Понизовский В М. Заговор генералов

до Металлического. Но заводские ворота и двери проходной оказались
запертыми. Этого Путко не ожидал. Остановил парня, на вид заводского:
- Послушай, почему все заперто?
- Ты чего, чудо-юдо, с луны свалился? Бастуем!
- А где все?
- Тама! - парень махнул рукой в сторону Невы.
- Послушай, может, знаешь ты Ваню Горюнова из котельной?
- Не-е, я из механического.
- Тогда Степана Севастьянова - длинный такой, рябой.
- Степан? Рябой? - вытаращил глаза рабочий. - Так ого ж еще перед
войной заковали в кандалы - и по Владимирке!
- А Виталия Караваева? Он тоже из вашего цеха.
- Откель ты взялся? С четырнадцатого года он на фронте.
С последней надеждой Антон спросил:
- Где тут у вас комитет? Партийный, эсдековский. Или ячейка.
- Какой ишо комитет? - настороженно поглядел парень. - Все тама! - И
снова неопределенно махнул в направлении мостов.
- Кого вы ищете? - Наденька притопнула замерзшими ногами. - Может, я
пособлю?
"Откуда тебе знать? Ты тогда еще под стол пешком ходила..." И вдруг
вспомнил:
- Твой брат, старший, он не на этом заводе работает?
- Сашка? Нет, на "Айвазе".
- Он дома?
- Не знаю. Они тоже бастуют, и все там, на Невском. А может, и дома.
- Сведи меня к нему.
- Вот хорошо-то! - обрадовалась она. - Мы тут рядом живем!
Антон не мог понять, чему она так обрадовалась. Наверно, замерзла. Он
почему-то думал, что Надя живет в городском доме, в одной из тех
многооконных краснокир-пичных казарм, которые тесно обступили прямые улицы
рабочих районов. Оказалось, изба, да еще мазаная, беле-пая, с резными
карнизами и наличниками на окнах, с редкими для Питера ставнями.
- Прямо украинская хата!
- Так моя ж мамо хохлушка, - отозвалась девушка. Изба была просторная,
комнаты чисты, ни соринки.
Иконы и зажженная лампада в горнице, в красном углу; расшитые петухами
рушники. Но тут же и буфет, какая-то литография в золоченом багете, фото
усачей разных возрастов и женщин в подвенечных платьях - за стеклом, в
одной рамке. Самовар. Пяльцы в углу. Выпирающий бок русской печи...
Странное смешение украинского и севернорусского, деревенского и городского.
Вышла женщина. Молодая, однако ж лицо ее все мелко иссечено
морщинками. За этой паутиной угадывалась былая красота. Женщина была очень
похожа на Наденьку.
- Познакомься, мамо! Это... - девушка запнулась. - Антон Владимирович,
раненый из нашего лазарета.
Женщина жалостливо глянула на его костыль:
- Заходь, солдатик, будь ласка! Ты с якого фронту?
- Антон Владимирович - офицер, поручик. Георгиевский кавалер! -
выделила Наденька.
Мать смутилась, ссутулилась:
- Проходьте... Извиняйте...
Из соседней комнаты выглянул мальчуган. Уши торчком, глаза вытаращены.
Те же ямочки на щеках.
- Мой младший братишка, Женька, - ласково сказала девушка. Порылась в
кармане, достала кусок сахару. - Держи гостинец!
Скинула кацавейку, помогла Антону снять шинель, начала хлопотать:
- Сейчас самовар раздую!
- А где старший, Александр? - напомнил он.
- Як з утра усвистев... - мать подперла рукой щеку, горестно
разглядывала гостя. - Гутарил, к пив дню звернется...
После чаю Надя сказала:
- Мамо все хворает... Ты иди, мамо, я сама! Прибрала, помыла.
Вернулась. Села на диван, сложив ладошки меж колен. Замолкла, не зная, чем
занять гостя. А его и не надо было занимать. Ему было хорошо. В этом тепле.
В этом уюте, в ухоженности жилища, где во всем чувствовались женские руки.
Сверчок цвиркал за печкой. И вышел, потянулся на все четыре лапы, зевнул во
всю пасть и разлегся на половике пушистый дымчато-рыжий кот.
- Хотите, я вам сыграю? Я умею на гитаре. Девушка выбежала в соседнюю
комнату, вернулась с гитарой, повязанной синим бантом. Перебрала струны.
Запела:
Мы дети мгновенья... Вся жизнь коротка. Год новый, год старый - Не все
ли равно?..
- Не надо, Наденька, это не ваше.
Она грустно посмотрела на него. СИвела глаза:
- Могу и другую:
Бушевали волны в море, Ели гнулись на земле, Мы летели на просторе На
воздушном корабле...
Путко не ожидал, что у нее в песне такой голос - глубокий, наполненный
чувством, куда более зрелый, чем ее бесхитростная, простенькая душа.
Залюбовался ею. Так любуются картиной неизвестного, не удостоенного славы
художника, вдруг приметив ее в зале среди огромных полотен и обнаружив
очарование, открывшееся только тебе.
- Что вы так смотрите, Антон?.. - она робко отбросила его отчество.
Он не успел ответить. В сенях затопали. В комнату вошел, подперев
потолок, парень. Не надо было и спрашивать - кто: одно лицо с девушкой и ее
матерью.
- А мы как раз тебя ждем-ждем! - с облегчением сказала Наденька. - Это
и есть мой Сашка!
- Ну, братцы! - парень отшвырнул на скамью рукавицы. - В городе такая
кутерьма! Меня послали в комитет за листовками - и назад!..
Он запнулся. Оглядел Антона:
- А ты, солдат, кто такой будешь? Но свататься пришел случаем?
Звонко рассмеялся.
- Дурак! - оборвала, даже притопнула ногой Наденька.
- Мы зараз одного ва-ажного такого заарестовывали, - не обращая
внимания на гнев сестры, продолжал он. - Сенатор аль министр какой бывший,
не знаю, из комитета указали. Старый хрыч, плешивый. Мы с морячками к нему:
так, мол, и так, извольте бриться! А он трубку к уху приставил: "Что слышно
у вас новенького? Не хотите ли покурить? Рекомендую вот енти сигары!.." Мы
решили: "Чокнутый!" Оказывается, он думал, что мы пришли звать его на
заседание сената.
Парень снова засмеялся.
"Кажется, он-то мне и нужен", - радостно подумал Путко.

2

С почина, сделанного Щегловитовым, министерский павильон Таврического
дворца, тут же метко окрещенный "павильон арестованных министров", стал
быстро заполняться: привели бывшего премьера Штюрмера, затем жандармского
генерала Курлова, градоначальника Балка, отца-учредителя черносотенного
"Союза русского народа" доктора Дубровина, бывшего министра внутренних дел
Макарова, бывшего военного министра, оскандалившегося Сухомлинова.
Посланный к нему на квартиру наряд рассказывал потом, что генерала нашли в
спальне под периной. Последний из предводителей охранной службы, министр
внутренних дел Протопопов, пришел арестовываться сам: не вынес страха
ожидания. Тщедушный, искривленный от паралича и ужаса, он впрыгнул на
ступени дворца, обратился к первому встречному:
- Вы - студент? А я - Протопопов. Я желаю блага родине и потому явился
добровольно. Препроводите... куда нужно.
При обыске дома у Протопопова обнаружили целый склад съестных припасов
- более тридцати окороков, штабели консервов, мешки крупчатки.
Продовольствие передали в распоряжение Совета депутатов.
Между тем, хотя новое правительство и было составлено, намеченного в
премьеры князя Львова в Питере не оказалось. Поэтому Родзянко, впредь до
его приезда и до официального вступления новых министров в свои права,
решил послать в государственные учреждения своих представителей из числа
наиболее преданных ему думцев.
- Чтобы овладеть государственным аппаратом, не дать опередить нас
Совдепу, - объяснил он в узком кругу членов Временного комитета.
Слово "Совдеп", неизвестно кем произнесенное впервые, моментально
распространилось по Таврическому дворцу, а затем и по городу.
В министерство иностранных дел Михаил Владимирович направил графа
Капниста, в министерство земледелия - князя Васильчикова, в министерство
юстиции - Маклакова, старого думского волка с манерами придворного.
Министерство торговли и промышленности взял под надзор сам председатель. Он
же и подписывал назначения. В духе момента они именовались мандатами, а
уполномоченные Думы - комиссарами.
Для того чтобы действовать дальше, Родзяике нужно было узнать, как
относятся к происходящему союзники по Антанте. Лучше всего выяснить это у
посла Франции Мориса Палеолога.
Самому ехать в посольство не было времени, да и не следовало. Михаил
Владимирович послал доверенного человека:
- Подробно информируйте о происходящем и принимаемых нами мерах.
Выясните, как Франция относится к сохранению императорского режима.
Палеолог принял визитера. Выслушал. Ответил:
- В качестве посла Франции меня больше всего озабочивает война. Нам
желательно по возможности ограничить влияние революции и поскорей
восстановить порядок. Не забывайте, что французская армия готовится к
большому наступлению и честь обязывает русскую армию сыграть при этом свою
роль. Что же касается сохранения режима... Да. Но в конституционной, а не в
самодержавной форме. Вполне допустимо, чтобы вы переменили царя, но
сохранили царизм.
- Родзянко, Гучков и Милюков такого же мнения, - уверил посла визитер.
- Временный комитет энергично работает в этом направлении.
Можно было не сомневаться, что Морис Палеолог выразил мнение и других
союзников. Итак, взаимопонимание установлено. Теперь не мешкать с
официальным утверждением нового правительства. Кто его должен утверждать?..
По российским законам - не кто иной, как царь.
Надо спешить. Солдаты и фабричные все на улицах. И Совдеп не
бездействует.
Утром двадцать восьмого февраля на заводах и фабриках Питера уже
начались выборы в Совет рабочих депутатов - по одному депутату от тысячи
рабочих. Тем часом вышел и первый номер газеты "Известия Петроградского
Совета рабочих депутатов". Он открывался воззванием "К населению Петрограда
и России":
"Борьба еще продолжается; она должна быть доведена до конца. Старая
власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному
правлению. В этом спасение России..."
На заседании Исполкома было выдвинуто предложение: включить в Совет
депутатов и представителей от солдат.
За истекшие сутки уже начал проявляться характер самого Совета. Он
оказался далеко не цельным. В тот час, когда Совет стихийно формировался в
левом флигеле Таврического дворца, в комнате бюджетной комиссии собрались
главным образом представители и сторонники социалистов-революционеров и
эсдеков-меньшевиков. Они и определили характер Совдепа - что ни новая,
выплескиваемая напором событий проблема, то разноголосица во мнениях. В
первый раз она проявилась уже минувшей ночью, когда в штаб восстания
заявились Родзянко и полковник Энгельгардт. Сначала члены Совета решительно
воспротивились тому, чтобы Временный комитет Думы взял на себя
восстановление порядка в Питере да еще и назначил своего военного
коменданта столицы. Но тут же, уступив нажиму грозного председателя Думы,
согласились, пошли на попятную.
Вот и теперь: казалось, бесспорное предложение - привлечь на свою
сторону солдат - вызвало шумные дебаты. Прежде всего потому, что
предложение исходило от большевиков. Каждую их рекомендацию остальные
совде-повцы встречали в штыки. "Солдат - депутатами? Да ведь это заразит
армию агитацией, разложит ее и сделает небоеспособной! А нам предстоит
воевать до полной победы!"
Но Таврический был битком набит солдатами, и они сказали свое слово:
"Мы - такие же пролетарии и крестьяне, почему же вы лишаете нас
революционных прав?"
Большевики одержали верх. Исполком вынужден был постановить:
организовать при Совете рабочих депутатов солдатскую секцию с нормой
представительства по одному человеку от каждой роты.
Острый, важнейший вопрос: входить представителям Совета в
правительство, подбираемое Родзянкой, или не входить?.. Уже знали, кого
туда прочат: тузов промышленности, буржуев и их подпевал. Подавляющим
большинством постановили: в октябристско-кадетское правительство
совдеповцев не посылать.
Керенского охватило беспокойство. Он - товарищ председателя Исполкома
Совдепа. Он же - член Временного комитета Думы. Ему предложен портфель
министра... Три кресла. И теперь нужно выбрать: какое отвергнуть, в какое
сесть. Только бы не просчитаться.
В калейдоскопе событий обозначилось: восставшие, солдаты и рабочие,
слушают Совдеп. Понятно: Совет рожден революцией. Он как бы восстановил
связь, перекинул мост между пятым годом и нынешним. Думские же депутаты -
те же самые, что сидели в Таврическом и неделю назад. Но правительство есть
правительство, и министр - это министр!.. Александр Федорович пытался
убедить членов Исполкома по-одному, кулуарно. "Нет, решительно нет! Как
можно отменить постановление, принятое час назад? Тем более что тут есть
принципиальная сторона". Возгоревшаяся было вожделенная мечта гасла.
Откажется от портфеля - никогда себе не простит. "Товарищ председателя
самозванного Исполкома"... Сегодня Совдеп существует, завтра он может
оказаться мифом. А министр... Он станет министром!
- Ваше предложение принимаю, - ответил Керенский Родзянке.
Нет, он не отверг Совдеп: в голове его уже созрел план, как обыграть
своих непримиримых сотоварищей. Александр Федорович знал, что с часу на час
должно начаться заседание Исполкома совместно с представителями от заводов
и полков - теми самыми, перед кем он почти непрерывно выступал все эти
шальные сутки.
Дождался, когда все собрались и заседание началось, и ворвался в зал,
оборвав на полуслове чье-то выступление.
- Товарищи! Я должен вам сделать сообщение чрезвычайной важности!
Товарищи, доверяете ли вы мне?
Голос его, достигнув звенящих высот, сорвался. Из разных концов
послышалось:
- Доверяем! Доверяем!
- Я говорю, товарищи, от всей глубины моего сердца, я готов... - он
уронил голос до трагического шепота, - я готов умереть, если это будет
нужно...
Уловил движение на скамьях, будто те, сидящие, хотят броситься ему на
помощь:
- Товарищи, в настоящий момент образовано Временное правительство, в
котором я... - он сделал паузу, - ванял пост министра!
Нервное напряжение в зале разрядилось хлопками. Это уже кое-что. Он
снова взвинтил голос:
- Товарищи, я должен был дать ответ в течение пяти минут и поэтому не
имел возможности получить ваш мандат для вступления в состав Временного
правительства.
В рядах зашептались. Члены Исполкома начали что-то объяснять сидящим с
ними рядом делегатам. Но Керенский не Дал разрастись опасной заминке:
- Товарищи, в моих руках находились представители старой власти, и я
не мог пе воспользоваться этим обстоятельством. Ввиду того, товарищи, что я
принял на себя обязанности министра юстиции до получения от вас на это
полномочий, - он опять перешел на драматический шепот, - я слагаю с себя
звание товарища председателя Совета... - опустил голову, как бы не в силах
говорить далее. - Но для меня жизнь без народа немыслима, и я вновь готов
принять на себя это звание, если вы признаете это нужным...
Расчет его оказался точным: подобного представления никто из них еще
по видывал. Из зала отозвались - кто аплодисментами, кто выкриками:
"Признаем!"
- Товарищи, войдя в состав Временного правительства, я остался тем же,
кем был, - республиканцем. В своей деятельности я должен опираться на волю
народа, я должен иметь в нем могучую поддержку. Могу ли я верить вам, как
самому себе?
- Можешь! Можешь! Верь!
Подстегнутый восклицаниями и аплодисментами, он возвысил голос до
истерических нот:
- Я не могу жить без народа! И в тот момент, когда вы усомнитесь во
мне, убейте меня! - Слезы готовы были брызнуть из его глаз. - Товарищи!
Позвольте мне вернуться к Временному правительству и объявить ему, что я
вхожу в его состав с вашего согласия, как ваш представитель!
И, не дав никому опомниться, он выбежал из зала. Дело было сделано.
Все три кресла - его!..

3

На рассвете 28 февраля, покинув салон-вагон императорского поезда,
генерал Иванов из губернаторского дворца вызвал к прямому проводу Хабалова.
Дежуривший у аппарата офицер передал:
- Генерал Хабалов находится в здании Адмиралтейства и полагает, что
выход его оттуда неизбежно связан с арестом его на улице революционерами.
- Передайте: генерал-адъютант Иванов будет у аппарата в девять часов
утра; если генерал Хабалов не может подойти сам, пусть пришлет доверенное
лицо.
В Адмиралтействе аппарат Юза был. Точно в девять часов разговор между
двумя главнокомандующими войсками Петроградского округа - только что
смещенным и только что назначенным - состоялся:
- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, я Хабалов,
- Ответьте: какие части в порядке и какие безобразят?
- В моем распоряжении в здании Главного Адмиралтейства четыре
гвардейских роты, пять эскадронов и сотен и две батареи. Прочие войска
перешли на сторону революционеров или остаются, по соглашению с ними,
нейтральными. Отдельные солдаты и шайки бродят по городу, стреляя прохожих,
обезоруживая офицеров.
- Какие вокзалы охраняются?
- Все вокзалы во власти бунтовщиков, строго ими охраняются.
- В каких частях города поддерживается порядок?
- Телефон не действует, связи с частями города нет. Министры
арестованы.
- Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем
распоряжении?
- Не находятся вовсе.
- Какое количество продовольствия в вашем распоряжении?
- Продовольствия в моем распоряжении нет.
- Много ли оружия, артиллерии и боевых припасов попало в руки
бастующих?
- Все артиллерийские заведения во власти повстанцев.
- Какие военные власти и штабы в вашем распоряжении?
- В моем распоряжении лично начальник штаба округа, с прочими
окружными управлениями связи не имею...
Еще дочитывая ленту с аппарата, генерал-адъютант Иванов понял, что в
столице произошло нечто совсем иное, чем представлял себе царь, и что его
самого ожидает отнюдь не легкая, лишь за почестями и орденами, прогулка. Но
мешкать нельзя. Хотя бы Адмиралтейство нужно использовать как плацдарм.
В час дня в штаб-вагоне передового эшелона, в который был погружен
Георгиевский батальон, Иванов покинул Могилев.
Тем же часом от его имени была отправлена телеграмма, адресованная
коменданту Царского Села:
"Прошу сделать распоряжения о подготовке помещений для
расквартирования в г. Царское Село и его окрестностях 13 батальонов, 16
эскадронов и 4 батарей".
Иванов был уже в пути, когда его догнало донесение, отправленное в
Ставку Беляевым и теперь пересланное начальником штаба Алексеевым авангарду
карательной экспедиции: "Военный министр сообщает, что около 12 часов 28-го
сего февраля остатки оставшихся еще верными частей по требованию морского
министра были выведены из Адмиралтейства, чтобы не подвергнуть разгрому
здание. Части разведены по казармам, причем, во избежание отнятия оружия по
пути следования, ружья и пулеметы, а также замки орудий сданы морскому
министерству".
Значит, плацдарма больше нет. И его захлестнуло... Однако повеление
императора нужпо выполнять.
Затребовав у штабов Северного и Западного фронтов казачьи и пехотные
полки, пулеметные команды и артиллерию, Иванов уведомил, что по прибытии
утром первого марта в Царское Село он до выяснения обстановки остановится
на вокзале, откуда установит связь со штабами фронтов и продвигающимися к
столице частями. По всей вероятности, на полных парах идут на
взбунтовавшийся Питер и войска, расквартированные в первопрестольной.
Не ведал Николай Иудович, что как раз в этот момент генерал Алексеев
читал депешу, только что поступившую от командующего Московским военным
округом Мрозов-ского. В сей депеше говорилось: "К 12 часам дня 28 февраля
почти все заводы забастовали, рабочие прекращали работу и обезоруживали
одиночных городовых, собирались толпы с красными флагами, но рассеивались
полицией и казаками. Толпа в несколько тысяч собралась у городской думы, но
без активных действий. Одна толпа ворвалась в Спасские казармы, но была
вытеснена. Гражданская власть на некоторых площадях передала охранение
порядка военным властям. Считаю необходимым немедленное сообщение о
петроградских событиях. Дальнейшее умолчание угрожает эксцессами".
Донесение Мрозовского чрезвычайно встревожило начальника штаба. Он
реально представил последствия присоединения Москвы к взбунтовавшейся
столице. Это - как бак керосина в костер. Алексеев тотчас уведомил военного
министра: "Беспорядки в Москве, без всякого сомнения, перекинутся в другие
большие центры России". Особо выделил, что присоединение Москвы к восстанию
гибельно скажется на армии, в которой тоже станут возможны беспорядки. Если
не принять самые срочные меры, "Россия переживет все ужасы революции". Но
царю докладывать донесение Мрозовского ои не стал - какой толк? Высказал
лишь свое пожелание: чтобы с завтрашнего дня, с первого марта, Москва
высочайшим повелением была объявлена на осадном положении с запрещением
"всякого рода сходбищ и собраний и всякого рода уличных демонстраций".

4

Что-то происходит.
Дзержинский увидел это по выражению лиц надзирателей, вставших перед
строем заключенных на утренней поверке. Будто все с перепоя: бледны, глаза
суетятся. Перешептываются, наклоняясь один к другому. Ухо его улавливало:
"...и у нас в Рогожском!..", "Пехом пер из Лефортова: трамваи поперек
пути...", "Газеты не вышли..."
Почему не выдали утренние газеты? Феликс подписывался на
"Правительственный вестник" и "Русского инвалида".
- Прекратить!..
Тот же грубый голос - но и в нем что-то надломилось.
Даже из тех обрывков, которые разными путями просачивались и сквозь
двухсаженные стены "Бутырок", он чувствовал: в Москве беспокойно. Началось,
пожалуй, с конца декабря. Привели "свеженьких" - из мастерских
Александровской железной дороги, из трамвайных парков, с механического
завода братьев Бромлей, с завода Михель-сона. Один, в кровоподтеках,
сказал: "С "Варшавянкой" мы вышли! С красными флагами!.." Потом, в январе,
им всем в тюрьме урезали хлебную пайку: мол, вся Москва на голодном пайке.
Сегодня с утра, поело поверки, повели, как обычно, в мастерскую. По
работа ие клеилась. Будто и швейной машине передалась тревога: игла клевала
невпопад, нитка то и дело рвалась.
А на прогулке, когда вывели во двор и пустили по кругу вдоль кирпичной
стены - в затылок друг другу, руки за спину, не оборачиваться, не
разговаривать! - из-за ограды, приближаясь, донеслось. Сначала стеснившей
сердце мелодией, а потом уже и различимая словами:
Отречемся от старого ми-ира, Отряхнем его прах с наших йог!..
Цепочка нарушилась, будто споткнувшись о невидимую преграду.
- Слышите?
- Слышите, товарищи? Чей-то, с сомнением, голос:
- Может, просто с получки? И другой, взвившийся:
- С получки под шомпола? Нет! Дружпо-то как поют! Надзиратели ринулись
со всех сторон:
- Замолчать! Марш по камерам! В карцер захотели?!. Но и в их надсадных
окриках не было прежней ярости.
Что же там происходит, на воле?..
Снова приступили к работе за заваленными сукном и холстиной столами.
Один из каторжников, чахоточный, запоздал, был у врача.
- Дохтур сказывал: в Питере чой-то заварилось! Дворцовый переворот аль
новые министеры.
Оживились.
- Вот те крест, амнистия будет! - возликовал один из мастеровых.
- Ну, уж нам, сидельцам, от Сибири не отвертеться!
- А чего? На поселение - благодать! Хочь в кандалах пехом бы погнали!
Я Сибирь люблю - вольготный край!..
Что же произошло? Всего лишь дворцовый переворот? Или наконец-то
долгожданная?..

5

Императорский поезд, вышедший на рассвете из Могилева, катил, опережая
эшелоны карательной экспедиции, в Царское Село, держа путь через Оршу,
Смоленск, Вязьму, Ржев... Все было привычно: пустынные перроны с
ожидающими, встречающими и провожающими чинами администрации, армии и
полиции, распорядок дня, сама скорость движения.
Ходатайство, полученное от генерала Алексеева уже в дороге, Николай
близко к сердцу не принял: уж на кого, на кого, а на лояльность
первопрестольной он мог заведомо положиться. Москва - истинно преданное
сердце империи. Но повеление об осадном положении дал охотно (он вообще
любил вводить по России осадные, чрезвычайные, военные и иные положения),
даже присовокупив, что власти должны запретить хождение по улицам после
восьми часов вечера и до семи часов утра, "кроме служебной пеобходп-
мости". Вспомнил: завтра, первого марта, в белокаменной положено быть
панихиде по деду, "в бозе почившему" от бомбы смутьянов, и посему
дополнительно повелел "в барабаны по Москве не бить и музыке не играть".
Уже из Вязьмы, после обеда, царь передал по телеграфу Алике: "Мыслями
всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и
споконпо. Много войск послано с фронта". А заключая впечатления дня, подвел
его итог в неизменном своем дневнике:

"28-го февраля. Вторник.
Лег спать в 3 1/4, т. к. долго говорили с Н. И. Ивановым, кот. посылаю
в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилева
в 5 час. утра. Погода была морозная солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев,
а Лихославль в 9 час".
А в этот час царскосельский дворец окружили революционные солдаты.
Дворцовые караулы никакого сопротивления не оказали. Лейб-гвардейцы
стрелкового полка сами, едва узнав о восстании в столице, надели на шапки
красные банты. За ними последовали и другие царскосельские части. В
государевом конвое, собственном его императорского величества сводном
полку, в дворцовой полиции, гвардейском экипаже не оказалось ни одного, кто