Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   Со двора доносились звуки свирели, грянула музыка. Славный в тот день был пир.
   Только поглядите:

 
Редкие блюда!
Диковинные яства!
Фрукты – о, чудо!
Несметные богатства!
 

   После того как вино пять раз обошло гостей и трижды подавали супы, повар объявил о предстоящем блюде – жареном гусе, и придворный смотритель Лю наградил его пятью цянями серебра.
   Появился актер-распорядитель и, опустившись на колени, развернул перед гостями красный свиток, на котором было начертано:
   «Следующий номер – сценка-фарс».
   Вышел актер-слуга.^[466]
   Актер:

 
Коль справедливы на земле законы,
Сияет Небо удовлетворенно.
Чиновники ведут себя достойно –
Не бедствует народ, живет спокойно.
Коль жены здравомыслие являют,
Тогда и горя их мужья не знают.
Чем дети благонравней и послушней,
Тем их отцы щедрее и радушней.
 

   Я не кто-нибудь. Я – посыльный.^[467] в высоком присутственном месте. Под моим началом полно плутов-болванов. Вчера купил я на рынке ширму со стихами «Беседка Тэнского князя». Стал везде расспрашивать и разузнавать. Написал их, говорят, танский отрок, всего в три чи ростом, Ван Бо на императорском экзамене^[468] Только, сказывают, кисть опустит, и готово сочинение – большой учености человек. Одно слово – талант. Вот и попрошу-ка я подручного, пусть отыщет его да ко мне приведет. Надо же с таким человеком повидаться, а? Эй, подручный!
   Подручный:
   На каждый хозяина зов отвечу сто раз «готов». Что изволите приказать, господин посыльный?
   Посыльный:
   Прочел я вчера на ширме «Беседка Тэнского князя». Уж больно стихи хороши. Слыхал, будто написал их на императорском экзамене Ван Бо – танский отрок, ростом в три чи, не больше. Так вот, даю тебе мерку. Ступай приведи его ко мне, да поторапливайся! Приведешь – цянь в награду получишь, не приведешь – пощады не жди! Двадцать палок всыплю!
   Подручный:
   Есть, ваше благородие! (Уходит). Ну и остолоп этот посыльный! Ван Бо при Танах жил. Почитай, тыщу лет с гаком назад. Где ж это я его разыскивать-то буду?! Ну да ладно! Пойду к монастырю. Вот там, вдали, идет ученейший кандидат-сюцай. Придется к нему обратиться. Не вы, господин учитель, тот самый академик Ван Бо, трех чи ростом, который написал «Беседка Тэнского князя»?
   Сюцай:
   (смеется, в сторону). Академик Ван Бо жил при династии Тан. Откуда ж ему теперь взяться?! А не разыграть мне его? (говорит, обращаясь к подручному): Да, я и есть тот самый Ван Бо. Я и написал про Беседку Тэнского князя. Вот послушай, я почитаю:

 
Наньчаном звали округ в старину,
Теперь Хунду – его столица.
Повозка и Крыло – из звезд граница.
Отсюда светоносный луч стрельнул
В созвездия Коровы и Ковша.^[469]
Здесь люди-удальцы, земля здесь хороша –
У Чэня на полу Сюй Жу.^[470] уснул^[471]
 

   Подручный:
   Начальник дал мне вот эту мерку. Ростом, говорит, чтобы не выше трех чи. Если хоть на палец выше, не приглашать. А ты вон какой! Разве ты подойдешь?
   Сюцай:
   Не беда! Все достигается деяниями человеческими. Вон, посмотри-ка, еще один Ван Бо идет. (Сюцай прикидывается карликом и продолжает): Ну-ка, примерь! (Еще больше горбится.)
   Подручный (смеется):
   Как раз подошел!
   Сюцай:
   Только помни одно условие: для твоего начальника, стало быть, главное – мерка.
   Подручный и сюцай идут вместе. Приблизились к дверям, за которыми сидит посыльный.
   Подручный (наказывает сюцаю):
   Обожди у дверей.
   Сюцай:
   Значит, самое главное – мерка. Иди доложи начальнику. Я обожду.
   Посыльный:
   Академика Ван Бо привел?
   Подручный:
   Так точно! Ждет у дверей.
   Посыльный:
   Послушай! Прием устроим у средней залы, среди кустов и сосен. Приготовь чаю, мяса и закусок! (Замечает вошедшего.) А вот и сам академик Ван Бо. Увидеться с прославленным человеком – значит насладиться счастьем в трех жизнях.^[472] (Кланяется.)
   Сюцай (в замешательстве):
   Где мерка?
   Посыльный (продолжает приветственную речь):
   С древних времен и поныне столь редки подобные встречи. Одно дело – слышать о человеке, другое – его видеть. И вот сегодня мне посчастливилось лицезреть вас, и это превосходит все, что я о вас слыхал, бью вам челом. (Снова отвешивает поклон.)
   Сюцай (в замешательстве):
   Где же мерка?
   Подручный прячется.
   Посыльный:
   Знаю, необъятны ваши познания и огромна ваша память. Драконы и змеи рождаются под вашей кистью. Вы – истинный талант! И ваш покорный слуга преклоняется перед талантом. Я жажду общения с вами, как алчущий мечтает об утоляющем напитке, как в жару молят о прохладе.
   Сюцай (выпаливает, не в силах стоять в согбенном состоянии):
   Как здоровье вашего батюшки и вашей матушки? Как себя чувствуют старшие и младшие сестры? Все живы и здоровы?
   Посыльный:
   Все здоровы и чувствуют себя отлично.
   Сюцай:
   Ах ты, сучий сын, мать твою! Раз у тебя все – от мала до велика —чувствуют себя отлично, так дай и мне распрямить спину.
   Да,

 
Груз на бедрах весит перламутровый,
Тяжкой яшмою руки опутаны…
Голова после праздника мутная,
Шум в ушах, не смолкающий сутками…
 

   Гости за столом рассмеялись. Особенно понравился фарс гаремному смотрителю Сюэ. Он позвал лицедеев и наградил их ляном серебра. Они поклонились, благодарные за внимание.
   Появились певцы Ли Мин и У Хуэй с инструментами. Один – с цитрой, другой – с лютней. Столичный воевода Чжоу поднял руку и обратился к бывшим придворным Лю и Сюэ:
   – Ваши превосходительства! Просим заказать песню!
   – Будьте добры, заказывайте, господа, первыми! – ответил Лю.
   – Не скромничайте, ваше превосходительство! – упрашивал воевода Чжоу. – Ваше первое слово!
   – Спойте «Грущу, как жизнь плывущая во сне проходит»,^[473] – обращаясь к певцам, сказал смотритель Лю.
   – Ваше превосходительство! – поднялся Чжоу. – Это романс печальный, об уходе из мира, а мы отмечаем счастливые дни в жизни почтенного господина Симэня. В день рождения такие не поются.
   – А вы знаете арию «Хоть я и не сановник в пурпуре, а правлю красавицами из шести дворцов»? – спросил у певцов Лю.
   – Это из драмы «Чэнь Линь с коробкой помады и белил»,^[474] – заметил Чжоу, – а мы собрались сюда поздравить хозяина. Нет, такая ария не подойдет.
   – Давайте я закажу. Позовите-ка мне певцов, – заявил Сюэ. – Помните романс на мотив «Ликуют небеса»? Вот этот: «Подумай, самое тяжкое в жизни – разлука»?
   – Ваше превосходительство, – громко рассмеялся надзиратель Ся, – вы предлагаете песнь о расставании. Тем более сегодня не подходит.
   – Мы, придворные, – сказал Сюэ, – знаем одно – как угодить Его Величеству. Неведома нам прелесть романсов и арий. Пусть поют, что им по душе.
   Судебный надзиратель Ся, как представитель придворной стражи, лицо, призванное своим авторитетом вершить правосудие, приказал певцам:
   – Спойте из «Тринадцати напевов».^[475] Сегодня его сиятельство Симэнь вступает в должность, празднует свое рождение и рождение сына, а потому надо спеть именно эту арию.
   – Как – рождение сына? – спросил Сюэ.
   – В этот день, ваше превосходительство, – объяснял Чжоу, – сыну почтенного господина Симэня исполнился ровно месяц со дня его рождения, и мы, сослуживцы, поднесли ему свои скромные дары.
   – В самом деле?! – воскликнул Сюэ и обратился к Лю: – Завтра же, брат Лю, надо будет послать подарки.
   – Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – уговаривал их благодарный Симэнь. – Достоин ли вашего внимания какой-то отпрыск вашего ничтожного ученика?!
   Симэнь позвал Дайаня и велел ему вызвать У Иньэр и Ли Гуйцзе. Ярко разряженные певицы вышли, колыхаясь, словно цветущие ветки. Они выпрямились, как воткнутые в подсвечник свечи, а потом, отвесив четыре земных поклона, взяли кувшины и стали наполнять вином кубки. Певцы спели несколько новых романсов. И с таким мастерством владели они голосами, что мелодия плавно лилась, наполняя собою всю залу. Пир, казалось, происходил средь букетов цветов на узорной парче и продолжался вплоть до первой ночной стражи.
   Первым поднялся дворцовый смотритель евнух Сюэ.
   – Я, во-первых, чрезвычайно признателен за столь радушный прием; во-вторых, за возможность присутствовать на радостном торжестве, где, сам того не замечая, задержался до наступления столь позднего часа, – рассыпался в благодарностях Сюэ. – Мне очень прискорбно, но я должен откланяться.
   – Прошу прошения за такой скромный прием, – говорил, в свою очередь, Симэнь. – Вы осчастливили меня своим блистательным прибытием, осветили мою хижину сиянием роскоши и блеска. Продлите хоть немножко мою радость, посидите еще чуть-чуть, чтобы я мог сполна вкусить удовольствие быть в вашем обществе.
   – Нас глубоко печалит расставанье, но мы больше не в силах вкусить яств и выпить даже чарку, – говорили остальные гости, вставая с мест и низко кланяясь.
   Симэнь попытался удержать гостей, но ему пришлось вместе с шурином У Старшим и У Вторым проводить их до ворот. Во дворе гремела музыка, ярко освещали путь фонари. Процессию гостей окружала свита стражников, которые окликами расчищали путь.
   Да,

 
Сколько удовольствий и забав!
Краток день – он пролетел стремглав.
Фонари высокие горят,
Паланкины вытянулись в ряд.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ЛИ ГУЙЦЗЕ СТАНОВИТСЯ ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРЬЮ У ЮЭНЯН
ИН БОЦЗЮЭ ПОДБИВАЕТ ДРУГУЮ ПЕВИЧКУ НЕ ОТСТАВАТЬ ОТ МОДЫ

   Толстенная сума – вот знатности основа,
   В чины пролезший богатей – совсем не ново.
   В постах высоких создают себе опору,
   Карабкаются вверх – и катятся под гору.
   Никто не хочет со злодеями родниться,
   Но не посмеет с сильными браниться.
   Не лучше ль усмирить порывы страсти?
   Над Небом человек не знает власти.

   Так вот, в тот вечер гости разошлись. Симэнь оставил шуринов У Старшего и У Второго, Ин Боцзюэ и Се Сида. Певцы и актеры пошли закусить.
   – Завтра опять приходите, – наказал им Симэнь. – Уездные правители прибудут, так что оденьтесь как полагается. Награду получите за все сразу.
   – Постараемся, – отвечали актеры. – Оденемся в новые платья чиновного покроя.
   После угощения с вином они отвесили хозяину земной поклон и удалились.
   Через некоторое время появились Ли Гуйцзе и У Иньэр.
   – Уж поздно, батюшка, – сказали они, улыбаясь. – За нами паланкины прибыли. Мы домой собираемся.
   – Дети мои! – обратился к певицам Ин Боцзюэ. – Как вы своенравны! Неужели вы не споете господам шуринам? Домой еще успеете.
   – Хорошо тебе разглагольствовать! – заявила Гуйцзе. – А мы два дня домой не показывались. Мамаша, должно быть, все глаза проглядела.
   – Это с чего же? – удивился Ин Боцзюэ. – Боится, от сливы кусочек откусят, а?^[476]
   – Ладно! – вмешался Симэнь. – Пусть идут. Им и так за день-то досталось. А нам Ли Мин и У Хуэй споют. Вас накормили? – спросил он певиц.
   – Только что, у матушки Старшей, – ответила Гуйцзе.
   Певички отвесили земные поклоны и собрались уходить.
   – Послезавтра сами приходите, – наказывал Симэнь, – да еще двух с собой приводите. Может, Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. У меня будут родные и друзья.
   – Везет вам, потаскушки! – вставил Боцзюэ. – Мало – самих зовут, да и других приглашать поручают. Еще и на посредничестве дают поживиться.
   – К прилипалам ты себя вроде бы не причисляешь, а откуда же тебе все известно?! – изумилась Гуйцзе.
   Певицы со смехом удалились.
   – Скажи, брат, кого ты намерен послезавтра принимать? – спросил Боцзюэ.
   – Почтенного Цяо приглашу, обоих шуринов, Хуа Старшего, свояка Шэня и всех вас, друзей-побратимов. Весело будет!
   – Сколько мы тебе, брат, надоедали! – заметил Боцзюэ. – Мы вдвоем тогда уж пораньше придем. Поможем гостей принимать.
   – Тронут вашей заботой, – ответил Симэнь.
   Появились с инструментами в руках Ли Мин и У Хуэй. Когда они спели несколько куплетов, шурин У Старший и остальные стали собираться домой, но о том вечере говорить больше не будем.
   На другой день Симэнь пригласил всех четверых уездных начальников,^[477] которые еще до этого прислали свои подарки, поздравив Симэня с рождением сына.
   В тот день первым прибыл придворный смотритель евнух Сюэ. Симэнь провел его в крытую галерею, куда был подан чай.
   – Брат Лю прислал подарки? – поинтересовался гость.
   – Да, его превосходительство прислали свои подарки, – отвечал Симэнь.
   Через некоторое время Сюэ попросил показать младенца.
   – Хочу пожелать ему долгоденствия, – сказал он.
   Симэнь не мог отказать и велел Дайаню передать просьбу в дальние покои.
   Вскоре у садовой калитки появилась кормилица с завернутым Гуаньгэ в руках. Дайань взял у нее ребенка.
   – Какой прелестный ребенок! – восклицал восхищенный Сюэ. – Слуги, подите сюда!
   Тотчас же появились двое одетых в темное платье слуг, внесших четырехугольный золоченый ящик. Из него были извлечены две коробки, в которых лежали подарки: кусок лучшего огненно-красного атласа;^[478] четыре серебряных с позолотой монеты с выгравированными знаками: «счастье», «долголетие», «процветание», «благополучие»; ярко разрисованный, крапленый золотом барабанчик с изображением божества долголетия Шоусина и в два ляна весом серебряный амулет, символизирующий восемь драгоценностей.^[479]
   – У меня, бедного дворцового смотрителя, не нашлось ничего иного, – говорил Сюэ. – Пришлось поднести для забавы младенцу вот эти скромные безделки.
   Симэнь с поклоном благодарил Сюэ:
   – Весьма вам признателен, ваше превосходительство! Простите за причиненное беспокойство.
   Гуаньгэ отнесли в дом, но не о том пойдет речь.
   После чаю к гостям был вынесен стол восьми бессмертных,^[480] на котором стояли двенадцать блюд с легкими закусками и свежий рис. Только они немного закусили, в дверях появился слуга и доложил о прибытии почтенных правителей уезда. Симэнь поспешно поправил халат и шапку и вышел их встретить у ворот. Уездный правитель Ли Датянь, его помощник Цянь Сычэн, архивариус Жэнь Тингуй и секретарь Ся Гунцзи вручили свои визитные карточки, а потом, проследовав в залу, обменялись приветствиями с хозяином. На встречу с ними вышел и придворный смотритель Сюэ. Прибывшие предложили ему занять почетное место. Среди гостей находился и ученый Шан. Когда все заняли свои места, подали чай.
   Через некоторое время во дворе ударили в барабаны, полились звуки флейт и раздалось пение. Наполнив почетному гостю кубок, актеры развернули перед ним перечень исполняемых ими сцен. Сюэ выбрал из драмы «Хань Сянцзы вступает в сонм бессмертных».^[481] Стройное исполнение сопровождалось танцами и очень понравилось Сюэ. Он кликнул слуг и наградил актеров двумя связками медяков. Не будем больше говорить о том пире, который продолжался до самого вечера, а расскажем пока о Ли Гуйцзе.
   После назначения Симэнь Цина судебным надзирателем Гуйцзе обдумала со своей мамашей-хозяйкой хитрый план. На другой же день она купила коробку пирожков с фруктовой начинкой, приготовила блюдо потрохов, две жареные утки, два кувшина вина и пару туфелек и велела слуге отнести в дом Симэня, а сама направилась туда же в паланкине с намерением стать приемной дочерью Юэнян.
   Сияя улыбкой, Гуйцзе приблизилась к Юэнян и склонила свой стройный стан сперва перед хозяйкой. После четырех поклонов она отвесила поклоны остальным женам и Симэню.
   – В прошлый раз твоя мамаша поднесла мне дорогие подарки, а теперь ты хлопочешь, – проговорила до глубины души польщенная Юэнян. – Вон сколько всего накупила!
   – Моя матушка говорит, – начала, улыбаясь, Гуйцзе, – батюшка, мол, теперь лицо должностное и не сможет так часто к нам заглядывать, вот у меня и возникло желание служить вам, как ваша приемная дочь. Хотелось бы установить с вами родственные связи и постоянно навещать вас.
   Юэнян всполошилась и предложила Гуйцзе располагаться как дома.
   – Почему же не пришли У Иньэр и остальные певицы? – спросила она.
   – Вчера я с ней видалась, – отвечала Гуйцзе. – Не знаю, почему ее до сих пор нет. Позавчера батюшка наказал мне пригласить Чжэн Айсян и Хань Цзиньчуань. Когда я собиралась сюда, их паланкины стояли у ворот. Должно быть, вот-вот появятся.
   Не успела она договорить, как вошли Иньэр и Айсян, а с ними еще две молоденькие певички в ярко-красных шелковых кофтах и с узелками одежды в руках. Колышащейся походкой, словно ветки цветов, с развевающимися узорными поясами, они подпорхнули к Юэнян и отвесили земные поклоны.
   – А ты хороша, Гуйцзе, – упрекнула непринужденно сидевшую на кане певицу У Иньэр. – Не могла нас обождать.
   – Я подождала-подождала, – оправдывалась Гуйцзе. – Тут матушка меня начала торопить: «Паланкин у ворот ждет, чего сидишь? Сестрицы твои, должно быть, уже отбыли». А вы, оказывается, опоздали.
   – Ничего вы не опоздали, – сказала, улыбаясь, Юэнян. – Присаживайтесь. Сейчас чай подадут. А как зовут эту девицу?
   – Это сестренка Хань Цзиньчуань, – ответила Иньэр. – Ее зовут Юйчуань.
   Сяоюй накрыла стол. На нем появилось восемь чашек и два блюдца со сладостями. Певиц пригласили к столу. Ли Гуйцзе, возгордившись тем, что ее признали приемной дочерью Юэнян, продолжала восседать на хозяйском кане. Она помогала Юйсяо колоть орехи, которые они складывали в коробку. У Иньэр, Чжэн Айсян и Хань Юйчуань расположились за столом внизу. Ли Гуйцзе разошлась пуще прежнего.
   – Попрошу тебя, сестрица Юйсяо, – обратилась она к служанке, – будь добра, налей и мне чаю. – Потом, обернувшись к другим, продолжала: – Сестрица Сяоюй, подай мне воды руки обмыть.
   Сяоюй и в самом деле поднесла ей таз с водой. У Иньэр и остальные глядели на подругу с удивлением, но заговорить не решались.
   – Иньэр, сестрицы, я уже пела, – не унималась Гуйцзе, – взяли бы и вы инструменты да спели что-нибудь для матушки.
   У Юэнян и Ли Цзяоэр сидели напротив. Иньэр ничего не оставалось, как взять лютню, а Чжэн Айсян – цитру. Им подпевала Хань Юйчуань. Запели «Восемь мелодий Ганьчжоу»:

 
Укрыты цветами, среди бирюзы…
 

   Кончился романс, и певицы положили инструменты.
   – Кого сегодня принимает батюшка? – спросила Иньэр хозяйку.
   – Родных и друзей, – сказала Юэнян.
   – А их превосходительства Великие придворные смотрители тоже приглашены? – поинтересовалась Гуйцзе.
   – Его превосходительство дворцовый вельможа^[482] Сюэ здесь, – отвечала хозяйка. – А вот почтенного Лю, как видно, не будет.
   – Почтенный Лю еще ничего, – заметила Гуйцзе, – а Сюэ такой придирчивый! Всю душу вымотает.
   – Ничего не поделаешь, – говорила Юэнян. – На то они и придворные. Можно и потерпеть их капризы.
   – Да, вам хорошо говорить, матушка, – продолжала Гуйцзе. – А нам-то каково сносить все их причуды!