Страница:
- Как в том, что русская водка самая лучшая в мире. Разрешите?
- Хотя я и патриот своего отечества, вынужден признать вашу правоту.
Ваше здоровье!
- Ваше здоровье!
Напиткам вполне соответствовали соленья и маринады. Острая пища была
противопоказана Моэму, но он не мог удержаться от соблазна.
- Разделяет ли вашу точку зрения о предстоящих событиях и мистер
Керенский? Нам было бы весьма нежелательно, чтобы они застали
министра-председателя врасплох. Он - милейший человек.
- Между мною и Александром Федоровичем установилось наконец полное
единодушие: он так же остро ненавидит большевиков, как и я.
- М...ум... М...ум... Заливная осетрина великолепна!.. Весь мир
объездил, а такой не едал. Вы можете гордиться не только водками... Но
существует ли единодушие между Керенским и Корниловым?
- К заливному непременно нужно хренку. Позвольте? Жаль, нет Сашеньки -
она превосходная хозяйка стола.
- И украшение. А все же?..
- Не скрою: взаимное напряжение между ними существовало. Но в
результате моего последнего визита в Ставку - я простился с верховным
главнокомандующим два дня назад - высший генералитет во главе с Лавром
Георгиевичем согласился со всеми предложениями Временного правительства.
Разрешите?
- О, количество поглощаемого вами спиртного соответствует масштабам
вашей страны! Мы, по сравнению с Россией, крошечное государство. Разве что
полрюмки... Вы сообщили мне одно из самых обнадеживающих известий. Однако
русскому правительству пора уже отбросить прилагательное "временное",
которое обязывает к полумерам... Разрешите, я прикажу подать горячее?
- Предоставьте это мне, господин Моэм, - даже в "Медведе" официанты
вряд ли понимают по-английски.
Борис Викторович дернул шнур звонка, отдал распоряжение будто бы из
под земли выросшему официанту.
- Для того чтобы усилия союзных держав быстрей увенчались блестящей
победой и долгожданным миром, ваш народ, как и наш, и народы других союзных
держав, безусловно, должен будет принести новые жертвы на алтарь Марса. -
Моэм вонзил вилку и начал рассекать зажаренный по-английски, с кровью,
бифштекс. - Но для этого, как справедливо сказал однажды ваш национальный
герой генерал Корнилов, России необходимо иметь три армии: армию в окопах,
армию в тылу - на заводах и фабриках, и армию железнодорожную,
обеспечивающую фронт всем необходимым. А для этого обе армии тыла должны
подчиняться тем же законам, что и армия в окопах... Кофе или чаю?.. Я
пристрастился к чаю - волшебный напиток!
- За годы, проведенные на чужбине, я тоже соскучился по чаю. Но
осмелюсь налить еще по рюмке. Как говорят у нас: "Посошок на дорожку".
- Любопытно! Я боюсь запамятовать, запишу: "По-со-шок". Меня всегда
влечет к необычному, романтичному... Путешествовать, встречать интересных
людей, животных. И в новом вдруг обнаруживать знакомое. Вы не можете
представить моего изумления, когда однажды на одном из островов Малайского
архипелага я вдруг увидел на дереве птицу, ранее примеченную мной в
Британском зоологическом саду! Первой моей мыслью было, что она упорхнула
из лондонской клетки... У меня уже шумит в голове. Но коль "по-со-шок"!..
- По-русски полагается и чокаться.
- Да-да, я уже приметил этот ваш милый обычай. Да... Так о чем шла
речь?
- О введении военно-полевых судов и смертной казни для тыла. -
Савинков залпом опорожнил рюмку и перевернул ее вверх дном. С нее не стекло
ни капли. - Как раз это и явилось главной темой моей беседы с генералом
Корниловым. Проект закона уже составлен, одобрен главковерхом и
правительством и лишь ждет подписи министра-председателя. Окончательному
утверждению его и будет посвящено заседание кабинета, которое начнется
через час. В ответ на обнародование закона последует выступление
большевиков и Совдепа, которое вызовет, в свою очередь, необходимость
использования карательных войск и окончательно ликвидирует большевизм и
Советы.
Савинков промакнул губы крахмальной салфеткой:
- Поблагодарив за столь приятно проведенное время, я вынужден буду
откланяться, чтобы не опоздать к заседанию в Зимнем. Сегодня я заставлю
Керенского подписать этот закон.
Он улыбнулся. Взгляд его удлиненных глаз был меланхоличен.
- Мы, высокочтимый Борис Викторович, - сказал Моэм, - я говорю "мы" в
самом широком смысле - чрезвычайно высоко оцениваем вашу деятельность и
жаждем в самом ближайшем будущем увидеть вас на посту, достойном ваших
талантов и энергии!..
Выпили они порядочно. Но ни у того, ни у другого не было, как
говорится, "ни в одном глазу": профессиональный навык.
Львов примчался прямо с вокзала в Зимний, когда там уже началось
заседание правительства.
Слава богу, в Малахитовом зале пока решались малосущественные вопросы,
не требовавшие участия министра-председателя, и Керенский все еще пребывал
у себя в кабинете.
- Доложите: мне нужно срочно, немедленно, сию же минуту переговорить с
Александром Федоровичем! - набросился на дежурного адъютанта Львов.
Офицер не устоял перед таким бурным натиском. Скрылся за дверью.
- Проходите. Но у министра-председателя для вас лишь три минуты.
- Приветствую вас, приветствую, - рассеянно оторвался от бумаг
Керенский. - Что еще стряслось? Новые предложения?
- Нет! Все совершенно изменилось! - вскричал Львов таким трагическим
голосом, что Керенский, привыкший ко всяким выходкам записного шута, все же
удивленно вскинул брови. - Я должен сделать вам формальное предложение!
- От кого?
- От Корнилова.
- Он вызывает меня на дуэль?
- Хуже! Генерал Корнилов поручил мне передать вам, что дальнейшее
пребывание у власти Временного правительства недопустимо. Вы должны сегодня
же побудить членов кабинета вручить всю полноту власти верховному
главнокомандующему, а до сформирования нового состава совета министров
передать текущее управление делами товарищам министров, объявить военное
положение по всей России!
Владимир Николаевич выпалил все это единым духом, заглотнул воздух и
продолжил:
- Генерал Корнилов нигде, кроме как в Ставке, не отвечает за вашу
жизнь, а посему предлагает вам и Савинкову в эту же ночь выехать в Ставку,
где вам предназначен пост заместителя премьер-министра, а Савинкову -
портфель военного министра. О своем отъезде в Могилев вы никого
предупреждать не должны!
Он снова судорожно заглотнул воздух, но смолк.
Керенский в изумлении глядел на него. Расхохотался:
- Бросьте шутить! Наплели такое!
- Какие шутки! - с новой энергией и отчаянием вскричал Львов-2. -
Положение в сто раз хуже, чем вы даже можете подумать! Чтобы спасти свою
жизнь, вы должны немедленно исполнить все требования генерала! Вы обречены!
Керенский все еще остолбенело глядел на бывшего обер-прокурора.
Подумал было: не свихнулся ли он?.. Но тут же мозг начал лихорадочно
выбрасывать, выстраивать, замыкать в единую цепь час назад еще разрозненные
звенья: продвижение конных дивизий, заседание ЦК партии кадетов; "Союз
офицеров"; визит казачьих атаманов, поведение самого Корнилова - начиная от
первого ультиматума и кончая выступлением на Государственном совещании в
Москве... И эта странная вчерашняя телеграмма - в его адрес для передачи
Львову. От Добринского и с вызовом Родзянки. С вызовом куда, в Ставку?..
Без Родзянки и Милюкова, это он уже точно знал, не могло обойтись ни одного
сколь-нибудь важного государственного дела!..
Он не заметил, что выскочил из-за стола и мечется, натыкаясь на
кресла, по огромному царскому кабинету.
Замер перед бледным, взмокшим, перепуганным Львовым:
- А что, Корнилов вызывает в Могилев и Родзянко?
- Да, да! И его, и других выдающихся лидеров и деятелей!.. Я сам... -
он запнулся, - сам видел, как он писал вызовы!
"А что же Савинков? - метнулась было спасительная мысль. - Он же
только-только из Ставки... Он же доложил: Корнилов на все согласился! Или
он с ними заодно?.."
- Вы когда приехали?
- Сию минуту! Прямо с поезда - к вам!
"Неужели все перевернулось за одни сутки?.. Или Корнилов обманул
управляющего?.. Или Савинков с ними в сговоре?.."
Он все еще колебался.
- Вы сами понимаете, Владимир Николаевич, если я сейчас появлюсь в
Малахитовом зале и сделаю такое заявление министрам, мне никто не поверит:
меня поднимут на смех. Я отлично вас знаю, совершенно вам доверяю. Но не
могу же я сказать такое голословно.
- Я передал все точно, - отозвался Львов, - Я ручаюсь за сказанное.
- В таком случае изложите требования главковерха на бумаге.
- С удовольствием! Вы же знаете: я никогда неправды не говорю!
Керенский пододвинул ему лист, перо и чернильницу. Проследил, как
посетитель начал выводить:
"1) Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном
положении.
2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки верховного
главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и
передача временно управления министерствами товарищам министров впредь до
образования кабинета Верховным Главнокомандующим".
Последние два слова он вывел с прописных литер.
- Подпишите. Проставьте дату.
- Пожалуйста: "В. Львов. Петроград. Августа 26 дня 1917 г."
Керенский больше не сомневался: да, так оно и есть!.. Но решение - как
поступить? - еще не приходило. Подчиниться? Выступить против?..
- Хорошо... Хорошо... - пробормотал он.
- Вот и замечательно! - с облегчением проговорил Львов-2. - Куда вам
против них всех!.. Теперь все разрешится миром. Господь вразумил вас...
По-божески... Они там тоже хотят миром, чтобы власть перешла от одного
правительства к другому законно... - Запнулся: - Ну а вы что же, поедете в
Ставку?
Керенский интуитивно уловил нечто, насторожился:
- Не знаю... Смогу ли я быть министром у Корнилова?.. Ехать или не
ехать, вы как думаете?
- Не ездите! - не выдержал, вскочил и взмолился Львов. - Христом богом
заклинаю: не ездите! Для вас там ловушка уготована - арестовать вас там и
убить хотят!
Керенский почувствовал холодную сосущую пустоту под ложечкой. Еще
никогда смертельная опасность не представала перед ним так явно: "Как
только увидел эти бурые глаза вепря... Так нет же!.."
- А как быть?
- Уезжайте куда-нибудь подальше, только подальше! И уповайте на
милость всевышнего, он милосерден!
Бывший обер-прокурор святейшего синода даже осенил Керенского крестным
знамением. Но в душе министра-председателя еще теплилась надежда:
- А что будет, Владимир Николаевич, если вы ошиблись или над вами
пошутили?.. Ведь это очень серьезно. То, что вы написали. - Он повертел
перед лицом Львова листком, им написанным.
- Ни ошибки, ни шутки здесь нет, - с настойчивостью ответил Владимир
Николаевич. - В Ставке вас ненавидят... Уезжайте немедля. Бог велик
милостию.
"Бог-бог, да и сам не будь плох!.." Министры, зная легковесность
Львова, не поверят его записке. Да и сама записка... У Керенского уже
вызревал план действий.
Прежде всего надо "закрепить" соучастника, то есть заставить повторить
все им сказанное при третьем лице, свидетеле. А перед тем стоит связаться
по аппарату Юза со Ставкой и получить подтверждение из первых рук. А
ну-ка!..
- Владимир Николаевич, а что, если я переговорю с с Корниловым?
- Замечательно! Вы убедитесь, что я не погрешил против истины!
- В таком разе через час приезжайте в военное министерство на
Захарьинскую. Там есть аппарат. Будем вести разговор вместе.
Выпроводив посетителя, Керенский вызвал адъютанта:
- Распорядитесь, чтобы мне приготовили на восемь часов связь по Юзу с
главковерхом, а к девяти пригласите в мой кабинет помощника начальника
управления милиции Балавинского и помощника командующего округом Козьмина.
- Оглядел комнату. - Пусть они оба, в момент моего возвращения, станут вон
там, за портьерами.
- 3-за портьерами? - адъютант от изумления не мог закрыть рта.
- Вы плохо слышите? Исполняйте. Прикажите подать мой автомобиль.
По дороге на Захарьинскую министр-председатель еще надеялся, что
Корнилов с недоумением спросит: "Какой-такой Львов? Что подтвердить?"
Телеграфист снял с аппарата ленту:
- Верховный главнокомандующий на проводе. Львова не было. Да оно и к
лучшему. Керенский сыграет за двоих.
- Здравствуйте, генерал, - начал он диктовать. - У аппарата Владимир
Николаевич Львов и министр-председатель. Просим подтвердить, что Керенский
может действовать согласно сведения, переданным Владимиром Николаевичем.
Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к
ленте через плечо телеграфиста.
"Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич.
Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна
и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся
повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок".
Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его
елейному голосу:
- Передавайте: "Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное
решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра
Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас
Александр Федорович колеблется мне вполне доверить".
Аппарат Юза выжал из себя ленту:
"Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою
настойчивую просьбу приехать в Могилев".
Теперь министр-председатель снова воплотился в себя:
- Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов,
переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать
нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
"Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами.
Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к
Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня.
Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня
так настойчиво просить вас".
- Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или
во всяком случае? - ухватился за соломинку Керенский.
Тук-тук-тук-тук... "Во всяком случае", - оттарабанил аппарат.
- Передайте: "До свидания, скоро увидимся".
"До свидания", - могильно отозвалось с дальнего конца линии связи.
Итак, прояснилось... Однако к концу разговора что-то в душе Керенского
словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего
достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!..
Angus in herba [Змея в траве (лат.). Иносказательно: скрытая смертельная
опасность]. И он же ее пригрел!.. О нет!..
Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по
лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу
запыхавшегося Львова-2.
- Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим
другом оказался, не обманул вас?
О, sancta simplicitas! [О, святая простота! (лат.)] Нет уж, упаси бог
от таких друзей! А с врагами он разделается сам!..
- Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые
распоряжения, - он пропустил Львова впереди себя. .
Войдя вместе с ним в свой - свой! - кабинет и убедившись по легкому
колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику:
- Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по
пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими
соображениями.
Львов повторил все слово в слово.
- И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке,
исходят от самого генерала Корнилова?
- Готов поклясться на распятии.
- Достаточно. - И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: -
Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю
арестовать участника заговора! - он повелевающим жестом показал Козьмину и
Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за
занавеса, на остолбеневшего Львова-2.
Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту:
- Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова.
Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног.
- Где же вы, Александр Федорович? - укоризненно вопросил товарищ
министра-председателя Некрасов, входя в кабинет.
- Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о
тыле, - добавил Савинков.
- Ах, без меня? - с иронией произнес Керенский. - Так ознакомьтесь же
вот с этим! - и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров
с Корниловым по Юзу.
- Это серьезное преступление! - оценил Некрасов.
- Это какое-то недоразумение, - возразил Савинков. - Правительство
обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации
конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям.
- Он еще раз перечитал документы. - Ваши вопросы главковерху и его ответы
вам - одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно.
- А записка Львова?
- Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал!
- Вам!.. - саркастически проговорил Керенский. - Нет! Никаких
сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где
отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и
тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для
постороннего.
- Совершенно верно, - поддакнул Некрасов. - Нельзя же было говорить по
аппарату открыто о столь секретном деле!
- Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, -
закончил дискуссию Керенский. - Налицо не конфликт, а преступление. Его
нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным
генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен
немедленно подчиниться верховной власти!
Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели
Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового
солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не
мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке
Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план.
Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем
Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с
Корниловым.
- Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но
огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с
Корниловым по прямому проводу! - с решицюстью сказал он.
- Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем!
- По крайней мере, разрешите мне связаться с Фи-лоненко: как-никак он
комиссарверх и лицо, мне подчиненное.
- Пожалуй. В моем присутствии.
Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда
он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при
Ставке совершенно не в курсе дела!..
- Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра
выезжаем в Ставку, - сказал Керенский.
Теперь уже настал черед удивиться Савинкову:
- Вы все нее собираетесь ехать в Могилев?
- Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы
выиграть как можно больше времени. - Керенский наконец понял, что ему нужно
делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе
ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того,
счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. - Какими силами мы
располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала?
- В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на
подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, - ответил Савинков.
Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный
заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею
собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, - это понятно. Но он не
желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу
он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен
Корнилову, чем все иные противники престола.
- А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и
заводской люд? - продолжал выспрашивать Керенский.
- Они все заражены большевизмом.
- После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А
вот мне революционные массы поверят!
- Неужели вы захотите вооружить рабочих?
- Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим.
Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным
генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А,
сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!
Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались
в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о
последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг.
Большинство испугались за себя, а кое-кто - министры-кадеты и
"внепартийный" Терещенко, - что планы заговора оказались раскрытыми
преждевременно и генерал чересчур зарвался.
- Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии,
что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! -
вычеканил заготовленную фразу Керенский.
- Единоличная диктатура? - подал из угла встревоженный голос Церетели.
- Если хотите, можете назвать и так, - дерзко ответил премьер.
Куранты в этот момент начали отбивать полночь.
Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал
генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на
полуслове.
- Ну вот, все складывается как нельзя лучше, - торжествующе возгласил
он. - Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь!
Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. - Он еще находился под
впечатлением столь легкой победы над "штафиркой" и потерял нить беседы. -
Да, так вы берете Третий корпус?
- Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше
приказание исполню в точности и беспрекословно.
- Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь
и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания.
Краснов, казачий офицер "от младых ногтей", во многом походил на
Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним
рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой - привычный к отдаче команд на
ветру, на скаку. Но он был из старых "служилых" генералов, неторопливо
поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и
последовательность выработала у него основательность, которой не хватало
главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и
некоторые сомнения:
- Разумно ли на такое... гм... гм... деликатное дело, как переворот,
бросать туземную дивизию?
- Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого
резать, - лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого
князь прикажет, того они зарубят или расстреляют.
- Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не
знает меня. Только донцы, которыми я командовал... К тому же разворачивать
дивизию в корпус на походе, в вагонах... Для такой операции требуется
особая подготовка: победные марши, напутственное слово, обещания добычи и
наград.
- Не усложняйте, Петр Николаевич. Это будет лишь прогулка. В любом
случае для усмирения столицы и первопрестольной хватило бы не десятка, а
двух настоящих боевых дивизий. Керенского в армии ненавидят. Кто он такой?
Шпак. Едва ли не еврей. Фигляр. А теперь и он у нас в руках. Власть он
передает нам законно. Остается лишь утихомирить смутьянов.
- Коли так...
- Да поможет вам господь! С богом!..
И все же генерал Краснов покидал кабинет главковерха не в полном
боевом настроении: действия начинать через день-два, а он даже не побывал в
дивизиях своего корпуса, не встретился с офицерами. Да и где весь этот
корпус?.. Правда, только что поступило донесение: Уссурийская конная начала
на станции Великие Луки погрузку в эшелоны, чтобы следовать в Красное Село,
а завтра поутру от станции Дно двинется на Царское Село Кавказская туземная
и из Пскова на Гатчину - его собственная Первая Донская дивизия. На
исходные рубежи корпус выйдет к вечеру послезавтрашнего дня, двадцать
восьмого августа.
После ухода Краснова верховный главнокомандующий собрал у себя
Завойко, Аладьина, Лукомского и еще двух-трех приближенных. Предстояло
окончательно решить, какую форму военной диктатуры ему избрать -
единоличную или же учредить совет оборины под своим председательством, а
кабинет министров подчинить этому совету. Корнилов на дух не принимал само
слово "совет", и вообще ему больше нравился первый вариант. Завойко же и
Аладьин высказались за второй.
- Подождем приезда в Ставку Родзянко, Милюкова и князя Львова, -
прервал дебаты генерал. - Прошу подтвердить им мою просьбу: хочу видеть их
здесь не позже двадцать девятого. - Обернулся к ординарцу: - Сейчас же
пошлите телеграмму Савинкову: "Корпус сосредотачивается в окрестностях
Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном
положении 29 августа". Моя подпись.
Глава четвертая
27 августа
Обращение ЦК РСДРП (б) к рабочим и солдатам Петрограда. Темными
- Хотя я и патриот своего отечества, вынужден признать вашу правоту.
Ваше здоровье!
- Ваше здоровье!
Напиткам вполне соответствовали соленья и маринады. Острая пища была
противопоказана Моэму, но он не мог удержаться от соблазна.
- Разделяет ли вашу точку зрения о предстоящих событиях и мистер
Керенский? Нам было бы весьма нежелательно, чтобы они застали
министра-председателя врасплох. Он - милейший человек.
- Между мною и Александром Федоровичем установилось наконец полное
единодушие: он так же остро ненавидит большевиков, как и я.
- М...ум... М...ум... Заливная осетрина великолепна!.. Весь мир
объездил, а такой не едал. Вы можете гордиться не только водками... Но
существует ли единодушие между Керенским и Корниловым?
- К заливному непременно нужно хренку. Позвольте? Жаль, нет Сашеньки -
она превосходная хозяйка стола.
- И украшение. А все же?..
- Не скрою: взаимное напряжение между ними существовало. Но в
результате моего последнего визита в Ставку - я простился с верховным
главнокомандующим два дня назад - высший генералитет во главе с Лавром
Георгиевичем согласился со всеми предложениями Временного правительства.
Разрешите?
- О, количество поглощаемого вами спиртного соответствует масштабам
вашей страны! Мы, по сравнению с Россией, крошечное государство. Разве что
полрюмки... Вы сообщили мне одно из самых обнадеживающих известий. Однако
русскому правительству пора уже отбросить прилагательное "временное",
которое обязывает к полумерам... Разрешите, я прикажу подать горячее?
- Предоставьте это мне, господин Моэм, - даже в "Медведе" официанты
вряд ли понимают по-английски.
Борис Викторович дернул шнур звонка, отдал распоряжение будто бы из
под земли выросшему официанту.
- Для того чтобы усилия союзных держав быстрей увенчались блестящей
победой и долгожданным миром, ваш народ, как и наш, и народы других союзных
держав, безусловно, должен будет принести новые жертвы на алтарь Марса. -
Моэм вонзил вилку и начал рассекать зажаренный по-английски, с кровью,
бифштекс. - Но для этого, как справедливо сказал однажды ваш национальный
герой генерал Корнилов, России необходимо иметь три армии: армию в окопах,
армию в тылу - на заводах и фабриках, и армию железнодорожную,
обеспечивающую фронт всем необходимым. А для этого обе армии тыла должны
подчиняться тем же законам, что и армия в окопах... Кофе или чаю?.. Я
пристрастился к чаю - волшебный напиток!
- За годы, проведенные на чужбине, я тоже соскучился по чаю. Но
осмелюсь налить еще по рюмке. Как говорят у нас: "Посошок на дорожку".
- Любопытно! Я боюсь запамятовать, запишу: "По-со-шок". Меня всегда
влечет к необычному, романтичному... Путешествовать, встречать интересных
людей, животных. И в новом вдруг обнаруживать знакомое. Вы не можете
представить моего изумления, когда однажды на одном из островов Малайского
архипелага я вдруг увидел на дереве птицу, ранее примеченную мной в
Британском зоологическом саду! Первой моей мыслью было, что она упорхнула
из лондонской клетки... У меня уже шумит в голове. Но коль "по-со-шок"!..
- По-русски полагается и чокаться.
- Да-да, я уже приметил этот ваш милый обычай. Да... Так о чем шла
речь?
- О введении военно-полевых судов и смертной казни для тыла. -
Савинков залпом опорожнил рюмку и перевернул ее вверх дном. С нее не стекло
ни капли. - Как раз это и явилось главной темой моей беседы с генералом
Корниловым. Проект закона уже составлен, одобрен главковерхом и
правительством и лишь ждет подписи министра-председателя. Окончательному
утверждению его и будет посвящено заседание кабинета, которое начнется
через час. В ответ на обнародование закона последует выступление
большевиков и Совдепа, которое вызовет, в свою очередь, необходимость
использования карательных войск и окончательно ликвидирует большевизм и
Советы.
Савинков промакнул губы крахмальной салфеткой:
- Поблагодарив за столь приятно проведенное время, я вынужден буду
откланяться, чтобы не опоздать к заседанию в Зимнем. Сегодня я заставлю
Керенского подписать этот закон.
Он улыбнулся. Взгляд его удлиненных глаз был меланхоличен.
- Мы, высокочтимый Борис Викторович, - сказал Моэм, - я говорю "мы" в
самом широком смысле - чрезвычайно высоко оцениваем вашу деятельность и
жаждем в самом ближайшем будущем увидеть вас на посту, достойном ваших
талантов и энергии!..
Выпили они порядочно. Но ни у того, ни у другого не было, как
говорится, "ни в одном глазу": профессиональный навык.
Львов примчался прямо с вокзала в Зимний, когда там уже началось
заседание правительства.
Слава богу, в Малахитовом зале пока решались малосущественные вопросы,
не требовавшие участия министра-председателя, и Керенский все еще пребывал
у себя в кабинете.
- Доложите: мне нужно срочно, немедленно, сию же минуту переговорить с
Александром Федоровичем! - набросился на дежурного адъютанта Львов.
Офицер не устоял перед таким бурным натиском. Скрылся за дверью.
- Проходите. Но у министра-председателя для вас лишь три минуты.
- Приветствую вас, приветствую, - рассеянно оторвался от бумаг
Керенский. - Что еще стряслось? Новые предложения?
- Нет! Все совершенно изменилось! - вскричал Львов таким трагическим
голосом, что Керенский, привыкший ко всяким выходкам записного шута, все же
удивленно вскинул брови. - Я должен сделать вам формальное предложение!
- От кого?
- От Корнилова.
- Он вызывает меня на дуэль?
- Хуже! Генерал Корнилов поручил мне передать вам, что дальнейшее
пребывание у власти Временного правительства недопустимо. Вы должны сегодня
же побудить членов кабинета вручить всю полноту власти верховному
главнокомандующему, а до сформирования нового состава совета министров
передать текущее управление делами товарищам министров, объявить военное
положение по всей России!
Владимир Николаевич выпалил все это единым духом, заглотнул воздух и
продолжил:
- Генерал Корнилов нигде, кроме как в Ставке, не отвечает за вашу
жизнь, а посему предлагает вам и Савинкову в эту же ночь выехать в Ставку,
где вам предназначен пост заместителя премьер-министра, а Савинкову -
портфель военного министра. О своем отъезде в Могилев вы никого
предупреждать не должны!
Он снова судорожно заглотнул воздух, но смолк.
Керенский в изумлении глядел на него. Расхохотался:
- Бросьте шутить! Наплели такое!
- Какие шутки! - с новой энергией и отчаянием вскричал Львов-2. -
Положение в сто раз хуже, чем вы даже можете подумать! Чтобы спасти свою
жизнь, вы должны немедленно исполнить все требования генерала! Вы обречены!
Керенский все еще остолбенело глядел на бывшего обер-прокурора.
Подумал было: не свихнулся ли он?.. Но тут же мозг начал лихорадочно
выбрасывать, выстраивать, замыкать в единую цепь час назад еще разрозненные
звенья: продвижение конных дивизий, заседание ЦК партии кадетов; "Союз
офицеров"; визит казачьих атаманов, поведение самого Корнилова - начиная от
первого ультиматума и кончая выступлением на Государственном совещании в
Москве... И эта странная вчерашняя телеграмма - в его адрес для передачи
Львову. От Добринского и с вызовом Родзянки. С вызовом куда, в Ставку?..
Без Родзянки и Милюкова, это он уже точно знал, не могло обойтись ни одного
сколь-нибудь важного государственного дела!..
Он не заметил, что выскочил из-за стола и мечется, натыкаясь на
кресла, по огромному царскому кабинету.
Замер перед бледным, взмокшим, перепуганным Львовым:
- А что, Корнилов вызывает в Могилев и Родзянко?
- Да, да! И его, и других выдающихся лидеров и деятелей!.. Я сам... -
он запнулся, - сам видел, как он писал вызовы!
"А что же Савинков? - метнулась было спасительная мысль. - Он же
только-только из Ставки... Он же доложил: Корнилов на все согласился! Или
он с ними заодно?.."
- Вы когда приехали?
- Сию минуту! Прямо с поезда - к вам!
"Неужели все перевернулось за одни сутки?.. Или Корнилов обманул
управляющего?.. Или Савинков с ними в сговоре?.."
Он все еще колебался.
- Вы сами понимаете, Владимир Николаевич, если я сейчас появлюсь в
Малахитовом зале и сделаю такое заявление министрам, мне никто не поверит:
меня поднимут на смех. Я отлично вас знаю, совершенно вам доверяю. Но не
могу же я сказать такое голословно.
- Я передал все точно, - отозвался Львов, - Я ручаюсь за сказанное.
- В таком случае изложите требования главковерха на бумаге.
- С удовольствием! Вы же знаете: я никогда неправды не говорю!
Керенский пододвинул ему лист, перо и чернильницу. Проследил, как
посетитель начал выводить:
"1) Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном
положении.
2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки верховного
главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и
передача временно управления министерствами товарищам министров впредь до
образования кабинета Верховным Главнокомандующим".
Последние два слова он вывел с прописных литер.
- Подпишите. Проставьте дату.
- Пожалуйста: "В. Львов. Петроград. Августа 26 дня 1917 г."
Керенский больше не сомневался: да, так оно и есть!.. Но решение - как
поступить? - еще не приходило. Подчиниться? Выступить против?..
- Хорошо... Хорошо... - пробормотал он.
- Вот и замечательно! - с облегчением проговорил Львов-2. - Куда вам
против них всех!.. Теперь все разрешится миром. Господь вразумил вас...
По-божески... Они там тоже хотят миром, чтобы власть перешла от одного
правительства к другому законно... - Запнулся: - Ну а вы что же, поедете в
Ставку?
Керенский интуитивно уловил нечто, насторожился:
- Не знаю... Смогу ли я быть министром у Корнилова?.. Ехать или не
ехать, вы как думаете?
- Не ездите! - не выдержал, вскочил и взмолился Львов. - Христом богом
заклинаю: не ездите! Для вас там ловушка уготована - арестовать вас там и
убить хотят!
Керенский почувствовал холодную сосущую пустоту под ложечкой. Еще
никогда смертельная опасность не представала перед ним так явно: "Как
только увидел эти бурые глаза вепря... Так нет же!.."
- А как быть?
- Уезжайте куда-нибудь подальше, только подальше! И уповайте на
милость всевышнего, он милосерден!
Бывший обер-прокурор святейшего синода даже осенил Керенского крестным
знамением. Но в душе министра-председателя еще теплилась надежда:
- А что будет, Владимир Николаевич, если вы ошиблись или над вами
пошутили?.. Ведь это очень серьезно. То, что вы написали. - Он повертел
перед лицом Львова листком, им написанным.
- Ни ошибки, ни шутки здесь нет, - с настойчивостью ответил Владимир
Николаевич. - В Ставке вас ненавидят... Уезжайте немедля. Бог велик
милостию.
"Бог-бог, да и сам не будь плох!.." Министры, зная легковесность
Львова, не поверят его записке. Да и сама записка... У Керенского уже
вызревал план действий.
Прежде всего надо "закрепить" соучастника, то есть заставить повторить
все им сказанное при третьем лице, свидетеле. А перед тем стоит связаться
по аппарату Юза со Ставкой и получить подтверждение из первых рук. А
ну-ка!..
- Владимир Николаевич, а что, если я переговорю с с Корниловым?
- Замечательно! Вы убедитесь, что я не погрешил против истины!
- В таком разе через час приезжайте в военное министерство на
Захарьинскую. Там есть аппарат. Будем вести разговор вместе.
Выпроводив посетителя, Керенский вызвал адъютанта:
- Распорядитесь, чтобы мне приготовили на восемь часов связь по Юзу с
главковерхом, а к девяти пригласите в мой кабинет помощника начальника
управления милиции Балавинского и помощника командующего округом Козьмина.
- Оглядел комнату. - Пусть они оба, в момент моего возвращения, станут вон
там, за портьерами.
- 3-за портьерами? - адъютант от изумления не мог закрыть рта.
- Вы плохо слышите? Исполняйте. Прикажите подать мой автомобиль.
По дороге на Захарьинскую министр-председатель еще надеялся, что
Корнилов с недоумением спросит: "Какой-такой Львов? Что подтвердить?"
Телеграфист снял с аппарата ленту:
- Верховный главнокомандующий на проводе. Львова не было. Да оно и к
лучшему. Керенский сыграет за двоих.
- Здравствуйте, генерал, - начал он диктовать. - У аппарата Владимир
Николаевич Львов и министр-председатель. Просим подтвердить, что Керенский
может действовать согласно сведения, переданным Владимиром Николаевичем.
Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к
ленте через плечо телеграфиста.
"Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич.
Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна
и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся
повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок".
Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его
елейному голосу:
- Передавайте: "Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное
решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра
Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас
Александр Федорович колеблется мне вполне доверить".
Аппарат Юза выжал из себя ленту:
"Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою
настойчивую просьбу приехать в Могилев".
Теперь министр-председатель снова воплотился в себя:
- Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов,
переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать
нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?
"Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами.
Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к
Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня.
Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня
так настойчиво просить вас".
- Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или
во всяком случае? - ухватился за соломинку Керенский.
Тук-тук-тук-тук... "Во всяком случае", - оттарабанил аппарат.
- Передайте: "До свидания, скоро увидимся".
"До свидания", - могильно отозвалось с дальнего конца линии связи.
Итак, прояснилось... Однако к концу разговора что-то в душе Керенского
словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего
достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!..
Angus in herba [Змея в траве (лат.). Иносказательно: скрытая смертельная
опасность]. И он же ее пригрел!.. О нет!..
Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по
лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу
запыхавшегося Львова-2.
- Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим
другом оказался, не обманул вас?
О, sancta simplicitas! [О, святая простота! (лат.)] Нет уж, упаси бог
от таких друзей! А с врагами он разделается сам!..
- Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые
распоряжения, - он пропустил Львова впереди себя. .
Войдя вместе с ним в свой - свой! - кабинет и убедившись по легкому
колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику:
- Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по
пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими
соображениями.
Львов повторил все слово в слово.
- И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке,
исходят от самого генерала Корнилова?
- Готов поклясться на распятии.
- Достаточно. - И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: -
Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю
арестовать участника заговора! - он повелевающим жестом показал Козьмину и
Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за
занавеса, на остолбеневшего Львова-2.
Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту:
- Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова.
Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног.
- Где же вы, Александр Федорович? - укоризненно вопросил товарищ
министра-председателя Некрасов, входя в кабинет.
- Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о
тыле, - добавил Савинков.
- Ах, без меня? - с иронией произнес Керенский. - Так ознакомьтесь же
вот с этим! - и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров
с Корниловым по Юзу.
- Это серьезное преступление! - оценил Некрасов.
- Это какое-то недоразумение, - возразил Савинков. - Правительство
обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации
конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям.
- Он еще раз перечитал документы. - Ваши вопросы главковерху и его ответы
вам - одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно.
- А записка Львова?
- Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал!
- Вам!.. - саркастически проговорил Керенский. - Нет! Никаких
сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где
отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и
тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для
постороннего.
- Совершенно верно, - поддакнул Некрасов. - Нельзя же было говорить по
аппарату открыто о столь секретном деле!
- Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, -
закончил дискуссию Керенский. - Налицо не конфликт, а преступление. Его
нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным
генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен
немедленно подчиниться верховной власти!
Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели
Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового
солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не
мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке
Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план.
Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем
Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с
Корниловым.
- Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но
огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с
Корниловым по прямому проводу! - с решицюстью сказал он.
- Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем!
- По крайней мере, разрешите мне связаться с Фи-лоненко: как-никак он
комиссарверх и лицо, мне подчиненное.
- Пожалуй. В моем присутствии.
Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда
он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при
Ставке совершенно не в курсе дела!..
- Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра
выезжаем в Ставку, - сказал Керенский.
Теперь уже настал черед удивиться Савинкову:
- Вы все нее собираетесь ехать в Могилев?
- Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы
выиграть как можно больше времени. - Керенский наконец понял, что ему нужно
делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе
ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того,
счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. - Какими силами мы
располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала?
- В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на
подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, - ответил Савинков.
Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный
заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею
собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, - это понятно. Но он не
желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу
он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен
Корнилову, чем все иные противники престола.
- А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и
заводской люд? - продолжал выспрашивать Керенский.
- Они все заражены большевизмом.
- После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А
вот мне революционные массы поверят!
- Неужели вы захотите вооружить рабочих?
- Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим.
Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным
генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А,
сейчас я объявляю экстренное заседание правительства!
Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались
в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о
последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг.
Большинство испугались за себя, а кое-кто - министры-кадеты и
"внепартийный" Терещенко, - что планы заговора оказались раскрытыми
преждевременно и генерал чересчур зарвался.
- Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии,
что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! -
вычеканил заготовленную фразу Керенский.
- Единоличная диктатура? - подал из угла встревоженный голос Церетели.
- Если хотите, можете назвать и так, - дерзко ответил премьер.
Куранты в этот момент начали отбивать полночь.
Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал
генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на
полуслове.
- Ну вот, все складывается как нельзя лучше, - торжествующе возгласил
он. - Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь!
Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. - Он еще находился под
впечатлением столь легкой победы над "штафиркой" и потерял нить беседы. -
Да, так вы берете Третий корпус?
- Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше
приказание исполню в точности и беспрекословно.
- Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь
и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания.
Краснов, казачий офицер "от младых ногтей", во многом походил на
Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним
рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой - привычный к отдаче команд на
ветру, на скаку. Но он был из старых "служилых" генералов, неторопливо
поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и
последовательность выработала у него основательность, которой не хватало
главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и
некоторые сомнения:
- Разумно ли на такое... гм... гм... деликатное дело, как переворот,
бросать туземную дивизию?
- Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого
резать, - лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого
князь прикажет, того они зарубят или расстреляют.
- Но туземцы не знают ни меня, ни Крымова. И Уссурийская дивизия не
знает меня. Только донцы, которыми я командовал... К тому же разворачивать
дивизию в корпус на походе, в вагонах... Для такой операции требуется
особая подготовка: победные марши, напутственное слово, обещания добычи и
наград.
- Не усложняйте, Петр Николаевич. Это будет лишь прогулка. В любом
случае для усмирения столицы и первопрестольной хватило бы не десятка, а
двух настоящих боевых дивизий. Керенского в армии ненавидят. Кто он такой?
Шпак. Едва ли не еврей. Фигляр. А теперь и он у нас в руках. Власть он
передает нам законно. Остается лишь утихомирить смутьянов.
- Коли так...
- Да поможет вам господь! С богом!..
И все же генерал Краснов покидал кабинет главковерха не в полном
боевом настроении: действия начинать через день-два, а он даже не побывал в
дивизиях своего корпуса, не встретился с офицерами. Да и где весь этот
корпус?.. Правда, только что поступило донесение: Уссурийская конная начала
на станции Великие Луки погрузку в эшелоны, чтобы следовать в Красное Село,
а завтра поутру от станции Дно двинется на Царское Село Кавказская туземная
и из Пскова на Гатчину - его собственная Первая Донская дивизия. На
исходные рубежи корпус выйдет к вечеру послезавтрашнего дня, двадцать
восьмого августа.
После ухода Краснова верховный главнокомандующий собрал у себя
Завойко, Аладьина, Лукомского и еще двух-трех приближенных. Предстояло
окончательно решить, какую форму военной диктатуры ему избрать -
единоличную или же учредить совет оборины под своим председательством, а
кабинет министров подчинить этому совету. Корнилов на дух не принимал само
слово "совет", и вообще ему больше нравился первый вариант. Завойко же и
Аладьин высказались за второй.
- Подождем приезда в Ставку Родзянко, Милюкова и князя Львова, -
прервал дебаты генерал. - Прошу подтвердить им мою просьбу: хочу видеть их
здесь не позже двадцать девятого. - Обернулся к ординарцу: - Сейчас же
пошлите телеграмму Савинкову: "Корпус сосредотачивается в окрестностях
Петрограда к вечеру 28 августа. Прошу объявить Петроград на военном
положении 29 августа". Моя подпись.
Глава четвертая
27 августа
Обращение ЦК РСДРП (б) к рабочим и солдатам Петрограда. Темными