Лещенко Владимир. Торнан-варвар и жезл Тиамат

   Винтовая серая лестница вела на второй этаж в «номера», куда посетители время от времени вели растрепанных девиц. Клиенты были одеты в кафтаны всех мыслимых и немыслимых расцветок. Пьяницы стучали по столам большими деревянными кружками, азартно грызли кости и сушеную рыбу, лущили орехи, давя их о грязный стол. У многих на коленях сидели, смеясь и визжа, женщины, а у некоторых — томно попискивали мальчишки с подведенными глазами. Слышались возбужденные голоса:
   — ...Ты «всадников» своих убери, долбоклюв! Против доброго суртского золота такое ставить удумал!..
   — ...А я ему и говорю: дешевле никак отдать невозможно — товар-то тянули из-под двух замков тройных геркоссийских, да еще двух Мардонских догов...
   — ...Не ожидается больше, выходит, «смолки»? Да, и что за дела пошли — Буциг на своем «Змее» спалился у Архипелага, а «Морской жабы» уже три месяца как нет, и, видать, уже не будет...
   — ...Ну он всю оплату взял в ягнах — польстился на доброе серебо. Ну ты ж знаешь, на «барашки» чистый металл пускают. Так уж не знаю как, а напихали ему два мешка чуть не оловянных монет...
   Торнан по-хозяйски огляделся, носком сапога брезгливо отшвырнул попавшуюся под ноги дынную корку и бухнулся на ближайшее свободное место.
   В кабаке не то чтобы замолчали, но гомон как будто стих. Его явно и с интересом разглядывали. Наконец к нему подошел громила с красным рубином, покачивавшимся в мочке уха. Его серые грязные волосы были стянуты на затылке оранжевой лентой.
   — Занято здесь, — вызывающе заявил он.
   Торнан, не вставая, взял молодца за широкий пояс одной рукой, приподнял, подержал с полминуты. Бандит удивленно хлопал глазами. Торнан улыбался, глядя ему в глаза, почти с наслаждением видя, как их заполняет страх и непонимание. Потом как ни в чем не бывало поставил его на пол.
   — Ты ошибся, приятель! — добродушно уточнил он. Дружки громилы схватились за рукояти ножей, но вмешиваться не стали.
   Напряжение в таверне стало осязаемым; так бывает перед бурей, когда все замирает в настороженном безмолвии, а по небу начинают плясать зарницы.
   Торнан посмотрел в сторону трактирщика.
   — Эй, человек, вина и закуски! — зычно бросил он.
   Корчмарь не пошевелился.
   — Шпеткий, да? — скалясь, бросил приятель амбала. — Буром прешь? Зубы не жмут?!
   — Про то я не с тобой буду толковать, а с твоим важняком. — Торнан вдруг почуял себя вполне в своей стихии. Словно и не было прошедших пяти лет офицерства в славной Страже Севера, а был он вновь лихим и удачливым контрабандистом среди таких же лихих людей Сиракса.
   — Не свисти! С чего бы важняку нашему с тобой терки тереть?
   — А слово у меня к нему есть. Большое слово...
   — Да?! А вот мы тебе сейчас это слово в дупло забьем, вместе с твоим резаком!!! — заревел оправившийся амбал, кидаясь вперед.
   Торнан не стал вынимать оружие, как, видимо, от него ждали — эту игру он хорошо знал. Схватив за край столешницы, он резко рванул ее на себя. Заскрипели жалобно выдираемые пятидюймовые гвозди, и Торнан, поудобнее перехватив толстую доску в три локтя, наподобие меча, дважды махнул ею перед ошеломленными противниками.
   — Ша!
   Из-за соседнего стола поднялся долговязый худой человек, неприятно напомнивший Торнану приснопамятного Бо Скорняка. Рваный и грязный кафтан контрастировал с дорогими сапогами. Из-за лимонного цвета шелкового пояса торчали две рукояти кинжалов, инкрустированные крупными жемчужинами, в ножнах висел широкий палаш.
   — Ты хотел говорить с важняком, темнила? — осведомился франт. — Ну, я важняк, давай, говори свое слово.
   — Не при шармаках же? — Торнан выразительно окинул взглядом сборище. То глухо заволновалось.
   — Ша, я сказал! — чуть повернулся в их сторону долговязый. — Как погоняло твое, темнила?
   — Медведь.
   — Откуда? — быстро спросил «важняк».
   — Из Сиракса.
   — Кто?
   — «Ночной рыбак».
   — Был, кажись, такой годков пять назад, — кивнул важняк. — Я — Шершень. Ну, пошли, что ли, скажешь свое слово...
   — ...Ну ты подумай сам, — добавил Торнан, закончив разговор. — Не в монете даже дело, а уж моя госпожа тебя не обидит. О другом подумай — сама Ульметта тебе обязана будет! Сама! Ты ведь слыхал небось, что она собирается все наше дело под руку себе взять?
   — Ну, был звон такой, — подобострастно прогудел Шершень.
   — Так вот и подумай: кто от нее в Картагуни смотрящим станет, если что?
   — Ну дела! — только и смог сказать Шершень. — Слыхал я, что Львица Моря иногда у нас бывает. Слыхал, что Гор кого-то зачалил сегодня. Но чтоб так... Слушай, а я ее увижу?
   — О чем разговор, брат? — широко улыбнулся Торнан.
   — Нет, пожалуй, — вдруг сказал Шершень, порывисто вскочив и пройдясь по каморке. — Что-то стремно, брат. Потом, когда короновать меня будет...
 
   За два часа до рассвета Торнан с дюжиной помощников уже были готовы. Капитан еще раз все продумал, отдал последние распоряжения и даже вручил Серому Кролику, одному из приближенных Шершня, наскоро нарисованный план особняка, где сидели его друзья.
   — Ну, мы пошли, — сказал тот, сложив задубевший лист старого пергамента. — Ты как — может, все-таки с нами?
   — Нет, я пойду один, как и договаривались.
   Взяв под мышку набитую камнями шкатулку — приманку для Гора — и прикрыв ее плащом, Торнан двинулся к воротам.
   — Эй, там! — громко постучал он. — Отпирайте!
   — Чего? — По голосу он узнал одного из стражников, притащивших их сюда.
   — Дело у меня к твоему хозяину.
   Стражник отворил калитку, не снимая, однако, цепи, осторожно выглянул:
   — Один?
   — А то не видишь? Эй, руки убрал! — рявкнул Торнан на потянувшегося к свертку стража. — Это не про твою честь...
   Зло ворча, картагуниец пропустил его и пристроился сзади. Даже не поворачиваясь, Торнан почти физически чувствовал, как дрожит от ненависти его ладонь на эфесе. В комнате было все по-прежнему. Кресло, в котором восседал Гор со взведенным арбалетом на коленях, и два других — где сидели связанные фомор и Марисса. Позади шариффа стояло еще двое стражей, там же грузной тушей нависал над жаровней палач. Он словно так и простоял эти часы в ожидании приказа — начать раздувать угли и калить железо.
   — Рад видеть. Принес? — Гор был на редкость деловит.
   Вместо ответа Торнан брякнул шкатулку на столик и отошел. Позади задышал стражник.
   — Стер, уйди, — распорядился шарифф.
   Позади хлопнула дверь... И как будто что-то упало.
   — Ну, давай, открывай...
   Торнан вытащил ключ, повертел...
   — Я жду! — Гор явно нервничал.
   — Сначала развяжи хотя бы его, — ткнул капитан пальцем в Чикко.
   — Не играй со мной, Кракен, — лицо Гора словно окаменело, на скулах заходили желваки. — Ты ведь знаешь, наверное, — я не люблю шутить!
   В этот момент из-за бесшумно раскрывшейся двери в дальнем конце комнаты появились неслышные тени. Двое, трое... пятеро.
   Вот двое оказываются за спиной палача, и тот бесшумно оседает.
   Вот мягко подкрадываются к стражникам...
   Вот придвигаются к креслу...
   — Молчишь? — Гор повел арбалетом в сторону Торнана. — Ну, так и будешь молчать?
   — Я-то знаю, что ты не шутишь! — Торнан добродушно оскалился. — А вот ты не знаешь... Не знаешь одной занятной вещи...
   — Это какой же? — усмехнулся Гор.
   — Ты не знаешь, что у тебя сейчас за спиной, — усмехнулся в ответ Торнан.
   Гор осклабился.
   — Дешевый фокус, пират, я на такое еще стражником не велся. Ну, давай, думай быстрее, братец...
   Все же некое движение за спиной он уловить успел и даже начал разворачиваться. Но фатально опоздал — удар обмотанной войлоком дубинки вышиб из него дух.
   Торнан бросился развязывать Мариссу и чародея. Освобожденный от пут, Чикко тут же без стеснения отбежал в угол и, сунув два пальца в рот, принялся блевать.
   — Скоты, — прошепелявил он, — мало того, что зуб выбили, так еще, наверное, полведра траммы вкатили...
   Торнан между тем подошел к трем своим помощникам, переминающимся с ноги на ногу у потайного входа.
   — Ну, благодарю за службу, орлы! — И протянул старшему, кофейного оттенка мулату, кошель, снятый с Гора.
   — Не стоит благодарности. Мы рады послужить великой Ульметте, чье имя заставляет трепетать стражников и купчишек...
 
   — ...Знаешь, я все-таки дурак, — сообщил Торнан Мариссе, когда вечером этого дня они устраивались на ночлег в перелеске, лигах в тридцати от Картагуни.
   — То есть?
   — Мне нужно было просто пойти во дворец шеффета и сдать Гора с потрохами. А я бес знает что затеял.
   Марисса внимательно посмотрела на него, а потом пожала плечами.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОРЫ И ПУСТЫНЯ

Глава 16
ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ПЕСКИ

   Где же твой колодец? — возмущенно спросила Марисса.
   — Колодец отыщем сегодня, — невозмутимо ответил проводник. — До вечера кони без воды выдержат. Если ивлисы нас не погубят.
   — С чего бы это? — Марисса была раздражена до крайности. — Вот уже вторую неделю в песках — ни одного ивлиса не увидели!
   Урам подвел их к кустику гарамалы, под которым сидел песчаный дракончик — мелкая, хотя и страшноватая ящерица с уродливой мордой, усаженной шевелящимися роговыми щитками и гребенчатым хвостом. Ящерица равнодушно подняла на них мутные глаза — эту тварь с жестким и вонючим мясом почти никто не ел. Потом вдруг она принялась закапываться в песок.
   — Видишь? Это очень плохо, — сообщил проводник. — Идет «ветер ярости». Мой народ говорит: это тень дракона, несущего на хвосте гибель.
   — Только этого не хватало! — буркнул Торнан. — Что будем делать?
   — Вперед!
   Пески и барханы сменились пустошами такыров и солончаков. Опаленные солнцем черные камни, кусты пустынной колючки и синего саксаула. Глаза жгло. А вдали уже виднелся темно-серый полог между небом и землей.
   — Прятаться!
   Торнан с сомнением огляделся по сторонам — ничего подходящего вокруг для укрытия не намечалось.
   — Вперед! — прикрикнул проводник.
   Вновь пошли низкие барханы, редкие кусты верблюжьей колючки и тамариска. Наконец обнаружили небольшую впадину между камнями. А на горизонте сквозь белесую голубизну небес двигалась серая туча, и в самом деле напоминавшая гигантского дракона с огромной пастью, широко раскинутыми крыльями и уходящим куда-то вдаль хвостом.
   Едва они укрылись, как солнце заволокла белесая полумгла, наливающаяся темнотой с каждым мгновением. Они услышали нарастающий рев, словно освободились все семеро ивлиссов, всуе помянутые проводником, и пытаются сокрушить мир в угоду брату своему — Шэтту.
   — Надолго это? — спросил Торнан, замотавшись плащом.
   — Как получится. Может, на полчаса, может, на полдня...
   А с востока накатывала густая серо-коричневая пелена, как исполинская занавесь от барханов до неба. Накатывавший ветер поднимал, завивая змейками, тучи песка. Потом померкло солнце, словно сдутое с неба исполинским дыханием урагана. Злые песчинки непостижимым образом проникали всюду — в ноздри и гривы коней, под одежду, в глаза, вызывая мучительную резь.
   Задыхаясь, чихая, Торнан привычно выругался на судьбу, занесшую их в эту пустыню...
 
   ...Границу меж степью и пустыней они преодолели на одиннадцатый день после того, как пресекли Ранну. Эта граница не была четкой; просто бесконечная холмистая равнина, по которой они ехали, становилась все более засушливой, каменистой и неприветливой.
   Зеленая ковыльная поросль сменялась верблюжьей колючкой и чахлыми кустиками солянки; последние рощицы и кривые деревья исчезли, деревья, изредка попадавшиеся прежде, исчезли. Чаше и чаще попадались пустоши, засыпанные мелким щебнем. И небеса над сухой равниной из голубых становились белесыми. А когда они поднимались на холмы, то на горизонте уже виднелась изжелта-белая полоса песчаного моря.
   Путники стояли на вершине бархана, а перед ними простирались волны песчаного моря. Над головой висело залитое солнцем небо, будто огромный купол, на котором не было ни единого облачка. Жар солнца опалял их, будто гнев жестокого бога.
   — Это пустыня, — сообщил Чикко несколько стушевавшейся Мариссе. — Тут нет ни деревьев, ни полей, ни душистого мыла...
   Амазонка проигнорировала замечание мага.
   — Да, наш друг прав, — согласился Торнан. — Но сейчас мы туда не пойдем. Мы найдем оазис и будем там ждать каравана, а может, наймем проводника.
   — С чего ты решил, что мы его дождемся? — Марисса наконец отвлеклась от созерцания грозного жаркого моря.
   — Тут проходит идрумский караванный путь — один из трех, — вместо Торнана ответил Чикко. — По нему караваны как раз идут в том направлении, куда нам нужно.
   — Ты что, бывал тут? — иронически изрекла амазонка.
   — Доводилось, представь себе, — подтвердил Чикко, чем вызвал у Мариссы что-то вроде некоторого уважения. А Торнан удивился — раньше его приятель ничего такого не рассказывал. Но это было весьма неплохо — сам-то Торнан попадал в пустыню всего дважды в жизни.
   Впрочем, ничего особенно сложного (не считая самой пустыни) им не предстояло. С караваном они дойдут до Китара — Сонского оазиса, в дне пути от которого и стоит тот мертвый город, где в Храме Дающей Воду им предстоит забрать вторую часть жезла.
   А купцы тут были нередкими гостями. Гоняли караваны крепких идрумских мулов и двугорбых верблюдов — на продажу. Возили дорогие цветные гхараттские ткани, под благородными именами «белая роса» и «струящаяся вода», которые можно было протащить через женское колечко. Возили лекарственные снадобья, мумие из Рихейских гор, стальные клинки со струящимся вдоль лезвия узором, превосходные доспехи из восточных земель, тисненые кожи и гоблин знает еще что.
   Каравана они не дождались, зато им подвернулся проводник — Урам, не первой молодости пустынник, живший в лачуге с женой и выводком детишек. Это было неплохо — человек оседлый и ведомый местным жителям вряд ли мог оказаться помощником каких-нибудь разбойников. И они двинулись через пустыню. Теперь путешественники находились на земле, на которую не претендовало ни одно из царств, ибо тут уже был один безраздельный самодержец — Песок. Глубокие русла, дно которых было сухим большую часть года. Животные здесь были меньше и не собирались в такие крупные стада, как на севере. Больше всего попадалось изящных газелей и антилоп, быстрых созданий, которым нужно было мало корма и воды и которые умели избегать охотящейся ночью большеухой пустынной кошки. Каменистая выветренная земля, сухие кусты и кактусы начали уступать место более песчаной местности, и наконец вокруг до самого горизонта остались одни барханы, уходящие вдаль, как волны в море.
   Вдали у горизонта иногда появлялись верблюжьи караваны, плескалось море, покачивались корабли у причалов, вставали башни чьих-то странных городов. И Торнан был готов усомниться, что это просто мираж.
   Он и прежде слышал рассказы караванщиков и просто бывалых людей о древних руинах, прежде бывших храмами и крепостями неведомых народов, идолах жуткого вида, которых ветер иногда обнажает среди барханов, сдувая песок. Конечно, такие рассказы надо делить на два, если не на четыре (а по совести, так не грех и на восемь). Но единодушно Тэр считался странным местом. И караваны, как говорили, пропадали тут чаще, чем можно было предполагать, имея в виду лишь разбойников и пыльные бури.
   Барханы, одни лишь барханы, иные из которых высотой спорят с горами. По несколько часов приходилось преодолевать каждый такой... Чтобы увидеть за ним другой, ничем от первого не отличающийся.
   Такова уж была эта пустыня — по капризу природы возникшая тут, отрезанная от влажных морских ветров с юга Гаркасскими горами, а от столь же влажных северных — Синим Хребтом.
   Вся вселенная, казалось, сложена из песка. Желтого, красного, серого, рыжего, белого. Кустики солянки и верблюжьей колючки, странные колючие шары, покрытые жесткой шкурой, и отменно горькие (говорят, такие еще водятся лишь в пустынях заокраинных земель), да изредка проскакивающие живые создания вроде карликовых тушканов и ящериц — вот и вся жизнь. Безбрежные просторы сухих, изрезанных оврагами и ущельями глинистых равнин, засыпанные песком котловины, каменистые эрги — и вновь море песка.
   Пути от колодца к колодцу, сон вполглаза — кто его знает, чего можно ждать от проводника? Скудная еда — сухое мясо и сушеные до каменной твердости фрукты. И вот — ураган.
   Буря стихла быстро, почти так же, как и накатила. Час прошел или больше — Торнан не понял.
   Но вот смолк ветер, и песок больше не пел свою жуткую песню смерти. Конь с хриплым всхрапом поднялся, и следом за ним — Торнан. Из-под песчаного полога выбрались трое его спутников. Последним — выглядевший изрядно потрепанным Чикко.
   — Проклятая пустыня, — выругалась Марисса.
   — Не надо недобрых слов о пустыне: обидится, — прозвучало за спиной.
   Позади них стоял человек в потертом бурнусе, с откинутым капюшоном — по виду родич проводника. А немного поодаль, по ту сторону бархана, поднимались верблюды, и кони, и люди — женщины, дети, седобородые старики... Целый караван. Не торговый, не купеческий — племя пустынных бродяг.
   Кочевник что-то спросил у проводника на непонятном языке, тот ответил длинной речью, как будто оправдываясь. Оборвав его на полуслове взмахом руки, бородач приложил руку к сердцу.
   — Я рад видеть служительницу Великой Матери, хотя и не могу понять, что ее привело в эти обиженные жизнью края. Но думаю, что мой отец тоже будет рад увидеть тебя, почтенная, и засвидетельствовать уважение к Матери...
   В шатре, на груде подушек возлежал человек в широком одеянии, казавшийся не отцом, а скорее старшим братом встретившего их кочевника. По обе стороны от него сидели две весьма упитанные женщины в переливающихся шелках и грубой работы серебряных украшениях. Они равнодушно взирали на пришельцев. В шатре оказалось не в пример уютней, чем под палящими лучами солнца. Тем более что тут же гостям подали охлажденного финикового вина и сочные порезанные гранаты, сияющие красными зернами. На их кожуре поблескивали капельки холодной воды — колодец, который искал проводник, был именно тут.
   Вскоре выяснилось, что бородатого зовут Имрам иб-Муум и он не только вождь этих пустынных бродяг, но один из самых знаменитых торговцев, что гоняют караваны через пески.
   — Вы, наверное, ищете сокровища? — спросил хозяин посреди разговора.
   — Нет, мы странствуем ради дел Великой Матери, — сообщила Марисса.
   — А разве я усомнился? — кивнул вождь. — Просто имей в виду: проклятое золото проклятого повелителя Ускерга не приносит счастья. Мы чтим Богиню, но она далеко, а Семеро Проклятых всегда рядом. За левым плечом.
   — Семеро Проклятых? Демоны? — переспросил Торнан.
   — Да, они самые, ивлиссы. Ищут, в кого бы вселиться, но после Ускерга тут нет стран, которые могли бы их удовлетворить... Поэтому им остается жаловаться да проклинать судьбу, приковавшую их к этому месту, и еще себя — за то, что по злобе и глупости погубили Ускерг и его царя Хала.
   — А давно это было?
   — Кто ж знает? Пустыня скрывает следы... Ты можешь провести каналы от рек, согнать тысячи рабов, чтобы они вырыли колодцы глубиной в лигу, но все будет напрасно. Пустыня поглотит твой город, даже если будет ждать тысячу лет! Владыка Ускерга сильно согрешил, служа Семерым Проклятым, и подданные его согрешили, молясь в их храмах, и боги в один день осушили все его колодцы и арыки. И все умерли от жажды за несколько дней. И на все золото нельзя было купить ни глотка воды... Старые предания говорят, — продолжил он, прикрыв глаза, — что во дворце Хала имелась гигантская сковородка, на которой те, кого он приговорил к смерти, плясали, перед тем как упасть и изжариться заживо. Еще у него были рыбные садки, где жили сомы, которых откармливали человечиной. Любимым его занятием было привести не угодившего ему человека на берег пруда и заставить смотреть, как на корм сомам бросают его детей. Семеро Проклятых нашептывали ему все это.
   — Я не слышала о них, — чуть озабоченно сообщила Марисса.
   — Странно — я думал, служительницам такой великой богини это известно. У каждого из Темных своя работа.
   Один — Князь Огня — отвечает за пожары, землетрясения, вулканы.
   Второй — Князь Чумы — за болезни.
   Третий — Князь Скелетов — за голод и засухи.
   Еще один — Князь Пустоты — обрушивает на голову падающие звезды.
   Пятый — Князь Людей... он отвечает за беды, что люди приносят сами себе.
   Шестой... Впрочем, не следует тревожить ивлисов.
   — Скажи, досточтимый, а нет ли тут в окрестностях разрушенного старого города? — решил изменить тему разговора Торнан. — Не слышал ли ты об Осиаге?
   Собеседник ответил не сразу.
   — Мы называем его Пасть Гиены, — нахмурился Инган. — Этот город не оставил доброй памяти о себе — слишком многие из наших предков пали жертвами его воинов.
   Торнан кивнул, соглашаясь. Дружина эмира этого сгинувшего города изрядно уменьшила количество разбойников в песках.
   — Но и он погиб, хотя его царь тоже называл себя господином пустыни. В пустыне много затерянных городов. Некоторые еще тянут свои разрушенные башни к звездам, другие занесены песком. Люди глупы — они строят свои города на песке, не понимая, что пустыня всегда возьмет свое обратно... Наш путь как раз идет мимо него, хотя и чуть в стороне. Мы укажем вам дорогу, хотя я сам лично не стал бы его посещать. Тридцать тысяч человек погибло там в один миг, и еще тысячи были поглощены землей. Ну, это ваши дела и дела богини, которую и мы чтим. А пока — отдохните в наших шатрах...
   — Торнан, друг мой, — сказал внезапно Чикко, когда они вышли наружу, под раскаленное солнце. — А давай... Давай убежим.
   — Да ты что?! — уставился на него капитан. — Ты рехнулся?
   — Давай убежим, а?! — почти умоляюще произнес Чикко. — Шэтт с ними, с этими каймами! На них ни голову себе обратно не пришьешь, ни душу у темных владык не выкупишь! А эта сумасшедшая пусть сама ищет свои жезлы хоть до старости!.. Торнан, — голос Чикко был полон неподдельного отчаяния. — Я, может, и дикарь, высших тайн не понимаю, но мы, фоморы, пережили столько племен и народов, что и не упомнить. Мы ведь только потому живы, что чуем, куда можно лезть, а куда нельзя... Когда-то мои предки половиной мира владели, но вот забыли — что можно и что нельзя... И вот что от нас осталось! Это теперь в крови у нас — понимаешь?! Поверь, я чую: не будет добра от этой палки ни нам, ни миру. Не будет нам с ней удачи! Торн, ну неужто один вояка да один чародей не смогут прожить без этого золота поганого?..
   — Да что с тобой, Чикко?! — встряхнул его Торнан. — Ты что-то знаешь? Или почуял? Ну, скажи!
   — Не знаю... — покачал головой Чикко. — Ничего я не знаю... Извини, что-то накатило... Забудь.

* * *

   Чикко тревожно озирался. Вокруг него была пустыня. Не та, которой они шли уже много дней, не Тэр, именуемая Большой Логрской Печью, а совсем другая. Белая снежная пустыня, освещенная серебряным солнцем дальнего севера. Вроде стоит он, озираясь, и видит белизну до самого горизонта — и ни пятнышка на ней, ровное заснеженное поле, только ветер свистит и колет щеки.
   Чикко тревожно озирался. Ему было нехорошо — что-то происходило. Что-то угрожающее его, шамана Чикко, шкуре, которую он ценил дороже любых сокровищ всех миров — сколько бы там Неведомый и Древняя Праматерь их не создали. Об этом настойчиво говорило все его шаманское чутье.
   На нем была его шаманская кухлянка, которую, как он помнил сам, он швырнул в костер, перед тем как подняться на борт даннского китобоя, что увез его от родных берегов. На груди висит витая раковина, в которую дудят, вызывая мелких стихийных духов, а к поясу приторочен бубен из рыбьей кожи — тоже брошенный им в огонь. Но прежде всего — где он? Он еще раз осмотрелся.
   Вокруг были невысокие торосы, искрящиеся под солнцем полярного дня. Лед под ногами мутно-зеленый, толстый, значит, старый; пусть он и не слишком сильно понимает в оттенках льда... За его спиной белесое небо слегка темнело — значит, там, совсем близко, было открытое море. Итак, он находится где-то на полпути между родными островами и Отринутыми землями, на самой границе плавучих льдов.
   Чувство опасности не отпускало. И теперь он смутно чуял, что ему грозит нечто живое.
   Кто? Может быть, прячущийся за торосами белый медведь-ушхой, что любит лакомиться человеческим мозгом? Или подо льдом ходит, готовясь сокрушить шамана и утащить его в ледяную бездну, черный гронг — большая касатка, с теплой кровью, но дышащая жабрами?
   Или из незамеченной им полыньи выскочит тумсак — громадный хищный тюлень, не делающий разницы между нерпой и человеком?
   Или невесть как забредший сюда могучий белый волк из Драконьих земель, распластавшись на слежавшемся снегу, крадется к нему, готовясь прыгнуть на спину и ударить клыками, разрывая яремную вену?
   Угроза тем временем приближалась, и приближалась с севера.
   Чикко невольно вздрогнул. Неужели это те самые ледяные люди из легенд, косматые, поросшие волосом полуразумные карлики, что кочуют по льдам и тоже не делают разницы между двуногой и прочей добычей? Они будут поопаснее и тюленя, и волка, и даже медведя — потому как при случае слопают и того, и другого, и третьего.