Клэнси Том. Все страхи мира

   Цадин отдал приказ стрелять резиновыми пулями. Шестеро полицейских с таким оружием на расстоянии пятидесяти метров могли обратить в бегство кого угодно. Первый залп оказался точным — пули поразили шестерых арабов, сидевших в первом ряду, причём двое из них вскрикнули от боли, а один упал. Однако никто не встал со своего места — за исключением тех, кто оттащил раненых в тыл. Следующий залп был нацелен не в грудь, а в голову, и Цадин с удовлетворением заметил, что одно из лиц взорвалось красным облачком.
   Руководитель арабов — Цадин знал его по предыдущим столкновениям — встал и что-то скомандовал. Израильский капитан не расслышал слов, но смысл их ему тут же стал ясен. Пение усилилось. Последовал ещё один залп. Кое-кто из полицейских был уже разъярён, догадался капитан, и одна из тяжёлых пуль ударила точно в лоб того араба, который только что получил попадание в лицо. Его тело обмякло, словно в нём не было костей, и он свалился замертво. Это должно было предупредить Бенни, что ситуация вышла из-под его контроля, но он не обратил на это внимания. Более того, он стал терять контроль над самим собой.
   Хашими не видел гибели своего товарища. Напряжение в этот момент достигло предела. На лицах обоих раввинов отразилось оцепенение. Он не мог видеть лиц полицейских, скрытых масками, но их действия ясно показывали, что они испытывают сейчас. И в этот миг, подобный удару молнии, он понял, что одерживает победу, и крикнул своим друзьям, чтобы они удвоили усилия. Перед лицом огня и смерти они выполнили его приказ.
   Капитан Бенджамин Цадин сорвал с головы шлем и решительно пошёл к арабам, миновав по пути раввинов, которые замерли в нерешительности. Неужели Божья воля не сумеет преодолеть беспорядочное пение каких-то грязных дикарей?
   — Ну-ну, — пробормотал Пит Фрэнке, из глаз которого текли слезы от накрывшего репортёра облака газа.
   — Я снимаю, — не ожидая команды, ответил оператор и направил объектив видеокамеры на израильского офицера, приближающегося к арабам. — Сейчас что-то произойдёт, Пит. Это парень вне себя от ярости!
   Божей мой, подумал Фрэнке. Он сам был евреем, испытывал странное чувство единения с этой голой, но любимой землёй; сейчас он снова понял, что перед его глазами вершится история, и начал уже сочинять те две или три минуты комментариев, которые будут наложены на плёнку, снятую оператором для последующих поколений. Неужели, подумал он, ему ещё раз дадут желанную премию «Эмми» за великолепное исполнение своих трудных и опасных обязанностей?
   Всё происходило стремительно, чересчур стремительно — капитан направился прямо к Хашими. Теперь руководивший арабами вожак уже знал, что один из его друзей мёртв — его череп размозжило прямым попаданием резиновой пули, которая в принципе не должна убивать. Он молился про себя за душу своего товарища и надеялся, что Аллах оценит мужество, которое потребовалось для того, чтобы принять такую смерть. Оценит, обязательно оценит. Хашими не сомневался в этом. Ему было знакомо лицо израильского офицера. Цадин, его имя Цадин. Хашими уже не раз встречался с ним: ещё один израильтянин, прячущийся за маской и лексановым щитом, с пистолетом в руке, не способный увидеть в арабах людей, человеческих существ. От мусульманина такие израильтяне ждут только брошенных камней или бутылок с зажигательной жидкостью. Но сегодня он встретится с чем-то иным, подумал Хашими. Сегодня Цадин встретит людей, полных мужества и решимости.
   Бенни Цадин видел перед собой животное, нечто вроде упрямого мула, нечто вроде — чего? Он не был уверен, кто стоял перед ним, но это был не человек, не израильтянин. Арабы просто изменили тактику, вот и все, и эта тактика была трусливой, как у женщин. Неужели они думают, что могут встать на пути его прозрения? Подобно тому, как жена сказала ему, что уходит к другому мужчине, предпочитает спать с тем, кто лучше его, что он может оставить себе детей, что его угрозы избить её всего лишь пустые слова, что он не способен и на это, не с его силами исполнять обязанности главы семьи. В его воображении возникло прелестное пустое лицо жены, и он не мог понять, почему не проучил её, — вот она, стоит прямо перед ним, всего в метре, смотрит на него и улыбается, смеётся над его неспособностью проявить мужество и видит, как пассивная слабость одерживает верх над силой.
   Нет, такое больше не повторится.
   — Прочь с дороги! — скомандовал по-арабски Цадин.
   — Нет.
   — Я убью тебя!
   — И все равно не пройдёшь.
   — Бенни! — крикнул один из полицейских, лучше других оценивший ситуацию. Но было уже поздно. Для Бенджамина Цадина смерть двух его братьев, погибших от руки арабов, то, как от него ушла жена, и, наконец, эта толпа, не пропускающая его, — все это переполнило чашу. Одним движением он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил Хашими в лоб. Юноша упал вперёд, к его ногам, и пение внезапно прекратилось. Один из арабов попытался встать, но двое других, сидящих рядом, схватили его. Остальные начали молиться за убитых товарищей. Цадин направил дуло пистолета на одного из них, и хотя его палец нажал на спусковой крючок, что-то не дало ему — всего на какой-то грамм давления — произвести выстрел. Это были взгляды сидящих арабов, их мужество и что-то ещё — не вызов, нет… может быть, решимость… и жалость, потому что на лице Цадина отражалось страдание, выходящее далеко за пределы человеческой боли. Ужас за только что совершенное им проник в его сознание. Он нарушил свою веру, убил хладнокровно и намеренно, лишил жизни того, кто не угрожал ничьей жизни. Он — убийца. Цадин повернулся к раввинам, ища чего-то — и не зная чего. Когда Цадин отвернулся, пение возобновилось. Сержант Моше Левин подошёл к нему и взял пистолет из руки капитана.
   — Пошли, Бенни, уйдём отсюда.
   — Что я наделал!
   — Поздно. Пошли со мной.
   Левин повёл прочь своего командира, но затем всё-таки обернулся и взглянул на происшедшее, на то, что они натворили этим утром.
   Тело Хашими лежало там, где он упал, и кровь текла между булыжниками мостовой. Сержант понимал, что должен сказать что-то. Всё должно было обернуться по-другому. Он приоткрыл рот и молча покачал головой. И в этот момент последователи Хашими поняли, что одержали победу.

* * *

   Телефон Райана зазвонил в 2.03 местного времени. Он успел схватить трубку ещё до второго звонка.
   — Слушаю.
   — Говорит Сондерс из оперативного центра. Включите телевизор. Через четыре минуты Си-эн-эн покажет что-то потрясающее.
   — Что именно? — Рука Райана пыталась найти пульт дистанционного управления; наконец, он включил телевизор в спальне.
   — Вы не поверите, сэр. Мы сняли передачу со спутника Си-эн-эн, Атланта сейчас посылает её в сеть. Не знаю, как израильские цензоры пропустили такое. В любом случае…
   — Хорошо, сейчас начинается. — Райан успел вовремя протереть глаза. Он заглушил звук, чтобы не разбудить жену. Впрочем, комментарии не требовались.
   — Господи Боже мой…
   — Так точно, сэр, этим сказано все, — согласился старший дежурный.
   — Немедленно вышлите за мной машину. Свяжитесь с директором — пусть немедленно прибудет в Лэнгли. Позвоните дежурному офицеру в отделе связи Белого дома. Он сообщит кому надо. Нам понадобятся все заместители директора, руководители отделов Израиля, Иордании — чёрт возьми, вызывайте всех, кто связан с Ближним Востоком. Позаботьтесь, чтобы Госдеп не остался в неведении…
   — У них есть свои…
   — Знаю. Все равно, сообщите им. Никогда не полагайтесь на кого-то в таком деле, ясно?
   — Так точно, сэр. Что ещё?
   — Ещё? Пришлите мне четыре часа сна. — Райан положил трубку.
   — Джек… это было… — Кэти приподнялась в постели. Она успела увидеть повторение эпизода.
   — Совершенно верно, милая.
   — Что это значит?
   — Это значит, что арабы нашли способ уничтожить Израиль.
   Если только мы не придём к нему на помощь, промелькнуло в голове Райана.

* * *

   Девяносто минут спустя Райан включил свою автоматическую кофеварку «Уэст Бенд», стоящую позади его стола, прежде чем взяться за бумаги, оставленные ночным персоналом. Сегодня ему понадобится немало кофе. Райан побрился в машине по дороге в Лэнгли, однако взгляд в зеркало убедил его, что качество бритья оставляет желать лучшего. Джек подождал, пока наполнится чашка, взял её и направился в кабинет директора ЦРУ. У Кабота там сидел Чарлз Олден, советник президента по национальной безопасности.
   — Доброе утро, — поздоровался доктор Олден.
   — Доброе, — ответил заместитель директора хриплым голосом. — Только что в нём доброго? Президенту уже сообщили?
   — Нет. Я не хочу беспокоить его, пока нам не будет известно что-то определённое. Поговорю с ним, когда он проснётся — сразу после шести. Маркус, что ты думаешь сейчас о своих израильских друзьях?
   — Что нам известно, Джек? — повернулся директор ЦРУ к своему заместителю.
   — Стрелявший — капитан полиции, судя по нашивкам на мундире. Имя пока неизвестно, а следовательно, и его прошлое. Израильтяне заперли его где-то и молчат. На основании плёнки можно заявить, что двое точно убиты и несколько человек, наверно, ранены. Наш представитель в Израиле не знает подробностей, кроме того, что произошло, а это видели и мы на плёнке. По-видимому, никому не известно, где телевизионная группа, которая вела съёмку. В момент случившегося на Храмовой горе у нас не было агентов, поэтому все наши заключения основаны только на средствах массовой информации. — Как всегда, хотелось добавить Райану, но он сдержался. Утро и без того выдалось тяжёлое. — Храмовая гора оцеплена подразделениями израильской армии, никого не впускают и не выпускают. То же самое относится и к Стене плача. Это, по-видимому, произошло впервые. Наше посольство не делает никаких заявлений, ждут инструкций из Вашингтона. Другие посольства тоже. Из Европы пока не последовало никакой официальной реакции, но в течение часа, я полагаю, это изменится. Там начался рабочий день, и они получили ту же плёнку по каналу своей «Службы новостей с неба».
   — Сейчас почти четыре, — заметил Олден, устало взглянув на часы. — Пройдёт ещё три часа, и у людей, садящихся за завтрак, испортится настроение: с самого утра такое страшное зрелище. Джентльмены, мне кажется, что это вызовет взрыв негодования. Райан, вы собрали нас. Я помню, что вы говорили в прошлом месяце.
   — Рано или поздно арабы должны были поумнеть и выбрать правильную тактику, — сказал Джек. Олден кивнул. С его стороны это очень любезно, отметил Райан, он упомянул то же самое в одной из своих книг несколько лет назад.
   — Мне кажется, Израиль выдержит и этот шторм, как всегда…
   Тут Райан прервал своего директора:
   — Вы ошибаетесь, босс, — сказал он, понимая, что кто-то должен указать директору ЦРУ на суровые факты. — К данному случаю применимы слова Наполеона о физическом и моральном. Израиль во всём полагается на свою моральную правоту. Их характерной чертой является то, что они — единственная демократическая страна в регионе, носители справедливости. Эта концепция умерла три часа назад. Теперь они походят на Булла — кем бы он ни был — в Сельме, штат Алабама, только он прибегнул к пожарным шлангам. Узнав о случившемся, все защитники гражданских прав придут в ярость. — Джек помолчал, отпил кофе из чашки. — Всё дело в элементарной справедливости. Когда арабы бросали камни и бутылки с зажигательной жидкостью, полиция могла говорить, что она прибегает к силе в ответ на силу. Но только не в данном случае. Оба убитых сидели и никому не угрожали.
   — Но ведь случившееся — это поступок психически ненормального человека! — сердито воскликнул Кабот.
   — Вы ошибаетесь, сэр. Выстрел из пистолета можно объяснить как поступок безумца, однако первая жертва была результатом попадания двух этих резиновых пуль из однозарядного ружья с расстояния в двадцать ярдов — двух прицельных выстрелов. Это — хладнокровное убийство, и его нельзя объяснить случайностью.
   — Вы уверены в том, что он действительно мёртв? — спросил Олден.
   — Моя жена — врач, и она пришла к такому заключению. Его тело дёрнулось и сразу ослабло, что указывает, вероятно, на смерть от тяжёлой черепной травмы. Израильтяне не смогут утверждать, что он споткнулся и упал на край тротуара. Это меняет все самым коренным образом. Если палестинцы не дураки, они увеличат ставки. Будут и дальше придерживаться такой тактики и ждать, пока не отзовётся мировое общественное мнение. И если они поступят именно так, их выигрыш неизбежен, — закончил Джек.
   — Я согласен с Райаном, — кивнул Олден. — Сегодня ещё до обеда в ООН будет принята резолюция, осуждающая действия Израиля. Нам придётся поддержать её, и это покажет арабам, что ненасильственные действия являются лучшим оружием, чем камни. Какой тогда будет реакция Израиля?
   Олден знал ответ и задал этот вопрос лишь для того, чтобы просветить директора ЦРУ. Райан взялся сформулировать ответ за своего директора.
   — Сначала они прибегнут к обструкции. Сейчас они, наверно, ругают себя за то, что не сумели перехватить плёнку, но это — запоздалая реакция. Происшедшее было почти наверняка незапланированным инцидентом, то есть, я хочу сказать, что правительство Израиля удивлено всем этим не меньше нас, иначе они сразу захватили бы телевизионщиков. В настоящее время этого полицейского капитана проверяют на предмет психической ненормальности. К обеду уже заявят, что он сумасшедший — черт побери, так наверно и есть — и что это был отдельный случайный поступок. Насколько успешной будет такая попытка оправдаться, трудно сказать, но…
   — У них ничего не получится, — прервал его Олден. — Президенту придётся выступить с заявлением не позже девяти утра. Мы не можем назвать происшедшее «трагическим случаем». Это — хладнокровное убийство невооружённого демонстранта официальным представителем государства.
   — Послушай, Чарли, но это действительно трагическая случайность, — повторил Кабот.
   — Может быть, но мы предсказывали такое в течение пяти лет. — Советник по национальной безопасности встал и подошёл к окну. — Маркус, единственное, что сохраняло Израиль на протяжении последних тридцати лет, — это глупость арабов. Они или отказывались признать, что законность государства Израиль полностью основана на моральных принципах, или им было просто наплевать на это. Теперь Израиль оказался в безвыходном положении — с точки зрения этики. Если он — подлинно демократическое государство, уважающее права своих граждан, ему придётся гарантировать арабам более широкие права. Но тогда будет нанесён серьёзнейший ущерб его политической целостности, которая основывается на том, чтобы успокаивать собственных религиозных фундаменталистов — а тем в высшей степени наплевать на права арабов, правда? Но если израильтяне уступят религиозным фанатикам и прибегнут к обструкции, попытаются загладить случившееся, тогда Израиль не является демократическим государством и не может рассчитывать на политическую поддержку со стороны Америки, без которой ему грозит экономическая катастрофа или военное поражение. К нам применима та же дилемма. Наша поддержка Израиля основывается на его политической законности как действующей либеральной демократии, но эта законность больше не существует. Страна, чья полиция убивает безоружных людей, не обладает законностью, Маркус. Мы больше не сможем поддерживать Израиль, где происходят подобные трагедии, равно как не поддерживали таких диктаторов, как Сомоса в Никарагуа или Маркое на Филиппинах, или других самозваных правителей…
   — Черт побери, Чарли! Израиль — не…
   — Я знаю, Маркус. Израиль не относится к их числу. Никак не относится. Однако доказать это они могут лишь одним способом — измениться, осуществить то, что они всё время провозглашали. Если они попытаются игнорировать общественное мнение, Израиль обречён. Они захотят опереться на своё политическое лобби и увидят, что оно больше не существует. Если дело зайдёт настолько далеко, они поставят наше правительство перед ещё более значительными трудностями, чем сейчас, и тогда придётся подумать о том, чтобы открыто лишить их всяческой поддержки. Мы не можем пойти на это. Нужно найти другую альтернативу. — Олден отвернулся от окна. — Райан, ваша идея выдвигается теперь на первое место. Я беру на себя президента и Госдеп. Есть только один способ вытащить Израиль из кучи неприятностей — разработать план мирного урегулирования, который будет реально осуществимым. Свяжитесь со своим другом в Джорджтауне и передайте ему, что это перестало быть исследованием и стало проектом. Назовём его — проект «Паломничество». К завтрашнему утру мне понадобится план того, что нам нужно и как мы собираемся осуществить это.
   — Придётся работать очень быстро, сэр, — заметил Райан, — Тогда не буду вас задерживать, Джек. Если мы не предпримем самых срочных мер, один Бог знает, что может произойти. Вы знакомы со Скоттом Адлером из Госдепа?
   — Встречались несколько раз.
   — Он — правая рука Брента Талбота. Думаю, вам нужно встретиться с ним — после того как договоритесь со своими друзьями. Он прикроет ваш тыл с фланга Государственного департамента. Мы не можем ждать и надеяться, что их бюрократия будет двигаться достаточно быстро. Лучше упакуйте-ка чемодан, дружище, он вам понадобится. Мне нужны факты, позиции заинтересованных сторон и надёжная — самая надёжная — оценка всего этого, причём срочно. Наконец, эта операция должна быть чернее угольной шахты. — Последнее замечание относилось к директору ЦРУ. — Если мы хотим добиться успеха, ничто не должно просочиться.
   — Будет исполнено, сэр, — ответил Райан. Кабот просто кивнул.

* * *

   Джеку ещё ни разу не приходилось бывать в столовой для преподавательского состава Джорджтаунского университета. Это показалось ему странным, однако он отбросил эту мысль и принялся за завтрак. Их столик был у окна, выходящего на автомобильную стоянку.
   — Ты был прав, Джек, — заметил Райли. — Моё пробуждение оказалось не слишком приятным.
   — Получили ответ из Рима?
   — Им нравится такая идея, — ответил профессор Джорджтаунского университета.
   — Насколько нравится? — спросил Райан.
   — Ты так серьёзно относишься к ней?
   — Два часа назад Олден сказал мне, что теперь она выдвинулась на первое место.
   Райли выслушал это сообщение и кивнул.
   — Хотите спасти Израиль, Джек?
   Райан не знал, содержится ли юмор в этом вопросе, да и его физическое состояние не располагало к веселью.
   — Святой отец, я просто выполняю поручение — знаете, что-то вроде приказа?
   — Мне знаком этот термин. Ты удивительно хорошо рассчитал время для осуществления такого намерения.
   — Возможно, однако вопрос о заслугах и Нобелевской премии оставим на другой раз, ладно?
   — Ешь свой завтрак. Мы ещё успеем застать всех на своих рабочих местах, а вот выглядишь ты ужасно.
   — Я и чувствую себя ужасно, — признался Райан.
   — После сорока нужно кончать пить, — заметил Райли. — Достигнув этого возраста, становится трудно справляться с последствиями.
   — Но вы-то не кончили, — напомнил Джек.
   — Верно, но я — священник. Мне приходится пить. Итак, что тебе требуется?
   — Если мы получим предварительное согласие всех главных сторон, можно будет приступить к серьёзным переговорам, но эту часть уравнения понадобится решить как можно тише, не привлекая внимания. Президенту нужна быстрая оценка ситуации и способов её решения. Этим я и занимаюсь.
   — Согласится ли Израиль?
   — Если не согласится, будет сидеть в говне — один. Извините меня, но именно так обстоят дела.
   — Ты прав, разумеется, однако смогут ли они понять создавшееся положение?
   — Святой отец, моя задача состоит в сборе и оценке информации. Все спрашивают меня, что ждёт нас в будущем, но я не знаю этого. Мне известно лишь одно — то, что мы увидели по телевидению, может разжечь самый крупный огненный шторм после Хиросимы, и мы готовы приложить все усилия, чтобы не допустить пожара в целом регионе.
   — Ешь. Мне нужно подумать, а самые лучшие мысли приходят мне в голову, когда я что-то жую.
   Спустя несколько минут Райан понял, насколько хорошим был этот совет. Пища впитала кислоту в его желудке, образовавшуюся от нескольких чашек кофе, а энергия, полученная от этой пищи, даст ему силы на весь день. Не прошло и часа, как он снова сидел в автомобиле — на этот раз его путь лежал в Государственный департамент. К обеду он приехал домой и даже ухитрился немного поспать. Дома он собрал чемодан и вернулся в Белый дом, где принял участие в совещании, затянувшемся до поздней ночи. Олден действительно серьёзно отнёсся к решению проблемы, и обмен мнениями в его кабинете охватил массу вопросов. Ещё до рассвета Джек выехал на базу ВВС Эндрюз и сумел позвонить жене из зала ожидания для особо важных пассажиров. Он надеялся взять сына на бейсбольный матч в течение уик-энда, но теперь для него уик-энда не будет. Наконец прибыл последний курьер из ЦРУ, Госдепа и Белого дома, который доставил две сотни страниц документов, и Джеку предстояло прочитать их во время перелёта через Атлантику.

Глава 4
Земля обетованная

   База американских ВВС в Рамштейне, на территории Германии, расположилась в окружённой лесом долине, что показалось Райану необычньм. Его представление о настоящем аэродроме рисовало картину ровного поля, протянувшегося до самого горизонта. Он знал, что это не имеет особого значения, но такая картина составляла для него одну из привычных прелестей воздушного перелёта. На этой базе расположилось целое авиакрыло истребителей-бомбардировщиков F-16, и каждый из них находился в своём собственном ангаре-бомбоубежище, в свою очередь окружённом деревьями. Немцы вообще испытывают глубокую любовь ко всему живому в природе, что производит впечатление на всякого американского эколога. Здесь на удивление удачно совпали устремления любителей зелёных насаждений и военная необходимость. Заметить ангары с воздуха было практически невозможно, а те из них, что были построены французами, скрывали деревья, растущие прямо на их крышах, что было замечательно как с военной, так и с эстетической точки зрения. На базе находилось также несколько больших правительственных самолётов, в том числе приспособленный для высших чинов «Боинг-707» с надписью «Соединённые Штаты Америки» на борту, который тут называли «Мисс Свинка». Им пользовался для полётов по Европе командующий ВВС в этой части мира. Райан не мог удержаться от улыбки. Здесь стояло более семидесяти боевых самолётов, нацеленных на советские дивизии, которые теперь отводились с территории Германии. Эти истребители-бомбардировщики расположились на идеальной в экологическом отношении базе, и тут же было место стоянки «Мисс Свинки». Воистину безумный мир.
   С другой стороны, когда летаешь самолётами ВВС, тебе гарантирован по-настоящему отличный приют. В данном случае Райана ожидал номер-люкс в отеле с весьма привлекательным названием «Кэннон»^[2]. Полковник, командир базы, встретил Райана у трапа самолёта «Гольфстрим» и тут же доставил в роскошный номер, где портативный бар содержал отличный набор спиртного, что помогло Джону преодолеть последствия стремительного перелёта и смены часовых поясов: девятичасовой сон его был особенно крепок благодаря вниманию, которое он уделил содержимому бутылок. К тому же Райан ничего не потерял — местный телевизор работал всего на одном канале. Он проснулся в шесть утра по местному времени, обнаружив, что его внутренние часы почти совпадают с часами Рамштейна. Правда, тело ломило, он испытывал голод, зато почти уцелел после очередной схватки с продолжительным перелётом. По крайней мере так ему казалось.
   Этим утром Джек не был расположен к пробежке — так он сказал самому себе. Да и, откровенно говоря, вряд ли он сумел бы пробежать полмили даже под дулом пистолета. Вместо этого Райан решил совершить энергичную прогулку. Скоро его стали то и дело обгонять местные любители утреннего бега. Большинство из них были пилотами — уж очень молодо и подтянуто они выглядели. Среди деревьев по сторонам дороги все ещё висели обрывки утреннего тумана. Здесь было намного прохладнее, чем дома, и тихий воздух то и дело разрывал рёв реактивных двигателей — «звук свободы», отчётливо слышный символ военной мощи, которая более сорока лет гарантировала мир Европе. Теперь, разумеется, этот звук вызывал в Германии недовольство. Отношения меняются столь же быстро, как и времена. Американская военная мощь выполнила свою задачу и превратилась в нечто, относящееся к прошлому — по крайней мере для немцев. Границы, рассекавшей Германию, больше не существовало. Вместе с ней исчезли сторожевые башни и колючая проволока, минные поля и заграждения. Вспаханная полоса земли, в течение жизни двух поколений остававшаяся нетронутой, — чтобы видны были отпечатки ног тех, кто пытался найти убежище на Западе, — засажена травой и цветами. Восточные районы, которые ещё недавно беспрестанно фотографировали спутники, передавая снятое на землю для дешифровки и изучения, куда разведслужбы засылали своих агентов, тратя немалые деньги и рискуя человеческими жизнями, находились теперь во власти туристов с камерами. Приезжающие вместе с ними специалисты-разведчики были скорее потрясены, чем озадачены стремительными переменами, нахлынувшими подобно весеннему разливу. «Я знал, что был прав относительно данного расположения», — думали одни. «Боже, какую ошибку мы совершили, изучая этот район», — изумлялись другие.