Пэн-цзу стал старожилом знатным.[663]
Кто был беднее, чем Фань Дань?[664]
Ши Чуна был ли кто богаче?
И так для каждого судьба
Свои пределы обозначит.
 
   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
ВАН ШЕСТАЯ НАЖИВАЕТСЯ НА ПОСРЕДНИЧЕСТВЕ
СИМЭНЬ ЦИН, ПОЛУЧИВ ВЗЯТКУ, НАРУШАЕТ ПРАВОСУДИЕ

   Над рекой свирепствует ветер,
   поднимает бурные волны.
   Путник к берегу челн причалит
   и в тоске ожиданья дремлет…
   Барабан верховного будит,
   что на станции спит почтовой.
   Крик гусей печальный он слышит,
   раздающийся под облаками…
   А тому, кто в лодке, – лишь снится
   озерко, зеленая травка.
   Челн вечерним поднят приливом,
   он стихии водной покорен.
   Рассуди, кто путнику станет
   на воде попутчиком, другом?
   Одинокая в темном небе
   неподвижно луна застыла.

   В этих стихах говорится о том, что к северу от пограничных застав в обычае верховая езда, а на юг от Янцзы не обойтись без парусов иль весел. Поэтому правдоподобно, когда южанин садится в лодку, а северянин вскакивает на коня.
   Так вот. Жил-был в Гуанлине, южном городе в области Янчжоу,[665] именитый горожанин Мяо. Звали его Мяо Тяньсю, был он знатоком древней поэзии и этикета. Богатствами владел несметными. Ему стукнуло сорок, а наследника у него все не было. Росла единственная дочка, и та пока непросватанная. Страдавшая застарелым недугом жена его, урожденная Ли, не поднималась с постели, и все хозяйство вела наложница, которую звали Дяо Седьмая. Надобно сказать, что в Янчжоу тогда была огромная пристань, славившаяся певичками и ночными искусницами. Вот там-то Тяньсю и купил себе за триста лянов Дяо Седьмую, ввел в дом побочной женой и любил безмерно.
   Однажды к воротам его дома подошел старый буддийский монах и стал просить подаяния. По его словам, в расположенном в Восточной столице монастыре Воздаяния за милость, где он подвизается, не хватает одного бронзового с позолотой изваяния архата,[666] потому он и пустился в дальнее странствие в надежде, что добрые люди не откажут в пожертвовании.
   Тяньсю не поскупился и выложил целых пятьдесят лянов серебром.
   – Этого слишком много, – говорил монах. – На изготовление статуи хватит и половины.
   – Примите мой скромный дар, отец наставник, – сказал монаху богач. – А что останется, пусть пойдет на молебен и жертвы.
   Монах поклоном поблагодарил добродетеля, а перед уходом сказал:
   – Под левым глазом у вас, милостивый государь, виднеется белая черта – знак смерти. Напасть великая грозит вам еще до истечения нынешнего года. Вы были так щедры, сударь, а посему я обязан вас предупредить. Какие бы важные дела ни ждали вас, ни в коем случае не покидайте родных мест. Остерегайтесь, ох как остерегайтесь!
   Сказав это, монах простился с Тяньсю и удалился.
   Не прошло и полмесяца, прогуливался Тяньсю у себя в саду и видит: его слуга Мяо Цин, разбитной, надо сказать, малый, стоит с Дяо Седьмой и что-то ей шепчет. Тяньсю появился так неожиданно, что Мяо Цин не успел и спрятаться. Хозяин, ни слова не говоря, избил его и пригрозил выгнать из дома. Перепугался Мяо Цин. Стал упрашивать родных и соседей, чтобы уговорили хозяина. Слуга был, наконец, прощен, но злобу на хозяина затаил великую.
   А был у Тяньсю двоюродный брат Хуан Мэй, тоже уроженец Янчжоу, цзюйжэнь,[667] служивший судьей в столичном округе Кайфэне. Широких познаний и большой учености человек. Так вот, прибывает от него вскоре после этого случая посыльный с письмом для Мяо Тяньсю, а в письме приглашение приехать потолковать. Сильно обрадовался приглашению богач и, обратившись к жене и наложнице, повел такой разговор:
   – Восточная столица – место пребывания Сына Неба, средоточие красоты и роскоши. Давно мечтал я полюбоваться ее великолепием, но мне никак не выпадал случай. И вот, наконец, я получил приглашение двоюродного брата. Как он угадал желание всей моей жизни!
   – А помнишь, монах увидел на твоем лице дурной знак? – спросила его жена. – Он же наказал тебе не выезжать из дому, а ты намереваешься пуститься в столь дальний путь. А потом, у тебя и дома немало забот. Ты оставляешь на произвол судьбы юную дочь и больную жену. Что мы будем без тебя делать?! Нет, лучше тебе никуда не ездить!
   Тяньсю и слушать не хотел.
   – С появлением на свет настоящего мужчины вывешивают лук и стрелы,[668] – гневно закричал он. – Какой же прок от того мужчины, который не стремится обозреть Поднебесную, воочию увидеть все величие Империи, а вместо этого зря хиреет и умирает в постели? У меня голова на плечах, и мошна туго набита, так что мне беспокоиться нечего. Я добьюсь почестей и славы. А брат, наверное, присмотрел мне дело достойное. И чтобы больше у меня таких разговоров не заводить!
   Мяо Цину было велено начать сборы. В лодку положили два сундука, битком набитых золотом и серебром, товары и припасы. Кроме Мяо Цина, хозяин взял с собой еще слугу Аньтуна и отправился в столицу добывать почести и славу, которые, как казалось ему, уже стучатся к нему в дверь. Тяньсю наказал жене с наложницей вести хозяйство по очереди.
   Стоял конец осени, приближалась зима, когда они отчалили от Янчжоуской пристани. Через несколько дней лодка достигла бурных вод Сюйчжоу.
   Только поглядите, как зловеща там водная стихия:
 
За валом вал, громада пенных вод
Все высится зловеще и растет
И рушится с раскатом громовым.
Какой смельчак не дрогнет перед ним!
 
   Миновали они местность под названием Узкая Извилина. Вечерело. Тяньсю велел лодочникам причаливать на ночлег. Часы его жизни были сочтены. Знать, так уж было угодно судьбе: лодка, которую они наняли, оказалась пиратской, а гребцы на ней – Чэнь Третий и Вэн Восьмой – грабителями. Говорят, беда в дом не придет, пока слуга ее не позовет. До глубины души ненавидел хозяина Мяо Цин и только ждал удобного случая отомстить ему. Слуга ни слова не сказал, а про себя размышлял: «Да, лучше мне действовать заодно с лодочниками. Хозяина прикончим, тело в реку бросим, а добро разделим. Потом, когда домой ворочусь, с больной женой его разделаюсь, всем достоянием завладею и красотку Дяо себе возьму».
   Да,
 
Ветка душиста, шипы – острый нож.
В душах людских озлобленье найдешь.
 
   Мяо Цин решил войти в тайный сговор с гребцами.
   – В хозяйских сундуках тысяча лянов серебра, – сказал он грабителям. – На две тысячи лянов шелков, а сколько добра! Если вы его прикончите, я согласен разделить все поровну.
   – По правде говоря, мы и сами об этом думали, – засмеялись Чэнь Третий и Вэн Восьмой.
   Ночь выдалась пасмурная, темная. Мяо Тяньсю с Аньтуном спали в среднем трюме. Мяо Цин пристроился в носовой части. Приближалась третья ночная стража.
   – Караул! Грабят! – закричал нарочно Мяо Цин.
   Тяньсю сразу проснулся и, высунув голову, стал вглядываться в темноту. Тут Чэнь и вонзил ему острый нож в самое горло. Тело бросили в речную пучину. Аньтун хотел было бежать, но его что было сил ударил палкой Вэн Восьмой, и слуга рухнул в реку.
   Заговорщики проникли в трюм, открыли сундуки с корзинами и приступили к дележу золота, серебра, шелков и одежды.
   – Если мы возьмем вещи, нас схватят, – сказали Мяо Цину гребцы. – А ты его доверенный слуга. Забирай товар и вези на базар. Продашь, и никто тебя не заподозрит.
   Они поделили меж собою тысячу лянов, прихватили кое-что из одежды и отплыли восвояси, а Мяо Цин нанял джонку и направился в Линьцин. Там, на пристани, он прошел таможенный досмотр, уплатил сбор и двинулся дальше, в уездный центр Цинхэ, где и сложил товар в загородной гостинице. Когда Мяо Цину встречались знакомые янчжоуские торговцы, он всякий раз говорил им:
   – Хозяин позднее выехал. Должен вот-вот прибыть.
   Не будем говорить, как распродавал вещи Мяо Цин.
   Говорят, человек предполагает, а Небо располагает. Несчастный Мяо Тяньсю! Какой прекрасный, добрый был человек! И надо ж ему было найти страшную смерть от руки собственного слуги. Да, верно, не внял он доброму совету, но скажите, дано ль нам предвидеть судьбу?
   Представьте себе, но Аньтун, без сознания упавший в реку, не погиб. Его отнесло к заросшему камышом затону. Он кое-как выбрался на берег, сел у прибрежной насыпи и зарыдал во весь голос.
   Начинало светать. Вдали показалась рыбачья лодка, а в ней старик, в травяной накидке и бамбуковой шляпе. Заслышав плач, доносившийся откуда-то из камышовых зарослей, он повернул лодку и решил посмотреть. Перед ним сидел малый лет восемнадцати, до нитки промокший. Рыбак спросил, что с ним случилось. Аньтун рассказал, кто он и как их ограбили. Рыбак взял его в лодку и привез домой. Дал ему переодеться, накормил и напоил.
   – Хочешь домой ехать или у меня останешься? – спросил старик.
   – Нет у меня больше хозяина, погиб он, – отвечал Аньтун. – Куда мне теперь ехать? Лучше я с вами, батюшка, останусь.
   – Ну и хорошо! – согласился рыбак. – Будешь со мной жить. А я все-таки как-нибудь разузнаю, кто вас ограбил. Тогда посмотрим.
   Аньтун поблагодарил старика и остался у него.
   Однажды – дело было в самом конце года – поехал рыбак в Синьхэкоу продавать рыбу и взял с собой Аньтуна. И надо ж тому случиться, видит Аньтун: в лодке пируют Чэнь Третий и Вэн Восьмой. Оба одеты в хозяйские одежды. Аньтун сразу их узнал, как они на берег за рыбой подошли, толкнул потихоньку рыбака и говорит:
   – Должны они понести возмездие за убийство хозяина.
   – Надо на них в суд подать, – посоветовал рыбак. – Пусть их к ответу призовут.
   Изложил Аньтун обстоятельства убийства и пошел к начальнику гарнизона инспектору водных путей Чжоу, но тот из-за отсутствия свидетелей и вещественных доказательств жалобу отклонил. Тогда Аньтун обратился в судебно-уголовную управу. Надзиратель Ся, прочитав об ограблении и убийстве, жалобу принял и четырнадцатого дня в первой луне отдал приказ об аресте преступников. Стражники в сопровождении Аньтуна прибыли в Синьхэкоу, где и схватили Чэня Третьего и Вэна Восьмого. На допросе свидетельские показания давал Аньтун. Гребцы, устрашившись пыток, сразу во всем признались и указали на Мяо Цина как сообщника в убийстве и ограблении. Их взяли под стражу и послали стражников за Мяо Цином с тем, чтобы вынести приговор всем троим преступникам.
   По случаю новогодних праздников управа опустела. Надзиратель Ся не появлялся несколько дней подряд. А между тем нашелся в управе соглядатай, который потихоньку предупредил Мяо Цина. Затрепетал от страху Мяо Цин, запер комнату в гостинице, а сам укрылся в доме Юэ Третьего, который жил на Львиной, к западу от Каменного моста, по соседству с Хань Даого. Была у торговца усадьба в одну постройку по передней линии и три сзади. Жена его особенно ладила с Ван Шестой. Они то и дело захаживали друг к другу посидеть да посудачить, словом, дружили – водой не разольешь.
   Заметив испуг на лице Мяо Цина, Юэ Третий спросил, в чем дело. Мяо Цин поведал о случившемся.
   – Не волнуйся! – успокаивал его Юэ. – Наша соседушка – любимица надзирателя господина Симэня, а муж ее у надзирателя в приказчиках. Мы с ним большие друзья. А сколько ты сможешь дать, если мне удастся все уладить? Сейчас с ними бы и поговорили.
   Мяо Цин упал перед ним на колени.
   – Если поможешь мне выпутаться из этого дела, по гроб не забуду твоей милости и щедро отблагодарю, – пообещал он.
   Тотчас же написали просьбу, отвесили пятьдесят лянов серебра, добавили две пары одежд из узорной парчи, и Юэ Третий велел жене отнести все Ханям.
   Тетушка Юэ все объяснила Ван Шестой. Та была в восторге. Убрала одежды и серебро, а вместе с ними и просьбу и стала ждать Симэня, но он не появлялся.
   Семнадцатого на закате Ван Шестая стояла у ворот. Видит, верхом едет Дайань с узлом под мышкой.
   – Откуда путь держишь? – окликнула она слугу.
   – Издалека, – отвечал Дайань. – С батюшкой подарки в Дунпин возили.
   – А батюшка где? Воротился?
   – Дома. Они с Бэнь Дичуанем раньше приехали.
   Ван зазвала слугу к себе, рассказала о Мяо Цине и просьбу дала прочитать.
   – Дело непростое, тетушка Хань, – говорил Дайань. – Оба гребца дали показания и уже в управе под стражей сидят. Мяо Цина разыскивают. Тут несколькими лянами не отделаешься. И прислужникам мало покажется. Я вам вот что советую, тетушка Хань: давайте мне двадцать лянов. Я батюшку уговорю к вам зайти, а вы уж с ним как следует потолкуете.
   – Ишь какой ловкий! – засмеялась Ван Шестая. – Кто поесть хочет, тот с поваром не ссорится. Если дело уладится, тебе тужить не придется. Скорее мы останемся в стороне, а тебе-то уж все перепадет.
   – Сами посудите, тетушка, – продолжал Дайань, – благородный муж, как говорится, не стесняется выговаривать правду в глаза. Лучше сперва условиться, а потом уж и дело решать.
   Ван Шестая поставила вино с закусками и принялась угощать Дайаня.
   – Еще раскраснеюсь, что тогда батюшке говорить! – отказывался от вина слуга.
   – Не бойся! – успокаивала его хозяйка. – Скажешь, у меня был, и все.
   Дайань осушил чарку и пошел.
   – Так я прошу тебя, – наказывала Ван. – Скажи батюшке, что я жду его.
   Дайань вскочил на коня и помчался домой.
   Симэнь отдыхал. Когда он немного погодя встал и прошел в западный флигель, к нему не спеша подошел Дайань.
   – Батюшка! – заговорил он наконец. – Когда я ехал домой, меня окликнула тетушка Хань. Просила передать, что ждет вас. Срочное, говорит, у меня для батюшки дело.
   – Что там еще?! Ладно!
   Тут прибыл уездный экзаменатор Лю и попросил денег в долг. Хозяин удовлетворил его просьбу, и тот удалился. Потом Симэнь надел маленькую шапочку, прикрыл глаза пылезащитной маской и верхом поскакал к Ван Шестой. Его сопровождали Дайань с Циньтуном. У ворот ее дома Симэнь спешился, вошел в гостиную и сел, а Циньтуну велел отвести коня домой и запереть ворота.
   Вышла Ван Шестая и поклоном встретила гостя. Хань Даого дома не было. Он остался ночевать в лавке. Хозяйка накупила всяких закусок и велела тетушке Фэн все приготовить к приходу гостя.
   Служанка Цзиньэр подала чай, а хозяйка сама угостила Симэня.
   – Как вы, батюшка, должно быть, устали от стольких пиров! – щебетала Ван, никак не решаясь заговорить о деле. – Слыхала, у вас радость, наследника помолвили.
   – Это свояченица моя постаралась. С семейством Цяо породнились. У них тоже единственная дочка. Если рассудить, нам бы не с таким семейством родниться надо. Но раз уж начали, пришлось доводить до конца.
   – А чем же плохо с ними породниться? – спрашивала Ван Шестая. – Вы, батюшка, конечно, занимаете такой высокий пост, и вам, быть может, неловко будет со сватом рядом стоять.
   – В том-то и дело! – поддержал ее Симэнь.
   – Вам не холодно, батюшка? – немного погодя спросила хозяйка. – Пойдемте в комнату.
   Они перешли во внутреннюю комнату, где стояло кресло и горела жаровня. Симэнь уселся в кресло. Ван Шестая осторожно подала ему просьбу Мяо Цина.
   – Этот Мяо Цин просил мою соседушку Юэ, – говорила хозяйка. – А она меня попросила ему помочь. Он у них пока остановился. Его, говорят, лодочники впутали. Об одном просит – чтобы его к делу не привлекли. Он и подарки приготовил, хочет меня отблагодарить. Прошу вас, батюшка, нельзя ли ему как-нибудь помочь, а?
   – Что же он тебе дал? – спросил Симэнь, прочитав просьбу.
   Ван Шестая вынула из сундука пятьдесят лянов и показала Симэню.
   – Если, говорит, все будет в порядке, обещаю еще две пары парчовых одежд.
   – Зачем ты брала? – Симэнь улыбнулся. – А ты знаешь, что этот самый Мяо Цин был слугой янчжоуского богача Мяо Тяньсю и в сговоре с лодочниками убил своего хозяина, а тело в реку бросил? Он же с целью грабежа убийство совершил! Тело до сих пор найти не могут. С ними слуга Аньтун был. Он-то вместе с лодочниками на Мяо Цина и показал, и того теперь разыскивают. Медленной казнью казнить будут, а лодочникам, как убийцам, головы отсекут. Они на допросе говорили, что у Мяо Цина на две тысячи лянов товару. А он тебе эти крохи подносит? Сейчас же верни!
   Ван Шестая побежала на кухню и велела Цзиньэр позвать скорее тетушку Юэ. Когда та пришла, она возвратила ей серебро и передала слова Симэня.
   Не услышь этого Мяо Цин, все б шло своим чередом, а тут его будто ледяной водой окатили.
   Да,
 
Пугливая душонка оробела,
Едва-едва не вырвалась из тела.
 
   Мяо Цин отозвал тетушку Юэ и стал советоваться.
   – Я готов отдать все две тысячи, – говорил он, – только бы остаться в живых.
   – Раз батюшка повел такие речи, значит, малая толика их не устроит, – вторила ему Юэ. – Дай им на двоих тысячу, а другая тысяча пойдет служащим да стражникам. Им и половины хватит.
   – А где ж я серебро-то возьму? – сокрушался Мяо Цин. – Я ведь и товар еще не продал.
   Тетушка Юэ опять направилась к Ван Шестой посоветоваться.
   – Может быть, батюшка товарами на тысячу лянов возьмет, а? – спросила она. – А нет, так он просит обождать денька два. Тогда он сам к батюшке принесет.
   Ван Шестая принесла перечень товаров и показала Симэню.
   – В таком случае, – протянул он, – я распоряжусь, чтобы его пока оставили на свободе. Только пусть тогда ко мне явится и без промедления.
   Юэ Третий тотчас же передал его решение Мяо Цину, чем сильно того обрадовал.
   Поскольку в доме были посторонние, Симэнь не стал засиживаться. Он осушил несколько чарок, немного побыл с Ван и, как только подали коня, удалился. На другой день заседание в управе скоро кончилось, и о деле даже не упоминалось. Симэнь приказал стражникам оставить пока Мяо Цина в покое.
   А Мяо Цин тем временем попросил торговца Юэ Третьего собрать людей, что бы поскорее продать товары. Не прошло и трех дней, как все было продано, и выручка составила тысячу семьсот лянов серебра. Мяо Цин одарил Ван Шестую еще полсотней лянов и четырьмя парами одежд из лучшего шелка. Само собой разумеется, у нее остались и те полсотни лянов с одеждами, которые он поднес раньше.
   Девятнадцатого Мяо Цин разложил тысячу лянов в четыре винных кувшина, купил свиную тушу и, дождавшись темноты, понес Симэнь Цину. Слуги знали, в чем дело. Пришлось ему раздать узелки с десятью лянами в каждом Дайаню, Пинъаню, Шутуну и Циньтуну. Дайань, ясно, получил еще десяток лянов с Ван Шестой.
   Симэнь сидел в крытой галерее. Фонари пока не зажигали. На небе сквозь дымку выглянула луна. У ворот с носилками остановился Мяо Цин, одетый в темное, как слуга.
   – Я вам бесконечно признателен, батюшка, за оказанную милость, – говорил Мяо Цин, отвешивая земные поклоны. – Пусть меня рассекут на части, все равно мне не расплатиться за ваше благодеяние.
   – Я пока не рассматривал твое дело, – заявил Симэнь. – Но лодочники упорно продолжают тебя обвинять. Так что если тебя арестуют, ты понесешь самое суровое наказание. Правда, поскольку ты просишь помощи, от смерти я тебя избавлю. Я б отказался от твоих подношений, но у тебя на душе неспокойно будет, не так ли? Кроме того, половину надо будет дать надзирателю господину Ся. Мы ведь вместе решать будем. А тебе здесь задерживаться не следует. Уходи не медля, средь ночи. Да, ты где в Янчжоу-то живешь?
   – В самом городе, – отвечал Мяо Цин, отвешивая земной поклон.
   Симэнь велел принести чай. Мяо Цин выпил под сосной чашку чаю и, земно кланяясь, попрощался с хозяином.
   – А ты со стражниками говорил? – окликнул Симэнь удалявшегося просителя.
   – Да, с ними все уладил, – отвечал Мяо Цин.
   – Тогда домой отправляйся.
   Мяо Цин пошел к Юэ Третьему, собрал вещи. У него оставалось еще полтораста лянов. Он достал пятьдесят лянов и несколько кусков атласу и поднес их супругам Юэ. В пятую ночную стражу они наняли ему коня, и он двинулся в Янчжоу.
   Да,
 
Метался он, как пес, трусливый и бездомный;
Как рыба из сети, нырнул он в омут темный.
 
   Не будем говорить, как спасался от возмездия Мяо Цин, а расскажем о Симэнь Цине.
   Ехал он верхом из управы, а рядом с ним Ся Лунси, тоже на коне. Когда они достигли Большой улицы, Ся Лунси стал прощаться со своим помощником.
   – Не откажите в удовольствии, сударь, загляните ко мне, – поднимая хлыст, пригласил его Симэнь.
   Они спешились у ворот и, войдя в залу, обменялись положенными приветствиями. Хозяин провел гостя в крытую галерею, где они сняли парадные одежды. Слуги подали чай. Появились Шутун с Дайанем и накрыли стол.
   – Вам, сударь, и без того забот хватает, – говорил Ся, – а тут я еще хлопот прибавляю.
   – Ну что вы! – возразил Симэнь.
   Вскоре слуги принесли в большом квадратном коробе самые разнообразные кушанья. На столе появились курятина и свиные ножки, гуси и утки, свежая рыба и другие деликатесы, всего насчитывалось шестнадцать блюд. После угощения посуду убрали и подали вино, а к нему всевозможные закуски на серебряных подносах. Вино пили из небольших золотых чарочек, ели палочками из слоновой кости в золотой оправе.
   Во время пира Симэнь осторожно завел речь о Мяо Цине.
   – Этот малый упросил одного солидного человека, – начал Симэнь, – и тот вчера со мной разговаривал. Мяо Цин и подарки прислал, но сам я не решился распорядиться и хотел бы с вами посоветоваться, сударь.
   Симэнь достал перечень подношений и протянул его Ся Лунси.
   – Я всецело полагаюсь на ваше просвещенное мнение, сударь, – просмотрев перечень, промолвил Ся.
   – По-моему, надо бы судить этих двух убийц и грабителей, а Мяо Цина оставить в покое. Что же до слуги Аньтуна, его следовало бы препроводить пока домой. Окончательный приговор будет вынесен только после обнаружения тела Мяо Тяньсю. И прошу вас, сударь, принять эти подношения.
   – А вот с этим позвольте мне не согласиться, – заметил Ся. – В остальном же я всецело разделяю ваше мнение. Но вас столько беспокоили, сударь, почему же вы уступаете все мне? Нет, я не возьму!
   Они долго упрашивали, уговаривали друг друга. Наконец, Симэнь не выдержал, разделил серебро пополам и пятьсот лянов положил в короб, в котором обычно носят съестное. Ся Лунси вышел из-за стола и поклонился.
   – Вы так настаиваете, сударь, что мне больше неудобно злоупотреблять вашим расположением, – говорил он. – Мне, право, как-то неловко, я не нахожу слов, чтобы выразить вам всю мою признательность и благодарность, милостивый сударь.
   Они выпили еще по нескольку чарок, и Ся Лунси откланялся. Симэнь послал вслед за ним Дайаня, которому вручил короб с серебром. Слуга приладил его к коромыслу, делая вид, что несет вино. У ворот Ся Лунси принял короб, написал ответную карточку и наградил двумя лянами, а обоим солдатам дал по четыре цяня серебра, но не о том пойдет речь.
   Говорят, огонь свинью разварит, а деньги дело сделают.
   На том Симэнь с Ся Лунси и порешили, а на другой день в управе открыли заседание. Подручные и стражники были заранее подкуплены Юэ Третьим. В зале лежали наготове инструменты для пыток. Из тюрьмы вывели Чэня Третьего и Вэна Восьмого. На допросе оба снова заявили, что действовали по подстрекательству Мяо Цина. Симэнь пришел в ярость.
   – Пытать их! – крикнул он подручным. – Это вы разбойники! Сколько лет вы орудовали на реках, под видом лодочников грабили и убивали! Вы убийцы и грабители! Вот свидетель – он говорит, что видел у вас нож, которым вы зарезали Мяо Тяньсю и бросили тело в реку. Вы его оглушили дубинкой. А вот и одежда убитого. Она служит вещественным доказательством преступления. Что ж вы отпираетесь? Как смеете сваливать вину на других?
   Симэнь вызвал Аньтуна.
   – Кто убил твоего хозяина? – спросил его Симэнь. – Кто сбросил тебя в реку?
   – Однажды ночью, в третью стражу, – начал Аньтун, – Мяо Цин закричал: «Караул! Грабят!» Хозяин высунулся из трюма и стал вглядываться в темноту. Тут Чэнь Третий и вонзил в него нож, а тело сбросил в реку. Меня ударил палкой Вэн Восьмой, и я рухнул в воду. Мне удалось спастись, а что случилось с Мяо Цином, не знаю.
   – Слышите, что говорит свидетель? – воскликнул Симэнь. – Он правду говорит. И нечего вам увиливать от ответственности!
   Подручным велели всыпать каждому по тридцать палочных ударов, от чего тела обоих стали похожи на кровавое месиво. Они корчились и орали, будто их режут.