Клэнси Том. Все страхи мира

   Манкузо кивнул, хотя ему не хотелось говорить об этом.
   — Едва не установили рекорд.
   — Так вот, этому парню нужен не рекорд, ему нужно, чтобы все действовало идеально. И он хочет дать новое определение тому, что такое «идеально». Послушай меня, Барт, если бы я служил с ним на этой лодке, то после первого же плавания выскочил бы из люка с рюкзаком в руках. Да уж лучше дезертировать, чем служить под его командованием! — Джонс замолчал. Он понял, что зашёл слишком далеко. — Я следил за тем, как его помощник разговаривал с тобой. Мне даже показалось, что он нарушает правила. Теперь я знаю, что ошибался. Этот помощник проявил просто удивительную лояльность по отношению к своему командиру. Рикс ненавидит одного из своих младших офицеров — совсем молодого парня, который руководит группой слежения. Старшина, помогающий ему овладеть тонкостями работы — по-моему, этот офицер — младший лейтенант Шоу, — утверждает, что это очень способный юноша, многообещающий, однако шкипер гонит его, как загнанную лошадь.
   — Ты обрадовал меня, Рон. И что ты предлагаешь?
   — Представления не имею. Я — всего лишь бывший матрос, Е-6, ты не забыл? — Убери его с лодки, освободи от командования этого сукина сына, подумал Джонс, хотя и знал, что этого не произойдёт. Снять офицера с поста командира подлодки можно только по очень веской и убедительной причине.
   — Я поговорю с ним, — пообещал Манкузо.
   — Знаешь, Барт, я слышал о таких шкиперах. И никогда не верил рассказам. По-видимому, служба с тобой избаловала меня, — заметил доктор Джонс, когда они подъехали к зданию аэропорта. — Ты ведь совсем не изменился. Ты всё ещё выслушиваешь мнение других.
   — Мне приходится так поступать, Рон. Я не могу знать все.
   — Тогда у меня для тебя есть новость: не все шкиперы следуют твоему примеру. У меня есть ещё одно предложение.
   — Не разрешать ему заниматься охотой за другими подлодками?
   — Будь я на твоём месте, я бы не разрешил. — Джонс открыл дверцу машины. — Я не хочу, чтобы что-то помешало твоей карьере — вроде дождя во время парада. Это моя профессиональная точка зрения. Он не справится с этим. Рикс — совсем не такой капитан, каким был ты.
   Был. Удивительно неудачный выбор слова, подумал Манкузо, но признал, что это так и есть. Управлять подводной лодкой куда легче, чем командовать соединением. Не только легче, но и намного интереснее.
   — Поторопись, если хочешь успеть на самолёт. — Манкузо протянул руку.
   — Шкипер, для меня всегда приятно работать с вами!
   Джонс направился к зданию аэропорта, и Манкузо смотрел ему вслед. Джонс ни разу не давал ему плохих советов — более того сейчас он стал умнее. Жаль, что он не остался на флоте и не захотел стать офицером. Впрочем, это не совсем так, тут же подумал коммодор. Из Рона получился бы великолепный командир подлодки, но он никогда бы не сумел занять эту должность. Существующая на флоте система не позволила бы этого, вот и все.
   Водитель развернул машину и поехал обратно. Манкузо остался на заднем сиденье автомобиля наедине со своими мыслями. Да, система не изменилась. Сам он поднялся до должности командующего соединением традиционным путём — училище, инженерная школа, старший механик и затем командир подводной лодки. На флоте обращали слишком много внимания на технику и недостаточно — на способности руководить. Ему удалось продвинуться на командную должность подобно большинству шкиперов — но далеко не всем. Слишком большое количество офицеров, занявших ответственные посты, считали, что подчинённые — просто пешки, машины, которые нужно отремонтировать, когда они начинают плохо работать, люди, беспрекословно исполняющие приказы. Такие офицеры руководствовались исключительно количественными показателями при оценке качеств своих подчинённых, вместо того чтобы судить по достигнутым результатам. Цифры они понимали лучше, а в человеческих достоинствах было нелегко разобраться. Джим Росселли не был таким. Барт Манкузо тоже не принадлежал к их числу, а вот Гарри Рикс относился именно к этим офицерам.
   Итак, что же мне предпринять, черт побери?
   Начать с того, что у него не было оснований освободить Рикса от командования подводной лодкой. Если бы все это рассказал ему кто-нибудь другой, а не Джонс, он просто отнёсся бы к этому, как к попытке свести личные счёты. Но только не Джонс — Рон был слишком надёжным свидетелем, заслуживающим доверия. Манкузо сопоставил услышанное от Джонса и с необычайно большим количеством рапортов с просьбой о переводе на другую подлодку, а также с весьма двусмысленными заявлениями помощника командира подлодки «Мэн». Клаггетт был в сложном положении. Его уже зачислили кандидатом в командиры подлодки… стоит Риксу хоть раз плохо отозваться о нём — и всё кончено. С другой стороны, Клаггетт был предан военно-морскому флоту. Должность помощника требовала лояльности к своему командиру, тогда как военно-морской флот требовал от него правды. Положение Клаггетта стало просто невыносимым, и он сделал все что мог.
   Ответственность ложилась на Манкузо — он был командующим соединением и подводные лодки подчинялись ему. Командиры и личный состав находились под его командой. Он давал оценку действиям командиров. Вроде всё ясно.
   Но достаточно ли ясно для того, чтобы предпринять действия? В его распоряжении была непроверенная информация и ряд совпадений. Что, если Джонс по какой-то причине остался недоволен Риксом? А просьбы о переводе, которых было удивительно много, всего лишь статистическая случайность?
   Ты ищешь предлог, чтобы уйти от решения проблемы, Барт, подумал Манкузо. Тебе платят за то, что ты берёшь на себя ответственность за принятие решений — иногда неприятных. Лейтенантам и старшинам просто. Старшие начальники знают, как им поступать. Это было одним из наиболее увлекательных вымыслов на военно-морском флоте.
   Манкузо снял трубку телефона.
   — Помощнику командира подводной лодки «Мэн» явиться ко мне через тридцать минут.
   — Слушаюсь, сэр! — послышался голос его писаря.

* * *

   Больничная пища, подумала Кэти. Даже в больнице Хопкинса это всё-таки специфическая больничная пища. Где-то, по-видимому, находится специальная школа для поваров, работающих на больничных кухнях. Программа обучения там, похоже, посвящена устранению самостоятельного мышления и свежих идей у поваров, а также тому, чтобы заставить их забыть кулинарное искусство, которому они могли научиться раньше вместе со всеми рецептами приготовления супов, соусов и всего остального… Единственное, чего не могут испортить больничные повара, это желе — да и то потому, что оно поступает в виде полуфабриката.
   — Берни, мне нужно посоветоваться с тобой.
   — В чём дело, Кэт? — Он уже знал, о чём пойдёт речь, по выражению её лица и тону голоса. Он ждал, полный сочувствия. Кэти была гордой женщиной, и у неё было на это полное право. Ей действительно трудно из-за всего происходящего.
   — Это Джек. — Эти два слова она произнесла быстро, словно выпалила, и снова замолчала.
   В глазах Кэти была такая боль, что Катц не смог сдержаться.
   — Ты считаешь, что он…
   — Что? Нет… я хочу сказать… откуда ты?..
   — Кэти, от меня потребовали хранить это в тайне, но ты — мой друг и наша дружба для меня куда дороже, чем эти идиотские правила. Слушай, на прошлой неделе сюда приезжал какой-то мужчина и расспрашивал меня о тебе и Джеке.
   Обида стала ещё более горькой.
   — Что значит — приезжал и расспрашивал? Кто? Откуда приезжал?
   — Какой-то следователь из Министерства юстиции. Прости меня, Кэти, но он спрашивал, не было ли у тебя… не рассказывала ли ты о семейных неприятностях. Этот следователь проверял Джека, и ему было поручено выяснить, о чём ты мне рассказывала.
   — И что ты ответил?
   — Сказал, что мне ничего не известно. Что ты — одна из наших лучших сотрудников, отличный человек. И это правда, Кэти. Ты не должна чувствовать себя одинокой. У тебя есть друзья, и, если я могу чем-нибудь помочь тебе — если любой из нас может помочь, — только скажи, и мы придём на помощь. Ты — член нашей семьи. Ты чувствуешь себя, наверно, оскорблённой, обиженной и очень смущаешься. Но это глупо, Кэти, очень глупо. Ты ведь понимаешь, что это глупо, правда? — Катц увидел, что на прелестные голубые глаза навернулись слезы, и в это мгновение ему захотелось убить Джека Райана, может быть, на операционном столе очень острым, очень маленьким хирургическим скальпелем. — Кэти, не замыкайся в себе, это не поможет. Друзья на то и нужны. Ты не должна чувствовать себя одинокой.
   — Я не верю этому, Берни. Не верю.
   — Пошли, поговорим у меня в кабинете. Там нам никто не помешает. Да и еда сегодня дерьмовая. — Катц вывел её из столовой. Он был уверен, что никто не заметил случившегося. Через две минуты они вошли в его кабинет. Берии убрал кипу историй болезни с кресла и усадил её.
   — Последнее время он ведёт себя просто странно.
   — Скажи, ты действительно веришь, что Джек тебе изменяет? — Прошло полминуты. Катц видел, как она подняла и затем опустила взгляд, её глаза остановились, глядя в пол. Кэти смирилась с действительностью.
   — Это возможно. Да.
   Вот мерзавец! — подумал Катц.
   — Ты говорила с ним об этом? — Голос Катца звучал тихо и спокойно, но не равнодушно. Сейчас она нуждалась в помощи, а друзья, чтобы приносить пользу, должны разделить боль.
   Отрицательное движение головы.
   — Нет, я не знаю как.
   — Ты понимаешь, что это необходимо?
   — Да. — Согласие прозвучало как вздох.
   — Это будет непросто. Запомни, — произнёс Катц с ноткой надежды в голосе, — все может оказаться недоразумением. Какой-то безумной ошибкой. — Впрочем, сам Катц не верил этому.
   Кэти подняла голову. По её щекам текли слезы.
   — Берни, может быть, это моя вина?
   — Нет! — Катц с трудом удержался, чтобы не закричать. — Кэти, если в нашей больнице есть человек лучше тебя, то мне он, черт побери, не попадался! С тобой все в порядке! Ты меня слышишь! О чём бы ни шла речь, ты не виновата!
   — Берни, я хочу ещё одного ребёнка, я боюсь потерять Джека…
   — Если ты действительно так считаешь, то верни его к себе.
   — Но я не могу! Он… — Самообладание полностью покинуло её.
   Только сейчас Катц понял, что у ярости не бывает границ. Он не мог направить её куда-то, ему пришлось сдерживать её в себе. Это оказалось нелегко, но Кэти больше всего в мире сейчас был нужен друг.

* * *

   — Клаггетт, у нас неофициальный откровенный разговор.
   Капитан третьего ранга Клаггетт мгновенно насторожился.
   — Слушаюсь, коммодор.
   — Расскажите мне о капитане первого ранга Риксе.
   — Сэр, он мой командир.
   — Я знаю, Клаггетт, — ответил Манкузо. — Но я командую соединением. Если возникает проблема с одним из шкиперов, это проблема с одной из моих лодок. Они стоят миллиард долларов каждая, поэтому я должен знать обо всём. Понятно, капитан третьего ранга?
   — Так точно, сэр.
   — Говорите. Это — приказ.
   Клаггетт вытянулся, встал по стойке «смирно» и начал быстро рассказывать.
   — Сэр, ему нельзя доверить отвести в сортир трехлетнего ребёнка. С личным составом он обращается, как с роботами. Чрезвычайно требователен, но не хвалит никого, даже в случае образцового выполнения задания. Меня учили по-другому. Он отказывается прислушиваться к советам — к моим или кого другого, будь то офицер, старшина или матрос. Согласен, он командир. Он распоряжается на лодке, но ведь умный шкипер слушает, что ему говорят.
   — Отсюда и столько рапортов с просьбой о переводе?
   — Да, сэр. Старшина торпедного отсека не выдержал постоянных нападок — думаю, командир был не прав. Мичман Гетти — инициативный специалист. Содержал оружие в порядке, его подчинённые были отлично подготовлены, но капитану первого ранга Риксу не понравилось, как мичман добивался этого, и он начал преследовать Гетти. Я посоветовал командиру не делать этого, но капитан первого ранга поступил по-своему. Тогда Гетти обратился с рапортом о переводе, командир был рад избавиться от него и с рапортом согласился.
   — Вы можете на него положиться? — спросил Манкузо.
   — В техническом отношении он превосходный офицер. Великолепный инженер. Но о том, как следует обходиться с людьми, не имеет ни малейшего представления и слабо разбирается в тактических вопросах.
   — Он заверил меня, что намерен доказать обратное. Сможет?
   — Сэр, вы требуете от меня слишком многого. Я не знаю, имею ли право ответить на этот вопрос.
   Манкузо понимал, что Клаггетт прав, но продолжал настаивать.
   — Послушайте, Клаггетт, вы прошли тестирование на командование подводной лодкой. Привыкайте к трудным решениям.
   — Сможет ли он добиться этого? Да, сэр. У нас хорошая лодка и отличная команда. То, чего не сумеет он, сделаем за него мы.
   Коммодор кивнул и сделал паузу.
   — Если у вас возникнут трудности с очередной характеристикой со стороны командира, сообщите мне. Полагаю, вы для него слишком хороший помощник, капитан третьего ранга.
   — Сэр, он вообще-то неплохой человек. Мне говорили, что он хороший отец и тому подобное. У него редкостная жена. Дело всего лишь в том, что он не научился обращаться с подчинёнными и никто не позаботился о том, чтобы помочь ему. Несмотря на всё это, он — способный офицер. Стоит ему стать чуть-чуть человечнее, и он может далеко пойти.
   — Вы удовлетворены оперативным заданием?
   — Если нам удастся напасть на след русской подлодки класса «Акула», то нужно сесть ей на хвост — на безопасном расстоянии, и все такое. Да, конечно. Понимаете, коммодор, наша подлодка такая тихая, что нет никаких оснований для беспокойства. Меня удивило, что Вашингтон дал добро на такую операцию, но это всего лишь отголоски бюрократической структуры. Короче говоря, управлять такой лодкой сумеет кто угодно. Хорошо, может быть, капитан первого ранга Рикс не является идеальным командиром, но, если на нашей лодке ничего не сломается, с заданием справится даже ребёнок.

* * *

   Прежде чем заняться первичным источником энергии, они установили вторичный. Комплект соединений лития заключался в металлическом цилиндре, внешне напоминавшем гильзу от 105-миллиметрового артиллерийского снаряда: 65 сантиметров в длину и 11 — в диаметре. На его нижней части даже была выточена отбортовка, чтобы цилиндр встал точно на предназначенное место. Там же в сторону отходила небольшая изогнутая трубка, присоединённая к тому, что скоро станет резервуаром для трития. Вдоль наружной поверхности цилиндра вытянулись ребра из отработанного урана-238. Они похожи на ряды толстых чёрных крекеров, обмазанных кремом, подумал Фромм. Назначение их, разумеется, — превратиться в плазму. Под цилиндром находились первые пучки «соломинок для коктейля» — даже сам Фромм стал их так называть, хотя, конечно, назначение «соломинок», впрочем, как и их диаметр, было совсем иным. Шестидесяти сантиметров длиной, по сотне в каждом пучке, они удерживались вместе тонкими, но прочными пластиковыми распорками. Нижняя часть каждого пучка загибалась на пол-оборота по спирали, делая его похожим по форме на винтовую лестницу. Самым трудным в этой части конструкции было расположить спирали в точкой последовательности. На первый взгляд задача казалась простой, однако Фромму потребовалось целых два дня, чтобы разобраться. Как и остальные части конструкции, все пучки встали точно на отведённые им места, образовав плотный венок из «соломинок». Фромм едва удержался, чтобы не рассмеяться. Он убедился в точности их установки с помощью рулетки, микрометра и опытного глаза — на большинстве деталей были нанесены пометки, означающие последовательность их расположения, — маленькая, но характерная деталь, которая произвела большое впечатление на Госна. Когда немецкий инженер остался доволен, они продолжили работу. Сначала установили блоки из пенопласта, вырезанные с точным соблюдением формы и размеров. Они разместились внутри корпуса бомбы, имевшего форму эллипсоида.
   Теперь сборкой занимались только Фромм и Госн. Не торопясь, осторожно они поместили первый блок во внутреннюю часть корпуса. Затем принялись за пучки «соломинок», устанавливая их по одному вплотную к тем, что были прямо под ними. После каждой операции инженеры проверяли точность выполненной работы.
   Боку и Куати, наблюдавшим за ними в отдалении, процедура казалась невыносимо скучной.
   — Техники, что занимаются сборкой в Америке и России, наверное, умирают от смертельной скуки, — тихо произнёс немец.
   — Не иначе.
   — Следующий пучок, номер тридцать шесть, — сказал Фромм.
   — Пучок тридцать шесть, — повторил Госн, разглядывая бирки на следующей сотне соломинок. — Точно, пучок тридцать шесть.
   — Да, тридцать шесть, — согласился Фромм, тоже глядя на бирки. Он взял пучок и установил его на отведённое место. Куати, подошедший поближе, увидел, что пучок встал точно на место. Искусные руки немецкого инженера слегка повернули его, так что шлицы присоединяемого узла совпали с выступами предыдущего и вошли в них. Когда Фромм убедился, что все в порядке, наступила очередь Госна.
   — Положение правильное, — сказал Ибрагим, наверно, уже в сотый раз за день.
   — Согласен, — подтвердил Фромм, и они принялись крепить пучок отрезками проволоки.
   — Словно винтовку собирают, — шепнул Куати Понтёру, отойдя от сборочного стола.
   — Нет, — покачал головой Бок. — Гораздо хуже. Больше походит на сборку детского конструктора. — Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   — Прекратите! — раздражённо заметил Фромм. — Мы занимаемся серьёзной работой! Нам нужна тишина! Следующий пучок, номер тридцать семь.
   — Пучок тридцать семь, — повторил Госн. Бок и Куати вышли из мастерской.
   — Хуже, чем глядеть, как женщина рожает! — сердито воскликнул Куати, когда они закрыли за собой дверь. Бок закурил.
   — В самом деле. У женщины это получается быстрее, — согласился он.
   — Разумеется, ведь это неквалифицированный труд, — снова засмеялся Куати, и тут же его лицо стало серьёзным. — А всё-таки жаль…
   — Да, они верно служили нам. Когда?
   — Очень скоро. — Куати помолчал. — Гюнтер, твоя часть плана… она очень опасна.
   Бок глубоко затянулся и выдохнул дым в холодный воздух.
   — Но ведь это мой план. Я знал, на что иду.
   — Мне не нравятся самоубийственные задания, — заметил Куати после недолгого молчания.
   — Мне тоже. Это опасно, но я надеюсь уцелеть. Исмаил, если бы нам с тобой хотелось, жить тихо и не рисковать, мы работали бы в конторах — и тогда никогда бы не встретились. Нас связывает опасность и предназначение. Я потерял Петру и дочек, но у меня все ещё есть цель в жизни. Не стану утверждать, что этого достаточно, но это куда больше, чем у множества людей, правда? — Гюнтер поднял голову к звёздам. — Я часто задумывался об этом, мой друг. Как перестроить мир? Этого нельзя сделать не рискуя. Те, кто стремится миновать опасности, кто робок и послушен, пользуются плодами наших трудов. Они злятся на жизнь, но у них не хватает мужества, чтобы действовать. А мы — действуем. Мы рискуем жизнью, смотрим в лицо опасности, идём на лишения ради счастья других. Таково наше предназначение. Исмаил, мой друг, сейчас уже поздно отступать.
   — Гюнтер, для меня все гораздо проще. Я умираю.
   — Да, я знаю. — Он повернулся к другу. — Мы все обречены. Ты и я, мы много раз обманывали смерть. Ты выбрал путь в жизни — и я тоже. В конце концов смерть настигнет нас, и мы умрём не в постели. Разве можно теперь повернуть обратно?
   — Нельзя, но нелегко встретить смерть.
   — Это верно. — Гюнтер щелчком отбросил в сторону окурок. — Зато у нас есть преимущество — мы знаем, когда это произойдёт. Мелкие людишки не настолько счастливы. Отказавшись действовать, они отказались от возможности познать будущее. Они сделали это добровольно. Можно быть либо исполнителем воли судьбы, либо её жертвой. Каждый имеет право выбора. — Бок повернулся и вместе со своим другом вошёл обратно в мастерскую. — Мы сделали выбор.
   — Пучок тридцать восемь! — услышали они голос Фромма.
   — Пучок тридцать восемь, — повторил Госн.

* * *

   — Слушаю вас, коммодор.
   — Садись, Гарри, мне нужно поговорить с тобой.
   — Ну что ж, рад сообщить, что моя команда готова. Гидроакустики закончили подготовку.
   Манкузо посмотрел на своего подчинённого. В какой момент, подумал он, готовность осуществить трудное задание превращается в ложь?
   — Меня немного беспокоит возросшее число просьб о переводе с твоей подлодки.
   Рикс и не думал оправдываться.
   — Действительно, несколько человек обратились с просьбой о переводе по семейным обстоятельствам. По моему мнению, нет смысла удерживать тех, кто думает о чём-то другом. Это всегда лишь случайный статистический скачок. У меня такое случалось и раньше.
   Это уж точно, наверняка случалось, подумал Манкузо.
   — Каково моральное состояние команды? — спросил он.
   — Вы просматривали результаты наших учений и тестов. У вас должно сложиться мнение о моральном состоянии моих людей, — ответил капитан первого ранга Рикс.
   Умён, сукин сын.
   — Хорошо, давай начистоту, Гарри. У тебя произошло столкновение с доктором Джонсом.
   — Ну и что?
   — Вот я и говорил с ним об этом.
   — У нас официальный разговор?
   — Если хочешь, будем считать эту беседу частной.
   — Превосходно. Ваш Джонс — отличный технический специалист, но он успел, по-видимому, забыть, что ушёл с флота матросом. Если ему хочется говорить со мной на равных, не помешает продемонстрировать, чего он успел с тех пор добиться.
   — У него степень доктора физики, он получил её в Калифорнийском технологическом, Гарри.
   На лице Рикса появилось озадаченное выражение.
   — Что из этого следует?
   — Из этого следует, что Джонс — один из самых умных людей, которых мне приходилось встречать, и он был лучшим специалистом среди моих подчинённых.
   — Очень хорошо, но если бы матросы были умнее офицеров, им и платили бы больше.
   Поразительное высокомерие этого заявления привело Барта Манкузо в ярость.
   — Капитан первого ранга, когда я был шкипером на «Далласе» и Джонс говорил что-то, я прислушивался к его мнению. Сложись все по-другому, сейчас он был бы помощником командира и одним из первых кандидатов на пост шкипера ударной подлодки. Из Рона вышел бы превосходный командир.
   Рикс только отмахнулся.
   — Но это всего лишь ваши догадки, правда? Я всегда придерживался мнения, что те, кто способен на что-то, добиваются своего. А вот все остальные ищут оправдания. Ладно, не спорю, он хороший специалист. Он отлично поработал с моими гидроакустиками, и я благодарен ему за это. Но не следует слишком уж увлекаться. У нас много специалистов и не меньше подрядчиков.
   Манкузо понял, что разговор не достигает цели. Пришло время показать, кто здесь начальник.
   — Тогда слушай, Гарри. До меня доходят слухи о плохом моральном состоянии твоей команды. Слишком много рапортов с просьбами о переводе, и я делаю из этого вывод, что на твоей лодке возникли проблемы. Я решил выяснить обстановку, и моё мнение подтвердилось. Признаешь ты это или нет, но у тебя сложное положение.
   — Извините меня, сэр, но это чепуха, все равно что убеждать пьяниц во вреде алкоголя. Люди, увлекающиеся спиртным, утверждают, что у них нет никаких проблем с алкоголем, но, по мнению психологов, отрицание существования проблемы есть доказательство того, что она существует. Это замкнутый круг, довод, который сам нуждается в доказательстве. Будь на моей лодке не тот моральный дух, это неминуемо сказалось бы на результатах действий команды. Но результаты говорят о другом. Моё прошлое вам известно. Я профессиональный подводник, командир подводного ракетоносца. С того момента, как я стал офицером, я всегда находился в числе лучших, что составляли один процент от общего числа офицерского состава. Согласен, мой стиль командования отличается от других. Я ни с кем не цацкаюсь и никого не целую в зад. Я требую от подчинённых выполнения своих обязанностей и добиваюсь этого. Если вы сумеете, сэр, привести хотя бы одно по-настоящему убедительное доказательство моих ошибочных действий, я готов выслушать замечания. Но пока таких доказательств нет, с моей лодкой все в порядке и я не стану и пытаться что-либо исправить.
   Бартоломео Вито Манкузо, коммодор, будущий контр-адмирал Военно-морского флота США, не вскочил со своего кресла лишь потому, что его сицилийская кровь в результате пребывания в Америке несколько разжижилась. На его прежней родине, Манкузо не сомневался в этом, любой из прадедов тут же направил бы на Рикса свою лупару, и в груди капитана первого ранга появилась бы большая кровоточащая дыра. Вместо этого он посмотрел на Рикса бесстрастным взглядом и тут же принял решение, холодное и окончательное: этот капитан первого ранга никогда не получит следующего звания. Он знал, что осуществить такое решение в его силах. У него в соединении служило немало командиров подводных лодок. Из них только двое, может быть, трое имели шанс на получение ранга адмирала. В этой группе Рикс не может подняться выше четвёртого места. Может быть, это не совсем честно, подумал Манкузо в момент отрешённой откровенности, но в правильности принятого решения не было сомнений. Этому человеку нельзя доверить более ответственной должности, чем та, которую он занимал сейчас, — но даже такая должность скорее всего за пределами возможностей Рикса. Всё будет весьма просто. Рикс начнёт громко и страстно возражать, когда узнает, что в группе из четырнадцати капитанов первого ранга оказался лишь четвёртым, но Манкузо просто скажет ему: «Извини, Гарри, я не утверждаю, что ты плохой командир, но Энди, Билл и Чак немного лучше. Тебе не повезло, что ты попал в соединение, где столько асов. От меня потребовался честный ответ, а эти трое чуть-чуть лучше».