Лещенко Владимир. Торнан-варвар и жезл Тиамат

   Он вспомнил старые легенды, слышанные в детстве и юности, — что когда-то беспощадный Арфасаиб, пришедший в земли антов, не только ограбил их подчистую и не только издевался над несчастными побежденными, запрягая женщин в телеги, но еще и угнал на свою войну чуть ли не всех молодых мужчин. Так что после его ухода вождями и волхвами было постановлено, что, дабы народ антский не исчез, каждому из оставшихся надлежит взять себе не меньше четырех жен.
   Вспомнил он и другие предания, что услышал уже от Корчана, в промежутках между уроками письма. Что когда-то, в давние-давние времена, часть андийцев бежала от войн и смут на восток, и что-де от их смешения с борандийцами и прочими лесовиками анты и происходят.
   Но он тут не для того, чтобы размышлять над старыми преданиями и тем более любоваться красотами и красотками.
   Приметя прилавок, за которым немолодой мужик торговал бражкой и закусками, капитан остановился — пропустить стаканчик и заодно прояснить кое-что.
   — Милейший, — обратился он к торговцу, — а не подскажешь, как отсюда добраться до Урочища Мертвой Змеи?
   — Это где ж такое? — пожал тот плечами.
   — Да от Оргея неподалеку вроде...
   — Ишь ты! — рассмеялся усач. — Так ведь, добрый человек, как в Оргее будешь, так там и спрашивай, а людей пустыми разговорами от дела не отвлекай!
   «Чужаков тут не шибко привечают», — отметил капитан.
   — А как найти здешний храм Тиамат? — осведомился Торнан, заказав второй стакан.
   — Опоздал ты, — сообщил торговец.
   И рассказал следующую историю. Храма Тиамат в Хемлине больше не существовало. Месяц назад верховный жрец был вызван в Инквизицию, откуда вернулся спустя три дня — бледным, осунувшимся, но .зато убежденным сторонником Митры. И первым делом передал вверенный ему храм со всеми ключами главному городскому жрецу культа Светоносца. Никто из прихожан не посмел протестовать...
   — Ну тогда скажи — «Мышь в чернильнице» по-прежнему на месте? — спросил ант, допив брагу.
   — Давно ты, видать, в Хемлине не был, — чуть понизил голос дядька.
   — Да порядочно, — согласился Торнан. — А что?
   — Так нет теперь никакой «Мыши в чернильнице», — огорошил его торговец. — Уже года полтора как нет. Теперь там Сыновья Света обретаются — главное кубло у них. — Он опасливо оглянулся. — Так что лучше не ходи туда. А то, знаешь...
   — Ясно. Благодарствую за совет. — Торнан двинулся обратно к воротам.
   «Как ни спросишь — ничего у них нет. Ни храма, ни кабака», — прокомментировал он про себя.
   В чем он не сомневался — так это в том, что завтра с рассветом нужно трогаться в путь до Оргея.
   Беспрепятственно покинув город, Торнан выбрал время, когда на дороге не будет никого, и свернул в перелесок. И поскакал прямиком к развалинам.
   — Всем отдыхать и готовиться к завтрашнему выступлению. Особенно тебе, — предупредил он Лиэнн.
   Не повезло, но что ж делать — еще немного с ними попутешествует.
   — Слушай, — с сомнением произнесла Марисса. — А может, все же поищем тут того, кто нам поможет? Хемлин — единственный приличный город на всем Востоке. А то ведь будем это урочище искать до возвращения Четырехрогого! Расскажу я тебе одну историю, что приключилась со мной...
   — Нет, это я тебе лучше расскажу одну мудрую притчу, — ответил Торнан. — Утром человек проснулся и говорит: «Мне приснился кабан». «Кабан? Это как же?!» — стали расспрашивать родственники. «Вот иду я по лесу, — отвечает тот, — и вижу: упавшей сосной придавило матерого кабана. Ох, и наелся я мяса!» «Почему бы тебе не сходить в лес, вдруг сон вещий?! Вдруг и вправду найдешь кабана?» Сказано — сделано. Отправился человек в лес. Тут налетел ураган, ветром повалило старую сосну, она упала и задавила человека, как муравья. Родственники ждали его, ждали, пошли искать. Нашли труп. «А теперь пойдем искать кабана», — решили они. Искали здесь, искали там, тоже нашли. Видать, это был нехороший кабан.
   — А смысл в чем? — осведомилась Марисса. — Что не каждый сон в руку?
   — Нет — в том, что клювом щелкать не надо! — уточнил Торнан и начал готовиться ко сну.
   Над разрушенной башней всходила луна, заливая серебряным светом лишайники и дикий хмель, которыми поросли развалины. Камни руин храма мягко блестели, и углубившиеся тени ясно выделяли резьбу. Нежный ветерок наполнял воздух шуршанием травы. У палатки, понурив головы, дремали лошади.
   И — вот незадача! — капитан так расслабился, что не сразу среагировал на множество поднявшихся из кустов и травы фигур в длиннополых одеяниях, в руках которых блестел металл...
   — Именем инквизиции!!! Сдавайтесь! — прокричал кто-то позади цепи.
   Торнан вскочил, рванулся к коням: сейчас главное — уйти! Слева от него возникла Марисса, с воинственным кличем воздевая над головой скимитар.
   «Нужно было выставить дозорного! Хоть от герцогини была бы польза...» — промелькнуло в голове у Торнана, когда он понял, что уйти они уже не успевают.
   Дальше стало не до того — перемахнувшие через изъеденную временем стену противники оказались совсем рядом.
   На него кинулся алебардщик, метя пробить грудь прямым ударом. Торнан сделал вид, что растерялся, и инквизитор присел и нанес Торнану удар в живот, — но кожа василиска выдержала. Монах резко отскочил, попытался ударить воина древком алебарды в лоб. Торнан, отступив на шаг, избежал удара. Монах в свою очередь тоже попытался отскочить, чтобы использовать преимущество длины оружия, но в это самое время Торнан нанес удар. С хрустом лезвие вошло в запястье, разрубая кость. Инквизитор выронил алебарду и бросился прочь.
   Его товарищ замахнулся алебардой, воздев ее обеими руками... Торнан поднял свой ятаган, проскочил вперед и рубанул наискось. Алебарда выпала из руки раненого. Капитан еще раз поднял клинок и ударил, метя в шею. Раненый присел, и удар пришелся вскользь, хотя и по той же руке, куда угодил первый. Монах упал, скорчившись, и остался лежать на земле.
   Один из монахов — тот, что налетел на Мариссу, сидел на земле, обхватив раненую ногу. Но главарь, обнажив меч, стал наступать на амазонку, оттесняя ее к стене. Он был зол и полон решимости, проворно и ловко двигаясь, извиваясь всем телом, вкладывая в удар силу не только рук, но и всех мышц.
   — Держись!!! — взвыл Торнан, кидаясь на помощь.
   Враг развернулся ему навстречу, но потерял темп. Капитан отразил удар обухом, а потом отклонился, и меч прошел рядом с его рукой. Сойдясь вплотную, он нарочно пропустил удар, болью отозвавшийся в ребрах, и ударил растерявшегося мечника кулаком в подбородок, так что тот рухнул навзничь, растянувшись во всю длину.
   Воспользовавшись моментом, Торнан попытался вырваться из кольца, расчищая путь Мариссе, но трое монахов уже атаковали его, вращая палашами.
   Где же Чикко, почему он не помогает — или опять чары сдохли?!
   Вот подскочил еще один монах, выхватив из сапога кинжал, метнул его в Торнана. Тот отбил его клинком, и в то же самое мгновение выскочивший из темноты инквизитор прыгнул на капитана, увернувшись от удара ятаганом.
   Но, избежав первого удара, монах наткнулся на второй. Острие ятагана рассекло ему щеку.
   Торнан отвел клинок, готовясь вскрыть жертве горло...
   Боль пронзила голову. Ятаган выпал из внезапно ставшей такой слабой руки.
   Последнее, что он услышал, был чей-то истошный рев:
   — Именем инквизиции! Стоять! Да ловите же проклятую суку!..

* * *

   Очнулся Торнан на соломе, под которой был голый каменный пол, и не сразу сообразил, где он. Некоторое время он приходил в себя, не в силах собрать разбегающиеся мысли. Наконец он привстал, оглядываясь, разминая затекшее тело. Вроде ничего сломано не было, ран тоже как будто не оказалось, хотя можно было лишь порадоваться, что в полумраке не видны синяки от ударов.
   Он медленно поднял руку и ощупал затылок.
   Хвала Громовнику, череп вроде не проломили. Капюшон из волшебной шкуры погасил удар. Куртку с него содрали — не такие дураки в этой инквизиции, чтобы не понять, что именно за шкура на нее пошла.
   Торнан попытался сесть. На несколько мгновений тошнота подкатила к горлу, голова закружилась, но усилием воли северянин отогнал дурноту и слабость. В свое время ему приходилось попадать и в более тяжелые передряги.
   Капитан услышал приближающиеся шаги.
   — Живой, кажись!
   Торнан поднял глаза и за дверной решеткой увидел надсмотрщика — немолодого горбуна в пресловутой желтой сутане. На миг фигура раздвоилась, потом снова приобрела прежние очертания, и наконец Торнану удалось сфокусировать взгляд на лыбяшейся харе тюремного служителя.
   — А ты надеялся, что я подохну? — спросил Торнан.
   — Как бы тебе о том не пожалеть, хе-хе! — сообщил стражник. — Впрочем, кажется, тобой заинтересовался сам отец Саректа, так что... — Он мерзко захихикал.
   — Дайте поесть хоть... — миролюбиво попросил Торнан.
   — Ах, скажите на милость! — всплеснул руками надсмотрщик. — Подайте ему поесть! Ну и чего подать? Чего? Брюквы со сметаной? Или чего еще? Сена с хреном, соломы с уксусом? — хихикнул стражник.
   — Да я и соломки пожевал бы, — вымученно улыбнулся Торнан.
   — Ничего, — донеслось из-за двери. — Как сволокут тебя в пытошную. будет тебе и уксус в глотку... и хрен в задницу!
   — Погоди, — отозвался Торнан. — Дадут боги — укорочу я твой язык.
   — Тут и не такие, как ты, грозились... А теперь ими червяки с воронами завтракают, — лениво бросил страж, уходя.
   Окончательно придя в себя, Торнан глубоко задумался. Встав, он измерил шагами камеру, осмотрел ее всю внимательно. Подергал решетки, отметив, что железо местные тюремщики использовали неплохое и фокус с веревкой тут не пройдет. Подтянулся на оконной решетке и убедился, что камера расположена высоко, а прутья замурованы на совесть. Потом вновь опустился на солому и принялся размышлять над положением, в которое угодил.
   Занимали его следующие мысли.
   Первое — что с его спутниками?
   Второе — где жезл?
   И третье — что это все значит и за что его сюда посадили? И почему их взяла не стража, а эта самая инквизиция?
   Торнан задумался. О вере тех, кто засунул его в эту тюрьму, он почти ничего не знал. Вернее, слышал, конечно, про то, что они поклоняются богу солнца Митре и дочери его Гелит, Чей Лик Отражает Луна, вера в которых пришла с востока. Вроде бы он породил эту дочь в союзе с Предвечной Тьмой? Или вообще родил из бедра? Нет, из бедра вроде родил альбийский бог Кулван. И не дочь, а сына... Шэтт разберет этих логрийских богов — кто из них и откуда кого родил... Боги его народа рожали детей, как положено приличным людям. Да и неважно это. Зачем на них напали? Какое преступление они совершили перед ихним богом?..
   Но главное — как отсюда выбираться?
   Где-то в недрах огромного замка караульные играли в зернь и распивали тайком принесенный эль, где-то палач пытал очередного заблудшего раба Митры, а тут опытный и бывалый воин обдумывал, что ему делать. И мысли эти не сулили ничего хорошего хозяевам узилища.
 
   Двумя часами ранее. Серый замок, бывшая резиденция
   правителя Хемлинской области, ныне место пребывания
   окружной инквизиции Владыки Света Митры
   и дочери Его
   Высокомерно выглядевший костлявый тип в сутане тонкого сукна внимательно рассматривал распростертого на соломе неподвижного человека.
   — Настоящий великан, — с какой-то странной интонацией бросил он. — Так что говорят про них наши люди?
   — Донесений почти нет, — сообщил второй монах. — Девка — из воинства храма богини Тиамат, отправлена за каким-то Охриманом как посол. Ну, это мы знаем из бумаг. Этот, — указал он на валяющегося в беспамятстве Торнана, — темная личность. Наемник, варвар. Хитер, но глуп, как все варвары. В Кильдаре служил в Страже Севера. Опытный боец, но лишь за счет своей варварской силы. Вроде бы за деньги вырезал семью какого-то альбийского лорда, но это лишь слухи. Еще фомор... Надо же, настоящий фомор, — фыркнул монах. — Звать Чикко. Хитрый, как гном, изворотливый, бывший вор. Говорит, что колдун, на самом деле — базарный фокусник и надувала. Прохиндей, воображающий о себе невесть что.
   — Хорошо, — кивнул высокомерный. — Подумаем, что с ними делать. Да, девку пока не трогать, — бросил он не оборачиваясь.

ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ

   Из летописного свода Южно-Хемлинского княжества
   Караяз со множеством «Сынов Света» и прочих бунтовщиков восстал против власти государя Адалина. Придя в город Оргей, вошел в крепость и укрепился там. Затем Караяз, выйдя из крепости, собрал вокруг себя еще более многочисленное войско и начал разорять страну.
   Несколько сот этих злочинцев направились к достославной обители Бога — Подателя Жизни. При виде их все обитатели ее разбежались, но Сыновья Света схватили какого-то больного и немощного жреца и стали требовать, чтобы он показал тайники и хранилища. И, повесив за руки, били этого служителя в течение трех дней. А когда он не показал никаких тайников, разъярились, как бешеные звери, и повесили за мужской уд и жестоко мучили его; а потом бросили живого в огонь. И разграбили и захватили все имущество, а затем убили всех крестьян, кого поймали в округе, и совершили еще множество гнусностей, какими невозможно осквернить пергамент. Из храма было вынесено много добра: одежда, медная посуда, сосуды священные, кадила и книги — древние и поучительные. И осквернили они святыни и алтарь во имя своего злого бога, коего кощунственно именовали Несущим Свет. Так поступали они во всех окрестных селениях и землях — в Кабри, в области Паранской, Лахской, в Арни и по ту сторону реки Линны, пока войско десятитысячника Грослага их не истребило под корень всех до единого, потому что не было у них предводителя и были они хоть и многочисленны, но разрозненны.

Глава 27
ПОЗОР И СМЕРТЬ

   Спустя несколько часов его вновь навестили. Торнан уже задремал, приложив гудящую голову к холодным камням стены.
   Услышав лязг засова, Торнан поднял взгляд. Двое стражников, войдя в камеру, сунули чуть ли не в лицо ему факелы, чтобы ослепить привыкшего в полутьме узника.
   — Выходи, обиженный Митрой, — сообщил старший из них. — Сам великий инквизитор хочет видеть тебя.
   Решив, что немедленно сворачивать шеи ублюдкам неразумно, Торнан вышел в коридор, всем видом показывая, как он страдает и мучается от побоев, и дал связать себе руки. Снаружи его дожидались еще двое монахов, и под смешанным конвоем инквизиторов и солдат он двинулся навстречу судьбе.
   Шагов через десять он невольно замер, так что идущий сзади подтолкнул его древком протазана пониже спины.
   А замер он потому, что из-за решетки двери на него смотрело изуродованное лицо, заросшее длинной грязной бородой. Впрочем, нет — смотреть-то как раз обитатель камеры ни на кого не мог, ибо вместо глаз у него были затянутые шрамами от ожогов пустые впадины. Человек метался за решетчатой дверью, тряс ее, вцепившись обожженными руками в прутья.
   — Изыди, изыди Охриманово отродье!!! — выкрикивал он. — Отойдите от меня, бессы!
   Эхо далеко разносилось по сводчатому коридору.
   Они прошли еще одну камеру — открытую. У дальней стены, напротив входа, горела жаровня. За колченогим столом сидели монах в порыжелой сутане и писарь. Камеру, помимо углей в жаровне, освещали лучины в светцах грубой работы. В стену были вделаны кольца с цепями. А со сводчатого потолка свисал дубовый блок. На перекинутой через него веревке висел привязанный за руки длинноволосый человек в рваной рубахе до колен. К. ногам его был прикован короткой цепью чурбан. Это была знакомая Торнану, одинаковая во всех мирах и временах дыба. Глаза человека были закрыты, он тяжело дышал. Два крепких мужика в кожаных штанах и бахилах хлопотали вокруг него. Один раздувал угли в жаровне, второй калил в жаровне инструменты своего ремесла.
   Они прошли и эту камеру, когда в спину Торнан ударил дикий вопль, заставивший его вздрогнуть. Кричала женщина:
   — Как больно!.. Я невиновна... Светоносный свидетель!.. А-а-а! Помогите мне, я умоляю! Помогите! Во имя Митры! Сжальтесь... Помогите!
   — Вот ведь как стараются! — похвалил один из конвоиров. — Вот присмолили еретичку! Всегда бы так...
   Затем навстречу им выбежал палач, тяжело дыша, гнусно и на редкость однообразно выражаясь, угрожая какому-то Жикареду разодрать задницу по самое горло, если тот еще подбросит ему такую работу. Зло стеганул кнутом по стене и ушел обратно.
   Но вот наконец Торнана подвели к дверям, отворили их, миновали еще две двери и остановились перед третьей. Стражники, приняв подобострастные позы, остановились и постучали. Затем толкнули дверь и ввели заключенного.
   Глазам его предстало обширное длинное помещение. Выглядело оно, надо сказать, довольно необычно. Слева от Торнана за полуотдернутой занавесью имелся альков с узкой кроватью и парой сундуков — видать, местный хозяин обитал прямо на рабочем месте... На стене, подобно оружию в доме воина, была развешана коллекция топоров, но не боевых, а используемых исключительно палачами. От небольших, коими представители этой древней профессии отсекают пальцы и кисти рук, до тяжелых, двадцатифунтовых «казнильных», даже в руках неумехи сносящих голову с одного удара, входя при этом в дубовую плаху на пол-ладони.
   Тут же, прямо у стены, стоял хитрый пыточный станок, с зажимами и ремнями, позволявший зафиксировать тело допрашиваемого в любом положении.
   В противоположном конце залы переливался золотом углей огромный древний камин, рядом располагался длинный дубовый стол. С одной стороны на нем стояла грязная посуда, с другой валялись свитки и письменные принадлежности. Как сразу отметил Торнан, тут же на столе были разбросаны их вещи — взгляд тут же выделил его куртку и ятаган и одну из грамот Мариссы с большой зеленой печатью.
   А у стола находилось основательное кресло, в котором сидел высокий худой человек — видимо, тот самый великий инквизитор.
   Его внешность вполне соответствовала профессии. Больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, костлявый, гладко выбритый. На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие губы кривились в саркастической усмешке, глубоко посаженные глаза словно бы прятались под кустистыми бровями.
   Инквизитор с легким презрением смотрел на вошедших.
   — Развяжите и убирайтесь, — бросил он.
   — Будь сполнено, отец Саректа.
   Руки Торнана оказались свободны.
   Они остались вдвоем.
   Отец Саректа, встав, подошел к капитану, внимательно посмотрел на него. Лицо инквизитора было худым, туго обтянутым кожей, глаза — злыми, холодными. Как и полагалось инквизитору.
   — Как твое имя, человек?
   — Торнан.
   Приор кивнул, потер руки.
   — Торнан? Так вот, Торнан, скажи мне: хочешь ли ты жить?
   — Конечно...
   — Ваша милость...
   — Конечно, ваша милость...
   — Тогда подойди к окну, будь любезен, и посмотри — что ты там видишь?
   Торнан повиновался.
   За на редкость прозрачным стеклом был виден один из внутренних двориков замка, где стояла неуместная тут, на первый взгляд, большая, неровно сложенная печь с высокой трубой. Вокруг нее суетились закопченные типы.
   Торнан невольно улыбнулся, но тут истопники вытащили из зева печи большой железный поддон, на котором цепями был привязан... Привязан... Привязано то, что когда-то было человеком.
   Любой на месте Торнана похолодел бы при виде этого зрелища. Торнан тоже не стал исключением.
   — Так что ты видишь, Торнан? — Голос инквизитора был мягок и вкрадчив.
   — Печь... ваша милость, — ответил капитан, оборачиваясь. Губы его дрожали без всякого притворства.
   — И все? — Инквизитор почти улыбался.
   — Н-нет...
   — Ваша милость....
   — Никак нет, ваша милость, — сообщил Торнан.
   — Вот именно, друг мой, вот именно! — Инквизитор вновь улыбнулся. — Эта штука именуется геенницей, потому что в ней горят великие грешники. У меня будет много вопросов к этой твоей послице, да и к фомору... — продолжил Саректа. — Я собираюсь отвезти их в Тарен, где их судьбу будут решать на Совете Приората. Возможно, речь идет о заговоре служителей лжебогов и демонов против истинной веры. Вскорости нам предстоят великие дела во славу Митры, и нельзя упускать ничего, что могло бы им повредить. Тем более, — он самодовольно усмехнулся, — накануне выборов Великого Инквизитория. Но вот что до тебя... Учитывая обстоятельства, я пришел к выводу, что твоя вина невелика, — жрец смотрел почти доброжелательно. — Ты не колдун и не слуга лжебогов — ты наемник. К тому же ты и не логр — ты варвар, чужеземец, ты не знаешь, да и не можешь знать истину. Высота Митры выше твоего понимания, и это не вина твоя, а беда... Ты пошел с этой девкой и колдуном ради золота. Так что тебя можно было бы простить... при определенных условиях...
   Инквизитор чуть подрагивающей рукой вытащил из мешочка на поясе катышек темной смолы и торопливо прожевал, блестя глазами. Торнан не подал виду, тем более кое-какие подозрения возникли у него уже давно. Всякие зелья, мутящие разум, имели немалое хождение в Логрии, и в некоторых местах уже поговаривали, что их надо бы запретить к продаже.
   — Но, может быть, — словно спохватился Саректа, — ты думаешь, что мне нравится кого-то пытать или дышать дымом от сожженных людей, пусть даже это злодеи и безбожники? Совсем нет — я, наоборот, люблю людей. И именно поэтому мой долг — быть беспощадным. Ибо мы, инквизиция, защищаем людей от колдунов, продавшихся Охриману, еретиков и безбожной мерзости, — гордо произнес Саректа.
   Он прошелся взад-вперед и вновь сменил тему беседы:
   — Знаешь, что бывает с человеком, которого сунут в печь? — Инквизитор не переставал пожирать могучую фигуру Торнана взором. — Хорошо, если геенница как следует прокалена, и тогда грешник от боли приходит в беспамятство почти сразу, хотя от его крика у палачей потом полдня звенит в ушах... Кстати, ты знаешь, как зовут этих палачей? Поварята, ха-ха! Но иногда у нас не хватает дров, и тогда еретик медленно запекается... На прошлой неделе один прирезавший монаха солдат горел почти полчаса, прежде чем умолк. Но сейчас речь не о них, и даже не о моем боге, а о тебе... Знаешь, когда я увидел тебя первый раз, я понял одну вещь... — Он повернулся и, глядя в глаза Торнану, сообщил: — Ты — тот, кого я давно ищу. Ты — мой мужчина.
   Капитан не сразу понял, что это значит. А когда понял, не испугался и даже не пришел в ярость. Лишь почему-то усмехнулся про себя — печально и горько. В этом странствии печи для поджаривания человечины и любители неестественной любви почему-то преследовали его. К чему бы это?
   — И у тебя выбор — либо я, либо печь, — прояснил ситуацию инквизитор, словно услышав его мысли. — Время решить у тебя есть, и поверь, мне будет тяжело отдать приказ о твоей казни... Впрочем, я ведь могу не отправлять тебя туда сразу, — как бы размышлял выродок в сутане. — Ты воин, а значит, для тебя друзья дороже себя. Например, можно сделать так: сначала тут, на твоих глаза, будут пытать твоего дружка! Этого жалкого колдунишку! Потом сюда приволокут эту распутную девку и будут бить ее палкой между ног, по тому месту, которое ты так любишь! Потом...
   — Я не спал с ней! — выпалил Торнан, не на шутку испугавшись за Мариссу. Проклятый выродок, обуреваемый ревностью, вполне может осуществить свою угрозу немедленно.
   — Не лги! — взвыл монах. — Не лги мне! — Его блестящие буркала уставились, казалось, прямо в душу Торнана. — Я могу видеть то, что другие хотят скрыть...
   — Она вообще ненавидит мужчин, — сообщил Торнан. — Ей нравится их убивать!
   — Значит, эта баба — наложница твоего приятеля-шарлатана?
   Торнан помотал головой:
   — Его вера запрещает колдунам прикасаться к женщинам. Они даже детей делают, осеменяя своих женщин добытым рукоблудием семенем.
   — Противная естеству гадость! — высказался инквизитор.
   Он некоторое время молчал, видимо, ожидая ответа Торнана, а потом вдруг порывисто подошел, встав прямо напротив него. Совсем близко — лишь руку протяни. Саректа это и сделал. Он протянул узкую ладонь с длинными гибкими пальцами и убрал прядь волос с лица Торнана.
   «Отец Дий — почему ты позволяешь твориться такому?!»
   Потом притронулся пальцами к его губам, провел ими по щеке, по шее...
   «Отец Дий — дай мне силы перенести это!!!»
   Инквизитор что-то говорил, и его слова долетали до капитана откуда-то издалека:
   — Не бойся... Тебе будет приятно... расслабься... тебе понравится... Ты ведь не знаешь, от чего отказываешься... Будь послушным мальчиком... У тебя такие сильные руки. Я хочу, чтобы ты обнял меня...
   — А я хочу сначала трахнуть твоего слугу, — вдруг сказал северянин. — Одного или двух сразу. И пусть сюда приведут моих друзей. Я хочу видеть, что они живы, и заодно — пусть уж они тоже увидят.
   Торнан лихорадочно бросал слова, стараясь запутать инквизитора. С человеком, находящимся в здравом и твердом уме, такое, конечно, не прошло бы, но перед ним был выродок и наркоман.
   Все же мозги его помутились не до такой степени, как надеялся Торнан.
   — Ты что-то задумал? — впился в него взором Саректа, но руку убрал. — Может быть, ты думаешь бежать?!
   — Если хочешь, надень на меня кандалы! — торопливо предложил ант.