Писемский Алексей. Люди сороковых годов

   XI
   VENIT, VIDIT, VICIT!*
   ______________
   * Пришел, увидел, победил! (лат.).
   У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки... У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня - и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
   - С кучером ихним разговаривал: сказывал он, как они ехали, - отвечал тот.
   - Как же они ехали? - спрашивал Павел.
   - Да через Афанасьево надо; потом - в Пустые Поля, в село Горохово и к ним уж.
   - Нет ли поворотов тут?
   - Ну, да поворотов как не быть - есть. Главная причина тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.
   - Да грязь что! Проедем.
   - На Горохово не надо ехать, - вмешался стоявший тут Иван.
   - Как не надо? - возразил ему с удивлением кучер. - Горохово - приход ихний, всего в двух верстах от них.
   - Мало ли где какой приход; не в каждое селение через приход надо ехать! - возразил ему Ванька.
   Павел убежден был, что Иван сказал это, вовсе не зная хорошенько, а так только, чтоб поумничать. Это вывело его из терпения.
   - Ты говоришь вздор и меня только вводишь в смущение, - сказал он ему.
   - Да мне что! Поезжайте, как хотите, - произнес Иван бахваловато и ушел.
   - Дурак! - проговорил ему Павел вслед.
   - Именно дурак, только барина тревожит, - повторил за ним и кучер.
   Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал его Христом богом упрашивать, чтобы он тех лошадей, на которых они поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно, их ловить ходят в день отъезда и проловят целый день.
   - Ужо загоню вечером, - успокоивал его кучер.
   - Нет, ты теперь же, сейчас застань их! - настаивал Павел.
   - Да теперь пошто! Пусть еще погуляют и поедят, - возражал ему кучер.
   - Успеешь еще, братец, уедешь! - вмешался в разговор, уже обиженным голосом, полковник.
   - Я непременно к двадцать пятому числу должен быть в Москве, - сказал Павел, чтобы только на что-нибудь свернуть свое нетерпение.
   - Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий! - сказал ему полковник и погрозил пальцем. Старик, кажется, догадывался о волновавших сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако не останавливал его.
   "Пусть себе заедет к барыне и полюбезничает с ней", - думал он.
   В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз:
   - Это вот так, сюда надо ехать!
   И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!
   Павел выходил из себя: ему казалось, что он никак не приедет к пяти часам, как обещал это m-me Фатеевой. Она будет ждать его и рассердится, а гнев ее в эту минуту был для него страшнее смерти.
   Лесу, вместе с тем, как бы и конца не было, и, к довершению всего, они подъехали к такому месту, от которого шли две дороги, одинаково торные; куда надо было ехать, направо или налево? Кучер Петр остановил лошадей и недоумевал.
   - Что ты остановился? - спросил с ужасом Павел и уж заранее предугадывал, что тот ему ответит.
   Петр был слуга усердный и не любил без толку беспокоить бар.
   - А вот тут поглядеть надо, как ехать! - сказал он уклончиво. - Сбегай, поди-ка, - сказал он Ивану, - посмотри, где дорога побойчее идет.
   Иван тоже, как и путный, соскочил с козел и сначала пробежал по одной дороге, а потом - по другой.
   - Поезжай направо! - сказал он утвердительно и почти повелительно.
   Своим искренним голосом он даже Павла обманул на этот раз.
   - Направо надо! - повторил и тот за ним.
   Петр подумал немного и взял направо; через несколько времени, дорога пошла еще хуже: кроме грязи, там была такая теснота, что четверка едва проходила.
   - Мы сбились с дорога! - произнес отчаянным голосом Павел. Поворачивайте назад!
   - Как тут поворотишь! И поворотить-то нельзя, - произнес мрачно Петр. Смотрел тоже! - прибавил он Ивану укоризненно!
   - Чего смотрел! - проворчал тот, как бы ни в чем неповинный.
   - Чего смотрел! Не за кусты только посмотреть тебя посылали, подальше бы пробежал! - говорил Петр и сам продолжал ехать.
   - Куда же вы едете? Вы меня черт знает куда завезете! - воскликнул Павел.
   Петр остановил лошадей. Павел готов был расплакаться; поворотить лошадей, в самом деле, не было никакой возможности.
   - Что теперь делать, что теперь делать? - кричал он, колотя себя в грудь.
   - Да полноте, батюшка, беспокоиться; выедем как-нибудь!
   - Когда выедем, когда выедем? - кричал Павел. На часах у него было около пяти часов.
   - Поедем - и в какую-нибудь деревню выберемся, - сказал ему Петр и опять тронул лошадей.
   - Это все этот мерзавец, этот негодяй, научил направо ехать! - кричал Павел, грозя на Ивана кулаками.
   Иван, в свою очередь, струсил, присмирел и сидел воды не замутя.
   Прошло еще для Павла страшных, мучительных полчаса.
   - Надо поворотить назад! - произнес, наконец, Петр.
   - А разве возможно? - воскликнул обрадованный уже и этим Павел.
   - Поворотим как-нибудь, - ответил Петр и начал поворачивать лошадей; но при этом одна из пристяжных забежала за куст и оборвала постромки. Коляску так качнуло, что Иван даже не удержался на козлах и полусвалился-полусоскочил с них.
   - Ну, не стыдно ли тебе, не стыдно ли - куда завез нас! - стыдил его Павел.
   - Кто ж ее знает! - отвечал Иван, в самом деле, устыдившимся голосом и усаживаясь снова на козлы.
   Проехали почти половину до того места, от которого они сбились. Вдруг послышался треск и как бы шлепанье лошадиных ног, и в то же время между кустами показался ехавший верхом мужик.
   - Стой, стой! - закричал ему Павел.
   Мужик остановился.
   - Ты дорогу в Перцово знаешь? - спросил Павел с первого же слова.
   - Знаю, - отвечал мужик.
   - Я тебе дам десять рублей - брось свое дело и провожай нас в эту усадьбу.
   - Десять рублей? - повторил мужик как бы с удивлением.
   - Да, десять! - повторил Павел. - Веди только нас, как надо ехать.
   - Ехать - что за хитрость! - сказал мужик и через несколько минут вывел их совсем из лесу. - А вот тут все прямо, - сказал он, показывая на дорогу.
   - Веди нас до самой усадьбы, тогда десять рублей и получишь, - сказал ему Павел.
   Мужик не очень охотно поехал; он, кажется, не совсем доверял, что ему отдадут обещанные деньги.
   - Скачите теперь! Марш-марш, валяйте! - закричал Павел.
   Петр погнал лошадей. Мужичок поскакал на своей лошаденке. Иван едва удерживался на козлах.
   - Скорей! Скорей! - кричал Павел.
   Береженые лошадки полковника, я думаю, во всю жизнь свою не видали такой гоньбы.
   - Вот и Перцово! - сказал мужик, безбожно припрыгивая на своей лошади и показывая снятою им шляпой на видневшуюся невдалеке усадьбу.
   Павел поуспокоился и захотел привесть несколько в порядок свой туалет. Он велел остановиться, вышел из экипажа и приказал Ивану себя почистить, а сам отдал мужику обещанную ему красненькую; тот, взяв ее в руки, все еще как бы недоумевал, что не сон ли это какой-нибудь: три-четыре версты проводив, он получил десять рублей! Он вовсе не понимал того огня, которым сгорал мой герой. Когда Павел снова уселся в коляску и стал уже совсем подъезжать к усадьбе, им снова овладели опасения: ну, если m-me Фатеева куда-нибудь уехала или больна, или муж ее приехал и не велел его принимать, - любовь пуглива и мнительна!
   Наконец, он подъехал к крыльцу. Мелькнувшее в окне лицо m-me Фатеевой успокоило Павла - она дома. С замирающим сердцем он начал взбираться по лестнице. Хозяйка встретила его в передней.
   - Здравствуйте! - проговорила она приветливым и тихим голосом и в то же время была как бы немного оконфужена.
   В следующей комнате Вихров слышал чьи-то женские голоса. Клеопатра Петровна провела его в гостиную.
   - Никак уж, вероятно, не ожидали меня встретить, никак! оприветствовала его там толстая становая, вставая перед ним и потрясая головой.
   "О, черт бы тебя подрал! - подумал Павел. - Как это она тут очутилась?"
   - И как это случилось, - продолжала становая, видимо, думавшая заинтересовать своим рассказом Павла, - вы этого совершенно ничего не знаете и не угадываете! - прибавила она, грозя ему своим толстым пальцем. Вчерашнего числа (она от мужа заимствовала этот несколько деловой способ выражения)... вчерашнего числа к нам в село прибежал ваш крестьянский мальчик - вот этакий крошечка!.. - и становая, при этом, показала своею рукою не более как на аршин от земли, - звать священника на крестины к брату и, остановившись что-то такое перед нашим домом, разговаривает с мальчиками. Я говорю: "Душенька, что ты такое это рассказываешь?" - "А наш молодой балин, - говорит, - завтла едет в гости в Пелцово. Пелцовские бали к нам плиезжали и звали его". Дай-ка, я думаю, нашего молодого соседа удивлю и съезжу тоже! - заключила становая и треснула при этом рукой по столу.
   "Что же это такое?" - думал Павел, стоя перед ней и решительно не находя - что отвечать ей.
   А m-lle Прыхина, молча подавшая при его приходе ему руку, во все это время смотрела на него с таким выражением, которым как бы ясно говорила: "О, голубчик! Знаю я тебя; знаю, зачем ты сюда приехал!"
   Павел решительно не знал куда девать себя; Клеопатра Петровна тоже как будто бы пряталась и, совершенно как бы не хозяйка, села, с плутоватым, впрочем, выражением в лице, на довольно отдаленный стул и посматривала на все это. Павел поместился наконец рядом с становою; та приняла это прямо за изъявление внимания к ней.
   - Так так-то-с, молодой сосед! - воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. - Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
   - Не знаю-с! - ответил ей сухо Павел и, повернувшись к хозяйке, спросил ее:
   - А ваш супруг?
   - Он завтра вечером или послезавтра приедет, - отвечала та каким-то ровным голосом.
   "Так, значит, сегодня вечером только и много завтра утром можно будет пробыть у ней!" - подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим господином Фатеевым он как бы даже побаивался немного.
   Подали чай. M-me Фатеева, видимо, не совладела уже более с собой и вдруг отнеслась к Павлу:
   - Monsieur Вихров, вы, кажется, охотник до музыки; у меня довольно недурное фортепьяно, - в зале оно, - прибавила она, показывая головой на залу.
   - Ах, сделайте одолжение, - сказал Павел и сейчас же пошел в залу.
   - Сыграйте, пожалуйста, monsieur Вихров; мне сказывали, что вы отлично играете!.. - кричала ему вслед m-lle Прыхина, напирая при этом преимущественно на слово сказывали.
   - Ему трудно, может быть, будет отворить фортепьяно, - сказала Фатеева и вышла вслед за Павлом.
   Он уже сидел за инструментом и перелистывал ноты. Она потихоньку подошла к нему и села сбоку фортепьян.
   - Вы каких-нибудь нот ищете? - спросила она его.
   - Я ничего не ищу, - отвечал ей Павел. - По милости ваших гостей, мне не только что ручки вашей не удастся поцеловать, но даже и сказать с вами двух слов.
   - Становая эта приехала; я никак ее не ожидала! - проговорила m-me Фатеева. - Прыхина, та - ничего; при той стесняться особенно нечего.
   - Та - ничего! - согласился и Павел, ударяя слегка по клавишам. - И что же, они у вас и завтра все утро пробудут?
   - Может быть!
   - А завтра я должен буду уехать.
   M-me Фатеева сначала на это ничего не сказала, но потом, помолчав немного, проговорила:
   - Разве вот что: приходите после ужина, когда все улягутся, посидеть в чайную; я буду там.
   - А где же эта чайная? - спросил, наклоняя свое лицо к нотам, Павел.
   - Я, в продолжение вечера, постараюсь вам как-нибудь показать ее, отвечала, тоже не глядя на него, m-me Фатеева.
   В гостиной, в это время, просто происходила борьба: становая так и рвалась в залу.
   - Что же он не играет? Пойду и заставлю его! - говорила она.
   - Ах, нет! Погодите, посидите, он сейчас будет играть! - уговаривала и останавливала ее m-lle Прыхина.
   - Но, однакож, он не играет! - возразила становая, подождав еще немного и обращая почти сердитое лицо к m-lle Прыхиной.
   - Заиграет, погодите! - успокоивала ее та и при этом чему-то усмехнулась.
   - Нет, я пойду! - воскликнула становая и поднялась было с дивана.
   - Нет, посидите со мной! - останавливала ее m-lle Прыхина и, взяв ее за руку, почти насильно посадила ее на прежнее место.
   - Да что же мне сидеть с вами, зачем я вам нужна? - спрашивала становая удивленным голосом.
   - Нужны! У вас есть очень хороший жених, и мне за него замуж хочется, убеждала ее m-lle Прыхина.
   - Ах, какие вы глупости говорите! Никаких у меня женихов нет, продолжала становая, уже рассердясь.
   Но Павел в это время заиграл.
   - Ну, вот вам - он и заиграл, - сказала ей m-lle Прыхина.
   - Да, но он все не то играет, что я люблю; я люблю больше русские песни! - воскликнула становая и, вскочив с дивана, выбежала в залу.
   - Нет, нет! Не то извольте играть, а нашу - русскую! - кричала она Павлу.
   Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно на Павла, услыша ее медвежью походку, успела мгновенно опустить глаза в землю.
   - Русскую, русскую извольте сыграть! - продолжала становая и оперлась при этом на стул, на котором сидел Павел.
   Какой-то неприятной теплотой так и обдало его при этом.
   - Вы задавите меня совсем, - сказал он, почти готовый встать с своего места.
   - Ах, какой неженка, скажите, пожалуйста! - воскликнула становая и села на стул, но все-таки напротив него.
   Зачем эта г-жа становая так яростно кидалась в этот вечер на моего героя - объяснить трудно: понравился ли он ей очень, или она только хотела показать ему, что умеет обращаться с столичными мужчинами...
   М-lle Прыхина тоже, делать нечего, вышла в залу и села около хозяйки.
   - Какая несносная женщина! - сказала она, показывая глазами на становую.
   - А что же? - спросила ее, как бы совершенно невинным голосом, Клеопатра Петровна.
   - Ты видишь! - сказала Прыхина с обычным своим ударением.
   - Ничего не вижу, - произнесла с улыбкой Фатеева.
   - Ну, не видишь, так и прекрасно! - проговорила обиженная этим m-lle Прыхина, - и, в самом деле, досадно: за все участие ее хоть бы малою откровенностью ее вознаградили!
   Павел, под влиянием мысли о назначенном ему свидании, начал одну из самых страстных арий, какую только он знал, и весь огонь, которым горела душа его, как бы перешел у него в пальцы: он играл очень хорошо! M-me Фатеева, забыв всякую осторожность, впилась в него своими жгучими глазами, а m-lle Прыхина, закинув голову назад, только восклицала:
   - Чудно, бесподобно!
   - Да, недурно! - одобрила и становая. Ей все больше хотелось русского.
   Окончив играть, Павел встал и, осмотревшись кругом, сказал:
   - Какой дом, однако, у вас оригинальный!
   - Ах! Он очень старинный! Вы, однако, не видали его всего. Хотите взглянуть? - подхватила m-me Фатеева, понявшая его мысль.
   - Очень рад-с!
   M-me Фатеева пошла показывать ему дом.
   - Вот это - зала, это - гостиная!
   - А это - портрет ваш?
   - Да, это - в первый год, как я вышла замуж!
   Она нарочно говорила громко, чтобы ее слышали в зале.
   - А это вот - угольная, или чайная, как ее прежде называли, продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату. - Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
   - А когда же мне приходить сюда? - спросил ее замирающим от восторга голосом Павел.
   - Когда все улягутся. Вот это окошечко выходит в залу; на него я поставлю свечу: это будет знаком, что я здесь, - продолжала она по-прежнему тихо и скороговоркой. - А вот-с это - библиотека мужа! - произнесла она опять полным голосом.
   Когда они проходили маленький коридор, Павел не утерпел и, взяв за талию m-me Фатееву, проговорил:
   - Милая моя, бесценная!
   M-me Фатеева обернула к нему свое лицо, сияющее счастьем и страстью.
   Павел поцеловал ее.
   - Тсс! Нельзя этого! - проговорила она, погрозив ему пальчиком.
   После такого осмотра дома, Павел возвратился в залу в очень веселом расположении духа и вздумал немного пошутить над становой за все те мучения, которые она заставила его терпеть.
   - Скажите вы мне, моя почтенная соседка, - начал он в тон ей, - в кого вы влюблены?
   - Я? - спросила она, уставив на него немного сердитые глаза.
   Она такого вопроса при всех никак не ожидала от него.
   - Да, вот mademoiselle Прыхина и Клеопатра Петровна сказали мне - в кого они влюблены, и вы мне должны сказать то же самое.
   - Им - как угодно, а я не скажу, - ответила становая.
   - Отчего же?
   - А оттого, что, может быть, я в вас влюблена, - отвечала приставша и уставила на него пристальный взгляд.
   - Ну, полноте, зачем я вам?.. - возразил Павел (он чувствовал, что от переживаемого счастия начинает говорить совершенно какие-то глупости). Зачем я вам?.. Я человек заезжий, а вам нужно кого-нибудь поближе к вам, с кем бы вы могли говорить о чувствах.
   Становая вдруг вспыхнула и обиделась.
   Павел попал прямо в цель. Приставша действительно любила очень близкого к ней человека - молодого письмоводителя мужа, но только о чувствах с ним не говорила, а больше водкой его поила.
   - Пожалуйста, без насмешек!.. Пожалуйста!.. Сама умею отсмеяться, проговорила она.
   - Господь с вами, кто над вами смеется; с вами говорить после этого нельзя! - возразил Павел и, отойдя от становой, сел около Прыхиной.
   - А с вами так вот, вероятно, мы будем друзьями, настоящими, проговорил он уже не шутя.
   - Надеюсь! - произнесла та многознаменательно.
   Хозяйка между тем встала, вышла на минуту и, возвратясь, объявила, что "le souper est servi"*.
   ______________
   * "ужин подан" (франц.).
   Все пошли за ней, и - чем ужин более приближался к концу, тем Павел более начинал чувствовать волнение и даже какой-то страх, так что он почти не рад был, когда встали из-за стола и начали прощаться.
   - До свидания, - сказала ему хозяйка не совсем тоже спокойным голосом и крепко пожимая его руку.
   - До свидания, - пробормотал он ей.
   - Вам приготовлено в кабинете, рядом с залой, - прибавила она.
   - Слушаю-с, - произнес Павел и затем, проходя залу, он взглянул на маленькое окошечко, и оно неизгладимыми чертами врезалось у него в памяти. Пришедшего его раздевать Ивана он сейчас же отослал, сказав ему, что он сам разденется, а что теперь еще будет читать. Тот ушел с большим удовольствием, потому что ему с дороги давным-давно хотелось спать. Оставшись один, Павел почти в лихорадке стал прислушиваться к раздававшемуся - то тут, то там шуму в доме; наконец терпения у него уж больше недостало: он выглянул в залу - там никого не было, а в окошечке чайной светился уже огонек. "Она там", подумал Павел и с помутившейся почти совсем головою прошел залу, коридор и вошел в чайную. Там он увидел m-me Фатееву - уже в блузе, а не в платье.
   - Ах, это вы, - сказала она, как бы не ожидая его и как бы даже несколько испугавшись его прихода.
   - Я, - отвечал Павел дрожащим голосом; потом они сели на диван и молчали; Павел почти что глупо смотрел на Фатееву, а она держала глаза опущенными вниз.
   - Послушайте! - начала наконец Фатеева. - Я давно хотела вас спросить: Мари вы видаете в Москве?
   - Один раз всего видел, - отвечал неторопливо Павел.
   - И что же, любовь ваша к ней прошла в вас совершенно? - продолжала Фатеева.
   - Прошла, - отвечал Павел искренним тоном. - Однако послушайте, прибавил он, помолчав, - сюда никто не взойдет из людей?..
   - Нет, никто; все преспокойно спят!.. - отвечала протяжно m-me Фатеева.
   На другой день, Павел проснулся довольно поздно и спросил Ивана: встали ли все?
   - Давно уж все в столовой чай кушают! - объяснил тот.
   Павел оделся и пошел туда. Окошечко - из залы в блаженнейшую чайную опять на минуту промелькнуло перед ним; когда он вошел в столовую, сидевшая там становая вдруг вскрикнула и закрыла обеими руками грудь свою. Она, изволите видеть, была несколько в утреннем дезабилье и поэтому очень устыдилась Павла.
   "Дрянь этакая, - подумал он. - Я обладаю прелестнейшею женщиною, а она воображает, что я на нее взгляну..."
   М-me Фатеева, при появлении Павла, заметно сконфузилась. Она стала ему наливать чай.
   - Как бы я желала каждое утро разливать вам чай, - шепнула она ему.
   - Может быть, это когда-нибудь и будет, - ответил ей тихо Павел.
   - Может быть!.. Однако, я вижу, ваших лошадей хотят закладывать, прибавила она вслух и взглянув в окно.
   - Да, уж мне позвольте!
   - Только я вас попрошу - в Москве одно поручение мое исполнить.
   - Сделайте милость, приказывайте!
   - Мне это надобно по секрету вам передать. Угодно вам уделить мне две минуты? - проговорила Клеопатра Петровна и пошла.
   - Хоть десять! - отвечал Павел, идя за нею.
   В гостиной они остановились.
   - Послушайте, - начала Фатеева (на глазах ее появились слезы), - вы можете теперь меня не уважать, но я, клянусь вам богом, полюбила вас первого еще настоящим образом. В прежнем моем несчастном увлечении я больше обманывала самое себя, чем истинно что-нибудь чувствовала.
   - Ангел мой, как же мне вас не уважать! - говорил Павел.
   - И поверьте мне, - продолжала Фатеева, как бы не слушая его, - я несчастная, но не потерянная женщина. Тогда вы не хотели замечать меня...
   - Но когда же мы увидимся, чудо мое, сокровище мое?
   - Я употреблю все силы - приехать в Москву, но когда это будет - не могу сказать теперь.
   - По крайней мере, будете ли вы писать ко мне? - спрашивал Павел.
   - Писать я буду к вам часто, и вы пишите ко мне; но только - не на мое имя.
   - А на чье?
   - На Катишь Прыхину. Она хоть и недальняя, но чрезвычайно мне предана; а теперь я вас не задерживаю. Может быть, что к обеду приедет муж.
   - Так я сейчас же и поеду.
   - Сейчас же и поезжайте!
   Они еще раз поцеловались и возвратились в столовую.
   Через полчаса Павел уехал из Перцова.
   XII
   ЖОРЖ-ЗАНДИЗМ
   Никакое сильное чувство в душе героя моего не могло оставаться одиночным явлением. По самой натуре своей он всегда стремился возвести его к чему-нибудь общему. Оно всегда порождало в нем целый цикл понятий и, воспринятое в плоть и кровь, делалось его убеждением. М-me Фатеева, когда он сблизился с ней, напомнила ему некоторыми чертами жизни своей героинь из романов Жорж Занд, которые, впрочем, он и прежде еще читал с большим интересом; а тут, как бы в самой жизни, своим собственным опытом, встретил подтверждение им и стал отчаянным Жорж-3андистом. Со всею горячностью юноши он понял всю справедливость и законность ее протестов. "Женщина в нашем обществе угнетена, женщина лишена прав, женщина бог знает за что обвиняется!" - думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему различные случаи из русской жизни.
   Жить в Москве Вихров снова начал с Неведомовым и в тех же номерах m-me Гартунг. Почтенная особа эта, как жертва мужского непостоянства, сделалась заметно предметом внимания Павла.
   - Что же, вы не скучаете о Салове? - говорил он ей с участием.
   - Что скучать? Уж не воротишь! - отвечала m-me Гартунг. - Он ужасный человек! Ужасный! - прибавляла она потом как-то уж таинственно.
   - Ну и бог с ним! - утешал ее Павел. - Теперь вам надобно полюбить другого.
   - Ни-ни-ни!.. Ни-ни-ни! - почти с ужасом воскликнула m-me Гартунг.
   - Стало быть, вы его еще любите?
   - О, нисколько!.. - воскликнула с благородным негодованием Гартунг. Но и другие мужчины - все они плуты!.. Я бы взяла их всех да так в ступке и изломала!..
   И она представила даже рукой, как бы она изломала всех мужчин в ступке.
   - Совершенно справедливо, все они - дрянь! - подтвердил Павел и вскоре после того, по поводу своей новой, как сам он выражался, религии, имел довольно продолжительный спор с Неведомовым, которого прежде того он считал было совершенно на своей стороне. Он зашел к нему однажды и нарочно завел с ним разговор об этом предмете.
   - А что, скажите, - начал он, - какого вы мнения о Жорж Занд? Мне никогда не случалось с вами говорить о ней.
   Неведомов некоторое время молчал, а потом заговорил, слегка пожав плечами:
   - Я... французских писателей, как вообще всю их нацию, не очень люблю!.. Может быть, французы в сфере реальных знаний и много сделали великого; но в сфере художественной они непременно свернут или на бонбоньерку, или на водевильную песенку.
   - Как на бонбоньерку или на водевильную песенку? - воскликнул Павел. И у Жорж Занд вы находите бонбоньерку или водевильную песенку?
   - И у ней нахожу нечто вроде этого; потому что, при всем богатстве и поэтичности ее воображения, сейчас же видно, что она сближалась с разными умными людьми, наскоро позаимствовала от них многое и всеми силами души стремится разнести это по божьему миру; а уж это - не художественный прием!
   - Как, Жорж Занд позаимствовалась от умных людей?! - опять воскликнул Павел. - Я совершенно начинаю не понимать вас; мы никогда еще с вами и ни в чем до такой степени не расходились во взглядах наших! Жорж Занд дала миру новое евангелие или, лучше сказать, прежнее растолковала настоящим образом...