Страница:
Прямо над ним и чуть левее виднелись еле освещенные узкие и высокие окна, под которыми во всю длину здания тянулся карниз — достаточно широкий, чтобы ловкий человек прошел по нему. Как подсказывала ему память и чутье, именно за вон теми угловыми окнами начинались покои княжны.
Торнан боком пролез через окно, высунул наружу одну ногу и, нащупав карниз, перенес на него вес тела. Распластавшись на стене, прижавшись к ней щекой и схватившись вытянутыми в стороны руками за камни, капитан начал осторожно продвигаться по выступу на высоте в тридцать с лишним фархов над известняковыми плитами, устилающими внутренний двор.
Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Торнан добрался до первого балкона. Он теперь уже подумывал, не сглупил ли, решившись на столь наглое поведение в княжеском дворце. Его порыв изрядно поостыл. Ну, вот заберется он незамеченным в покои к Когите, и что? Будет очень глупо, если он обнаружит там мирно беседующую с послом храма наследницу престола, или того хуже — их обеих, предающихся любви. В конце концов, подобные привычки — не такая уж невероятная редкость.
Когита может приказать посадить его в темницу — и будет в своем праве. А Марисса — дать в рыло: и тоже будет в своем праве.
А если Мариссы там и нет, то что с того? Мало того: кто помешает наследнице сказать, что он неизвестно как прошел в ее комнату, собираясь ее изнасиловать?
Да, темница светит в любом случае.
Но тем не менее он целеустремленно лез, подтягиваясь на архитектурных излишествах, в изобилии украшающих стены дворца правителей этой самоцветной страны.
Окна были узкие и по случаю теплой погоды — открытые. Но, даже будь ставни заперты, тихо выдавить ему их труда бы не составило. И вот он внутри.
Прислушавшись, он понял, что в апартаментах нет ни души.
Торнан без излишней спешки исследовал каждую комнату и мебель при слабом свете масляной лампы-ночника. Жилище принцессы состояло из четырех больших комнат: приемной и трех спален. Алые и золотые портьеры и гобелены драпировали обшитые панелями стены, полы покрывали пушистые ковры, узоры которых изображали охотничьи сцены, мебель розового дерева, привезенного из Суртии.
Никого. Торнан еще раз осмотрелся и увидел...
И увиденное заставило его испытать горьковатое облегчение — какое ощущает человек, переставший страдать и сомневаться, когда сбываются его дурные предчувствия.
Из-под дивана выглядывала знакомая перевязь с мечами.
Марисса явно попала в беду.
Как бы то ни было, она сняла бы оружие в последнюю очередь — как она всегда делала. А сняв, не бросила бы на пол. Он вытащил перевязь, осмотрел...
Да, явно снимала не она — амазонка всегда, расставаясь с оружием, старательно сматывала ремни и оборачивала их вокруг ножен, а сейчас они небрежно болтались.
Но что странно — следов борьбы в комнатах нет, а захватить и обезоружить такого бойца, как племянница Анизы, весьма трудно. Тем более вряд ли Когита прибегает в столь щекотливых случаях к помощи охраны или слуг.
Но как бы то ни было, у него было лишь два выхода. Либо дождаться возвращения хозяйки и расспросить, куда та девала Мариссу, либо поискать самому.
Он осторожно подошел к двери и ухмыльнулся — засов был задвинут изнутри и зафиксирован боковым крюком. А значит...
Во дворцах ведь обычно делают тайные ходы и комнаты, на случай разнообразных неприятностей, грозящих королям.
Потайной ход обнаружился за панелью, недалеко от окна во второй комнате. Капитан нашел его быстро — панель оказалась задвинута не до конца. Вытащив из ножен фалькатту и сунув ее за пояс сзади, он взял скимитар на изготовку, осторожно отодвинул тяжелый щит черного дерева, прихватил левой рукой ночник и двинулся вперед.
Вначале ход шел параллельно стене, а шагов через тридцать оборвался очень крутой и узкой винтовой лестницей, по которой мог пройти лишь один человек.
Новый коридор. Поворот налево. Потом еще шагов десять и снова лестница наверх. Коридор слегка поворачивал влево.
В конце хода тоже имелась потайная дверь. Ее невозможно было бы углядеть, если бы она была закрыта. Но щель и доносившиеся оттуда звуки выдавали тайну.
Торнан пригасил фитиль и приблизился.
Каменная плита была повернута на невидимой оси, оставив по обеим сторонам проемы, куда он заглянул.
Торнан не знал, что он ожидал увидеть за дверью, но уж определенно не то, что обнаружил. Пол обширного помещения покрывали все те же ковры. Стены украшали гобелены. У дальней стены стоял длинный стол из хорошего эбенового дерева, инкрустированный серебром.
И к этому столу была привязана раздетая Марисса. Амазонка дергалась и извивалась, стараясь освободиться от ремней, оплетавших ее руки и ноги, широко разведенные в стороны.
Перед ней прохаживался не кто иной, как наследница тийского престола, княжна Когита. Облачена она была в шаровары черной кожи и такую же жилетку на голое тело, усаженные серебряными бляхами. Сапоги на высоченном каблуке украшали многочисленные серебряные накладки.
И обе женщины, можно сказать, беседовали.
— ...Шикса ставленая! Грязная сучка!!! Помесь свиньи и лисицы!!! — закончила воительница фразу и, задыхаясь, замерла.
— Ну, зачем ты так, дорогая, — промурлыкало ее высочество в ответ, — ну не упрямься — все равно сделаешь то, что я захочу! Точнее, я сделаю с тобой все, что захочу! Будешь умной и хорошей девочкой — все будет хорошо. А будешь упираться — вон там в углу колодец. Глубокий или нет — не знаю, оттуда еще никто не возвращался.
Бесшумно — а при нужде Торнан мог ходить бесшумно, — северянин прошмыгнул в щель, ловко проскочил вдоль стены...
И Когита поняла, что что-то не так, лишь получив хорошего пинка по обтянутому лакированной кожей заду.
Пока пропахавшая носом ковер высокородная развратница вскакивала и недоумевающее озиралась, Торнан рассек фалькаттой ремни. Свободной рукой ему пришлось удерживать Мариссу, тут же попытавшуюся кинуться на обидчицу.
— Вот я сейчас, твое высочество, приволоку тебя прямо в таком виде в папашкины покои! Что тогда с тобой будет?! — рявкнул он на что-то собиравшуюся сказать хозяйку, не давая ей опомниться.
По вмиг сошедшему с лица румянцу и расширившимся зрачкам стало ясно, как Когита относится к подобной перспективе.
— Прошу тебя, не делай этого! Забери свою возлюбленную и уходи беспрепятственно — тебе не причинят вреда! — пролепетала она.
— Да ну! Какие мы добрые! — бросил Торнан в ответ. — Значит, ты напоила какой-то дрянью... мою невесту, — краем глаза он заметил, как на секунду вытянулось лицо торопливо пытавшейся завязать шнуровку платья Мариссы, — украла ее, распяла в этом грязном подвале, как преступницу, собиралась проделать с ней всякие противные Великой Матери вещи — так? И теперь мы можем уходить спокойно, и нам не причинят вреда! Ты действительно добра и милостива!
По лицу Когиты Торнан догадался, что сейчас в ее очаровательной головке бьется одна-единственная мысль: если этот ужасный громила сейчас ее придушит, то тайник найдут только после того, как ее труп начнет вонять.
— Подожди, ты не понял, — Когита шагнула к нему, рассеянно вертя в руках замысловатую фибулу. — Я не хотела ничего плохо...
— Торнан, стой! — рванулась Марисса. — Не подпускай ее — у нее заколка смазана какой-то дрянью! Ею она меня и вырубила!
Скорчив злобную гримасу, Когита замерла, глядя на острие скимитара в руке анта.
— Кинь побрякушку, — ровным голосом предложил Торнан. Честно говоря, что-то в этом духе он и предполагал.
Опасное украшение, упав на пол, закатилось куда-то.
— Я готова тебе отдаться, витязь! Можешь даже меня изнасиловать... Я не буду против... — невпопад предложила наследница.
— Могу, но не хочу, — бросил Торнан. — А вот от драгоценностей не откажусь. Моей... невесте они вполне подойдут.
— Я эти побрякушки в сортир вышвырну! — видно было, с каким невероятным усилием удерживается амазонка, чтобы немедленно не отправить Когиту в тот самый колодец. — Торнан, уйдем отсюда! Где мое оружие?!
— Вот что, — Торнан чувствовал, что сейчас главное — не давать противнице не малейших пауз. — Сейчас ты вот прямо тут напишешь нам всем троим пропуск из твоего дворца. И мы уйдем, не поднимая шума.
— Да?! — Марисса между тем шарила глазами по подземному покою в поисках чего-нибудь похожего на оружие. — А эта мерзавка так и будет заманивать сюда девчонок, а потом кидать их в колодец?! Торнан, я так просто отсюда не уйду!
— Я никого никуда не кидала! — К Когите потихоньку возвращался княжеский апломб. — Я пугала тебя... Если хочешь знать, то мои женщины потом на коленях просили меня повторить то, чем мы занимались! А, что ты понимаешь... И ты тоже! — бросила она Торнану. — Тебе не понять, какое это наслаждение: не с козлом похотливым, а с такой же, как ты сама! Не поймешь, — констатировала Когита, — где тебе... Ты не женщина!
— Верно, — согласился капитан, — я не женщина. И кулак у меня потяжелее женского будет! — Он сделал шаг в сторону княжны. — Пиши давай...
Нашлись в подземном покое и чернила, и тростниковая бумага (уж зачем они были здесь — неясно).
Перед тем как они вышли, Марисса все же попыталась свести счеты с обидчицей, рванувшись назад. Но Торнан одним рывком вытолкнул ее за дверь, и девушка опомнилась.
— Дура ты, — вдруг бросила скрестившая руки на груди Когита, стоявшая в центре покоя в позе скорбящей богини. — У тебя бы было все, что пожелаешь... А так ты сдохнешь как собака где-нибудь... Такие, как ты, не живут долго...
— Давай-давай, — бросил Торнан. — Нашлась тут Кифимская пророчица!
Когда Марисса и Торнан вышли из покоев Когиты, стоявший в коридоре стражник, кажется, не удивился. Возможно, уже привык, что из комнат наследницы появляются неожиданные гости.
Выйдя, они оба одновременно вздохнули.
Заря бросала розовые блики на грязные лужи во дворе. Слуги, зевая, тащили из кухни лохани с объедками. Дворец, готовясь к новому дню, начал потихоньку прибираться после ночной оргии. На ступенях лестницы вповалку лежали спящие люди. Свернувшись в клубок или растянувшись во весь рост, гости храпели там, где настиг их сон. Некоторые все еще прижимали к груди бочонок с вином или чашу. Полы были залиты чем-то липким, а от некоторых лужиц исходил недвусмысленный запах — словно не для гостей были великолепные «тайные комнаты».
Несколько важных господ спали чуть не в этих самых лужах.
Почти бегом Марисса и Торнан пересекли двор, добираясь до каморки Чикко.
Подойдя к двери, ант невольно замер. Из каморки доносились звуки, услышав которые Торнан в первый момент слегка опешил. Могло показаться, что Чикко занимается любовью с... хм, ну, скажем, с молодой суртской пантерой.
А когда распахнул дверь, то в первый миг чуть не растерялся. Ибо в полумраке могло показаться, что их приятель решил изменить своей всегдашней любви к женщинам и перейти к близкому общению со своим полом. Уж больно могучим было распростертое на койке тело, из-под которого фомора, можно сказать, и не было видно. И лишь когда Чикко вылез наружу, не без труда спихнув с себя рабыню, Торнан успокоился.
За его спиной Марисса хмыкнула, видимо, оценивая стати случайной подруги чародея.
— Торнан, я еще не успел... Еще хотя бы немножко... Совсем немножко, а? — жалобно попросил фомор.
— Плевать! Рукой себе поможешь, ежели чего, — непреклонно заявил капитан.
Чикко сник и принялся одеваться.
— Все равно давай иска, — с гнусавым норглингским акцентом, заставившим Торнана вздрогнуть, сказала поднявшаяся с кровати девица. — Говорю, давай иска, островная лягушка!
Потерянно фомор сунул ей монету, которую Удруна тут же спрятала за щеку, и, ничуть не стесняясь, принялась неторопливо облачаться в драное платье.
Забрав у полусонного начальника караула оружие (он даже толком не стал проверять написанное Когитой), они вышли из боковых ворот дворца и зашагали по рассветной улице.
— И как эта корова тебя не раздавила? — К Мариссе возвращался ее прежний задор.
— А тебе меня так жаль? — огрызнулся Чикко, не оставаясь в долгу. — Тогда ты вполне могла бы помочь моей беде!
И Торнану пришлось перехватывать в воздухе крепкий кулак амазонки.
Они забрали на постоялом дворе свое имущество, затем, растолкав заспанного хозяина, уступили ему коней без лишнего торга и отправились к пристаням. Там они долго объясняли сторожу, что ждать хозяев им не с руки, серебро трактирщика монета за монетой переходили в его потную ладонь, проясняя его ум...
И через полчаса лодка огибала южные укрепления, унося из города Мариссу, Чикко и Торнана.
Стоя на корме, капитан погружал большое весло в воду, мощно отталкивался, и лодка стремительно уносилась вперед. Вскоре стены города исчезли за густыми зарослями деревьев. Ольха с резными листьями, с рыжеватыми сережками, ивы, отливающие серебром, с обеих сторон клонились к реке. День обещал быть знойным, но на воде было почти свежо.
Слышно было, как журчит вода, как шелестит трава, как щелкает, сидя на ветке, белка.
Река, ставшая уже широкой, струилась меж берегов, заросших ежевикой, дикой вишней и яблоней. Лес подступал к самой реке, рослые буки и дубы высились над спокойными водами. Лодка бесшумно летела по спокойной глади реки, Марисса глядела на работавшего веслом Торнана сквозь полуопущенные веки. И думала...
Мысль ее была совсем неожиданной. Она думала, что по старому закону человек, увидевший случайно или нарочно наготу свободной девушки, должен был на ней жениться, если она того пожелает.
Потом вдруг засмеялась. Смеялась она долго и от души.
— Ты чего?
— А хорошего ты ей пинка дал — чуть не улетела!
— Кому?! — спросил Чикко, которого они сочли излишним посвящать во все подробности.
— Да дочке князя здешнего! И как у нее задница не отвалилась?!
— Что-о?! — У фомора только что глаза на лоб не вылезли. Он, конечно, понимал, что не просто так они сорвались с места, но чтоб такое...
И тут Торнан сообразил запоздало, что действительно несколько часов назад дал хорошего пинка наследной принцессе. Ну и дела! Бывало, приходилось давать по морде дворянам, случалось бить — и кулаком, и мечом — ноглингских ярлов, но вот так, отвесить по заду княжне...
И Торнан громко заржал, чуть не упав в воду.
Чикко ошалело переводил глаза с Мариссы на капитана, совершенно потрясенный услышанным. Потом и он тоже засмеялся, следом за своими приятелями.
Над ними с пронзительным криком пронеслась маленькая серая речная чайка, уносясь навстречу солнцу.
Глава 11
Торнан боком пролез через окно, высунул наружу одну ногу и, нащупав карниз, перенес на него вес тела. Распластавшись на стене, прижавшись к ней щекой и схватившись вытянутыми в стороны руками за камни, капитан начал осторожно продвигаться по выступу на высоте в тридцать с лишним фархов над известняковыми плитами, устилающими внутренний двор.
Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Торнан добрался до первого балкона. Он теперь уже подумывал, не сглупил ли, решившись на столь наглое поведение в княжеском дворце. Его порыв изрядно поостыл. Ну, вот заберется он незамеченным в покои к Когите, и что? Будет очень глупо, если он обнаружит там мирно беседующую с послом храма наследницу престола, или того хуже — их обеих, предающихся любви. В конце концов, подобные привычки — не такая уж невероятная редкость.
Когита может приказать посадить его в темницу — и будет в своем праве. А Марисса — дать в рыло: и тоже будет в своем праве.
А если Мариссы там и нет, то что с того? Мало того: кто помешает наследнице сказать, что он неизвестно как прошел в ее комнату, собираясь ее изнасиловать?
Да, темница светит в любом случае.
Но тем не менее он целеустремленно лез, подтягиваясь на архитектурных излишествах, в изобилии украшающих стены дворца правителей этой самоцветной страны.
Окна были узкие и по случаю теплой погоды — открытые. Но, даже будь ставни заперты, тихо выдавить ему их труда бы не составило. И вот он внутри.
Прислушавшись, он понял, что в апартаментах нет ни души.
Торнан без излишней спешки исследовал каждую комнату и мебель при слабом свете масляной лампы-ночника. Жилище принцессы состояло из четырех больших комнат: приемной и трех спален. Алые и золотые портьеры и гобелены драпировали обшитые панелями стены, полы покрывали пушистые ковры, узоры которых изображали охотничьи сцены, мебель розового дерева, привезенного из Суртии.
Никого. Торнан еще раз осмотрелся и увидел...
И увиденное заставило его испытать горьковатое облегчение — какое ощущает человек, переставший страдать и сомневаться, когда сбываются его дурные предчувствия.
Из-под дивана выглядывала знакомая перевязь с мечами.
Марисса явно попала в беду.
Как бы то ни было, она сняла бы оружие в последнюю очередь — как она всегда делала. А сняв, не бросила бы на пол. Он вытащил перевязь, осмотрел...
Да, явно снимала не она — амазонка всегда, расставаясь с оружием, старательно сматывала ремни и оборачивала их вокруг ножен, а сейчас они небрежно болтались.
Но что странно — следов борьбы в комнатах нет, а захватить и обезоружить такого бойца, как племянница Анизы, весьма трудно. Тем более вряд ли Когита прибегает в столь щекотливых случаях к помощи охраны или слуг.
Но как бы то ни было, у него было лишь два выхода. Либо дождаться возвращения хозяйки и расспросить, куда та девала Мариссу, либо поискать самому.
Он осторожно подошел к двери и ухмыльнулся — засов был задвинут изнутри и зафиксирован боковым крюком. А значит...
Во дворцах ведь обычно делают тайные ходы и комнаты, на случай разнообразных неприятностей, грозящих королям.
Потайной ход обнаружился за панелью, недалеко от окна во второй комнате. Капитан нашел его быстро — панель оказалась задвинута не до конца. Вытащив из ножен фалькатту и сунув ее за пояс сзади, он взял скимитар на изготовку, осторожно отодвинул тяжелый щит черного дерева, прихватил левой рукой ночник и двинулся вперед.
Вначале ход шел параллельно стене, а шагов через тридцать оборвался очень крутой и узкой винтовой лестницей, по которой мог пройти лишь один человек.
Новый коридор. Поворот налево. Потом еще шагов десять и снова лестница наверх. Коридор слегка поворачивал влево.
В конце хода тоже имелась потайная дверь. Ее невозможно было бы углядеть, если бы она была закрыта. Но щель и доносившиеся оттуда звуки выдавали тайну.
Торнан пригасил фитиль и приблизился.
Каменная плита была повернута на невидимой оси, оставив по обеим сторонам проемы, куда он заглянул.
Торнан не знал, что он ожидал увидеть за дверью, но уж определенно не то, что обнаружил. Пол обширного помещения покрывали все те же ковры. Стены украшали гобелены. У дальней стены стоял длинный стол из хорошего эбенового дерева, инкрустированный серебром.
И к этому столу была привязана раздетая Марисса. Амазонка дергалась и извивалась, стараясь освободиться от ремней, оплетавших ее руки и ноги, широко разведенные в стороны.
Перед ней прохаживался не кто иной, как наследница тийского престола, княжна Когита. Облачена она была в шаровары черной кожи и такую же жилетку на голое тело, усаженные серебряными бляхами. Сапоги на высоченном каблуке украшали многочисленные серебряные накладки.
И обе женщины, можно сказать, беседовали.
— ...Шикса ставленая! Грязная сучка!!! Помесь свиньи и лисицы!!! — закончила воительница фразу и, задыхаясь, замерла.
— Ну, зачем ты так, дорогая, — промурлыкало ее высочество в ответ, — ну не упрямься — все равно сделаешь то, что я захочу! Точнее, я сделаю с тобой все, что захочу! Будешь умной и хорошей девочкой — все будет хорошо. А будешь упираться — вон там в углу колодец. Глубокий или нет — не знаю, оттуда еще никто не возвращался.
Бесшумно — а при нужде Торнан мог ходить бесшумно, — северянин прошмыгнул в щель, ловко проскочил вдоль стены...
И Когита поняла, что что-то не так, лишь получив хорошего пинка по обтянутому лакированной кожей заду.
Пока пропахавшая носом ковер высокородная развратница вскакивала и недоумевающее озиралась, Торнан рассек фалькаттой ремни. Свободной рукой ему пришлось удерживать Мариссу, тут же попытавшуюся кинуться на обидчицу.
— Вот я сейчас, твое высочество, приволоку тебя прямо в таком виде в папашкины покои! Что тогда с тобой будет?! — рявкнул он на что-то собиравшуюся сказать хозяйку, не давая ей опомниться.
По вмиг сошедшему с лица румянцу и расширившимся зрачкам стало ясно, как Когита относится к подобной перспективе.
— Прошу тебя, не делай этого! Забери свою возлюбленную и уходи беспрепятственно — тебе не причинят вреда! — пролепетала она.
— Да ну! Какие мы добрые! — бросил Торнан в ответ. — Значит, ты напоила какой-то дрянью... мою невесту, — краем глаза он заметил, как на секунду вытянулось лицо торопливо пытавшейся завязать шнуровку платья Мариссы, — украла ее, распяла в этом грязном подвале, как преступницу, собиралась проделать с ней всякие противные Великой Матери вещи — так? И теперь мы можем уходить спокойно, и нам не причинят вреда! Ты действительно добра и милостива!
По лицу Когиты Торнан догадался, что сейчас в ее очаровательной головке бьется одна-единственная мысль: если этот ужасный громила сейчас ее придушит, то тайник найдут только после того, как ее труп начнет вонять.
— Подожди, ты не понял, — Когита шагнула к нему, рассеянно вертя в руках замысловатую фибулу. — Я не хотела ничего плохо...
— Торнан, стой! — рванулась Марисса. — Не подпускай ее — у нее заколка смазана какой-то дрянью! Ею она меня и вырубила!
Скорчив злобную гримасу, Когита замерла, глядя на острие скимитара в руке анта.
— Кинь побрякушку, — ровным голосом предложил Торнан. Честно говоря, что-то в этом духе он и предполагал.
Опасное украшение, упав на пол, закатилось куда-то.
— Я готова тебе отдаться, витязь! Можешь даже меня изнасиловать... Я не буду против... — невпопад предложила наследница.
— Могу, но не хочу, — бросил Торнан. — А вот от драгоценностей не откажусь. Моей... невесте они вполне подойдут.
— Я эти побрякушки в сортир вышвырну! — видно было, с каким невероятным усилием удерживается амазонка, чтобы немедленно не отправить Когиту в тот самый колодец. — Торнан, уйдем отсюда! Где мое оружие?!
— Вот что, — Торнан чувствовал, что сейчас главное — не давать противнице не малейших пауз. — Сейчас ты вот прямо тут напишешь нам всем троим пропуск из твоего дворца. И мы уйдем, не поднимая шума.
— Да?! — Марисса между тем шарила глазами по подземному покою в поисках чего-нибудь похожего на оружие. — А эта мерзавка так и будет заманивать сюда девчонок, а потом кидать их в колодец?! Торнан, я так просто отсюда не уйду!
— Я никого никуда не кидала! — К Когите потихоньку возвращался княжеский апломб. — Я пугала тебя... Если хочешь знать, то мои женщины потом на коленях просили меня повторить то, чем мы занимались! А, что ты понимаешь... И ты тоже! — бросила она Торнану. — Тебе не понять, какое это наслаждение: не с козлом похотливым, а с такой же, как ты сама! Не поймешь, — констатировала Когита, — где тебе... Ты не женщина!
— Верно, — согласился капитан, — я не женщина. И кулак у меня потяжелее женского будет! — Он сделал шаг в сторону княжны. — Пиши давай...
Нашлись в подземном покое и чернила, и тростниковая бумага (уж зачем они были здесь — неясно).
Перед тем как они вышли, Марисса все же попыталась свести счеты с обидчицей, рванувшись назад. Но Торнан одним рывком вытолкнул ее за дверь, и девушка опомнилась.
— Дура ты, — вдруг бросила скрестившая руки на груди Когита, стоявшая в центре покоя в позе скорбящей богини. — У тебя бы было все, что пожелаешь... А так ты сдохнешь как собака где-нибудь... Такие, как ты, не живут долго...
— Давай-давай, — бросил Торнан. — Нашлась тут Кифимская пророчица!
Когда Марисса и Торнан вышли из покоев Когиты, стоявший в коридоре стражник, кажется, не удивился. Возможно, уже привык, что из комнат наследницы появляются неожиданные гости.
Выйдя, они оба одновременно вздохнули.
Заря бросала розовые блики на грязные лужи во дворе. Слуги, зевая, тащили из кухни лохани с объедками. Дворец, готовясь к новому дню, начал потихоньку прибираться после ночной оргии. На ступенях лестницы вповалку лежали спящие люди. Свернувшись в клубок или растянувшись во весь рост, гости храпели там, где настиг их сон. Некоторые все еще прижимали к груди бочонок с вином или чашу. Полы были залиты чем-то липким, а от некоторых лужиц исходил недвусмысленный запах — словно не для гостей были великолепные «тайные комнаты».
Несколько важных господ спали чуть не в этих самых лужах.
Почти бегом Марисса и Торнан пересекли двор, добираясь до каморки Чикко.
Подойдя к двери, ант невольно замер. Из каморки доносились звуки, услышав которые Торнан в первый момент слегка опешил. Могло показаться, что Чикко занимается любовью с... хм, ну, скажем, с молодой суртской пантерой.
А когда распахнул дверь, то в первый миг чуть не растерялся. Ибо в полумраке могло показаться, что их приятель решил изменить своей всегдашней любви к женщинам и перейти к близкому общению со своим полом. Уж больно могучим было распростертое на койке тело, из-под которого фомора, можно сказать, и не было видно. И лишь когда Чикко вылез наружу, не без труда спихнув с себя рабыню, Торнан успокоился.
За его спиной Марисса хмыкнула, видимо, оценивая стати случайной подруги чародея.
— Торнан, я еще не успел... Еще хотя бы немножко... Совсем немножко, а? — жалобно попросил фомор.
— Плевать! Рукой себе поможешь, ежели чего, — непреклонно заявил капитан.
Чикко сник и принялся одеваться.
— Все равно давай иска, — с гнусавым норглингским акцентом, заставившим Торнана вздрогнуть, сказала поднявшаяся с кровати девица. — Говорю, давай иска, островная лягушка!
Потерянно фомор сунул ей монету, которую Удруна тут же спрятала за щеку, и, ничуть не стесняясь, принялась неторопливо облачаться в драное платье.
Забрав у полусонного начальника караула оружие (он даже толком не стал проверять написанное Когитой), они вышли из боковых ворот дворца и зашагали по рассветной улице.
— И как эта корова тебя не раздавила? — К Мариссе возвращался ее прежний задор.
— А тебе меня так жаль? — огрызнулся Чикко, не оставаясь в долгу. — Тогда ты вполне могла бы помочь моей беде!
И Торнану пришлось перехватывать в воздухе крепкий кулак амазонки.
Они забрали на постоялом дворе свое имущество, затем, растолкав заспанного хозяина, уступили ему коней без лишнего торга и отправились к пристаням. Там они долго объясняли сторожу, что ждать хозяев им не с руки, серебро трактирщика монета за монетой переходили в его потную ладонь, проясняя его ум...
И через полчаса лодка огибала южные укрепления, унося из города Мариссу, Чикко и Торнана.
Стоя на корме, капитан погружал большое весло в воду, мощно отталкивался, и лодка стремительно уносилась вперед. Вскоре стены города исчезли за густыми зарослями деревьев. Ольха с резными листьями, с рыжеватыми сережками, ивы, отливающие серебром, с обеих сторон клонились к реке. День обещал быть знойным, но на воде было почти свежо.
Слышно было, как журчит вода, как шелестит трава, как щелкает, сидя на ветке, белка.
Река, ставшая уже широкой, струилась меж берегов, заросших ежевикой, дикой вишней и яблоней. Лес подступал к самой реке, рослые буки и дубы высились над спокойными водами. Лодка бесшумно летела по спокойной глади реки, Марисса глядела на работавшего веслом Торнана сквозь полуопущенные веки. И думала...
Мысль ее была совсем неожиданной. Она думала, что по старому закону человек, увидевший случайно или нарочно наготу свободной девушки, должен был на ней жениться, если она того пожелает.
Потом вдруг засмеялась. Смеялась она долго и от души.
— Ты чего?
— А хорошего ты ей пинка дал — чуть не улетела!
— Кому?! — спросил Чикко, которого они сочли излишним посвящать во все подробности.
— Да дочке князя здешнего! И как у нее задница не отвалилась?!
— Что-о?! — У фомора только что глаза на лоб не вылезли. Он, конечно, понимал, что не просто так они сорвались с места, но чтоб такое...
И тут Торнан сообразил запоздало, что действительно несколько часов назад дал хорошего пинка наследной принцессе. Ну и дела! Бывало, приходилось давать по морде дворянам, случалось бить — и кулаком, и мечом — ноглингских ярлов, но вот так, отвесить по заду княжне...
И Торнан громко заржал, чуть не упав в воду.
Чикко ошалело переводил глаза с Мариссы на капитана, совершенно потрясенный услышанным. Потом и он тоже засмеялся, следом за своими приятелями.
Над ними с пронзительным криком пронеслась маленькая серая речная чайка, уносясь навстречу солнцу.
Глава 11
КОГТИ СМЕРТИ
На четвертый день плавания, ранним утром, когда красновато-золотое солнце всходило над кромкой лесов, их глазам предстали черные башни Курмала — столицы одноименного герцогства.
Одна из самых мощных цитаделей Западного предела Логрии гордо вздымала к небу шестнадцать громадных башен, увенчанных изображениями орлов — символами династии местных герцогов.
От этих черных немых башен на фоне темно-голубого неба веяло мрачным величием и одновременно от них исходила непонятная угроза.
Внезапно Марисса ощутила непреодолимое желание бежать, и Чикко, с его чутьем повелителя духов, почувствовал то же самое. В чем тут дело? Или в том, что вместо веселых предместий с их кабаками и ярмарками город окружают старые пепелища — след недавно закончившихся боевых действий? Ну да, они же воевали с Южной Эргией, но мир вроде уже заключили.
Она подавила непонятное чувство.
Под стенами старого города, помнящего еще, как говорят, времена Толлана, от Ранны ответвлялся небольшой рукав, частью уходивший под стену, питая водой горожан, частью заполнявший широкий ров, опоясывавший бастионы.
Торнан вытащил лодку на отмель, расположенную прямо перед одной из главных башен.
— Надо будет продать ее, — хозяйственно сказал Чикко. — Или на кобылу обменяем.
— На осла разве что, — уточнила Марисса, глядевшая вверх, прикрыв глаза ладонью. — Дрянь посудина!
Почти над их головами виднелась черепичная крыша башни, над подъемной решеткой из почерневших кипарисовых бревен висел деревянный позолоченный орел — герб герцогов Гламов.
Однако северянин, не слушая ее, внимательно изучал крепостные стены. Глаза его тревожно сощурились, а лицо все больше и больше мрачнело.
— Что там? — спросила Марисса, невольно понизив голос.
— Вроде ничего... Но в воротах нет стражи, на стенах пусто, — а ведь в крае неспокойно!
— А еще в городе тихо, — поддакнул Чикко. — Не по-хорошему тихо, скажу тебе, подруга! Как будто народ разбежался.
Марисса и сама обратила внимание, что обычного городского шума из-за стен не доносится.
— Дело воняет! — резюмировал фомор, и в самом деле принюхиваясь, как учуявший волка пес. — Может, тихо и скромно пойдем пешком?
Торнан задумался — именно из Курмала было проще всего добраться до Картагуни, а оттуда — до песков Тэр и тамошнего тайника...
Ант в задумчивости озирал стрельчатые башни крепости, между которыми торчала, как старая бочка, башня герцогского донжона. И — на ней не было стяга.
— Понял, — проследил его взгляд Чикко. — Траур у них. Кто-то умер из знатных. Может, сам герцог и откинулся! — По тону можно было заподозрить, что у фомора какие-то личные счеты с родом Гламов.
Торнан, не отвечая, направился к подъемному мосту, спутники последовали за ним. Пройдя по мосту, они вошли в ворота. Стража отсутствовала.
Прямо перед ними круто уходила вверх, поднимаясь к Верхнему Городу, прямая и широкая улица с неровной булыжной мостовой. Улица была чистой — даже, на взгляд северянина, слишком чистой. На лавках и трактирах веселыми яркими красками сияли вывески — и почти никого. Лишь пара силуэтов шмыгнула вдалеке, чтобы исчезнуть среди домов. Улица была пуста... И это безлюдье яснее любых криков и воплей давало понять — в городе беда.
Странники невольно замедлили шаг, руки Мариссы и капитана почти синхронно легли на эфесы, и даже Чикко принялся нервно теребить кинжал на поясе. Это было не то старое, пахнущее пылью и запустением безлюдье поселка, где они нашли первую часть жезла и где сразились с порождением преисподней. Нет — то было напряженное, сжавшееся в ожидании пришествия неведомого ужаса, наполненное мукой безмолвие приговоренного перед появлением палача.
Все двери были заперты, ни единой живой души. Пусто было даже в трех харчевнях, куда они заглянули по дороге. Лишь в последней они нашли четверых мертвецки пьяных горожан, валявшихся на полу. Но что еще удивительнее — навалившись на стойку, там же храпел и корчмарь, рылом в собственной блевотине.
Все трое некоторое время созерцали это дикое зрелище — ведь известно, что содержатели питейных заведений не пьют. Хотя и знал ант одного кабатчика, ухитрившегося пропить собственный кабак...
Они пошли дальше. По дороге им попалось несколько человек, но те шарахнулись прочь при одной лишь попытке подойти и спросить, что тут происходит.
Чикко и Торнан настороженно переглядывались, Марисса же глядела на заросшие мхом камни стен старых домов, ощутив вдруг жуткий страх, как будто узрела свежевырытую могилу.
Внезапно в мертвой тишине послышалось заунывное пение.
— Гимн Великой Матери, — сообщила Марисса. — Только... Шэтт!!! Это же большая покаянная молитва!
Торнан и Чикко вопросительно уставились на нее.
— Об отвращении великого бедствия! — бросила она. — Торн, похоже, надо сматывать удочки!
Но тут они миновали поворот, и глазам их предстала площадь перед дворцом местного владыки.
Там творилось что-то странное. Стражники в полном вооружении шустро подносили вязанки дров, разжигая огромный костер, для чего-то накрытый полотнищем. Лица у всех были обмотаны тряпьем. А командовал ими не офицер, а худой человек в кожаном балахоне и маске с длинным носом, делавшей его похожим на птицу. Он держал в руках кожаный баул, из которого его помощник, в такой же одежде, доставал большой ложкой порошок изжелта-серого цвета и сыпал в разгорающийся огонь. Смолистое пламя поднялось вверх, ветер принес клубы дыма с сильным терпким запахом химикалий.
— Тьфу, что за пакость?! — замахал Чикко руками. — Сера с сушеным аргатом... Какое колдовство они тут затевают?.. Торнан! — вдруг взвизгнул он. — Дружище, бежим отсюда!!!
Но Торнан уже и сам понял: вместе с едким запахом следующий порыв ветра принес запах подгоревшего жаркого.
Обреченно капитан оглянулся и увидел ползущий по флагштоку донжона белый стяг с черной половинкой оскаленного черепа.
— «Чумной Дед»!!! — взвыла Марисса.
Трое путников застыли на месте, ощущая то самое, описанное в балладах и сказаниях состояние, когда волосы становятся дыбом, а душа уходит в пятки.
На город обрушилось величайшее из возможных бедствий — в Курмале была чума!
На площадь, грохоча, выехала ломовая телега, управляемая оборванцами в оранжевых колпаках каторжников, с такими же, как у стражи, закрытыми лицами. На ней возвышался разъезжающийся штабель трупов.
Тут же из дворца — из дворца! — появились такие же каторжники, принявшиеся крючьями стаскивать раздутые, почерневшие тела жертв мора.
Марисса не выдержала. Не говоря ни слова, девушка бросилась прочь. Ничего не видя и не помня, она кинулась сломя голову по улице — назад, к воротам, прочь из этого проклятого города, отданного в добычу демонам смерти. Она мчалась как лань, а за ней неслись Чикко и Торнан, спотыкаясь и моля всех богов и духов, чтобы ворота еще не успели запереть.
Увы... Из-под каменного свода надвратной башни не прорывался ни единый луч солнца. Путь преграждала решетка и поднятый мост. Налетев с разбегу на решетку, Марисса обхватила прутья и застонала.
Появился сержант, подойдя к ней сзади, положил ладонь на плечо.
— Выхотить сапрещено! Прикасс наместника есть! Никого больше не выпускать! Та-ак есть! — Он говорил, медленно подбирая слова, с сильным гвойским акцентом. — Прикасс наместника! Под страхом висселитца!
Из дверей кордегардии высунулись стражники, но никто из них не отпускал шутки на тему распустившей сопли девки, зачем-то при этом еще таскающей меч.
— Так нато, дотщка... — уже мягче сказал сержант Мариссе. — Ты ше понимать есть — тщюма-а!
Тут прибежала какая-то расхристанная тетка, по виду знатная дама, с рассыпающимся узлом, и принялась трясти решетку, обдирая руки о деревянные колья.
— Я хочу выйти! Говорят вам, я хочу выйти! Не хочу оставаться здесь... Не хочу!
— Притется, — терпеливо ответил солдат. — Наместник сказал: больше никого не выпусскать. — Он был немолод, и в глазах его отражалась тоска и понимание. Было очевидно, что он и сам с удовольствием оказался бы подальше от этого места.
Обреченно поднявшись и утирая слезы, Марисса отошла прочь, позволив друзьям взять себя под руки.
— Что будем делать? — спросил Чикко, когда они отошли шагов на пятьдесят.
— Вначале нужно где-то устроиться, — сообщил капитан. — А потом будем думать, как выбраться. Я не собираюсь ждать, когда мой труп поволокут багром на костер.
— Я тоже! — фыркнул Чикко, и в глазах его сверкнула злоба на несправедливость мироустройства. — Но вот как?
— Придумаем! И не надо раскисать, Марисса, — обратился Торнан к изо всех сил сдерживающей слезы амазонке. — Мы найдем какую-нибудь дырку в этих стенах и выберемся. Город старый, а в старых домах крысам как раз и раздолье. А пока нам надо поесть и найти пристанище на ночь.
— Я не плачу! — вымученно улыбнулась девушка, кое-как беря себя в руки. — Пошли...
Они вновь поднялись по улице, с каждым шагом все сильнее ощущая запах горелого мяса. На площади их заметил человек с клювом, который, как оказалось, был врачом-жрецом.
— Немедленно уходите! — крикнул он властно. — Нельзя разгуливать по городу. Возвращайтесь к себе! Без нужды запрещается появляться на улицах под страхом отправки на уборку трупов!
— Куда? — спросил Торнан. — Мы нездешние. Мы только что вошли в этот ваш дерьмовый курятник, а теперь ворота закрыты, и никого не выпускают.
Жрец пристально глядел на них из-за закрывавших глаза толстых стекол.
— Куда? Лучше сразу в могилу! — рявкнул он, возвращаясь к своему жуткому занятию.
— Друзья, — вступила в разговор Марисса, — о чем мы говорим? Тут ведь наверняка есть храм Тиамат! Все же я посол, как-никак! — Она уже почти пришла в себя. — Где тут обитель Великой Матери, любезный? — спросила она.
— Назад путем, каким вы пришли, второй переулок налево, шагов триста будет, — бросил медикус, успокаиваясь.
В молчании трое странников двинулись в указанном направлении. Торнан вдруг ощутил навалившуюся невероятную усталость. В голове было пусто, перед глазами вертелись круги, и он едва волочил ноги. Город чудился ему западней, крышка которой захлопнулась, отрезав их от жизни и надежды.
— Когда мы чего-нибудь поедим и отдохнем, дело будет лучше! — проворчал Чикко. — Я уж знаю — при крупных неприятностях надо как следует пожрать. Поднимает дух и проясняет мозги!
Тиамат в Кайдаре, видать, не относилась к самым почитаемым богиням. Как припомнил Торнан, в этих местах больше почитают Атана — Отца Людей и его многочисленное семейство вроде Леоказа — покровителя воров и хитрецов и Хрейны — Любвеобильной.
Храм был сооружением хотя и старым и основательным, но явно знавшим лучшие времена. Да и заправлял делами тут жрец, а не жрица, — еще молодой, подтянутый, с добродушно улыбающимися глазами и тонкими чертами лица.
Одна из самых мощных цитаделей Западного предела Логрии гордо вздымала к небу шестнадцать громадных башен, увенчанных изображениями орлов — символами династии местных герцогов.
От этих черных немых башен на фоне темно-голубого неба веяло мрачным величием и одновременно от них исходила непонятная угроза.
Внезапно Марисса ощутила непреодолимое желание бежать, и Чикко, с его чутьем повелителя духов, почувствовал то же самое. В чем тут дело? Или в том, что вместо веселых предместий с их кабаками и ярмарками город окружают старые пепелища — след недавно закончившихся боевых действий? Ну да, они же воевали с Южной Эргией, но мир вроде уже заключили.
Она подавила непонятное чувство.
Под стенами старого города, помнящего еще, как говорят, времена Толлана, от Ранны ответвлялся небольшой рукав, частью уходивший под стену, питая водой горожан, частью заполнявший широкий ров, опоясывавший бастионы.
Торнан вытащил лодку на отмель, расположенную прямо перед одной из главных башен.
— Надо будет продать ее, — хозяйственно сказал Чикко. — Или на кобылу обменяем.
— На осла разве что, — уточнила Марисса, глядевшая вверх, прикрыв глаза ладонью. — Дрянь посудина!
Почти над их головами виднелась черепичная крыша башни, над подъемной решеткой из почерневших кипарисовых бревен висел деревянный позолоченный орел — герб герцогов Гламов.
Однако северянин, не слушая ее, внимательно изучал крепостные стены. Глаза его тревожно сощурились, а лицо все больше и больше мрачнело.
— Что там? — спросила Марисса, невольно понизив голос.
— Вроде ничего... Но в воротах нет стражи, на стенах пусто, — а ведь в крае неспокойно!
— А еще в городе тихо, — поддакнул Чикко. — Не по-хорошему тихо, скажу тебе, подруга! Как будто народ разбежался.
Марисса и сама обратила внимание, что обычного городского шума из-за стен не доносится.
— Дело воняет! — резюмировал фомор, и в самом деле принюхиваясь, как учуявший волка пес. — Может, тихо и скромно пойдем пешком?
Торнан задумался — именно из Курмала было проще всего добраться до Картагуни, а оттуда — до песков Тэр и тамошнего тайника...
Ант в задумчивости озирал стрельчатые башни крепости, между которыми торчала, как старая бочка, башня герцогского донжона. И — на ней не было стяга.
— Понял, — проследил его взгляд Чикко. — Траур у них. Кто-то умер из знатных. Может, сам герцог и откинулся! — По тону можно было заподозрить, что у фомора какие-то личные счеты с родом Гламов.
Торнан, не отвечая, направился к подъемному мосту, спутники последовали за ним. Пройдя по мосту, они вошли в ворота. Стража отсутствовала.
Прямо перед ними круто уходила вверх, поднимаясь к Верхнему Городу, прямая и широкая улица с неровной булыжной мостовой. Улица была чистой — даже, на взгляд северянина, слишком чистой. На лавках и трактирах веселыми яркими красками сияли вывески — и почти никого. Лишь пара силуэтов шмыгнула вдалеке, чтобы исчезнуть среди домов. Улица была пуста... И это безлюдье яснее любых криков и воплей давало понять — в городе беда.
Странники невольно замедлили шаг, руки Мариссы и капитана почти синхронно легли на эфесы, и даже Чикко принялся нервно теребить кинжал на поясе. Это было не то старое, пахнущее пылью и запустением безлюдье поселка, где они нашли первую часть жезла и где сразились с порождением преисподней. Нет — то было напряженное, сжавшееся в ожидании пришествия неведомого ужаса, наполненное мукой безмолвие приговоренного перед появлением палача.
Все двери были заперты, ни единой живой души. Пусто было даже в трех харчевнях, куда они заглянули по дороге. Лишь в последней они нашли четверых мертвецки пьяных горожан, валявшихся на полу. Но что еще удивительнее — навалившись на стойку, там же храпел и корчмарь, рылом в собственной блевотине.
Все трое некоторое время созерцали это дикое зрелище — ведь известно, что содержатели питейных заведений не пьют. Хотя и знал ант одного кабатчика, ухитрившегося пропить собственный кабак...
Они пошли дальше. По дороге им попалось несколько человек, но те шарахнулись прочь при одной лишь попытке подойти и спросить, что тут происходит.
Чикко и Торнан настороженно переглядывались, Марисса же глядела на заросшие мхом камни стен старых домов, ощутив вдруг жуткий страх, как будто узрела свежевырытую могилу.
Внезапно в мертвой тишине послышалось заунывное пение.
— Гимн Великой Матери, — сообщила Марисса. — Только... Шэтт!!! Это же большая покаянная молитва!
Торнан и Чикко вопросительно уставились на нее.
— Об отвращении великого бедствия! — бросила она. — Торн, похоже, надо сматывать удочки!
Но тут они миновали поворот, и глазам их предстала площадь перед дворцом местного владыки.
Там творилось что-то странное. Стражники в полном вооружении шустро подносили вязанки дров, разжигая огромный костер, для чего-то накрытый полотнищем. Лица у всех были обмотаны тряпьем. А командовал ими не офицер, а худой человек в кожаном балахоне и маске с длинным носом, делавшей его похожим на птицу. Он держал в руках кожаный баул, из которого его помощник, в такой же одежде, доставал большой ложкой порошок изжелта-серого цвета и сыпал в разгорающийся огонь. Смолистое пламя поднялось вверх, ветер принес клубы дыма с сильным терпким запахом химикалий.
— Тьфу, что за пакость?! — замахал Чикко руками. — Сера с сушеным аргатом... Какое колдовство они тут затевают?.. Торнан! — вдруг взвизгнул он. — Дружище, бежим отсюда!!!
Но Торнан уже и сам понял: вместе с едким запахом следующий порыв ветра принес запах подгоревшего жаркого.
Обреченно капитан оглянулся и увидел ползущий по флагштоку донжона белый стяг с черной половинкой оскаленного черепа.
— «Чумной Дед»!!! — взвыла Марисса.
Трое путников застыли на месте, ощущая то самое, описанное в балладах и сказаниях состояние, когда волосы становятся дыбом, а душа уходит в пятки.
На город обрушилось величайшее из возможных бедствий — в Курмале была чума!
На площадь, грохоча, выехала ломовая телега, управляемая оборванцами в оранжевых колпаках каторжников, с такими же, как у стражи, закрытыми лицами. На ней возвышался разъезжающийся штабель трупов.
Тут же из дворца — из дворца! — появились такие же каторжники, принявшиеся крючьями стаскивать раздутые, почерневшие тела жертв мора.
Марисса не выдержала. Не говоря ни слова, девушка бросилась прочь. Ничего не видя и не помня, она кинулась сломя голову по улице — назад, к воротам, прочь из этого проклятого города, отданного в добычу демонам смерти. Она мчалась как лань, а за ней неслись Чикко и Торнан, спотыкаясь и моля всех богов и духов, чтобы ворота еще не успели запереть.
Увы... Из-под каменного свода надвратной башни не прорывался ни единый луч солнца. Путь преграждала решетка и поднятый мост. Налетев с разбегу на решетку, Марисса обхватила прутья и застонала.
Появился сержант, подойдя к ней сзади, положил ладонь на плечо.
— Выхотить сапрещено! Прикасс наместника есть! Никого больше не выпускать! Та-ак есть! — Он говорил, медленно подбирая слова, с сильным гвойским акцентом. — Прикасс наместника! Под страхом висселитца!
Из дверей кордегардии высунулись стражники, но никто из них не отпускал шутки на тему распустившей сопли девки, зачем-то при этом еще таскающей меч.
— Так нато, дотщка... — уже мягче сказал сержант Мариссе. — Ты ше понимать есть — тщюма-а!
Тут прибежала какая-то расхристанная тетка, по виду знатная дама, с рассыпающимся узлом, и принялась трясти решетку, обдирая руки о деревянные колья.
— Я хочу выйти! Говорят вам, я хочу выйти! Не хочу оставаться здесь... Не хочу!
— Притется, — терпеливо ответил солдат. — Наместник сказал: больше никого не выпусскать. — Он был немолод, и в глазах его отражалась тоска и понимание. Было очевидно, что он и сам с удовольствием оказался бы подальше от этого места.
Обреченно поднявшись и утирая слезы, Марисса отошла прочь, позволив друзьям взять себя под руки.
— Что будем делать? — спросил Чикко, когда они отошли шагов на пятьдесят.
— Вначале нужно где-то устроиться, — сообщил капитан. — А потом будем думать, как выбраться. Я не собираюсь ждать, когда мой труп поволокут багром на костер.
— Я тоже! — фыркнул Чикко, и в глазах его сверкнула злоба на несправедливость мироустройства. — Но вот как?
— Придумаем! И не надо раскисать, Марисса, — обратился Торнан к изо всех сил сдерживающей слезы амазонке. — Мы найдем какую-нибудь дырку в этих стенах и выберемся. Город старый, а в старых домах крысам как раз и раздолье. А пока нам надо поесть и найти пристанище на ночь.
— Я не плачу! — вымученно улыбнулась девушка, кое-как беря себя в руки. — Пошли...
Они вновь поднялись по улице, с каждым шагом все сильнее ощущая запах горелого мяса. На площади их заметил человек с клювом, который, как оказалось, был врачом-жрецом.
— Немедленно уходите! — крикнул он властно. — Нельзя разгуливать по городу. Возвращайтесь к себе! Без нужды запрещается появляться на улицах под страхом отправки на уборку трупов!
— Куда? — спросил Торнан. — Мы нездешние. Мы только что вошли в этот ваш дерьмовый курятник, а теперь ворота закрыты, и никого не выпускают.
Жрец пристально глядел на них из-за закрывавших глаза толстых стекол.
— Куда? Лучше сразу в могилу! — рявкнул он, возвращаясь к своему жуткому занятию.
— Друзья, — вступила в разговор Марисса, — о чем мы говорим? Тут ведь наверняка есть храм Тиамат! Все же я посол, как-никак! — Она уже почти пришла в себя. — Где тут обитель Великой Матери, любезный? — спросила она.
— Назад путем, каким вы пришли, второй переулок налево, шагов триста будет, — бросил медикус, успокаиваясь.
В молчании трое странников двинулись в указанном направлении. Торнан вдруг ощутил навалившуюся невероятную усталость. В голове было пусто, перед глазами вертелись круги, и он едва волочил ноги. Город чудился ему западней, крышка которой захлопнулась, отрезав их от жизни и надежды.
— Когда мы чего-нибудь поедим и отдохнем, дело будет лучше! — проворчал Чикко. — Я уж знаю — при крупных неприятностях надо как следует пожрать. Поднимает дух и проясняет мозги!
Тиамат в Кайдаре, видать, не относилась к самым почитаемым богиням. Как припомнил Торнан, в этих местах больше почитают Атана — Отца Людей и его многочисленное семейство вроде Леоказа — покровителя воров и хитрецов и Хрейны — Любвеобильной.
Храм был сооружением хотя и старым и основательным, но явно знавшим лучшие времена. Да и заправлял делами тут жрец, а не жрица, — еще молодой, подтянутый, с добродушно улыбающимися глазами и тонкими чертами лица.