Понизовский В М. Заговор генералов

бы сделал хоть один выстрел. Наоборот, все устремились навстречу
повстанцам.
Солдаты с красными бантами вошли во дворец. В дверях покоев им
преградила путь Александра Федоровна. Бледно-зеленое лицо ее было искажено
гримасой ненависти.
Никто не знал, что же делать дальше. Ограничились тем, что у всех
выходов из дворца выставили часовых.
Но в это же время по линиям железных дорог неслись донесения - из
Двинска, Минска, Синявки, Креславки, Луцка: грузятся пехотные полки,
батареи, кавалерия, гвардейские части... Головные эшелоны уже прошли Псков.
Начальник кавалерийской дивизии князь Трубецкой доносил флигель-адъютанту
Иванову: "В 16 часов выбыл со станции Минск с эшелонами".


Глава четвертая
1 марта

1

Антон не напрасно понадеялся на брата Наденьки. Правда, днем нпкого
разыскать не удалось - все были на том берегу, в центре Питера, да и сам
Сашка, наспех перекусив, умчался выполнять поручение, добывать какие-то
листовки.
Вечером вернулся ошалело возбужденный, с сияющими глазами и повел.
Девушка отправилась с ними. Как ни уговаривал Антон, она не прилегла
поспать после дежурства: хлопот по дому с уборкой, стиркой и готовкой
хватило до самых сумерек. Лицо ее осунулось, под глазами синие круги.
- Куда же ты с нами?
- Вы еще слабый, за вами нужно ухаживать, - упрямо ответила она.
Каково же было удивление Путко, когда Сашка от первого ко второму, от
второго к третьему, по известной, давно испытанной самим Антоном цепочке, в
конце концов, уже ближе к полуночи, привел его в дом на Кушелев-ке, где жил
Иван Горюнов - тот самый рабочий с Металлического, которого утром спрашивал
Антон у заводских ворот и который был одним из учеников его кружка еще в
пятом году!.. В первое мгновение Путко даже не поверил: из тощего,
тонкорукого подростка Горюнов вымахал в широкоплечего детину-усача. И Ваня
не признал своего учителя. Да, если посмотреть его глазами, то как мог и он
сразу слить воедино облик вихрастого, восторженного и робеющего перед
фабричными агитатора-студента с хромоногим мужчиной, чья борода была уже
проморожена сединой?..
И все же:
- Ванька!
- Неужто Мирон?.. Обнялись.
- Вот ты какой стал!
- А тебя, слыхивал, тю-тю, куда Макар телят не гонял. Беглый? Шинель и
костыль для маскировки?
Нет, с фронта, из лазарета. Можешь теперь не Мироном, а по-настоящему,
Антоном... Рассказывай!
Но поговорить по душам не удалось: в дом Горюнова
врывались без стука, без "здравствуй-прощай" люди. Требовали,
спрашивали, вызывали.
- Шарики-ролики в башке ходуном ходят, - оправдывался, возвращаясь к
гостю, Иван. - Хлеб выпекать надо, на голодуху долго не протянешь. Оружие
добывать надо. Трамвай пускать надо. Ухо востро держать надо!..
Вчера-позавчера меньшевиков да эсеров у нас на Выборгской слыхать не
слыхивали, ни гу-гу, как мыши в подполе сидели, когда сверху кот Николашка
ходил. А нонче расхрабрились, кричат-агитируют на каждом углу! Но у нас на
Выборгской ихний номер не выгорит!..
Снова его требовали куда-то.
- На, прочти, чтоб знать нашу большевистскую линию! - он сунул в руки
Путко листок, а сам вышел из комнаты.
Это было воззвание Выборгского комитета партии к рабочим и солдатам.
"Товарищи! Настал желанный час. Народ берет власть в свои руки.
Революция началась, - читал Антон. - Не теряйте ни минуты времени, создайте
сегодня же Временное революционное правительство. Только организация может
укрепить нашу силу. Прежде всего выбирайте депутатов, пусть они свяжутся
между собой. Пусть под защитой войска создастся Совет депутатов. Крепкой
связью вы присоедините к себе остальных солдат. Идите к казармам, зовите
остальных. Пусть Финляндский вокзал будет центром, куда соберется
революционный штаб. Захватывайте все здания, которые могут послужить опорой
для вашей борьбы. Товарищи солдаты и рабочие! Выбирайте депутатов,
связывайтесь между собой. К организации для победы над самодержавием.
Организуйте Совет рабочих депутатов!.."
- Ясна линия, - сказал Антон, когда Горюнов снова появился в комнате.
- А ты-то сам теперь кто?
- Вот те на! - удивился Иван. - Член Выборгского районного комитета!
Еще в седьмом деда Захара заменил, как схватили его и заковали. Чудом
продержался. Считай, двое-трое на весь район, чтоб без ареста и отсидки.
- Повезло. Ну так вот, член комитета, давай и мне дело. К солдатам.
Или рабочих военной хватке обучать - я как-никак поручик, фронтовой офицер.
Опыт имею.
- Ого! - по-новому, с заинтересованностью посмотрел на него Горюнов. -
Подходящая личность. Только вот куда тебя, это обмозговать надо... Знаешь,
давай завтра утром решим. Зараз меня ждут: под общую лавочку нз предварилки
и пересылки всякую шпану, бандюг-уголовников выпустили, они и начали
шарашить. Мы пролетарский отряд организовали.
- И это по мне! - Антон вспомнил, как измывались над ним по тюрьмам и
на каторге уголовники. - Но душа больше тянется к партийному делу.
- Приходи завтра пораньше на Финляндский вокзал, там мы общее собрание
болыневиков-выборжцев созываем. Там и решим.
Возвращаться в лазарет Путко не стал: Сашка и Надя предложили
переночевать у них.
Девушка постелила ему на своей кровати в маленькой комнате за печью, а
сама ушла в соседнюю, к матери и младшему братишке. Сашка лег на матраце на
полу в горнице.
Одеяло и вся комната хранили чистый полынно-горь-коватый запах
Наденьки. От выпирающего бока печи веяло теплом. Пел свою добродушную песню
сверчок. Натру-женно-сладко ныли ноги. Почему-то почувствовав себя
бесконечно счастливым, Антон погрузился в сон.
Пробудившись на рассвете, Сашку он уже не застал. Надя хотела и весь
этот день быть вместе со своим подопечным: Дарья отдежурит ее смену. Но
Антон не согласился: сейчас в лазарете столько работы, с улиц поступают
раненые. Он теперь управится сам. Все равно она довела его до Финляндского
вокзала.
- Коль надумаете, приходите снова ночевать к нам, - дрогнувшим голосом
сказала она. - Если, конечно, не гнушаетесь.
- Что ты, Наденька! Мне было у вас так хорошо! Она просияла.
Вокзал колготился народом. По перрону, на мешках и чемоданах, маялись
пассажиры. Поезда уже какие сутки не ходили, все пути были заставлены
вагонами. И в залах не протолкнуться, не продохнуть.
Путко с трудом разыскал помещение на втором этаже, где собрались
большевики. Заседание было уже в разгаре.
- ...Мы начали с того, на чем остановились в пятом. Но тогда - от
девятого января, от челобитной к Николаш-ке, от Кровавого воскресенья - год
ушел, прежде чем взялись за оружие. А нопче набрались ума: в первый же день
наши стачки и демонстрации обернулись всенародным восстанием. Но у нас мало
оружия. Вспомним, товарищи, пятый год. Тогда армию двинули против нас. А
нон-че и солдаты сразу присоединились к пролетариям - вот в чем красота
момента! Но решающая схватка еще впереди, и нечего ублажать себя
успокоенной мыслью. Действовать решительно! Просветлять мозги отсталым!
Вооружать дружины! Поднимать всю Россию! Вот если не только Питер, а и
Москва, вся Россия, все войска пойдут вместе с нами - тогда полная
победа!.. - это говорил пожилой рабочий с обожженной щекой. Коричневый шрам
пленкой морщился при каждом движении губ. Чувствовалась в рабочем закалка
старого партийца. - Для вершения нашего великого дела надо немедленно
образовать Временное революционное правительство! Этим правительством
должен стать Совдеп, а Временный комитет думцев должен полностью ему
подчиниться!
Рабочего сменил солдат - с бантом и двумя "Георгиями" на шинели. От
волнения и от духоты в комнате он обливался потом:
- Мы, армия, значит, так считаем: нам нужно, значит, организовать себя
заново. Не как, значит, при царе было. А вот как?.. Не знаем.
Выступил и Горюнов:
- Будем требовать, чтоб Думу вместе с Родзянкой и ихним комитетом
Совдеп не только подчинил себе, а вообще распустил к чертовой бабке. Кого
они нынче представляют, если выбраны были по царскому закону и всю жизнь
верой-правдой служили Николашке? Долой - и весь сказ! Давайте, товарищи,
составим такую резолюцию, пошлем ее в Совдеп и распубликуем по всему
Питеру!
После собрания Антон протиснулся к Горюнову:
- Ну, что со мной будем решать?
- Уже был о тебе разговор. Еще вчерась. Очень ты, Мирон, нам
пригодился бы, да есть тут у нас один товарищ, в Совдеп его депутатом мы
определили. Он говорит: офицер-большевик позарез нужен в штаб восстания.
Отдаем. От сердца отрываем. Чеши-ковыляй в Таврический. Найдешь там
товарища Василия - в штабе его каждый знает!

2

Родзянко не покидал Таврического дворца. Спал урывками, отвалившись на
мягкую спинку своего огромного кресла и пугая заглядывавших в
председательский кабинет львиным храпом. Минуты сна взбадривали его, и он
снова брался за дела с прежним рвением. Правительства еще не было, думцы
обмирали перед каждой возникавшей проблемой - будь то дело государственной
важности или ничтожный вопрос. Он один чувствовал себя властелином: кабинет
министров в собственном лице. Вести, поступавшие с разных сторон, укрепляли
это его чувство. Депутации от новых и новых частей заверяли о своей
поддержке Временного комитета, а следовательно, и проводимой им, Родзянкой,
линии.
Утром первого марта Михаил Владимирович получил записку на листе с
золотой короной - от великого князя Кирилла, командира гвардейского
экипажа. Еще позавчера великий князь посылал своих лейб-моряков на
Дворцовую площадь, Хабалову. Сегодня он писал: "Я и вверенный мне
гвардейский экипаж вполне присоединились к новому правительству. Командир
гвардейского экипажа свиты его величества контр-адмирал Кирилл".
Вскоре он сам, в сопровождении гвардейского конвоя, прибыл на
Шпалерную, пригласил Михаила Владимировича в Таврический зал и на глазах у
всех собравшихся, вытянувшись, отрапортовал:
- Честь имею явиться вашему высокопревосходительству! Я могу заявить,
что весь гвардейский экипаж в полном распоряжении Государственной думы!
А затем вывел Родзянку из дворца и, став во главе колонны
моряков-гвардейцев, провел ее церемониальным маршем мимо председателя
Временного комитета. Это было весьма впечатляюще!..
Михаил Владимирович любезно пригласил великого князя на стакан чаю.
Следом подошла команда собственного его императорского величества
конвоя - также под красным флагом. И даже прискакал жандармский дивизион.
Оркестранты - унтер-офицеры в синих шинелях - исполняли "Марсельезу", а
командир дивизиона, лощеный полковник отдельного корпуса жандармов,
доложил:
- Дивизион встал на службу народу!
В противовес неорганизованной "серой скотинке" - вышколенный
офицерский корпус. Вот на кого следует опереться в противоборстве с
Совдепом!..
Керенский куда-то улетучился. Может быть, действительно отправился по
полкам. Оно и к лучшему. Хоть и нужен, весьма полезен, но видеть его
актерскую льстиво-наглую рожу противно. Теперь прибывающие к Таврическому
войска Родзянко приветствовал вместе с профессором Милюковым. У них
противомыслия не было: благодарили солдат за поддержку, предлагали им
возвращаться в казармы, блюсти строгий порядок и слушаться своих офицеров,
к коим Временный комитет питает полное доверие.
Что же касается офицеров, то Михаил Владимирович надоумил коменданта
Петрограда полковника Энгельгард-та организовать по собственной инициативе
митинг, собрав на него как можно больше золотых погон. Тотчас такой митинг
состоялся в Собрании армии и флота. По окончании его делегация доставила в
Таврический резолюцию. В ней говорилось: "Офицеры, находящиеся в
Петрограде, идя об руку с народом, и собравшиеся по предложению Временного
комитета Государственной Думы, признавая, что для победоносного окончания
войны необходимы скорейшая организация народа и дружные работы в тылу,
единогласно постановили: признать власть Временного комитета
Государственной Думы впредь до созыва Учредительного Собрания". И юные
прапорщики, и седоголовые полковники группами и поодиночке шли в
Таврический, разыскивали комнату военной комиссии или председательский
кабинет и предлагали Родзянке или Энгельгардту свои услуги.
И вдруг - осечка.
Михаил Владимирович не успел закончить речь со ступеней Таврического
перед очередной воинской частью, как рядом невесть откуда объявился верзила
в замусоленной куртке.
- Вот председатель Государственной думы все требует от вас, товарищи,
чтобы вы русскую землю спасали! - воскликнул он. Родзянко еще не понял,
куда тот клонит, но уже резануло: "товарищи". А самозваный оратор, взметнув
к солдатам руку, продолжал: - Так ведь, товарищи, это понятно. У господина
Родзянко есть что спасать!
"Сейчас понесет про рубль на ружейпое ложе!.." - похолодел
председатель.
- Есть что спасать! Немалый кусочек у него этой самой русской земли в
Екатеринославской губернии, да какой земли! Л может быть, еще в
какой-нибудь есть? Например, в Новгородской. Там, сам слыхал, едешь лесом,
что ни спросишь: "Чей лес?" - отвечают: "Родзянковский". Так вот, товарищи,
родзянкам и другим помещикам Государственной думы есть что спасать. Эти
свои владения - княжеские, графские и баронские - они и называют русской
землей. Ее и предлагают вам спасать, товарищи! А вот вы спросите
председателя Государственной думы, будет ли он так же заботиться о спасении
русской земли, если эта земля из помещичьей станет вашей, товарищи?..
Михаил Владимирович пришел в себя:
- Мы!.. Кого вы слушаете, братья-солдаты? Это ж пораженец,
христопродавец, большевик из Совдепа! Мы!.. А они!.. - он задохнулся, чуть
не выкрикнул: "Хамье, сволочь, рвань солдатская". - Они думают, что мы
земли пожалеем! Хоть рубашку снимите, а Россию спасите!..
Но снизу неслось - на разные голоса, невпопад, а потом сливаясь в
общее, дружное:
- Долой Родзянку! Долой!..
Он повернулся к ним спиной, шагнул в парадное, грохнул дверью: "Пьяная
чернь!.. Приберу к рукам, покажу!.. - Но по пути к кабинету совладал с
собой. - Быдло... Пусть орут. Перебесятся. Сегодня одно орут, завтра
другое... На каждый чох не наздравствуешься... Есть заботы поважней!.."
Первая забота - формально утвердить новое правительство, вторая -
решить вопрос с верховной властью. Эти заботы были взаимосвязаны.
Сам строй - монархия - должен остаться незыблемым. Такова воля
Родзянки, таково пожелание союзников. Но кому быть монархом? Еще вчера
Михаилу Владимировичу представлялось очевидным: замена царствующего
императора вызовет осложнения. Но истекали уже третьи сутки, а Николай не
предпринимал никаких реальных мер для водворения порядка. Где преданные
войска?.. Да, нынешний государь оказался недостойным венца... Совдепу мало
головы Протопопова и других царедворцев. Подавай им самого Николая.
Республики захотели. Нет уж, кукиш вам!.. Монархический строй необходим для
предотвращения новых потрясений. Однако Николаем придется пожертвовать.
Пусть отречется в пользу сына, цесаревича Алексея. Алексей - сопляк,
тринадцати еще нет, к тому же гемофилик. Пусть регентом при нем будет
младший Романов, великий князь Михаил.
Родзянко посоветовался с профессором Милюковым.
- Комбинация Алексей - Михаил для нас весьма выгодна, - одобрил лидер
конституционных демократов. - Один - больной, еще ребенок, другой - глупый.
Реальная власть будет в наших руках. Но решение об отречении должно
исходить от самого царя. Необходимо побудить его к этому шагу.
- Кто сможет взять на себя такую миссию?
- Придется исполнить ее вам, уважаемый Михаил Владимирович...
Родзянко согласился. Вызвал комиссара, прикомандированного им к
министерству путей сообщения, инженера Бубликова:
- Подготовьте для меня специальный поезд.
Составил текст телеграммы: "Станция Дно. Его Императорскому
Величеству. Сейчас экстренным поездом выезжаю на ст. Дно для доклада Вам,
государь, о положении дел и необходимых мерах для спасения России.
Убедительно прошу дождаться моего приезда, ибо дорога каждая минута".
Только отправил, позвонил Бубликов:
- Поезд готов, но Совдеп не разрешает его отправку.
- Мне? Не разрешает? - рассвирепел Родзянко. - Разыскать, позвать сюда
Керенского!
Нашли.
- Что там ваши, из флигеля, воду мутят, Александр Федорович?
- Сейчас узнаю, - выскользнул из кабинета товарищ председателя Совета.
Вскоре вернулся:
- Они согласны дать вам разрешение на выезд. Но только в сопровождении
батальона революционных солдат - и с представителем Совдепа.
- Зачем такой эскорт?
- Они располагают копией вашей телеграммы, только что отправленной
царю, и опасаются, что вы решили сговориться с Николаем... В распоряжении
Исполкома - все приказы о переброске войск с фронта на Питер, сделанные
генералом Ивановым. Очевидно, и здесь, на телеграфе Таврического, и на
телеграфе по железным дорогам, у Совдепа имеются свои люди...
Родзянко пригнул голову, гневно поглядел исподлобья:
- Вы что - пешка у них?
- Попытаюсь уговорить...
Нет, под наблюдением "товарищей" вести переговоры с государем он не
будет... Придется поручить эту миссию другим. Кому?..
Он пригласил и спой кабинет Гучкова и Шульпша.
Спустя час оба тайно покинули Таврический.
В комнату председателя влетел Александр Федорович:
- Я их уговорил! - Он театрально вскинул руки. - Это было так
трудно!.. Можете ехать: поезд на парах.
- Благодарю. Не требуется. Я передумал, - отрезал Родзянко. Набросал
на листке несколько слов. - Не потрудитесь ли занести на телеграф? По
дороге можете ознакомить и своих в Совдепе.
Протянул листок. Керенский прочел:
"Псков. Его Императорскому Величеству. Чрезвычайные обстоятельства не
позволяют мне выехать, о чем доношу Вашему Величеству".
Родзянку все больше беспокоило: а как там, во второй столице? Свое
положение в Петрограде надо было подкрепить Москвой. Поэтому следующим в
ряду дел было предписание командующему Московским военным округом
Мрозовскому: "Правительственная власть временно принята Комитетом членов
Государственной Думы под моим председательством. Предлагаю Вашему
Превосходительству подчиниться Комитету. За допущение кровопролития будете
отвечать головой".
На предписание тотчас откликнулся не командующий, а московский
городской голова Челноков: "В наших руках Кремль, Арсенал, телефон,
телеграф, дом градоначальника. Воинские части не повинуются Мрозовскому.
Место коменданта по нашему назначению занял Грузинов. Мро-зовский формально
отказывается признать новое правительство без приказа Его Императорского
Величества. Необходимо спешить с Высочайшим Указом о признании
правительства. Москва с энтузиазмом приветствует Государственную думу. Все
обошлось без кровопролития, но надо спешить с формальным окончанием дел".
Превосходно! Городской голова Челноков - кадет, подопечный Милюкова. С
ним можно будет быстро договориться. Следует направить надежного человека -
опыт последних часов показывает, что нельзя медлить ни минуты. А то и там,
чего доброго, чернь додумается до своего Совдепа.
Михаил Владимирович вызвал думца Новикова:
Без промедления поезжайте, уважаемый, в белокаменную. Проинформируйте
местных деятелей о здешних событиях, установите связь с городской думой.
Именно она должна стать регулирующим центром. Надлежит принять все меры,
чтобы Москва не последовала примеру Петрограда. Если революционная анархия
распространится на Москву, а потом и на всю Россию, нас ожидают
неисчислимые гибельные последствия. И напротив, предотвратив выступления
фабричных и солдат в Москве, можно будет опереться на нее для борьбы со
смутьянами в Питере. Даю вам широкие полномочия. Держите меня в курсе дел
по телефону.

3

Было примерно три часа дня, когда за воротами, за стенами "Бутырок"
налился гул толпы, прорезаемый сигналами автомобилей.
Арестанты, работавшие в коридоре, бросили свои машины и припали к
окнам. Феликс увидел: двор заполняют фигуры в шинелях, в черных пальто и
куртках. А над шинелями и куртками - красное. Флаги!
Тюрьма огласилась радостными криками. Из окон брызнули под ударами
стекла. Внизу грохочут двери, шаги.
- Товарищи! Вы свободны!
Но тут, в коридоре, - тюремные надзиратели. Лица белы. Пытаются
вдавить свои дюжие фигуры в проемы стен.
- Отдавай ключи!.. Отдавай револьвер!..
И уже все несутся по коридору, крича что-то нечленораздельное.
Отворяются одна за другой камеры. На волю! На волю!.. Кто бежит. А кто едва
тащится, придерживаясь руками за шероховатую стену. Один ползет, падая на
грудь и снова приподнимая тело на бессильных руках. На волю!..
В тюремной кузне выстраивается длинная очередь:
- Расковывай! Скорей!
Кузнец взмок. Непривычная работа. На потном, грязном лице хмельная
улыбка. Те, кто не может дождаться, бьют по кандалам чем попало, сбивая
цепи, раня ноги.
Феликс пробегает мимо кузни в цейхгауз. Найти свои вещи и переодеться.
Но уже пошла "гулять" уголовная братия: взяли цейхгауз штурмом,
набились, рвут друг у друга чье попало, напяливают на себя по десять одежд,
тащат узлы... Тьфу, пропади пропадом!
Он направляется к воротам. Посреди центрального двора - того, где еще
вчера: "В затылок друг другу! Руки за спину!.." - полыхает костер. Из
административного здания тащат охапками папки дел. В костер! В огонь
проклятые "статейные списки"!.. Но среди тех, кто бежит с тюремными
бумагами к костру, Дзержинский узнает и одного из офицеров администрации.
Ишь старается!.. Или... Или концы в воду? Пытаются замести следы: кто был
слухачом в общих камерах, какие сведения получены от секретных
сотрудников... Надо бы остановить. Да разве затушишь огонь ненависти?..
Там, среди этих тысяч папок, и объемистое его дело. А в нем и письма Зоей,
и фотографии Ясика. Но все равно этот костер - торжествующее зарево. Заря
свободы! И не письма " фотографии - скоро он увидит своих родных!..
У распахнутых ворот - море людей. Их, каторжников, узнают по одежде -
по бубновым тузам, нашитым на серые робы.
- Сюда, товарищи!
К ним тянутся руки. Охватывают. Поднимают. Несут. Несколько минут - и
Феликс уже в кузове грузового автомобиля, заполненного вооруженными людьми.
Не солдаты - рабочие.
- Скажите же, прошу, что произошло?
- Николашку спихнули! Революция!
Машина катит, пробиваясь сквозь толпы. Улицы полны народа. Всюду -
красное. Всюду - митинги. Кто говорит с балкона, кто - с тумбы объявлений
или забравшись на ограду. Автомобиль сворачивает. Феликс ловит табличку:
"Лесная". Поворот. "Тверская". Главная улица Москвы. Она тоже запружена
людьми. Застряли трамваи. И машина едва движется вниз по Тверской. Они
стиснуты в кузове. Рядом с Феликсом изможденный мужчина тоже с "бубновым
тузом".
- Политический?
- Да. А вы какой партии?
- Большевик.
- Вот так!.. - протягивает руку. - Социал-демократия Польши. Феликс
Дзержинский.
- Ян Рудзутак.
Какая-то площадь. Посреди нее - скульптура всадника со шпагой.
Генерал. К шпаге привязан огромный красный бант. На постаменте, держась за
бронзовую шпору, выступает оратор.
- Это - Скобелевская площадь, а вон - дом губернатора. Будете
выступать?
- Не останавливай! Едем к Совету! Освобожденных товарищей ждут там!..
Автомобиль спускается к самому истоку Тверской, пересекает широкую,
застроенную торговыми рядами Воскресенскую площадь. За нею возвышается
Кремль. В просвете между Кремлем и темно-красным, с зеленой крышей зданием
проглядывается Красная площадь и купола Василия Блаженного. Феликс узнает.
Машина останавливается у здания. Вход в него похож на боярское
крыльцо.
- Приехали, товарищи! Это Московская дума. Сейчас здесь заседает Совет
рабочих депутатов. Рабочие хотят, чтобы вы выступили!..
Дзержинского, Рудзутака, других снимают на руках, как детей, с кузова.
И вот они идут. Толпа расступается. Лица повернуты к ним. В глазах,
обращенных на их полосатые одежды, на их лица, - сострадание и радость.
Широкая лестница. Феликс с трудом, собирая силы, поднимается по ней.
Бешено колотится сердце. Он пытается собраться с мыслями. Что он скажет
освободившим его людям - им, свершившим революцию?..
Люди словно бы почувствовали их состояние. Снова протягивают руки.
Поднимают. Несут.
Вносят в Большой думский зал. Сколько народу! Какие прекрасные,
одухотворенные лица!..
Он знает, о чем будет сейчас говорить!..

4

От Могилева до Царского Села по прямой немногим более семисот верст.
Генерал-адъютант Иванов рассчитал - с учетом всех возможных по зимнему
времени задержек в пути, - что он прибудет на станцию назначения не позднее
чем на рассвете первого марта.
Но едва его головной эшелон с георгиевцами одолел первый отрезок пути,
до Витебска, как на железной дороге начался полный беспорядок: то не
оказывалось воды для заправки паровозного котла, то угля; кто-то
неправильно переключил стрелки, и поезд загнали в тупик, а на главный путь
выполз товарняк... Пока разбирались, маневрировали, время шло... Утром
первого марта Николай Иудович со своим карательным отрядом был еще в двух
сотнях верст от Царского, на станции Дно.
Старый генерал выходил из себя: сам государь следит за ходом