Понизовский В М. Заговор генералов

объявить на военном положении.
Министр-председатель задумался лишь на мгновение. Ответил:
- Я согласен.
- Следовательно, я могу от вашего имени отдать необходимые
распоряжения? - уточнил управляющий военным министерством.
- Да. И поспешите с законопроектом. А затем прошу вас выехать в Ставку
и навести порядки там: до меня доходят разные слухи. Серьезно беспокоит
деятельность Главного комитета "Союза офицеров", обосновавшегося под боком
у Корнилова. Это отъявленные монархисты.
- Будет исполнено.

3

Генерал Корнилов покинул здание Большого театра тотчас после того, как
сошел с трибуны, а прибыв на вокзал, приказал немедленно дать сигнал к
отправлению поезда.
В семь утра пятнадцатого августа главковерх был уже в Могилеве, в
девять созвал в своем кабинете совещание, в котором приняли участие лишь
особо доверенные лица: начальник штаба генерал Лукомский, генерал Крымов,
ординарец Завойко, Аладьин, председатель Главкомитета "Союза офицеров"
полковник Новосильцов и еще несколько человек. Оглядев собравшихся налитыми
кровью глазами, он сказал:
- Я давал Керенскому время образумиться. Теперь я окончательно
убедился, что он продался большевикам. Поэтому я принял бесповоротное
решение...
В тот же день, еще до получения телеграммы Савинкова о том, что
министр-председатель принял все пункты доклада главковерха и "просит"
двинуть к столице конный корпус, Корнилов разослал предписания:
Кавказскую туземную дивизию, уже сосредоточившуюся в районе Великих
Лук, направить далее, в окрестности станции Дно;
Первую Донскую казачью дивизию из Невеля передислоцировать в Псков;
эти две, а также Уссурийскую дивизию вооружить ручными гранатами,
применяемыми для уличных боев; штабу Севфронта ни в коем случае не включать
эти три дивизии в планы боевых действий на фронте;
перебросить в район Пскова английский бронедивизи-он, переодев
офицеров его в русскую форму;
в Пскове, Минске, Киеве и Одессе спешно завершить с помощью местных
отделений "Союза георгиевских кавалеров" формирование четырех георгиевских
полков;
Корниловский ударный полк в составе двух с половиной тысяч
солдат-георгиевцев и двухсот офицеров передать из штаба Юго-Западного
фронта в личное распоряжение главковерха;
повсеместно ускорить формирование "ударных батальонов", "батальонов
смерти", "штурмовых батальонов"...
В Петроград, на имя министра-председателя, Корнилов телеграфировал:
"Настойчиво заявляю о необходимости подчинения мне Петроградского округа в
оперативном отношении с целью теперь же приступить к осуществлению мер,
намеченных мною для обороны столицы. Настаиваю на сформировании отдельной
Петроградской армии для защиты подступов к Петрограду как со стороны
Финляндии, так и со стороны моря и Эстляндии".
Командующим именно этой Отдельной армией он уже назначил генерала
Крымова, получившего из рук в руки приказ особой секретности и важности.

4

Вечером пятнадцатого августа Антон оказался среди солдат и младших
офицеров - участников делегатского совещания "военки". Увидел выбеленные
солнцем гимнастерки - и сразу пахнуло фронтом.
Собрались представители одиннадцати частей. На повестке - доклады с
мест, текущие вопросы, вопрос о газете и его сообщение о Московском
совещании.
Выступил бородач-унтер:
- Наши товарищи, солдаты и матросы, арестованные за июль, все еще
сидят в "Крестах" и других тюрьмах, сидят без суда и следствия! Вы знаете,
они объявили голодовку. К ним приезжали два члена ВЦИК - меньшевика,
обещали прекратить издевательства. Наши товарищи поверили. А все осталось,
как при царе! Товарищ из нашего полка, солдат Баландин, продолжает
голодовку. Товарищ Баландин, замученный палачами революции, приближается к
смерти!..
"Вот вам и революция, и красные банты... Как и при Николае, наши
сейчас в "Крестах"... И на фронте, как при Столыпине, заседают
военно-полевые суды и наших ставят к.стенке", - подумал Антон.
Дошла очередь до него. Он пересказал московские впечатления. Солдаты
приняли бурно. Особенно когда передал он смысл речи Корнилова.
- Всех нас казнить руки чешутся? Гляди, притупим когти!..
- Да, товарищи, как учит Ленин, коренной вопрос всякой революции - это
вопрос о власти в государстве. Сейчас эту власть пытаются захватить бывшие
царские генералы. Французская буржуазия нашла такого генерала - Кавеньяка,
который расправился с парижскими пролетариями. Русская буржуазия нашла
Корнилова. Теперь, как сказал Владимир Ильич, вопрос историей поставлен
так: либо полная победа контрреволюции, либо новая революция!
Ночью, когда они возвращались с делегатского совещания, Дзержинский
снова заговорил о встречах Антона с Милюковым и последнем предложении
профессора-кадета.
- Вы не забыли, Антон, наш разговор в Кракове, на улице Коллонтая? -
спросил Феликс Эдмундович.
- Помню слово в слово.
Тогда, в одиннадцатом, они завели разговор о провокаторах. Кажется,
повод дал он: сказал, что хочет скорей добраться до Парижа, чтобы
разоблачить агента, выдавшего царской охранке его, а еще раньше - Камо,
Ольгу, Красина и других товарищей, связанных с "делом об экспроприации"
денег царской казны на Эриванской площади в Тифлисе. Теперь имя этого
провокатора известно: Яков Житомирский. Но тогда... Выслушав его план
разоблачения агента, Дзержинский сказал: "На ловца и зверь бежит - я сам
вот уже год работаю над материалами о провокации в подпольных наших
организациях". И предложил Антону: не хочет ли и он работать в комиссии.
Путко готов был стать помощником Юзефа в этом деле. Но после того, как
переправит делегатов на конференцию и съездит в Париж. Новый арест
отодвинул их встречу на долгие годы.
- Такая комиссия ныне нужна нам, - развил теперь свою мысль
Дзержинский. - И особенно понадобится она нам в будущем. Видите сами:
Милюков уже взял на вооружение методы царской охранки и начал засылать к
нам своих осведомителей.
- Могу лишь повторить давнее: готов работать вместе с вами, Юзеф, -
Путко все еще не привык к его пастоя-щему имени.
- Договоримся так: когда окажетесь в Питере, непременно разыщите меня.
Если произойдет что-либо важное на фронте - напишите.
Он назвал адрес. Протянул руку:
- До видзенья!
Антон вернулся на Полюстровский.
- Не можете остаться еще хоть на денек? - спросила Надя.
- Не могу. Приказ. А я - солдат. - Он начал собирать ранец. - Едва
поспеваю на поезд.
Девушка пошла провожать его по молчаливым ночным улицам.
- Пишите мне, ладно?.. Сердце так болит и колотится!.. Я, как тогда
говорила, Антон... Антон Владимирович, так и все это время...
- Не надо, Наденька.
- Поверьте, нету мне жизни без вас!..
Его горло свело спазмой. Но что он мог ей ответить?..
- Непременно буду писать, - глухо проговорил он.


Часть вторая

"А БОЙ ВЕДЬ ТОЛЬКО

НАЧИНАЛСЯ..."

Глава первая
24 августа

Положение на фронтах
Ставка. 24-го августа (ПИ А). В Рижском районе наши войска, перейдя
реку Аа Лифляндскую, продолжают дальнейший отход до побережья Рижского
залива в северовосточном направлении. В районе Псковского шоссе наша пехота
отошла в район Зегеволъд - Лигат, в 25 верстах юго-западнее Вендена.
Войска, действующие в восточном направлении от Риги, продолжая. под
натиском противника отходить, достигли примерно линии Клинген-берг -
Фридрихштадт. На Двинском направлении оживленный артиллерийский огонь. Па
остальном фронте перестрелка.

1

Поручик Антон Путко и старший фейерверкер Петр Кастрюлин ехали в
Могилев.
Поезд уже оставил позади фронтовой район и одновременно, будто
обозначено было на некоей небесной карте, полосу беспробудных холодных
осенних дождей и привез их в ясное лето. Тот же поезд, одолев невидимый
рубеж, отъединил их от оставленных на позиции товарищей, с которыми еще
несколько часов назад они делили общую судьбу, укладывавшуюся в два
обнаженных понятия: жизнь и смерть. И уже нахлынули приметы тыловой жизни.
Появились штатские пассажиры. В проходе мальчишка-нищий фальцетом пел:
Ты, говорит, нахал, говорит, Каких, говорит, мало, Но, говорит, люблю,
говорит, Тебя, говорит, нахала! Ты, говорит, ходи, говорит,
Ко мне, говорит, почаще И, говорит, неси, говорит, Конфет, говорит,
послаще!..
Конфет побирушке не давали - не было, но котомка его разбухла от
хлебных корок. Ни Антон, ни Петр не чаяли, не гадали, что окажутся вдруг в
этом поезде. Вчера вечером Путко вызвали с батареи в штаб дивизиона:
- Прочтите и примите к исполнению.
На бланке телефонограммы он прочел: "По требованию главкосева прошу
командировать от вверенной вам части в Ставку одного офицера для
ознакомления с системою английских минометов и бомбометов новейших
конструкций и присутствия при испытании их для распространения сведений об
этих минометах в войсках. Если представится возможным, прошу командировать
поручика Путко".
- Ишь в какой чести вы в самом штабе фронта! - не без зависти
откомментировал капитан Воронов. - Что ж, бог в помощь! Гляньте и на сию
цидулю, - он протянул еще одну бумагу. - Может, посоветуете, кого?..
Это также была телефонограмма: "По требованию нач-штаверха для
пополнения георгиевского батальона прошу командировать Могилев-губернский
одного рядового или ефрейтора, имеющего хотя бы одну Георгиевскую награду,
крест или медаль. Командируемый должен быть обязательно из раненых и
отличной нравственности. Выбор под личную ответственность..."
Антон сразу подумал: Петр Кастрюлин! Хоть и жаль ему было расставаться
с давним другом и отличным артиллеристом, но что-то подсказывало:
солдат-большевик будет нужней всего там, в георгиевском батальоне. Всплыло
перед глазами: штаб-ротмистр в Георгиевском союзе и ящики картотек. И
разговор с Дзержинским перед отъездом.
- Кастрюлина надо послать, - назвал он Воронову. - Подходит по всем
статьям: и крест, и медали, и раны только-только зализал.
- Ну что ж, - согласился командующий дивизионом. - На себя потом и
пеняйте. Вот и отправляйтесь вместе. - Добавил: - А вашу раздрызганную
батарею мы все равно решили отвести во второй эшелон, на отдых и
пополнение.
Пополнение... Эта последняя неделя была самой тяжелой за все многие
месяцы пребывания Антона на фронте.
К вечеру шестнадцатого августа добравшись до позиций батареи в районе
Икскюля - на юг от Риги по восточному берегу Двины, - он сразу уловил
перемену, происшедшую за дни его отсутствия. Нависла напряженность.
Противоположный берег, казалось, превратился в живое существо: беспрерывно
сопел, урчал, ворочался. То и дело с того берега открывали стрельбу.
Привычное ухо отмечало калибры орудий, мозг суммировал плотность огня.
Противник расходовал боеприпасы щедро - это говорило о многом. Подтвердятся
ли разговоры о новом наступлении немцев? С нашей стороны никаких реальных
усилий для отражения натиска не предпринималось: ни резервов, ни замены
негодной матчасти, ни подвоза снарядов хотя бы до комплекта. Доходили даже
слухи, что части и слева, и справа, и сзади оттягиваются в тыл,
перебрасываются на другие участки. Окопнику всегда самым важным кажется
свой пятачок. На деле события, видно, развернутся совсем на другом,
известном верховному командованию направлении... Но Путко вспоминал
зловещие слова Корнилова, и тревогой сжималось сердце.
Восемнадцатое августа прошло необычно тихо, не считая стычек с
разведчиками противника. Высоко в небе, недосягаемые для огня, проплыли
через линию фронта германские цеппелины.
А на рассвете девятнадцатого началось. С того берега на русские
траншеи и окопы обрушился яростный смерч. Немецкие орудия били прицельно.
Еще до начала боя на батарее Путко вышли из строя две гаубицы и нескольких
человек из прислуги ранило. Потом огненный вал пере" двинулся на второй
эшелон, и пошла на форсирование реки немецкая пехота.
Артогонь не подавил сопротивления русских частей. Они стояли насмерть,
контратаками сбрасывали немцев в воду, загоняли на противоположный берег.
Держались целый день и утро следующего. От батареи Антона осталась
половина. Подкреплений не было. И не было единого приказа на оборону или
контрнаступление. Как будто выше штаба дивизиона или штаба полка
командования и не существовало. Каждая часть действовала по собственному
усмотрению, на свой риск. Единственное, что дошло до батареи, - это
телеграмма из Главного комитета "Союза офицеров", адресованная всем частям
действующей армии. Как не соответствовала она обстановке на фронте!
"Главный комитет счастлив засвидетельствовать, что на его призыв к армии
оказать полное доверие верховному главнокомандующему генералу Корнилову
получены приветственные телеграммы со всех концов армии, за десятками тысяч
подписей. Главкомитет Союза офицеров вновь призывает офицерство, солдат и
всех честных граждан сплотиться вокруг вождя армии в тяжелый час, когда
родине грозит новое тяжкое испытание на Северном фронте. Только полное
доверие его власти, силе, знаниям, опыту и авторитету может облегчить ему
тяжкую ответственную работу и обеспечит желанный результат начавшейся
операции. Поможем же в этом верховному вождю генералу Корнилову и словом и
делом. Ставка. 20 августа. Главкомитет Союза офицеров. Председатель
полковник Новосильцов".
У Антона едва хватило времени дочитать, как немцы снова пошли в
наступление. Удалось, уже из последних сил, сбросить их в Двину и на этот
раз. Чутьем фронтовика уловил: противник выдыхается.
А ночью, как обухом по голове, - приказ. И батарее, и всему дивизиону,
пехотным и кавалерийским полкам: прекратить сопротивление, поспешно отойти
на восток, к Вен-дену. "Ввиду создавшегося угрожающего положения оставить
Рижский район и сам город Ригу. Крепость Усть-Двинск взорвать и также
очистить от наших войск..."
На следующее утро, не встретив сопротивления, германские дивизии на
широком фронте форсировали Двину и начали преследование отступающих русских
частей. В арьергарде путь им преграждали латышские полки. Батарея Антона
действовала в их порядках, и Путко видел, как самоотверженно, до последнего
патрона, дрались латыши: это были самые революционные, большевистски
настроенные части.
За четверо последующих суток прорыв расширился до шестидесяти верст по
фронту и на столько же в глубину. Русские войска отошли к Вендену. Они бы
отступили и дальше, но немцы сами прекратили активные действия,
довольствуясь, наверное, и этим нежданным успехом.
- Ничего не могу понять, - признался поручику в штабе дивизиона
капитан Воронов. - Давно знали, что немцы готовят в этом районе
наступление, а пальцем о палец не ударили... Но даже и так могли не отдать
Ригу, выстояли бы!
Когда прощались, вспомнил:
- Да, из Главкомитета "Союза офицеров" поступила
еще одна бумага: предлагают сообщить в Ставку фамилии
офицеров-большевиков. Вас это не касается? - он внимательно, с затаенной
усмешкой, посмотрел на своего подчиненного.
- Приму к сведению, - ответил Путко.
И вот теперь поезд уже замедлял ход у перрона станции Могилев.
На платформах, в здании вокзала, на площади - шинели, френчи,
гимнастерки. Многие с нашивками все тех же "ударных" и "штурмовых
батальонов", с черепами и скрещенными костями. "Ударники" - мордастые, в
новеньком обмундировании. Что-то на передовой этих "смертников" не довелось
видеть... А здесь козыряют с шиком, грудь колесом.
К вокзалу подъезжают автомобили. Столько генералов разом Антону тоже
видеть не привелось. Даже на Московском совещании их было меньше. Куда
сунуться со своими предписаниями?.. Путко и Кастрюлин разыскали военного
коменданта станции.
- Вам - в управление дежурного генерала, штабной автомобиль курсирует
между вокзалом и Ставкой с интервалом в десять минут, - вернул поручику
предписание полковник со значком генерального штаба.
- Тебе, - повернулся он к Кастрюлину, - в казарму георгиевцев, вторая
улица налево, до конца.
Антон и Петр переглянулись.
- Не будем прощаться, - сказал Путко, когда они отошли от коменданта.
- Я тебя разыщу.
В штабной автомобиль набились офицеры с поезда. Из оброненных ими фраз
Антон уловил, что они тоже вызваны на испытания английского оружия. Однако
в управлении дежурного генерала никто ничего не знал. Направили в главное
полевое артиллерийское управление. Но и там лишь недоуменно пожали плечами:
ни об испытаниях, ни о самих минометах и бомбометах ничего неизвестно.
Посоветовали наведаться в генерал-квартирмей-стсрскую часть... Весьма
странно...
- Эти командировки организованы Главкомитетом "Союза офицеров", -
туманно объяснили у дежурного генерал-квартирмейстера. - Комитет и займется
вами, господа.
Выписали направления "на постой". Не в гостиницы города, а в спальные
вагоны на той же станции. Офицеры вернулись на вокзал. Нашли на дальних
путях вагоны. Разместились. Днем из поездов, прибывавших с фронтов и из
тыла, выплескивались новые команды "испытателей", и к вечеру спальные
вагоны уже были заполнены.
- Никому никуда не отлучаться! - прошел по вагонам ротмистр,
представитель Главкомитета. - С часу на час прибудет председатель. Он
задерживается в Ставке, где идет важное совещание.
О чем говорят офицеры, предоставленные безделью?..
- У меня два года и один месяц старшинства в чине, да год старшинства
за ранение, да одиннадцать месяцев старшинства за службу в штабе дивизии -
получается четыре полных, ценз производства давно вышел, а они зажуливают
капитанские погоны!..
- Вы, прапорщик, с Северного? Германец только сунулся - вы и в штаны!
Ригу немцам отдали!
- Попрошу вас!.. Мы защищались до последней возможности!
- Знаем-знаем! Вот в газетах пишут: "Паническое бегство, войска
отходят без приказа, солдаты бросают винтовки".
- Гнусное вранье! Я требую!..
- Зачем горячиться, господа? Объясните лучше, какая разница между
бомбометами и минометами?
Вот это да: среди командированных на испытания есть даже и не
артиллеристы... Антон как бы между прочим обратился к спрашивающему:
- А вы в каком роде войск служите?
- Казак! - с гордостью хлопнул себя пятерней по груди тот. - Да
приказано сменить лампасы и околыши на ваше обмундирование.
О чем еще говорят мужчины в компании?
- Всему виной - женщины! Кто совратил военного министра Сухомлинова?
Катька! Ему за шестьдесят, а ей двадцать пять! Будешь пыжиться!..
- После Евы так и идет: Далила погубила Самсона, Елена - Париса,
Клеопатра - Цезаря... Красивая женщина - это рай для глаз, ад для души,
чистилище для кармана.
- А вот когда мы стояли в Фокшанах, так там, я вам скажу!..
- Фи, подпоручик! Вы опускаетесь до армейского прапора!..
Председатель Главкомитета задерживался. По купе начался вист.
Откупоривались штофы.
Антон выглянул в окно. Была полная луна. Серебрились рельсы. Вдоль
спальных вагонов выстроились солдаты с винтовками в руках. Усиленная
охрана?.. Он вспомнил свой зарешеченный арестантский вагон, который вот так
же стоял когда-то на дальних путях. Его везли тогда на каторгу. И так же
охраняли солдаты. Но сейчас... Это становится "оч-чень", как говорит
Василий, любопытным...

2

В полдень Корнилов проводил на вокзал Савипкова. Вернувшись в
губернаторский дворец, приказал адъютанту немедленно созвать на совещание
всех лиц, перечисленных в списке, составленном ординарцем Завойко.
Управляющий военмина приехал накануне. Привез из Питера именно то,
чего ждал главковерх: отшлифованный казуистами проект закона о введении
смертной казни по всей России. На листе оставалось лишь поставить подписи.
Привез согласие Керенского на подчинение Петроградского военного округа
главковерху и объявление столицы на военном положении; просьбу
министра-председателя направить к Петрограду конный корпус "для реального
осуществления военного положения и защиты Временного правительства от
возможных посягательств большевиков". Последний пункт был самым главным. Он
развязывал Корнилову руки.
В кабинете Савинков с глазу на глаз высказал генералу и несколько
других пожеланий Керенского:
- Изъявив готовность объявить Петроград на военном положении,
Александр Федорович вместе с тем хотел бы выделить его из округа и оставить
гарнизон в своем подчинении.
- Чем это вызвано? - с подозрением посмотрел на него Корнилов.
- Откровенно говоря: страхом перед вами. Как выразился Керенский, во
всякое время вы его сможете тогда скушать.
- Выделим, - согласился, прикрыв веки, генерал.
- Далее. Керенский просит поручить командование корпусом не Крымову, а
какому-либо другому генералу.
- Почему?
- Из политических соображений. Главное - Кры-мов монархист.
- Учту.
- Желательно заменить в составе корпуса Кавказскую туземную дивизию на
регулярную кавалерийскую.
- С какой стати?
- В Кавказской офицеры преимущественно из гвардии, это настораживает:
они также монархисты. Кроме того, если придется активно действовать в
столице, подав-лепие Совдепов руками туземных, а не русских войск может
произвести неприятное впечатление.
- Приму к сведению.
- Еще не все. До правительства дошли слухи о каком-то заговоре, во
главе коего стоит Главкомитет "Союза офицеров". Чтобы отвести всякое
подозрение о соучастии в этом заговоре чинов Ставки, Керенский просит
перевести главную квартиру союза из Могилева в Москву.
- Не возражаю.
- И наконец, последнее. Это уже моя просьба: откажитесь от услуг
своего ординарца. По данным контрразведки, он - темная личность.
- Завойко в данный момент уже нет в Ставке, - ответил генерал.
Савинков испытал полное удовлетворение: он и не рассчитывал, что
Корнилов уступит во всем. Оставалось чисто техническое дело - с офицерами
штаба нанести на карты границы военного округа, отошедшего под власть
главковерха, и пределы, оставшиеся в подчинении министра-председателя.
После прощального обеда Корнилов уточнил:
- Вы объявите закон и введете военное положение, как только конный
корпус закончит полностью сосредоточение под Петроградом?
- Совершенно верно. А каково ваше отношение, генерал, к Временному
правительству? - в свою очередь спросил Савинков.
Корнилову стоило большого труда ответить:
- Передайте Керенскому, что я буду всемерно поддерживать его, ибо это
нужно для блага отечества.
Савинков отбыл. Гора с плеч! Теперь нельзя было больше терять ни часа.
Надо сказать, что Корнилов не испытывал угрызений совести. Он почти не
кривил душой, соглашаясь на просьбы Керенского и Савинкова: пусть
разложившийся питерский гарнизон остается под их командованием - он все
равно никакой боевой ценности не представляет, в любом случае его предстоит
распотрошить. Заменить Крымова? Он уже и так назначен командующим Отдельной
армией, а на Третий корпус поставлен генерал Краснов. Согласие на перевод
Главкомитета "Союза офицеров" ничего не значило - это делается не в
день-два. Завойко же в Ставке действительно не было, правда временно:
Корнилов направил своего ординарца с особо секретным поручением на Дон, к
атаману Каледину. Так что слукавил он лишь в отношении Кавказской туземной
- эту дивизию главковерх заменять не намеревался.
Пока собирались участники предстоящего совещания, Корнилов принял
генерала Лукомского. Начальник штаба был взвинчен:
- Отовсюду поступают самые резкие отклики в связи со сдачей Риги.
Германская главная квартира торжествует. Союзники готовы списать нас со
счетов.
- Могу лишь повторить вам то, что вчера сказал румынскому послу
Диаманди, - ответил главковерх. - Я предпочитаю потерю территорий потере
армии. Именно поэтому войска оставили Ригу. Рига должна произвести такое же
впечатление, как тарнопольская катастрофа.
- В июне - июле вина была возложена на большевиков, а теперь ее
возлагают на нас, - упрямо возразил Лу-комский. - Сами немцы признают:
русская армия бросалась в отчаянные и кровавые атаки. Все армейские и
фронтовые комиссары дали сообщения в газеты, что войска проявляли
стойкость, самоотверженность, не было ни бегства, ни отказа от исполнения
приказов, армии честно бились с врагом. Комиссары находят причины поражения
в огромном перевесе противника в численности штыков и артиллерии, в плохой
боевой подготовке наших частей и перебоях в работе механизма командования -
и фронта и Ставки... Вот, - он достал и развернул газетный лист: - "...эти
перебои сделали бесплодными порыв революционных солдат. Знайте и говорите
всем: нет пятна на имени революционного солдата! Многие части дрались с
доблестью. Считаю необходимым отметить подвиг латышских стрелковых полков,
остатки которых, несмотря на полное изнеможение, сражались в арьергарде до
конца". И это - о большевистских полках! Я привел вам сообщение для печати,
сделанное комиссаром Войтинским.
- Этот Войтинский сам, видать, большевик!
- Говорят, действительно, он некогда был большевиком, но в годы войны
стал ярым их противником и в июльские дни отдавал приказы о расстреле