Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   Ся Яньлин,^[677] главный уголовный надзиратель судебно-уголовной управы в Шаньдуне, тысяцкий гарнизона Его Величества телохранителей и карателей, – человек бездарный и ничтожный, алчный и грубый, служебная деятельность которого давно вызывает всеобщее недовольство. Еще в бытность свою правителем Столичного округа Ся Яньлин постоянно злоупотреблял властью и был разоблачен своими же подчиненными. Ныне, будучи надзирателем судебно-уголовной управы Шаньдуна, он бесчинствует, как и прежде. Оказывая нажим на сослуживцев, он устроил в Военное училище своего сына Чэнъэня, экзамены за коего сдавало нанятое постороннее лицо, чем был подорван моральный дух учащихся. Его подручный Ся Шоу занимается вымогательством, а посему вызывает ненависть подчиненных. Ся Яньлин представления не имеет о своих служебных обязанностях. Принимая прибывших в уезд лиц чиновного звания, он подобострастно улыбается и не перестает раскланиваться, отчего приобрел кличку Лакей. Разбирая жалобы, он мнется в нерешительности, не зная, кого наказать, а кого помиловать, за что его и прозвали Истукан.
   Симэнь Цин, младший надзиратель из этой же управы, помощник тысяцкого, – отъявленный бездельник и лоботряс. Этот неуч, не знающий азов, подкупом и кознями пролез к власти, получив военный чин. Он позволяет женам разгуливать по улицам, чем поощряет разврат.^[678] Он берет певичек и пьянствует с ними в городских кабаках, чем позорит звание чиновника. Он взял себе на содержание жену некоего Ханя и предается распутству, беззастенчиво попирая самые основы поведения. Было обнаружено, что Симэнь Цин, получив от Мяо Цина взятку, укрыл этого преступника от ответа.
   Алчность и нерадивость названных лиц давно осуждена общественным мнением. Они подлежат немедленному разжалованию.
   Ваше Величество, смею надеяться, соизволит прислушаться к сему мнению и распорядится, чтобы соответствующее ведомство провело тщательное расследование. Если утверждения верноподанного слуги Вашего Величества окажутся справедливыми, умоляю немедленно удалить с занимаемых постов Ся Яньлина и Симэнь Цина, дабы укрепились устои правления и сияли вечно Высочайшие добродетели».
   Симэнь прочитал доклад и, охваченный страхом, молча поглядел на Ся Лунси.
   – Что ж мы будем теперь делать? – спросил, наконец, Ся Лунси.
   – Когда подходит вода, воздвигают плотину, – отвечал Симэнь, – когда надвигаются войска, им навстречу высылают полководца. Надо действовать – вот самое главное. Придется нам с вами подарки его сиятельству готовить да в столицу посыльных без промедления отправлять.
   Ся Лунси поспешно откланялся, а вернувшись домой, достал двести лянов серебра и пару серебряных кувшинов. Слуге Ся Шоу было велено собираться в путь. Симэнь припас дорогое ожерелье из нефрита и драгоценных камней в золотой оправе и триста лянов серебра. Он направлял в столицу Лайбао. Когда подарки запаковали, Симэнь составил письмо дворецкому Чжаю, и рано утром, наняв коней, слуги отправились в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.
   А теперь расскажем о Гуаньгэ. Испуганный на кладбище, он всю ночь плакал, даже грудь не принимал. Что ему ни давали, его тут же тошнило.
   Пинъэр пошла сказать Юэнян.
   – Ну, а я что говорила! – начала Юэнян. – Раз ребенку и году не вышло, незачем за город брать. Нашему упрямцу хоть кол на голове теши. Знай, твердит: при жертвоприношении предкам, мол, мать с сыном должны присутствовать. Без них, дескать, никак нельзя. Глаза на меня вытаращил, орет. И вот, пожалуйста! Как теперь быть?!
   Пинъэр совсем растерялась. Симэнь, занятый то переговорами с Ся Лунси, то отправкой слуги, был и без того не в духе, а тут еще ребенок занемог. Юэнян решила позвать сперва старуху Лю, а потом детского врача. Беготня и шум не умолкали в доме всю ночь.
   – Испуг ему в нутро самое угодил, – сказала старуха, осматривая Гуаньгэ. – Да по дороге Полководца пяти путей повстречали. Ну, да ничего! Сожжете жертвенных денег, нечисть и отступит. Поправится!
   Она оставила две киноварных пилюли и велела дать с отваром мяты и ситника. Гуаньгэ успокоился и заснул. Его больше не рвало. Только жар не проходил. Пинъэр поспешила дать старухе лян серебра на жертвенные деньги. Немного погодя старая Лю привела своего старика и еще одну знахарку. Они прошли в крытую галерею, где заклинали духов сожжением жертвенных денег и шаманскими плясками.
   Симэнь в пятую ночную стражу отправил Лайбао и Ся Шоу, а сам с Ся Лунси поспешил в Дунпин, чтобы разузнать о судьбе Мяо Цина у правителя Ху Шивэня.
   Узнав от знахарки, что ребенок испуган, Юэнян стала во всем упрекать Жуи.
   – Плохо ты за ребенком смотрела, – говорила Юэнян. – В паланкине, должно быть, перепугался. А то с чего б ему так страдать?!
   – Я его в одеяльце держала, – объясняла Жуи. – Оберегала как могла. Никто его в паланкине не пугал, матушка. Хуатуна спросите. Он за паланкином шел – знает. Ребенок крепко спал у меня на руках всю дорогу. Почти у дома его вдруг зазнобило, а потом расплакался и грудь перестал брать…
   Но оставим пока Гуаньгэ, ради благополучия которого возжигали жертвенные деньги и заклинали духов, а расскажем о Лайбао и Ся Шоу.
   Всю дорогу они гнали лошадей и уже на шестой день были в Восточной столице. В резиденции императорского наставника Цая встретились с дворецким Чжаем и передали подарки.
   – От цензора Цзэна пока ничего не поступало, – сказал Чжай Цянь, прочитав письмо Симэня. – Советую вам пока задержаться в столице. Его превосходительство на днях подали на высочайшее имя доклад с предложением семи реформ. Ждем высочайшего повеления. А насчет цензорского обвинения, как только оно поступит, я поговорю с его превосходительством. Обвинение будет переправлено начальнику военного ведомства Юю, а его мы попросим, чтобы он доклад задержал и государю не подавал, так что ваш хозяин пусть не волнуется. Вне сомненья, все будет в порядке.
   Чжай Цянь распорядился угостить Лайбао и Ся Шоу вином и закусками. На ночь они пошли на постоялый двор.
   Но вот был получен доклад Цай Цзина и высочайший указ. Лайбао попросил привратника, и тот показал ему номер «Столичных ведомостей». Лайбао переписал документ с тем, чтобы по возвращении домой показать Симэнь Цину.
   Вот о каких реформах шла в нем речь:

   «Доклад Цай Цзина, ученого залы Высокого правления^[679] Ведомства чинов, гуна^[680] Луского.
   Представляю Вашему Величеству свои скромные мысли и соображения, коих цель – привлечь к службе наиболее даровитых и сделать аппарат управления более действенным, укрепить финансовое положение Империи и улучшить благосостояние народа, а тем самым возвеличить мудрое правление Вашего Величества.
   1. Отменить экзаменационную систему как условие назначения на служебные посты. Определять на службу непосредственно из училищ тех выпускников, которые успешно завершили обучение.
   Упадок просвещения и разложение нравов, смею считать, происходит оттого, что при выдвижении на службу не попадают подлинные таланты, а посему и некому печься о просвещении. В «Шу-цзине»^[681] сказано: «Небо породило сей народ, и установило над ним правителя его, и послало ему наставника его». При Ханях должности давались выдержавшим экзамены сынам послушным и честным, при Танах учреждались училища. В царствование Вашего Величества будет впервые введен закон о выдвижении на посты учащихся, кои показали себя способными нести службу Государеву. Ведь пристрастие и невежество в столь важном деле как раз и повели к исчезновению в наш век подлинно талантливых личностей. Но в ком же тогда найдут опору свою пастыри народные?!
   Ныне Государь Император и во сне и наяву ищет талантливых, с утра до ночи радеет о правлении. А правление состоит в воспитании мудрых, воспитанию же мудрых как нельзя лучше служат училища. Отныне, как и в древности, на служебные посты будут назначаться те выпускники училищ, кои успешно завершат обучение. Впредь в округах и уездах будут ежегодно устраиваться экзамены для всех желающих поступить в училище. По форме эти экзамены те же, какие будут проводиться и в училищах для назначения на пост. Так же предусматривается испытание по восьми разделам, а именно: сыновнему послушанию, братской дружбе, согласию и миролюбию меж близкими, искренности и состраданию, преданности престолу и кротости. Обладающие перечисленными качествами освобождаются от иных испытаний и зачисляются в Императорские училища.
   2. Упразднить Палату финансовых предложений.
   С восшествием на престол царствующей династии, как хорошо известно, главному прокурору Империи указом предписывалось учредить Палату финансовых предложений, дабы умерить лишние расходы Государя и оберегать народное достояние.
   Ныне, с воцарением Вашего Величества, у нас не дорожат больше удалившимися от дел, не пекутся об ушедших на покой. Вы же, Ваше Величество, являете собою пример бережливости и экономии, живя на свои собственные средства.
   Как встречаются в Поднебесной обычаи, кои надлежит возрождать, так существуют и средства, кои надлежит беречь. Правда, заинтересованное лицо всегда заботится об улучшении нравов, соблюдает заповеди, не пренебрегает заветами предков и не балует потомство, отчего процветает его дело, воцаряются добрые нравы, наступает изобилие и великое спокойствие. Зачем ему тогда какие-то предложения Палаты?! Палату финансовых предложений упразднить!
   3. Изменить порядок выдачи лицензий на перевозку и продажу соли.
   Доходы от выдачи лицензий на перевозку и продажу соли как акциз Империи идут на укрепление границ Отечества. Пока что мы не вернулись к порядкам, какие были заведены нашими предками.
   С опубликованием Высочайшего указа о введении соляной монополии на границах в Юньчжуне, Шаньси и Шэньси были открыты акцизные конторы, где за принятое зерно и фураж выдавались соляные лицензии старого образца. Теперь конторы переводятся на юго-восток в область Хуай и Чжэцзян и вводятся лицензии нового образца. Ставка последних понижается на тридцать процентов. Ставка же старых лицензий повышается на семьдесят процентов.
   Отныне торговцы солью должны будут прибывать в назначенные места соляных промыслов за получением соли в аванс – порядок тот же, что и для торговцев чаем. Затем торговцы являются к акцизным чиновникам, кои соль взвешивают, взимают пошлину и проценты и выдают лицензии с указанием сроков перевозки и продажи. Торговцы, допустившие просрочку, задерживаются, а товары конфискуются. Торгующих без лицензий и сверх лицензий рассматривать как контрабандистов.
   Эта реформа обеспечит неуклонный рост акцизных доходов Империи и предотвратит истощение средств, необходимых для защиты рубежей Отечества.
   4. Постановление об отливке монет.
   Хорошо известно, что деньги и товары служат жизненными артериями страны. Вся их ценность состоит в обращении, а не в накоплении. Когда накапливаются изъятые из обращения сокровища, не может быть никакого обмена между людьми, а следовательно, и акцизного дохода.
   С последних лет царствования династии Цзинь, после введения в обращение тонкой монеты (так называемые «гусиные глазки») и вплоть до воцарения ныне правящего дома металлические монеты сильно измельчали и обесценились. Доходит до того даже, что при отливке к сплаву свинца и железа добавляют олово, а жители пограничных областей сбывают такие монеты инородцам, а это крайне неблагоприятно сказывается на отливке оружия.
   Вся находящаяся ныне в обращении металлическая монета подлежит изъятию. Указом Вашего Императорского Величества должна быть выпущена новая полновесная монета годов правления под девизом Благородного умиротворения и Великого зрелища.^[682] Десять нынешних монет обмениваются на одну новой чеканки. Введение новой монеты предотвратит возрастание цен на товары.
   5. Ввести казенную продажу и закупку хлеба.
   Хорошо известно, что казенная продажа хлеба по умеренным ценам преследует благородную цель помощи нуждающимся.
   В последние годы мы переживаем то наводнения, то засухи. Народ голодает. Указ о помощи нуждающимся выйдет как раз вовремя. Недавно, с Высочайшего одобрения, по предложению советника Ведомства финансов Хань Люя, в округах и уездах Империи открываются общинные амбары по продаже и закупке хлеба. Десятидворки входят в кланы, кланы – в деревни, а деревни – в села. Такие объединения будут поощряться. Дворы каждого села разбиваются на три разряда: высший, средний и низший. Дворы высшего разряда вносят полный оброк, среднего – половинный, а низшего – причитающуюся по раскладке долю оброка.
   Распределение казной определенного количества хлеба в кредит и именуется продажей хлеба по умеренным ценам. Проведение этой выгодной народу меры явится новым проявлением неисчерпаемого человеколюбия со стороны Вашего Императорского Величества.
   Подлинная действенность этой меры станет зримой только при условии самого строгого и ответственного исполнения Указа.
   6. Ввести Высочайшим указом во всех округах и областях налог с освобожденных от воинской повинности.
   Хорошо известно, что с восшествием на престол ныне царствующей династии, пока не были подавлены разбойничьи смуты, не раз издавались указы, которые предписывали всем достигшим совершеннолетия и обязанным нести воинскую повинность являться в Столицу для участия в перевозках провианта, дабы тем самым способствовать укреплению мощи Империи.
   Теперь, когда мы наслаждаемся покоем и народ занят мирным трудом, следует распространить во всех округах и областях Поднебесной указ о налоге с освобожденных от воинской повинности в размере тридцати связок монет в год с каждого лица, и направлять эти средства в Столицу, откуда они пойдут на снабжение пограничных войск.
   Эта мера принесет обоюдную пользу, да и народ, беспечный и вялый, немного встряхнется.
   7. Соорудить лодочные станции для нужд лиц, состоящих на Государственной службе.
   Хорошо известно, что с самого восшествия на престол Вы, Ваше Величество, не увлекаетесь музыкой, не отдаетесь наслаждениям и не окружаете себя угодливыми слугами, готовыми для Вас на все. А пестрый мрамор, так Вами любимый, есть всего лишь дар диких гор, к которому народ совершенно равнодушен.
   Правда, при перевозке его допускаются крайности, которые и приводят к недовольству населения и подрывают мудрое правление Вашего Величества. Ради предотвращения столь досадных крайностей осмеливаюсь снова испросить согласие Вашего Величества на сооружение лодочных станций для нужд лиц, занятых службою Государевой, кои могли бы, заплатив казенными деньгами, нанять в случае надобности предназначенные для таких целей лодки. Тем самым был бы положен конец возмущению населения целых округов и областей.
   Пав ниц, умоляю о Высочайшем решении».
   Высочайшее повеление:
   «Ваши рассуждения содержат глубокое исследование нынешних затруднений и предложения, продиктованные преданностью престолу, чему Мы весьма обрадованы. Быть по сему, о чем уведомить соответствующие инстанции».

   Лайбао переписал документ и стал ждать ответное письмо дворецкого Чжая. Тот наградил слугу пятью лянами серебра на дорожные расходы, и они с Ся Шоу отправились назад в Шаньдун, в Цинхэ.
   Когда они прибыли, Симэнь сидел дома, неспокойно было у него на душе. Каждый день заглядывал к нему Ся Лунси. Все справлялся, нет ли новостей.
   Услыхав о возвращении слуг, Симэнь позвал их к себе и начал расспрашивать. Лайбао доложил ему по порядку.
   – Встретились мы сперва с господином Чжаем, – рассказывал слуга. – Прочитал он ваше письмо. Пусть, говорит, ваш батюшка не волнуется. Ничего тут страшного нет. Срок службы цензора истек, будет новый на его место поставлен. А доклад его, говорит, пока не поступал, а как поступит, его я с его превосходительством поговорю. Доклад будет передан в Военное ведомство, а начальнику Юю от его превосходительства, говорит, письмо будет послано. Чтобы, мол, дело завел, а выше не докладывал. Так что, говорит, какие бы он там обвинения ни возводил, ничего у него не выйдет.
   Симэнь успокоился.
   – А почему цензорский доклад до сих пор не пришел? – спросил он.
   – Мы ведь и днем и ночью лошадей гнали, – объяснил Лайбао. – За пять дней доехали. Ясно, гонцов обогнали. Они нам на обратном пути повстречались. На перекладных, с колокольчиками. На каждой лошади пара фазаньих перьев, а с обеих сторон гонцы со штандартами. Они-то, должно быть, цензорскую почту и везли.
   – Вот опередили доклад, дело уладилось, – молвил Симэнь. – А я-то боялся, что вы опоздаете.
   – Не волнуйтесь, батюшка! – успокаивал хозяина Лайбао. – С этим покончено. А я вам, батюшка, еще хорошие вести привез.
   – Какие же? – поинтересовался Симэнь.
   – А вот какие. Его превосходительство императорский наставник подал недавно доклад о проведении семи реформ. И высочайшее согласие уже получено. По предложению господина Ханя, советника Ведомства финансов, родственника его превосходительства, на границах в Шэньси и еще в двух местностях вводится монопольная торговля солью. В округах и краях, областях и уездах открываются общинные амбары казенной закупки хлеба. Дворы высшего разряда будут сдавать в амбары рис и получать ассигнации, а на них приобретать лицензии на получение и продажу соли. Ставка на ассигнации старого образца повышается на семьдесят процентов, а на новые – снижается на тридцать процентов. А ведь вы с господином Цяо сдали тогда в Гаояне тридцать тысяч цзиней зерна. На эти ассигнации можно будет, стало быть, приобрести лицензию в Ведомстве финансов на продажу тридцати тысяч цзиней соли. А на пост соляного инспектора в области Хуай только что назначен его сиятельство Цай. Он-то уж вам пособит. Большие барыши возьмете.
   – А ты это верно говоришь? – выслушав слугу, спросил Симэнь.
   – Неужели вы мне не верите, батюшка? Я весь доклад переписал из «Столичных ведомостей». Вот он.
   Лайбао достал доклад и протянул Симэню. Окинув взглядом большой доклад, Симэнь кликнул Чэнь Цзинцзи. Тот дочитал до середины и, встретив незнакомые знаки, умолк. Позвали Шутуна. Малый вырос в богатом доме и быстро, без запинки, прочитал документ от начала до конца. Симэнь остался доволен проводимыми реформами. Потом взялся за письмо дворецкого Чжая, из которого явствовало, что подарки переданы по назначению, а лауреат Цай на императорской аудиенции назначен соляным инспектором области Хуай. Симэнь пришел в восторг и отпустил Ся Шоу, чтобы тот поскорее порадовал новостями своего хозяина. Лайбао получил от хозяина в награду пять лянов серебра, два жбана вина и мяса и отправился домой отдыхать, но не о том пойдет речь.
   Да,

 
Высокое дерево бурей, глядишь, и свалило.
Нередко почет, поклонение сводят в могилу.
 

   Тому свидетельством стихи:

 
Цвести суждено, иль увянуть? –
вопросом терзаем судьбу.
Меж тем точный месяц и день –
все расписано нам на роду.
Влечет нас желанье святое,
как дивная слива весной,
Но нету талантов достойных
с пустой и дырявой мошной.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
СИМЭНЬ ЦИН ПРИНИМАЕТ ЦЕНЗОРА СУНА
НА ПРОЩАЛЬНОЙ ТРАПЕЗЕ В МОНАСТЫРЕ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА СИМЭНЬ ВСТРЕЧАЕТ ИНОЗЕМНОГО МОНАХА

   Ты – счастлив – твой век удлиняет душевный покой,
   Рождения, смерти пройдут пред очами твоими,
   Богат или беден – ты взыскан самою судьбой,
   Не ропщешь, имея простое иль знатное имя.
   Беда или радость – не станешь тужить, ликовать,
   Что нам выпадает – даровано Небом, конечно,
   Свой жребий у всех нас… Святым тебя можно назвать
   В тот день, что сумел ты прожить совершенно беспечно.

   Так вот. Прибыл Ся Шоу домой и доложил о поездке. Ся Лунси тотчас же поспешил поблагодарить Симэня.
   – Я вам жизнью обязан, сударь! – говорил он. – Что бы со мной было, сударь, не положись я на ваше влияние и могущество?!
   – Полно, сударь! Успокойтесь! – уговаривал его, улыбаясь, Симэнь. – Вы сами посудите. Что мы с вами такого сделали? Да ничего! Ведь его превосходительству виднее. А этот пусть себе пишет, что в голову взбредет.
   В зале накрыли стол, и хозяин пригласил Ся Лунси отобедать. За разговорами и шутками просидели до самого вечера. Ся Лунси откланялся, а на другой день они, как и раньше, явились в управу, но не о том пойдет речь.
   Расскажем о цензоре Цзэне. Поскольку его доклад не оказал никакого воздействия, он понял, что надзиратели подкупили власти, и его охватило негодование. После обнародования семи реформ Цай Цзина, во многом нелепых и противоречивых, отвечающих интересам господ за счет народа, цензор Цзэн отправился в столицу и на высочайшей аудиенции лично подал доклад, в котором содержались такие мудрые суждения:

   «Деньги обретают ценность лишь в обращении. Выжимать же из народа все соки и накапливать богатства в столице – меры, немыслимые в мирное время. Проведение в стране закупок и продажи хлеба неосуществимо. Нельзя обменивать десять старых монет на одну нового образца, как нельзя многократно менять порядок продажи соли. Эти реформы только истощат силы народные. Кто же тогда будет охранять наше Отечество?»

   Великий гнев охватил Цай Цзина. Представ пред императором Хуэй-цзуном, он назвал цензора Цзэна опасным бунтарем, супротивником дел Государевых и поручил Ведомству чинов провести расследование. Цзэн Сяосюя сняли с цензорского поста и послали в Шэньси править округом Цинчжоу. А цензором в Шэньси служил тогда Сун Пань – шурин академика Цай Ю.^[683] В секретном циркуляре Цай Цзин приказывал Сун Паню возбудить против Цзэна уголовное разбирательство. Слуг его арестовали, вынудили дать ложные показания и состряпали уголовное дело. Цзэн Сяосюй был впоследствии разжалован и сослан на далекий юг. Так отомстил непокорному цензору Цай Цзин, но случилось это потом, и мы, не вдаваясь в подробности, ограничиваемся на сей счет лишь упоминанием.

* * *

   А теперь снова перейдем к Симэнь Цину. Он распорядился, чтобы Хань Даого с Цуй Бэнем, племянником свата Цяо, отправлялись без промедления в Гасян к советнику Хань Люю и зарегистрировали хлебные ассигнации. Лайбао остался дома. Ему было велено приготовить вино и закуски к торжественному приему соляного инспектора Цай Юня,^[684] который со дня на день ожидался в Цинхэ.
   Лайбао как-то разузнал, что на одном судне с соляным инспектором Цаем из столицы едет и цензор Сун, и что они достигли Дунчана. Слуга поспешил сообщить об этом хозяину, и Симэнь тотчас же договорился о встрече высоких гостей с Ся Лунси. Правители округов, областей и уездов вместе с главами судебно-уголовных управлений и управ также готовились к встрече. Все дороги были забиты их экипажами и свитами. Лайбао раньше других очутился в Дунчане, проник на судно и поднес инспектору Цаю подарки. Потом в пятидесяти ли от Цинхэ, в местечке Стодворье, близ Синьхэкоу, на инспекторский корабль пожаловали Симэнь и Ся Лунси, чтобы засвидетельствовать свое почтение и пригласить цензора Суна.
   – Благодарю! – отвечал инспектор Цай. – Мы непременно вместе посетим эту область.
   Правитель Дунпина Ху Шивэнь, а также начальники входящих в область окружных и уездных управ, гражданские и военные, настоятели буддийских и даосских монастырей и геоманты – все направили приезжающим свои визитные карточки и готовились к встрече. Столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин и командующий ополчением Чжан на конях, каждый во главе целого отряда воинов, эскортировали цензора, очищая от зевак путь его следования. Разбежались собаки и куры. Под барабанный бой процессия вошла в Дунпинское областное управление. Начальники отделов, представляясь цензору, вручали ему свои мандаты. Там он остановился на ночлег, а на другой день привратник доложил о прибывшем с визитом соляном инспекторе Цае. Сун Пань отложил дела и, поспешно поправляя шапку, вышел ему навстречу. После положенных приветствий они заняли свои места – один для хозяина, другой гостевое. Подали чай.
   – А вы надолго собираетесь здесь задерживаться, брат? – спросил цензор Сун Пань.