл.
   — Спасибо, Марвин, но я предпочёл бы работать один, чтобы меня ничто не отвлекало, — ответил Госн.