Страница:
экспедиции! Под суд! Покарать!..
Неясно было, кого судить и карать: железнодорожные чиновники сваливали
вину на морозы, снежные заносы, на давнее запустение всего хозяйства. Он
разберется потом, на обратной дороге. Наведет порядок! Сейчас же некогда
вести расследование: вперед и только вперед!..
Однако и к вечеру он все еще не достиг цели: эшелон застрял в Вырице.
До Царского Села оставалось всего сорок верст - час пути. Однако паровозная
бригада исчезла, а начальник станции уведомил: из Питера получено указание
эшелон дальше не пропускать.
Разгневанный генерал готов был бросить своих георгп-евцев напролом.
Однако же что проламывать? Пустоту? Идти по шпалам пешком?..
- Кто посмел приказать, чтобы меня не пускали дальше? Да я по самому
государеву указу! - топал он ногами перед готовым упасть в обморок
маленьким чиновником, пытаясь влить громовые раскаты в свой немощный голос.
- Соединить немедля по телефону!
- С-сей минут, ваше сиятельство! С-сей минут!.. Комиссар путей
сообщения господин Бубликов самолично на проводе!
Бубликов пообещал, что свяжется для получения дальнейших инструкций с
Временным комитетом Думы.
В Питере шли переговоры. Время тянулось. В вагонах роптали голодные
георгиевцы. Наконец по распоряжению самого Родзянки генерал-адъютанту было
предложено компромиссное решение: в Царское Село он проедет, но выгружать
своих солдат из эшелона не будет; для переговоров к нему из столицы
выезжает член военной комиссии.
Иванов принял предложение. Оно ни к чему его не обязывало. Он
выполняет повеление императора, а соглашателей, если будет надо, повесит на
первом суку. Поздним вечером его поезд встал у перрона Царского. Николай
Иудович вызвал на станцию военного коменданта и начальника гарнизона. Те
доложили: Царское Село занято восставшими войсками. У всех выходов из
императорского дворца - посты солдат с красными бантами, на площади перед
дворцом - бронеавтомобили.
Тем временем прибыл и посланец военной комиссии. Его доклад был
удручающим:
- В гарнизоне столицы все до единого на стороне восставших. Начинать
активные действия силами одного батальона абсурдно. Однако среди самих
восставших определилось два течения: одни, солдаты и фабричные,
поддерживают Совдеп, который стремится к ниспровержению монархии; другие -
офицерство, цензовые сословия, деятели промышленности - поддерживают
Временный комитет Думы. Сам же комитет жаждет, чтобы прежний строй
сохранился, но волею верховной власти были дарованы некоторые реформы.
Иванов не был искушен в тонкостях политики. Из витийств эмиссара он
понял лишь одно: без собранного в монолитный кулак карательного войска
обрушиваться на взбунтовавшийся Питер нельзя. И окончательно убедился, что
предстоит не увеселительная прогулка и даже не быстрая расправа, "кровавая
баня", какую устроил он Кронштадту под наведенными на остров с моря
главными калибрами крейсеров и береговых батарей, а изнурительная осада.
- Надеюсь, к государыне меня пропустят безо всяких козней? - с
сарказмом обратился оп к коменданту Царского.
- Предоставляю вам свой автомобиль. Александра Федоровна была вне
себя:
- Что происходит, генерал? Кощунственно! Немыслимо! Варварская
страна!.. Когда вы покончите с этим сбродом?
- Императорская гвардия и верные трону войска на подходе, ваше
величество, - церемонно склонил он голову.
- О-о! - она стиснула кулаки так, что они побелели. Лицо ее было
искажено ненавистью. - Так поспешите же, генерал!
На станции Иванова ждало только что полученное от царя предписание: до
прибытия его самого никаких мер не предпринимать. А по линии железной
дороги поступило донесение: от Питера в направлении Царского продвигается
революционный батальон, усиленный батареями тяжелых орудий.
Генерал распорядился, чтобы его доставили назад, на станцию Вырица. Он
решил там, на исходном рубеже, ждать прибытия главных сил карательной
экспедиции и дальнейших указаний императора.
Глава пятая
2 марта
Покинув Финляндский вокзал, Путко вышел к
Неве, одолел мост и заковылял по набережной. Путь был далек, но идти
оказалось весело. Чопорная, с гранитными чугунноковаными парапетами
набережная жила непривычной жизнью. Заводы, судя по чистому небу над
Выборгской и Петроградской стороной, над Васильевским островом, и сегодня
не работали. Народу на набережной полным-полно. Жгли костры из всякого
хлама. С карниза правительственного здания под одобрительные выкрики два
солдата прикладами сбивали орла. Одно крыло и когтистая лапа со скипетром
уже отлетели. Теперь вошедшие в азарт солдаты гулко, словно в набат, били
по черным орлиным головам с хищно изогнутыми клювами. Увидеть такое! Но еще
поразительней было зрелище красного, полыхавшего на ледяном ветру флага над
дворцом. А трехцветное, затоптанное сапогами грязное полотнище скомкалось
на тротуаре.
Матросы в лихо заломленных бескозырках с гвардейскими ленточками, с
красными от мороза ушами вели под конвоем сановного, в генеральской шинели,
с вензелями на погонах, старика туда, в сторону Шпалерной. Антон покостылял
за ними.
Площадь перед Таврическим бурлила. Шел митинг. Всюду и здесь - красные
флаги. У входа во дворец хотя часовые и стояли, но никто никаких пропусков
не требовал. Вслед за моряками-конвоирами Путко вошел под своды Думы.
Помещение штаба восстания он разыскал быстро. Но "товарища Василия" на
месте не оказалось.
- В полках, - бросила ему девушка, по виду курсистка, в углу комнаты
стучавшая двумя пальцами на "ун-дервуде".
Оставалось единственное - ждать. Во дворце было тепло, а в полуподвале
бесплатно поили чаем и давали галеты. В каждом же зале шли митинги. Все
говорят... Но ведь где-то, под спудом, идет работа. Страну нужно кормить,
одевать. Революцию - направлять.
Наконец Василий появился. Он был в штатском пальто, бородатый, русый,
едва ли старше Антона. Опухшие от бессонницы глаза - как у Ивана Горюнова.
Антон назвал себя. Добавил:
- Горюнов меня прислал.
- А-а, это он о вас говорил! Ну что ж, ценный кадр. Чего душа жаждет?
- Работы. Хоть какой.
- Ее вон сколько! - Василий показал рукой выше головы. - Только
успевай поворачиваться! - Оглядел Пут-ко. - Вы, кажется, поручик? А почему
в солдатском? Замаскировался, чтобы не побили?
- Из лазарета ушел в чем раздобыл. А я уже итак битый-перебитый.
- Офицер - это хорошо... - протянул Василий. - С офицерами у нас
особенно туго. В обстановке сориентировались?
- Не совсем. Всюду только речи говорят. А где дело?
- Тоже понимать надо: дорвались до вольного слова - не надышатся.
- Оно-то так. Только одни говорят от сердца, а другие - для
маскировки. Каждый: "народ!", "свобода!", "революция!", "демократия!" Все
нацепили красные банты! А кто же тогда еще вчера в красный цвет стрелял,
как в мишень? Для кого наш флаг был что для разъяренного быка? А нынче -
банты, кокарды, бутончики! И все голосят: "Товарищ, товарищ!" Кто кому
товарищ? Боюсь, могут так задурить голову словами, что потом не скоро этот
мусор из нее вытрясешь.
- Точно! - согласился Василий. - Все стали р-рево-люционерами.
Родзянко оказался, вишь, первым борцом за свободу. А вот потрясем его
мошну, покажет он нам, где раки зимуют!.. Ну ладно, еще поглядим, кто
кому... - Пригладил растрепанную бороду. - Ты прав: каждый гнет свою линию.
Мы в подполье еще с конца прошлого года понимали: развязка приближается.
Знали, что события начнутся здесь, в Питере. Оно и понятно: полмиллиона
пролетариата... Ты с какого года в партии?
- Начинал в пятом, приняли в седьмом.
- Ноздря в ноздрю, - удовлетворенно гмыкнул Василий. - Тогда установку
нашу знаешь. Она прежняя: расшевелить, раскачать, взбудоражить народ
лозунгами борьбы против войны, дороговизны, монархии. Вовлечь массы. Царь
бросит против народа армию. Это разложит войско. Привлечение армии на
сторону народа - вот один из важнейших вопросов. Кое-кто думает, что сможем
обойтись боевыми дружинами. Нет, кишка тонка. Пятый год показал, что на
данный момент самое главное - за кем пойдет армия. За нами или за ними.
- Знаю. Ленинская установка. Но ты думаешь, они этого не понимают?
Одни говорят речи, а другие, я уверен...
- Ну что мы друг друга убеждаем: брито-стрижено? - рассмеялся Василий.
- Все верно! Сегодня с утра в Совдеп и к нам в штаб восстания прибежали
ребятишки из разных частей: офицеры вернулись в казармы, водворяют прежние
порядки, требуют сдать оружие.. И не самочинно требуют - по распоряжению
Временного комитета Думы. Уже и в город выходить - с особого разрешения.
Родзян-ко полагает, что все закончено: вывеску сменили, а лавочка осталась
та же.
- Вот видишь! - снова начал злиться Антон. - А мы...
- Слышал? - оборвал его, рассмеялся Василий. - Вчера даже жандармский
эскадрон прискакал с "Марсельезой" ! Тоже стали защитничками революции.
Родзянко и с ними лобызался. Правда, думцы - великие храбрецы. Вчера же
кто-то поднял крик: "Хабалов идет! Хабалов идет!.." Тут такая паника
поднялась! Одни "избранники" под кресла залезли, другие прыснули бежать.
Решили, что Хабалов свое воинство на Таврический ведет. А оказалось, что
его самого арестовали и привели, сейчас в "министерском павильоне" сидит.
Посерьезнел. Прихлопнул ладонью по столу:
- Суть ситуации такая: у Родзянки в руках правительственный аппарат.
На его стороне все - от Пуришкевича до кадетов. А главное - офицерство. На
стороне Совдепа - солдаты и пролетариат.
- Так это же сила! - воскликнул Путко. - Решающая! Что может какой-то
там ротмистр, если вся рота против него? А народ перед Таврическим? Одним
духом сдует кого хочешь, если дыхнет.
- Ишь ты какой шустрый! - Василий склонил голову набок, словно бы
стараясь получше разглядеть заявившегося к нему умника. - Я тоже до ранения
на фронте был. Тоже, разрешите представиться, подпоручик саперного
батальона. На передовой, сам знаешь, всегда кажется, что главный бой на
твоем участке. Если ты идешь в атаку, значит, вся армия наступает;
смазываешь пятки - ну конечно же вся армия драпает.
- Точно! - теперь уже улыбнулся Антон.
- Но по сей день фронты и вся действующая армия еще не сказали своего
слова. Еще только начинает раскачиваться Москва. Слухи самые разные. А
наиглавнейшее - сам наш Совдеп...
Василий резко махнул рукой:
- Мы ждали этих дней и, когда началось, покатилось, готовы были
возглавить движение. На утро двадцать шестого назначили пленум
Петроградского комитета, чтобы окончательно определить тактику и стратегию.
А в ночь на двадцать шестое охранка почти всех членов комитета замела. И в
"Кресты". Я тоже попал. Молодцы выборж-цы - взяли на себя обязанности
комитета. Но по неопытности, а может, и наоборот, из-за верности
принципам... - он в сомнении пожал плечами, - допустили оставшиеся на
свободе братишки одну промашку. Когда восстание началось, они бросились на
заводы, на фабрики, в казармы - к народу. А эсеры и меньшевики - сюда, в
Таврический. И сразу давай создавать Совет! И давай захватывать в нем
места! Сейчас во всем Совдепе наших товарищей-большевиков - всего
двое-трое. А вся верхушка - их. Вот смотри: председатель Совета Чхеидзе -
меньшевик, товарищ председателя Скобелев - меньшевик, второй товарищ
председателя Керенский - трудовик, со вчерашнего дня примазавшийся к
эсерам. И остальные - пальцев не хватит, той же масти шатия-братия. Не то
чтобы воевать с Родзянкой - сами к нему лобызаться бегают. Керенский даже
наплевал на решение Исполкома Совдепа и решил стать министром в новом
правительстве, которое Родзянко сейчас хочет слепить. Говорят, что и для
Чхеидзе кресло в Мариинском дворце подобрали. Но мы свою линию гнем. За
каждую букву в решениях Совдепа грыземся.
Он достал часы:
- Сейчас снова будем заседать. Оч-чень важное будет заседание! Ты
оставайся пока здесь за меня. Будут приходить солдаты из частей, давай им
нашу литературу, пусть берут, сколько унесут, - Василий показал на стопки
листков, уложенные на полу вдоль стены. - И сам почитай: это наш манифест
"Ко всем гражданам России" и листовка "Настал час освобождения".
Взял со столика, за которым курсистка терзала "ундер-вуд", узкие
полоски бумаги:
- Это мандаты штаба восстания на право входа в казармы гарнизона.
Выдавай только нашим, большевикам.
По районам начали создавать отряды рабочей милиции. Вот мандаты на
получение оружия в арсеналах. Тоже смотри в оба, кому даешь. С минуты на
минуту начнут приходить делегаты от рот, всех направляй в Белый зал, на
заседание. Действуй!
За ночь Антон не сомкнул глаз. Как опустился на стул, освобожденный
Василием, так и не поднялся: со всех сторон наседали; принимать решения
надо было немедленно.
Василий забежал - вечер это был или уже ночь? - радостный, осипший,
словно еще больше похудевший:
- Сдвинули! Мы с первого дня требовали, чтобы в Совдепе были не только
рабочие, но и солдатские депутаты. Оборонцы во главе с Чхеидзе артачились:
мол, агитация распространится и на армию. А нам этого только и нужно.
Добились! Солдатская секция создана и отныне Совдеп - Совет рабочих и
солдатских депутатов!.. А теперь мы там такую пулю отливаем Родзянке! Бьет
наповал! Не пуля - снаряд!..
И снова исчез.
Под утро пришел, качаясь от усталости, с еще влажным номером газеты
"Известия Совета Рабочих и Солдатских Депутатов".
- Прочти. Вот это!
Типографская краска пачкала пальцы. На первой странице, сразу под
заголовком, крупно выступало: "Приказ Э 1".
Антон начал читать.
"По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии,
артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим
Петрограда для сведения.
Совет Рабочих и Солдатских Депутатов постановил:
1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и
отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота
немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов
вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих
представителей в Совет Рабочих Депутатов, избрать по одному представителю
от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание
Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется
Совету Рабочих и Солдатских Депутатов и своим комитетам.
4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за
исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям
Совета Рабочих и Солдатских Депутатов..."
Василий ревниво следил за тем, как читал Антон.
- Пункт четвертый осилил? Мы настаивали на формулировке: "только в тех
случаях", они, соглашатели: "за исключением тех случаев". Улавливаешь
оттеночек? - В голосе его был сарказм. - Так и в пятом: и нашим и вашим!..
Одолели голосованием. Читай дальше - главное впереди.
- "Пункт пятый. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы,
бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под
контролем ротных и батальонных комитетов..." - произнес вслух Путко и
снова, с возрастающим волнением, углубился в текст:
"...и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны
соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей
политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут
быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности,
вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше
превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин
генерал, господин полковник и т. д.
8. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности,
обращение к ним на "ты" воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и
о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны
доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах,
батареях и прочих строевых и нестроевых командах".
Под приказом стояло: "Петроградский Совет Рабочих и Солдатских
Депутатов".
Антон поднял на Василия заблестевшие глаза:
- Так это же!..
- Мы настаивали еще, чтобы солдаты получили право сами выбирать себе
командиров, а неугодных - смещать. Меньшевики и эсеры провалили. Мы
требовали, чтобы этот приказ был адресован не только войскам Петроградского
округа, а всей армии. Они же: "Мы - Питерский Совдеп, а не
Всероссийский..." Законники! Но все равно... - он выхватил у Путко из рук
газету, потряс ею, - все равно армия теперь будет наша!
Антон поднялся со стула. От усталости, от резкого движения закружилась
голова. Василий с удовольствием плюхнулся на свое место. Потянулся:
- Ну, что ты тут без меня наворотил? Докладывай. Путко протянул
список: кому и с какой целью выданы
мандаты, кто и зачем приходил.
- Да ты тоже, гляжу, крючкотвор. Штабной, что ли?
- Самый что ни на есть строевой. Да только на батарее писанины не
меньше, чем в интендантской части.
- Молодец, все правильно, - пробежал его записи Василий. Поднял
голову: - Ты с какого фронта?
- С Северного.
- Долго еще тебя в лазарете ремонтировать будут?
- Глаза видят, ноги ходят - пора и честь знать.
- Тогда вот что, друг: здесь мы людей найдем, как-нибудь управимся.
Северный же фронт сейчас самый важный для революции - самый близкий к
Питеру. А офицеров-большевиков по всему фронту по пальцам пересчитаешь. От
того, за кем пойдет солдат, зависит наша победа или наше поражение. Ясно,
Антон-Дантон? Так что вот какое тебе поручение от штаба восстания: сматывай
лазаретные бинты и дуй на фронт! Доводи этот наш "Приказ Э 1" до солдат,
поворачивай на нашу сторону армию! Дня хватит, чтобы закончить все дела в
Питере?
- О чем разговор?
- Перед отъездом заскочи сюда: получишь боекомплект!..
Родзянко с нетерпением ждал результатов миссии Шульгина и Гучкова.
Днем первого марта объявился наконец в Петрограде князь Львов, и теперь
новое правительство могло вступить в свои права. Оставалось выполнить
единственную формальность: кандидатура премьер-министра должна быть
утверждена императорским рескриптом.
Раньше утра ждать эмиссаров нечего...
Родзянко прошел из кабинета в расположенную рядом комнату отдыха, где
была и просторная мягкая кровать. Через несколько минут он уже спал.
Глубоко, каждой клеткой своего огромного утомленного тела добирая все то,
что был должен ему за последние ночи бдений. Однако пробуждение не было
спокойным: на синем сукне председательского стола ждал только что
отпечатанный выпуск "Известий" с "Приказом Э 1".
Едва бросив на него взгляд, Родзяпко засопел в усы, а кончив читать,
задохнулся от ярости:
- Где Керенский? Позвать! Разыскать! Притащить! Александра Федоровича
нашли.
- Откуда это?.. - Михаил Владимирович ткнул пальцем в страницу,
продырявил и скомкал. - Откуда взялось? Как могло появиться?
- Исполком Совдепа... И тысяча делегатов от войск... В Белом зале...
единогласно...
- Почему меня заранее не поставили в известность? Вы понимаете, что
сие значит?
- "Приказ" не от имени Временного комитета Думы, а от Совдепа...
Исполком решил не согласовывать... Я не мог воспротивиться... Хотел
доложить, но нигде не смог найти вас, - бормотал Александр Федорович. -
Даже на квартире справлялся, можете проверить...
- А что такое: "рабочих и солдатских"?
- На том же заседании решили. Теперь Совет представляет и пролетариат
и солдат, - объяснил Керенский и с тоской в голосе добавил: - Я бы отдал
десять лет жизни, чтобы этот "Приказ" не появился!
- Нужно уничтожить весь тираж газеты и заставить Совдеп пересмотреть
свое решение.
- Это невозможно. "Известия" уже развезли по всему Питеру, на заводы и
в казармы.
- Пусть дадут опровержение, что "Приказ" - злостная провокация!
- Постараюсь, - ответил Александр Федорович. - Хотя не уверен...
Родзянко и сам понял: не вернешь. "Слово не воробей...", "Что написано
пером..." - в разгоряченный мозг лезли всякие дурацкие пословицы. Но он был
человеком действия.
Немедленно, не ожидая царского указа, объявить сс-став Временного
правительства.
Назначить главнокомандующим войсками Петроградского округа такого
генерала, который своей властью мог бы нейтрализовать "Приказ".
Не допустить, чтобы этот номер "Известий" вышел за пределы столицы и,
упаси боже, попал в действующую армию, на фронты!..
Новый главнокомандующий должен стать, по существу, военным диктатором.
Как Галифе или Кавеньяк. Но под строгим контролем Временного правительства
и самого Родзянки.
Слабохарактерный Хабалов - под арестом. Иванов - выжившая из ума
развалина. Сидит со своими геор-гиевцами в Вырице и небось меняет
подштанники. Кого же?..
Он мысленно вернулся к разговору о диктаторах на последнем собрании
думцев, которое казалось таким давним, хотя произошло всего три дня назад.
Три дня! А разделяет их вечность. Как будто две разные эпохи. Кого тогда
предлагали? Брусилова? Этого не подчинишь. И замашки либерала. Деникина?
Чересчур известен как правоверный монархист. Солдатня сразу встретит в
штыки, а дразнить ее до поры до времени нет резона. Адмирала Колчака? Где
он? Да и на флоте его не любят - жесток. А под боком восставший Кронштадт.
Маниковский? Штабист. Интеллигент... И тут он вспомнил: Корнилов!
Вот, кажется, подходящая фигура! Толпа падка на легенды. А он - бежал
из плена, не ведает страха, незнатного происхождения, ест с солдатами из
одного котла, в бою всегда впереди - этакий Суворов. Родзянко имел
удовольствие познакомиться с генералом, когда тот был представлен во дворе
после своего прошлогоднего побега из австрийского лагеря. Даже побеседовал
с ним. Как его?.. Лаврентий... Нет, Лавр... Лавр Георгиевич. Родзянко сразу
тогда определил: железный. Ограниченный, каким и должно быть солдату. Зато
без всяких сантиментов. Беспощадный. Именно такой и нужен для выполнения
четких, строго очерченных, как на карте, заданий. Такого, направив по
указанному пути, не придется подталкивать. Вот пусть-ка этот генерал и
обуздает ненавистный Совдеп!..
Он снял со стопки на письменном приборе чистый бланк шифротелеграммы.
Начал писать:
"Начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Алексееву.
Необходимо для установления полного порядка, для спасения столицы от
анархии командировать сюда на должность главнокомандующего Петроградским
военным округом доблестного боевого генерала, имя которого было бы
популярно и авторитетно в глазах населения. Комитет Государственной Думы
признает таким лицом доблестного, известного всей России героя - командира
двадцать пятого армейского корпуса генерал-лейтенанта Корнилова. Во имя
спасения родины, во имя победы над врагом, во имя того, чтобы неисчислимые
жертвы этой долгой войны не пропали даром накануне победы, необходимо
срочно командировать генерала Корнилова в Петроград. Благоволите срочно
снестись с ним и телеграфировать срок приезда генерала Корнилова в
Петроград"...
И тут позвонил из Москвы его эмиссар Новиков:
- К великому огорчению, Михаил Владимирович, здесь, как и в столице,
уже создан Совдеп. И тоже заседает в здании думы. К пролетариату
присоединяются части Московского гарнизона...
Феликс Дзержинский только вчера поздним вечером, совершенно
обессиленный, взяв в сопровождающие паренька-рабочего, добрался наконец до
Кривого переулка, нашел дом под номером 8. С бешено бьющимся сердцем
потянул кольцо звонка.
- Кто то?
- Отворжи... То я, Ядвися... - и упал в объятия сестры.
Хоть чувствовал себя смертельно усталым, не смог сомкнуть глаз всю
ночь. Мысли перебрасывались с одного на другое. В его голове бушевал смерч,
вобравший, казалось, все, что происходило в эти часы в целой Москве. Встал
и начал ходить по комнате, как по камере: из угла в угол.
У Ядвиги ничего по его росту не нашлось. Она побежала по знакомым, в
Польский комитет помощи беженцам. Раздобыла шинель, костюм. Он переоделся:
- Вот теперь чувствую себя по-настоящему свободным человеком!..
Глянул в зеркало. Сутулый старик с провалившимися щеками, глубокими
морщинами. "Через полгода мне - сорок... А сколько отдал тюрьмам?..
Арестовывали в девяносто седьмом, в девятисотом, девятьсот пятом, шестом,
восьмом, двенадцатом... По тюрьмам - одиннадцать лет, из них последние -
каторжные, кандальные... Да..."
Физических сил нет. Последние дни, часы и минуты выжали до предела. И
на пределе нервы: одиночная камера - и вдруг эта красная буря... Но он
дождался! Все эти годы он держался только сознанием одного: приближается! И
теперь, когда час этот пробил, он должен быть там, где может пригодиться
его опыт, его жизнь!.. За бессонную ночь он убедил себя: найдет силы.
Составил план. Первое - связаться с партийным комитетом. Второе - получить
конкретное задание. Третье - немедленно приступить к его выполнению. Пусть
это будет любое задание: хоть землю копать. Могилу для самодержавия.
Никогда, даже в давние времена, явок на Москву он не получал. Поэтому
Неясно было, кого судить и карать: железнодорожные чиновники сваливали
вину на морозы, снежные заносы, на давнее запустение всего хозяйства. Он
разберется потом, на обратной дороге. Наведет порядок! Сейчас же некогда
вести расследование: вперед и только вперед!..
Однако и к вечеру он все еще не достиг цели: эшелон застрял в Вырице.
До Царского Села оставалось всего сорок верст - час пути. Однако паровозная
бригада исчезла, а начальник станции уведомил: из Питера получено указание
эшелон дальше не пропускать.
Разгневанный генерал готов был бросить своих георгп-евцев напролом.
Однако же что проламывать? Пустоту? Идти по шпалам пешком?..
- Кто посмел приказать, чтобы меня не пускали дальше? Да я по самому
государеву указу! - топал он ногами перед готовым упасть в обморок
маленьким чиновником, пытаясь влить громовые раскаты в свой немощный голос.
- Соединить немедля по телефону!
- С-сей минут, ваше сиятельство! С-сей минут!.. Комиссар путей
сообщения господин Бубликов самолично на проводе!
Бубликов пообещал, что свяжется для получения дальнейших инструкций с
Временным комитетом Думы.
В Питере шли переговоры. Время тянулось. В вагонах роптали голодные
георгиевцы. Наконец по распоряжению самого Родзянки генерал-адъютанту было
предложено компромиссное решение: в Царское Село он проедет, но выгружать
своих солдат из эшелона не будет; для переговоров к нему из столицы
выезжает член военной комиссии.
Иванов принял предложение. Оно ни к чему его не обязывало. Он
выполняет повеление императора, а соглашателей, если будет надо, повесит на
первом суку. Поздним вечером его поезд встал у перрона Царского. Николай
Иудович вызвал на станцию военного коменданта и начальника гарнизона. Те
доложили: Царское Село занято восставшими войсками. У всех выходов из
императорского дворца - посты солдат с красными бантами, на площади перед
дворцом - бронеавтомобили.
Тем временем прибыл и посланец военной комиссии. Его доклад был
удручающим:
- В гарнизоне столицы все до единого на стороне восставших. Начинать
активные действия силами одного батальона абсурдно. Однако среди самих
восставших определилось два течения: одни, солдаты и фабричные,
поддерживают Совдеп, который стремится к ниспровержению монархии; другие -
офицерство, цензовые сословия, деятели промышленности - поддерживают
Временный комитет Думы. Сам же комитет жаждет, чтобы прежний строй
сохранился, но волею верховной власти были дарованы некоторые реформы.
Иванов не был искушен в тонкостях политики. Из витийств эмиссара он
понял лишь одно: без собранного в монолитный кулак карательного войска
обрушиваться на взбунтовавшийся Питер нельзя. И окончательно убедился, что
предстоит не увеселительная прогулка и даже не быстрая расправа, "кровавая
баня", какую устроил он Кронштадту под наведенными на остров с моря
главными калибрами крейсеров и береговых батарей, а изнурительная осада.
- Надеюсь, к государыне меня пропустят безо всяких козней? - с
сарказмом обратился оп к коменданту Царского.
- Предоставляю вам свой автомобиль. Александра Федоровна была вне
себя:
- Что происходит, генерал? Кощунственно! Немыслимо! Варварская
страна!.. Когда вы покончите с этим сбродом?
- Императорская гвардия и верные трону войска на подходе, ваше
величество, - церемонно склонил он голову.
- О-о! - она стиснула кулаки так, что они побелели. Лицо ее было
искажено ненавистью. - Так поспешите же, генерал!
На станции Иванова ждало только что полученное от царя предписание: до
прибытия его самого никаких мер не предпринимать. А по линии железной
дороги поступило донесение: от Питера в направлении Царского продвигается
революционный батальон, усиленный батареями тяжелых орудий.
Генерал распорядился, чтобы его доставили назад, на станцию Вырица. Он
решил там, на исходном рубеже, ждать прибытия главных сил карательной
экспедиции и дальнейших указаний императора.
Глава пятая
2 марта
Покинув Финляндский вокзал, Путко вышел к
Неве, одолел мост и заковылял по набережной. Путь был далек, но идти
оказалось весело. Чопорная, с гранитными чугунноковаными парапетами
набережная жила непривычной жизнью. Заводы, судя по чистому небу над
Выборгской и Петроградской стороной, над Васильевским островом, и сегодня
не работали. Народу на набережной полным-полно. Жгли костры из всякого
хлама. С карниза правительственного здания под одобрительные выкрики два
солдата прикладами сбивали орла. Одно крыло и когтистая лапа со скипетром
уже отлетели. Теперь вошедшие в азарт солдаты гулко, словно в набат, били
по черным орлиным головам с хищно изогнутыми клювами. Увидеть такое! Но еще
поразительней было зрелище красного, полыхавшего на ледяном ветру флага над
дворцом. А трехцветное, затоптанное сапогами грязное полотнище скомкалось
на тротуаре.
Матросы в лихо заломленных бескозырках с гвардейскими ленточками, с
красными от мороза ушами вели под конвоем сановного, в генеральской шинели,
с вензелями на погонах, старика туда, в сторону Шпалерной. Антон покостылял
за ними.
Площадь перед Таврическим бурлила. Шел митинг. Всюду и здесь - красные
флаги. У входа во дворец хотя часовые и стояли, но никто никаких пропусков
не требовал. Вслед за моряками-конвоирами Путко вошел под своды Думы.
Помещение штаба восстания он разыскал быстро. Но "товарища Василия" на
месте не оказалось.
- В полках, - бросила ему девушка, по виду курсистка, в углу комнаты
стучавшая двумя пальцами на "ун-дервуде".
Оставалось единственное - ждать. Во дворце было тепло, а в полуподвале
бесплатно поили чаем и давали галеты. В каждом же зале шли митинги. Все
говорят... Но ведь где-то, под спудом, идет работа. Страну нужно кормить,
одевать. Революцию - направлять.
Наконец Василий появился. Он был в штатском пальто, бородатый, русый,
едва ли старше Антона. Опухшие от бессонницы глаза - как у Ивана Горюнова.
Антон назвал себя. Добавил:
- Горюнов меня прислал.
- А-а, это он о вас говорил! Ну что ж, ценный кадр. Чего душа жаждет?
- Работы. Хоть какой.
- Ее вон сколько! - Василий показал рукой выше головы. - Только
успевай поворачиваться! - Оглядел Пут-ко. - Вы, кажется, поручик? А почему
в солдатском? Замаскировался, чтобы не побили?
- Из лазарета ушел в чем раздобыл. А я уже итак битый-перебитый.
- Офицер - это хорошо... - протянул Василий. - С офицерами у нас
особенно туго. В обстановке сориентировались?
- Не совсем. Всюду только речи говорят. А где дело?
- Тоже понимать надо: дорвались до вольного слова - не надышатся.
- Оно-то так. Только одни говорят от сердца, а другие - для
маскировки. Каждый: "народ!", "свобода!", "революция!", "демократия!" Все
нацепили красные банты! А кто же тогда еще вчера в красный цвет стрелял,
как в мишень? Для кого наш флаг был что для разъяренного быка? А нынче -
банты, кокарды, бутончики! И все голосят: "Товарищ, товарищ!" Кто кому
товарищ? Боюсь, могут так задурить голову словами, что потом не скоро этот
мусор из нее вытрясешь.
- Точно! - согласился Василий. - Все стали р-рево-люционерами.
Родзянко оказался, вишь, первым борцом за свободу. А вот потрясем его
мошну, покажет он нам, где раки зимуют!.. Ну ладно, еще поглядим, кто
кому... - Пригладил растрепанную бороду. - Ты прав: каждый гнет свою линию.
Мы в подполье еще с конца прошлого года понимали: развязка приближается.
Знали, что события начнутся здесь, в Питере. Оно и понятно: полмиллиона
пролетариата... Ты с какого года в партии?
- Начинал в пятом, приняли в седьмом.
- Ноздря в ноздрю, - удовлетворенно гмыкнул Василий. - Тогда установку
нашу знаешь. Она прежняя: расшевелить, раскачать, взбудоражить народ
лозунгами борьбы против войны, дороговизны, монархии. Вовлечь массы. Царь
бросит против народа армию. Это разложит войско. Привлечение армии на
сторону народа - вот один из важнейших вопросов. Кое-кто думает, что сможем
обойтись боевыми дружинами. Нет, кишка тонка. Пятый год показал, что на
данный момент самое главное - за кем пойдет армия. За нами или за ними.
- Знаю. Ленинская установка. Но ты думаешь, они этого не понимают?
Одни говорят речи, а другие, я уверен...
- Ну что мы друг друга убеждаем: брито-стрижено? - рассмеялся Василий.
- Все верно! Сегодня с утра в Совдеп и к нам в штаб восстания прибежали
ребятишки из разных частей: офицеры вернулись в казармы, водворяют прежние
порядки, требуют сдать оружие.. И не самочинно требуют - по распоряжению
Временного комитета Думы. Уже и в город выходить - с особого разрешения.
Родзян-ко полагает, что все закончено: вывеску сменили, а лавочка осталась
та же.
- Вот видишь! - снова начал злиться Антон. - А мы...
- Слышал? - оборвал его, рассмеялся Василий. - Вчера даже жандармский
эскадрон прискакал с "Марсельезой" ! Тоже стали защитничками революции.
Родзянко и с ними лобызался. Правда, думцы - великие храбрецы. Вчера же
кто-то поднял крик: "Хабалов идет! Хабалов идет!.." Тут такая паника
поднялась! Одни "избранники" под кресла залезли, другие прыснули бежать.
Решили, что Хабалов свое воинство на Таврический ведет. А оказалось, что
его самого арестовали и привели, сейчас в "министерском павильоне" сидит.
Посерьезнел. Прихлопнул ладонью по столу:
- Суть ситуации такая: у Родзянки в руках правительственный аппарат.
На его стороне все - от Пуришкевича до кадетов. А главное - офицерство. На
стороне Совдепа - солдаты и пролетариат.
- Так это же сила! - воскликнул Путко. - Решающая! Что может какой-то
там ротмистр, если вся рота против него? А народ перед Таврическим? Одним
духом сдует кого хочешь, если дыхнет.
- Ишь ты какой шустрый! - Василий склонил голову набок, словно бы
стараясь получше разглядеть заявившегося к нему умника. - Я тоже до ранения
на фронте был. Тоже, разрешите представиться, подпоручик саперного
батальона. На передовой, сам знаешь, всегда кажется, что главный бой на
твоем участке. Если ты идешь в атаку, значит, вся армия наступает;
смазываешь пятки - ну конечно же вся армия драпает.
- Точно! - теперь уже улыбнулся Антон.
- Но по сей день фронты и вся действующая армия еще не сказали своего
слова. Еще только начинает раскачиваться Москва. Слухи самые разные. А
наиглавнейшее - сам наш Совдеп...
Василий резко махнул рукой:
- Мы ждали этих дней и, когда началось, покатилось, готовы были
возглавить движение. На утро двадцать шестого назначили пленум
Петроградского комитета, чтобы окончательно определить тактику и стратегию.
А в ночь на двадцать шестое охранка почти всех членов комитета замела. И в
"Кресты". Я тоже попал. Молодцы выборж-цы - взяли на себя обязанности
комитета. Но по неопытности, а может, и наоборот, из-за верности
принципам... - он в сомнении пожал плечами, - допустили оставшиеся на
свободе братишки одну промашку. Когда восстание началось, они бросились на
заводы, на фабрики, в казармы - к народу. А эсеры и меньшевики - сюда, в
Таврический. И сразу давай создавать Совет! И давай захватывать в нем
места! Сейчас во всем Совдепе наших товарищей-большевиков - всего
двое-трое. А вся верхушка - их. Вот смотри: председатель Совета Чхеидзе -
меньшевик, товарищ председателя Скобелев - меньшевик, второй товарищ
председателя Керенский - трудовик, со вчерашнего дня примазавшийся к
эсерам. И остальные - пальцев не хватит, той же масти шатия-братия. Не то
чтобы воевать с Родзянкой - сами к нему лобызаться бегают. Керенский даже
наплевал на решение Исполкома Совдепа и решил стать министром в новом
правительстве, которое Родзянко сейчас хочет слепить. Говорят, что и для
Чхеидзе кресло в Мариинском дворце подобрали. Но мы свою линию гнем. За
каждую букву в решениях Совдепа грыземся.
Он достал часы:
- Сейчас снова будем заседать. Оч-чень важное будет заседание! Ты
оставайся пока здесь за меня. Будут приходить солдаты из частей, давай им
нашу литературу, пусть берут, сколько унесут, - Василий показал на стопки
листков, уложенные на полу вдоль стены. - И сам почитай: это наш манифест
"Ко всем гражданам России" и листовка "Настал час освобождения".
Взял со столика, за которым курсистка терзала "ундер-вуд", узкие
полоски бумаги:
- Это мандаты штаба восстания на право входа в казармы гарнизона.
Выдавай только нашим, большевикам.
По районам начали создавать отряды рабочей милиции. Вот мандаты на
получение оружия в арсеналах. Тоже смотри в оба, кому даешь. С минуты на
минуту начнут приходить делегаты от рот, всех направляй в Белый зал, на
заседание. Действуй!
За ночь Антон не сомкнул глаз. Как опустился на стул, освобожденный
Василием, так и не поднялся: со всех сторон наседали; принимать решения
надо было немедленно.
Василий забежал - вечер это был или уже ночь? - радостный, осипший,
словно еще больше похудевший:
- Сдвинули! Мы с первого дня требовали, чтобы в Совдепе были не только
рабочие, но и солдатские депутаты. Оборонцы во главе с Чхеидзе артачились:
мол, агитация распространится и на армию. А нам этого только и нужно.
Добились! Солдатская секция создана и отныне Совдеп - Совет рабочих и
солдатских депутатов!.. А теперь мы там такую пулю отливаем Родзянке! Бьет
наповал! Не пуля - снаряд!..
И снова исчез.
Под утро пришел, качаясь от усталости, с еще влажным номером газеты
"Известия Совета Рабочих и Солдатских Депутатов".
- Прочти. Вот это!
Типографская краска пачкала пальцы. На первой странице, сразу под
заголовком, крупно выступало: "Приказ Э 1".
Антон начал читать.
"По гарнизону Петроградского округа всем солдатам гвардии, армии,
артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим
Петрограда для сведения.
Совет Рабочих и Солдатских Депутатов постановил:
1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и
отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота
немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов
вышеуказанных воинских частей.
2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих
представителей в Совет Рабочих Депутатов, избрать по одному представителю
от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание
Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.
3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется
Совету Рабочих и Солдатских Депутатов и своим комитетам.
4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять, за
исключением тех случаев, когда они противоречат приказам и постановлениям
Совета Рабочих и Солдатских Депутатов..."
Василий ревниво следил за тем, как читал Антон.
- Пункт четвертый осилил? Мы настаивали на формулировке: "только в тех
случаях", они, соглашатели: "за исключением тех случаев". Улавливаешь
оттеночек? - В голосе его был сарказм. - Так и в пятом: и нашим и вашим!..
Одолели голосованием. Читай дальше - главное впереди.
- "Пункт пятый. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы,
бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под
контролем ротных и батальонных комитетов..." - произнес вслух Путко и
снова, с возрастающим волнением, углубился в текст:
"...и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям.
6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны
соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя в своей
политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут
быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности,
вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется.
7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше
превосходительство, благородие и т. п., и заменяется обращением: господин
генерал, господин полковник и т. д.
8. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и, в частности,
обращение к ним на "ты" воспрещается и о всяком нарушении сего, равно как и
о всех недоразумениях между офицерами и солдатами, последние обязаны
доводить до сведения ротных комитетов.
Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах,
батареях и прочих строевых и нестроевых командах".
Под приказом стояло: "Петроградский Совет Рабочих и Солдатских
Депутатов".
Антон поднял на Василия заблестевшие глаза:
- Так это же!..
- Мы настаивали еще, чтобы солдаты получили право сами выбирать себе
командиров, а неугодных - смещать. Меньшевики и эсеры провалили. Мы
требовали, чтобы этот приказ был адресован не только войскам Петроградского
округа, а всей армии. Они же: "Мы - Питерский Совдеп, а не
Всероссийский..." Законники! Но все равно... - он выхватил у Путко из рук
газету, потряс ею, - все равно армия теперь будет наша!
Антон поднялся со стула. От усталости, от резкого движения закружилась
голова. Василий с удовольствием плюхнулся на свое место. Потянулся:
- Ну, что ты тут без меня наворотил? Докладывай. Путко протянул
список: кому и с какой целью выданы
мандаты, кто и зачем приходил.
- Да ты тоже, гляжу, крючкотвор. Штабной, что ли?
- Самый что ни на есть строевой. Да только на батарее писанины не
меньше, чем в интендантской части.
- Молодец, все правильно, - пробежал его записи Василий. Поднял
голову: - Ты с какого фронта?
- С Северного.
- Долго еще тебя в лазарете ремонтировать будут?
- Глаза видят, ноги ходят - пора и честь знать.
- Тогда вот что, друг: здесь мы людей найдем, как-нибудь управимся.
Северный же фронт сейчас самый важный для революции - самый близкий к
Питеру. А офицеров-большевиков по всему фронту по пальцам пересчитаешь. От
того, за кем пойдет солдат, зависит наша победа или наше поражение. Ясно,
Антон-Дантон? Так что вот какое тебе поручение от штаба восстания: сматывай
лазаретные бинты и дуй на фронт! Доводи этот наш "Приказ Э 1" до солдат,
поворачивай на нашу сторону армию! Дня хватит, чтобы закончить все дела в
Питере?
- О чем разговор?
- Перед отъездом заскочи сюда: получишь боекомплект!..
Родзянко с нетерпением ждал результатов миссии Шульгина и Гучкова.
Днем первого марта объявился наконец в Петрограде князь Львов, и теперь
новое правительство могло вступить в свои права. Оставалось выполнить
единственную формальность: кандидатура премьер-министра должна быть
утверждена императорским рескриптом.
Раньше утра ждать эмиссаров нечего...
Родзянко прошел из кабинета в расположенную рядом комнату отдыха, где
была и просторная мягкая кровать. Через несколько минут он уже спал.
Глубоко, каждой клеткой своего огромного утомленного тела добирая все то,
что был должен ему за последние ночи бдений. Однако пробуждение не было
спокойным: на синем сукне председательского стола ждал только что
отпечатанный выпуск "Известий" с "Приказом Э 1".
Едва бросив на него взгляд, Родзяпко засопел в усы, а кончив читать,
задохнулся от ярости:
- Где Керенский? Позвать! Разыскать! Притащить! Александра Федоровича
нашли.
- Откуда это?.. - Михаил Владимирович ткнул пальцем в страницу,
продырявил и скомкал. - Откуда взялось? Как могло появиться?
- Исполком Совдепа... И тысяча делегатов от войск... В Белом зале...
единогласно...
- Почему меня заранее не поставили в известность? Вы понимаете, что
сие значит?
- "Приказ" не от имени Временного комитета Думы, а от Совдепа...
Исполком решил не согласовывать... Я не мог воспротивиться... Хотел
доложить, но нигде не смог найти вас, - бормотал Александр Федорович. -
Даже на квартире справлялся, можете проверить...
- А что такое: "рабочих и солдатских"?
- На том же заседании решили. Теперь Совет представляет и пролетариат
и солдат, - объяснил Керенский и с тоской в голосе добавил: - Я бы отдал
десять лет жизни, чтобы этот "Приказ" не появился!
- Нужно уничтожить весь тираж газеты и заставить Совдеп пересмотреть
свое решение.
- Это невозможно. "Известия" уже развезли по всему Питеру, на заводы и
в казармы.
- Пусть дадут опровержение, что "Приказ" - злостная провокация!
- Постараюсь, - ответил Александр Федорович. - Хотя не уверен...
Родзянко и сам понял: не вернешь. "Слово не воробей...", "Что написано
пером..." - в разгоряченный мозг лезли всякие дурацкие пословицы. Но он был
человеком действия.
Немедленно, не ожидая царского указа, объявить сс-став Временного
правительства.
Назначить главнокомандующим войсками Петроградского округа такого
генерала, который своей властью мог бы нейтрализовать "Приказ".
Не допустить, чтобы этот номер "Известий" вышел за пределы столицы и,
упаси боже, попал в действующую армию, на фронты!..
Новый главнокомандующий должен стать, по существу, военным диктатором.
Как Галифе или Кавеньяк. Но под строгим контролем Временного правительства
и самого Родзянки.
Слабохарактерный Хабалов - под арестом. Иванов - выжившая из ума
развалина. Сидит со своими геор-гиевцами в Вырице и небось меняет
подштанники. Кого же?..
Он мысленно вернулся к разговору о диктаторах на последнем собрании
думцев, которое казалось таким давним, хотя произошло всего три дня назад.
Три дня! А разделяет их вечность. Как будто две разные эпохи. Кого тогда
предлагали? Брусилова? Этого не подчинишь. И замашки либерала. Деникина?
Чересчур известен как правоверный монархист. Солдатня сразу встретит в
штыки, а дразнить ее до поры до времени нет резона. Адмирала Колчака? Где
он? Да и на флоте его не любят - жесток. А под боком восставший Кронштадт.
Маниковский? Штабист. Интеллигент... И тут он вспомнил: Корнилов!
Вот, кажется, подходящая фигура! Толпа падка на легенды. А он - бежал
из плена, не ведает страха, незнатного происхождения, ест с солдатами из
одного котла, в бою всегда впереди - этакий Суворов. Родзянко имел
удовольствие познакомиться с генералом, когда тот был представлен во дворе
после своего прошлогоднего побега из австрийского лагеря. Даже побеседовал
с ним. Как его?.. Лаврентий... Нет, Лавр... Лавр Георгиевич. Родзянко сразу
тогда определил: железный. Ограниченный, каким и должно быть солдату. Зато
без всяких сантиментов. Беспощадный. Именно такой и нужен для выполнения
четких, строго очерченных, как на карте, заданий. Такого, направив по
указанному пути, не придется подталкивать. Вот пусть-ка этот генерал и
обуздает ненавистный Совдеп!..
Он снял со стопки на письменном приборе чистый бланк шифротелеграммы.
Начал писать:
"Начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Алексееву.
Необходимо для установления полного порядка, для спасения столицы от
анархии командировать сюда на должность главнокомандующего Петроградским
военным округом доблестного боевого генерала, имя которого было бы
популярно и авторитетно в глазах населения. Комитет Государственной Думы
признает таким лицом доблестного, известного всей России героя - командира
двадцать пятого армейского корпуса генерал-лейтенанта Корнилова. Во имя
спасения родины, во имя победы над врагом, во имя того, чтобы неисчислимые
жертвы этой долгой войны не пропали даром накануне победы, необходимо
срочно командировать генерала Корнилова в Петроград. Благоволите срочно
снестись с ним и телеграфировать срок приезда генерала Корнилова в
Петроград"...
И тут позвонил из Москвы его эмиссар Новиков:
- К великому огорчению, Михаил Владимирович, здесь, как и в столице,
уже создан Совдеп. И тоже заседает в здании думы. К пролетариату
присоединяются части Московского гарнизона...
Феликс Дзержинский только вчера поздним вечером, совершенно
обессиленный, взяв в сопровождающие паренька-рабочего, добрался наконец до
Кривого переулка, нашел дом под номером 8. С бешено бьющимся сердцем
потянул кольцо звонка.
- Кто то?
- Отворжи... То я, Ядвися... - и упал в объятия сестры.
Хоть чувствовал себя смертельно усталым, не смог сомкнуть глаз всю
ночь. Мысли перебрасывались с одного на другое. В его голове бушевал смерч,
вобравший, казалось, все, что происходило в эти часы в целой Москве. Встал
и начал ходить по комнате, как по камере: из угла в угол.
У Ядвиги ничего по его росту не нашлось. Она побежала по знакомым, в
Польский комитет помощи беженцам. Раздобыла шинель, костюм. Он переоделся:
- Вот теперь чувствую себя по-настоящему свободным человеком!..
Глянул в зеркало. Сутулый старик с провалившимися щеками, глубокими
морщинами. "Через полгода мне - сорок... А сколько отдал тюрьмам?..
Арестовывали в девяносто седьмом, в девятисотом, девятьсот пятом, шестом,
восьмом, двенадцатом... По тюрьмам - одиннадцать лет, из них последние -
каторжные, кандальные... Да..."
Физических сил нет. Последние дни, часы и минуты выжали до предела. И
на пределе нервы: одиночная камера - и вдруг эта красная буря... Но он
дождался! Все эти годы он держался только сознанием одного: приближается! И
теперь, когда час этот пробил, он должен быть там, где может пригодиться
его опыт, его жизнь!.. За бессонную ночь он убедил себя: найдет силы.
Составил план. Первое - связаться с партийным комитетом. Второе - получить
конкретное задание. Третье - немедленно приступить к его выполнению. Пусть
это будет любое задание: хоть землю копать. Могилу для самодержавия.
Никогда, даже в давние времена, явок на Москву он не получал. Поэтому