Клэнси Том. Все страхи мира

   — Вот как? — удивился Джонс. — Ну что ж, это объясняет реакцию «Омахи». Думаю, они сменили бельё — от такой неожиданности это было необходимо — и направились к северу. Между прочим, со мной такая шутка не прошла бы.
   — Вы так считаете?
   — Да, — кивнул Джонс. — Я всегда обращал особое внимание на то, что происходит у меня за кормой. Не забывайте, капитан третьего ранга, я плавал на ракетоносцах «Огайо». Обнаружить можно кого угодно. Дело не в классе подлодки. А теперь взгляните сюда.
   Распечатка представляла собой беспорядочный разброс точек. Большей частью там не было ничего, кроме случайных шумов, — словно армия муравьёв часами ходила по страницам. Как и при всех по-настоящему случайных событиях, на странице виднелись отклонения от нормы, места, где по той или иной причине муравьи не бродили совсем или же собирались в огромном количестве и потом расползались в разные стороны.
   — Посмотрите на линию этого пеленга, — произнёс Джонс. — Подобный рисунок появляется восемь раз — и только в тех случаях, когда слой термоклина становится более тонким.
   — Вы говорите — восемь? — нахмурился капитан третьего ранга Клаггетт. — Вот эти два могут быть эхом от рыбацких судов или очень далёких контактов. — Он перелистнул несколько страниц. Было видно, что Клаггетт хорошо знаком со своим гидролокатором. — В этом месте он едва заметён.
   — Именно поэтому вам и не удалось обнаружить его — как во время плавания, так и на базе. Однако мне поручено проверять ваши данные, — сказал Джонс. — Итак, кто это?
   — Вы разрешите, коммодор? — Получив в ответ утвердительный кивок, Клаггетт продолжил:
   — Где-то здесь находилась подлодка класса «Акула». Патрульный самолёт «Р-3» потерял её к югу от Кодьяка, так что советская субмарина была не дальше шестисот миль от нас. Это не значит, однако, что эхо принадлежит именно ей.
   — Что за подлодка?
   — «Адмирал Лунин», — ответил Клаггетт.
   — Значит, капитан первого ранга Дубинин?
   — Господи, у тебя действительно допуск по высшей форме, — заметил Манкузо. — Говорят, он превосходный подводник.
   — Разумеется, ведь у нас с ним общий знакомый. Барт, можно говорить об этом с капитаном третьего ранга Клаггеттом?
   — Нет. Извините, Клаггетт, но эта информация совершенно секретная — абсолютно «чёрная».
   — Его следовало бы допустить к ней, — выразил свою точку зрения Джонс. — Иногда секретность заходит слишком уж далеко.
   — Правила есть правила.
   — Да, конечно. Как бы то ни было, это заставило меня повнимательнее заняться материалами. Вот, на последней странице. — Рон перелистнул пачку. — Вы поднимаетесь на глубину, при которой можно пользоваться антенной…
   Совершенно верно, у нас было учение по запуску ракет.
   — При подъёме корпус потрескивал.
   — Разумеется, мы поднимались быстро, а корпус сделан из стали, не из пластика, — сказал Клаггетт с заметным раздражением. — Ну и что?
   — Таким образом, корпус подлодки поднялся над термоклином раньше, чем «хвост» из буксируемых пассивных датчиков. И эти датчики зарегистрировали следующее.
   Клаггетт и Манкузо молчали. Они всматривались в размытую вертикальную линию, которая находилась в диапазоне частот, означавших акустическую «подпись» советской подводной лодки. Это не было, конечно, неопровержимым доказательством, хотя источник шума подобно всему, на что указывал Джонс, находился точно позади субмарины «Мэн» и двигался по её курсу.
   — Итак, если бы я увлекался азартными играми — а я этим не увлекаюсь, — то поставил бы два против одного, что, пока вы находились под слоем термоклина, кто-то двигался вслед за вами над ним, опустив «хвост» из своих буксируемых датчиков через слой. Он заметил, что вы меняете глубину и поднимаетесь ближе к поверхности, и в тот самый момент, когда вы поднялись над слоем температурного скачка, скрылся под ним. Ловкий манёвр, однако вы поднимались под достаточно крутым углом и ваши датчики зарегистрировали его присутствие.
   — Но ведь потом мы ничего не заметили.
   — Совершенно верно, ничего, — согласился Джонс. — Советская подлодка так и не появилась на экранах вашего акустика. С этого момента и до самого конца магнитной ленты не зарегистрировано ничего, кроме случайных шумов и опознанных контактов.
   — Недостаточно убедительно, Рон, — заметил Манкузо, поднимаясь, чтобы размять затёкшую спину.
   — Знаю. Именно поэтому я прилетел сюда. Такому заключению в письменном виде никто не поверит.
   — Тебе известно что-нибудь о русских гидроакустических системах, что ещё не дошло до нас?
   — Они становятся все совершеннее, начинают достигать уровня, на котором мы находились… ну, скажем, десять — двенадцать лет назад. Они обращают более пристальное, чем мы, внимание на широкий диапазон. Впрочем, сейчас ситуация меняется. Мне удалось убедить Пентагон ещё раз подумать об использовании интеграционных систем широкого диапазона, над которыми работает «Тексас инструментс». Вы, капитан третьего ранга, говорили о своей подлодке как о чёрной дыре в воде. Но это — палка о двух концах. Чёрную дыру нельзя увидеть, зато можно обнаружить. Представьте себе, что вы преследуете лодку класса «Огайо», руководствуясь тем, что на этом месте что-то должно быть, но, по какой-то странной причине, отсутствует.
   — Фоновый шум?
   — Точно, — кивнул Джонс. — Ваша подлодка образует в нём дыру. Вы превращаетесь в чёрное пространство, в котором нет шума. Если ему удастся выделить правильный пеленг с помощью своего оборудования, если у него по-настоящему совершенные шумовые фильтры и блестящий акустик — я считаю это возможным, особенно в случае малейшей ошибки вашего шкипера.
   — В это действительно трудно поверить.
   Джонс согласился.
   — Трудно, но не невозможно. Я пропустил все это через компьютер. Вероятность невелика, но всё-таки она существует. Более того, теперь мы можем вести наблюдения из-под слоя. Возможно, им это тоже под силу. Мне стало известно, что русские начали выпускать новый «хвост» с буксируемыми датчиками большой апертуры — его разработали специалисты в лаборатории рядом с Мурманском. Он ничем не уступает нашему BQR-15.
   — Этого не может быть, — заявил Манкузо.
   — Может, шкипер. В этой технологии нет ничего нового. Что нам известно о «Лунине»?
   — Сейчас он на текущем ремонте. Ну-ка посмотрим. — Манкузо повернулся к огромной карте приполярной части Северного полушария, что была на стене кабинета. — Если это действительно «Адмирал Лунин», то он мог направиться на свою базу сразу после того, как прервал контакт… технически это возможно, но, мне кажется, что ты делаешь слишком много допусков.
   — По-моему, «Лунин» оказался в непосредственной близости, когда «Мэн» выстрелил в «Омаху» столбом воды, далее, «Мэн» направился на юг и «Лунин» последовал за ним, затем, когда ракетоносец начал всплывать, русские услышали потрескивание расширяющегося корпуса подлодки и сели на хвост «Мэна». Наконец, «Лунин» решил прервать контакт по каким-то своим соображениям. — Джонс на мгновение задумался. — Согласен, данные выглядят неубедительно, но все вытекает одно из другого. Так что вероятность существует — правда, всего лишь вероятность, но она существует. Ведь мне платят деньги именно за это.
   — Я похвалил Рикса за то, что он дал «Омахе» пинка в зад, — произнёс Манкузо после короткого молчания. — Мне нужны агрессивные шкиперы.
   — Интересно, почему бы это, Барт? — ухмыльнулся Джонс, и напряжение в комнате исчезло.
   — Клаггетт знает о том, что мы проделали тогда на берегу, о нашем перехвате.
   — Да, хорошее было время, — произнёс Джонс.
   — И всё-таки, один шанс из трех…
   — Вероятность возрастает, если подводной лодкой командует умелый шкипер. У Дубинина был великолепный учитель.
   — Чего это вы разговариваете загадками? — раздражённо поинтересовался Клаггетт.
   — Вам известно, капитан третьего ранга, что мы получили исчерпывающие данные о русских подводных лодках класса «Тайфун» и практически полную информацию по их торпедам? Вы никогда не задумывались, откуда пришли к нам эти сведения?
   — Рон, немедленно прекрати!
   — Я не нарушил никаких правил, шкипер — к тому же он должен об этом знать.
   — Я не могу дать разрешение, и тебе это хорошо известно.
   — Согласен, Барт. — Джонс сделал паузу. — Попытайтесь догадаться, капитан третьего ранга, каким образом полная информация такого рода свалилась к нам в руки. Не исключено, что это вам удастся.
   До Клаггетта доходили, разумеется, разные слухи — почему, например, док восемьсот десять в Норфолке закрылся несколько лет назад и с тех пор не открывался. В кают-компаниях американских субмарин — исключительно в открытом море и глубоко под водой — рассказывали историю о том, что военно-морской флот США сумел заполучить русский подводный ракетоносец и что в училище атомных силовых установок в штате Айдахо неожиданно появился реактор необычной конструкции, был подвергнут всяческим испытаниям и затем исчез, что в Гротоне, словно по мановению волшебной палочки, появились полные чертежи, а также детали — да, детали! — советских торпед и что, наконец, два ночных запуска на военно-воздушной базе Вандерберг были произведены ракетами иностранного производства. На корабли флота поступили самые подробные разведданные, касающиеся оперативных действий советских подлодок, их тактики и подготовки, — добротные и надёжные, словно исходили от человека, знающего, о чём говорит, что не всегда случается с разведывательной информацией. Одного взгляда на мундир Манкузo было достаточно, чтобы Клаггетт заметил нашивку ордена «За выдающиеся заслуги» — высшей награды Америки, вручаемой офицеру а мирное время. Рядом с нашивкой виднелась звезда, что означало повторное награждение таким же орденом. Манкузо был слишком молод для должности командира соединения подводных лодок и уж явно не вышел годами, чтобы получить звание контр-адмирала. А рядом — бывший матрос — даже не офицер! — который плавал вместе с ним и теперь обращался к нему на «ты» и звал Бартом. Он кивнул, глядя на доктора Джонса.
   — Мне многое стало понятным. Спасибо. Значит, по вашему мнению, это было результатом не правильных действий командира?
   Джонс нахмурился. Он слишком плохо знал Гарри Рикса.
   — Главным образом невезением. Впрочем, может быть, и наоборот — везением. Нам повезло. Не случилось ничего страшного, и к тому же мы узнали что-то полезное. Теперь мы знаем о лодках класса «Акула» больше, чем раньше. Удивительное стечение обстоятельств. Такое может не повториться на протяжении ста лет. Ваш шкипер оказался жертвой редкого случая, а другой командир — если там действительно была русская подлодка — был на удивление расторопен. Понимаете, самое ценное в ошибках — это возможность чему-то научиться. Не правда ли?
   — Гарри возвращается из отпуска через десять дней, — заметил Манкузо. — Ты мог бы снова прилететь сюда?
   — Извини, Барт, — покачал головой Джонс. — Я буду в Англии. Отправлюсь на британском корабле «Ревущий», чтобы лично присутствовать на противолодочных учениях. У англичан появился новый процессор, на который нам хотелось бы посмотреть, и мне поручили заняться этим.
   — Вы не хотите, чтобы я сообщил обо всём этом своему командиру, сэр? — спросил Клаггетт после минутного размышления.
   — Нет… у вас есть какое-то мнение по этому вопросу?
   Клаггетт выглядел явно смущённым.
   — Видите ли, сэр, он мой командир — причём неплохой командир, хотя и излишне убеждённый в своей правоте.
   Как ловко сказано, подумал Джонс. Неплохой командир… слишком убеждённый в своей правоте. Этот Клаггетт только что назвал своего шкипера идиотом, причём выбрал такие слова, что никто не сможет обвинить его в нелояльности. Интересно, действительно ли этот Рикс такой талантливый инженер в области атомных подводных лодок? Хорошей новостью было то, что этот помощник командира отлично разбирается в своём деле. А умный шкипер прислушивается к мнению своего помощника.
   — Шкипер, а как дела у мистера Чэмберса?
   — Он только что получил подводную лодку «Ки-Уэст». У него там в должности старшего гидроакустика парень, которого ты готовил — Билл Цервински. Уже получил звание старшины.
   — Вот как? Молодец. Я рассчитывал, что мистер Чэмберс сделает стремительную карьеру, но чтобы Билли стал старшиной? Боже мой, куда идёт наш флот?

* * *

   — На это понадобится целая вечность, — недовольно пробормотал Куати. Лицо было смертельно бледным. Он снова страдал после курса химиотерапии.
   — Это не так, — сурово заметил Фромм. — Я сказал, что мне потребуется несколько месяцев, и через несколько месяцев после начала работы всё будет готово. Когда такое осуществлялось впервые, потребовалось три года и ресурсы самой богатой страны в мире. Я сделаю для вас то же самое за одну восьмую времени, причём мне потребуются прямо-таки ничтожные средства. Через несколько дней мы принимаемся за обработку родия. Это будет уже намного легче.
   — А плутоний? — спросил Госн.
   — Этот металл будет обрабатываться в последнюю очередь — вы понимаете, разумеется, по какой причине.
   — Да, герр Фромм, и нам придётся соблюдать исключительную осторожность, поскольку при работе с субкритической массой нужно постоянно следить за тем, чтобы она не превратилась в критическую за время её обработки, — ответил Госн, не сумев на этот раз сдержать своё раздражение. Он устал. Ему пришлось просидеть в мастерской восемнадцать часов кряду, следя за работой операторов. — А что с тритием?
   — В самую последнюю очередь — и тоже по очевидной причине. Он является относительно нестойким элементом, а нам понадобится как можно более чистый тритий.
   — Совершенно верно. — Госн широко зевнул, едва расслышав ответ и не задумываясь, почему Фромм именно так сформулировал эту фразу.
   А вот сам Фромм вспомнил, что им понадобится палладий. Небольшое количество палладия. Как он мог забыть про это! Он недовольно покачал головой. Длинный рабочий день, плохой климат, постоянно недовольные рабочие и партнёры. Впрочем, это небольшая цена за такую уникальную возможность. Он делал то, что удавалось всего горстке людей, и эта работа поставит его в один ряд с Ферми и остальными учёными, принимавшими участие в проекте 1944-1945 годов. Не так уж часто человеку выпадает возможность сравнить себя с гигантами науки и ни в чём им не уступить. У него снова промелькнула вялая мысль — а где будет взорвана бомба? — но он тут же признался, что ему это безразлично. У него немало своих забот.
   Немецкий инженер пересёк комнату, направляясь к фрезерным станкам. Сейчас там работала другая группа техников. Обрабатывалась деталь из бериллия, причём самая сложная по форме. Понадобилось немало усилий, чтобы должным образом подобрать программу. И хотя компьютер контролировал работу станка, требовалось неотступно следить за процессом. Прозрачные лексановые панели отделяли обрабатываемую деталь от окружающего мира. Воздух внутри изолированного пространства отсасывался вверх, где подвергался очистке специальным устройством. Металлическую пыль нельзя было выбрасывать в атмосферу — более того, это могло привести к серьёзному нарушению безопасности скрытой мастерской. Над электростатическими пластинками, улавливающими частицы металлической пыли, был слой грунта толщиной в добрых два метра. Бериллий не был радиоактивным, однако наступит время, когда на том же станке будут обрабатывать радиоактивный плутоний.
   Фрезерный станок оправдал самые смелые ожидания Фромма, который заказывал его несколько лет назад. Резцы, управляемые компьютером и контролируемые лазерными лучами, обрабатывали детали с таким высоким уровнем совершенства, какого ещё пять лет назад достигнуть было невозможно. Поверхность детали из бериллия сверкала после обработки подобно ювелирному изделию, качеством отделки она напоминала затвор самой дорогой винтовки — а ведь это была всего лишь первая ступень обработки. На дисплее станка появились допуски, измеряемые в ангстремах. Держатель резца вращался со скоростью 25 тысяч оборотов в минуту — резец не столько срезал неровности, сколько сжигал их. Специальные приборы позволяли компьютеру следить за качеством обработки, одновременно измеряя допуски и наблюдая за состоянием резца. При малейшем намёке на износ станок автоматически остановится и резец будет заменён. Технология — на высочайшем уровне. То, что раньше было по силам только специально подготовленным опытнейшим мастерам, работающим под непрестанным наблюдением Нобелевских лауреатов, делалось теперь с помощью микрочипов.
   Корпус бомбы был уже готов. Он имел эллипсоидную форму; девяносто восемь сантиметров в длину и пятьдесят два — в самой широкой части. Изготовленный из десятимиллиметровой стали, он обладал прочностью, достаточной лишь для того, чтобы сохранить вакуум. К сборке были также готовы изогнутые блоки из полиэтилена и полиуретанового пенопласта, потому что для взрывного устройства такого рода требовалось сочетание специальных качеств как самых прочных, так и самых хрупких материалов.
   На другом станке операторы практиковались в изготовлении блоков из нержавеющей стали, точно соответствующих по форме плутониевому цилиндру, которому надлежало в результате взрыва сложиться в имплозивный шар, создав таким образом первичный ядерный заряд. Тут же в результате появления критической массы начнётся реакция. Операторы изготовляли уже седьмую серию блоков. Первые две попытки оказались, как и ожидалось, неудачными, несмотря на совершенство станков. К началу пятой серии удалось разобраться в технологии процесса, а блоки, изготовленные при шестой попытке, оказались отличными, однако недостаточно, по мнению Фромма. Для решения предстоящей задачи немецкий инженер придерживался простой модели, разработанной Национальным управлением по аэронавтике и исследованию космического пространства — НАСА — для осуществления первой высадки людей на Луне. Для того чтобы устройство действовало как требовалось, сложная серия отдельных событий должна произойти в нечеловечески точной последовательности. Фромм рассматривал этот процесс как преодоление полосы со множеством ворот. Чем шире ворота, тем проще быстро пройти сквозь них. Плюсовые или минусовые допуски отражали некоторое сужение отдельных ворот. Фромм стремился к нулевым отклонениям. Ему хотелось, чтобы каждая деталь бомбы соответствовала критериям его проекта с точностью, какой только можно добиться при использовании имеющейся в его распоряжении технологии. Чем ближе к идеалу окажутся детали бомбы и, следовательно, все взрывное устройство, тем более вероятно, что оно сработает точно так, как он предсказал… или даже лучше, промелькнула у него мысль. Поскольку Фромм не мог экспериментировать или искать эмпирические решения сложнейших теоретических проблем, ему пришлось создавать бомбу с огромным запасом надёжности, обеспечить её материалами, на несколько порядков превышающими параметры тех, что были необходимы для предполагаемой взрывной силы. Именно этим и объяснялось то огромное количество трития, которое он собирался использовать, — в пять раз больше, чем действительно требовалось по теоретическим расчётам. Это, разумеется, влекло за собой трудности другого рода. Его запас трития хранился уже несколько лет, и часть трития превратилась в крайне нежелательный изотоп гелия, однако Фромм рассчитывал, фильтруя тритий через палладий, выделить нужное количество трития, которое обеспечило бы необходимую мощность взрыва. У американцев и русских на изготовление атомных бомб трития пошло бы меньше — они опирались бы на опытные данные, полученные в результате целой серии экспериментов, однако у Фромма было огромное преимущество перед ними: его не заботила проблема длительного хранения изготовленного им взрывного устройства, и он рассчитывал использовать это в максимальной степени. Правда, такое преимущество тоже было палкой о двух концах, однако немецкий инженер был уверен, что в его руках останется полный контроль над взрывным устройством. Палладий, напомнил он себе. Только бы не забыть. Но у него оставалось ещё время.
   — Готово. — Бригадир жестом подозвал Фромма, чтобы инженер посмотрел на готовое изделие. Блок из нержавеющей стали сняли со станка, и бригадир вручил его Фромму. Его длина составляла 30 сантиметров, он был сложным по форме и походил на большой стакан с отогнутыми наружу и вниз краями. Воды в него не нальёшь из-за отверстия там, где должно быть дно, — впрочем, нет, налить её можно, секундой позже подумал Фромм, между стенками, если перевернуть. Блок весил около трех килограммов, и каждая его поверхность была отполирована до зеркального блеска. Инженер поднял деталь к свету, чтобы проверить, нет ли задиров и отклонений. Но острого глаза для этого было недостаточно. Качество обработки легче определить математически, чем визуально. Точность обработки поверхности блока соответствовала заданной программе до одной тысячной микрона, то есть чуть более длины световой волны.
   — Похоже на драгоценный камень, — заметил Госн, стоявший позади Фромма. Оператор просиял.
   — Неплохо, — согласился немецкий инженер. Затем взглянул на оператора. — Вот сделайте ещё пять такого же качества, я буду доволен. Продолжайте. — Фромм передал только что изготовленную деталь и отошёл в сторону.
   — Неверный, — недовольно пробормотал техник.
   — Это правда, — кивнул Госн. — Тем не менее он самый квалифицированный инженер, с которым мне приходилось встречаться.
   — Да я лучше стану работать на еврея!
   — Великолепное качество. — Госн решил перевести разговор на другое.
   — Никогда не поверил бы, что металл можно отполировать до такой степени точности. Станок — лучше некуда. На нём можно сделать все что хочешь.
   — Очень хорошо. Тогда сделай новую деталь такого же высокого качества, — с улыбкой произнёс Госн.
   — Как тебе угодно.
   Госн направился в комнату Куати. Командир смотрел на тарелку с едой, но не решался притронуться к пище, опасаясь, что его тут же вырвет.
   — Может, посмотрев вот на это, ты почувствуешь себя лучше, — сказал Госн.
   — Что это? — Куати взял в руки сверкающую деталь.
   — Вот так будет выглядеть плутоний.
   — Похоже на стекло…
   — Более гладкое, чем стекло. Отполировано так, что может служить лазерным отражателем. Я мог бы привести тебе цифры о точности обработки поверхности, а определить такое глазом невозможно. Фромм — просто гений.
   — Высокомерный, требовательный…
   — Да, командир, ты прав — у него немало недостатков, однако нам нужен именно такой человек. Я никогда не смог бы добиться подобного. Может быть, через год или два мне удалось бы превратить израильскую бомбу в нечто полезное, способное сработать, — проблемы, связанные с изготовлением взрывного устройства, оказались намного сложнее, чем мне представлялось всего несколько недель назад. Но этот Фромм… сколько я узнал от него! Когда работа будет закончена, я сам сумею изготовить такую же бомбу.
   — Неужели?
   — Командир, знаешь, с чем можно сравнить искусство инженера? С мастерством повара. Если у тебя есть хороший рецепт, поварская книга и нужные ингредиенты, кто угодно может приготовить вкусное блюдо. Да, конечно, это нелёгкая работа, но принцип один и тот же. Необходимо знать, как использовать различные математические формулы, но ведь все они содержатся в книгах. Дело просто в образовании. Достаточно иметь в своём распоряжении компьютеры, необходимые инструменты, станки и такого наставника, как эта сволочь Фромм.
   — Тогда почему никому не пришло в голову изготовить…
   — Трудно достать нужные ингредиенты, особенно плутоний или уран-235. Для этого требуется ядерный реактор особой конструкции или технология новейших центрифуг. Для того и другого нужны колоссальные средства, да и скрыть такой завод нелегко. Этим объясняются удивительно строгие меры предосторожности, которые принимаются при транспортировке и хранении ядерных бомб и их компонентов. Сказка, что атомные бомбы трудно изготовить, не более чем ложь.

Глава 18
Успехи

   В работе Веллингтону помогали ещё трое. Каждый из них был опытным следователем, привыкшим заниматься политически щекотливыми проблемами, требовавшими исключительной осторожности. В задачу самого Веллингтона входило определить направления расследования и затем изучать и сравнивать информацию, которую передавали ему в его кабинете в Министерстве юстиции. Самым сложным в этой работе было то, как собрать необходимую информацию, чтобы объект расследования остался в неведении. Веллингтон сразу пришёл к выводу — совершенно правильному, — что эта часть его работы окажется особенно трудной, поскольку объектом расследования являлся Райан. Заместитель директора ЦРУ был в высшей степени проницательным человеком. На предыдущем месте работы о нём отзывались как о человеке, способном слышать, как растёт трава, и узнавать будущее по чаинкам. Это значило, что действовать приходилось медленно… но не слишком. Кроме того, молодому юристу скоро стало ясно, что целью расследования был не сбор сведений, способных удовлетворить Большое жюри, а нечто иное, что давало ему возможность изучать намного более широкий круг документов, позволяло не так строго относиться к сбору информации. Он сомневался, что Райан совершил какую-то глупость, действительно нарушил закон. Правила Комиссии по биржевым операциям и ценным бумагам были строгими, и Райан в отдельных операциях был на грани их нарушения, однако, изучив документы комиссии, Веллингтон пришёл к выводу, что его действия были продиктованы убеждённостью в честности намерений и полной уверенностью, что он не нарушает никаких законов. Правда, это можно оспаривать. Заключение комиссии основывалось на юридической формальности, которая говорила в пользу Райана, но и сам закон был достаточно формальным. Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам могла бы оказать давление и даже передать дело в суд, ни они никогда не смогли бы добиться обвинительного приговора… Возможно, им бы и удалось заставить Райана решить дело полюбовно или получить его согласие на то, чтобы аннулировать финансовую операцию, но Веллингтон сомневался и в этом. Ведь они предложили такой вариант в качестве жеста доброй воли, однако Райан наотрез отказался. Райан не относился к числу людей, готовых добровольно сдаться. Ему доводилось убивать врагов. Но это ничуть не пугало Веллингтона, а свидетельствовало о сильном характере Райана. Заместитель директора ЦРУ был уверенным в себе мужчиной, грозным противником, который смотрел препятствиям в лицо и сметал их со своего пути, когда это было необходимо.