Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   – А если мы выиграем, – вставил Симэнь, – ты пить будешь.
   – Проиграю – буду! Иначе и за человека меня не считайте.
   – Договорились! – послышались голоса. – А теперь ступай зови ее сюда. Тогда будем пить.
   – Договорились! – подтвердил Боцзюэ. – Вот это уговор!
   Боцзюэ бросился встречать певицу. Но в какую сторону он ни бежал, где он ни рыскал, все глаза проглядел, однако Дун Цзяоэр и следа не было видно.
   – Вот проклятая потаскуха! – ругался он. – Ишь, потешается, из себя строит!
   Когда он вернулся, все покатывались со смеху.
   – Полдень проходит, – обступив Боцзюэ, говорили гости, – пей штрафные.
   – Надула меня потаскушка, – ворчал Боцзюэ. – Раз поспорили – ничего не поделаешь, придется пить.
   Симэнь без лишних слов наполнил до краев чару и протянул Боцзюэ.
   – Сам говорил, чтоб тебя за человека не считали, если нарушишь уговор, – сказал Симэнь.
   Боцзюэ взял чару. Вслед за Симэнем протянул кубок Се Сида. Не успел Боцзюэ осушить второй кубок, как к нему подошел У Дяньэнь.
   – Да что вы делаете? – не выдержал Боцзюэ. – Меня ж мутит. Дайте хоть немного закусить.
   Бай Лайцян подал сладкое.
   – Чтоб тебе провалиться! – заругался Боцзюэ. – Мне чего поострее, а он сладкое сует.
   – Да у тебя ж в чарке острое, – засмеялся Бай. – Не торопись, острое с кислым еще впереди.
   – Вот болтун! – ругался Боцзюэ. – Языком доконает.
   Тут Чан Шицзе протянул кубок, но Боцзюэ медлил. Ему хотелось сбежать, однако будучи в окружении Симэня и певиц, он был не в состоянии шевельнуть ногой.
   – Чтоб тебе провалиться, проклятая Дун Цзяоэр! – завопил он. – На какие ж муки обрекла ты старика!
   Гости захохотали.
   Бай Лайцян велел Дайаню подать другой кувшин вина. Тот сунул горлышко в кубок, и снова, булькая, полилось вино.
   – Когда глупые гости хозяина спаивают или потаскуха потешается – это одно, – говорил Боцзюэ, глядя на Дайаня. – Ну, а ты что делаешь?! Ты бы уж весь кувшин в кубок засунул. Нет, дядя Ин теперь тебе сватать не будет. Век бобылем проходишь.
   Хань Цзиньчуань и У Иньэр поднесли Боцзюэ по чарке вина.
   – Приканчивайте! – крикнул Боцзюэ. – Режьте как курицу! На колени встану.
   – Нечего кланяться! – заявила Цзиньчуань. – Пей, раз подносят!
   – Что ж ты перед сестрицей Дун на колени не падал? – спрашивает Иньэр. – Надо было ее как следует попросить.
   – Не смейтесь! – говорил Боцзюэ. – В глотку больше не идет.
   Певицы хотели было насильно влить ему в рот вино, но он взял у них кубки и, поспешно их осушив, стал скорее закусывать.
   – Довели вы меня! – приговаривал он, густо багровея. – Пить полагается не спеша, а вы передышки не дадите.
   Гости не унимались и продолжали наполнять кубки.
   – Брат, еще раз прошу тебя! – встав на колени перед Симэнем, взмолился Боцзюэ. – Сжалься! Прости несчастного! Не губи! Кто вас угощать будет? Свалюсь, тогда весь интерес пропадет.
   – Ладно уж! – смилостивился Симэнь. – Сбавим тебе! По две чарки с брата, и достаточно. А пока дадим ему передышку.
   – Благодарю тебя, милостивый батюшка! – говорил, вставая, Боцзюэ. – Враз от тяжкого бремени избавил.
   – Ладно! Прощаю тебя на сей раз! – заявил Симэнь. – Но помни, как уговаривались. Выходит, человеком в полной мере тебя считать не приходится.
   – Я пьян! – бормотал Боцзюэ. – И куда занесло эту потаскуху!
   – Гм! В гостях солидное лицо, почтенный господин, а хозяин вздумал шутки шутить. Где это видано? – подсмеивалась Иньэр. – И Дун Цзяоэр почему-то не пришла.
   – Она же самая известная среди здешних певиц, – тоже не без издевки отвечал Боцзюэ. – Ее ведь не так-то легко и заполучить.
   – Чем же это она известная? – вставила Цзиньчуань. – Может, тем, что в именитые дома норовит попасть?
   – А ты ей давно завидуешь, знаю, – заметил Боцзюэ.
   Симэнь вспомнил историю, которая приключилась как-то ночью с баричем Цаем, и посмотрел на Цзиньчуань.
   Но не о том пойдет речь.
   Боцзюэ был слишком пьян. А шутки шумных певиц, продолжавших перебрасываться остротами, скоро приелись, и гости заскучали.
   – Хоть бы спели, – обратился Бай Лайцян к Цзиньчуань.
   – Можно спеть! – поддержала Иньэр. – Пусть Цзиньчуань начинает.
   – Я у брата Бая веер выиграл, планки крепкие, – говорил Чан Шицзе. – Можно такт отбивать.
   – А ну, дай попробую! – попросила Цзиньчуань и стала рассматривать веер. – У меня такого нет. Надо бы мне выиграть. Подари, а?
   – Верно, подари! – поддакнул Симэнь.
   Все начали упрашивать Шицзе, и ему, наконец, пришлось уступить веер певице.
   – Неловко мне брать, ведь со мной сестрица Иньэр, – сказала Цзиньчуань. – Ты цвет загадай. Кто отгадает, той и веер поднесешь.
   – Вот верно! – согласился Шицзе.
   Выиграла Иньэр, и Цзиньчуань передала ей веер.
   – Но как же так! – воскликнул Шицзе, и на лице его изобразилось деланное огорчение. – Тогда барышне Хань я поднесу платок, хорошо?
   – Сколько щедрости! – принимая подарок, проговорила Цзиньчуань.
   – Жаль, я не захватил с собой прекрасный сычуаньский веер, – заметил Симэнь. – А то бы тоже мог похвастаться.
   – Тогда б ты меня перещеголял, – сказал Шицзе.
   – Ой, совсем было запамятовал, – вдруг вскочил как бешеный Се Сида. – Хорошо, про веер заговорили.
   Он велел Дайаню наполнить большой кубок и поднес его У Дяньэню.
   – Ты же пари проиграл, пей! – сказал он.
   – Опоздал, брат, опоздал! – отвечал У Дяньэнь. – Ишь, когда спохватился! Тут вон сколько выпили, а ты чарку помнишь.
   Но Се Сида настоял на своем, и У Дяньэню пришлось осушить кубок.
   Цзиньчуань запела арию на мотив «Чайной розы аромат»:

 
Мы безрассудно, встретившись впервые,
Влеченью сердца пылко отдались.
Да не остынут ночи огневые!
О, наше счастье меж цветов, продлись!
Нам щебет птиц шальные чувства дразнит,
Роскошен пир двух любящих сердец!
Жаль, мимолетным был весенний праздник
И счастью нашему пришел конец.
– Да, а ведь говорят, что счастливых Небо бережет…
М нас твоя мамаша разлучила,
От феникса подругу прогнала.
Мне душу извела тоска-кручина,
О днях минувших память тяжела.
– Жестоко с нами поступили…
И слезы льются парными ручьями…
Но верность не осилила печаль.
И ты мечтаешь пьяными ночами
Моё лицо увидеть невзначай.
 

   Запела У Иньэр на мотив «Зелен абрикос»:

 
Ветер и дождь –
это слезы цветам.
Ветер и дождь –
лепестки облетели…
Был ты пригож,
пировал тут и там,
Пьян был, и что ж? –
А виски поседели!
Весело нам –
вьется горный ручей.
Весело нам
любоваться весною…
Не по летам
в холод зимних ночей
Трам-тарарам
я веселый устрою!
Пей и гуляй
день и ночь напролет.
Пей и гуляй,
не казнись днем весенним…
Блещущий май
или сумрачный лед, –
Все это, знай,
красота и спасенье
 

   Когда она кончила петь, вышли Ли Мин и У Хуэй.
   – Да здесь оказывается и певцы! – воскликнул Се Сида. – А ну-ка, покажите свое мастерство!
   Зазвучали аккорды лютни, запела свирель и послышался романс на мотив «Островок прохлады»:

 
За воротами – рыжая пыль,
Не доступен ей светлый ручей,
Где хозяева – утки да рыбы.
Домик этот – отрада очей.
Здесь, под сенью густых тополей,
Голос иволги слышится мне.
Очень редкие люди могли бы
Оценить эту жизнь в тишине.
В горный лес я забраться хочу,
От ушей и от взоров укрыться,
Одиночеством там насладиться,
Светлой памятью прошлого жить.
О грядущем немного грустить
И оплакивать в пятой луне
В пятый день Цюй Юаня из Чу,
Утонувшего в бурной волне.^[805]
 

   Пир близился к концу. Бай Лайцян, заметив на стене барабанчик с узорной отделкой, спрятал его за камень и сорвал ветку цветов, чтобы передавать ее под барабанный бой. Симэнь сразу смекнул, что за игру затевает Бай, и подмигнул Ли Мину с У Хуэем. Те проникли за камень и стали наблюдать через отверстие в нем. Как только цветок переходил к тому, кого они хотели напоить, барабан умолкал.
   – Вот негодники, – ворчал Бай. – Я буду барабанить, и мне не мешайте!
   Бай Лайцяну все же удалось заставить и Симэня выпить не одну чарку. Игра была в самом разгаре, когда к пирующим ворвался Шутун, и, нагнувшись к Симэню, зашептал на ухо:
   – Матушке Шестой плохо! Вас просят скорее домой. Конь у нас с собой.
   Симэнь стал поспешно откланиваться. Остальные гости были тоже порядком пьяны и поднялись за ним вслед.
   – Брат, я ведь не поднес тебе ни чарки! – уговаривал Симэня хозяин. – Нехорошо так! – что это еще за шептанья!
   Боцзюэ продолжал держать Симэня, и тому пришлось объяснять в чем дело. Симэнь простился и помчался верхом на коне. Боцзюэ принялся уговаривать остальных. Вдруг он заметил исчезновение Хань Цзиньчуань и пошел ее разыскивать. Оказалось, она присела по малой нужде у камня. Выпросталась красная полоска, из которой вылетали мириады светлых жемчужин. Боцзюэ притаился рядом за изгородью и пощекотал былинкой устье ее лона. Вспугнутая Цзиньчуань поспешно вскочила и поправила одежду.
   – Чтоб ты сгинул, проклятый! – заругалась она. – Вон чего надумал, непутевый!
   Покрасневшая Цзиньчуань, пересыпая шутки руганью, вышла. Боцзюэ поведал обо всем гостям, и те дружно посмеялись. Симэнь оставил Циньтуна убрать посуду. Слуга перенес все на лодку. Гости отчалили в город и разошлись. Боцзюэ расплатился с лодочниками. Циньтун доставил посуду к Боцзюэ, и тот угостил слугу вином, но не об этом пойдет речь.
   Симэнь спешился у ворот и бегом направился прямо к Пинъэр.
   – Матушка тяжело заболела, – говорила Инчунь. – Посмотрите скорей.
   Симэнь приблизился к постели. Пинъэр стонала от боли в желудке.
   – Я сейчас же велю пригласить врача Жэня, – сказал он страдающей Пинъэр и велел Инчунь позвать Шутуна. – Скажи, чтобы написал визитную карточку и вызвал доктора Жэня.
   Горничная передала Шутуну распоряжение хозяина, и слуга направился к доктору.
   Симэнь подсел на кровать к Пинъэр.
   – Как от тебя вином несет! – сказала Пинъэр.
   – Плохо поел, вот и пахнет, – отвечал Симэнь и, обернувшись к Инчунь, спросил: – Рисового отвару давала?
   – Матушка с утра крошки в рот не брала, – отвечала горничная. – Только супу немножко пропустила. Боль у матушки в груди, в животе и в пояснице.
   Симэнь нахмурился и тяжело вздыхал.
   – А как Гуаньгэ, поправился? – спросил он Жуи.
   – Ночью был жар, плакал он, – отвечала кормилица.
   – Вот беда! – говорил Симэнь. – И сын и мать – оба разболелись. Была бы здорова мать, и за ребенком ходила бы.
   Пинъэр опять застонала.
   – Потерпи! – уговаривал ее Симэнь. – Сейчас доктор пульс проверит, лекарство даст – и все пройдет.
   Инчунь убралась в спальне, протерла стол, воскурила благовония и заварила чай, а потом помогла Жуи уложить ребенка.
   Начали отбивать ночные стражи. С улицы доносился звонкий лай собак. Вернулся Циньтун. А вскоре, освещая фонарем путь, вошел Шутун с доктором Жэнем. Прибывший верхом на коне Жэнь был в четырехугольной шапке и халате с длинными рукавами. Он сел на террасе, а Шутун пошел к хозяину.
   – Доктор ждет на террасе, – доложил слуга.
   – Хорошо! – ответил Симэнь. – Скорее подайте чай!
   Симэнь вышел на террасу. За ним с чаем следовал Дайань.
   – Простите, не знал, что у вас больная, – проговорил Жэнь.
   – Недуг так серьезен, что мы побоялись медлить, – говорил Симэнь. – Извините, пожалуйста, что побеспокоили в такой поздний час.
   – Что вы! – заверил его доктор Жэнь, отвешивая поклон.
   После чашки чаю со жжеными бобами он спросил:
   – А кто у вас недомогает, позвольте узнать?
   – Моя шестая жена, – ответил Симэнь и подал доктору чай, заваренный с соленой вишней. Они обменялись несколькими репликами, и Дайань стал собирать чашки.
   – Ступай узнай, все ли готово, и захвати фонарь, – распорядился Симэнь.
   Дайань зашел в спальню и вернулся с фонарем.
   Симэнь поднялся и, раскланиваясь, пригласил доктора. Вплоть до самой спальни Жэнь останавливался у всех дверей, уступал дорогу хозяину и, раскланиваясь, рассыпался в любезностях.
   В золотом треножнике тлел дорогой аромат, из серебряной курильницы струилось благоуханье орхидей. На нефритовых крючках висел тяжелый парчовый полог.
   И в самом деле,

 
Открылся неземной чертог –
Богатства, роскоши восторг.
 

   Симэнь предложил доктору кресло.
   – Благодарю вас! – говорил Жэнь и, упросив хозяина сесть, сам опустился в кресло.
   Инчунь принесла расшитый тюфячок и положила на него нежную, как нефрит, руку Пинъэр, потом перевязала ее повыше локтя парчовым платком и, загораживая рукавом тонкие пальцы хозяйки, дала доктору Жэню проверить пульс.
   Доктор, внутренне настроившись и сосредоточив дух, приступил к изучению пульса Пинъэр.
   – Она страдает желудочной недостаточностью и слабостью пневмы.^[806] При малокровии меридиан печени.^[807] являет признаки избыточности. В области сердца нечисто. В трех обогревателях^[808] присутствует огонь^[809] Необходимо его опустить и восстановить влажность, – так по-книжному и с резонами объяснил Симэню доктор Жэнь.
   – Совершенно верно, доктор! – воскликнул Симэнь. – Вы увидали именно то, что есть. Моя жена отличается крайней выносливостью.
   – Вот потому-то ее печень и являет признаки избыточности, – говорил Жэнь. – Однако другим это непонятно. Поскольку дерево преодолело землю,^[810] желудочная пневма ослабилась. Во всем организме теряется полнота пневмы и иссякает кровь. Воде не под силу справиться с огнем,^[811] и он поднялся в верхнюю часть тела, вызывая в грудобрюшной преграде ощущения переполненности и боли. Часто болит и живот. Малокровие приводит к ломоте в пояснице, в костях и суставах всего тела, а равно и к потере аппетита, насколько можно судить.
   – Истинная правда! – поддержала Инчунь.
   – Вы настоящий кудесник, доктор! – восхищался Симэнь. – Сколь глубоки ваши суждения! До какой же степени постигли вы тайны пульса! Больная должна быть осчастливлена одним тем, что вы ей открыли, доктор.
   – Что я такое постиг?! – говорил, кланяясь, Жэнь. – Больше догадки.
   – Не скромничайте, прошу вас! – заверил его Симэнь и спросил:
   – Какое лекарство вы прописали бы больной?
   – Для выздоровления необходимо опустить огонь, – говорил доктор. – С опусканием огня грудобрюшная преграда сама собою расправится и обретет освобождение. Кровь пребудет в достатке. Боль в пояснице и ребрах утихнет тоже. Не думайте, будто недуг развился под внешним воздействием, никак нет. Источник болезни – внутренняя недостаточность. А как месячные?
   – Нарушены, – отвечала Инчунь.
   – Как велики перерывы? – спросил Жэнь.
   – После рождения сына, можно сказать, совсем приостановились.
   – Ослабление изначальной пневмы, – говорил доктор, – после родов обыкновенно ведет к расстройству месячных, а как следствие наступает малокровие. Непроходимости нет. Необходимо принимать средство, помогающее восстановлению кровообращения. Постепенно потребуются и пилюли. Обихаживайте жену – и все наладится. Иначе болезнь может укорениться.
   – Как же вы во всем отлично разбираетесь, доктор! – восхищался Симэнь. – Я бы попросил вас прежде составить такое средство, какое утолит все эти боли, а кроме того, конечно, и пилюли.
   – Хорошо! Не волнуйтесь! – заключил Жэнь. – Я пришлю все необходимое тотчас же, как вернусь домой. Коль скоро известно, что недуг от внутренней недостаточности, а боль от избытка огня, стало быть, причина внутри. Ломота в пояснице и костях от малокровия, а не от застоя крови. Лекарства сами собою приведут к выздоровлению. Только не надо суетиться.
   Симэнь беспрестанно благодарил доктора. Не успели они выйти из спальни, как послышался плач Гуаньгэ.
   – Какой прелестный голосок у вашего наследника! – заметил доктор.
   – Тоже вот болезни покою не дают, – отвечал Симэнь. – И матери с ним одна забота.
   Симэнь пошел проводить доктора.
   Между тем Шутун с Циньтуном вели разговор.
   – Прихожу я к этому доктору, – говорил Шутун, – а он давно почивает, оказывается. Стучал я, стучал. Наконец-то ворота открыли. Старик все глаза тер, а на лошадь влез и задремал. Насилу потом слез.
   – Да, тебе досталось, – посочувствовал Циньтун. – А я нагулялся досыта. И напился по горло.
   Тем временем подошел с фонарем Дайань, сопровождавший Симэня и доктора Жэня. Жэнь поравнялся с террасой и продолжал шагать дальше.
   – Присели бы, отдохнули! – предложил Симэнь. – Сейчас чаю подадут, перекусите.
   Доктор покачал головой.
   – Премного вам благодарен, сударь! Не могу! – проговорил он и направился к воротам.
   Симэнь довел его до коня и велел Шутуну проводить до дому с фонарем, а сам поспешно распорядился, чтобы Дайань тотчас же с ляном серебра отправился к Жэню за лекарствами.
   У ворот доктор спешился.
   – Присаживайтесь, друзья, выпейте чайку! – пригласил он слуг.
   Дайань вынул коробку с подношениями и, вручая ее доктору, сказал:
   – Примите, пожалуйста, вознаграждение за лекарство!
   – Мы с вашим господином друзья, – говорил Жэнь. – Я не смею принимать от него никаких даров.
   – Но я прошу вас, примите! – говорил Шутун. – А то нам будет неудобно и лекарство взять. Да и нас заставят приезжать к вам еще раз. Примите, чтобы не беспокоить вас лишний раз.
   – Говорят, даровое гаданье и впрок не идет, – поддержал Дайань.
   Доктор взял, наконец, вознаграждение. Поскольку оно оказалось весьма щедрым, Жэнь сразу же удалился составлять лекарство. Одних пилюль он отсыпал добрых полкувшина. Слуги после чаю получили ответную карточку, и за ними заперли ворота.
   Вернувшись домой, Дайань с Шутуном передали хозяину солидный пакет.
   – Так много! – изумился Симэнь и, вскрыв пакет, в котором лежали пилюли, пошутил: – Да, с деньгами и нечисть заставишь жернова вертеть. Только пообещал – и уж все готово. Хорошо! Прекрасно!
   На пакете значилось: «Отвар для опускания огня и восстановления влажности. Растворить в двух чашках воды. Имбирь не примешивать. Выпарить по восьми фэней. Применять натощак. Осадок повторно выпарить. Запрещается употреблять в пищу пшеничные отруби, лапшу, жирное, жареное и т. п.». Ниже следовала печать «Из лекарственных запасов потомственного врача, господина Жэня» и ярлык с ярко-красной личной печатью и надписью «Пилюли из корневища наперстянки с добавками».^[812]
   Симэнь передал лекарства Инчунь и велел выпарить на первый случай одну дозу. Сам Симэнь наблюдал за всеми приготовлениями и процеживанием состава. Когда Пинъэр поела немного отвару, к ее постели подошла Инчунь.
   – Вот и лекарство готово, матушка, – сказала она.
   Пинъэр повернулась. Она слегка дрожала. Симэнь в одной руке держал лекарство, а другой приподнял Пинъэр голову.
   – Какая горечь! – проговорила она.
   Инчунь подала ей воды прополоскать рот.
   Симэнь после ужина вымыл ноги и лег рядом с Пинъэр. Инчунь вскипятила на всякий случай немного воды и легла, не раздеваясь.
   Симэнь крепко спал. После лекарства заснула и Пинъэр. Вдруг послышался плач Гуаньгэ. Жуи, опасаясь как бы он не разбудил Пинъэр, стала кормить его грудью. Потом все утихло.
   На другой день утром Симэнь стал расспрашивать Пинъэр:
   – Ну как тебе, получше?
   – Представь себе, я хорошо спала, – сказала Пинъэр. – Боль успокоилась. А ведь под вечер так схватило, думала, не выживу.
   – Слава духам Неба и Земли! – говорил Симэнь. – Вот примешь еще чарку, и совсем пройдет.
   Инчунь тем временем выпарила вторую чарку и подала Пинъэр. У Симэня все опасения сразу как рукой сняло.
   Тому подтверждением и стихи:

 
Все хмурилась Си Ши, лицо печаль мрачила,
Но чудо – снадобье красотка получила,
Уверилась она, что от беды уйдет!..
Но только избранных удел счастливый ждет.
 

   Хотите знать, что было потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
СИМЭНЬ ЦИН ВЕЗЕТ ПОДАРКИ В ВОСТОЧНУЮ СТОЛИЦУ
БОГАЧ МЯО ПРИСЫЛАЕТ ИЗ ЯНЧЖОУ ПЕВЦОВ

   Когда виновник торжества –
   наставник государя,
   Возы изысканных плодов
   ему с почтеньем дарят.
   Спускаются к нему на пир
   бессмертные – все восемь.^[813]
   Мы яства из далеких стран
   торжественно подносим.
   Парча узорная блестит.
   Шлют поздравленья – свитки.
   Шелка, посуда, серебро –
   всего, всего в избытке.
   Неумолимый ход светил
   Сихэ замедлит даже,^[814]
   Чтоб дольше длились торжества,
   чтоб растянулись стражи.

   Итак, после изучения пульса врач Жэнь вернулся в залу.
   – Что вы скажете о недуге, доктор? – спросил его Симэнь. – Опасное заболевание?
   – Недуг госпожи вызван небрежным отношением к восстановлению здоровья после родов, – объяснил Жэнь. – До сих пор продолжаются послеродовые кровотечения, а от этого бледность лица, отсутствие аппетита и быстрая утомляемость. По моему скромному мнению крайне необходимо тщательно остерегаться и беречь себя. Женщине после родов, как и младенцу после оспы, обычно трудно бывает восстановить здоровье. Малейшей неосторожности оказывается достаточно, чтобы укоренились семена болезни. У вашей почтенной супруги пульс слабый и ненаполненный. При пальпировании обнаруживается опасный симптом разбросанного пульса.^[815] Отсюда и общее недомогание, мешающее восстановлению сил. Недуг вызван обилием огня. В печени и внутренних полых органах испытывается недостаточность земли и избыточность дерева. По телу беспорядочно обращается пустая кровь. Надо сейчас же начать лечение, иначе будет поздно.