Страница:
Внезапно его уха коснулся мерный перестук, как будто сюда бежала маленькая лошадка или ослик. А потом на самом краешке белого пространства заметил Чикко какое-то движение: кто-то двигался к нему, и вихрилась следом снежная пыль, сверкая в лучах полярного дня.
Фомор, до боли в глазах вглядывавшийся в очертания неведомого создания, оторопел и почувствовал, как ноги вросли в снег и отказывались повиноваться.
По белой пустыне, тяжело топоча и поднимая льдистую крупу, бежал огромный носорог.
Чикко отрешенно понял, что это смерть. Ибо за ним пришел сам Кноф-Гех. Древнее чудовище из легенд, житель мрачных теснин Отринутой земли, что может ходить на двух ногах, подобно человеку, и на четырех, как обычный зверь, но обычно бегает на всех шести, ибо, в отличие от всех прочих тварей, шестилап. Убить его почти невозможно — стрелы и копья бессильны против толстой шкуры и длинного меха. Убежать не выйдет — шесть ног есть шесть ног. А чародейство не причиняет ему вреда.
Он бежал стремительно, хоть и неторопливо. Глаза его горели багровым огнем, широкая морда, поросшая роговыми пластинами, отражала лучи холодного светила. Рог го казался острием граненого чекана, и на каждой грани блистало солнце. Хрип и топотание оглашали ледяной воздух, и ничто не могло воспрепятствовать смертоносному бегу старого зверобога-демона, сына Тех, что спустились на Землю, во времена еще до человека придя с седых, давно угасших звезд.
Чикко отчаянно попытался воззвать к шаманской силе, но не почуял ни малейшего отклика.
Это воин может драться яростно и самозабвенно, даже зная, что обречен. Но маг, который не верит в себя и сознает бессмысленность усилий, уже не способен ни на что...
А Кноф-Гех уже склонял голову, нацеливая рог в грудь фомора.
И Чикко закричал изо всех сил, что не хочет умирать, что пусть демон мертвого материка придет за ним позже... Но неумолимая смерть глядела на него ярко полыхающими красными глазами.
Исполин, чьи движения вдруг замедлились, беззвучно хохотал, готовясь вздеть шамана на свой бивень...
— Им-мя! — проревело вдруг чудище нечеловеческим голосом. — Им-мя, скажи свое им-мя, нечестивец!
— Не-е-е-ет! — заверещал Чикко. — У меня нет имени!
По крайней мере, душу его рогатая мерзость не получит.
— В-вреж-ж! — железно прогудел надвигающийся исполин.
Нет! У него нет имени — ибо имя его сгорело вместе с кухлянкой и бубном, когда он отрекся от себя и своего предназначения. У него нет имени...
И пусть он умрет безымянным, и дух его расточится в бездне, но рабом зверобога не будет!..
— Чикко, вставай, нам пора... — вдруг сказал носорог голосом Торнана.
И Чикко почти потерял сознание от радости, что все это — лишь сон. И пробудившись, почти влюбленно взглянул на плохо выбритую физиономию своего приятеля, склонившуюся над ложем.
— А что такое?
— Что? Наши хозяева снимаются с места — не думаешь ли ты, что тебя погрузят на верблюда вместе с шатром?
Кровли домов давно провалились, и даже фундаменты стали грудами кирпича.
Город был мертв, как старая могила.
Эти развалины принадлежали знаменитому городу Осиаг, лет двести назад сметенному с лица земли страшным землетрясением. В этом грубом нагромождении камней теперь трудно было различить геометрический рисунок улиц и площадей. Прямо напротив них виднелись разбитые каменные блоки и плиты причала. Великое Землетрясение погубило не только город, но и оазис, изменив течение рек, и ныне от озера, на котором стоял Маддони, осталась лишь котловина, а когда-то великая река Оракс, несшая суда и поившая десятки тысяч человек, ныне пересохла, и лишь иногда ветер обнажал в ее сухом русле скелеты мелких речных крокодильчиков.
— Вон там были казармы для рабов — их тогда так и строили, треугольной формы, — сообщил Чикко, указывая на руины. — А вот то здание с внутренним двориком — там продавали рабынь...
— А любопытно было бы побывать там, когда этот город еще не превратился в сушеную ящерицу...
— Да, когда я стану магом, то не буду тратить деньги на всякие дурацкие вазы, мебель, тряпки, на которые идет материя по золотому за аршин! Нет, я заведу себе шикарный гарем! Мля! Все торговцы женщинами в Корге будут благословлять мое имя! Помню, перед самым тем, как меня замели, как раз пришел «скотовоз» из южных морей. Там была одна девчонка... — Чикко мечтательно закатил глаза. — Кожа, как черный шелк, глазищи в пол-лица, стройная, как копье, талию двумя пальцами можно обхватить... А уж грудки! Да я ж и влип в ту историю, потому что хотел купить ее!
Марисса вдруг зашипела, как кошка. Видать, слова Чикко стали последней каплей в ее дурном настроении.
— Правду говорит моя тетушка: все вы, мужики, вонючие козлы! Только и думаете о своем отростке! А ты подумал, приятно ли было бы той девчонке с таким, как ты, сморчком?! А если бы она не захотела, то ты ее плеткой, да? — вскочив, почти заорала она на растерянного Чикко. — А если бы тебя самого — в колодки, да на рабский рынок?! И купил бы тебя толстый вонючий пидарас! А?!
— Успокойся, Рисса! — решил вмешаться Торнан. — Чикко пошутил...
— Пошутил, да?! — Теперь разъяренное личико девушки обратилось к нему. — И ты тоже? Небось не одну девчонку изнасиловал, а потом еще солдатам своим отдал! Ну скажи — я угадала?!
— Ты думай, что говоришь! — Торнан тоже разозлился. — Своей пустой башкой бы подумала — я ж в Северных Пределах служил. Кого там я насиловал, по-твоему, — норглингов? У нас там даже к шлюхам в очередь на две недели записывались! У меня солдат был, так вот он терпел-терпел, а потом изнасиловал свинью! Над ним еще весь полк ржал.
— Ничего я не думаю и думать не хочу, — уже успокаиваясь, заявила Марисса. — Пойду проветрюсь. — И скрылась в кустарнике, окружавшем площадь.
— Чего это она? — спросил Чикко. — Перегрелась, что ли?
Торнан не ответил, созерцая пурпурного скорпиона размером чуть меньше ладони, важно шествующего по разбитой плите. Песок хрустел на зубах, скрипел в волосах...
Собственно, оставалось лишь пересечь город и проехать еще немного на север. Там, в древнем некрополе, и было то, что им нужно.
Но туда они пойдут завтра утром.
Небо, как обычно в пустынях, перед закатом сменило белесо-голубой цвет на великолепный пурпур и кармин. И в этих багряных отсветах среди дюн Торнан что-то заметил. Ветер обнажил допотопную постройку: уставился в небо обломок древней каменной кладки. Спустившись поближе, капитан разглядел очертания основания странной восьмиугольной башни и непривычно узкий фундамент, уходящий под бархан. Что-то в этой груде камня было особенное — древнее и чужое, отличающее ее от почти свежих руин Осиага. Не первый раз в своих скитаниях Торнан встречал такие развалины — мир-то, как ни крути, уже стар... Может, и в самом деле ему помирать пора?
Солнце упало к горизонту, и лишь темно-алое пламя стояло на востоке, тускнея на глазах. И вот уже сразу и вдруг наваливается ночь. Небо украсили сотни тысяч звезд во всем своем великолепии. Закатные огни погасли; пустыня Тэр погрузилась во тьму. Все небо было усыпано яркими мерцающими звездами. Потом взошла красноватая ущербная Луна, и пустыня вновь осветилась.
А они заснули, не озаботившись караулом. И мирно проспали до утра.
Он был совсем недалеко — если идти пешком, а верхами еще того меньше.
Несколько каменных приземистых сооружений, кубический храм всех богов, ряды почти стершихся могильных холмиков незнатных горожан, пара погребальных храмов. И статуя, изображавшая варана, стоящего на задних лапах, высотой в четыре человеческих роста — возле храма. Именно под ним, видимо, и начинался Лабиринт Варана, ведущий в Покои Дарительницы Воды — или как там ее звать?..
«Ты-то нам и нужен, чешуйчатый!»
Каменное чудище стояло столбиком, словно вглядываясь вдаль. Оно было вырезано из белого известняка, морда его походила скорее на шакалью, хотя гребень и длинный раздвоенный язык выдавали в нем рептилию. Торнан разглядывал урода, прикидывая, где же там может быть вход. Огромная каменная ящерица смотрела на мир своим немигающим взглядом.
— Так, и где же тут вход? — озабоченно осведомился ант. — Сказано — возле змеиноголовой статуи?
Марисса торжествующе ухмыльнулась.
— Ну, так сразу все храмовые тайны вам и расскажи...
Войдя между задними лапами ящера, она вынула стилет и несколько раз воткнула его в трещины. Потом быстро отступила. И невидимая доселе фигурная каменная дверь, чьи очертания были искусно вписаны в рассекающие поверхность борозды и трещинки, со скрежетом упала на песок.
Марисса юркнула в открывшийся провал. Торнан, преодолевая сопротивление и непонятную робость, вошел следом.
Они оказались в просторном коридоре с высокими сводами. Пламя лампады слегка затрепетало от непонятного сквозняка и вновь загорелось ровным рыжим светом. И они осторожно двинулись вперед, опасаясь попасть в ловушку, какие любили в древности.
По узкой каменной лестнице, которой заканчивался коридор, они спустились вниз и оказались, как можно было понять, в Лабиринте Варана. Подземные коридоры то и дело сворачивали, прихотливо извивались, услужливо демонстрируя все новые ответвления. «Где же эти проклятые Покои Пятой Жертвы? — подумал Торнан. — Когда же эти шеттовы норы закончатся?» Словно кто-то услышал эти не произнесенные вслух слова, и они оказались в низком широком проходе, чьи стены украшали непонятные узоры.
Он был перегорожен массивной металлической решеткой.
Торнан протянул руку, намереваясь попробовать крепость прутьев.
— Нет, — остановил его фомор. — Надо сначала проверить, не припасли ли хозяева для нас какой гадости?
Осмотрев и осторожно коснувшись решетки пальцами и некоторое время выслушав тишину, маг подтвердил, что никаких ловушек быть не должно.
— А тут колдовских штучек каких-нибудь нет? — осведомилась Марисса.
Чикко что-то пробормотал странным свистящим полушепотом.
— Нет. Никакой особой магии здесь нет. Впрочем, решетка немного светится — если смотреть по-настоящему. Вполне вероятно, что, когда ее ковали, применяли какие-то чары.
Решетка, может, и была магической, только даже магия не устоит против человеческого ума. Металл не ржавеет в пустыне, зато раствор, скрепляющий кирпичи, бессилен против некоторых снадобий.
И уже вскоре они пролезали на ту сторону коридора.
Еще несколько сотен шагов, и в свете факела им стали видны широкие красивые ворота, покрытые золотом и резьбой. С двух сторон от ворот находилось по три маленькие двери друг напротив друга.
Торнан толкнул одну из них, и она распахнулась.
Они оказались в небольшом зале, где свет от их светильников дробился в зеркально отполированном камне, облицовывавшем стены. В центре зала стоял резной обсидиановый трон, а напротив него — амфора из мутного стекла на постаменте, охраняемая сидящим бронзовым драконом. Вернее, драконицей: существо имело женскую грудь и вполне человеческую голову с миловидными чертами лица.
Марисса поклонилась статуе — девушку, кажется, ничуть не смутила странная ипостась ее богини. Чикко между тем различил исходящее от амфоры чуть видимое сияние.
— Он там, — сообщил он. И направился к постаменту.
— Нет! — рявкнула Марисса, и Торнан вздрогнул от этого крика, прозвучавшего в этом давным-давно безлюдном месте. — Только я могу... Могу его взять!
Строевым шагом она прошла мимо оторопевшего Чикко, сунула руку в амфору и извлекла оттуда короткий столбик, в свете горящего масла казавшийся темно-пурпурным.
— Красный! — восхищенно воскликнула она. — Мой цвет! — И тут же начала восхвалять богиню.
Торнан между тем подошел к трону и вдруг уселся на него.
В тот момент он ни о чем не думал. Ни о том, что это может оскорбить каких-то богов, ни о том даже, что это может быть небезопасно с точки зрения разных ловушек. В конце концов, может же уставший человек просто сесть в кресло, пусть и каменное?
Чикко увидел, как магическая аура этого места, обычно бледная, вдруг начала наливаться красным. И трон тоже начал слегка светиться. Нехорошо светиться...
А потом что-то, показавшееся ему порывом ледяного ветра, ворвалось в зал сразу через три дальних прохода. Торнан ничего не почувствовал, только недоумевал: почему Чикко так себя ведет. Но Чикко понял — сейчас ими займутся...
— Бежим!!! — взвизгнул он.
И Торнан с Мариссой почувствовали — лучше последовать совету.
ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ
Глава 17
Фомор, до боли в глазах вглядывавшийся в очертания неведомого создания, оторопел и почувствовал, как ноги вросли в снег и отказывались повиноваться.
По белой пустыне, тяжело топоча и поднимая льдистую крупу, бежал огромный носорог.
Чикко отрешенно понял, что это смерть. Ибо за ним пришел сам Кноф-Гех. Древнее чудовище из легенд, житель мрачных теснин Отринутой земли, что может ходить на двух ногах, подобно человеку, и на четырех, как обычный зверь, но обычно бегает на всех шести, ибо, в отличие от всех прочих тварей, шестилап. Убить его почти невозможно — стрелы и копья бессильны против толстой шкуры и длинного меха. Убежать не выйдет — шесть ног есть шесть ног. А чародейство не причиняет ему вреда.
Он бежал стремительно, хоть и неторопливо. Глаза его горели багровым огнем, широкая морда, поросшая роговыми пластинами, отражала лучи холодного светила. Рог го казался острием граненого чекана, и на каждой грани блистало солнце. Хрип и топотание оглашали ледяной воздух, и ничто не могло воспрепятствовать смертоносному бегу старого зверобога-демона, сына Тех, что спустились на Землю, во времена еще до человека придя с седых, давно угасших звезд.
Чикко отчаянно попытался воззвать к шаманской силе, но не почуял ни малейшего отклика.
Это воин может драться яростно и самозабвенно, даже зная, что обречен. Но маг, который не верит в себя и сознает бессмысленность усилий, уже не способен ни на что...
А Кноф-Гех уже склонял голову, нацеливая рог в грудь фомора.
И Чикко закричал изо всех сил, что не хочет умирать, что пусть демон мертвого материка придет за ним позже... Но неумолимая смерть глядела на него ярко полыхающими красными глазами.
Исполин, чьи движения вдруг замедлились, беззвучно хохотал, готовясь вздеть шамана на свой бивень...
— Им-мя! — проревело вдруг чудище нечеловеческим голосом. — Им-мя, скажи свое им-мя, нечестивец!
— Не-е-е-ет! — заверещал Чикко. — У меня нет имени!
По крайней мере, душу его рогатая мерзость не получит.
— В-вреж-ж! — железно прогудел надвигающийся исполин.
Нет! У него нет имени — ибо имя его сгорело вместе с кухлянкой и бубном, когда он отрекся от себя и своего предназначения. У него нет имени...
И пусть он умрет безымянным, и дух его расточится в бездне, но рабом зверобога не будет!..
— Чикко, вставай, нам пора... — вдруг сказал носорог голосом Торнана.
И Чикко почти потерял сознание от радости, что все это — лишь сон. И пробудившись, почти влюбленно взглянул на плохо выбритую физиономию своего приятеля, склонившуюся над ложем.
— А что такое?
— Что? Наши хозяева снимаются с места — не думаешь ли ты, что тебя погрузят на верблюда вместе с шатром?
* * *
Перед ними были руины когда-то большого города. От его горделивых стен ныне остались лишь белокаменные ворота, покрытые резным узором. Глинобитная кладка куртин расплылась возвышением, которое можно было без труда перелезть. Насыпь вала давно сползла в ров, оставив от него лишь неглубокую канавку.Кровли домов давно провалились, и даже фундаменты стали грудами кирпича.
Город был мертв, как старая могила.
Эти развалины принадлежали знаменитому городу Осиаг, лет двести назад сметенному с лица земли страшным землетрясением. В этом грубом нагромождении камней теперь трудно было различить геометрический рисунок улиц и площадей. Прямо напротив них виднелись разбитые каменные блоки и плиты причала. Великое Землетрясение погубило не только город, но и оазис, изменив течение рек, и ныне от озера, на котором стоял Маддони, осталась лишь котловина, а когда-то великая река Оракс, несшая суда и поившая десятки тысяч человек, ныне пересохла, и лишь иногда ветер обнажал в ее сухом русле скелеты мелких речных крокодильчиков.
— Вон там были казармы для рабов — их тогда так и строили, треугольной формы, — сообщил Чикко, указывая на руины. — А вот то здание с внутренним двориком — там продавали рабынь...
— А любопытно было бы побывать там, когда этот город еще не превратился в сушеную ящерицу...
— Да, когда я стану магом, то не буду тратить деньги на всякие дурацкие вазы, мебель, тряпки, на которые идет материя по золотому за аршин! Нет, я заведу себе шикарный гарем! Мля! Все торговцы женщинами в Корге будут благословлять мое имя! Помню, перед самым тем, как меня замели, как раз пришел «скотовоз» из южных морей. Там была одна девчонка... — Чикко мечтательно закатил глаза. — Кожа, как черный шелк, глазищи в пол-лица, стройная, как копье, талию двумя пальцами можно обхватить... А уж грудки! Да я ж и влип в ту историю, потому что хотел купить ее!
Марисса вдруг зашипела, как кошка. Видать, слова Чикко стали последней каплей в ее дурном настроении.
— Правду говорит моя тетушка: все вы, мужики, вонючие козлы! Только и думаете о своем отростке! А ты подумал, приятно ли было бы той девчонке с таким, как ты, сморчком?! А если бы она не захотела, то ты ее плеткой, да? — вскочив, почти заорала она на растерянного Чикко. — А если бы тебя самого — в колодки, да на рабский рынок?! И купил бы тебя толстый вонючий пидарас! А?!
— Успокойся, Рисса! — решил вмешаться Торнан. — Чикко пошутил...
— Пошутил, да?! — Теперь разъяренное личико девушки обратилось к нему. — И ты тоже? Небось не одну девчонку изнасиловал, а потом еще солдатам своим отдал! Ну скажи — я угадала?!
— Ты думай, что говоришь! — Торнан тоже разозлился. — Своей пустой башкой бы подумала — я ж в Северных Пределах служил. Кого там я насиловал, по-твоему, — норглингов? У нас там даже к шлюхам в очередь на две недели записывались! У меня солдат был, так вот он терпел-терпел, а потом изнасиловал свинью! Над ним еще весь полк ржал.
— Ничего я не думаю и думать не хочу, — уже успокаиваясь, заявила Марисса. — Пойду проветрюсь. — И скрылась в кустарнике, окружавшем площадь.
— Чего это она? — спросил Чикко. — Перегрелась, что ли?
Торнан не ответил, созерцая пурпурного скорпиона размером чуть меньше ладони, важно шествующего по разбитой плите. Песок хрустел на зубах, скрипел в волосах...
Собственно, оставалось лишь пересечь город и проехать еще немного на север. Там, в древнем некрополе, и было то, что им нужно.
Но туда они пойдут завтра утром.
Небо, как обычно в пустынях, перед закатом сменило белесо-голубой цвет на великолепный пурпур и кармин. И в этих багряных отсветах среди дюн Торнан что-то заметил. Ветер обнажил допотопную постройку: уставился в небо обломок древней каменной кладки. Спустившись поближе, капитан разглядел очертания основания странной восьмиугольной башни и непривычно узкий фундамент, уходящий под бархан. Что-то в этой груде камня было особенное — древнее и чужое, отличающее ее от почти свежих руин Осиага. Не первый раз в своих скитаниях Торнан встречал такие развалины — мир-то, как ни крути, уже стар... Может, и в самом деле ему помирать пора?
Солнце упало к горизонту, и лишь темно-алое пламя стояло на востоке, тускнея на глазах. И вот уже сразу и вдруг наваливается ночь. Небо украсили сотни тысяч звезд во всем своем великолепии. Закатные огни погасли; пустыня Тэр погрузилась во тьму. Все небо было усыпано яркими мерцающими звездами. Потом взошла красноватая ущербная Луна, и пустыня вновь осветилась.
А они заснули, не озаботившись караулом. И мирно проспали до утра.
* * *
Пустыня за городом становилась менее засушливой, пески сменяла глина такыров. Неглубокие обрывистые русла пересохших рек, глинистые холмы, каменные россыпи, изрытые пещерами обрывы. И между ними не сразу можно было заметить старинный город мертвых, где перестали хоронить задолго до того, как стихия похоронила Осиаг.Он был совсем недалеко — если идти пешком, а верхами еще того меньше.
Несколько каменных приземистых сооружений, кубический храм всех богов, ряды почти стершихся могильных холмиков незнатных горожан, пара погребальных храмов. И статуя, изображавшая варана, стоящего на задних лапах, высотой в четыре человеческих роста — возле храма. Именно под ним, видимо, и начинался Лабиринт Варана, ведущий в Покои Дарительницы Воды — или как там ее звать?..
«Ты-то нам и нужен, чешуйчатый!»
Каменное чудище стояло столбиком, словно вглядываясь вдаль. Оно было вырезано из белого известняка, морда его походила скорее на шакалью, хотя гребень и длинный раздвоенный язык выдавали в нем рептилию. Торнан разглядывал урода, прикидывая, где же там может быть вход. Огромная каменная ящерица смотрела на мир своим немигающим взглядом.
— Так, и где же тут вход? — озабоченно осведомился ант. — Сказано — возле змеиноголовой статуи?
Марисса торжествующе ухмыльнулась.
— Ну, так сразу все храмовые тайны вам и расскажи...
Войдя между задними лапами ящера, она вынула стилет и несколько раз воткнула его в трещины. Потом быстро отступила. И невидимая доселе фигурная каменная дверь, чьи очертания были искусно вписаны в рассекающие поверхность борозды и трещинки, со скрежетом упала на песок.
Марисса юркнула в открывшийся провал. Торнан, преодолевая сопротивление и непонятную робость, вошел следом.
Они оказались в просторном коридоре с высокими сводами. Пламя лампады слегка затрепетало от непонятного сквозняка и вновь загорелось ровным рыжим светом. И они осторожно двинулись вперед, опасаясь попасть в ловушку, какие любили в древности.
По узкой каменной лестнице, которой заканчивался коридор, они спустились вниз и оказались, как можно было понять, в Лабиринте Варана. Подземные коридоры то и дело сворачивали, прихотливо извивались, услужливо демонстрируя все новые ответвления. «Где же эти проклятые Покои Пятой Жертвы? — подумал Торнан. — Когда же эти шеттовы норы закончатся?» Словно кто-то услышал эти не произнесенные вслух слова, и они оказались в низком широком проходе, чьи стены украшали непонятные узоры.
Он был перегорожен массивной металлической решеткой.
Торнан протянул руку, намереваясь попробовать крепость прутьев.
— Нет, — остановил его фомор. — Надо сначала проверить, не припасли ли хозяева для нас какой гадости?
Осмотрев и осторожно коснувшись решетки пальцами и некоторое время выслушав тишину, маг подтвердил, что никаких ловушек быть не должно.
— А тут колдовских штучек каких-нибудь нет? — осведомилась Марисса.
Чикко что-то пробормотал странным свистящим полушепотом.
— Нет. Никакой особой магии здесь нет. Впрочем, решетка немного светится — если смотреть по-настоящему. Вполне вероятно, что, когда ее ковали, применяли какие-то чары.
Решетка, может, и была магической, только даже магия не устоит против человеческого ума. Металл не ржавеет в пустыне, зато раствор, скрепляющий кирпичи, бессилен против некоторых снадобий.
И уже вскоре они пролезали на ту сторону коридора.
Еще несколько сотен шагов, и в свете факела им стали видны широкие красивые ворота, покрытые золотом и резьбой. С двух сторон от ворот находилось по три маленькие двери друг напротив друга.
Торнан толкнул одну из них, и она распахнулась.
Они оказались в небольшом зале, где свет от их светильников дробился в зеркально отполированном камне, облицовывавшем стены. В центре зала стоял резной обсидиановый трон, а напротив него — амфора из мутного стекла на постаменте, охраняемая сидящим бронзовым драконом. Вернее, драконицей: существо имело женскую грудь и вполне человеческую голову с миловидными чертами лица.
Марисса поклонилась статуе — девушку, кажется, ничуть не смутила странная ипостась ее богини. Чикко между тем различил исходящее от амфоры чуть видимое сияние.
— Он там, — сообщил он. И направился к постаменту.
— Нет! — рявкнула Марисса, и Торнан вздрогнул от этого крика, прозвучавшего в этом давным-давно безлюдном месте. — Только я могу... Могу его взять!
Строевым шагом она прошла мимо оторопевшего Чикко, сунула руку в амфору и извлекла оттуда короткий столбик, в свете горящего масла казавшийся темно-пурпурным.
— Красный! — восхищенно воскликнула она. — Мой цвет! — И тут же начала восхвалять богиню.
Торнан между тем подошел к трону и вдруг уселся на него.
В тот момент он ни о чем не думал. Ни о том, что это может оскорбить каких-то богов, ни о том даже, что это может быть небезопасно с точки зрения разных ловушек. В конце концов, может же уставший человек просто сесть в кресло, пусть и каменное?
Чикко увидел, как магическая аура этого места, обычно бледная, вдруг начала наливаться красным. И трон тоже начал слегка светиться. Нехорошо светиться...
А потом что-то, показавшееся ему порывом ледяного ветра, ворвалось в зал сразу через три дальних прохода. Торнан ничего не почувствовал, только недоумевал: почему Чикко так себя ведет. Но Чикко понял — сейчас ими займутся...
— Бежим!!! — взвизгнул он.
И Торнан с Мариссой почувствовали — лучше последовать совету.
ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ
Западная Андия, Лемское княжество
Праздник получился веселый, на славу. На Поляне Ситтов развели костер, достали хмельные меды, сваренные по пришедшим издревле рецептам. Меды летние, не зимние — легкие, от коих захмелеть не так-то просто...
Но хмель есть хмель, и поэтому, когда к полуночи на поляну вдруг опустился густой туман, да такой, что еле-еле можно было разглядеть соседа, никто особенно не взволновался. Все лишь сгрудились у костра, продолжая веселье. Хотя не все...
Унур с Елгой решили прогуляться: с другой стороны поляны текла речушка, и они направились прямо к ней. Им вслед добродушно посмеивались — было ведомо, что по осени, как покраснеют листья, быть свадьбе между сыном кузнеца и дочерью знахарки... Так что пусть их.
От костра приглушенно доносились радостные крики отмечавших завершение лета, но молодые люди их не видели — все поглощало окружающее молочно-белое сияние. Вдруг Унур остановился и показал рукой вперед:
— Смотри — что это?!
И действительно: в тумане белело какое-то странное сооружение, более всего напоминавшее древние дольмены, что стоят на Красных холмах. Только будто не из камня, а из белого света. В море тумана выделялись два сгустившихся столба, наверху соединявшиеся в арку...
Потом, правда, оба они вспоминали увиденное по-разному. Если парень зрил лишь смутные силуэты арки и столбов, то Елга видела арку и ступени лестницы, уводящие куда-то вверх, два столба этой арки в виде мраморных колонн и замок, смутно проглядывавший наверху лестницы, и даже смутные тени, двигающиеся там, за гранью...
Девушка сделала шаг, другой...
— Елга, стой! — крепкая рука кузнечного подмастерья схватила девушку. — Не пущу!
И в тот же миг арка начала медленно таять в воздухе, стал рассеиваться и туман... Сквозь поредевшую мглу вдали маячило красное пятнышко костра, и от него почему-то бежали к ним друзья с испуганными лицами.
— Вы где гуляете? — закричали они. — Уже рассвет! Мы уж испугались — слопали вас сиды аль волколаки!
— Как рассвет? — удивленно переглянулись Елга и Унур. Всего прошло-то...
И запнулись оба — над кромкой леса поднималось тяжелое красное солнце первого осеннего дня.
Праздник получился веселый, на славу. На Поляне Ситтов развели костер, достали хмельные меды, сваренные по пришедшим издревле рецептам. Меды летние, не зимние — легкие, от коих захмелеть не так-то просто...
Но хмель есть хмель, и поэтому, когда к полуночи на поляну вдруг опустился густой туман, да такой, что еле-еле можно было разглядеть соседа, никто особенно не взволновался. Все лишь сгрудились у костра, продолжая веселье. Хотя не все...
Унур с Елгой решили прогуляться: с другой стороны поляны текла речушка, и они направились прямо к ней. Им вслед добродушно посмеивались — было ведомо, что по осени, как покраснеют листья, быть свадьбе между сыном кузнеца и дочерью знахарки... Так что пусть их.
От костра приглушенно доносились радостные крики отмечавших завершение лета, но молодые люди их не видели — все поглощало окружающее молочно-белое сияние. Вдруг Унур остановился и показал рукой вперед:
— Смотри — что это?!
И действительно: в тумане белело какое-то странное сооружение, более всего напоминавшее древние дольмены, что стоят на Красных холмах. Только будто не из камня, а из белого света. В море тумана выделялись два сгустившихся столба, наверху соединявшиеся в арку...
Потом, правда, оба они вспоминали увиденное по-разному. Если парень зрил лишь смутные силуэты арки и столбов, то Елга видела арку и ступени лестницы, уводящие куда-то вверх, два столба этой арки в виде мраморных колонн и замок, смутно проглядывавший наверху лестницы, и даже смутные тени, двигающиеся там, за гранью...
Девушка сделала шаг, другой...
— Елга, стой! — крепкая рука кузнечного подмастерья схватила девушку. — Не пущу!
И в тот же миг арка начала медленно таять в воздухе, стал рассеиваться и туман... Сквозь поредевшую мглу вдали маячило красное пятнышко костра, и от него почему-то бежали к ним друзья с испуганными лицами.
— Вы где гуляете? — закричали они. — Уже рассвет! Мы уж испугались — слопали вас сиды аль волколаки!
— Как рассвет? — удивленно переглянулись Елга и Унур. Всего прошло-то...
И запнулись оба — над кромкой леса поднималось тяжелое красное солнце первого осеннего дня.
Глава 17
ХРАМ СТАРШЕЙ ДОЧЕРИ
Нервно выругавшись, Чикко приподнялся в стременах и начал озираться по сторонам.
Торнан подъехал поближе.
— Что-нибудь случилось, Чикко? — спросил он.
Чикко вынул из седельной сумки пригоршню изюма и сунул в рот.
— Добрались вроде...
Торнан бросил взгляд туда, куда он глядел.
Там возвышались выступившие из степного марева высокие башни с синими, в цвет неба, куполами.
Марисса жалобно охнула, но тут же справилась с собой. И когда они совсем скоро проехали в неохраняемые ворота Алавара Древнего, она горделиво возвышалась в седле, словно и не было позади перехода через пустыню и спуска в треклятую гробницу, закончившегося бегством непонятно от чего. А потом еще нового перехода через пустыню и эту сухую степь.
...Улица кишела народом. Сновали ребятишки в одних набедренных повязках на грязных чреслах и закутанные в глухие покрывала старухи. Погонщики волов тащили своих подопечных за кольца в сизых ноздрях...
Они ехали мимо глухих стен, обмазанных глиной и побеленных, мимо узких (чтобы чужаки не вломились гурьбой) дверей, украшенных грубоватой резьбой, мимо проемов, завешанных ветхим войлоком, вдыхали ароматы горелого масла и жареного мяса...
Бедные кварталы кончились. И Алавар поразил их высокими белыми башнями с ярко-красными черепичными крышами, домами, тонущими в зелени благоухающих садов, мощенными известковыми плитами улицами и ярким блеском слюды и дорогого стекла в окнах.
Им хотелось одного — добраться до какой-никакой крыши над головой и сбросить с себя усталость пройденного пути.
Увы, их ждало разочарование. Все постоялые дворы в это время, время одной из трех ал аварских ярмарок, были забиты солидной и денежной публикой — купцами, съехавшимися если не со всей Логрии, то уж с ее половины и некоторой части Суртии точно. Правда, на самом большом оставалось место... но там стояла сотня наемников-айханов. Торнан и сам не стал бы задерживаться, но седой горбоносый старик в головном уборе, украшенном орлиными перьями (кажется, такие носили чародеи горцев), только посмотрев на них троих, что-то гортанно проклекотал на своем языке хозяину. После чего тот, несколько сконфуженный, подошел к Торнану и сообщил, что его постояльцы не хотели бы жить под одной крышей с колдуном. И что тут неподалеку, на Жилой площади, они найдут то, что им нужно.
Как ни странно, Торнан не обиделся — видать, понимающие люди высоко ставят умения Чикко. Кроме того, айханов он уважал — то были, пожалуй, лучшие воины Логрии. Не были они ни великими мечниками, хотя и рубились неплохо, ни особыми стрелками из луков, ни искусными в конном бою наездниками, хотя и тут у них было чему поучиться. Но вот где айханам не было равных — так это в искусстве обучения боевых птиц и боевых собак. Точнее, это получалось у них единственных.
Айханские боевые псы, скорее даже прирученные волки, уступали, конечно, размерами и кильдарской сторожевой, и мардонскому догу. Но ни у того ни у другого шансов против них не было. Жилистые, зубастые и дьявольски подвижные твари, умеющие ловко уклоняться от ударов пиками и клинками, да еще облаченные в панцирные стеганки и стальные шлемы, увенчанные заточенным как бритва рогом, были страшной силой на поле боя. Ни одна кавалерия не могла выдержать их атаки — псы умели подныривать коню под брюхо и вспарывать его клыками или рогом, с одного укуса ухитрялись рвать сухожилия на ногах, перегрызать подпругу; умели, запрыгнув на круп лошади, стащить всадника вниз бешеным рывком... Искусство их обучения оставалось тайной за семью печатями, но, видать, без горской магии тут не обходилось.
Не меньше приходилось опасаться и ручных беркутов — те, носящие на лапах привязанные стальные когти и такую же насадку на клюв, умели, обрушившись на противника сверху и метко попав в незащищенную шею или в лицо, убить одним ударом. Умели они также выслеживать с воздуха скрывающегося врага, охраняя войско и даже, как говорили, могли подпалить осажденный город, неся в клюве зажженные фитили, которые сбрасывали вниз, когда нужно — ну, тут, ясно, тоже без магии не обходилось.
Тем более что у айханов у единственных эти дикие и капризные птицы размножались в неволе. По слухам, ихние колдуны могли даже следить за врагом глазами птиц — но мало ли что рассказывают о горцах?
Упрямые и непреклонные, айханы были опасными противниками и, пожалуй, могли бы создать могучую империю, но, будучи неуживчивыми и гордыми, жили небольшими кланами в своих горах, не имея ни царей, ни городов, зато охотно нанимались на службу к окрестным государям.
Такая вот сотня горцев, с ее тремя сотнями псов и с восемью десятками птиц, была большой силой и могла решить исход битвы. Потому и плату брали они высокую — намного больше, чем все прочие наемники, например, Стражи Севера.
Что они добрались до пресловутой Жилой площади, было ясно и без расспросов. Всю ее сплошь покрывали разнообразные временные жилища из ткани, войлока, кожи. Старые солдатские палатки разных армий, юрты кочевников, шатры обитателей пустыни, полотняные дома, раньше принадлежавшие знатным и богатым — из когда-то дорогой, а ныне вытертой и ветхой ткани...
Тут же к ним подскочило по меньшей мере пятеро громко выкрикивающих цену типов, и через несколько минут за три серебряных в неделю они стали обладателями такого же жилья. Хозяева окружающих площадь домов этим и жили.
Место тут было бойкое. Палатки стояли тесными рядами, так что на «улицах» между ними было не протолкнуться от пришлого народа. Настоящий городок из шестов и ткани. Тут можно было увидеть представителей чуть не всей Логрии и даже других земель — от суртских торговцев до облаченных в запыленные бешметы даннских скотоводов, чьи предки сменили весла драккаров на пастушеский посох.
Дымили земляные печи-тандыры и грубые каменные очаги под открытым небом, где готовилась пища для этого разноплеменного сборища. По периметру площади торговали разнообразные лавки, склады и конюшни; один угол был отгорожен невысокой стеной, и приносимый ветром аромат ясно указывал, как это место используется. Водоносы громкими криками предлагали воду, лоточники — лепешки и фрукты, сутенеры — накрашенных девиц средней потрепанности.
Заняв палатку, сшитую из четырех видов ткани — от старой парусины до такого же старого войлока, — и пристроив коней на конюшню к ее хозяину, фомор и капитан отправились сопровождать Мариссу.
Пошла она вовсе не в храм Тиамат, которых в Алаваре кстати, было аж два, а в квартал менял. Там Марисса по каким-то признакам выбрала одну лавку — каменную, приземистую, с узкими окошками, куда и ребенок не пролезет, и окованной железом дверью, у которой торчал вооруженный копьем и чеканом угрюмый цербер. Войдя, Марисса молча достала вексель и протянула лысому костистому старику, стоявшему за высоким дубовым — не перемахнешь — прилавком. Тот внимательно его изучил, повертел так и сяк, уважительно кивнул и исчез в недрах лавки. Как Торнан понял — проверять всякие тайные знаки и прочие штучки, придуманные племенем ростовщиков и менял для своих надобностей.
Вернулся он с двумя увесистыми мешочками и в сопровождении невысокого бледного парня в бархатной жилетке — сына, а может, и внука. На подносе у того стояли чернильница с пером и крошечная дымящаяся жаровня с набором всяких железочек. Бормоча что-то под нос, старей принялся черкать перышком по пергаменту, однако выведенные им знаки исчезали почти сразу после начертания. Потом вынул из жаровни железки, оказавшиеся крохотными клеймами, и начал прижигать вексель, ставя на нем отметки. Тем временем Марисса пересчитывала монеты, которых оказалось ровно двести семнадцать штук.
— Ну вот, на дорогу должно хватить. Благодарю, уважаемый...
...Алавар был построен еще фельтами в незапамятные времена, хотя это могли быть и легенды. Но как бы то ни было, в городе смешались, похоже, все народы знаемого мира.
Город, стоящий на краю пустыни, казалось, был обречен на прозябание и упадок. Ан нет! Алавар Древний, или, как его гордо именовали жители, Алавар Блистательный, лежал в большом оазисе, и южное солнце и множество маленьких речушек, берущих свое начало от горных снегов, позволяли трижды в год снимать урожай с пышных садов и плодородных полей. А караванный путь вдоль Рихея к морю, через Дрейскую долину Гаркасского хребта, привлекал в город все сокровища Севера, Юга и Востока, делая Алавар подлинной жемчужиной всего юго-востока. Издавна был он местом, где пересекались всевозможные торговые пути.
Тут происходили ярмарки, немногим уступавшие даже картагунийским. Тут останавливались караваны, пересекающие пустыню с запада на восток и с севера на юг. Идущие от моря в глубь материка и с гор — на равнину.
С караванами шли люди. Кто-то задерживался, кто-то оставался тут на всю жизнь. Караваны привозили рабынь всех цветов кожи, иные из которых продавались в городе. И торговцы, стражники, караванщики, осевшие тут бродяги и ушедшие на покой разбойники покупали их себе в жены — чтобы не тратить время на сватовство и свадьбы.
Потомки едва ли не всех племен и народов Логрии собирались, чтобы послушать певцов, или спорили на улицах, играли в кости и думар, пили вино, заключали сделки. Обживали дома, сложенные из неровных, грубо отесанных валунов, скрепленных глиной, и рассказывали легенды, любимыми персонажами которых были Древние боги, которые не умерли, но спят, чтобы со временем пробудиться и восстать в мощи своей. Бородатые кочевники поклонялись Годду — демону пустыни, Властелину Песчаного Простора. А на алтарях Сестры-Ночи раз в год горели священные костры, разводимые из человечьих костей.
А еще тут стоял храм богини Тарки — младшей и мало кем признаваемой ныне дочери Тиамат. Богини, почитаемой сегодня лишь в Алаваре и окрестностях. Богини, как объяснила Марисса, довольно странной. Покровительницы пастухов и воинов, и в довершение всего — покровительницы коней, которая иногда превращалась в кобылу.
Торнан подъехал поближе.
— Что-нибудь случилось, Чикко? — спросил он.
Чикко вынул из седельной сумки пригоршню изюма и сунул в рот.
— Добрались вроде...
Торнан бросил взгляд туда, куда он глядел.
Там возвышались выступившие из степного марева высокие башни с синими, в цвет неба, куполами.
Марисса жалобно охнула, но тут же справилась с собой. И когда они совсем скоро проехали в неохраняемые ворота Алавара Древнего, она горделиво возвышалась в седле, словно и не было позади перехода через пустыню и спуска в треклятую гробницу, закончившегося бегством непонятно от чего. А потом еще нового перехода через пустыню и эту сухую степь.
...Улица кишела народом. Сновали ребятишки в одних набедренных повязках на грязных чреслах и закутанные в глухие покрывала старухи. Погонщики волов тащили своих подопечных за кольца в сизых ноздрях...
Они ехали мимо глухих стен, обмазанных глиной и побеленных, мимо узких (чтобы чужаки не вломились гурьбой) дверей, украшенных грубоватой резьбой, мимо проемов, завешанных ветхим войлоком, вдыхали ароматы горелого масла и жареного мяса...
Бедные кварталы кончились. И Алавар поразил их высокими белыми башнями с ярко-красными черепичными крышами, домами, тонущими в зелени благоухающих садов, мощенными известковыми плитами улицами и ярким блеском слюды и дорогого стекла в окнах.
Им хотелось одного — добраться до какой-никакой крыши над головой и сбросить с себя усталость пройденного пути.
Увы, их ждало разочарование. Все постоялые дворы в это время, время одной из трех ал аварских ярмарок, были забиты солидной и денежной публикой — купцами, съехавшимися если не со всей Логрии, то уж с ее половины и некоторой части Суртии точно. Правда, на самом большом оставалось место... но там стояла сотня наемников-айханов. Торнан и сам не стал бы задерживаться, но седой горбоносый старик в головном уборе, украшенном орлиными перьями (кажется, такие носили чародеи горцев), только посмотрев на них троих, что-то гортанно проклекотал на своем языке хозяину. После чего тот, несколько сконфуженный, подошел к Торнану и сообщил, что его постояльцы не хотели бы жить под одной крышей с колдуном. И что тут неподалеку, на Жилой площади, они найдут то, что им нужно.
Как ни странно, Торнан не обиделся — видать, понимающие люди высоко ставят умения Чикко. Кроме того, айханов он уважал — то были, пожалуй, лучшие воины Логрии. Не были они ни великими мечниками, хотя и рубились неплохо, ни особыми стрелками из луков, ни искусными в конном бою наездниками, хотя и тут у них было чему поучиться. Но вот где айханам не было равных — так это в искусстве обучения боевых птиц и боевых собак. Точнее, это получалось у них единственных.
Айханские боевые псы, скорее даже прирученные волки, уступали, конечно, размерами и кильдарской сторожевой, и мардонскому догу. Но ни у того ни у другого шансов против них не было. Жилистые, зубастые и дьявольски подвижные твари, умеющие ловко уклоняться от ударов пиками и клинками, да еще облаченные в панцирные стеганки и стальные шлемы, увенчанные заточенным как бритва рогом, были страшной силой на поле боя. Ни одна кавалерия не могла выдержать их атаки — псы умели подныривать коню под брюхо и вспарывать его клыками или рогом, с одного укуса ухитрялись рвать сухожилия на ногах, перегрызать подпругу; умели, запрыгнув на круп лошади, стащить всадника вниз бешеным рывком... Искусство их обучения оставалось тайной за семью печатями, но, видать, без горской магии тут не обходилось.
Не меньше приходилось опасаться и ручных беркутов — те, носящие на лапах привязанные стальные когти и такую же насадку на клюв, умели, обрушившись на противника сверху и метко попав в незащищенную шею или в лицо, убить одним ударом. Умели они также выслеживать с воздуха скрывающегося врага, охраняя войско и даже, как говорили, могли подпалить осажденный город, неся в клюве зажженные фитили, которые сбрасывали вниз, когда нужно — ну, тут, ясно, тоже без магии не обходилось.
Тем более что у айханов у единственных эти дикие и капризные птицы размножались в неволе. По слухам, ихние колдуны могли даже следить за врагом глазами птиц — но мало ли что рассказывают о горцах?
Упрямые и непреклонные, айханы были опасными противниками и, пожалуй, могли бы создать могучую империю, но, будучи неуживчивыми и гордыми, жили небольшими кланами в своих горах, не имея ни царей, ни городов, зато охотно нанимались на службу к окрестным государям.
Такая вот сотня горцев, с ее тремя сотнями псов и с восемью десятками птиц, была большой силой и могла решить исход битвы. Потому и плату брали они высокую — намного больше, чем все прочие наемники, например, Стражи Севера.
Что они добрались до пресловутой Жилой площади, было ясно и без расспросов. Всю ее сплошь покрывали разнообразные временные жилища из ткани, войлока, кожи. Старые солдатские палатки разных армий, юрты кочевников, шатры обитателей пустыни, полотняные дома, раньше принадлежавшие знатным и богатым — из когда-то дорогой, а ныне вытертой и ветхой ткани...
Тут же к ним подскочило по меньшей мере пятеро громко выкрикивающих цену типов, и через несколько минут за три серебряных в неделю они стали обладателями такого же жилья. Хозяева окружающих площадь домов этим и жили.
Место тут было бойкое. Палатки стояли тесными рядами, так что на «улицах» между ними было не протолкнуться от пришлого народа. Настоящий городок из шестов и ткани. Тут можно было увидеть представителей чуть не всей Логрии и даже других земель — от суртских торговцев до облаченных в запыленные бешметы даннских скотоводов, чьи предки сменили весла драккаров на пастушеский посох.
Дымили земляные печи-тандыры и грубые каменные очаги под открытым небом, где готовилась пища для этого разноплеменного сборища. По периметру площади торговали разнообразные лавки, склады и конюшни; один угол был отгорожен невысокой стеной, и приносимый ветром аромат ясно указывал, как это место используется. Водоносы громкими криками предлагали воду, лоточники — лепешки и фрукты, сутенеры — накрашенных девиц средней потрепанности.
Заняв палатку, сшитую из четырех видов ткани — от старой парусины до такого же старого войлока, — и пристроив коней на конюшню к ее хозяину, фомор и капитан отправились сопровождать Мариссу.
Пошла она вовсе не в храм Тиамат, которых в Алаваре кстати, было аж два, а в квартал менял. Там Марисса по каким-то признакам выбрала одну лавку — каменную, приземистую, с узкими окошками, куда и ребенок не пролезет, и окованной железом дверью, у которой торчал вооруженный копьем и чеканом угрюмый цербер. Войдя, Марисса молча достала вексель и протянула лысому костистому старику, стоявшему за высоким дубовым — не перемахнешь — прилавком. Тот внимательно его изучил, повертел так и сяк, уважительно кивнул и исчез в недрах лавки. Как Торнан понял — проверять всякие тайные знаки и прочие штучки, придуманные племенем ростовщиков и менял для своих надобностей.
Вернулся он с двумя увесистыми мешочками и в сопровождении невысокого бледного парня в бархатной жилетке — сына, а может, и внука. На подносе у того стояли чернильница с пером и крошечная дымящаяся жаровня с набором всяких железочек. Бормоча что-то под нос, старей принялся черкать перышком по пергаменту, однако выведенные им знаки исчезали почти сразу после начертания. Потом вынул из жаровни железки, оказавшиеся крохотными клеймами, и начал прижигать вексель, ставя на нем отметки. Тем временем Марисса пересчитывала монеты, которых оказалось ровно двести семнадцать штук.
— Ну вот, на дорогу должно хватить. Благодарю, уважаемый...
...Алавар был построен еще фельтами в незапамятные времена, хотя это могли быть и легенды. Но как бы то ни было, в городе смешались, похоже, все народы знаемого мира.
Город, стоящий на краю пустыни, казалось, был обречен на прозябание и упадок. Ан нет! Алавар Древний, или, как его гордо именовали жители, Алавар Блистательный, лежал в большом оазисе, и южное солнце и множество маленьких речушек, берущих свое начало от горных снегов, позволяли трижды в год снимать урожай с пышных садов и плодородных полей. А караванный путь вдоль Рихея к морю, через Дрейскую долину Гаркасского хребта, привлекал в город все сокровища Севера, Юга и Востока, делая Алавар подлинной жемчужиной всего юго-востока. Издавна был он местом, где пересекались всевозможные торговые пути.
Тут происходили ярмарки, немногим уступавшие даже картагунийским. Тут останавливались караваны, пересекающие пустыню с запада на восток и с севера на юг. Идущие от моря в глубь материка и с гор — на равнину.
С караванами шли люди. Кто-то задерживался, кто-то оставался тут на всю жизнь. Караваны привозили рабынь всех цветов кожи, иные из которых продавались в городе. И торговцы, стражники, караванщики, осевшие тут бродяги и ушедшие на покой разбойники покупали их себе в жены — чтобы не тратить время на сватовство и свадьбы.
Потомки едва ли не всех племен и народов Логрии собирались, чтобы послушать певцов, или спорили на улицах, играли в кости и думар, пили вино, заключали сделки. Обживали дома, сложенные из неровных, грубо отесанных валунов, скрепленных глиной, и рассказывали легенды, любимыми персонажами которых были Древние боги, которые не умерли, но спят, чтобы со временем пробудиться и восстать в мощи своей. Бородатые кочевники поклонялись Годду — демону пустыни, Властелину Песчаного Простора. А на алтарях Сестры-Ночи раз в год горели священные костры, разводимые из человечьих костей.
А еще тут стоял храм богини Тарки — младшей и мало кем признаваемой ныне дочери Тиамат. Богини, почитаемой сегодня лишь в Алаваре и окрестностях. Богини, как объяснила Марисса, довольно странной. Покровительницы пастухов и воинов, и в довершение всего — покровительницы коней, которая иногда превращалась в кобылу.