Понизовский В М. Заговор генералов

Савинков непременно к послезавтрашнему приехали сюда, в Могилев. Все
понятно?
Львов покорно кивнул.
В купе его попутчиком оказался какой-то молодой бравый офицер с двумя
"Георгиями". "Приставлен?" - с опаской подумал Владимир Николаевич. Но у
него теперь хватало иных, куда более весомых поводов для страха - по
собственной воле он оказался втянутым в такую переделку, что дай бог живым
выбраться!.. "Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие... Пронеси, пронеси господи!.."

3

Визит Львова не изменил планов Корнилова. Он лишь сулил еще более
легкое их осуществление. Поэтому, получив утром двадцать пятого августа
сводку о планомерном продвижении войск к Петрограду с юга, запада и севера,
главковерх в последний раз принял генерала Крымова:
- Выезжайте в Псков. Как только получите от меня или непосредственно с
театра действий известие о начале выступления большевиков, двигайте без
промедления свои дивизии на столицу. Захватите город, обезоружьте и
уничтожьте части гарнизона, которые примкнут к большевикам, обезоружьте
население и разгоните Совдепы.
- Будет исполнено, ваше высокопревосходительство! - с воодушевлением
ответил Крымов.
- По исполнении этой задачи выделите одну бригаду с артиллерией в
Ораниенбаум. Под угрозой расстрела из орудий потребуйте от Кронштадтского
гарнизона разоружения крепости и перехода на материк.
- Как прикажете поддерживать связь со Ставкой? - уточнил Крымов.
- Достаточно железнодорожного телеграфа, вы ведь идете на Петроград по
требованию Временного правительства, - не придал значения такой малости
верховный. - Ну, с богом! Увидимся в столице!
Они обнялись. Крымову пришлось изогнуться, чтобы низкорослый Корнилов
не ткнулся ему лицом в живот.
Простившись с командующим Отдельной армией, главковерх пригласил к
себе Лукомского и отдал дополнительные распоряжения:
- Пусть Балуев со своего Запфронта выделит в распоряжение главкосева
две дивизии, пехотную и кавалерийскую. И Деникин пусть прибавит столько же.
И тому и другому укажите, что части хотя и предназначены для Севфронта, но
поступают в мое личное подчинение. Еще две дивизии отзовите из Финляндии.
Перебрасываются, мол, на рижское направление. Однако через Петроград.
Начальник штаба сделал пометки в тетради. Поинтересовался:
- Что от Каледина?
- Атаман отдал приказ о погрузке казачьей дивизии. Якобы для
укрепления войск в Финляндии. Дивизия будет следовать через Москву. В
первопрестольной она должна оказаться в момент начала действий Отдельной
армии против Петрограда. Москве я не верю. Вот пусть казачки и поработают
там... Подтвердите Каледину: я придаю чрезвычайное значение срочной
отправке донцов. Как дела у вас?
- С Юго-Западного фронта на подходе юнкерские "ударные батальоны". То
же самое - и из Москвы. Один батальон сформирован из офицеров и юнкеров
Александровского училища, второй - Михайловского. Из Ревеля в Царское Село
подготовлен к переброске Омский "ударный батальон".
- Сколько частей мы будем иметь в итоге?
- С учетом ваших последних распоряжений - десять кавалерийских и
пехотных дивизий. Это помимо "ударных" и "штурмовых батальонов", польских и
чехословацких формирований, английского бронедивизиона, на которые мы тоже
рассчитываем, и тех патриотических офицерских формирований, которые нанесут
удар по противнику с тыла.
В это самое время, уже в вагоне, Крымов составлял приказ для каждой из
дивизий своей Отдельной армии. Точно и последовательно генерал определял их
предстоящие задачи: повелением главковерха надлежит "восстановить порядок в
Петрограде, Кронштадте и во всем Петроградском военном округе... Против
неповинующихся лиц, гражданских или военных, должно быть употребляемо
оружие без всяких колебаний или предупреждений... Тотчас по получении
сведений о беспорядках, начавшихся в Петрограде и не позднее утра 1
сентября вступить в г. Петроград... Разоружить все войска (кроме училищ)
нынешнего Петроградского гарнизона и всех рабочих заводов и фабрик,
поставить, где надо, свои караулы, организовать дневное и ночное
патрулирование, силою оружия усмирить все попытки к беспорядкам и всякое
неповиновение приказаниям... Занять вокзалы железных дорог, производить
самую тщательную проверку документов у пассажиров и лиц, не принадлежащих к
жителям окрестных дачных районов, из города не выпускать... Я буду
первоначально находиться на Центральной телефонной станции".
На Уссурийскую коипуго дивизию Крымов возложил задачу продвинуться до
Красного Села, занять позиции на Красной Горке, в Старом и Новом Петергофе,
а затем "под угрозой батарей на Красной Горке потребовать, чтобы матросы и
солдаты покинули Кронштадт и прибыли в Ораниенбаум, где их арестовать,
после чего занять Кронштадт своими караулами для водворения порядка".
К приказу войскам был приложен и "Приказ главнокомандующего Отдельной
армией Э 1" для гражданского населения, коим Петроград, Кронштадт, а также
все окрестные губернии объявлялись на осадном положении и учреждались в них
и на Балтийском флоте военно-полевые суды, каждый суд в составе трех
офицеров. В местностях, объявленных на осадном положении, запрещалось:
жителям выходить на улицу ранее семи часов утра и позже семи часов вечера;
открывать магазины, за исключением торгующих пищевыми продуктами;
устраивать митинги, сборища и собрания как на воздухе, так и в закрытых
помещениях и тем паче забастовки на заводах и фабриках. Запрещался также
выпуск периодических печатных изданий, журналов и газет без предварительной
цензуры и предписывалось населению немедленно сдать оружие в ближайшие
комендантские управления. Виновные в нарушении каждого из большинства
параграфов приказа подлежали расстрелу на месте, а за менее значительные
проступки - передаче военно-полевым судам. "Предупреждаю всех, что на
основании повеления верховного главнокомандующего войска не будут стрелять
в воздух. Приказ этот вступает в силу со дня его опубликования..."
Крымов подписал бумаги, приказал размножить их и немедленно доставить
в штабы дивизий.

4

Вернувшись из Ставки, Савинков поспешил в Зимний дворец. Сообщил
Керенскому о блестящих результатах своих переговоров с Корниловым: тот
уступил по всем пунктам. Со стороны Ставки опасаться нечего. Теперь нужно
хорошенько подготовиться к отражению нападения большевиков.
- Вы действительно верите, что они в ближайшие дни пойдут на такой
безумный акт? - задумчиво проговорил Керенский. - Ни я, ни министр
внутренних дел не располагаем такими данными. Напротив, все их призывы...
- Маскировка, - нетерпеливо перебил управляющий. - Кто же в наши дни
предупреждает: "Иду на вы"? Усыпить бдительность - и ударить!..
- Но у вас-то, Борис Викторович, откуда такие сведения?
- От французской военной миссии. И от моих контрразведчиков. - Он
выложил на стол проект закона о казнях. - Главковерх одобрил. Вот его
подпись. Вам надлежит лишь проставить свою.
- Я подпишу позже. Савинкову это не понравилось:
- За чем задержка?
- Есть кое-какие соображения. Оставим до завтра. Завтра я непременно
подпишу.
Управляющий смерил взглядом министра-председателя. Хоть схвати его за
руку и силой заставь вывести свой мерзкий автограф!.. Разгневанный, он
молча повернулся и вышел из кабинета.
Керенский, в иное время чутко уловивший бы настроение своего
помощника-недруга, на сей раз проводил глазами Савинкова без смятения. Его
ум был отягчен ины-мы заботами. После Московского совещания все личности и
сообщества, в коих он чувствовал опору, оборотились, говоря на политическом
жаргоне, "вправо": как по команде заговорили о "сильной личности",
противопоставляя ее "слабой", то есть ему. Из-под ног ускользала почва, и
он, как в ту минуту, когда кадеты в самый канун Государственного совещания
предъявили свой ультиматум, теперь с новой очевидностью понял, что
балансирует на одной ноге. Долго ли удержишься в такой позе?..
Только что закончилось заседание центрального комитета кадетской
партии, на котором "сливки прогрессивности" обсудили политическое положение
в стране после московского форума и свои задачи. Керенский познакомился со
стенограммой выступлений. "Дело идет к расстрелу, так как слова бессильны.
И в перспективе уже показывается диктатор"; "Другого выхода нет, как только
через кровь!"; "Необходима хирургическая операция!"... Даже ехидна
профессор Милюков - и тот: "Керенский засиделся у власти". Правда,
оговаривают: может-де остаться, но должен разделить власть с "сильной
личностью". Он прекрасно понимал, зачем это им нужно: "сильная личность"
пустит кровь, а прикроют его именем. Разве не того же самого хотел он,
прикрывшись именем "народного героя" Корнилова?.. Но что же делать?..
Визит Львова лишь позабавил его: Владимир Николаевич всегда поражал
Керенского своей детски-простодушной наивностью и поразительным для такой
густой бороды и обширной лысины легкомыслием. Церковник всегда отличался
тем, что, не занимаясь своим делом, любил совать нос в дела чужие с
необычайным жаром и воодушевлением. Без конца попадая впросак, он служил
мишенью для злых шуток. Поэтому Керенский, приняв его, ожидал услышать
обычную болтовню или фантастические прожекты. Но многозначительность, с
какой Львов держался, его намеки на неких деятелей, "обладающих достаточной
реальной силой"... От чьего имени он поет? Может быть, его подослали как
раз те, на кого Керенский сможет опереться?.. Поэтому он и дал, в самой
расплывчатой форме, согласие вести с кем-то какие-то "разговоры".
Дела шли своим чередом. Он уже и забыл о странном визите. А тут еще на
последнем заседании Петроградский Совдеп неожиданно - подавляющим
большинством голосов! - выступил за отмену смертной казни на фронте и
прекращение арестов и преследований ленинцев. В таких условиях подписать
закон о введении смертной казни в тылу - явно вызвать бурную вспышку. Он
сам - за казни. Но отказаться от опоры на Совдепы, пока не найдена другая
твердая опора?.. Два дня назад, на выборах в столичную думу, большевики
получили треть всех голосов. Керенский тут же дал свой ответ: закрыл их
газету "Пролетарий", реквизировал типографию "Звезда". С большевиками
разговаривать только так. Но Совдепы...
Сегодня с утра он направил в Петроградский Совдеп помощника
главнокомандующего военным округом Козь-мина, чтобы тот потребовал
немедленно вывести из столицы пять полков - те, которые более всего
заражены большевизмом. Под предлогом усиления войск фронта для защиты
Петрограда от наступления немцев с рижского плацдарма. Козьмин был эсером.
Только что он позвонил и сообщил, что председатель солдатской секции и его
помощник поддержали требование о выводе полков. Завтра они поставят вопрос
на Исполкоме. Председатель секции тоже был эсером, помощник - меньшевиком.
На обе эти партии, слава богу, Керенский еще может положиться...
Но пришли председатель совета "Союза казачьих войск", атаман
Оренбургского казачьего войска Дутов и терский атаман Караулов с
требованием, чтобы министр-председатель разрешил казакам устроить
парад-смотр в столице. Керенский не забыл дутовской телеграммы в поддержку
Корнилова. Да и требовать таким тоном! Он даже топнул ногой.
В ответ Караулов опустил руку на эфес шашки:
- Казачество приходит к заключению, что для нас безразлично, кто
правит в Зимнем: Александра Федоровна со скипетром или Александр Федорович
со шприцем!
Что за намек?.. Керенский едва не приказал охране вытолкать наглецов
взашей. Сдержал себя: еще и вправду начнут махать шашками. Смирил гнев.
Пообещал разрешить парад. Убрались... Так на кого же опереться?..
А за несколько минут до прихода Савинкова на его стол начальник
кабинета положил загадочную телеграмму:
"Министру-председателю Керенскому для Владимира Николаевича Львова.
Обратным заезжайте Москву. Род-зянко Петрограде пригласите. Добринский. 25
августа..."
Эта телеграмма вернула его мысли к недавнему посетителю. Значит, Львов
все же связан с группой всемогущего Родзянки?.. Но пройдоха Добринский, он
знал, отирается около Ставки... Так от кого же исходило предложение начать
"разговоры"?..
Царский кабинет был огромным, неуютным. Хоть освещен ярко, а по углам,
в простенках меж шкафами словно бы клубились зловещие тени и попахивало
псиной.


Глава третья
26 августа


Обращение ЦК РСДРП (б) к рабочим и солдатам Петрограда.

Темными личностями распространяются слухи о готовящемся на воскресенье
выступлении и ведется провокационная агитация якобы от имени нашей партии.
Центральный Комитет РСДРП призывает рабочих и солдат не поддаваться на
провокационные призывы к выступлению и сохранить полную выдержку и
спокойствие.

ЦК РСДРП

Настроение паники

По имеющимся в распоряжении правительства сведениям, большевики
готовятся к вооруженному выступлению между 1 и 5 сентября. В военном
министерстве к предстоящему выступлению относятся весьма серьезно. Ленинцы,
по слухам, мобилизуют все свои силы.
Б Петрограде - общее настроение растерянности и паники, неуверенности,
что власть достаточно сильна для защиты порядка и спокойствия.
Распространяются уличные листки: "Будет резня!" Бабы грозят буржуазии
"Еремеевской ночью". "Будут резать! Будут резать!" - эти слухи создают
впечатление неизбежности резни и насыщают атмосферу энергией преступления.
"Биржевые ведомости"

1

Облупившаяся известка стены, обнажившая глину, замешанную с соломой, и
дранку. Он дернул незапертую дверь.
Наденька выбежала навстречу:
- Живой!.. А я как услыхала про Ригу - умерла! Отступила, оглядела:
- И не раненый? Не контуженный? Счастье-то какое! Он заразился ее
радостью. Улыбнулся:
- Вот видишь как: с порога - и на порог! Только и делаю, что гостюю...
- Хорошо-то как!.. Сейчас воды нагрею, накормлю! Она уже и печь начала
растапливать, и на стол накрывать.
- А у меня ни к чему душа не лежала... Хорошо еще, Надежда
Константиновна передыху не давала: то да се, и в школе, и в клубе, и в
Союзе молодежи!.. И скажу вам по секрету: я теперь девчат наших заводских
санитарному делу обучаю: как повязки накладывать, как первую помощь
оказывать. Набралась кой-чему в лазарете.
- Зачем же санитарному делу их обучать?
- По секрету скажу... Другому нельзя, а вам можно, вы ж большевик:
дружины рабочие у нас на Выборгской устраиваются. Боевые. С ружьями. А в
каждой дружине санитар положен быть.
"Неужели действительно готовятся выступать?" - с тревогой подумал
Антон. Поднялся из-за стола:
- Нет у меня времени баниться.
- Тогда пошли, хоть немного провожу... - Она уже повязала платок. Ее
раскрасневшееся лицо было таким красивым, что он залюбовался. - Случаем вы
меня застали, Антон Владимирович... Как что-то шепнуло, чтоб домой
прибежала... Через полчаса в кулыпросветотделе
Надежда Константиновна делегаток эс-эс-эр-эм собирает, а я тоже теперь
делегатка!
- Что это еще за эс-эс-эр-эм? - улыбнулся он.
- Так это же Социалистический союз рабочей молодежи!
- Не молодежи, а молодежи, - поправил он.
- Какая разница? Главное - союз!.. Ну, мне сюда... А вы, как
освободитесь, приходите!..
Через час Антон уже беседовал с Дзержинским. Показал командировочное
предписание. Поручик получил его перед самым отъездом из Ставки:
"Предписываю вам, с получением сего, отправиться в г. Петроград для
производства испытаний и ознакомления с новыми образцами минометов и
бомбометов. Срок командировки истекает 10 сентября..." Подпись
генерал-квартирмейстера Романовского.
- Я обратил внимание, что на всех удостоверениях проставлен один и тот
же номер - 800, одновременно со мной предписания получали еще несколько
"испытателей".
Написал на листке адреса: Сергиевская, дом 46; Фур-штадтская, дом 28;
Фонтанка, дом 22, - и фамилии тех, кто должен был принимать командируемых
офицеров. Дословно воспроизвел разговор с председателем Главко-митета в его
кабинете. Антону казалось, что его тревога должна заразить Феликса
Эдмундовича. Но Дзержинский слушал хотя и очень внимательно, но спокойно.
- Это все не так уж и важно?
- Напротив. Чрезвычайно важно и своевременно. Хотя многое нам уже
известно. Товарищи железнодорожники постоянно сообщают нам о продвижении
войск к Питеру. Получили мы и копии телефонограмм о вызове офицеров в
Ставку на испытания. Догадывались что к чему... Что же касается задания,
которое получили вы, то агенты, переодетые в солдат и рабочих, уже
действуют в городе, пытаясь спровоцировать пролетариат и гарнизон на
выступления.
Антон почувствовал даже разочарование: а он так спешил!..
- Но вы помогли увязать разрозненные факты в общую картину, -
продолжил Дзержинский. - Теперь мы лучше представляем, как должны
действовать. Я немедленно сообщу о вашем докладе другим членам Центрального
Комитета в в "военку".
- Может быть, не дожидаясь, пока они все соберутся и развернутся,
ударить по их конспиративным квартирам? Я слышал: в районах созданы рабочие
боевые дружины. И гарнизон нас поддержит!
Дзержинский свел к переносью брови. Резкая, глубокая морщина рассекла
лоб. И снова Антон с болью увидел: много сил и здоровья унесли годы с
момента их последней встречи в Кракове. Землистая кожа, провалившиеся щеки,
обозначившие острые скулы. По-прежнему красивыми были большие,
миндалевидного разреза глаза, но и в них появился металлический блеск.
- Корнилов, Керенский и вся их свора только и ждут повода, - сказал
Феликс Эдмундович. - В июле у них не выгорело. Теперь они подготовились
тщательней. Вы же сами разведали: стягивают карательные войска, засылают
провокаторов. Нет! Мы повода им не дадим! Пусть они выступят первыми!
И тут Антон вспомнил: как раз об этом же писал Владимир Ильич! Еще в
июне, когда и имя-то Корнилова не всплыло на поверхность!.. В статье "На
переломе" Ленин предупреждал: пролетариат и большевики должны собрать все
свое хладнокровие, проявить максимум стойкости и бдительности, и особо
подчеркнул: "Пусть грядущие Кавеньяки начнут первыми". Тогда Антон не мог
понять, почему же первыми. И не понимал до этой минуты. И вдруг теперь -
как вспышка света: чтобы не дать врагам повода!.. Гениальное предвидение!..
- Что должен делать я?
Дзержинский задумался. Потеребил острую клинообразную бородку:
- Посоветуюсь с товарищами. Думаю, что должны продолжить то, что так
успешно начали. Проникните в самое логово провокаторов. Играйте прежнюю
роль. Разузнайте как можно больше. Главное - кто именно, в каком обличье,
где и когда... - Он прошелся из угла в угол, заложив руки за спину. - Коль
у них есть контрразведка, они могут следить и за вами. Поэтому ни с кем из
наших больше не встречайтесь, немедленно отправляйтесь в "Асторию".
- Как я буду поддерживать связь с вами?
- Александр Долгинов, с которым вы знакомы, сейчас связной "военки".
Будете встречаться с ним в Исаа-киевском соборе. Каждый вечер, в семь
часов. Не сможете в семь - в девять или позже, через каждые два часа.
Александра переоденем прапорщиком. Желаю успеха. Антон добрался до
Исаакиевской площади, на которую углом выходила гостиница "Астория", когда
уже смеркалось. По дороге, пересекая Дворцовую площадь, увидел: в Зимнем
почти все окна освещены.

2

Вильям Сомерсет Моэм в этот день давал очередной обед, или, как
принято было здесь говорить, "открывал стол" в самом дорогом петроградском
ресторане "Медведь". Он облюбовал этот ресторан не только из-за
экзотического, сугубо русского названия, а и потому, что кормили в
"Медведе" так, будто не существовало никакой мировой войны - напротив, весь
мир только и заботился, как бы поставить к столу российских гурманов
всевозможные яства: от средиземноморских устриц до тихоокеанских крабов и
полинезийских черепах. Сам Моэм предпочитал русскую черную икру, заказывал
ее целыми блюдами и поглощал ложками. Впрочем, его примеру следовали и
гости. На керенки обеды стоили баснословно дорого. Для Вильяма это не имело
абсолютно никакого значения - он мог тратить сколько угодно из тех сумм,
которые зашили в его жилет в Нью-Йорке. Может быть, в пересчете на
содержание русских полков каждый обед равнялся расходам на их месячное
довольствие, но по сравнению с экономией на каждом не отправленном на
Западный фронт американском полку это представляло сущую малость.
За минувшие дни Моэм уже совершенно освоился в русской Пальмире,
обзавелся обширным кругом знакомств. Сашенька Короткова положила начало, а
дальше покатилось само собой, во многом благодаря тому же "Медведю".
Чувствовал себя Вильям отвратительно: кашель, снова кровь на платках. Но он
уже вошел в азарт - и как разведчик, и как писатель. В первом своем
качестве он начинал все более убеждаться, что вряд ли успешно справится с
заданием: все говорят-говорят, бесконечно говорят там, где надо
действовать; напыщенные декларации, ложь, а за этим апатия и вялость воли и
мысли. Исключение составлял разве один Савинков. Зато как писатель Моэм
испытывал истинное наслаждение. Какие типы! Впору было растеряться от
такого разнообразия. Но он уже наторел и без особых усилий раскладывал их в
своем сознании по полочкам. В обществе, где он привык вращаться прежде - в
Америке, в Швейцарии и тем более в Англии и Франции, - индивидуальные черты
были сглажены общепринятыми правилами поведения и скрывали лица, как маски.
У него даже родился образ: люди напоминали камни, насыпанные в мешок, - их
острые края постепенно стирались, и они становились гладкими и обкатанными,
будто морская галька. Здесь же - то ли революция сорвала маски, то ли таков
уж природный характер русских - каждый являл определенный тип: что
Керенский (с ним он отобедал уже дважды), что профессор Милюков (три
обеда), что Родзянко или Чхеидзе... Но особенно, конечно, Савинков.
С. управляющим военным министерством он встречался чаще всего. И
потому, что с первых же слов, еще в уютной розовой гостиной на Лиговке, они
поняли друг друга и открыли свои цели (перед остальными Моэм представал
лишь во второй своей ипостаси, как знаменитый писатель-путешественник) , и,
главное,, потому, что надеялся: именно террорист окажется человеком дела.
Вот и сегодня Моэм обедал в "Медведе" с Савинковым.
Поводом для встречи послужил разговор Моэма с сэром Бьюкененом,
состоявшийся накануне вечером.
- Только что меня посетил русский друг, директор одного из крупнейших
петроградских банков, - сказал своему соотечественнику английский посол. -
Русский друг уведомил о готовящемся военном перевороте и попросил
поддержки, в том числе и британскими броневиками. Этот визит меня несколько
озадачил. Во-первых, было бы благоразумней, если бы генерал Корнилов, -
дипломат не посчитал нужным скрыть, что он достоверно знает, кто возглавит
переворот, - да, если бы генерал Корнилов подождал, пока большевики сделают
первый шаг, а уже тогда пришел бы и раздавил их. Во-вторых же, для нас
желательнее не единоличная диктатура, а некий триумвират. Хотя Керенский
почти доиграл свою роль, Корнилов не сможет обойтись без него. Керенский
своими пышными фразами еще пьянит русскую толпу. Он мог бы убедить
общественность, что насилие над нею генерал совершает в интересах родины и
революции. В ином же случае не исключена гражданская война, что совершенно
противоречит как британским, так и франко-американским интересам: русские
должны воевать против кайзера, а не друг против друга.
- Прошу извинить меня, сэр, но вы упомянули о триумвирате...
- Я не оговорился, - поджал губы сэр Джордж. - Керенский
разглагольствует, генерал - воюет. Но я весьма сомневаюсь в его
способностях как государственного деятеля, хотя бы мало-мальски сведущего в
политике и дипломатии. Третьим и реальным лидером мог бы стать сэр
Савинков. Он обладает и твердостью, и европейским кругозором. Что же
касается его... гм... щекотливого прошлого, то оно нас не смущает, а толпе
должно импонировать. И до поры мы, англичане, можем смотреть сквозь пальцы
на его связь с Парижем...
Сейчас, в отдельном кабинете "Медведя", Моэм как бы продолжал эту
тему, хотя и в несколько иной оранжи-ровке. Не раскрывая всего, что узнал
от посла, полюбопытствовал:
- Ходят слухи, что некие войска движутся с фронта к Петрограду.
Известно ли вам об этом, мистер Савинков?
- Более того, дивизии вызваны именно мною, мистер Моэм.
- Весьма приятно слышать. Ваше здоровье!
- Ваше здоровье!
Икра, севрюжка, семга, грибки - о, русские белые грибки! - превосходно
шли под смирновскую.
- Но не преждевременно ли приближаются, высокочтимый Борис Викторович?
Конечная цель каждого продвижения войск - стрельба, не так ли? - Вильям
Сомерсет щедро намазал кавьяр на тонкий ломтик хлеба. - Если они вдруг, ни
с того ни с сего, откроют огонь по столице - какое это произведет
впечатление на союзные и противоборствующие нам державы? Мы будем огорчены,
противники - обрадованы.
- Удар будет ответным. Первыми выступят большевики.
- М... ум... М... ум... - прожевал писатель. - Вы в этом уверены?