Писемский Алексей. Люди сороковых годов

   - Я их с рамок-то срезал, на катках они у меня, - говорил Симонов, и через несколько минут бережно принес одну лесную декорацию и один передний подзор и развесил все это перед Вихровым.
   - Это вы вот и изволили рисовать, - сказал Симонов.
   - Да, я, - говорил тот, припоминая счастливую пору своего детства.
   - Я всю жизнь буду их беречь, - продолжал Симонов и, дав барину еще некоторое время полюбоваться своим прежним рисованием, принялся старательнейшим образом свертывать и декорацию и подзор.
   - Тут камердинер ваш прежний желает явиться к вам, - прибавил он с полуулыбкою.
   - Иван это?
   - Да-с.
   Вихров поморщился.
   - А что, как он вел себя в деревне?
   - Ничего-с, сначала было поленивался, все на печке лежал; но я тоже стал ему говорить, что другие дворовые обижаются: "Что, говорят, мы работаем, а он - нет!" Я, говорю, братец мой, поэтому месячины тебе выдавать не стану. Испугался этого, стал работать.
   - Но он, я думаю, ничего не умеет?
   - Малость самую-с! За сеном, за дровами, за водой когда съездит.
   - Но не пьянствовал ли он?
   - Пьянствовать-то, слава богу, не на что было... Платье, которым награжден был от вас, давно пропил; теперь уж в рубище крестьянском ходит... Со слезами на глазах просил меня, чтобы я доложил вам о нем.
   - Ну, приведи его.
   Симонов пошел и привел Ивана, который, в самом деле, был в рубище. Лицо у него сделалось как-то еще глупей и сердитей и как бы перекосилось совсем на сторону.
   Он, как вошел, так сейчас и поклонился Вихрову в ноги; того, разумеется, это взорвало.
   - Не унижайся, по крайней мере, до мерзости этакой! - воскликнул он.
   Но Иван, думая, что барин за что-нибудь за другое на него сердится, еще раз поклонился ему в ноги и встал потом в кроткой и смиренной позе.
   - Как же это ты на меня что-то такое доносить хотел? - сказал Вихров, отворачиваясь от него. Ему противно было даже видеть его.
   - Виноват-с, - отвечал Иван глухим голосом.
   - Так-таки и думал донести?
   - Да-с.
   Иван, видно, решился сделать самое откровенное признание.
   Вихров пожал только плечами.
   "Стоило ли сердиться на подобного человека?!" - подумал он.
   - Ты это хотел мне мстить за то, что Груша не идет за тебя замуж?
   - Да-с, - отвечал и на это Иван.
   - Ну, вот видишь ли: если ты осмелишься адресоваться к ней с какими-нибудь разговорами или грубостью, то уж не пеняй на меня!
   - Как возможно-с теперь мне к Аграфене Яковлевне с разговором каким идти! - сказал Иван, плутовато поднимая и опуская глаза. - В горнице только позвольте мне служить; я к работе человек непривычный.
   - То есть тебе здесь спать, ничего не делать будет удобнее, - заметил Вихров, - но за мною ходить не трудись, потому что за мною будет ходить мальчик Миша.
   - Слушаю-с, - отвечал Иван. - Только ведь у меня платья никакого нет, прибавил он как бы несколько уж и обиженным голосом.
   - Знаю - и то знаю, что ты все пропил, - произнес Вихров.
   - Я не пропил, а износил его... Мне ничего с той поры выдаваемо не было, - проговорил Ванька.
   - Как не было? Кафтан и полушубок тебе дали, как и прочим, - уличил его Симонов.
   - Я-с не про полушубок говорю-с, - отвечал ему Иван кротко и даже с прибавлением с.
   - Ну, хорошо, сошьют все - ступай!
   Иван ушел, но Симонов еще не уходил.
   - Барин там-с из города, - начал он, - господин Живин, как слух прошел, что вы пожалуете в деревню, раз пять к нам в Воздвиженское заезжал и все наказывал: "Как ваш барин, говорит, приедет, беспременно дайте мне знать сейчас!" - прикажете или нет послать?
   - Разумеется, пошли - и пускай приезжает, когда только хочет: я очень рад буду его видеть.
   Вошла Груша; как-то мило, но немножко уж гордо склонив свою головку набок, она проговорила:
   - Старушка Алена Сергеевна пришла к вам-с.
   - Ах, это жена Макара Григорьева, - позови ее! - сказал Вихров.
   Груша ушла, и через несколько минут робкими и негромкими шагами на балкон вошла старая-престарая старушка, с сморщенным лицом и с слезливыми глазами. Как водится, она сейчас же подошла к барину и взяла было его за руку, чтобы поцеловать, но он решительно не дал ей того сделать; одета Алена Сергеевна была по-прежнему щепетильнейшим образом, но вся в черном. Супруг ее, Макар Григорьич, с полгода перед тем только умер в Москве.
   - Умер наш с тобой Макар Григорьич! - сказал ей Вихров, уже получивший о том известие.
   - Да-с, батюшка, изволил скончаться! - отвечала Алена Сергеевна и затем, громко простонав, склонила в землю, как бы в сильнейшей печали, свое старушечье лицо.
   - Ты у него в Москве последнее время жила?
   - Да-с, приказал мне прибыть к нему; почесть уж и с постельки не поднимался при мне, все вода-то ему к сердцу приливала, а все, судырь, печаловался и кручинился об вас.
   - Знаю это я; этакого друга мне, может быть, и не нажить больше в жизни, - проговорил Вихров; и у него слезы навернулись при этом на глазах.
   - Все со мной разговаривал: "Аленушка, говорит, что это у нас с барином-то случилось?" У нас, батюшка, извините на том, слухи были, что аки бы начальство на вас за что-то разгневалось, и он все добивался, за что это на вас начальство рассердилось. "Напиши, говорит, дура, в деревню и узнай о том!" Ну, а я где... умею ли писать?
   - А жить тебе теперь есть чем, оставил он тебе что-нибудь в наследство? - спросил ее Вихров.
   - Ну, батюшка, известно, какое уж у нас, мужиков, наследство!
   Симонов, сбиравшийся было совсем уйти, при этих словах Алены Сергеевны как бы невольно приостановился и покачал только головой.
   - Не гневи бога, старуха, не гневи! - произнес он укоряющим голосом. Кубышку порядочную оставил он тебе.
   - Ну, да я, батюшка, и не жалуюся никому, - отвечала Алена Сергеевна, снова потупляя с грустью лицо свое.
   - Еще бы жаловаться-то тебе! - произнес Симонов, уже уходя.
   Вихров еще несколько времени потолковал с Аленой Сергеевной, расспросил ее - на каком кладбище похоронен Макар Григорьев, дал ей денег на поминовение об нем и, наконец, позвал Грушу и велел ей, чтобы она напоила Алену Сергеевну чаем.
   - У меня уж самовар готов про них, - отвечала та бойко и повела Алену Сергеевну к себе в кафишенскую{357}, где они втроем, то есть Груша, старая ключница и Алена Сергеевна, уселись распивать чай. Вихров, перешедший вскоре после того с балкона в наугольную, невольно прислушался к их разговору. Слов он, собственно, не слыхал, а слышал только, что они беспрестанно чичикали, как кузнечики какие; видел он потом, как Груша, вся красненькая от выпитого чаю, прошла в буфет и принесла для Алены Сергеевны водочки, также поднесла рюмочку и старой ключнице. Затем они стали прощаться. Вихров слышал, как они целовались и как Алена Сергеевна упрашивала: "Сделайте милость, посетите мою вдовью келью!" - "Непременно буду-с!" - отвечал ей на это молодой голос Груни.
   Часов в шесть вечера, когда Вихров, соснув, вышел опять на балкон, к нему приехал Живин.
   - Где он, друг мой любезный? - говорил он, входя почему-то с необыкновенною живостью; затем крепко обнял и поцеловал Вихрова, который при этом почувствовал, что к нему на щеку упала как бы слеза из глаз Живина.
   - Ну вот, очень рад, - говорил тот, усаживаясь, наконец, на стул против Вихрова, - очень рад, что ты приехал сюда к нам цел и невредим; но, однако, брат, похудел же ты и постарел! - прибавил он, всматриваясь в лицо Вихрова.
   - Что делать! - отвечал тот, и сам, в свою очередь, тоже всмотрелся в приятеля. - Но ты, напротив, помолодел и какой-то франт стал! - прибавил он.
   - Еще бы не франт! - отвечал Живин.
   Он, в самом деле, был даже завитый, напомаженный и надушенный, в коротенькой, с явной претензией на моду, жакетке, в пестрых летних брючках и лакированных ботинках на пуговицах.
   - Что же ты - или женился, или жениться собираешься? - говорил Вихров.
   - Женюсь, женюсь, отчего ж нам и не жениться? - отвечал Живин несколько уже сконфуженным голосом.
   - Но на ком же это? - спросил Вихров.
   - На mademoiselle Захаревской... На Юлии Ардальоновне, - говорил с какими-то перерывами Живин.
   - Вот как! - невольно воскликнул Вихров. - Но как же и каким образом это случилось?
   - Случилось это, - отвечал Живин, встав уже со своего стула и зашагав по балкону... - возвратилась она от братьев, я пришел, разумеется, к ним, чтобы наведаться об тебе; она, знаешь, так это ласково и любезно приняла меня, что я, разумеется, стал у них часто бывать, а там... слово за слово, ну, и натопленную печь раскалить опять нетрудно, - в сердчишке-то у меня опять прежний пламень вспыхнул, - она тоже, вижу, ничего: приемлет благосклонно разные мои ей заявления; я подумал: "Что, мол, такое?!" пришел раз домой и накатал ей длиннейшее письмо: так и так, желаю получить вашу руку и сердце; ну, и получил теперь все оное!
   - И отлично это! - подхватил Вихров. - Она девушка славная, я успел ее хорошо узнать.
   - Ну да, ведь вы больше году в одном городе жили, - сказал Живин опять несколько сконфуженным голосом.
   - В одном доме даже жили.
   - Может быть, она даже влюблена в тебя была? - подхватил Живин опять тем же сконфуженным голосом.
   - Никак она не могла быть в меня влюблена, - успокоил его Вихров, потому что она постоянно видела меня занятого другого рода привязанностью.
   - А что же, и там разве были?
   - Разумеется, были, - отвечал Вихров.
   Живин опять после этого повеселел совершенно.
   - Я тут, братец, рассуждаю таким образом, - продолжал он, - я - человек не блестящий, не богач, а потому Юлии Ардальоновне идти за меня из-за каких-нибудь целей не для чего - и если идет она, так чисто по душевному своему расположению.
   - Конечно, - подтверждал Вихров, хоть в душе и посмеялся несколько простодушию приятеля.
   - Разные здешние теперь сплетники говорят, - продолжал тот, - что она старая дева и рада за кого-нибудь выйти замуж; ну, и прекрасно, я и на старой деве этакой сочту женитьбу для себя за великое счастье.
   - Что ж она за старая! - возразил Вихров, а сам с собой продолжал думать: "Нет, и не поэтому она идет за тебя".
   - Но, впрочем, все это вздор, - говорил Живин, - главное, теперь я непременно желаю, чтобы ты был шафером у меня на свадьбе.
   - Но, любезный друг, я еще болен и не совершенно оправился.
   - Ни-ни-ни! - воскликнул Живин. - И не думай отговариваться! А так как свадьба моя в воскресенье, так не угодно ли вам пожаловать ко мне в субботу - и вместе поедем на девичник. Надеюсь, что ты не потяготишься разделить со мной это, может быть, первое еще счастливое для меня дело в жизни?! заключил Живин с чувством.
   - Конечно, уж если ты так желаешь этого! - отвечал Вихров.
   Живин поцеловал его еще раз и вскоре за тем уехал к своей нареченной.
   Вихров, оставшись один, по случаю разговора о m-lle Захаревской невольно вспомнил свою жизнь в губернском городе и свою служебную деятельность. Какой это суровый, и мрачный, и тяжелый подвиг в жизни его был! "В России нельзя честно служить!" - подумал он - и в мыслях своих представил себе молодого человека с волей, с характером, с страшным честолюбием, который решился служить, но только честно, и все-таки в конце концов будет сломлен. На эту тему у него сейчас же целый роман образовался в голове. Фигура придуманного им молодого человека так живо нарисовалась в его воображении, что он пошел в кабинет и сейчас же описал ее. Он чувствовал, что каждое слово, которое говорил описываемый им молодой человек, сталью крепкой отзывалось; но в то же время Вихров с удовольствием помышлял, что и этой силы недостанет сделать что-нибудь честное в службе при нынешнем ее порядке.
   Груша, видевшая, что барин часа четыре уже сидит и пишет, вошла к нему.
   - Павел Михайлыч, будет вам сегодня писать, вы и без того с дороги устали! - сказала она.
   - И то устал, - отвечал он, вставая и, в самом деле, чувствуя даже нервную дрожь.
   - Ложитесь-ка лучше баиньки, с богом! - прибавила она и сама уложила его в постель, аккуратно укутала одеялом и потихоньку ушла.
   Притворив совсем дверь в спальную, она, впрочем, некоторое время оставалась тут и прислушивалась.
   - Слава богу, уснул, кажется! - проговорила она, наконец, шепотом - и на цыпочках ушла в свою светленькую и чистенькую комнатку около кафишенской.
   III
   СВАДЬБА ЖИВИНА
   С самого начала своей болезни Вихров не одевался в свое парадное платье и теперь, когда в первый раз надел фрак и посмотрелся в зеркало, так даже испугался, до того показался худ и бледен самому себе, а на висках явно виднелись и серебрились седины; слаб он был еще до того, что у него ноги даже дрожали; но, как бы то ни было, на свадьбу он все-таки поехал: его очень интересовало посмотреть, как его встретит и как отнесется к нему Юлия.
   Девичники в то время в уездных городках справлялись еще с некоторою торжественностью. Обыкновенно к невесте съезжались все ее подружки с тем, чтобы повеселиться с ней в последний раз; жених привозил им конфет, которыми как бы хотел выкупить у них свою невесту. Добродушный и блаженствующий Живин накупил, разумеется, целый воз конфет и, сверх того, еще огромные букеты цветов для невесты и всех ее подруг и вздумал было возложить всю эту ношу на Вихрова, но тот решительно отказался.
   - Убирайся ты, понесу ли я эту дрянь?! - сказал тот ему прямо.
   - Экий ленивец какой, экий лентяй! - укорял его Живин и - делать нечего - велел нести за собою лакею.
   Приехали они на Вихрова лошадях и в его экипаже, которые, по милости Симонова, были по-прежнему в отличнейшем порядке. Барышни-девицы были все уже налицо у Юлии, и между всеми ими только и вертелся один кавалер, шафер Юлии, молоденький отпускной офицерик, самым развязным образом любезничавший со всеми барышнями.
   Войдя за Живиным, Вихров прямо подошел к невесте.
   - Здравствуйте, Павел Михайлыч! - воскликнула та, явно вспыхнув и с видимою поспешностью поздоровавшись с женихом.
   - Поздравляю вас! - произнес тот в ответ ей.
   - Да, благодарю вас, - проговорила Юлия и опять так же поспешно.
   - Павел Михайлыч, здравствуйте! - раздался в это время из-за угла другой голос.
   Вихров обернулся: это говорила m-lle Прыхина. Она тоже заметно как-то осунулась и как-то почернела, и лицо ее сделалось несколько похожим на топор.
   - Сюда, сюда! - кричала она, показывая на свободный стул около себя.
   Вихров, не находя, о чем бы больше говорить с невестой, отошел и сел около Катишь.
   Юлия же как бы больше механически подала руку жениху, стала ходить с ним по зале - и при этом весьма нередко повертывала голову в ту сторону, где сидел Вихров. У того между тем сейчас же начался довольно интересный разговор с m-lle Прыхиной.
   - Я только сейчас услыхала, что вы приехали в деревню и будете здесь жить, - говорила она, втягивая в себя воздух носом, - и мне будет еще нужно серьезно об одной вещи поговорить с вами!.. - прибавила она.
   - О какой это? - спросил Вихров.
   - Ну, теперь еще не скажу, а завтра. Будемте лучше говорить об вас; отчего вы на здешней-то госпоже не женились? - прибавила она и явно своим носом указала на Юлию.
   - Это с какой стати? - возразил ей Вихров.
   - А с такой, что, когда она ехала к братьям, так сейчас было видно, что она до сумасшествия была в вас влюблена, - и теперь-то за этого хомяка идет, вероятно, от досады, что не удалось за вас.
   Дальновидную Катишь в этом случае было трудней обмануть, чем кого-либо. Она сразу поняла истинную причину решения Юлии - выйти замуж, и вместе с тем глубоко в душе не одобряла ее выбор: Живин всегда ей казался слишком обыкновенным, слишком прозаическим человеком.
   - Ничего этого никогда не было и быть не могло! - возразил ей Вихров.
   - Ну да, не было, знаю я вас - и знаю, какой вы хитрый в этом случае человек! - отвечала она.
   Беседа их была прервана приездом Кергеля. Сей милый человек был на этот раз какой-то растерянный: коричневый фрак со светлыми пуговицами заменен на нем был черным, поношенным, обдерганным; жилетка тоже была какая-то шелковенькая и вряд ли не худая на карманах, и один только хохолок был по-прежнему завит. Услышав, что на девичнике Вихров, он прямо подошел к нему.
   - Не могу и выразить, как я счастлив, видя вас снова посреди нашей семьи! - говорил он, прижимая руку к сердцу.
   - И я также очень рад, что вижу вас, - отвечал Вихров, тоже дружески пожимая его руку.
   - Здравствуйте! - произнес Кергель и m-lle Прыхиной.
   - Здравствуйте! - отвечала ему и та совершенно покойным голосом.
   Они давно уже помирились, и прежнее чувство пылкой и скоропреходящей любви в них заменилось прочным чувством дружбы.
   Кергель подсел третьим лицом в их беседу.
   - Слышали мы, - продолжал он, обращаясь к Вихрову, - что над вами разразилась гроза; но вы, как дуб могучий, выдержали ее и снова возвратились к нам.
   - Скорей, как лоза, изогнулся и выдержал бурю, - произнес, усмехаясь, Вихров.
   - Ну-с, это я думаю, не в характере вашем, - возразил ему Кергель.
   - А как вы поживаете? - спросил его Вихров, заинтересованный чересчур уж бедным туалетом приятеля.
   - Что, я как поживаю - дурно-с, очень дурно!.. Без места, состояния почти не имею никакого; надобно бы, конечно, ехать в Петербург, но все как-то еще собраться не могу.
   И Кергель при этом горько улыбнулся.
   - Monsieur Кергель занимал такое место, на котором другие тысячи наживали, а у него сотни рублей не осталось, - произнесла m-lle Катишь и махнула при этом носом в сторону.
   Как и всех своих друзей, она и Кергеля в настоящее время хвалила и превозносила до небес.
   - Ста рублей не осталось, - повторил за ней и тот искреннейшим голосом.
   - Но какое же место вы желали бы иметь? - спросил его Вихров.
   - Всякое, какое дало бы мне кусок хлеба, - отвечал Кергель, разводя руками.
   - Вот видите что, - начал Вихров, - губернатором в ту губернию, в которой я служил, назначен мой хороший знакомый, прежний владелец Воздвиженского, - и если я ему напишу, то он послушается, кажется, моей рекомендации.
   Покуда Вихров говорил это, Кергель и m-lle Катишь превратились все во внимание.
   - Вы бы сделали для меня истинное благодеяние, - произнес первый, не зная, кажется, как и выразить овладевшее им чувство благодарности.
   - Павел Михайлыч, вероятно, и сделает это по своей доброте! подхватила и Катишь каким-то уж повелительным голосом.
   - Непременно сделаю, завтра же напишу, - сказал Вихров.
   Кергель поблагодарил его только уже кивком головы.
   К этой группе, наконец, подошла невеста с женихом. Юлия несколько времени стояла перед ними молча. Она явно выказывала желание поговорить с Вихровым. Тот понял это и встал.
   - Я вашего батюшки не вижу, - сказал он, в самом деле заметив, что он до сих пор еще не видал старика.
   - Он так слаб, что уж и не выходит из своей комнаты, - отвечала она. Вот так, одна-одинехонька и выхожу замуж, - прибавила она, и Вихров заметил, что у нее при этом как будто бы навернулись слезы. В это время они шли уже вдвоем по зале.
   - Ну, что ж, зато вы выходите за отличнейшего человека, - сказал ей негромко Вихров.
   - Дай бог, чтобы я-то была достойна его, - сказала Юлия. - Конечно, я уж не могу принести ему ни молодого сердца, ни свежего чувства, но, по крайней мере, буду ему покорна и честно исполню свой долг.
   При этом Юлия так дергала свою жемчужную нитку, что та лопнула у ней, и жемчуг рассыпался. Вихров нагнулся и хотел было поднять.
   - Не трудитесь, человек подберет! Подбери! - сказала она почти с каким-то презрением проходившему лакею. Тот собрал и подал. Она бросила жемчуг в пепельницу и снова обернулась к продолжавшему все еще стоять около нее Вихрову.
   - Я Живина предпочла другим, потому что он все-таки человек одинаких с вами убеждений, - проговорила она.
   - Вы и не ошибетесь в нем, - сказал он на это ей глухим голосом.
   В день свадьбы Вихров чувствовал какую-то тревогу и как бы ожидал чего-то; часа в четыре он поехал к жениху; того застал тоже в тревоге и даже расплаканным; бывшего там Кергеля - тоже серьезным и, по-вчерашнему, в сквернейшем его фрачишке; он был посаженым отцом у Живина и благословлял того.
   Наконец, они отправились в знакомый нам собор; Вихров поехал потом за невестой. Ту вывели какие-то две полные дамы; за ними шла Катишь, расфранченная, но с целыми потоками слез по щекам, которые вряд ли не были немножко и подрумянены.
   Когда невесту привезли в церковь, то ее провели на левую сторону, а жених стоял на правой. Вихрову было тяжело видеть эту церемонию. Он очень хорошо понимал, что приятель его в этом случае сильнейшим образом обманывался, да вряд ли не обманывалась и невеста, думавшая и желавшая честно исполнить свой долг перед мужем. По возвращении свадебного поезда домой, молодые сначала сходили к отцу, потом подали шампанское - и пошли радостные поздравления с поцелуями и со слезами. Поздравил также и Вихров молодую, которая на этот раз обнаружила какой-то стыд перед ним: ей, кажется, по преимуществу, совестно было того, что потом с ней последует.
   - Как к вам идет ваш брачный вуаль! - сказал он ей, чтобы что-нибудь сказать.
   - Да! - отвечала она, краснея и потупляя голову.
   Вихров вскоре после того хотел было и уехать, но за ним зорко следила m-lle Прыхина. Каким-то вороном мрачным ходила она по зале и, как только заметила, что Вихров один, подошла к нему и сказала ему почти строгим голосом:
   - Когда вы поедете домой, то возьмите меня с собой в коляску. Мне надобно вам многое рассказать.
   - Что такое? - спросил Вихров, начинавший уже несколько и пугаться ее слов.
   - Там скажу ужо! - прибавила Катишь еще более мрачным голосом.
   Вихров сейчас же после того собрался, и когда раскланялся с молодыми и вышел в переднюю, то m-lle Катишь, в бурнусе и шляпке, дожидалась уже его там. Без всякого предложения, она села первая в его коляску и, когда они отъехали, начала несколько насмешливым голосом:
   - Вы теперь едете со свадьбы от одной вашей жертвы, - не почувствуете ли, может быть, жалости к другой вашей жертве?
   - К какой моей другой жертве? - спросил ее Вихров.
   - К Фатеевой.
   Вихров посмотрел на нее.
   - Вы, кажется, сами об ней переменили мнение? - спросил он ее.
   - Бог с ней, какое бы об ней ни было мое мнение, но она умирает теперь.
   - Умирает? - спросил Вихров.
   - В страшнейшей чахотке; вчерашний день, как я увидала вас, мне сейчас же пришла в голову мысль, что не подействует ли благодетельно на нее, если она увидит вас, - и сегодня я была у ней. Она в восторге от этого свидания, и вы непременно должны ехать к ней.
   Вихрова точно кинжалом ударило в сердце это известие.
   - Послушайте, я сам теперь измучен и истерзан нравственно и физически; мне очень тяжело будет это сделать.
   - Вы должны ехать к ней - это ваш долг, - повторила Катишь каким-то даже гробовым голосом, - через неделю, много - через две, она умрет.
   Совесть Вихрову говорила, что, в самом деле, он должен был это сделать.
   - Но для чего она, по преимуществу, желает видеть меня? - спросил он.
   - Да чтобы полюбоваться вот на милые черты, - отвечала Катишь и с каким-то озлоблением развела руками.
   - Но ведь для нее не я один представляю милые черты!
   - Тсс, тише! Не смейте этого говорить про умирающую! - перебила его басом Катишь. - То-то и несчастье наше, что ваши-то черты милей, видно, всех были и незаменимы уж ничьими.
   Понятно, что добрая Катишь все уже простила Фатеевой и по-прежнему ее любила.
   - Где же она живет? - спросил Вихров.
   - Я вам покажу; завтра в одиннадцать часов заезжайте ко мне - и поедемте вместе. Теперь еще о Кергеле: написали вы об нем губернатору или нет?
   - Нет еще.
   - Сегодня же извольте, сейчас написать, - приказывала Катишь, - и кроме того: отсюда сестер милосердия вызывают в Севастополь, - попросите губернатора, чтобы он определил меня туда; я желаю идти.
   - С какой же целью?
   - С такой же, что не желаю, во-первых, обременять старика-отца, у которого и службы теперь нет.
   Катишь и никогда почти не обременяла его и жила всегда или своими трудами, или подарками от своих подруг.
   - Наконец это и интересно очень: война, ружья, пальба, может быть, убьют меня. Сегодня же напишите! - заключила она, вылезая, наконец, из экипажа перед своим домом.
   Вихров очутился на этот раз под каким-то обаянием m-lle Катишь. Приехав домой, он сейчас же написал письмо к Абрееву - как об ней, так и об Кергеле, выразившись о последнем, что "если вашему превосходительству желательно иметь честного чиновника, то отвечаю вам за г-на Кергеля, как за самого себя"; а Катишь он рекомендовал так: "Девица эта, при весьма некрасивой наружности, самых высоких нравственных качеств".
   IV
   СВИДАНИЕ С ФАТЕЕВОЙ
   На другой день, как нарочно, стояла мрачная, сырая погода. У Вихрова было очень нехорошо на душе. Главное, его беспокоило то, что о чем будет с ним говорить Фатеева? Не станет ли она ему говорить о прежних его чувствах к ней, укорять его?.. Но, во всяком случае, это свидание будет, вероятно, несколько сентиментальное. Тому, что будто бы m-me Фатеева была очень больна, как говорила m-lle Прыхина, - Вихров не совсем верил; вероятно, сия достойная девица, по пылкости своего воображения, много тут прибавляла. Часу в одиннадцатом, однако, он велел заложить экипаж и поехал в город. Катишь уже ожидала его в небольшой зальце своего дома и была по-прежнему совсем готова - в шляпке и бурнусе. С тем же серьезным лицом, как и вчера, она села в экипаж и начала приказывать кучеру, куда ехать: "Направо, налево!" говорила она повелительным голосом.
   Вихров при этом невольно заметил, что они проехали все большие улицы и на самом почти выезде из города въехали в глухой и грязный переулок и остановились перед небольшим домиком.
   - В каком захолустье она живет! - проговорил он.
   - Да, она немножко нуждается в средствах, - отвечала Катишь. - Хорошо то, по крайней мере, - продолжала она, вводя Вихрова по небольшой лесенке, что Клеопаша приучит меня к званию сестры милосердия.