Лещенко Владимир. Торнан-варвар и жезл Тиамат

   А впереди серой стеной возвышались уже недалекие Рихейские горы. Высокие, почти непроходимые и страшные.
   И, похоже, судьба не оставляла им выбора.

Глава 20
ДРЕВНИЙ УЖАС

 
Хоббиты — это не только ценный мех, но и два-три пуда легко усвояемого мяса.
«Поваренная книга орка».
Барад-Дур.
 

Издание X, исправленное и дополненное

 
   — Торнан, у тебя сальца не осталось? — осведомился Чикко, выпуская клубы пара из-под мехового воротника.
   — Ты уже свою долю на сегодня сожрал...
   — Так ведь... холодно же! А на морозе сальца поесть — первое дело! Сам говорил...
   — Мне тоже холодно, но я сало почем зря не жру! И не ори, — Торнан оглядел снежные склоны. — Не дай боги, лавину растревожишь.
   — Тебе-то легко, ты на севере вырос, привык небось к морозу. У вас там и медведей небось запрягают, чтобы по сугробам ездить, — продолжил канючить колдун.
   — Истинная правда, — буркнул Торнан, стараясь не хватать ртом ледяной воздух. — А еще у нас зимой расцветает большая ветвистая клюква. И ходим мы в плащах из лягушачьей шерсти: лягушачья шерсть при морозе — первое дело!.. Запомни Чикко: невозможно привыкнуть к трем вещам — холоду, жажде и женскому телу. Насчет последнего не знаю — мало еще живу на свете. А вот про холод и жажду скажу: истинная правда.
   — Уг-гум, — согласился Чикко, стукнув всеми тридцатью двумя зубами.
   — Эй, Марисса, ты там не заснула? — окликнул Торнан девушку, что, нахохлившись, моталась в седле. — Замерзнешь — проснешься уже в покоях своей Тиамат.
   Та лишь махнула рукой, показывая, что бодрствует.
   Хоть спутники отдали ей часть своей одежды, ей приходилось хуже всего. Несмотря даже на то, что в первые же дни Торнан заставил ее — с бранью и скандалом — надеть кроме всего тряпья, что она на себя напялила, еще и столь любимую ею шелковую ночную рубаху.
   Лошади осторожно пробирались по узким горным тропам, что шли по склонам, поросшим лесом, крутым и отвесным. Торнан остановил коня и обернулся к своей спутнице, ехавшей позади него:
   — Передохнем?
   Марисса покачала головой:
   — Я не устала.
   Однако, глядя на ее бледное, осунувшееся лицо, этого никак нельзя было сказать.
   Погоня треклятых змеепоклонников, свивших гнездо под крышей старого храма Тарки, упорно шла за ними через всю Маруну. Причем, похоже, преследователей даже прибавилось.
   В первый день аргунна, Месяца Бурых Листьев, их окончательно прижали к горам, и пришлось бросить коней и уходить пешком по кручам. Чтобы оторваться от сделавших то же самое слуг Шэтта, им пришлось сожрать наскоро состряпанное шаманом зелье, а потом еще подвергнуться его странной магии, от которой болели глаза и в ушах пели непонятные голоса — получеловечьи-полуптичьи. Но даже ее не хватило, и в последние часы марш-броска Торнан то тащил Чикко, то волок мешки Мариссы, подгоняя колдуна чуть не пинками. Когда, наконец, Марисса рухнула наземь, держась за вновь распухшее колено, Торнан был вынужден остановиться. Волочь двоих сразу был не в силах даже он. Тем более что Чикко заявил осипшим голосом, что уже не может одновременно перебирать ногами и поддерживать силы здоровенного северного медведя и дикой логрской кобылы, и вообще сейчас умрет.
   Но все же проклятые слуги Шэтта потеряли их, по крайней мере на время.
   В первом попавшемся селении они купили, отчаянно торгуясь, трех лошадей, запаслись провизией, отдав за нее почти всю наличность, включая пригоршню чуть заржавленных тяжелых статимов, вынутых из кошеля все того же подстреленного амазонкой мародера.
   Была мысль повернуть обратно на запад, но с нагорья, где стояла деревня, они увидели целеустремленно приближающиеся точки всадников — и по помертвевшему лицу мага поняли все. Проклятые слуги Тьмы не намерены были упускать добычу.
   Им оставалось лишь углубиться в горы. В Рихей, где их бы не нашли никакие колдуны, ибо Рихей издавна был странным местом. Но зато там их могла найти обычная смерть.
   Рихей...
   Горы, чьи вершины возносятся без малого на двадцать тысяч локтей в небо. На перевалах которых задыхаются и падают самые сильные и крепкие. Где на каждом шагу подстерегают лавины и камнепады.
   Горы, которые очень трудно перейти.
   Горы, про которые ничего толком не известно, зато существует множество зловещих легенд — одна страшней другой.
   Неизвестно даже, кто тут живет и живет ли вообще. Только слухи — о племенах, приносящих чужаков в жертву своим страшным неведомым богам, пришедшим из тьмы времен. Какие-то народы тут жили, с кем-то из них как-то торговали купцы — но, в общем, Рихей всегда был для Логрии землей незнаемой.
   Нет, на севере, где Рихей переходил в скалистые обрывистые острова Данелага, обитали племена даннов, изменивших морю и приспособившихся пасти овец и ковырять руду. На крайнем юге, на восточных склонах, обитали дикие и непримиримые айханы. Пустынные предгорья у пересечения Рихея с Большим Приморским хребтом освоили бывшие кочевники.
   И на севере и на юге шла торговля, и даже были купцы, отваживавшиеся ходить через хребты, хотя временами товар приходилось вьючить на спины специально выращенных огромных горных баранов, иные из которых якобы даже могли нести на спине человека. Но судьба в лице почитателей Шэтта загнала их в срединный Рихей. Туда, где он наиболее широк, неприступен и нелюдим... Чем больше удалялись они от селения, тем пустыннее становилось вокруг, деревни встречались все реже и, наконец, пропали совсем.
   С рассветом снова повалил снег, а ветер задул чуть ли не со всех сторон сразу, и от него не было никакого спасения. Каменистые склоны, полузамерзшие речушки и высокие леса из угрюмых елей и пихт. Торнан называл этот край тайгой и говорил, что на его землях она тоже не редкость. Вечером второго дня они устроили привал недалеко от крошечной заброшенной деревушки — четыре домика, так, мелкий хутор, да и от того остались лишь голые каменные остовы без крыш и дверей...
   Торнан разбудил Мариссу, когда было еще темно, но проблески на юго-восточном небосклоне предвещали рассвет. Позаботившись о лошадях, ант подал холодный завтрак — высохшие лепешки и сушеное мясо, лишь слегка подогретые над костром.
   Пока Чикко и Марисса насыщались, Торнан поднялся на пригорок и обозрел округу. Длинные, тянущиеся с юго-запада на северо-восток хребты скал и зеленеющие между ними долины словно приковывали к себе его взгляд.
   В полдень они вышли из тайги и двинулись по долинам и взгорьям, к северу от реки. И увидели город. Вернее, его остатки. Не крепость, не замок, не башню, что складывают нищие пастухи для обороны от таких же нищих пастухов. Город. Большой, не обнесенный стенами... и совершенно пустой и мертвый. Разрушенные дома и арки, сложенные из голубоватого камня, множество плит с выбитыми на них письменами. Руины храмов. Какие-то гранитные столбы, стоящие кругами, — разбитые и поваленные.
   — Вот так-так! — только и оценил Торнан это зрелище. Больше слов у него не было. Город в самом сердце гор,
   да еще такой большой... А ведь и в самом деле — большой. Не такой, как Корг и Сиракс, или даже Алавар Тысячебашенный. Но все равно — если бы он стоял в любом конце Логрии, то слава о нем простиралась бы на множество дней пути.
   — Кто тут, интересно, жил раньше? — подала голос Марисса.
   — Кто ж знает?
   — Может, цверги?
   — Цверги вроде под землей жили... если жили, — уточнил Торнан.
   — Да, а городок-то был приличный, — с сожалением произнес маг, оглядывая руины. — Может, пошерстим — глядишь, чего и найдем?
   — Если я хоть что-то понимаю в развалинах, — сказала Марисса, — то тут лет за тысячу до нас уже все вышерстили. И вообще, времени нет. А кроме того, в таких вот развалинах нечисть с нежитью и заводится.
   — Если тут нечисть и была, то вся померзла невесть когда, — усмехнулся фомор. — Да и потом — нечисть, как старики говорят, все больше к людям льнет. Как нелюдям без людей, так и людям без нелюдей тяжеловато.
   — А цверги твои — не нечисть?
   — Цверги все вымерли, говорю. А если и остались — то не нечисть. Они людям сродни были... У них тут царство было, в пещерах. Города подземные, шахты, переходы...
   — А я слышала, цверги были ящерами, только с мыслью и речью. Глаза у них были большие, в темноте видели, и чешуей покрыты...
   На этом разговор окончился, и они двинулись дальше, оставив пустой мертвый город позади.
   А через несколько сотен шагов наткнулись на караван.
   Может быть, это был караван беженцев, искавших тут спасения, может быть, просто путники, которых неотложная надобность заставила двинуться через горы. Но что бы они ни искали в пути, нашли они смерть. Вернее, смерть сама их нашла, по своему обыкновению.
   Спускавшийся в междугорье ледниковый язык рассыпался внизу глыбами и, обнажив скрытое подо льдом, дал возможность троим друзьям увидеть след много лет — или даже столетий — назад происшедшей здесь маленькой трагедии.
   Несколько лошадей, изломанных, раздавленных, словно мыши, с которыми вдоволь поиграла кошка величиной с кита. Четверо мужчин в пластинчатых доспехах поверх тулупов — все крепкие и высокие при жизни, но сейчас странно плоские. Могучий старик в богатой шубе белого норглингского песца и высокой бобровой шапке, вмятой в череп; его лицо и борода были залиты кровью и мозгом, вытекшим из пустых глазниц.
   И девушка.
   Лет пятнадцати, пепельноволосая, в распахнутой горностаевой душегрейке, под которой было затканное золотом длинное платье. Она лежала, раскинув руки, и глядела в небо ярко-голубыми глазами. Удар стихии пощадил ее. Лицо ее не отражало ни боли, ни предсмертного ужаса — лишь удивленная обида: «Почему это со мной случилось? Я ведь так хотела жить...»
   Чикко присел рядом с ней, поднял лежащее на груди массивное золотое ожерелье с разноцветными искрящимися камнями, взвесил, покачав на ладони... и, печально улыбнувшись, бросил обратно.
   — Покойся с миром, сестра, — пробормотала Марисса, взмахом руки изобразив над телом знак Великой Матери. — Пойдемте побыстрее отсюда!
   Торнан был склонен одобрить поступок Чикко, хотя нельзя сказать, что демон жадности не шептал ему в уши своих советов. Нет греха в том, чтобы взять у мертвых то, что им не нужно — если это, конечно, не осквернение могил. Но зачем им золото в этих ледяных горах? Лишняя тягота для и без того заморенных коней. Да и неизвестно — возможно, Хозяева этих скал не одобрят, если забрать у них добычу, которой они владеют уже давно.
   — Я вспомнила... — сообщила Марисса, когда они проехали с версту. — Есть такое предание, про то, как в Рихейских горах пропал государь Садрикк и его дочь, спасавшиеся от мятежников. Они ехали навстречу войску, отступившему сюда, чтобы встать во главе его и вернуть корону. А без них все разбежались, так что узурпатор усидел на троне и теперешняя династия происходит от него.
   — Когда это было? — спросил Торнан.
   — Лет пятьсот назад, или даже больше. Не помню, нам это еще в первый год в школе рассказывали... И еще говорят, что они не погибли, а спят в пещере, чтобы прийти на помощь своему народу и изгнать злодеев. Как станет невмоготу жить, так начинают вспоминать... Три раза самозванки смуту устраивали.
   Торнан равнодушно промолчал: наткнулись они на разгадку той давней трагедии или это кто-то другой нашел тут вечный покой — так ли это важно?
   Но дело явно давнее: горностая в Логрии извели уже лет сто, да и таких доспехов, как на расплющенных лавиной воинах, Торнану не приходилось видеть даже среди хлама, присылаемого из арсеналов к полковым кузнецам на переделку.
   На ночлег они устроились в обнаруженной Чикко пещере.
   Хотя в ней не было тепло, но она давала защиту от ветра — и им, и коням.
   Внутри было старое (очень старое) кострище и ветхий до невозможности обрывок ткани — люди были тут очень давно.
   — Принеси снежку, — попросила Марисса. — Не всухомятку же есть?
   Торнан кивнул и вышел наружу, во полутьму, набрать в бурдюк снегу, выбирая плотный слежавшийся наст.
   Угасающий закат освещал скальные расселины и воронки. По горным плато гулял ветер, мрак опускался на глетчеры высочайших хребтов, скрывая их серо-зеленый древний лед. С бурдюком в руке Торнан стоял на снежнике, на ветру, и смотрел, как высокогорье тонет в наступающей ночи. Потом Марисса окликнула его, и он вернулся в грот.
   Они сидели у костра в дымной пещере, ели приготовленный Мариссой ужин, а завернувшийся в шкуру Чикко, хватив из фляжки пару добрых глотков, дремал, тихо посапывая. Дремали и скакуны — Ревун, Мышка и Черныш.
   Торнан с Мариссой смотрели на огонь и вполголоса беседовали об опасностях, подстерегающих путников в высокогорье. О метелях, лавинах, туманах, камнепадах, о снежных карнизах, которые перекрывали скальные и ледниковые трещины. А когда молчали, в убежище становилось так тихо, что они слышали только потрескивание углей, всхрап уснувших коней и сопение дремлющего Чикко...
   Марисса сидела по другую сторону костра, по ее лицу пробегали глубокие тени.
   — О чем грустишь? — негромко спросил Торнан. Она вздрогнула, словно от окрика.
   — Прости, не могу сказать. Тайна.
   — У тебя есть тайны? Великие секреты Богини? — пошутил он.
   — У всякого свои тайны, — неопределенно бросила она. — Но я свою не выбирала.
   — Ну тогда раскрой ее.
   — Не могу, — сурово и решительно сообщила она.
   — Ты в своем праве...
   Глаза у него слипались. Он хотел продолжить разговор, сказать что-то еще, но силы оставили его.

* * *

   Они вышли в путь еще затемно. Луна уже уходила за ледники, но снег переливался голубоватым, подсвеченный невидимой за хребтами бледной зарей.
   Марисса время от времени пускала коня рысью, и им с Чикко приходилось догонять ее. Светало. Снега, светло-серые под Луной, наливались багрянцем, а потом вдруг воссияли алмазами в ставшем глубоко синем небе.
   Когда над горами взошло солнце, они прошли миль десять. От яркого солнца слезились глаза, при этом холод не становился меньше.
   «Интересно, — подумал Торнан, — почему, бесс возьми, солнце в горах не греет?»
   Темная горная тайга была похожа на ту, что он видел в юности, но деревья здесь росли другие — низкорослые, искривленные, корявые, похожие на клубки змей. Лиственницы и ели, березы и сосны — все изуродовано ветрами и морозом.
   Долину усеивали громадные валуны. В трещинах камня росли клочья высохшей травы и мха, стланик расползался по валунам. Снег был тверд, слежавшийся наст мог порезать коням ноги, если бы не особые горные «сапоги», предусмотрительно купленные в той же деревне, что и скакуны.
   Все это напоминало Торнану Северную Пустыню, куда в двенадцать лет он ходил вместе с дядей в набег на досаждающих им оленных борандийцев.
   День выдался мягкий. В лучах янтарного солнца даже камни осыпей сверкали как самоцветы. Над головами путников, среди острых утесов и черных обрывов, виднелись фирновые поля и глетчеры, а небо над льдистыми гранями высочайших пиков было таким синим и высоким, что порой Торнану чудилось, будто на нем и впрямь, как говорили легенды, видны звезды.
   Когда Марисса спешивалась, чтобы осторожно провести коня по краю нежданно разверзшейся впереди трещины или воронки, Торнан тотчас следовал ее примеру. Чикко же, точно важный господин, сидел на коне и тем не менее преодолевал препятствия чуть ли не быстрее друзей. Видать, подумал Торнан, дар лошадника помогает.
   В середине дня они сделали короткий привал и доели вареное мясо маленькой пятнистой серны, подстреленной третьего дня Мариссой.
   После очередного поворота очам их открылась исполинская чаша, обрамленная каменными кручами. Озеро Неро — одна из легенд среднего Рихея. Высоко над индиговыми просторами тонкого льда разбегались призрачные следы воздушных вихрей, и рядом с путниками висели легчайшие перистые облака. Со снежных высот стекали каменные реки морен, вершины и хребты укрылись туманом. Раза два-три Торнану померещился у самой границы лесов тающие вдали дымные столбы.
   Над скалистыми склонами скользили тени облаков.
   Озеро было глубокое и такого яркого синего цвета, что дух захватывало. Марисса так и ахнула от восторга. Ослепительно сапфирная гладь озера простиралась перед ними, как зеркало, а вокруг круто вздымались горы. На берегу стояла глубокая тишина, звук человеческого голоса бессильно тонул в ней, будто камешек в омуте. Видя ее реакцию, Торнан усмехнулся, не сводя глаз с озера, указал рукой вверх, где зубцы вершин представали во всем своем великолепии.
   — Без малого двенадцать лет назад я был в этих местах, когда утекал из Восточного предела, — сообщил он. — Было похолодней, чем сейчас, у меня вот-вот должен был издохнуть конь, и смерть точила на меня свою косу. Но тогда я, глядя на эту красоту, забыл обо всем.
   Марисса и даже Чикко, только что не открыв рот в восхищении, смотрели туда, где вершины гор сливались с облаками и громоздились синие уступы, а внизу блестело озеро.
   Большая, красивая, дикая страна напоминала ожерелье, созданное божественным кузнецом и брошенное на зеленый бархат степей и лесов Логрии. Серые и синие скалы — оправа. Холодные озера и ледники — алмазы и сапфиры. Снега — драгоценные кораллы. Изумруды — альпийские луга; малахит горных лесов...
   Величественные каменные глыбы и низкие тяжелые тучи, осыпи и бурные реки, прогрызающие вечный камень.
   И как же опасна была эта красота!
   Не без самодовольства Торнан думал, что ни Марисса, ни Чикко, хоть и маг, в этих горах не выжили бы. Ведь кто, кроме Торнана, подсказал бы им, что нельзя жевать снег, когда мучает горная жажда в разреженном воздухе — воспалится рот, сводя с ума болью и жаром. Кто объяснил бы, что сапоги на ночевках нужно класть себе под голову — потому что иначе они задубеют на ночном холоде и поутру ты будешь, проклиная все на свете, втискивать ноги в ледяное, твердое как камень кожаное голенище, чтобы вечером увидеть, как чернеют пальцы и ступни... Никто бы не показал им, как сложить и ловко разжечь «длинный», медленно горящий костер, или что если настругать лучин, то можно, паля их одну за другой, обогреть даже самодельную палатку из шкуры мохнатого горного быка. Кстати, и купил эту шкуру именно Торнан. Опыт юности и походов в Белые Пустоши не пропал даром — так же как выручал он его в первом походе через горную страну.
   ...К перевалу они сначала поднимались легко.
   Но потом им пришлось карабкаться на вершину скалы, на западной стороне их встретили осыпи, замерзшие водопады и сыпучий снег. Камни обросли инеем, казалось, не таявшим целые века.
   Туман понемногу уходил, открывая окрестности. Вокруг был все тот же пейзаж — черные базальтовые скалы, заснеженные долины, заледенелые реки и кривые сосны, изуродованные яростными горными ветрами. К северу и востоку простирались гранитные пики, и взгляд Торнана переходил от вершины к вершине, ища вершину Хура, самой высокой по легендам горы Логрии, видимую в ясную погоду даже из Меридо, что за пять сотен миль от дальних отрогов хребта.
   В своем первозданном холодном и гордом величии вздымались горы, отсвечивающие синью старинного чистого серебра. У кромки вечных льдов и снегов, на острых гранях утесов висели облака, словно зацепившиеся за камни в своем воздушном— беге. Вниз по склонам сбегали полчища мохнатых елей.
   Ветер вышибал слезы из глаз, руки мерзли даже в толстых, двойной вязки рукавицах.
   Где-то шумела река. Горные реки, бывает, не замерзают даже в сильнейшие морозы — такова сила бегущей воды, что ломает даже скалы. А может, в нее вливаются горячие ключи, питаемые подземным жаром.
   Склоны гор расстилались впереди, сверкая ослепительным великолепием. Вершины, камнепады, морены, ледники, снежники... Как вчера и сегодня. И будет завтра.
   За прошедшие недели они прошли примерно половину пути через горную страну. Будь сейчас другое время года, они, может быть, уже преодолели бы Рихей, но их скакуны не могли быстро двигаться по извилистым и крутым горным тропам, да еще в мороз.
   Поправив ятаган, Торнан подозрительно осмотрел нависшие с обоих сторон долины угрюмые скалы, как будто там, за каждым из камней, затаилось по дюжине врагов. Улыбнувшись этой неуместной мысли, он потянулся и вдохнул полной грудью холодный горный ветер. Свежий, пахнущий снегом воздух взбодрил его; северянин с наслаждением почувствовал, как застарелая усталость выветривается, унесенная этим ветром, мышцы, онемевшие от бесконечной скачки, наливаются силой. Однако неуловимое ощущение опасности, повеявшее над ущельем, заставило его насторожиться. Торнан вновь принялся втягивать в себя ледяной воздух, но на этот раз уже не наслаждаясь, а принюхиваясь, словно волк на тропе. Постепенно лицо его вытягивалось в напряжении.
   Сомнений не было — пахло зверем. Большим и хищным. И что самое неприятное, бывшим тут совсем недавно. А значит, скорее всего, он где-то поблизости.
   Некстати вспомнились предания, что будто бы в пещерах Рихея обитает Шеелдас — жуткая одноглазая тварь, склонная к людоедству, схожая с огромной летучей мышью без крыльев. Иногда, в безлунные ночи, она выползает на скалы и воет, обратив уродливую морду к небесам — и услышавший этот вой человек может сойти с ума.
   Еще это создание имеет обыкновение заманивать одиноких путников, раскидывая на тропах драгоценности. И когда забывший все от жадности человек торопливо запихивает за пазуху золото и камни, Шеелдас бесшумно прыгает сзади, перекусывая шею длинными челюстями.
   Говорят, что откушенная им голова еще какое-то время живет — таково действие слюны чудища. И человек с ужасом созерцает, как мерзкий демон пожирает его тело.
   Тем не менее они двинулись в дорогу, и пока никто не пытался на них напасть.
   Тропа стала круче и так сузилась, что Торнану пришлось полностью сосредоточиться на том, как бы удержаться в седле и удержать лошадь. И лишь рефлекс старого вояки все равно заставлял его поворачиваться, чтобы видеть то, что за спиной.
   И поэтому он увидел это вовремя...
   Вот ничего не было, и вдруг позади них расслабленной трусцой бежит большая белая тварь, похожая на закутанного в меха человека исполинского роста.
   Несколько мгновений Торнан еще не осознавал, кого он видит. А когда понял — первый раз бог весть за сколько времени по-настоящему испугался.
   — Тиамат Великая! — побледнела Марисса, оглядываясь.
   — Этого быть не может! — взвизгнул Чикко.
   В следующий миг Ревун рванулся с места и помчался прочь.
   Где-то на дне души капитана шевельнулась мыслишка, что все это ему мерещится, но зрение не обманывало капитана. На их след вышел снежный тролль — создание, которое считалось в Логрии вымершим и сохранилось лишь в легендах.
   Он походил на тех троллей, на которых охотились на родине Торнана, но был куда больше, и шерсть куда длиннее и гуще, почти белого цвета — как у северных медведей. Издали он был весьма похож на человека, но это сходство только увеличивало отвращение и страх, а маленькие красные глазки излучали невыразимую злобу и хищную жадность.
   Несколько секунд люди и зверь стояли неподвижно друг против друга. Затем скалы отразили высокий пронзительный крик твари.
   Но тролль не напал сразу, а, широко раскинув низко висящие руки и оскалив клыки, медленно направился в их сторону.
   Убежать они не могли. Тролли бегают не быстро, но зато дьявольски выносливы и способны преследовать намеченную жертву часами. Даже кони вряд ли спасут, измученные недостатком воздуха и долгой дорогой.
   И то, что они оторвались на изрядное расстояние, а тролль даже почти не ускорил бег, было слабым утешением.
   — Марисса, ищи, где можно спрятаться! — хрипло выкрикнул Торнан.
   Кони тяжело всхрапывали, копыта скользили по камням, скачка казалась такой медленной, хотя скакуны выжимали из своих сведенных холодом и усталостью мышц все, что можно. И даже не оборачиваясь, Торнан прямо-таки затылком чуял, что тролль хоть и медленно, но неумолимо приближается.
   Спасение пришло, как это и бывает, неожиданно. Из-за поворота тропы выплыл расположившийся на пологом склоне скальный хаос — похоже, когда-то сверху обрушился и раскололся целый утес. В щелях между обломками человек вполне мог спрятаться, а исполин — застрянет.
   Конечно, могло оказаться и так, что щели были бы вполне достаточны для гигантского тела, но выбирать уже не приходилось — кони вот-вот начнут спотыкаться.
   — Туда, быстро! — бросил Торнан.
   Стоило ему спрыгнуть с седла, как жеребец вырвал повод из рук и унесся прочь. Следом рванулись кони его спутников.
   Но он уже не думал об этом, а бежал к каменному хаосу, не оглядываясь, — он и так знал, что разрыв между ними и мохнатым убийцей совсем крошечный.
   Они едва успели забиться внутрь, как позади раздались дикие вопли и рев. Шэттово отродье обнаружило, что добыча ускользнула. Почти сразу раздался грохот, и в щель влетел, высекая из стен искры, солидный, пудов на пять, валун.
   Они забились еще дальше, в узкие проемы между обломками. Теперь у них было какое-то время.
   — Будь внимательней, он может попробовать напасть сверху... — предположила Марисса.
   Судьба словно услышала ее. Ярдах в десяти прямо над головой северянина показалась оскаленная морда. С желтых длинных клыков падала слюна, стекавшая по бледно-розовому языку.
   Чикко замахнулся, по-особому сложив пальцы, и зверь, испугавшись, отпрянул.
   У Торнана возникла мысль, что чудовище полезет за ними следом в надежде полакомиться и застрянет. Но тролль не был настолько глуп. Обиженно воя на неправильную добычу, никак не желающую наполнить его желудок, он, довольно ловко перепрыгивая с камня на камень, убрался обратно и занял пост снаружи.