Страница:
А еще спустя время оказалось несколько могил разрыто. И что более всего странно, могилы были бедняцкие, потому на воров могильных, коих у нас и не водилось, к слову, грешить невозможно. Один покойник был найден, причем у дома своего, и сержант нашей стражи, Акус Безносый, даже сказал, что будто бы так ему показалось по признакам всем и следам, что мертвец дошел до дома своими ногами, пока не упал.
Прошу вашу милость снизойти к нашей старой дружбе, о каковой вы изволили мне говорить не единожды, и прислать кого-либо из проживающих в столице провинции нашей ведомых хороших магов, равно как и жрецов наших светлых богов. Дабы те решили, как нам поступить и как не допустить повторения сей напасти.
Ибо горожане в великом страхе и готовы бежать куда глаза глядят от домов и могил родительских.
К сему прилагаю список погибших от огня плательщиков налогов — двадцать один человек, и список сгоревших полностью и в части домов и строений.
(Всего ровным счетом двадцать две штуки, включая городской сортир.)
Остаюсь
Ваш слуга
Ларнау Лои
Резолюция барона на возвращенном послании
Ларнау! (Зачеркнуто.)
Ты и в самом деле мой друг, поэтому я возвращаю тебе твое донесение, не дав делу законного хода. Я даже приказал секретарю вымарать запись о присылке этой твоей (зачеркнуто особенно старательно) в мою канцелярию.
Помню, были мы молодыми и служили в уланах — случалось нам с тобой допиваться до розовых слонов. Но не до демонов же! Скажи, из чего вы варите такое забористое пойло, что умудрились спалить два десятка домов да еще решить, что это устроил демон?!
А уж сколько надо выжрать и что сделать, чтобы сжечь сортир?!
Может, ваши торгаши дурман-лист класть начали в вино и пиво?! Так ты тогда вели их выпороть нещадно и имущество конфисковать, а не заставляй меня думать, что мой старинный приятель или рехнулся, или, избави Прародительница, начал курить какую-нибудь гадость. Одним словом, прекращай панику и потряси виноторговцев. Налоги я с тебя спишу, не волнуйся, так что отстраивай погорелое спокойно.
А будет случай, глядишь, приеду; поохотимся, старое вспомним.
Кстати, я тут, исключительно смеха ради, показал твое письмо своему двоюродному брату: он у меня, если ты помнишь, служитель Баллиты Мудростью Дарящего. Так вот — ты его напугал изрядно. Потому как по словам твоих (зачеркнуто) горожан выходит, что явился им сам Кутгха — злой дух из свиты Додревних Владык. Ты, конечно, не знаешь, кто это такие, да и знать этого тебе не надо. Я так понял, что у вас там и жрецы уже пьют как лошади, а потом всякие байки рассказывают.
Остаюсь — твой друг, Сеймург-Горлохват.
Глава 13
Глава 14
Прошу вашу милость снизойти к нашей старой дружбе, о каковой вы изволили мне говорить не единожды, и прислать кого-либо из проживающих в столице провинции нашей ведомых хороших магов, равно как и жрецов наших светлых богов. Дабы те решили, как нам поступить и как не допустить повторения сей напасти.
Ибо горожане в великом страхе и готовы бежать куда глаза глядят от домов и могил родительских.
К сему прилагаю список погибших от огня плательщиков налогов — двадцать один человек, и список сгоревших полностью и в части домов и строений.
(Всего ровным счетом двадцать две штуки, включая городской сортир.)
Остаюсь
Ваш слуга
Ларнау Лои
Резолюция барона на возвращенном послании
Ларнау! (Зачеркнуто.)
Ты и в самом деле мой друг, поэтому я возвращаю тебе твое донесение, не дав делу законного хода. Я даже приказал секретарю вымарать запись о присылке этой твоей (зачеркнуто особенно старательно) в мою канцелярию.
Помню, были мы молодыми и служили в уланах — случалось нам с тобой допиваться до розовых слонов. Но не до демонов же! Скажи, из чего вы варите такое забористое пойло, что умудрились спалить два десятка домов да еще решить, что это устроил демон?!
А уж сколько надо выжрать и что сделать, чтобы сжечь сортир?!
Может, ваши торгаши дурман-лист класть начали в вино и пиво?! Так ты тогда вели их выпороть нещадно и имущество конфисковать, а не заставляй меня думать, что мой старинный приятель или рехнулся, или, избави Прародительница, начал курить какую-нибудь гадость. Одним словом, прекращай панику и потряси виноторговцев. Налоги я с тебя спишу, не волнуйся, так что отстраивай погорелое спокойно.
А будет случай, глядишь, приеду; поохотимся, старое вспомним.
Кстати, я тут, исключительно смеха ради, показал твое письмо своему двоюродному брату: он у меня, если ты помнишь, служитель Баллиты Мудростью Дарящего. Так вот — ты его напугал изрядно. Потому как по словам твоих (зачеркнуто) горожан выходит, что явился им сам Кутгха — злой дух из свиты Додревних Владык. Ты, конечно, не знаешь, кто это такие, да и знать этого тебе не надо. Я так понял, что у вас там и жрецы уже пьют как лошади, а потом всякие байки рассказывают.
Остаюсь — твой друг, Сеймург-Горлохват.
Глава 13
У МОРЯ ПОГОДЫ
...Сидя на заботливо расстеленном плаще — холодные камни, как знает всякий обитатель севера, могут вызвать проблемы с мужским достоинством, — Торнан смотрел вдаль.
Море было неспокойно. Волны накатывались на каменистые берега, поднимая облака соленых брызг, оседавшие белыми потеками на камнях исполинских пирсов. Когда-то, говорят, к ним приставали корабли легендарной страны Толлан, что погрузилась на дно, и даже белоснежные суда Дивного Народа. Именно тут три с лишним тысячи лет назад высадились свирепые воины Хулла-Завоевателя, от которого будто бы вел свой род и сам Торнан.
Осень в Картагуни — невеселое время года. Сильные ветра запирают суда в гавани, закрывая дорогу на восток и юг. Мокрый ветер, приходящий с запада, не унимается, дуя днем и ночью. Ветер этот, называемый григэл, буквально сводит с ума.
Постоялый двор, где они остановились, был местом тихим и приличным. Драк тут не происходило, да и публика была для драк неподходящей — много немолодых и важных людей с деньгами и положением, кулаками да мечами еще в юности отмахавшие свое. Певцы услаждали гостей балладами и поэмами, а не непристойными куплетами. И служанки тут были вполне себе чистенькие и опрятные — не грех с такой даже самому солидному купцу поиграться. И не станет она вульгарно клянчить у него наутро монету, удовольствовавшись тем, что даст ей доброхотно клиент. И не станет хозяин отбирать честно заработанного — напротив, еще и приплатит, чтобы блюла себя и не валялась с матросами да биндюжниками.
Степенные посетители «Приюта» коротали вечера за неспешной, уважительной беседой, из которой порой извлекали весьма любопытные и небесполезные для себя сведения.
Вот и сейчас говорили они о вещах важных.
— ...Значит, вольные города пытаются восстановить заброшенные западные шахты. Разумно — ведь новый император Альбы может разорвать прежний торговый договор. Конечно, на месте вольных городов я бы не стал ссориться с Катриром и Актиром, но кто, спрашивается, указ этим выскочкам — они и без того посматривают в сторону империи. Подумали бы хоть о том, что старый император доживает свое, а новый неизвестно как себя поведет и когда еще укрепится у власти...
— Да, будет скверно, если прекратятся поставки с имперских рудников. Есть конечно, еще и Мелвия, но ведь они сдерут втридорога...
Торнан почти не слушал. За проведенные в «Усладе обжоры» дни он вдосталь познакомился со слухами о видах на урожай маслин и ценах на зерно и металл, о пошлинах и привилегиях, о заносчивости Старых городов и наглости Новых, о том, что император Альбин вот-вот помрет, а наследника-то у него как не было, так и нет. А еще — о безопасных караванных тропах через Большой Рихей, которые вроде бы еще не нашли, но скоро найдут, о войне, которая неизбежно случится, ибо... плюс к тому, и вдобавок... но тем не менее ее не будет, потому что... и потому, и еще потому...
Застрять без денег в незнакомом городе далеко от родных мест — что может быть хуже?
Только застрять без денег в Картагуни.
И именно это приключилось с ними.
Попади они сюда недели на три раньше, все могло бы обернуться по-другому. Но они прибыли в торговую столицу Запада, когда пепелище на месте лавки менялы, на имя которого Мариссе был выдан вексель, уже было расчищено, его бренные останки погребены по местному обычаю в волнах морских, а наследники только-только приступили к разбору дел...
Когда же Торнан предложил обратиться за помощью в местный храм Тиамат, Марисса сообщила две неприятных вещи. Во первых, у настоятеля Коргианского соборного храма были какие-то контры с настоятелем местным. А во-вторых и в-главных — что-то со здешней обителью, по мнению друзей Анизы, было не так, и возможно, тут засели агенты непонятных врагов. Во всяком случае, именно тут останавливалась пропавшая экспедиция Эльдари-Лага.
Знай они, что все так обернется, конечно, избрали бы для остановки менее богатый постоялый двор, но накладка с векселем обнаружилась лишь на второй день, когда было заплачено за две недели вперед. А в Картагуни было заведено так, что выплаченные деньги можно было вернуть разве что через труп хозяина. Почему? Уж такой тут был обычай.
Хоть в местах этих испокон веков жили промышлявшие морем люди, история нынешнего Картагуни насчитывала не столь уж и много лет — семь сотен от силы. Во времена великих бедствий (не Великого Бедствия, а просто очередной большой войны, пятьсот лет спустя), в эту почти пустынную — десяток рыбачьих деревушек да старые, почти заброшенные развалины порта — бухту Эгирийского моря пришли люди, бежавшие из разных мест Логрии. Некоторые продолжили бегство, уплыв на кораблях за пределы обитаемых земель, да и вообще, как говорят некоторые, за пределы человеческого мира. Другие решили, что убежали достаточно далеко. Там, где холмы и болота помогают успешно отбивать натиск врагов, переселенцы выстроили земляной вал. Причем так выбрав место, что если враг не научится плавать, то порт позволит снабжать крепость припасами хоть до скончания времен.
Прошли века. Тьма отступила во тьму, земляную крепость сменила каменная. И самые древние башни ее были намного младше города. Потом сюда пожаловали вездесущие в те времена торговцы из Великого Сура, что стоял по другую сторону южных морей и рассылал свои круглые вместительные корабли под пурпурными парусами во все концы мира. Смуглокожие чернобородые купцы и ростовщики без войны и осады подмяли город под себя за каких-то двадцать лет и дали этой гавани нынешнее имя.
Потом рухнул Великий Сур, сметенный очередным нашествием. А поселение беженцев стало не просто большим торговым городом, но центром богатой и немаленькой страны.
От прежнего времени остались лишь жители окрестных селений — потомки аборигенов сей местности, косо посматривавшие на картагунийцев и по сию пору. Они, как и предки, добывали розовый и золотистый жемчуг — лучший в Логрии, ловили рыбу и каракатиц. Говорили, что тут до сих пор соблюдается древний, вроде как забытый обычай — в самую короткую ночь в году бросать в море на съедение акулам юную девушку, чтобы морские духи не оставили милостями.
Впрочем, Картагуни был знаменит, конечно, не жемчугом, а людьми, ибо жители его считались самыми ловкими и жадными торгашами во всей Логрии — хоть западной, хоть восточной. На этот счет было сложено много пословиц. К примеру: «Скажи мертвому картагунийцу, сколько нужно заплатить могильщику — встанет и сам яму выроет». Или: «Картагунийцы за золото отца на кобеля променяют». Или же: «Картагуниец и с дерьма сливки снимет». И наконец: «Не стереги коня от харьятта, жену от айхана и кошелек от картагунийца: все равно не устережешь». Справедливости ради следовало сказать, что сами картагунийцы на это особо не обижались, обычно отвечая: «Зато у нас на улицах нищих нет и с голоду никто не помирает».
Об этом Торнан и думал, когда поднимался в комнату, уже почти обжитую ими.
Он обнаружил Чикко, явно намеревавшегося уходить.
— Ты куда?
— Схожу, сыграю на бегах, — пояснил фомор.
— Ты чего? — Торнан покрутил пальцем у виска. — Лучше уж в отхожее место эти деньги выбрось. Ты что, гадальщиком заделался? Или тебе кто-то верное имя назвать пообещал?
— Да нет, дружище, — улыбнулся Чикко, — тут дело посерьезнее. Есть у меня одно умение: с конями я могу говорить...
Торнан удивился — выходит, за три года знакомства он далеко не все узнал о приятеле.
— Ну все равно, — усомнился он. — Даже если специально не следят, то все равно с десяток магов на ипподроме будет. Почуют ведь...
— Нет, друг Торнан, не почуют — не магия это.
— А что ж тогда?
Чикко помолчал, пошевелил губами.
— Это — Дар, — проникновенно сообщил он.
— Так чего ж ты всякой чихней занимался тогда? — совершенно искренне удивился Торнан. — Нет, у нас, конечно, скачки редко бывали, но все же ты ведь озолотиться мог.
— Не все так просто, — печально кивнул Чикко. — Даром злоупотреблять нельзя. Это уж как повелось — если не для себя, то можно сколько угодно. А вот если корысти ради — быстро пропадает.
И он оставил спутников, уже предвкушавших, как потратят деньги.
Вернулся Чикко пару часов спустя, и лицо его яснее всяких слов говорило о результатах.
— Плохи наши дела, — сообщил он с порога.
— Что такое? — в один голос спросили Торнан и девушка.
— Запрещены, оказывается, бега. По указу шеффета Бендокира уж лет пять как запрещены. «Поелику сие издевательство над благородными животными, должными нести воинов в битву и путников в дороге и пахать землю для пропитания народа, а не потешать бездельников...» — процитировал он вышеупомянутый указ. — Так прямо на воротах цирка и выбито. Теперь там базар устроили.
Кратко и выразительно охарактеризовав шеффета Бендокира и его указ, Торнан задумался.
— А что тут есть на эту тему? — наконец спросил он. — Не узнал?
— Узнал, — вздохнул маг. — Устраивают тут бои — с оружием и без. Вроде как потешные. Только ты не вздумай туда сунуться: тут порядок такой — дерутся до смерти. Это чтобы подстроенных боев не было.
— Тоже не иначе по указу?
— Именно так, — подтвердил Чикко. — Шеффет Бендокир очень любит спорт и уважает честную игру. В женских боях, правда, этого нет... И не вздумай! — бросил он оживившейся Мариссе. — Видал я тех баб! Любая из них не то что тебя уделает как два пальца обсосать — с ней и Торнан-то не сладит...
— А что еще тут есть?
— Да много чего. Петушиные бои, собачьи бои, кошачьи бои... Мышиные бега, крысиные бега, тараканьи бега... Есть еще женские бега — ну, с женщинами я обращаться не умею. Нет, умею, конечно, — самодовольно облизнулся Чикко, — но не в том смысле.
— Постой, ты сказал — женские бега? — вновь заинтересовалась Марисса. — Это как же?
— Очень просто: женщины бегут девять кругов, а народ на них ставки делает, как на коней. Но ты же туда не сунешься. Как и в эту борьбу.
— Это еще почему? — осведомилась девушка. — Что я, по-твоему, — какая-нибудь дохлячка?
— Да нет, не в этом дело, — маг усмехнулся. — Бабы там голые бегут и дерутся. Чтоб, значит, как в правилах сказано, никто при себе амулетов и разных чародейных штук не имел. Только я думаю, не в этом дело. Скорее уж чтобы народ заманить поглазеть. Кстати, и на борьбе бабьей — тоже.
— Что, совсем голые? — потерянно вопросила Марисса.
— Почти. Только что маски дают, лицо закрыть; да и то не свои, а казенные. Разного цвета — чтоб можно было различать, на кого ставить. Это бегуньям. А борчихи только слегка срам прикрывают.
Несколько секунд Марисса о чем-то раздумывала, а потом решительно засобиралась.
— Ты куда? — спросил Торнан, впрочем, уже зная ответ.
— Деньги зарабатывать!
— Не пойдешь ты никуда! — Торнан загородил проход.
— Пойду! — твердо и негромко сказала Марисса. — Торнан, деньги все равно как-то требуется добыть!
— Но не показывая всему городу твою голую задницу, да еще рискуя сломать шею! Я твой командир, и я запрещаю тебе! — вспылил Торнан.
— Ты не можешь мне запретить...
— Могу и запрещаю!
— А вот и нет, — подбоченилась Марисса. — Я должна тебе подчиняться в походе и в бою. Но что касается храмовых дел, то тут у тебя власти нет. Я посол храма, а не ты! — отрезала она.
— А при чем тут твое посольство? — простодушно удивился капитан. — Что, послам положено голыми драться?
— Не в этом дело, — Марисса усмехнулась. — Я имею полное право поступать так, как считаю нужным, во всем, что имеет отношение к Богине-Матери?
— Ну да, — Торнан упорно не понимал, к чему девушка клонит.
— Так вот, — воительница приняла молитвенную позу, сложив руки на груди, сделала строгое лицо. — Я, Марисса а’Сайна а’Кебал, старший воин Храма и верная дочь богини Тиамат, которую чтут под многими именами, посвящаю ей свое выступление на ристалище в городе Картагуни. Все! — сообщила она.
Торнан обхватил руками голову в непритворном отчаянии.
— Ну ладно, — сообщил он через полминуты, в очередной раз утешившись тем, что чему быть, того уж никак не миновать. — Пошли.
— Это еще зачем? Я и одна...
— Видишь ли, я твой командир, как бы то ни было. А по кильдарианским уставам командир должен быть вместе со своими солдатами во всех опасностях. Даже на плаху он должен проводить своего непутевого подчиненного.
— Я тоже, — встрепенулся колдун. — Может, помогу чем...
— Нет, Чикко пусть останется. Кому-то ж надо добро сторожить. Опять же, — она рассмеялась, — еще мечтать обо мне начнет, страдать.
— Он пойдет, — отрезал Торнан. — Может, поможет чем...
Море было неспокойно. Волны накатывались на каменистые берега, поднимая облака соленых брызг, оседавшие белыми потеками на камнях исполинских пирсов. Когда-то, говорят, к ним приставали корабли легендарной страны Толлан, что погрузилась на дно, и даже белоснежные суда Дивного Народа. Именно тут три с лишним тысячи лет назад высадились свирепые воины Хулла-Завоевателя, от которого будто бы вел свой род и сам Торнан.
Осень в Картагуни — невеселое время года. Сильные ветра запирают суда в гавани, закрывая дорогу на восток и юг. Мокрый ветер, приходящий с запада, не унимается, дуя днем и ночью. Ветер этот, называемый григэл, буквально сводит с ума.
Постоялый двор, где они остановились, был местом тихим и приличным. Драк тут не происходило, да и публика была для драк неподходящей — много немолодых и важных людей с деньгами и положением, кулаками да мечами еще в юности отмахавшие свое. Певцы услаждали гостей балладами и поэмами, а не непристойными куплетами. И служанки тут были вполне себе чистенькие и опрятные — не грех с такой даже самому солидному купцу поиграться. И не станет она вульгарно клянчить у него наутро монету, удовольствовавшись тем, что даст ей доброхотно клиент. И не станет хозяин отбирать честно заработанного — напротив, еще и приплатит, чтобы блюла себя и не валялась с матросами да биндюжниками.
Степенные посетители «Приюта» коротали вечера за неспешной, уважительной беседой, из которой порой извлекали весьма любопытные и небесполезные для себя сведения.
Вот и сейчас говорили они о вещах важных.
— ...Значит, вольные города пытаются восстановить заброшенные западные шахты. Разумно — ведь новый император Альбы может разорвать прежний торговый договор. Конечно, на месте вольных городов я бы не стал ссориться с Катриром и Актиром, но кто, спрашивается, указ этим выскочкам — они и без того посматривают в сторону империи. Подумали бы хоть о том, что старый император доживает свое, а новый неизвестно как себя поведет и когда еще укрепится у власти...
— Да, будет скверно, если прекратятся поставки с имперских рудников. Есть конечно, еще и Мелвия, но ведь они сдерут втридорога...
Торнан почти не слушал. За проведенные в «Усладе обжоры» дни он вдосталь познакомился со слухами о видах на урожай маслин и ценах на зерно и металл, о пошлинах и привилегиях, о заносчивости Старых городов и наглости Новых, о том, что император Альбин вот-вот помрет, а наследника-то у него как не было, так и нет. А еще — о безопасных караванных тропах через Большой Рихей, которые вроде бы еще не нашли, но скоро найдут, о войне, которая неизбежно случится, ибо... плюс к тому, и вдобавок... но тем не менее ее не будет, потому что... и потому, и еще потому...
Застрять без денег в незнакомом городе далеко от родных мест — что может быть хуже?
Только застрять без денег в Картагуни.
И именно это приключилось с ними.
Попади они сюда недели на три раньше, все могло бы обернуться по-другому. Но они прибыли в торговую столицу Запада, когда пепелище на месте лавки менялы, на имя которого Мариссе был выдан вексель, уже было расчищено, его бренные останки погребены по местному обычаю в волнах морских, а наследники только-только приступили к разбору дел...
Когда же Торнан предложил обратиться за помощью в местный храм Тиамат, Марисса сообщила две неприятных вещи. Во первых, у настоятеля Коргианского соборного храма были какие-то контры с настоятелем местным. А во-вторых и в-главных — что-то со здешней обителью, по мнению друзей Анизы, было не так, и возможно, тут засели агенты непонятных врагов. Во всяком случае, именно тут останавливалась пропавшая экспедиция Эльдари-Лага.
Знай они, что все так обернется, конечно, избрали бы для остановки менее богатый постоялый двор, но накладка с векселем обнаружилась лишь на второй день, когда было заплачено за две недели вперед. А в Картагуни было заведено так, что выплаченные деньги можно было вернуть разве что через труп хозяина. Почему? Уж такой тут был обычай.
Хоть в местах этих испокон веков жили промышлявшие морем люди, история нынешнего Картагуни насчитывала не столь уж и много лет — семь сотен от силы. Во времена великих бедствий (не Великого Бедствия, а просто очередной большой войны, пятьсот лет спустя), в эту почти пустынную — десяток рыбачьих деревушек да старые, почти заброшенные развалины порта — бухту Эгирийского моря пришли люди, бежавшие из разных мест Логрии. Некоторые продолжили бегство, уплыв на кораблях за пределы обитаемых земель, да и вообще, как говорят некоторые, за пределы человеческого мира. Другие решили, что убежали достаточно далеко. Там, где холмы и болота помогают успешно отбивать натиск врагов, переселенцы выстроили земляной вал. Причем так выбрав место, что если враг не научится плавать, то порт позволит снабжать крепость припасами хоть до скончания времен.
Прошли века. Тьма отступила во тьму, земляную крепость сменила каменная. И самые древние башни ее были намного младше города. Потом сюда пожаловали вездесущие в те времена торговцы из Великого Сура, что стоял по другую сторону южных морей и рассылал свои круглые вместительные корабли под пурпурными парусами во все концы мира. Смуглокожие чернобородые купцы и ростовщики без войны и осады подмяли город под себя за каких-то двадцать лет и дали этой гавани нынешнее имя.
Потом рухнул Великий Сур, сметенный очередным нашествием. А поселение беженцев стало не просто большим торговым городом, но центром богатой и немаленькой страны.
От прежнего времени остались лишь жители окрестных селений — потомки аборигенов сей местности, косо посматривавшие на картагунийцев и по сию пору. Они, как и предки, добывали розовый и золотистый жемчуг — лучший в Логрии, ловили рыбу и каракатиц. Говорили, что тут до сих пор соблюдается древний, вроде как забытый обычай — в самую короткую ночь в году бросать в море на съедение акулам юную девушку, чтобы морские духи не оставили милостями.
Впрочем, Картагуни был знаменит, конечно, не жемчугом, а людьми, ибо жители его считались самыми ловкими и жадными торгашами во всей Логрии — хоть западной, хоть восточной. На этот счет было сложено много пословиц. К примеру: «Скажи мертвому картагунийцу, сколько нужно заплатить могильщику — встанет и сам яму выроет». Или: «Картагунийцы за золото отца на кобеля променяют». Или же: «Картагуниец и с дерьма сливки снимет». И наконец: «Не стереги коня от харьятта, жену от айхана и кошелек от картагунийца: все равно не устережешь». Справедливости ради следовало сказать, что сами картагунийцы на это особо не обижались, обычно отвечая: «Зато у нас на улицах нищих нет и с голоду никто не помирает».
Об этом Торнан и думал, когда поднимался в комнату, уже почти обжитую ими.
Он обнаружил Чикко, явно намеревавшегося уходить.
— Ты куда?
— Схожу, сыграю на бегах, — пояснил фомор.
— Ты чего? — Торнан покрутил пальцем у виска. — Лучше уж в отхожее место эти деньги выбрось. Ты что, гадальщиком заделался? Или тебе кто-то верное имя назвать пообещал?
— Да нет, дружище, — улыбнулся Чикко, — тут дело посерьезнее. Есть у меня одно умение: с конями я могу говорить...
Торнан удивился — выходит, за три года знакомства он далеко не все узнал о приятеле.
— Ну все равно, — усомнился он. — Даже если специально не следят, то все равно с десяток магов на ипподроме будет. Почуют ведь...
— Нет, друг Торнан, не почуют — не магия это.
— А что ж тогда?
Чикко помолчал, пошевелил губами.
— Это — Дар, — проникновенно сообщил он.
— Так чего ж ты всякой чихней занимался тогда? — совершенно искренне удивился Торнан. — Нет, у нас, конечно, скачки редко бывали, но все же ты ведь озолотиться мог.
— Не все так просто, — печально кивнул Чикко. — Даром злоупотреблять нельзя. Это уж как повелось — если не для себя, то можно сколько угодно. А вот если корысти ради — быстро пропадает.
И он оставил спутников, уже предвкушавших, как потратят деньги.
Вернулся Чикко пару часов спустя, и лицо его яснее всяких слов говорило о результатах.
— Плохи наши дела, — сообщил он с порога.
— Что такое? — в один голос спросили Торнан и девушка.
— Запрещены, оказывается, бега. По указу шеффета Бендокира уж лет пять как запрещены. «Поелику сие издевательство над благородными животными, должными нести воинов в битву и путников в дороге и пахать землю для пропитания народа, а не потешать бездельников...» — процитировал он вышеупомянутый указ. — Так прямо на воротах цирка и выбито. Теперь там базар устроили.
Кратко и выразительно охарактеризовав шеффета Бендокира и его указ, Торнан задумался.
— А что тут есть на эту тему? — наконец спросил он. — Не узнал?
— Узнал, — вздохнул маг. — Устраивают тут бои — с оружием и без. Вроде как потешные. Только ты не вздумай туда сунуться: тут порядок такой — дерутся до смерти. Это чтобы подстроенных боев не было.
— Тоже не иначе по указу?
— Именно так, — подтвердил Чикко. — Шеффет Бендокир очень любит спорт и уважает честную игру. В женских боях, правда, этого нет... И не вздумай! — бросил он оживившейся Мариссе. — Видал я тех баб! Любая из них не то что тебя уделает как два пальца обсосать — с ней и Торнан-то не сладит...
— А что еще тут есть?
— Да много чего. Петушиные бои, собачьи бои, кошачьи бои... Мышиные бега, крысиные бега, тараканьи бега... Есть еще женские бега — ну, с женщинами я обращаться не умею. Нет, умею, конечно, — самодовольно облизнулся Чикко, — но не в том смысле.
— Постой, ты сказал — женские бега? — вновь заинтересовалась Марисса. — Это как же?
— Очень просто: женщины бегут девять кругов, а народ на них ставки делает, как на коней. Но ты же туда не сунешься. Как и в эту борьбу.
— Это еще почему? — осведомилась девушка. — Что я, по-твоему, — какая-нибудь дохлячка?
— Да нет, не в этом дело, — маг усмехнулся. — Бабы там голые бегут и дерутся. Чтоб, значит, как в правилах сказано, никто при себе амулетов и разных чародейных штук не имел. Только я думаю, не в этом дело. Скорее уж чтобы народ заманить поглазеть. Кстати, и на борьбе бабьей — тоже.
— Что, совсем голые? — потерянно вопросила Марисса.
— Почти. Только что маски дают, лицо закрыть; да и то не свои, а казенные. Разного цвета — чтоб можно было различать, на кого ставить. Это бегуньям. А борчихи только слегка срам прикрывают.
Несколько секунд Марисса о чем-то раздумывала, а потом решительно засобиралась.
— Ты куда? — спросил Торнан, впрочем, уже зная ответ.
— Деньги зарабатывать!
— Не пойдешь ты никуда! — Торнан загородил проход.
— Пойду! — твердо и негромко сказала Марисса. — Торнан, деньги все равно как-то требуется добыть!
— Но не показывая всему городу твою голую задницу, да еще рискуя сломать шею! Я твой командир, и я запрещаю тебе! — вспылил Торнан.
— Ты не можешь мне запретить...
— Могу и запрещаю!
— А вот и нет, — подбоченилась Марисса. — Я должна тебе подчиняться в походе и в бою. Но что касается храмовых дел, то тут у тебя власти нет. Я посол храма, а не ты! — отрезала она.
— А при чем тут твое посольство? — простодушно удивился капитан. — Что, послам положено голыми драться?
— Не в этом дело, — Марисса усмехнулась. — Я имею полное право поступать так, как считаю нужным, во всем, что имеет отношение к Богине-Матери?
— Ну да, — Торнан упорно не понимал, к чему девушка клонит.
— Так вот, — воительница приняла молитвенную позу, сложив руки на груди, сделала строгое лицо. — Я, Марисса а’Сайна а’Кебал, старший воин Храма и верная дочь богини Тиамат, которую чтут под многими именами, посвящаю ей свое выступление на ристалище в городе Картагуни. Все! — сообщила она.
Торнан обхватил руками голову в непритворном отчаянии.
— Ну ладно, — сообщил он через полминуты, в очередной раз утешившись тем, что чему быть, того уж никак не миновать. — Пошли.
— Это еще зачем? Я и одна...
— Видишь ли, я твой командир, как бы то ни было. А по кильдарианским уставам командир должен быть вместе со своими солдатами во всех опасностях. Даже на плаху он должен проводить своего непутевого подчиненного.
— Я тоже, — встрепенулся колдун. — Может, помогу чем...
— Нет, Чикко пусть останется. Кому-то ж надо добро сторожить. Опять же, — она рассмеялась, — еще мечтать обо мне начнет, страдать.
— Он пойдет, — отрезал Торнан. — Может, поможет чем...
Глава 14
БОЙ ВО СЛАВУ ТИАМАТ
Местное ристалище оказалось большим круглым зданием с рядами узких окон вдоль этажей. То был второй ипподром когда-то обожавшего скачки Картагуни, ныне переделанный под другие развлечения.
У его стен слонялась изрядная толпа людей, одетых по-разному, но в какой-то определенный цвет — синий, серый, малиновый... То были приверженцы разных братств и союзов, болевшие за определенных бойцов и мастеров. Что-то подобное, хоть и не в таком масштабе, было и в Кильдаре, и в других краях Логрии, так что Торнан не удивился, когда двое одетых в разные цвета — один в малиновый, другой в зеленый, о чем-то споривших у одного из входов, вдруг ни с того ни с сего принялись мутузить друг друга.
— Рисса, ты, надеюсь, не будешь хотя бы драться? А то и в самом деле, покалечат тебя ненароком... Хоть побегаешь просто, — с надеждой спросил он.
— Посмотрим, — загадочно улыбнулась амазонка. Вестибюль бывшего цирка заполняла такая же толпа, о чем-то спорившая и называвшая разные имена. Среди нее мелькали одетые в черное люди с бляхами на груди — видимо, местные служители. Выбрав одного такого, мальчишку лет пятнадцати с медной пластинкой на шее, Марисса, игнорируя предостерегающие гримасы Торнана, без обиняков заявила:
— Я хочу выступить на состязаниях женщин-бойцов без оружия. Позови кого-нибудь, с кем я могу поговорить об этом.
Паренек смерил ее взглядом, задержавшись на мечах за спиной, кивнул и дважды свистнул в небольшой костяной свисток. Вскоре появился другой служитель — толстяк лет сорока, с переломанным носом и покалеченными ушами старого борца и оловянной бляхой — раза в два побольше, чем у мальчишки.
— Вот, отец, эта женщина хочет биться без оружия... Тот опять-таки изучил взглядом фигуру девушки, клинки, остановил взгляд на шраме, украшавшем запястье.
— Ладно, — сказал он. — Как раз сам Моревладетель тебя послал, дева, — Железной Корове ногу сломали, а Акула замуж собралась... Да и не было новеньких давно. Пошли, что ли...
— Э-э, постой! — Марисса залихватски встряхнула головой. — А заплатят мне сколько?
— Сотни полторы серебром за победу, да еще пятую часть того, что выиграют на тебя поставившие. Да еще десятую от того, что проиграют, кто ставил против тебя. Так что, ежели победишь — в обиде не будешь.
— А если нет? — спросил Торнан.
— Тогда и говорить не о чем, — пожал плечами экс-борец. — А зачем спросил — у нее разве ж языка нет?
— А мне можно участвовать? — Торнан спросил это с улыбкой, чем рассердил служителя.
— Можно, пожалуй. Только вот бои с оружием у нас только в следующую луну, а в кулачных, ты уж извини, тебя одного только против двоих и можно поставить. Пошли, дева... Кстати, не застесняешься перед толпой телешом выйти?
— Не помру небось, — отшутилась Марисса.
Он привел Мариссу, за которой двинулись и Торнан с Чикко, на второй этаж цирка, и сдал с рук на руки костлявой женщине лет за сорок со свернутой скулой, представившейся как Молния.
Видать, подумал Торнан, тут служители из бывших выступающих подбираются да из их детей.
В обширной раздевалке, освещенной пробитыми в кровле окнами, было не протолкнуться от женщин. Кроме бойцов, были тут и бегуньи, и гимнастки, и даже участницы давней картагунийской забавы, снова входящей в моду — игр с разъяренными быками. Торнану стало не по себе при виде громадной, локтя четыре с лишним, бабищи откуда-то из суртских земель (правда, не чернокожей, а какой-то серой), небрежно разминающейся с каменной гирей, которой, пожалуй, можно было при удаче завалить медведя с одного удара.
Бегуньи уже успели надеть повязки, скрывавшие лицо и спускавшиеся на спину. Некоторые задрапировались в покрывала, но большинство без стеснения подставляли посторонним взорам свои молодые тела. Кроме Торнана в накопителе было еще с десяток мужчин — поклонники или просто зеваки, а может, и мужья с любовниками, кто ж разберет?
— Слушай, Торн, ты бы ушел, не смотрел бы, — бросила Марисса, стягивая через голову кожанку.
— Ну, Марисса, ты извини, конечно, но тебя же невесть сколько народу увидят. Да и видел я тебя уже...
— Это не то, — она потупилась. — А, ладно, и впрямь — можешь посмотреть. Мне стыдиться нечего, не уродина, не кривоногая...
— Да что ты в самом деле! — теперь уже Торнан неожиданно смутился. — Не хочешь — не буду смотреть. Можно подумать, я голых баб не видел!
Как ему показалось, последние слова тоже чем-то задели амазонку.
— Пусть остается — барахло твое кто-то должен будет забрать, — вступила в разговор Молния.
— А какие тут правила, кстати? — осведомилась Марисса у Молнии, вылезая из штанов. — Как тут драться можно?
— Да как угодно почти, — был ответ. — А ты раньше, кстати, не могла поинтересоваться? — рассмеялась служительница. — А то полезла, не зная броду... Ладно, — ободряюще хлопнула она Мариссу по голому плечу. — Правила такие: глаза не выдавливать, пасть не раздирать, шею не ломать, в лицо и голову не бить. Вот и все. Кто пощады запросил или драться уже не может, тот проиграл. Вот и все, — повторила тетка. — А если нарушишь — тебя палкой по башке, и вон с арены. Да, еще клятву произнеси.
— Клятву?
— Ну да. Ты кому молишься?
— Тиамат. А не видно, что ли?
— Ну вот тогда и повторяй за мной: «Клянусь именем моей богини, что выхожу на честную схватку не из низменной злобы, а лишь чтобы показать мастерство, силу и ловкость, клянусь, что не буду пытаться убить свою соперницу или сознательно причинять ей вред, клянусь, что не буду поддаваться за деньги и не буду участвовать за деньги в подстроенных боях, клянусь, что не буду мстить за поражение и ненавидеть победителя...»
Марисса послушно повторила.
— Вот и все — давай одевайся. Вернее, раздевайся!
Марисса послушно разоблачилась до конца, передав мечи и украшения Торнану, и старательно обмотала чресла суровым полотном. Надела поданную маску, повязала волосы.
— Ну как я тебе? — спросила она кокетливо.
В каком-то футе от себя Торнан созерцал весьма милую девичью грудь, и зрелище это его равнодушным не оставило.
— Я же тебя видел уже в голом виде! — повторил он. Марисса не обиделась на этот раз.
— Чего не замечала, так это чтобы вам, мужикам, это зрелище надоедало, — задорно сообщила она.
«А ведь хороша! — вдруг подумал он. — Хороша девка!»
— Вот теперь идите давайте, — вдруг с напускной суровостью бросила им Молния. — А то у этого коротышки сейчас глаза вывалятся. Как три раза в било пробьют — так на второй арене и начнется все. Недолго уже ждать...
Торнан спустился вниз по оживленной лестнице, Чикко где-то отстал по дороге.
— Поставлю тебя в третью или четвертую пару, — сообщила Мариссе Молния после ухода капитана, растирая ее тело маслом. — Это лучшее место — на первых двух обычно ставки мелкие делаются, да и на последних номерах народ устает уже. А вот к третьей уже разогреваются хорошо, в самый азарт входят. Вот с кем тебе драться — не знаю, тут уж будет голый жребий. Куда новичка поставить — тут мы еще можем решать, а вот кто — это только перед выходом главный наш говорит, жребии тянет опять же.
— А тебе какая корысть мне помогать?
— Ну так ведь и нам с той игры кое-что перепадает, — усмехнулась Молния, размазывая свежее оливковое масло по спине Мариссы.
Огороженная деревянными щитами часть ристалища, отведенная для бойцов слабого пола, была забита народом если не под завязку, то весьма плотно. Народ тут собрался самый разный — от матросов и грузчиков до вполне богатых горожан. Тысячи три с половиной людей на глаз, если не больше. Сновали продавцы воды, разбавленной вином (именно так), и сушеных фруктов. Торговали тут не только, впрочем, съестным.
— А вот, уважаемый, купите свиточек озорной и занятный, — предложил человек средних лет с заплетенными в косички волосами, с небольшой корзинкой таких вот «свиточков».
Торнан удивился. Книг он, конечно, не покупал и не читал, но знал, что продаются они обычно в лавках и стоят недешево. А чтобы на состязаниях книги продавать, так это вообще ни в какую нору не лезет.
Продавец между тем развернул свиток, и ант искренне удивился — написано там было не так много, но зато много было ярких и искусно нарисованных цветных картинок. А на картинках мужчины и женщины занимались тем, что обычно принято делать без посторонних глаз, да еще и всякими необычными способами.
Между прочим, даже он знал, что рукописи, украшенные миниатюрами, стоят очень больших денег.
— Дорого небось возьмешь?
— Недорого — два серебряных кайма, — был ответ.
Брови Торнана поднялись — хоть и не был он знатоком цен в книжных лавках, но порядок цифр знал.
— Краденые, что ли? — напрямик осведомился он.
— Нет, — вовсе не обиделся странный книгопродавец. — Потому как у нас эти картинки не рисуют, а печатают: кисло... ксилография называется.
— Это как?
— Режут из дерева по рисунку штемпеля разные, для каждой части картинки, а потом смазывают краской и печатают — как на воске, только лучше. Ну так как — возьмете, почтенный? «Кабуно» — очень хорошая вещь.
— Как ты сказал? — Слово было знакомое.
— «Кабуно». Гхараттский древний трактат по искусству любви, — важно сообщил продавец, гордый тем, что так много знает.
Торнан вспомнил, где слышал это слово, и подивился лишний раз ехидству шамана.
— Нет, братец, подумаю пока...
Обиженный торговец сгинул в толпе.
— Я вот что узнал, — сообщил Торнану появившийся как из воздуха Чикко, — насчет бегов-то. Тут какая штука — запретили их не потому, что лошади священные животные и прочая хрень. Тут вот какое дело: право на эти бега было уж лет сто как откуплено одной семьей, Раггами. А тут две других семьи — Тергосты, да еще эти, тьфу, забыл как... Одним словом, в силу они вошли и хотели это под себя подмять. А Рагги уперлись и не продавали право. Ну так эти и устроили, — Чикко захихикал, восторгаясь сообразительностью Тергостов, — вообще конные скачки запретили. Ждут теперь, что Рагги сломаются. Придумают же люди...
У его стен слонялась изрядная толпа людей, одетых по-разному, но в какой-то определенный цвет — синий, серый, малиновый... То были приверженцы разных братств и союзов, болевшие за определенных бойцов и мастеров. Что-то подобное, хоть и не в таком масштабе, было и в Кильдаре, и в других краях Логрии, так что Торнан не удивился, когда двое одетых в разные цвета — один в малиновый, другой в зеленый, о чем-то споривших у одного из входов, вдруг ни с того ни с сего принялись мутузить друг друга.
— Рисса, ты, надеюсь, не будешь хотя бы драться? А то и в самом деле, покалечат тебя ненароком... Хоть побегаешь просто, — с надеждой спросил он.
— Посмотрим, — загадочно улыбнулась амазонка. Вестибюль бывшего цирка заполняла такая же толпа, о чем-то спорившая и называвшая разные имена. Среди нее мелькали одетые в черное люди с бляхами на груди — видимо, местные служители. Выбрав одного такого, мальчишку лет пятнадцати с медной пластинкой на шее, Марисса, игнорируя предостерегающие гримасы Торнана, без обиняков заявила:
— Я хочу выступить на состязаниях женщин-бойцов без оружия. Позови кого-нибудь, с кем я могу поговорить об этом.
Паренек смерил ее взглядом, задержавшись на мечах за спиной, кивнул и дважды свистнул в небольшой костяной свисток. Вскоре появился другой служитель — толстяк лет сорока, с переломанным носом и покалеченными ушами старого борца и оловянной бляхой — раза в два побольше, чем у мальчишки.
— Вот, отец, эта женщина хочет биться без оружия... Тот опять-таки изучил взглядом фигуру девушки, клинки, остановил взгляд на шраме, украшавшем запястье.
— Ладно, — сказал он. — Как раз сам Моревладетель тебя послал, дева, — Железной Корове ногу сломали, а Акула замуж собралась... Да и не было новеньких давно. Пошли, что ли...
— Э-э, постой! — Марисса залихватски встряхнула головой. — А заплатят мне сколько?
— Сотни полторы серебром за победу, да еще пятую часть того, что выиграют на тебя поставившие. Да еще десятую от того, что проиграют, кто ставил против тебя. Так что, ежели победишь — в обиде не будешь.
— А если нет? — спросил Торнан.
— Тогда и говорить не о чем, — пожал плечами экс-борец. — А зачем спросил — у нее разве ж языка нет?
— А мне можно участвовать? — Торнан спросил это с улыбкой, чем рассердил служителя.
— Можно, пожалуй. Только вот бои с оружием у нас только в следующую луну, а в кулачных, ты уж извини, тебя одного только против двоих и можно поставить. Пошли, дева... Кстати, не застесняешься перед толпой телешом выйти?
— Не помру небось, — отшутилась Марисса.
Он привел Мариссу, за которой двинулись и Торнан с Чикко, на второй этаж цирка, и сдал с рук на руки костлявой женщине лет за сорок со свернутой скулой, представившейся как Молния.
Видать, подумал Торнан, тут служители из бывших выступающих подбираются да из их детей.
В обширной раздевалке, освещенной пробитыми в кровле окнами, было не протолкнуться от женщин. Кроме бойцов, были тут и бегуньи, и гимнастки, и даже участницы давней картагунийской забавы, снова входящей в моду — игр с разъяренными быками. Торнану стало не по себе при виде громадной, локтя четыре с лишним, бабищи откуда-то из суртских земель (правда, не чернокожей, а какой-то серой), небрежно разминающейся с каменной гирей, которой, пожалуй, можно было при удаче завалить медведя с одного удара.
Бегуньи уже успели надеть повязки, скрывавшие лицо и спускавшиеся на спину. Некоторые задрапировались в покрывала, но большинство без стеснения подставляли посторонним взорам свои молодые тела. Кроме Торнана в накопителе было еще с десяток мужчин — поклонники или просто зеваки, а может, и мужья с любовниками, кто ж разберет?
— Слушай, Торн, ты бы ушел, не смотрел бы, — бросила Марисса, стягивая через голову кожанку.
— Ну, Марисса, ты извини, конечно, но тебя же невесть сколько народу увидят. Да и видел я тебя уже...
— Это не то, — она потупилась. — А, ладно, и впрямь — можешь посмотреть. Мне стыдиться нечего, не уродина, не кривоногая...
— Да что ты в самом деле! — теперь уже Торнан неожиданно смутился. — Не хочешь — не буду смотреть. Можно подумать, я голых баб не видел!
Как ему показалось, последние слова тоже чем-то задели амазонку.
— Пусть остается — барахло твое кто-то должен будет забрать, — вступила в разговор Молния.
— А какие тут правила, кстати? — осведомилась Марисса у Молнии, вылезая из штанов. — Как тут драться можно?
— Да как угодно почти, — был ответ. — А ты раньше, кстати, не могла поинтересоваться? — рассмеялась служительница. — А то полезла, не зная броду... Ладно, — ободряюще хлопнула она Мариссу по голому плечу. — Правила такие: глаза не выдавливать, пасть не раздирать, шею не ломать, в лицо и голову не бить. Вот и все. Кто пощады запросил или драться уже не может, тот проиграл. Вот и все, — повторила тетка. — А если нарушишь — тебя палкой по башке, и вон с арены. Да, еще клятву произнеси.
— Клятву?
— Ну да. Ты кому молишься?
— Тиамат. А не видно, что ли?
— Ну вот тогда и повторяй за мной: «Клянусь именем моей богини, что выхожу на честную схватку не из низменной злобы, а лишь чтобы показать мастерство, силу и ловкость, клянусь, что не буду пытаться убить свою соперницу или сознательно причинять ей вред, клянусь, что не буду поддаваться за деньги и не буду участвовать за деньги в подстроенных боях, клянусь, что не буду мстить за поражение и ненавидеть победителя...»
Марисса послушно повторила.
— Вот и все — давай одевайся. Вернее, раздевайся!
Марисса послушно разоблачилась до конца, передав мечи и украшения Торнану, и старательно обмотала чресла суровым полотном. Надела поданную маску, повязала волосы.
— Ну как я тебе? — спросила она кокетливо.
В каком-то футе от себя Торнан созерцал весьма милую девичью грудь, и зрелище это его равнодушным не оставило.
— Я же тебя видел уже в голом виде! — повторил он. Марисса не обиделась на этот раз.
— Чего не замечала, так это чтобы вам, мужикам, это зрелище надоедало, — задорно сообщила она.
«А ведь хороша! — вдруг подумал он. — Хороша девка!»
— Вот теперь идите давайте, — вдруг с напускной суровостью бросила им Молния. — А то у этого коротышки сейчас глаза вывалятся. Как три раза в било пробьют — так на второй арене и начнется все. Недолго уже ждать...
Торнан спустился вниз по оживленной лестнице, Чикко где-то отстал по дороге.
— Поставлю тебя в третью или четвертую пару, — сообщила Мариссе Молния после ухода капитана, растирая ее тело маслом. — Это лучшее место — на первых двух обычно ставки мелкие делаются, да и на последних номерах народ устает уже. А вот к третьей уже разогреваются хорошо, в самый азарт входят. Вот с кем тебе драться — не знаю, тут уж будет голый жребий. Куда новичка поставить — тут мы еще можем решать, а вот кто — это только перед выходом главный наш говорит, жребии тянет опять же.
— А тебе какая корысть мне помогать?
— Ну так ведь и нам с той игры кое-что перепадает, — усмехнулась Молния, размазывая свежее оливковое масло по спине Мариссы.
Огороженная деревянными щитами часть ристалища, отведенная для бойцов слабого пола, была забита народом если не под завязку, то весьма плотно. Народ тут собрался самый разный — от матросов и грузчиков до вполне богатых горожан. Тысячи три с половиной людей на глаз, если не больше. Сновали продавцы воды, разбавленной вином (именно так), и сушеных фруктов. Торговали тут не только, впрочем, съестным.
— А вот, уважаемый, купите свиточек озорной и занятный, — предложил человек средних лет с заплетенными в косички волосами, с небольшой корзинкой таких вот «свиточков».
Торнан удивился. Книг он, конечно, не покупал и не читал, но знал, что продаются они обычно в лавках и стоят недешево. А чтобы на состязаниях книги продавать, так это вообще ни в какую нору не лезет.
Продавец между тем развернул свиток, и ант искренне удивился — написано там было не так много, но зато много было ярких и искусно нарисованных цветных картинок. А на картинках мужчины и женщины занимались тем, что обычно принято делать без посторонних глаз, да еще и всякими необычными способами.
Между прочим, даже он знал, что рукописи, украшенные миниатюрами, стоят очень больших денег.
— Дорого небось возьмешь?
— Недорого — два серебряных кайма, — был ответ.
Брови Торнана поднялись — хоть и не был он знатоком цен в книжных лавках, но порядок цифр знал.
— Краденые, что ли? — напрямик осведомился он.
— Нет, — вовсе не обиделся странный книгопродавец. — Потому как у нас эти картинки не рисуют, а печатают: кисло... ксилография называется.
— Это как?
— Режут из дерева по рисунку штемпеля разные, для каждой части картинки, а потом смазывают краской и печатают — как на воске, только лучше. Ну так как — возьмете, почтенный? «Кабуно» — очень хорошая вещь.
— Как ты сказал? — Слово было знакомое.
— «Кабуно». Гхараттский древний трактат по искусству любви, — важно сообщил продавец, гордый тем, что так много знает.
Торнан вспомнил, где слышал это слово, и подивился лишний раз ехидству шамана.
— Нет, братец, подумаю пока...
Обиженный торговец сгинул в толпе.
— Я вот что узнал, — сообщил Торнану появившийся как из воздуха Чикко, — насчет бегов-то. Тут какая штука — запретили их не потому, что лошади священные животные и прочая хрень. Тут вот какое дело: право на эти бега было уж лет сто как откуплено одной семьей, Раггами. А тут две других семьи — Тергосты, да еще эти, тьфу, забыл как... Одним словом, в силу они вошли и хотели это под себя подмять. А Рагги уперлись и не продавали право. Ну так эти и устроили, — Чикко захихикал, восторгаясь сообразительностью Тергостов, — вообще конные скачки запретили. Ждут теперь, что Рагги сломаются. Придумают же люди...