Страница:
И к тому же — девственной в человеческом обличье и очень любвеобильной в лошадином.
В этом храме-то и мог храниться третий сегмент жезла.
Честно говоря, Торнан рассчитывал, что хоть тут проблем не будет. Ничего подобного! Оказалось, что между служителями Матери и Дочери уже лет сто как пробежала не то что кошка, а самая настоящая пантера. Началось все с каких-то непонятных капитану, да и Мариссе, тонкостей догматов, а закончилось разрывом и скандалом. Так что теперь, явись туда Марисса со своим письмом, ей откажут только потому, что просьба исходит именно от поклонников Тиамат.
Кстати говоря, на пользу культу раскол не пошел, и почиталась Тарка лишь в трех странах срединной Логрии, да и там храмов раз-два...
Так что, похоже, часть жезла придется забирать без согласия хозяев, а сделать это можно было двумя способами. Или договорившись с местными ворами — тут придется похлопотать капитану как знакомому с темой, — либо лезть самим. Но в любом случае нужно было сначала посмотреть на это капище.
Встал вопрос — кому идти? Марисса отпадает сразу — в ней запросто могут узнать воительницу Тиамат и заподозрить неладное. Чикко... Тут другое дело — фомор уж слишком редкая птица, чтоб на него не обратили внимания. Так что оставался Торнан — варвар он и есть варвар, много их бродит по дорогам Логрии.
И чем дальше удалялся северянин от площади, тем более старыми и убогими становились дома. Когда он добрался до окраин, каменные строения полностью исчезли. Улицы были почти пустынны. Судя по всему, мусорщики ни разу не удостоили своим вниманием удаленные от Площади южные районы города, ибо все здесь утопало в грязи. Постоянно приходилось смотреть, куда ступаешь, чтобы не поскользнуться.
Храм, который был нужен северянину, стоял в торце улицы и, похоже, тянулся по обе ее стороны, часто скрываясь за складскими зданиями, построенными здесь значительно позже. Фасад храма украшала неровно наложенная мозаика — черная лошадь, у ног которой распростерся большой полосатый змей. Изображение было новым, по контрасту со старой резьбой на каменных плитах стен — женская фигура с луком.
Пожав плечами, Торнан вошел, старательно изображая глуповатого чужестранца.
В храме было прохладно, скудный свет сочился сверху, сквозь узкие прорези окон и несколько световых люков. Через большой зал, в котором оказался северянин, тянулись в два ряда колонны. В дальнем конце зала брезжил свет. Внутренне напрягшись, он двинулся в ту сторону.
Свет, замеченный Торнаном, оказался огнем, горящим в бронзовом сосуде на треножнике. Вокруг никого не было, словно храм был покинут, а этот огонь горел немало лет или даже веков. Видать, жрецы не особенно боялись, что храм очистят от лишнего добра.
А треножник, между прочим, старинный, из зеркальной бронзы, и стоит немало. Остатки былой роскоши?
— Ты пришел поклониться светлой Тарке, чужестранец?
Позади него стоял немолодой темнокожий жрец с длинной бородой.
Он говорил по-логрийски на северном диалекте, но с каким-то акцентом. Слегка растерявшись, Торнан кивнул и протянул заранее заготовленные монеты:
— В-вот... пожертвовать Конской хозяйке хочу!
— Ну хорошо, — согласился жрец. — Пойдем. Храм наш, к сожалению, посещают не так часто, хотя стены его помнят еще сиитхов, что были до логров.
Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма, стояла невысокая мраморная статуя женщины в длинной рубахе, обтягивающих штанах и сандалиях на босу ногу. Она опиралась на высокий лук. Лицо богини было скуластым, с узкими глазами и полными губами.
Стены храма были исписаны письменами, которых Торнан не знал, хотя умел читать на нескольких языках. Но этот язык был совсем незнаком ему. А может, знаком, да письмена были другими.
По углам стояли курильницы, вырезанные из нефрита и обсидиана. В чашах тлели угли, распространяя сладковатый дым.
Торнан замер. На шее богини висело ожерелье — потускневшие раковины, костяные фигурки, старые, темные от времени монеты. И среди всего этого — медово-желтый цилиндрик.
У него перехватило дыхание.
Торнан внезапно ощутил на себе взгляд, встревоженно скосил глаза на жреца, но тот, погруженный в себя, молился.
Несколько раз истово поклонившись жрецу и алтарю, северянин вышел, не забыв по дороге осмотреть высокие глухие стены и прикинув, где бы лучше забраться на крышу.
Наступал вечер. Небо быстро темнело. Свечи и лампы осветили окна домов. В тавернах вскрывали новые бочки вина. Игроки гремели костями. Начиналась обычная ночная жизнь обычного логрийского города.
Путь Торнана пролегал по узким улицам и переулкам. Луна изредка пробивалась из-за туч, освещая дорогу. Стражники в остроконечных шлемах, вооруженные пиками, по трое-четверо патрулировали улицы, внушая каждому мысль о незыблемости порядка. Проститутки высовывались из окон и окликали запоздалых прохожих. Некоторые из самых ретивых, как правило, весьма красивые, демонстрировали свои прелести через прозрачные шали. Другие, усталые и увядшие, зато наштукатуренные румянами и белилами, вели себя спокойно. Торнан шел мимо, привычно жалея о недостатке времени.
Добравшись до Жилой площади, он не сразу нашел свою палатку. Кратко объяснил ситуацию и изложил план штурма старой развалины, по ходу дела уточненный двумя Другими участниками. Потом они принялись готовиться.
Марисса сбегала на не утихающий на ночь рынок и купила за семь серебряных длинную тонкую ареековую веревку. Торнан заказал у кузнеца, работавшего здесь же, в углу площади, небольшой крюк, выкованный на его глазах, а потом за пару мелких медных монет обзавелся у старьевщика потертой подстилкой, которую тут же распорол на полосы, коими обмотал крюк. А Чикко тем временем занимался своими снадобьями, которым тоже отводилась немалая роль в грядущем похищении.
— Кстати, кто такие сиитхи? — спросил Торнан шамана, вспомнив слова жреца.
— Эльфов вроде так называли на юге, — ответил Чикко. — А что?
— Да так, болтают, — отмахнулся Торнан. — Просто похожим словом себя борандийцы называют иногда. А все же интересно, эти самые сиитхе-эльфы были? — в задумчивости спросил он. — Были или нет? Марисса, что вам в вашей школе на этот счет говорили?
— Я плохо училась, — самодовольно сообщила она. — И вообще — отстань. У нас все же шаман не из последних, — с легким раздражением сказала Марисса. — Можно сказать, великий шаман.
— До великого шамана мне было далеко, — грустно уточнил Чикко.
— Все равно. Вот слетал бы в прошлое, да и сказал бы, что ты там увидел. А заодно бы подсказал, были там эльфы с гоблинами или нет.
— Шаман видит в трансе не то, что хочет, а то, что ему показывают духи, — уточнил Чикко. И вообще: вот если я слетаю в будущее и увижу, как ты занимаешься со мной любовью — что ты на такое сказала бы?
— Сказала бы, — не моргнула воительница глазом, — что некоторых магов невредно бы слегка подхолостить.
Видя, что разговор грозит зайти не туда, Торнан поспешил вмешаться и попробовать перевести разговор на другую тему.
— Ладно, Чикко, я вот никак не спрошу — а чего ты бросил родные места?
— Из-за женщины.
— Из-за женщины?
— Из-за женщин, точнее будет. Видишь ли, дружище, — поведал Чикко, — дело все в том, что по нашим обычаям и законам шаман не имеет права делать многое из того, что может обычный человек. Например, шаман не должен жениться и вообще прикасаться к женскому телу иначе как для лечения. А я уж очень люблю... это самое дело. Вот поэтому я и ушел из клана.
— Вот как? — Торнан в задумчивости подпер голову рукой. — Постой, постой! — вдруг встрепенулся северянин. — Ты сказал, что шаман не должен иметь дела с женщиной? Но ведь ты говорил, что потомственный шаман и род твой насчитывает двадцать два поколения?
— Ну да, все именно так, не сомневайся! — гордо подтвердил Чикко. — Мало кто из королей может похвастаться такой родословной!
— А как же тогда вы... э-э, продолжаете свой род? — с недоверием осведомился Торнан.
— Видишь ли, Медведь, это одна из великих тайн нашего племени, которую мне так и не открыли, ибо я не прошел полного посвящения, — проникновенно молвил островитянин. — Но даже тогда я бы тебе ее не поведал...
— Они сначала добывают семя рукоблудием, а потом помещают в женское естество какой-нибудь плодовитой тетки, желательно вдовы, — лениво сообщила Марисса, отвлекшаяся от вязания узлов на веревке. — Вот и вся великая тайна.
— Отк-к... Откуд-да ты это знаешь?! — прошептал враз посеревший Чикко. — Это воистину великая тайна, и ее ведают только высшие шаманы!
— Про эту вашу «тайну», — издевательски сообщила Марисса, — нам рассказывали еще в храмовой школе, которую ты тут всуе поминал. К твоему сведению, кое-где так разводят породистых лошадей и коров.
Фомор, не слушая ее, встал и как сомнамбула вышел из палатки. Марисса посмотрела ему вслед, поморщившись — и чего, мол? Торнан посмотрел на нее... но решил, что слова, что вертятся у него сейчас на языке, пользы не принесут.
Чикко он нашел не сразу. Тот сидел в углу площади, на поваленной разбитой каменной коновязи, и шмыгал носом.
— Чикко, ну что ты? — встряхнул его за плечи Торнан. — Ну, неужели ты так обиделся на Мариссу? Она ведь всего лишь глупая девчонка, которая мало понимает, что говорит. Да, в конце концов, если это давно не тайна, то и огорчаться незачем!
Чикко всхлипнул:
— Но ведь теперь ты должен меня презирать... Как Марисса... Теперь я понимаю, почему она не любила меня...
— Да с какой стати?! — взревел Торнан. — Мне, если хочешь знать, до ваших обычаев вообще дела нет!
— Но ведь я... ненастоящий! — выдохнул Чикко.
С удивлением Торнан взирал на приятеля.
— О, бог Грома, прародитель мой! — воскликнул он, обратив лицо к небу. — Ну если ты так плохо думаешь обо мне, то... — он запнулся.
— Я не настоящий! — повторил Чикко. — И даже богов-защитников не имеющий! Любые боги мной побрезгуют! Пальцем деланный, а не как положено у людей! Но... но ведь меня тоже родила мать, как и всех вас! — невпопад восклицал он. — И она не тетка, а лучшая в мире! И отец любил меня не меньше...
И вдруг тихонько заплакал.
Торнан лишь горестно всплеснул руками. Ну что ты будешь делать? Ну почему, во имя всех небес, ему досталась такая команда, состоящая из глупой девчонки, не следящей за языком, и мага, не понимающего самых элементарных вещей?
Что ему оставалось? Он просто снял с пояса флягу и принялся вливать красное вино в рот всхлипывающего шамана.
Он много знал и много умел, он многому научился, и прежде всего — научился ловко выживать в большом и неприветливом мире. В первый же год, ступив на землю Логрии, он каким-то шестым или двенадцатым чувством понял, что к чему. Он привык питаться жареной требухой и колбасами с жаровен, он познакомился с ворами, срезающими кошельки, и «ломовиками», что таскали вьюки с повозок и караванов, и освоил их ремесло, отводя глаза караульщику или обираемому купчине. Он научился болтать на полудюжине языков и даже освоил грамоту — чтобы читать чародейские книги. В борделях он перепробовал женщин всех цветов кожи и рас. Затем поднялся выше, пристроившись к мошенникам и аферистам. Сунулся было в игорные притоны, но быстро понял, что его рано или поздно вычислят и укоротят на голову. Потом было тяжелое и бессмысленное ученичество у чародея. И вновь он пережил крах своих надежд, и вновь начал сначала.
Его азартная и опасная жизнь приносила ему золото, но с той же легкостью его поглощала. Он копил и терял...
Монеты, потраченные на баб, проигранные, просто непонятно как разошедшиеся. Пять сотен, утонувшие вместе с кораблем на переходе из Нейсе. Тысяча сто, вложенные в торговлю благовониями и украденные приказчиком торгового дома. Три с лишним тысячи, отобранные у него в последний раз...
Помогало ему в жизни одно качество, оставшееся со времен жизни в племени. Он не беспокоился о будущем и старался не вспоминать прошлое. Будущее придет, тогда и будем о нем беспокоиться, и что толку бояться бедствий грядущего дня, если они могут и миновать по воле судьбы. Зачем бояться бед, которые еще не наступили?
И тем более — какой смысл мучаться уже свершившимся прошлым, которое ты не можешь изменить?
Лишь во снах на него иногда накатывали эти мучительные воспоминания — о его пути в большом мире: пути чужака и неудачника, чьи умения все никак не могут устроить его жизнь.
...Стой там, мой неудачливый ученик и позор нашего рода! А ты, дура, одевайся и уходи — с тобой я поговорю после... Нет, ты не надевай штаны, потому что сейчас я отрежу тебе то, что довело тебя до греха. Я не шучу — иди сюда. Что... ты... Ты угрожаешь мне! Ты ударил меня... О, предки, как же больно... Если бы так же, как чары, ты учил наши законы!!!
Будь ты проклят! Я не дядя тебе! Счастье, что отец твой не дожил! Уходи — ты больше не слуга предков и духов, ты не человек моей крови!!!
... Что, лягушкино отродье? Да я лучше с шелудивым ослом лягу, чем с тобой! И подавись своим серебром! Я честная женщина, и мой папаша, если хочешь знать, был дворянин! Что с того, что я шлюха — по-твоему, раз шлюха, то со мной можно делать что хочешь?! Убирайся, пока я тебе зенки не выцарапала!..
...Да, неплохо ты меня залечил — словно и не попортили мне шкуру. Деньги будут завтра... Чего-о? Так, я не понял, мелкий, ты что же, мне не веришь? Не веришь мне-е-е?!
...Нет, Чикко, я, конечно, тебя уважаю, ты меня с того света, почитай, вытащил, но ты все же чушок белоглазый — ты уж не обижайся...
...Сколько там у тебя — двадцать «корон»?Ладно, остальное завтра принесешь. То есть как нет? У воровского лекаря и нет денег? Все, говоришь? Эй, братцы, потрясите его хорошенько! Переверните это стойло, и если найдется хоть медяк, я тебя заставлю его съесть!... Да, и в самом деле больше нет. Ладно, давайте его в холодную до утра. И пяток плетей всыпьте, чтоб не крысился. А то моду завели — стражу не уважать!
...Друг, не держи на меня зла — ну, врезал, ну с кем не бывает ?Я же шутя... Ну вот — зубы целы, и губа почти не распухла... Ну, не обижайся...
...Нет, извини — лечить ты будешь, но цепи я с тебя не сниму: мало ли — вдруг ты без них куда убежишь? С вами, колдунами, глаз да глаз нужен! Ну, давай, готовься — там уже больной пришел, мне серебра принес. И чтоб хорошо лечил: а то ведь можно тебя и в забой отправить!
...Чикко, бездельник, ты, видать, моей смерти ждешь? Ты, может, надеешься, что будь у тебя моя лавка, то сразу получишь все, к чему я почти два десятка лет карабкался?! Ну, тогда ты еще больший дурак, чем я думал!
Но приходил день, и все забывалось.
Но вот в этот раз... Не в тайне даже дело — хотя любой логриец, наверное, узнав, что родился таким способом, наложил бы на себя руки от стыда. Другое саднило душу — как эта девка просто и походя напомнила ему, кто он такой...
Глава 18
В этом храме-то и мог храниться третий сегмент жезла.
Честно говоря, Торнан рассчитывал, что хоть тут проблем не будет. Ничего подобного! Оказалось, что между служителями Матери и Дочери уже лет сто как пробежала не то что кошка, а самая настоящая пантера. Началось все с каких-то непонятных капитану, да и Мариссе, тонкостей догматов, а закончилось разрывом и скандалом. Так что теперь, явись туда Марисса со своим письмом, ей откажут только потому, что просьба исходит именно от поклонников Тиамат.
Кстати говоря, на пользу культу раскол не пошел, и почиталась Тарка лишь в трех странах срединной Логрии, да и там храмов раз-два...
Так что, похоже, часть жезла придется забирать без согласия хозяев, а сделать это можно было двумя способами. Или договорившись с местными ворами — тут придется похлопотать капитану как знакомому с темой, — либо лезть самим. Но в любом случае нужно было сначала посмотреть на это капище.
Встал вопрос — кому идти? Марисса отпадает сразу — в ней запросто могут узнать воительницу Тиамат и заподозрить неладное. Чикко... Тут другое дело — фомор уж слишком редкая птица, чтоб на него не обратили внимания. Так что оставался Торнан — варвар он и есть варвар, много их бродит по дорогам Логрии.
* * *
Торнан двинулся к южной окраине города.И чем дальше удалялся северянин от площади, тем более старыми и убогими становились дома. Когда он добрался до окраин, каменные строения полностью исчезли. Улицы были почти пустынны. Судя по всему, мусорщики ни разу не удостоили своим вниманием удаленные от Площади южные районы города, ибо все здесь утопало в грязи. Постоянно приходилось смотреть, куда ступаешь, чтобы не поскользнуться.
Храм, который был нужен северянину, стоял в торце улицы и, похоже, тянулся по обе ее стороны, часто скрываясь за складскими зданиями, построенными здесь значительно позже. Фасад храма украшала неровно наложенная мозаика — черная лошадь, у ног которой распростерся большой полосатый змей. Изображение было новым, по контрасту со старой резьбой на каменных плитах стен — женская фигура с луком.
Пожав плечами, Торнан вошел, старательно изображая глуповатого чужестранца.
В храме было прохладно, скудный свет сочился сверху, сквозь узкие прорези окон и несколько световых люков. Через большой зал, в котором оказался северянин, тянулись в два ряда колонны. В дальнем конце зала брезжил свет. Внутренне напрягшись, он двинулся в ту сторону.
Свет, замеченный Торнаном, оказался огнем, горящим в бронзовом сосуде на треножнике. Вокруг никого не было, словно храм был покинут, а этот огонь горел немало лет или даже веков. Видать, жрецы не особенно боялись, что храм очистят от лишнего добра.
А треножник, между прочим, старинный, из зеркальной бронзы, и стоит немало. Остатки былой роскоши?
— Ты пришел поклониться светлой Тарке, чужестранец?
Позади него стоял немолодой темнокожий жрец с длинной бородой.
Он говорил по-логрийски на северном диалекте, но с каким-то акцентом. Слегка растерявшись, Торнан кивнул и протянул заранее заготовленные монеты:
— В-вот... пожертвовать Конской хозяйке хочу!
— Ну хорошо, — согласился жрец. — Пойдем. Храм наш, к сожалению, посещают не так часто, хотя стены его помнят еще сиитхов, что были до логров.
Второй зал был меньше первого. Через отверстие в потолке падал четкий прямоугольник света, и в солнечных лучах, вырываясь из полумрака храма, стояла невысокая мраморная статуя женщины в длинной рубахе, обтягивающих штанах и сандалиях на босу ногу. Она опиралась на высокий лук. Лицо богини было скуластым, с узкими глазами и полными губами.
Стены храма были исписаны письменами, которых Торнан не знал, хотя умел читать на нескольких языках. Но этот язык был совсем незнаком ему. А может, знаком, да письмена были другими.
По углам стояли курильницы, вырезанные из нефрита и обсидиана. В чашах тлели угли, распространяя сладковатый дым.
Торнан замер. На шее богини висело ожерелье — потускневшие раковины, костяные фигурки, старые, темные от времени монеты. И среди всего этого — медово-желтый цилиндрик.
У него перехватило дыхание.
Торнан внезапно ощутил на себе взгляд, встревоженно скосил глаза на жреца, но тот, погруженный в себя, молился.
Несколько раз истово поклонившись жрецу и алтарю, северянин вышел, не забыв по дороге осмотреть высокие глухие стены и прикинув, где бы лучше забраться на крышу.
Наступал вечер. Небо быстро темнело. Свечи и лампы осветили окна домов. В тавернах вскрывали новые бочки вина. Игроки гремели костями. Начиналась обычная ночная жизнь обычного логрийского города.
Путь Торнана пролегал по узким улицам и переулкам. Луна изредка пробивалась из-за туч, освещая дорогу. Стражники в остроконечных шлемах, вооруженные пиками, по трое-четверо патрулировали улицы, внушая каждому мысль о незыблемости порядка. Проститутки высовывались из окон и окликали запоздалых прохожих. Некоторые из самых ретивых, как правило, весьма красивые, демонстрировали свои прелести через прозрачные шали. Другие, усталые и увядшие, зато наштукатуренные румянами и белилами, вели себя спокойно. Торнан шел мимо, привычно жалея о недостатке времени.
Добравшись до Жилой площади, он не сразу нашел свою палатку. Кратко объяснил ситуацию и изложил план штурма старой развалины, по ходу дела уточненный двумя Другими участниками. Потом они принялись готовиться.
Марисса сбегала на не утихающий на ночь рынок и купила за семь серебряных длинную тонкую ареековую веревку. Торнан заказал у кузнеца, работавшего здесь же, в углу площади, небольшой крюк, выкованный на его глазах, а потом за пару мелких медных монет обзавелся у старьевщика потертой подстилкой, которую тут же распорол на полосы, коими обмотал крюк. А Чикко тем временем занимался своими снадобьями, которым тоже отводилась немалая роль в грядущем похищении.
— Кстати, кто такие сиитхи? — спросил Торнан шамана, вспомнив слова жреца.
— Эльфов вроде так называли на юге, — ответил Чикко. — А что?
— Да так, болтают, — отмахнулся Торнан. — Просто похожим словом себя борандийцы называют иногда. А все же интересно, эти самые сиитхе-эльфы были? — в задумчивости спросил он. — Были или нет? Марисса, что вам в вашей школе на этот счет говорили?
— Я плохо училась, — самодовольно сообщила она. — И вообще — отстань. У нас все же шаман не из последних, — с легким раздражением сказала Марисса. — Можно сказать, великий шаман.
— До великого шамана мне было далеко, — грустно уточнил Чикко.
— Все равно. Вот слетал бы в прошлое, да и сказал бы, что ты там увидел. А заодно бы подсказал, были там эльфы с гоблинами или нет.
— Шаман видит в трансе не то, что хочет, а то, что ему показывают духи, — уточнил Чикко. И вообще: вот если я слетаю в будущее и увижу, как ты занимаешься со мной любовью — что ты на такое сказала бы?
— Сказала бы, — не моргнула воительница глазом, — что некоторых магов невредно бы слегка подхолостить.
Видя, что разговор грозит зайти не туда, Торнан поспешил вмешаться и попробовать перевести разговор на другую тему.
— Ладно, Чикко, я вот никак не спрошу — а чего ты бросил родные места?
— Из-за женщины.
— Из-за женщины?
— Из-за женщин, точнее будет. Видишь ли, дружище, — поведал Чикко, — дело все в том, что по нашим обычаям и законам шаман не имеет права делать многое из того, что может обычный человек. Например, шаман не должен жениться и вообще прикасаться к женскому телу иначе как для лечения. А я уж очень люблю... это самое дело. Вот поэтому я и ушел из клана.
— Вот как? — Торнан в задумчивости подпер голову рукой. — Постой, постой! — вдруг встрепенулся северянин. — Ты сказал, что шаман не должен иметь дела с женщиной? Но ведь ты говорил, что потомственный шаман и род твой насчитывает двадцать два поколения?
— Ну да, все именно так, не сомневайся! — гордо подтвердил Чикко. — Мало кто из королей может похвастаться такой родословной!
— А как же тогда вы... э-э, продолжаете свой род? — с недоверием осведомился Торнан.
— Видишь ли, Медведь, это одна из великих тайн нашего племени, которую мне так и не открыли, ибо я не прошел полного посвящения, — проникновенно молвил островитянин. — Но даже тогда я бы тебе ее не поведал...
— Они сначала добывают семя рукоблудием, а потом помещают в женское естество какой-нибудь плодовитой тетки, желательно вдовы, — лениво сообщила Марисса, отвлекшаяся от вязания узлов на веревке. — Вот и вся великая тайна.
— Отк-к... Откуд-да ты это знаешь?! — прошептал враз посеревший Чикко. — Это воистину великая тайна, и ее ведают только высшие шаманы!
— Про эту вашу «тайну», — издевательски сообщила Марисса, — нам рассказывали еще в храмовой школе, которую ты тут всуе поминал. К твоему сведению, кое-где так разводят породистых лошадей и коров.
Фомор, не слушая ее, встал и как сомнамбула вышел из палатки. Марисса посмотрела ему вслед, поморщившись — и чего, мол? Торнан посмотрел на нее... но решил, что слова, что вертятся у него сейчас на языке, пользы не принесут.
Чикко он нашел не сразу. Тот сидел в углу площади, на поваленной разбитой каменной коновязи, и шмыгал носом.
— Чикко, ну что ты? — встряхнул его за плечи Торнан. — Ну, неужели ты так обиделся на Мариссу? Она ведь всего лишь глупая девчонка, которая мало понимает, что говорит. Да, в конце концов, если это давно не тайна, то и огорчаться незачем!
Чикко всхлипнул:
— Но ведь теперь ты должен меня презирать... Как Марисса... Теперь я понимаю, почему она не любила меня...
— Да с какой стати?! — взревел Торнан. — Мне, если хочешь знать, до ваших обычаев вообще дела нет!
— Но ведь я... ненастоящий! — выдохнул Чикко.
С удивлением Торнан взирал на приятеля.
— О, бог Грома, прародитель мой! — воскликнул он, обратив лицо к небу. — Ну если ты так плохо думаешь обо мне, то... — он запнулся.
— Я не настоящий! — повторил Чикко. — И даже богов-защитников не имеющий! Любые боги мной побрезгуют! Пальцем деланный, а не как положено у людей! Но... но ведь меня тоже родила мать, как и всех вас! — невпопад восклицал он. — И она не тетка, а лучшая в мире! И отец любил меня не меньше...
И вдруг тихонько заплакал.
Торнан лишь горестно всплеснул руками. Ну что ты будешь делать? Ну почему, во имя всех небес, ему досталась такая команда, состоящая из глупой девчонки, не следящей за языком, и мага, не понимающего самых элементарных вещей?
Что ему оставалось? Он просто снял с пояса флягу и принялся вливать красное вино в рот всхлипывающего шамана.
* * *
Все, что случалось в его жизни, Чикко переносил достаточно легко. А случалось с ним много такого, что другого убило бы наверняка. Но Чикко перенес все, что ниспослала ему судьба, и главным образом потому, что на самом деле, как думал его приятель, так и остался, по большому счету, диким человеком с диких островов.Он много знал и много умел, он многому научился, и прежде всего — научился ловко выживать в большом и неприветливом мире. В первый же год, ступив на землю Логрии, он каким-то шестым или двенадцатым чувством понял, что к чему. Он привык питаться жареной требухой и колбасами с жаровен, он познакомился с ворами, срезающими кошельки, и «ломовиками», что таскали вьюки с повозок и караванов, и освоил их ремесло, отводя глаза караульщику или обираемому купчине. Он научился болтать на полудюжине языков и даже освоил грамоту — чтобы читать чародейские книги. В борделях он перепробовал женщин всех цветов кожи и рас. Затем поднялся выше, пристроившись к мошенникам и аферистам. Сунулся было в игорные притоны, но быстро понял, что его рано или поздно вычислят и укоротят на голову. Потом было тяжелое и бессмысленное ученичество у чародея. И вновь он пережил крах своих надежд, и вновь начал сначала.
Его азартная и опасная жизнь приносила ему золото, но с той же легкостью его поглощала. Он копил и терял...
Монеты, потраченные на баб, проигранные, просто непонятно как разошедшиеся. Пять сотен, утонувшие вместе с кораблем на переходе из Нейсе. Тысяча сто, вложенные в торговлю благовониями и украденные приказчиком торгового дома. Три с лишним тысячи, отобранные у него в последний раз...
Помогало ему в жизни одно качество, оставшееся со времен жизни в племени. Он не беспокоился о будущем и старался не вспоминать прошлое. Будущее придет, тогда и будем о нем беспокоиться, и что толку бояться бедствий грядущего дня, если они могут и миновать по воле судьбы. Зачем бояться бед, которые еще не наступили?
И тем более — какой смысл мучаться уже свершившимся прошлым, которое ты не можешь изменить?
Лишь во снах на него иногда накатывали эти мучительные воспоминания — о его пути в большом мире: пути чужака и неудачника, чьи умения все никак не могут устроить его жизнь.
...Стой там, мой неудачливый ученик и позор нашего рода! А ты, дура, одевайся и уходи — с тобой я поговорю после... Нет, ты не надевай штаны, потому что сейчас я отрежу тебе то, что довело тебя до греха. Я не шучу — иди сюда. Что... ты... Ты угрожаешь мне! Ты ударил меня... О, предки, как же больно... Если бы так же, как чары, ты учил наши законы!!!
Будь ты проклят! Я не дядя тебе! Счастье, что отец твой не дожил! Уходи — ты больше не слуга предков и духов, ты не человек моей крови!!!
... Что, лягушкино отродье? Да я лучше с шелудивым ослом лягу, чем с тобой! И подавись своим серебром! Я честная женщина, и мой папаша, если хочешь знать, был дворянин! Что с того, что я шлюха — по-твоему, раз шлюха, то со мной можно делать что хочешь?! Убирайся, пока я тебе зенки не выцарапала!..
...Да, неплохо ты меня залечил — словно и не попортили мне шкуру. Деньги будут завтра... Чего-о? Так, я не понял, мелкий, ты что же, мне не веришь? Не веришь мне-е-е?!
...Нет, Чикко, я, конечно, тебя уважаю, ты меня с того света, почитай, вытащил, но ты все же чушок белоглазый — ты уж не обижайся...
...Сколько там у тебя — двадцать «корон»?Ладно, остальное завтра принесешь. То есть как нет? У воровского лекаря и нет денег? Все, говоришь? Эй, братцы, потрясите его хорошенько! Переверните это стойло, и если найдется хоть медяк, я тебя заставлю его съесть!... Да, и в самом деле больше нет. Ладно, давайте его в холодную до утра. И пяток плетей всыпьте, чтоб не крысился. А то моду завели — стражу не уважать!
...Друг, не держи на меня зла — ну, врезал, ну с кем не бывает ?Я же шутя... Ну вот — зубы целы, и губа почти не распухла... Ну, не обижайся...
...Нет, извини — лечить ты будешь, но цепи я с тебя не сниму: мало ли — вдруг ты без них куда убежишь? С вами, колдунами, глаз да глаз нужен! Ну, давай, готовься — там уже больной пришел, мне серебра принес. И чтоб хорошо лечил: а то ведь можно тебя и в забой отправить!
...Чикко, бездельник, ты, видать, моей смерти ждешь? Ты, может, надеешься, что будь у тебя моя лавка, то сразу получишь все, к чему я почти два десятка лет карабкался?! Ну, тогда ты еще больший дурак, чем я думал!
Но приходил день, и все забывалось.
Но вот в этот раз... Не в тайне даже дело — хотя любой логриец, наверное, узнав, что родился таким способом, наложил бы на себя руки от стыда. Другое саднило душу — как эта девка просто и походя напомнила ему, кто он такой...
Глава 18
ТРИ ЧЕТВЕРТИ ДЕЛА
Поздний вечер следующего дня
Луна сияла на небе в окружении ярких звезд, отбрасывала мягкий свет на стены и крыши кирпичных домов, играла лучами в глади прудов и арыков.
Торнан не замечал света ночной хозяйки, не думал о красоте звездного неба — его мысли всецело занимало дело.
Пригибаясь, они перебежками пробрались в тени лавок и оград и оказались под самой стеной храма, скалой нависавшего над ними. Ночью обитель Тарки показалась куда больше, чем днем.
— Марисса, не боишься? — полушепотом осведомился Торнан.
— Не первый год замужем! — отрезала она, сбрасывая плащ. Потом стянула жилетку. Сняла портупею, аккуратно намотав ее на ножны, бережно передала Торнану. Приняла у него два кинжала и вдела в петли на рубахе.
— Веревку не забыл? — осведомилась она, освобождаясь от сапожек.
Капитан уже вытаскивал из мешка длинную и тонкую веревку, сложенную вдвое и закрепленную на обмотанном тряпьем крюке.
Марисса лишний раз проверила прочность пальмовых волокон и надежность узлов, и вот, раскрутив веревку, забросила крюк за край стены.
Что-то еле слышно звякнуло.
Повиснув всей тяжестью на веревке, девушка, тем не менее, не спешила лезть.
— Ты чего?! — У Торнана закралось подозрение, что Марисса просто слегка трусит.
— Если кто-то есть на крыше, он сейчас подойдет и посмотрит, — шепотом ответила она.
Капитан признал, что это разумно. Хотя в храме не должно быть никого, но сколько не самых плохих людей покинули этот мир раньше времени, потому что пренебрегли подобными мелочами?
Марисса решительно взялась за веревку и, легко отталкиваясь ногами, поползла вверх.
Спустя несколько минут она уже перебиралась через конек крыши. Распластавшись на холодной черепице, Марисса осматривалась и прислушивалась. Как она помнила из опыта храмовой стражницы, воры нередко стараются забраться в святилище и похитить принадлежащее небожителям добро именно через крышу. А значит, есть вероятность, что хозяева храма Тарки позаботятся об имуществе богини, поставив пост на крыше.
Но ее опасения оказались напрасными. То ли они доверяют могуществу своей богини, то ли слишком бедны, что не считают нужным охранять ее дом? Последнее, пожалуй, вернее... Вряд ли последним служителям угасающего культа было дело до таких мелочей.
«А не надо было ссориться с Матерью!» — не без злорадства прокомментировала она.
С этой мыслью Марисса принялась осматривать покатую крышу. При ярком лунном свете она различила старые потрескавшиеся плиты неровной черепицы, водостоки из сланца и бордюры вокруг световых колодцев.
Сейчас у нее было два пути. Или попробовать разобрать черепицу и пробраться по балкам и перекрытиям, а затем спуститься вниз по колонне; либо же рискнуть и воспользоваться потолочным окном.
Марисса покусала губы, раздумывая. Времени на раздумья оставалось не так много — храм открывался засветло, да и кому-то из жрецов могло прийти в голову навестить святыню.
Девушка остановилась на варианте с потолочным окном. Смотав веревку, она осторожно встала и двинулась вперед, настороженно нащупывая босыми подошвами покатость черепиц и не сразу ставя ногу — вдруг какая-то из старых глиняных плашек ненадежно закреплена.
Вот и колодец.
Проклятье!!! Окно было закрыто медным листом.
Неужели придется разбирать крышу?! Тогда лучше будет позвать сюда Торнана.
Она лихорадочно ощупывала края вдоль бордюра. Найдя слабое место, сунула туда кинжал...
Ставень предательски скрипнул, когда она его сдвигала.
Она замерла. Прислушалась... Отсчитала сто ударов сердца. Никто ничего не заметил.
Осторожно, на палец, на два она сдвигала туго поддающийся лист меди, и прошла, кажется, целая вечность, пока она расширила проход настолько, чтобы можно было протиснуться.
Марисса заглянула в открывшееся отверстие. Внизу, на расстоянии в двадцать пять локтей, был еле виден каменный пол. Если веревка не выдержит или крюк соскользнет...
Может, все же попробовать пробраться через колодец на перекрытия, проползти до стены и спуститься по ней? Или лучше по колоннам?..
Она зацепила крюк за бордюр и начала осторожно спускаться, обвив веревку ногами, время от времени перехватывая натянутый трос зубами и молясь Богине. Задержалась на несколько секунд, вися над пустотой, — нужно было задвинуть ставень.
То краткое время, пока она спускалась вниз, показалось ей чуть ли не часами. Но вот она стоит на полу и настороженно вглядывается в темноту.
Вспомнив, чему ее учили, она закрыла глаза, сосчитала до ста и вновь открыла. Тьма уже не была непроглядной.
Проступили очертания колонн, идолы вдоль стен... и больше ничего.
Без огня тут делать нечего. Но огня она зажигать не будет.
Нашарив в кармашке пояса крохотный узелок, она высыпала на ладонь его содержимое и проглотила одним духом. Рот свело противной горечью, она даже выругалась про себя.
Оставалось ждать, пока подействует зелье, приготовленное этим недоделанным во всех смыслах шаманом.
Окружающее медленно проступало из тьмы, приобретая вместе с тем размытую нечеткость. Когда стало светло, как в предрассветном сумраке, а зыбкие предметы приобрели явственный красноватый оттенок, она решительно двинулась вперед. У нее не так много времени, а снадобье имеет, как выразился Чикко, и побочные эффекты.
И вот она уже стоит в центре храма перед статуей Тарки.
Перед тем как забраться на пьедестал, она попросила про себя прощения у местной богини — жезл ведь нужен не ей, а самой Тиамат и этому миру. Ну да в конце концов мать и дочь, даже блудная, как-нибудь договорятся.
Встав и приобняв статую за талию, Марисса без труда сняла звено с ожерелья. На ощупь цилиндрик был теплым, словно живым. Крошечные искры, кажущиеся оранжевыми, проскочили, когда ее пальцы коснулись священного предмета. Магия?
Но об этом она может подумать потом, когда будет в безопасности. А пока... Марисса спрятала третью часть жезла в пояс и повернулась, чтобы уйти.
Окружающее залил яркий свет.
Как она удержалась от крика — Марисса так и не поняла. Она вновь осознала себя, лишь вжавшись в пол, не сразу поняв, что так видят обычный свет ночника ее ставшие такими чувствительными глаза.
— Ну, что там? — прозвучал голос.
— Да нет, показалось...
— Что показалось? — Голоса принадлежали мужчинам средних лет.
— Да чушь какая-то: что статуя с алтаря спустилась.
— Ты, видать, слишком много дурмана употребил! Старая б...дь уж лет пятьдесят как усохла у себя на небесах без подношений да жертв!
Марисса аж опешила от подобного святотатства.
Голоса затихли — их обладатели куда-то ушли, оставив дверь приоткрытой. Странные голоса, доносящиеся как будто из-под земли, заунывный звук маленького гонга...
Не понимая, зачем, она осторожно подкралась к потайной двери, выглянула, прислушиваясь. Тоннель, уходящий вниз, и старая лестница, на стенах — грубо вырубленный барельеф: не кого-нибудь, а самой Тиамат. Видно, что подземелье старое, и весьма — богиня изображена в длинной юбке колоколом и с обнаженной грудью. Так уже лет пятьсот не рисуют.
Но что там внизу происходит? Богине почти никогда не служили под землей! Да и вообще никому, кроме разве что...
Неужели?!
Марисса прижала ладонь ко рту, словно боясь закричать от острого непонятного страха. Но уже через мгновение воин взял в ней верх над испуганной девчонкой, вспомнившей старые сказки о временах владычества Тьмы и ее слуг. Нашарив рукоять кинжала, она вся обратилась в слух.
Ничего, кроме теней на стене — пять или шесть, нет, больше, с десяток человек. Руки, протягивающиеся в мольбе к странному силуэту, — как будто человек... но с нечеловеческой головой.
Ощущая подступающий страх, она разбирала заунывные слова на старом, священном языке.
...Раскрой глаза, о Змей, насыться кровью, пей лунный свет. Приди из глубин вечного мрака, пожри души и тела врагов наших. Огнь, что вечно горит на алтаре Черной Хозяйки, да узрят твои очи.
Голос произносил незнакомые, даже не по-людски звучащие слова, имена, от звуков которых мороз пробегал по коже.
Чьи это тени скользят по полу, чье дыхание колеблет воздух, шевелящий волосы?
О великий Шэтт, знай — мы верим в тебя, мы тебя ждем... Прими же в дар нашу кровь... Gfy'Rt'aa — Zzzahh!!! Mawax! Ilka 'qoo! Xllaaa! Urtkjanf!
Руки, протянутые к идолу... Силуэт ножа...
Что это шипит во мраке? Или ей кажется?
Как во сне подалась она назад, шепча молитвы Тиамат, осторожно, легко касаясь босыми подошвами шероховатых плит, вернулась в главный зал и полезла наверх. Когда она открывала люк, кинжал выскользнул вдруг из ладони, но предусмотрительно надетый на запястье темляк не дал ему упасть.
С бешено бьющимся сердцем выползла она на крышу, втянула веревку, привстала... И ее повело в сторону.
О, как не вовремя! Действие треклятого порошка проходит, и начинается отходняк — как колдунчик и предупреждал!
Кое-как задвинув ставень, она поползла на четвереньках к краю кровли, закрепила крюк...
И вдруг непонятная слабость пронзила ее, заставив онеметь ладони... Именно в момент, когда она висела на руках, нашаривая кончиками пальцев ног выступы стены.
Торнана слегка знобило, и не от ночного холодка, скорее — от не отпускавшей тревоги. В который раз он подумал, что надо было ему пойти с Мариссой — или вообще одному. Но, увы, скалолаз из него известно какой: это было как раз то, чего он делать почти не умел.
Да, тревожно. А вот Чикко хоть бы что.
Торнан оглянулся на своего приятеля. Тот стоял в тени, почти незаметный, слившись с окружающим мраком. Лишь белки его странных светлых глаз слегка фосфоресцировали в лунном свете.
«Чушок белоглазый» — так называл его один головорез в Сираксе. Он вроде потом отравился устрицами...
Луна сияла на небе в окружении ярких звезд, отбрасывала мягкий свет на стены и крыши кирпичных домов, играла лучами в глади прудов и арыков.
Торнан не замечал света ночной хозяйки, не думал о красоте звездного неба — его мысли всецело занимало дело.
Пригибаясь, они перебежками пробрались в тени лавок и оград и оказались под самой стеной храма, скалой нависавшего над ними. Ночью обитель Тарки показалась куда больше, чем днем.
— Марисса, не боишься? — полушепотом осведомился Торнан.
— Не первый год замужем! — отрезала она, сбрасывая плащ. Потом стянула жилетку. Сняла портупею, аккуратно намотав ее на ножны, бережно передала Торнану. Приняла у него два кинжала и вдела в петли на рубахе.
— Веревку не забыл? — осведомилась она, освобождаясь от сапожек.
Капитан уже вытаскивал из мешка длинную и тонкую веревку, сложенную вдвое и закрепленную на обмотанном тряпьем крюке.
Марисса лишний раз проверила прочность пальмовых волокон и надежность узлов, и вот, раскрутив веревку, забросила крюк за край стены.
Что-то еле слышно звякнуло.
Повиснув всей тяжестью на веревке, девушка, тем не менее, не спешила лезть.
— Ты чего?! — У Торнана закралось подозрение, что Марисса просто слегка трусит.
— Если кто-то есть на крыше, он сейчас подойдет и посмотрит, — шепотом ответила она.
Капитан признал, что это разумно. Хотя в храме не должно быть никого, но сколько не самых плохих людей покинули этот мир раньше времени, потому что пренебрегли подобными мелочами?
Марисса решительно взялась за веревку и, легко отталкиваясь ногами, поползла вверх.
Спустя несколько минут она уже перебиралась через конек крыши. Распластавшись на холодной черепице, Марисса осматривалась и прислушивалась. Как она помнила из опыта храмовой стражницы, воры нередко стараются забраться в святилище и похитить принадлежащее небожителям добро именно через крышу. А значит, есть вероятность, что хозяева храма Тарки позаботятся об имуществе богини, поставив пост на крыше.
Но ее опасения оказались напрасными. То ли они доверяют могуществу своей богини, то ли слишком бедны, что не считают нужным охранять ее дом? Последнее, пожалуй, вернее... Вряд ли последним служителям угасающего культа было дело до таких мелочей.
«А не надо было ссориться с Матерью!» — не без злорадства прокомментировала она.
С этой мыслью Марисса принялась осматривать покатую крышу. При ярком лунном свете она различила старые потрескавшиеся плиты неровной черепицы, водостоки из сланца и бордюры вокруг световых колодцев.
Сейчас у нее было два пути. Или попробовать разобрать черепицу и пробраться по балкам и перекрытиям, а затем спуститься вниз по колонне; либо же рискнуть и воспользоваться потолочным окном.
Марисса покусала губы, раздумывая. Времени на раздумья оставалось не так много — храм открывался засветло, да и кому-то из жрецов могло прийти в голову навестить святыню.
Девушка остановилась на варианте с потолочным окном. Смотав веревку, она осторожно встала и двинулась вперед, настороженно нащупывая босыми подошвами покатость черепиц и не сразу ставя ногу — вдруг какая-то из старых глиняных плашек ненадежно закреплена.
Вот и колодец.
Проклятье!!! Окно было закрыто медным листом.
Неужели придется разбирать крышу?! Тогда лучше будет позвать сюда Торнана.
Она лихорадочно ощупывала края вдоль бордюра. Найдя слабое место, сунула туда кинжал...
Ставень предательски скрипнул, когда она его сдвигала.
Она замерла. Прислушалась... Отсчитала сто ударов сердца. Никто ничего не заметил.
Осторожно, на палец, на два она сдвигала туго поддающийся лист меди, и прошла, кажется, целая вечность, пока она расширила проход настолько, чтобы можно было протиснуться.
Марисса заглянула в открывшееся отверстие. Внизу, на расстоянии в двадцать пять локтей, был еле виден каменный пол. Если веревка не выдержит или крюк соскользнет...
Может, все же попробовать пробраться через колодец на перекрытия, проползти до стены и спуститься по ней? Или лучше по колоннам?..
Она зацепила крюк за бордюр и начала осторожно спускаться, обвив веревку ногами, время от времени перехватывая натянутый трос зубами и молясь Богине. Задержалась на несколько секунд, вися над пустотой, — нужно было задвинуть ставень.
То краткое время, пока она спускалась вниз, показалось ей чуть ли не часами. Но вот она стоит на полу и настороженно вглядывается в темноту.
Вспомнив, чему ее учили, она закрыла глаза, сосчитала до ста и вновь открыла. Тьма уже не была непроглядной.
Проступили очертания колонн, идолы вдоль стен... и больше ничего.
Без огня тут делать нечего. Но огня она зажигать не будет.
Нашарив в кармашке пояса крохотный узелок, она высыпала на ладонь его содержимое и проглотила одним духом. Рот свело противной горечью, она даже выругалась про себя.
Оставалось ждать, пока подействует зелье, приготовленное этим недоделанным во всех смыслах шаманом.
Окружающее медленно проступало из тьмы, приобретая вместе с тем размытую нечеткость. Когда стало светло, как в предрассветном сумраке, а зыбкие предметы приобрели явственный красноватый оттенок, она решительно двинулась вперед. У нее не так много времени, а снадобье имеет, как выразился Чикко, и побочные эффекты.
И вот она уже стоит в центре храма перед статуей Тарки.
Перед тем как забраться на пьедестал, она попросила про себя прощения у местной богини — жезл ведь нужен не ей, а самой Тиамат и этому миру. Ну да в конце концов мать и дочь, даже блудная, как-нибудь договорятся.
Встав и приобняв статую за талию, Марисса без труда сняла звено с ожерелья. На ощупь цилиндрик был теплым, словно живым. Крошечные искры, кажущиеся оранжевыми, проскочили, когда ее пальцы коснулись священного предмета. Магия?
Но об этом она может подумать потом, когда будет в безопасности. А пока... Марисса спрятала третью часть жезла в пояс и повернулась, чтобы уйти.
Окружающее залил яркий свет.
Как она удержалась от крика — Марисса так и не поняла. Она вновь осознала себя, лишь вжавшись в пол, не сразу поняв, что так видят обычный свет ночника ее ставшие такими чувствительными глаза.
— Ну, что там? — прозвучал голос.
— Да нет, показалось...
— Что показалось? — Голоса принадлежали мужчинам средних лет.
— Да чушь какая-то: что статуя с алтаря спустилась.
— Ты, видать, слишком много дурмана употребил! Старая б...дь уж лет пятьдесят как усохла у себя на небесах без подношений да жертв!
Марисса аж опешила от подобного святотатства.
Голоса затихли — их обладатели куда-то ушли, оставив дверь приоткрытой. Странные голоса, доносящиеся как будто из-под земли, заунывный звук маленького гонга...
Не понимая, зачем, она осторожно подкралась к потайной двери, выглянула, прислушиваясь. Тоннель, уходящий вниз, и старая лестница, на стенах — грубо вырубленный барельеф: не кого-нибудь, а самой Тиамат. Видно, что подземелье старое, и весьма — богиня изображена в длинной юбке колоколом и с обнаженной грудью. Так уже лет пятьсот не рисуют.
Но что там внизу происходит? Богине почти никогда не служили под землей! Да и вообще никому, кроме разве что...
Неужели?!
Марисса прижала ладонь ко рту, словно боясь закричать от острого непонятного страха. Но уже через мгновение воин взял в ней верх над испуганной девчонкой, вспомнившей старые сказки о временах владычества Тьмы и ее слуг. Нашарив рукоять кинжала, она вся обратилась в слух.
Ничего, кроме теней на стене — пять или шесть, нет, больше, с десяток человек. Руки, протягивающиеся в мольбе к странному силуэту, — как будто человек... но с нечеловеческой головой.
Ощущая подступающий страх, она разбирала заунывные слова на старом, священном языке.
...Раскрой глаза, о Змей, насыться кровью, пей лунный свет. Приди из глубин вечного мрака, пожри души и тела врагов наших. Огнь, что вечно горит на алтаре Черной Хозяйки, да узрят твои очи.
Голос произносил незнакомые, даже не по-людски звучащие слова, имена, от звуков которых мороз пробегал по коже.
Чьи это тени скользят по полу, чье дыхание колеблет воздух, шевелящий волосы?
О великий Шэтт, знай — мы верим в тебя, мы тебя ждем... Прими же в дар нашу кровь... Gfy'Rt'aa — Zzzahh!!! Mawax! Ilka 'qoo! Xllaaa! Urtkjanf!
Руки, протянутые к идолу... Силуэт ножа...
Что это шипит во мраке? Или ей кажется?
Как во сне подалась она назад, шепча молитвы Тиамат, осторожно, легко касаясь босыми подошвами шероховатых плит, вернулась в главный зал и полезла наверх. Когда она открывала люк, кинжал выскользнул вдруг из ладони, но предусмотрительно надетый на запястье темляк не дал ему упасть.
С бешено бьющимся сердцем выползла она на крышу, втянула веревку, привстала... И ее повело в сторону.
О, как не вовремя! Действие треклятого порошка проходит, и начинается отходняк — как колдунчик и предупреждал!
Кое-как задвинув ставень, она поползла на четвереньках к краю кровли, закрепила крюк...
И вдруг непонятная слабость пронзила ее, заставив онеметь ладони... Именно в момент, когда она висела на руках, нашаривая кончиками пальцев ног выступы стены.
* * *
Они стояли молча, инстинктивно вжимаясь в стену при каждом постороннем звуке.Торнана слегка знобило, и не от ночного холодка, скорее — от не отпускавшей тревоги. В который раз он подумал, что надо было ему пойти с Мариссой — или вообще одному. Но, увы, скалолаз из него известно какой: это было как раз то, чего он делать почти не умел.
Да, тревожно. А вот Чикко хоть бы что.
Торнан оглянулся на своего приятеля. Тот стоял в тени, почти незаметный, слившись с окружающим мраком. Лишь белки его странных светлых глаз слегка фосфоресцировали в лунном свете.
«Чушок белоглазый» — так называл его один головорез в Сираксе. Он вроде потом отравился устрицами...