Ланьлинский насмешник. Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

   Пошлешь привет, и гусь на край земли
   Перелетит с ним за три тыщи ли.
   Тоски моей не в силах превозмочь,
   Весь день я одинока и всю ночь.
   То в океанский я гляжу простор,
   То к небу обращаю скорбный взор:
   Кто на меня вниманье обратит,
   Кто миг желанной встречи возвестит?

   Так вот. На другой день утром Симэнь с надзирателем Ся отбыли за город встретить нового цензора. Потом Симэнь заехал в свое поместье, где наградил за усердие мастеров, и вернулся домой уже под вечер.
   – Из Дунчана в столицу гонец промчался, – объявил Пинъань, как только Симэнь переступил порог. – Письмо по дороге завез. Передай, говорит, батюшке от его сиятельства дворецкого Чжая. Я его матушке Старшей отнес. Гонец завтра после обеда за ответом заедет.
   Симэнь пошел к Юэнян, взял письмо, распечатал его и стал читать:

   «От ученика Чжай Цяня из столицы
   с нижайшим поклоном передать
   ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСПОДИНУ СИМЭНЮ
   Давно вижу в Вас ученого высокого, коего уподоблю Великой горе или Северному Ковшу. Увы, не довелось пока лицезреть воочию Ваш достославный образ. Не раз я, недостойный, пользовался Вашей щедростью безмерной. Слов не нахожу, какие могли бы выразить мою глубокую признательность, а равно и угрызения совести.
   Удостоенный Ваших мудрых наставлений, я навек запечатлел их в своем сердце и, имея честь состоять в приближенных его превосходительства, стараюсь в меру сил своих оказывать Вам всяческую поддержку. Смею надеяться, что просьба, которой я дерзнул нарушить Ваш покой, уже исполнена, а посему, пользуясь счастливым случаем, направляю Вам это скромное послание с десятью лянами в знак моей искренней благодарности. А пока, в предчувствии дальнейших обстоятельств, с нетерпением ожидаю благостную весть, коей буду тронут до самой глубины души.
   Сообщаю, что новый лауреат империи, Цай Ицюань, пользующийся высоким покровительством его превосходительства, получил Высочайшее дозволение посетить родные края для свидания с родителями и держит путь через Ваш славный уезд. Надеюсь, Вы не откажете ему в приеме, а он не забудет Вашего гостеприимства. Молюсь о Вашем благополучии.
   Составлено первого дня по установлении осени^[525]».

   Прочитал Симэнь письмо и начал тяжело вздыхать.
   – Надо сейчас же за свахой сбегать, – сказал он, наконец. – И как же я это забыл, а? Прямо из головы вон.
   – А в чем дело? – поинтересовалась Юэнян.
   – Да как же! Чжай Цянь, дворецкий его превосходительства государева наставника Цая, когда еще писал, что нет у него сына, просил барышню подыскать, все равно какую: богатую или бедную. За подарками, говорит, не постою, только была бы собой хороша да подарила сына и наследника. Все затраты на подарки и приданое, которые придется понести, он обещал оплатить сполна. Это ведь он поддержал меня перед его превосходительством, оттого я и занял пост. Все время в суете – то одно, то другое, совсем запамятовал. И ведь Лайбао каждый день в лавку заходит, а напомнить не мог. И вот человек издали гонца посылает узнать, как с его просьбой, десять лянов серебра отваливает. Завтра гонец за ответом пожалует, а что я ему скажу? Ведь Чжай тогда из себя выйдет. Позови сваху и накажи поторапливаться. Какую ни найдет, только б собой была хороша. Можно лет шестнадцати, сойдет и восемнадцати. Сколько б ни стоила, я заплачу. Постой, постой! А не выдать ли нам Сючунь, горничную Пинъэр? Она и собой недурна…
   – У тебя что? Горит что ли? – упрекала его Юэнян. – О чем ты целые месяцы думал? Тебя просят девицу посватать, денег не жалеют, а ты эту девку? Сам с ней жил, а потом другим сбыть хочешь? Ты ему окажешь услугу, и он для тебя постарается. Когда на охоту ехать, тогда и собак кормить? Нет уж, в бурю никакие весла не помогут. И купить девицу не так-то просто. Думаешь, взял серебро да на рынок ступай – бери, что пожелаешь? Нет, и в теремах разные девушки обитают. Надо сваху пригласить, пусть не спеша приглядит да разузнает. А то больно уж легко у тебя выходит!
   – Ведь завтра ответ давать, – продолжал Симэнь. – Что я ему скажу?
   – Ты в управе дела, небось, и поважнее решаешь, а тут растерялся. Гонцу побольше на дорогу дай, не скупись, а в письме скажи: девицу, мол, нашли, осталось платье с приданым приготовить, мол, как только будет готово, сразу и отправим ее к вам. А сам тем временем и подыщешь. Так ты и человека не обидишь, и дело сделаешь по-настоящему. Ведь он на тебя полагается.
   – Ты права! – сказал, улыбаясь, Симэнь и велел позвать Чэнь Цзинцзи.
   Вечером они заготовили ответное письмо, а на другой день к прибывшему гонцу вышел сам Симэнь, чтобы разузнать подробности.
   – Когда же прибывает корабль с лауреатом Цаем? – спросил он. – Надо будет подготовиться к приему.
   – Когда я покидал столицу, – отвечал гонец, – лауреат Цай начал собираться в путь. Батюшка Чжай опасается, что господин Цай, возможно, окажется, без денег и просил вас, сударь, не отказать ему в поддержке. А все расходы батюшка Чжай обещает возместить, как только вы ему напишете.
   – Передавай мой нижайший поклон батюшке Чжаю, – наказал Симэнь, – и пусть не беспокоится. Господин Цай будет обеспечен всем, что необходимо.
   Симэнь велел Чэнь Цзинцзи проводить гонца во флигель и угостить вином и закусками, а перед отбытием вручил письмо и пять лянов на дорожные расходы.
   Довольный гонец отвесил поклон и пустился в дальний путь.
   Да,

 
Торопится тигром крылатым взлететь,
Готов истрепать ярко-красную плеть.
 

   Надобно сказать, дорогой читатель, что лучшим на императорском экзамене был признан Ань Чэнь, но, по заявлению цензоров, он был братом Ань Дуня, первого министра при прежнем императоре, а посему, как представитель оппозиции, не мог стать во главе ученых Империи. Императору Хуэй-цзуну ничего не оставалось, как поставить первым Цай Юня, который и был объявлен лауреатом империи, то бишь награжден титулом Первейшего. Цай Юнь нашел вскоре покровителя в лице Цай Цзина, стал его приемным сыном, получил назначение на пост главы императорской библиотеки и испросил отпуск для поездки к родителям.
   Между тем Юэнян рапорядилась позвать мамашу Фэн, тетушку Сюэ и других свах и наказала им подыскать красивую девушку и подробно доложить, если таковая встретится, но не о том пойдет речь.
   Однажды Симэнь послал Лайбао в Синьхэкоу разузнать о прибытии корабля с лауреатом Цаем. Надобно сказать, что вместе с Цаем ехал и академик Ань Чэнь. Академик Ань по недостатку средств как ни старался, не смог вторично жениться,^[526] и в конце концов тоже пустился в путь на родину в надежде там найти себе подходящую пару. Так оба оказались на одном корабле и вместе прибыли в Синьхэкоу, где их и встретил Лайбао. Он вручил им визитную карточку Симэня, а также принес вина, лапши, кур, гусей, соусов и прочих яств.
   Лауреат Цай был предупрежден Чжай Цянем еще в столице. Чжай рассказал ему о тысяцком Симэне из Цинхэ, выдвинутом его превосходительством на пост помощника судебного надзирателя, богатее и известном хлебосоле.
   – Побывай у него, – советовал Чжай. – Примет на широкую ногу.
   Цай крепко помнил его совет и сильно обрадовался, когда увидел слугу Симэня с такими щедрыми подарками.
   На другой день они прибыли в Цинхэ и направились прямо к Симэню.
   Симэнь загодя нанял поваров, а Шутуна отправил за город на мельницы позвать сучжоуских актеров, которых он видел как-то на приеме у правителя Ли.
   Лауреат Цай поднес Симэню шелковый платок, книги и пару расшитых туфель, академик Ань – платок, книги, четыре пакета свежего чаю и четыре ханчжоуских веера. Они прибыли в парадных халатах и черных чиновничьих шапках, подали визитные карточки и прошли в ворота. У входа в залу их встретил облаченный в праздничный халат Симэнь. Они обменялись взаимными поклонами и приветствиями, юные слуги вручили Симэню подарки. Гости и хозяин заняли соответствующие места.
   – Милостивый государь, – приподняв руку, с поклоном обратился к хозяину лауреат Цай, – мне довелось слышать о вас много лестного от моего столичного друга Чжай Юньфэна. От него я узнал, что вы имеете честь принадлежать к одному из наиболее именитых и могущественных родов в Цинхэ. Давно лелеял мечту повидаться с вами и завязать знакомство. И вот, наконец, я так счастлив возможности лично засвидетельствовать вам свое самое глубокое почтение.
   – О, я тронут вашей любезностью, сударь! – отвечал Симэнь. – Юньфэн уведомил меня в послании о вашем высоком визите, господа, и долг обязывал выехать вам навстречу, но, увы, я связан службой… Покорнейше прошу меня простить великодушно! Позвольте, господа, узнать, из каких дивных уделов вы родом и ваши почтенные прозвания.
   – Ваш ученик Цай Юнь, – представился лауреат Цай, – родом из Куанлу в Чучжоу. Мое скромное прозвание Ицюань – Единый источник. Мне выпало счастье стать Первейшим в Империи, получить пост главы Императорской библиотеки. А в настоящее время я получил высочайшее дозволение навестить родителей. Тут-то почтенный Юньфэн и поведал мне о вас, как человеке исключительно добродетельном. Сожалею, что не доводилось с вами встречаться до сих пор.
   – Ваш ученик родом из Цяньтана в Чжэцзяне, – заговорил академик Ань. – Мое скромное прозвание Фэншань – Фениксова гора. Произведен в инспекторы Палаты работ, а в настоящее время тоже получил дозволение посетить родные края и жениться. Позвольте узнать, сударь, ваше почтенное прозвание.
   – Какое может быть прозвание у скромного военного, коим является ваш покорный слуга?! – церемонно отвечал Симэнь.
   Но гости не унимались и продолжали расспросы.
   – Мое скромное прозвание Сыцюань – Четыре источника, – сказал, наконец, Симэнь. – Благодаря покровительству его превосходительства Цая, при содействии Юньфэна я приобрел чин тысяцкого и зачислен в гарнизон телохранителей и карателей его величества. Не по заслугам имею честь занимать пост помощника судебного надзирателя.
   – Не скромничайте, сударь, – возразил лауреат Цай. – Вы исполняете почетный долг. Давно гремит ваше доброе имя.
   После того как они обменялись любезностями, Симэнь пригласил гостей в крытую галерею сада и предложил снять парадные халаты.
   – Благодарю, нам надо торопиться домой, – стал отказываться лауреат. – Пора, корабль ждет. Правда, сразу расстаться, едва лишь узрев вас, невозможно. Но как же быть, что делать?
   – Не покидайте тотчас мое убогое жилище, прошу вас, господа! – уговаривал гостей Симэнь. – Пусть хоть еще немного поразвеваются над ним знамена литературных талантов. Задержитесь ненадолго разделить со мною скромную трапезу, чтобы могли вы убедиться в моем почтительном восхищении истинными талантами.
   – Коль скоро нам оказана такая честь, исполняем ваш приказ, – сказал господин Цай.
   Гости сняли парадные халаты и сели. Опять подали чай. Цай Юнь окинул взглядом необозримый сад Симэня. Пред ним красовались тенистые пруды, утопающие в цветах и зелени беседки и терема.
   – Дивный уголок! – завороженный прелестным видом, громко выразил он свое восхищение. – Ваш сад прекраснее садов Пэнлая!
   Принесли шашечный стол, и завязалась игра.
   – Я ведь пригласил актеров, – сказал Симэнь.
   – А где они? – поинтересовался Ань Чэнь. – Нельзя ли позвать?
   Вскоре появились четверо певцов и склонились в земном поклоне.
   – Кто же из вас играет героев и героинь? – спросил Цай Юнь. – Как вас зовут?
   – Ваш покорный слуга играет главных героев, – сказал вышедший вперед актер. – Меня зовут Гоу Цзысяо. Этот – главных героинь, его зовут Чжоу Шунь. Тот, Юань Янь, выступает в ролях вторых героинь, а Ху Цао – второстепенных героев.
   – А родом вы откуда? – спросил Ань Чэнь.
   – Из Сучжоу, – ответил за всех Гоу Цзысяо.
   – Ну, идите оденьтесь и спойте нам, – попросил Ань.
   Актеры ушли, и Симэнь распорядился, чтоб им дали платья и шпильки. Шутуну тоже было велено нарядиться барышней. Появились три барышни и двое юношей. Они разыграли сцены из драмы «Мешочек с благовониями».^[527]
   В зале накрыли два стола. На почетных местах восседали лауреат Цай и академик Ань. Пониже место хозяина занял Симэнь. Пока они пировали, актеры исполнили действие драмы.
   – А этот актер откуда? – поинтересовался Ань Чэнь, заметив наряженного барышней Шутуна.
   – Это мой слуга Шутун, – отвечал Симэнь.
   Ань Чэнь позвал Шутуна и поднес ему чарку.
   – Первый раз вижу такого красавца! – воскликнул академик.
   Лауреат подозвал остальных актеров и угостил их вином.
   – А напев «Представленный государю» знаете? – спросил он. – Вот этот: «Меж цветов, под ивой, у стрехи…»?
   Гоу Цзысяо согласился исполнить и, хлопнув в ладоши, начал:

 
Меж цветов под ивой у стрехи –
Девичьих волос пьянят шелка,
А в межгорье в полостях реки –
Лишь восточный ветер и тоска.
Конь разрежет воздух пополам,
Позабыв о стойбище родном.
Ряска спит, покорная волнам,
Кулики – в камыш, лещи – на дно.
Затуманила забвения роса
Дом и мать, и ивы волоса…
 

   Хором запели:

 
Вон Лоян – за дальнею горой!^[528]
Там дворец Небесно Золотой!
 

   Певцы умолкли, пирующие осушили чарки, и снова полилась песня:

 
Десять лет над книгами корпел
Изучал обряды, этикет,
Хладнокровный ум напрячь хотел –
Чтоб с почетом выйти в высший свет,
Собралось пятьсот героев в срок —
Всей страны блистательная гроздь,
Чтоб пером оспаривать порог
Богоизбранности, высший пост.
Пращуров напутствия прошу
В ревностных мечтах – столицы шум!
Хором подхватили припев.
Вон Лоян – за дальнею горой!
Там дворец Небесно Золотой!
 

   – А из «Записок о нефритовом браслете» помнишь? – спросил Гоу Цзысяо академик Ань. – Вот это: «Милостей щедрых сполна я вкусил…».
   – Помню. Это на мотив вступления к «Подведенным бровям», – ответил Гоу Цзысяо и запел:

 
Милостей щедрых сполна я вкусил,
Милых родителей вновь навестил.
Рады они, и для жизни спокойной
Я награжден был невестой достойной.
Вот предвкушаю я сладостный миг,
Страсти живительной чистый родник.
Фениксов пара, – порхаем беспечно –
Светлое чудо любви бесконечно.
 

   Хором подхватили:

 
Рок наградил за былые труды,
Праведной жизни поспели плоды.
 

   Шутун наполнил чарки, хлопнул в ладоши и запел:

 
Девушкой нежной ждала я свой час,
Девичьей воли невольно стыдясь,
Мать и отец меня холили нежно,
Я от души им служила прилежно.
Их не забудут заботы детей
До истеченья отмеренных дней.
Вышла я замуж, и нрав мой послушный
Мужу во славу, надеюсь, послужит.
 

   Пение Шутуна привело академика Аня в полный восторг. Будучи жителем Ханчжоу, он, следует сказать, питал к мальчикам особое расположение, а потому привлек Шутуна за руку поближе к себе и выпил вино прямо из его уст.
   Вскоре гости и хозяин были навеселе, и Симэнь, сопроводив ученых в прогулке по саду, завернул на крытую галерею, где их ждали шашки. Хозяин распорядился накрыть два стола. Появились самые разнообразные яства, изысканные фрукты и плоды.
   – Мы у вас в гостях впервые, – говорил Цай Юнь, – и неудобно было бы вам надоедать сверх меры в столь поздний час. Так что разрешите откланяться.
   – Но как же можно! – запротестовал Симэнь. – Вы собираетесь на корабль, господа?
   – Думаем остановиться за городом в буддийском монастыре Вечного блаженства, – ответил Цай.
   – Так поздно за город? – удивился Симэнь. – Нет, к взаимному удовольствию, оставьте лучше при себе двоих слуг, а остальные пусть зайдут за вами завтра.
   – Глубоко тронуты вашим гостеприимством, сударь, – отвечал лауреат Цай, – но мы опасаемся, как бы не причинить вам излишние хлопоты.
   Гости велели слугам пойти на ночлег в монастырь, а на другой день с утра привести коней. Слуги ушли, но не о том пойдет речь.
   Пока на крытой галерее играли в шашки, актеры исполнили два действия. Было поздно, и Симэнь, наградив актеров, отпустил их домой. Теперь с гостями остался один Шутун.
   Настало время зажигать фонари, и гости вышли переодеться. Лауреат Цай отозвал Симэня в сторону и сказал:
   – Ваш ученик порядком поиздержался в этой поездке к родителям…
   – Какой может быть разговор, мой учитель! – перебил его Симэнь. – Прошу вас не волноваться на этот счет. Слово Юньфэна для меня закон.
   Хозяин повел гостей полюбоваться еще одним уголком сада. Они обогнули стену и очутились в уединенном гроте Весны, откуда проследовали в Снежную пещеру. Там ярко горели светильники. На маленьком столике их ожидали сладости, закуски и вино. Стояли кушетки и кресла, рядом с которыми лежали книги и музыкальные инструменты. Они снова выпили по чарке, а Шутун услаждал их пением.
   – «Заалели персики Пэнлая» знаешь? – спросил, обращаясь к Шутуну, лауреат Цай.
   – На мотив «Луна над узорным павильоном»? – спросил слуга. – Да, помню.
   – Тогда спой, пожалуйста, – попросил Цай.
   Шутун наполнил чарки, настроился на южный напев и, хлопнув в ладоши, начал:

 
Персики бессмертия
на острове-горе
Солнцами, поверьте мне,
алеют на заре.
Царственными ивами
тенисты небеса,
Посвистами иволги
любимых голоса.
Блеском неожиданным
гора Пэнлай горит,
Пищей небожителей
мифический нефрит.
Девица бессмертная
на лотосах ступней,
Подарить ей зеркало
и отразиться с ней.
 

   Хором:

 
Кабы жизнь не ведала предела,
На Пэнлай душа бы улетела –
Средь восьми балагуров беспечных
Стать девятым – весёлым и вечным.
 

   Почтенный Ань был в неописуемом восторге от Шутуна.
   – Прелестный юноша! – воскликнул он, обернувшись к Симэню, и залпом осушил свой кубок.
   Шутун, одетый в голубую кофту и красную юбку, подпоясанный позолоченным поясом, высоко поднял яшмовую чарку, поднес ее гостю и снова запел:

 
Матери заботами
судьба моя росла,
Стали благородными
и мысли, дела.
Пору твоей осени
почтительно люблю
Долголетьем сосен я
тебя благословлю.
Просыпайся с веснами,
как стройный кипарис,
С зимними морозами
не оброняя лист.
И рассвету радуясь,
пусть светятся глаза,
Сумерками, крадучись,
влечёт твоя звезда.
 

   Хором:

 
Кабы жизнь не ведала предела,
На Пэнлай душа бы улетела –
Чтобы девице юной, беспечной
Стать сестрицей веселой и вечной.
 

   К самой ночи кончился пир, и все разошлись на ночлег. Симэнь велел приготовить гостям постели с пологами и парчовыми одеялами в гроте Весны и в Зимородковом павильоне. С ними он оставил слуг Шутуна и Дайаня, а сам удалился в задние покои.
   На другой день утром к воротам прибыли слуги почтенных лауреата и академика с лошадями. Симэнь ждал гостей в зале, где был накрыт стол.
   После того как покормили слуг, хозяин распорядился принести коробки.
   Лауреату Цаю он преподнес кусок золотой парчи, два куска тафты, пять сотен благовонных палочек и сто лянов серебром. Академику Аню вручили кусок цветного атласа, кусок тафты, три сотни благовонных палочек и тридцать лянов серебром. Лауреат долго отказывался от таких щедрых подношений.
   – Было бы вполне достаточно и десятка лянов, – говорил он. – Почему так много? Сердечно благодарен вам, сударь, за вашу щедрость!
   – Брат Цай – другое дело, но я не посмею принять, – заявил Ань Чэнь.
   – Что вы, – говорил, улыбаясь, Симэнь. – Это же всего-навсего скромные знаки моего уважения, не больше. Желаю вам, учитель, благополучно прибыть в родные края и жениться. А то, что я вам поднес, быть может, сгодится на чаевые.
   Оба гостя вышли из-за стола.
   – Подобную щедрость и такое гостеприимство мы не забудем никогда, – повторяли они, благодаря Симэня, и велели слугам убрать подношения.
   На прощанье лауреат Цай сказал Симэню:
   – Мы покидаем вас. Судьба нас разлучает, но мы будем помнить ваши наставленья, а настанет день вашего возвращения в столицу, мы вас отблагодарим, если только нам будет сопутствовать сколь-нибудь заметное преуспеяние.
   – Я буду счастлив вас снова посетить, – сказал господин Ань.
   – Не обессудьте, если в моей убогой хижине вам не оказали достойного приема, – говорил Симэнь. – Покорнейше прошу простить великодушно мои оплошности… Еще раз прошу меня простить.
   Он проводил гостей до ворот и дождался, пока те не исчезли из виду.
   Да,

 
Они домой держали путь, в парчу облачены,
Зовут мужчинами лишь тех, кто славою сильны.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
СТАРАЯ ФЭН СВАТАЕТ ДОЧЬ ХАНЬ ДАОГО
СИМЭНЬ ЦИН СТАНОВИТСЯ ПОСТОЯННЫМ ГОСТЕМ ВАН ШЕСТОЙ

   Медлительны лодки… Когда ж они тронутся в путь!
   Хмельной возвращаюсь – вино отуманило взоры.
   На море глядел я – тоска разрывала мне грудь,
   Теперь утомляют меня бесконечные горы.
   А лодочный путник гребца погоняет, спешит:
   «Взволнован, растроган, смотрю на закат одиноко.
   Как долго средь волн бесконечных мне плыть предстоит?
   Печалюсь… Куда мне деваться от грусти глубокой?»

   Так вот, проводил Симэнь лауреата Цая и академика Аня, а сам, надев на глаза пылезащитную маску, выехал верхом в сопровождении слуг, которые криками разгоняли с дороги зевак. Заметив старую Фэн, Симэнь велел слуге подозвать ее.
   – Батюшка спрашивает, как насчет девицы, – обратился к старухе слуга. – Почему до сих пор не показываешься?
   Фэн поспешила к Симэню.
   – Переглядела я, сударь, несколько девиц, – начала старуха, – да только все они либо дочери мясников, либо уличных торговцев-разносчиков. С чем же я к вам пойду-то, сударь? Но тут Небо ниспослало и мне удачу: вспомнила одну девицу. Всем хороша, родилась в год лошади, к новому году ей исполнилось всего пятнадцать лет. Не очутись я у нее перед домом, не позови меня ее матушка чайку отпить, мне б она и в голову не пришла. Ей вот только что сделали прическу. Стройная, как кисточка, а какие ножки! А попудрится да нарумянится! А ротик! Словом, чаровница – глаз не оторвешь. Матушка говорит, она родилась в пятый день пятой луны, зовут ее Айцзе – Любимица.^[529] Она не одной мне приглянулась, и вам, сударь, как увидите, по душе придется. Не знаю, что вы скажете?
   – Вот сумасшедшая старуха! – заругался Симэнь. – Что я – себе ее беру, что ли? Зачем она мне?! У меня и без нее вон их сколько! Пойми, меня господин Чжай из столицы просил, а он – дворецкий самого императорского наставника его превосходительства Цая. Ему вторая жена нужна, для продолжения рода. Найдешь подходящую – и тебя не обидит. А ты о ком говоришь-то? Принеси о ней сведения, посмотрим.
   – Да вот о ком, сударь, – начала Фэн. – Не за тысячу верст живет, а рядышком – за каменной стенкой от вас. О дочери вашего приказчика Ханя речь веду. Если пожелаете, сударь, я с ее родителями поговорю, а там и о смотринах условимся. Так что не волнуйтесь, сударь.
   – Ладно, ступай, – наказал ей Симэнь. – Если отец даст согласие, принеси о ней сведения.^[530] Дома поговорим.
   Фэн пообещала, на том они и расстались.
   Дня через два Симэнь сидел в зале, когда появилась старая Фэн и протянула хозяину бумагу. «Девица из рода Хань, на пятнадцатом году жизни, рождения пятого дня в пятой луне», – прочитал Симэнь.
   – Ваше мнение, сударь, я передала родителю, – заговорила старуха. – Если, говорит, батюшка окажет нам такую честь, то большего счастья дочке и желать не придется. Только, говорит, мы бедны, нет у нас приданого…
   – Скажи ему, – прервал ее Симэнь, – нитки с него не потребуется. Наряды, украшения, коробки и сундуки с приданым, – сам всем обеспечу и сверх того двадцать лянов дам. Пусть только сошьют туфельки,^[531] да отцу к назначенному сроку придется самому дочку в столицу проводить. Ее ведь не в простые наложницы берут. Дворецкий Чжай сына от нее ожидает. Подарит сына или, на худой конец, дочь – богатыми да знатными сделает, живи не тужи.