Клэнси Том. Все страхи мира

   — Это неважно. Сообщи мне, когда узнаешь что-то определённое.
   Госн понял, что разговор окончен, и вышел. Здоровье командира беспокоило его. Куати серьёзно болен — это он узнал у своего зятя. — но насколько тяжела его болезнь? Как бы то ни было, пора приниматься за работу.
   Мастерская выглядела полуразвалившимся сараем с деревянными стенками и крышей из рифлёного железа. Если бы она походила на что-то более солидное, пилот какого-нибудь израильского истребителя-бомбардировщика F-16 уже давно уничтожил бы её.
   Бомба — Госн все ещё думал о ней как о бомбе — лежала на глиняном полу. А-образная опора — подобно тем, что используются для погрузки тяжёлых предметов, — была установлена вчера в соответствии с его указаниями, чтобы он мог передвигать бомбу в случае необходимости. Госн включил свет — он любил работать в ярко освещённом помещении — и посмотрел на… бомбу.
   Но почему я называю этот предмет бомбой? — спросил он себя. Госн покачал головой. Начинать нужно с люка, это ясно. Работа предстояла трудная. При ударе о землю наружная оболочка бомбы деформировалась и петли люков внутри её были, несомненно, повреждены… Но у него достаточно времени.
   Госн выбрал в ящике с инструментами отвёртку и принялся за работу.

* * *

   Президент Фаулер проснулся поздно. Усталость от полёта ещё не прошла, и… он едва не засмеялся, глядя на себя в зеркало. Боже мой, три раза — меньше чем за двадцать четыре часа… верно? Он попытался сделать мысленные расчёты, но понял, что такое усилие ему по плечу лишь после утреннего кофе. Как бы то ни было, три раза с относительно небольшими перерывами. Такое не удавалось ему вот уже сколько времени! Зато он сумел отдохнуть. Его тело после душа казалось лёгким и полным сил, а бритва, снимающая крем с его лица, открывала мужчину с молодыми, тонкими чертами, соответствовавшими огню в его глазах. Ещё через три минуты он выбрал полосатый галстук, гармонирующий с белой рубашкой и серым костюмом. Сегодня он должен быть одет серьёзно, но не мрачно. Пусть духовные лица ослепляют телевизионные камеры блеском своего красного шелка. Его речь произведёт ещё большее впечатление, если её произнесёт хорошо, со вкусом одетый бизнесмен-политик — таким был его политический образ, несмотря на то что он никогда в жизни не руководил частным бизнесом. Он серьёзный человек, этот Боб Фаулер, — вышел из народа, конечно; но всё-таки серьёзный человек, на которого можно положиться, который всегда поступит правильно.
   Сегодня я уж непременно продемонстрирую это, заметил про себя президент Соединённых Штатов, заглядывая в ещё одно зеркало, чтобы проверить, как повязан галстук. Послышался стук в дверь, и он повернул голову.
   — Заходите.
   — Доброе утро, господин президент, — произнёс специальный агент Коннор.
   — Привет, Пит. Как жизнь? — Фаулер снова повернулся к зеркалу. Узел выглядел не так, как ему хотелось, и он принялся завязывать галстук снова.
   — Отлично, сэр. Спасибо. Сегодня на улице такая прекрасная погода.
   — Жаль, что тебе и твоим сотрудникам приходится столько трудиться. Мало спите и никогда не видите красоты мест, куда мы приезжаем. Тут и моя вина, правда? — Вот так, решил Фаулер, теперь все хорошо.
   — Ничего страшного, господин президент. Мы все добровольцы. Что заказать на завтрак, сэр?
   — Доброе утро, господин президент! — Из-за спины Коннора показалась доктор Эллиот. — Вот и пришёл этот день!
   Боб Фаулер посмотрел на неё с улыбкой.
   — Верно, пришёл. Позавтракаешь со мной, Элизабет?
   — С удовольствием. У меня есть кое-какие материалы — займёт немного времени на этот раз.
   — Пит, завтрак на двоих… и пусть кладут побольше. Я голоден.
   — Мне только кофе, — произнесла Элизабет, обращаясь к агенту. Коннор обратил внимание на её тон, но только согласно кивнул и вышел. — Боб, ты выглядишь просто великолепно.
   — Ты тоже, Элизабет. — Это было сущей правдой. Она надела свой самый дорогой костюм, женственный и в то же время достаточно серьёзный.
   Доктор Эллиот опустилась в кресло и открыла папку.
   — По мнению ЦРУ, японцы что-то задумали, — сказала она после обычного утреннего брифинга.
   — Что именно?
   — По словам Райана, до них донёсся только отзвук, какой-то слух о чём-то в следующем раунде переговоров о торговле. Цитируют слова премьер-министра, который произнёс резкие слова в наш адрес.
   — А если точнее?
   — «Нас лишили заслуженно принадлежащего нам места в мире в последний раз, и я расквитаюсь с ними за это», — процитировала доктор Эллиот. — Райан считает, что это очень важно.
   — Как считаешь ты?
   — Думаю, у Райана опять приступ мании преследования. Его лишили возможности принять участие в заключительном этапе работы над договором, вот он и решил продемонстрировать свою важность. Маркус согласен с такой оценкой, но всё-таки послал это сообщение, чтобы проявить беспристрастность, — закончила Элизабет подчёркнуто ироничным тоном.
   — Кабот не оправдал наших надежд, верно? — Фаулер бегло просмотрел документы.
   — Он не сумел показать своим подчинённым, кто босс в его ведомстве. Бюрократы запутали его в своих сетях, особенно Райан.
   — Неужели он так не нравится тебе? — спросил президент.
   — Он слишком высокомерен. Он…
   — Элизабет, Райан имеет крупные заслуги. Он тоже не нравится мне как человек, но как разведчик он провёл много операций и блестяще справился с ними.
   — Райан — это атавизм, Боб. Джеймс Бонд — по крайней мере так он считает. Хорошо, — согласилась Эллиот, — у него немало заслуг, но ведь все они в прошлом. Сейчас нам нужны люди с более широким взглядом на положение в мире.
   — Конгресс не согласится с таким мнением, — заметил президент, и в это время в комнату вкатили столик с завтраком. Пищу заранее проверили и убедились, что в ней отсутствуют радиоактивные вещества, подслушивающие устройства и яды. Кроме того, специально подготовленные собаки установили, что в ней нет и взрывчатых веществ, — что, подумал президент, было очень непросто для собак, которые, наверно, тоже любили сосиски.
   — Можете идти, мы обслужим себя сами. — Президент отпустил стюарда, прежде чем продолжить. — Он нравится им, Элизабет. Конгресс в восторге от Райана, в полном восторге. — Фаулер мог не добавлять, что Райан как заместитель директора Центрального разведывательного управления, хотя и был назначен на эту должность президентом, прошёл утверждение в сенате США. — Таких людей трудно уволить. Для этого нужны веские основания.
   — Мне это совершенно непонятно. Особенно позиция Трента. Почему именно он так защищает Райана?
   — А ты бы спросила его, — предложил Фаулер, окуная оладьи в масло.
   — Я так и сделала. Он танцевал вокруг моего вопроса, так и не ответив по существу, подобно прима-балерине.
   Президент расхохотался.
   — Боже мой, женщина, что если кто-нибудь услышит тебя!
   — Роберт, мы оба одобряем сексуальные вкусы почтенного мистера Трента, но он чопорный сукин сын, и мы это тоже знаем.
   — Это правда, — вынужден был согласиться Фаулер. — Но что ты хочешь этим сказать, Элизабет?
   — Пора Каботу поставить Райана на место.
   — Насколько повлияла на твоё мнение роль Райана в идее договора?
   Глаза Эллиот сверкнули от ярости, но президент смотрел в тарелку. Она глубоко вздохнула, прежде чем продолжить разговор, и попыталась понять, намеренно ли хочет президент завести её или нет. Нет, наверно, однако эмоции такого рода не влияли на Фаулера.
   — Боб, мы уже говорили об этом. Райан всего лишь объединил в одно целое несколько идей, уже выдвинутых другими. В конце концов, он офицер разведки. Их обязанность докладывать о том, что делают другие.
   — Райан делал значительно больше. — Фаулер видел, что происходит с Элизабет, но подкалывать её было так забавно.
   — Отлично, он убивал людей! Это делает его каким-то особенным? Проклятый Джеймс Бонд! Ты даже допустил казнь тех, кто…
   — Элизабет, эти террористы убили семерых агентов Секретной службы. Её сотрудники охраняют меня, и от них зависит моя жизнь. С моей стороны было бы актом чёрной неблагодарности и полным идиотизмом помиловать людей, убивших их сослуживцев. — На лице президента едва не появилось выражение беспокойства… «Это и есть твоя принципиальность, Боб?» — спросил его внутренний голос, но ему удалось сдержаться.
   — А теперь тебе придётся вообще воздержаться от помилования любых преступников — ведь тебя могут обвинить в том, что однажды ты отказал в помиловании из своекорыстных соображений. Ты допустил, чтобы тебя загнали в тупик и перехитрили, — напомнила она. Значит, он действительно хотел завести меня, решила Элизабет и ответила ему тем же. Однако Фаулер не поддался на такую ловушку.
   — Элизабет, я, может быть, единственный прокурор в Америке, который не верит в эффективность смертной казни, но мы живём в демократическом государстве, и народ считает её необходимой. — Он поднял голову от тарелки. — Это были террористы. Не могу сказать, что я был счастлив, когда их казнили, но если кто-нибудь заслуживал такого наказания, то это именно они. В то время я не мог занять иную позицию в этом вопросе. Может быть, во время второго срока. Нужно подождать, когда случай будет подходящим. Политика — это искусство возможного. Это значит, что осуществлять свои цели нужно постепенно, Элизабет. Ты ведь знаешь это не хуже меня.
   — Если ты не примешь меры, то когда-нибудь утром проснёшься и увидишь, что во главе ЦРУ стоит Райан. Не отрицаю, у него есть способности, но он принадлежит к прошлому. Для того времени, в котором мы живём, Райан уже не годится.
   Боже мой, да ведь ты завистливая женщина, подумал Фаулер. Впрочем, у всех нас есть слабости. Пожалуй, хватит играть с ней. Не дай Бог обидеть её слишком серьёзно.
   — Что ты предлагаешь?
   — Нам нужно незаметно вытеснить его.
   — Я подумаю над твоим предложением. Знаешь, Элизабет, давай не будем портить такой день спорами подобного рода, ладно? Как ты собираешься сообщить об условиях договора?
   Элизабет откинулась назад и сделала несколько глотков из чашки. Она упрекнула себя за то, что излишне увлеклась и начала требовать уступок от президента слишком рано. Она испытывала острую неприязнь к Райану, но Боб прав, разумеется. Для разговора нужно другое место и другое время. Элизабет знала, что у неё достаточно времени для достижения своих целей и добиваться их следует с немалым искусством.
   — Просто покажу им экземпляр договора.
   — Думаешь, они смогут так быстро прочитать его? — Фаулер рассмеялся. В средствах массовой информации было полно недоучек.
   — Ты бы видел, что говорят о договоре. Передовая статья «Нью-Йорк тайме» передана по телефаксу сегодня утром. Им отчаянно нужна информация. Ради неё пресса готова на все. К тому же я подготовила пояснительные заметки.
   — Поступай так, как считаешь нужным, — сказал президент, доедая сосиски. Он взглянул на часы. Сейчас расчёт времени имел огромное значение. Разница во времени между Римом и Вашингтоном была шесть часов. Это означало, что подписание договора должно начаться не раньше двух часов дня, чтобы церемония попала в утренние передачи новостей. Однако американский народ предстоит подготовить, следовательно, телевизионщикам нужно представить подробности договора к трём часам восточного поясного времени — иначе они не сумеют полностью освоить материал. Элизабет сообщит подробности договора в девять — через двадцать минут, подумал Фаулер.
   — И ты скажешь о роли, которую сыграл Чарли?
   — Обязательно. Будет справедливо, если мы подчеркнём его заслуги.
   Вот и конец роли Райана в процессе урегулирования отношений на Ближнем Востоке, подумал Боб Фаулер, но промолчал. К тому же Чарли и правда дал толчок этому делу. Фаулера охватило смутное чувство жалости к Райану. Президент тоже считал, что заместитель директора ЦРУ относится к ушедшим временам, но ему было известно все, что совершил Райан в прошлом, и это произвело на него глубокое впечатление. Да и Арни ван Дамм высоко ценил Райана, а Арни разбирался в людях лучше всех в администрации Фаулера. Однако Элизабет занимала пост советника по национальной безопасности, и президент не мог допустить столкновения между нею и заместителем директора ЦРУ. Нет, не мог. Так что всё было очень просто.
   — Ослепи их, Элизабет.
   — Для этого не понадобится особых усилий. — Она улыбнулась ему и вышла.

* * *

   Работа оказалась намного труднее, чем он ожидал. Госн подумал, а не позвать ли кого-нибудь на помощь, потом отказался от этой мысли. Часть его славы в организации основывалась на том, что он всегда работал, один и обращался за помощью лишь в тех случаях, когда требовались крепкие спины.
   Бомба — или устройство, или подвесной контейнер — оказалась значительно более прочной конструкцией, чем предполагалось. Направив на неё мощные лампы, Госн не спеша очистил и вымыл её водой. И тут же обнаружил много загадочных деталей. Например, отверстия, заглушённые болтами. Он удалил один из болтов и увидел, что под ним скрывается ещё одно электрическое соединение. Особенно удивительным, однако, оказалось то, что корпус бомбы толще обычного. Госну приходилось разбирать подвесное устройство, создающее электронные помехи, которое было изготовлено в Израиле, и он убедился, что, хотя корпус изготовлен из алюминия, а нескольких местах были части из фибергласа или пластика, прозрачные для электронного излучения.
   Госн начал работу с люка в корпусе бомбы, скоро понял, что открыть его почти невозможно, и попытался найти другие способы проникнуть внутрь. Однако их не оказалось, и Госн вернулся к люку, недовольный тем, что напрасно потратил несколько часов.
   Он сел, выпрямил усталую спину и закурил. Так что же ты собой представляешь? — спросил он, мысленно обращаясь к загадочному предмету.
   Теперь ему стало ясно, что этот предмет очень походит на бомбу — да, на бомбу. Тяжёлый корпус — почему он не, понял с самого начала, что у системы электронного глушения не может быть такого массивного корпуса… Но разве это может быть бомбой? Никаких взрывателей или детонаторов, внутри Госн увидел только электрические провода и разъёмы. Нет, это всё-таки что-то, связанное с электроникой. Он погасил сигарету о землю и подошёл к верстаку.
   В распоряжении Госна было множество инструментов, среди них циркульная пила по металлу, работающая на бензиновом моторе. Вообще-то ею полагалось работать вдвоём, однако Госн решил, что справится и один, если возьмётся за люк, который тоньше, чем корпус. Он установил глубину разреза в девять миллиметров и включил мотор, с трудом подтащив пилу к люку. Визг пилы был ужасен, особенно после того, как алмазное лезвие начало врезаться в сталь, но вес оказался достаточно велик, чтобы удержать пилу на месте, не допустить её соскальзывания в сторону. Госн медленно водил пилой по краю люка. Для первого разреза ему потребовалось двадцать минут. Он выключил пилу, положил её рядом, затем проверил разрез тонкой проволокой.
   Наконец! — сказал он себе. Ему удалось проникнуть внутрь корпуса. Сам корпус был гораздо толще — сантиметра четыре, однако люк оказался в четыре раза тоньше. Госн был так доволен успехом, что ему и в голову не пришло задуматься над тем, почему для корпуса устройства электронных помех потребовалась такая толщина закалённой стали. Перед тем как продолжить работу, он надел противошумовые наушники. В ушах у него звенело от визга пилы, и ему не хотелось, чтобы головная боль ещё больше затруднила и без того тяжёлую работу.

* * *

   Почти одновременно на экранах телевизоров всех компаний появилась надпись: «Специальное сообщение». Комментаторы, которым пришлось встать рано — по стандартам их пребывания в Риме, — чтобы присутствовать на брифинге доктора Эллиот, устремились к своим будкам, задыхаясь от спешки, и передали составленные ими заметки продюсерам и консультантам.
   — Я знала! — воскликнула Анджела Мирилес. — Рик, я ведь говорила тебе!
   — Энджи, признаю поражение и готов угостить тебя обедом, ужином и даже завтраком в любом ресторане на твой выбор.
   — Ладно, ладно, я обязательно воспользуюсь твоим приглашением, — усмехнулась старший консультант. Сукин сын получает столько денег, что может позволить себе такую роскошь.
   — Как будем передавать? — спросил продюсер.
   — Немедленно. Мне нужно две минуты на подготовку, и начинаем передачу.
   — Черт побери, — пробормотала Энджи. Рик не любил поспешных передач. Одновременно ему нравилось опережать газетных репортёров при обнародовании сенсаций, а в данном случае это было очень вероятно. Вот тебе, «Нью-Йорк таймс»! Комментатор едва высидел несколько минут, необходимых для гримировки, и бросился к камерам. Эксперт телевизионной компании — боже мой, ну и эксперт! — подумала Мирилес — сел в будке рядом с комментатором.
   — Пять! — произнёс, помощник продюсера. — Четыре, три, два, один! — Он резко опустил руку, глядя на комментатора.
   — Свершилось! — объявил комментатор. — Через четыре часа президент Соединённых Штатов Америки вместе с президентом Советского Союза, королём Саудовской Аравии, премьер-министрами Израиля и Швейцарии, а также главами двух основных религиозных групп подпишут договор, который может стать началом полного урегулирования проблем Ближнего Востока. Вот подробности договора, и они поразительны. — В течение трех минут, не переводя дыхания, он продолжал быстро говорить, словно соревнуясь с комментаторами других телевизионных компаний.
   — На памяти поколений не случалось ничего подобного, и вот ещё одно чудо — нет, ещё одна веха на пути к всеобщему миру. Как твоё мнение, Дик? — Комментатор повернулся к сидящему рядом эксперту по Ближнему Востоку, бывшему послу США в Израиле.
   — Я вчитываюсь в детали договора вот уже полчаса, Рик, и все ещё не верю глазам. Может быть, это и есть чудо. Для него мы действительно выбрали подходящее место. Уступки, на которые пошло правительство Израиля, невероятны, но не менее удивительны гарантии Америки, направленные на поддержание мира в регионе. Ещё больше поражает полная тайна, в которой велись переговоры. Если бы подробности стали известны даже два дня назад, все это рухнуло бы, Рик, прямо на наших глазах. Но сейчас, когда события вошли в завершающую стадию, я верю в успех. Да, Рик, свершилось. Ты выбрал совершенно правильное слово. Свершилось. Через несколько часов мы будем свидетелями того, как мир претерпит ещё одну радикальную перемену.
   — Это никогда бы не осуществилось, если бы не беспрецедентная помощь со стороны Советского Союза. Несомненно, нам следует благодарить за это русского президента Андрея Нармонова, который подвергается такой резкой критике у себя дома.
   — Твоё отношение к уступкам, на которые пошли все религиозные группы?
   — Эти уступки поразительны, Рик, просто поразительны. Ведь в этом регионе мира религиозные войны полыхали на протяжении всей истории человечества. Будет справедливо упомянуть, что архитектором договора был покойный доктор Чарлз Олден. Один из представителей администрации отдал должное огромному вкладу, который внёс человек, умерший всего несколько недель назад, причём накануне смерти он оказался замешанным в грандиозный скандал. И вот жестокая ирония судьбы: человек, который пришёл к выводу, что источником напряжённости в регионе являются искусственно насаждаемые раздоры между религиозными группами, возникшими именно в этом штормовом регионе, не смог дожить до момента, когда его видение превратилось в реальность. Оказывается, Олден и был той движущей силой, что подталкивала договор к его осуществлению. Остаётся только надеяться, что история запомнит это, несмотря на печальные обстоятельства его смерти, запомнит доктора Чарлза Олдена из Йельского университета, благодаря которому свершилось это чудо. — Бывший посол США в Израиле тоже учился в Йельском университете и даже на одном курсе с Чарлзом Олденом.
   — Какова роль остальных? — спросил комментатор.
   — Рик, когда происходит событие такого масштаба — а это случается крайне редко, — свой вклад вносят многие, причём вклад каждого тоже важен. Немало усилий в заключение Ватиканского договора вложил госсекретарь Брент Талбот, которому так умело помогал его заместитель и ближайший помощник Скотт Адлер, блеснувший профессиональным искусством дипломата. В то же время не следует забывать о роли президента Фаулера, который поддержал эту инициативу и, когда требовалось, оказывал необходимый нажим. Именно президент Фаулер взял на себя осуществление того, что увидел Чарлз Олден. Ни одному президенту не приходилось проявлять подобное политическое мужество и поразительную дальновидность, ставить на карту свою политическую репутацию для достижения столь трудноосуществимой цели. В случае неудачи невозможно было бы вообразить размеры политического урона для президента, но Фаулер добился своего. Это великий день для американской дипломатии, великий день для взаимопонимания между Востоком и Западом и, возможно, величайший момент для всеобщего мира во всей человеческой истории.
   — Я не сумел бы сказать это лучше тебя. Дик. Каково твоё мнение относительно позиции Сената, который должен одобрить Ватиканский договор, и что ты думаешь об американо-израильском двустороннем соглашении?
   Эксперт усмехнулся и покачал головой, сделав вид, что удивлён такой постановкой вопроса.
   — Ватиканский договор пройдёт через сенат так быстро, что президент рискует размазать ещё не высохшие чернила на его тексте. Единственное, что может замедлить принятие договора, это риторика в комитете и на заседании Совета.
   — Однако расходы по содержанию американских войск…
   — Рик, целью нашей армии является сохранение мира. У них такая работа, и, чтобы сохранить мир в регионе Ближнего Востока, Америка готова заплатить столько, сколько потребуется. Для американского налогоплательщика расходы по содержанию войск в Израиле станут не жертвой, а делом чести. Нам выпало поставить печать американской военной мощи на гарантии мира для всей планеты. Это и есть историческая миссия Америки, Рик. Конечно, мы пойдём на это.
   — Настала пора закончить нашу передачу, — произнёс Рик, поворачиваясь лицом к первой камере. — Мы снова выйдем в эфир через два с половиной часа для прямой трансляции церемонии подписания Ватиканского договора. А пока вы будете смотреть передачи из Нью-Йорка. Перед вами выступал Рик Казинс, который вёл передачу из Ватикана.

* * *

   — Сукин сын! — выругался Райан. На этот раз, когда он включил телевизор, его жена проснулась и теперь вместе с ним смотрела передачу.
   — Джек, ты ведь тоже этим занимался… — Кэти встала и пошла готовить утренний кофе. — Я хочу сказать, ты бывал там и…
   — Милая, я был связан с подготовкой договора. Это все, что я могу сказать. — Джек понимал, что ему следовало рассердиться на то, что идея урегулирования на Ближнем Востоке оказалась приписанной Олдену, но Чарли был хорошим парнем, хотя и продемонстрировал немало человеческих слабостей, и действительно принимал меры к практическому осуществлению переговоров, когда это от него требовалось. К тому же, напомнил себе Райан, история постепенно узнает правду, как это обычно и происходит. Настоящим участникам известно, как все обстояло на самом деле. Он, Джек Райан, тоже знает. Райан привык оставаться в тени, осуществлять дела, о которых не знают и не могут знать остальные. Он повернулся к жене и улыбнулся.
   И Кэти тоже знала. Она слышала, как он размышлял вслух несколько месяцев назад. Джек даже не замечал, что довольно громко бормочет, когда бреется, и не подозревал, что будит жену всякий раз, когда просыпается утром. Но Кэти ещё ни разу не упустила случая проводить его на работу, хотя и не открывала глаза. Джек был её мужем, и его достоинства не являлись тайной для жены.
   Это несправедливо, сказала себе второй доктор в семье. Мир на Ближнем Востоке был идеей Джека, по крайней мере отчасти. Сколько всего другого она не знает о муже? Это был вопрос, который Кэролайн Мюллер — Райан, доктор медицины, член Американского общества хирургов-офтальмологов, редко задавала себе. Но она знала, что кошмары, преследующие Джека по ночам, были вполне реальными. Он плохо спал, много пил и даже во сне снова и снова переживал события, о которых она никогда не станет расспрашивать его.
   Иногда это её пугало. Что сделал её муж? Какую вину носит в сердце?
   Вина? — спросила себя Кэти. Почему это она задала себе этот вопрос?

* * *

   Через три часа Госн сумел открыть люк. Ему пришлось заменить диск пилы, однако задержка была вызвана главным образом тем, что следовало обратиться за помощью, но он счёл это ниже своего достоинства. Как бы то ни было, теперь все в порядке. Госн ломом завершил операцию, затем взял электрический фонарик и заглянул внутрь. И столкнулся с новой загадкой.