Страница:
- Нательное потом выстираю, вот Санькино, в пору будет... Сейчас
завтракать будем.
Антон с благодарной улыбкой кивнул. Она отозвалась открыто, смешное
личико ее с короткой стрижкой засияло.
Через полчаса, отутюженный, бодрый и сытый, с венцом бинта на голове
под фуражкой, он уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять
первое задание, полученное от товарища Юзефа - члена ЦК Феликса
Дзержинского.
Двое суток назад, в Вендене, в штабе армии, вместе с предписанием о
делегировании его на Московское совещание, Путко получил еще и
рекомендательные письма в питерские отделения "Союза офицеров армии и
флота" и "Союза георгиевских кавалеров". Находясь все время на передовой,
Антон не имел возможности узнать, чем они дышат, хотя при штабе их
Двенадцатой армии тоже были недавно открыты такие отделения.
- И та и другая организации - опорные базы контрреволюции, - с
интересом изучив рекомендательные письма, сказал Дзержинский. - Нельзя
упустить столь великолепную возможность прощупать их изнутри. Фронтовик.
Офицер. Кавалер. Делегат. И ни намека на вашу партийную принадлежность.
Понятно? Вечером доложите о результатах.
Александровский мост на противоположной стороне Невы вливался в
Литейный проспект. Адрес Антон знал. Выборгская сторона, что осталась
позади, была будто одета в рабочую блузу - серая, дымная. Здесь, за мостом,
стены дворцовых зданий расцвечены щитами реклам. Оказывается, все так же
пел Шаляпин, Сегодня вечером - в "Фаусте". Тут же рядом на листе буквами в
вершок: "Заем Свободы. Облигации сего займа выпускаются на 54 года и
погашаются по нарицательной цене в течение 49 лет, тиражами, производимыми
один раз в год, в декабре, начиная с 1922 года..." Тут же давалось
изображение облигации: по центру, в венке - портал Таврического дворца.
"Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть
страну к старому, ныне мертвому строю... Одолжим деньги Государству,
поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние.
Миллионы сотен дают сотни миллионов. Пусть каждый из нас помнит, что
купивший облигацию "Займа Свободы" в 100 рублей, дает армии 4 ружья, 15
снарядов или 1000 патронов..."
Какой-никакой, а отзвук войны. Да только если от каждого ружейного
ложа перепадет в карман Родзянке по рублику, Ипполитову - по копейке с
патрона, а уж Лессперу - не меньше чем по трояку со снаряда, сколько же это
останется для "защиты свободы"?.. И какими купюрами выкладывать? Недавно
вошли в оборот новые денежные знаки, выпущеные Временным правительством. На
плохой бумаге, жалкие на вид. Их сразу окрестили керенками. Ходили они
наравне с Романовнами, царскими красненькими и синенькими, но принимали их
в уплату с меньшей охотой.
На тротуарах - полным-полно народа. Какой нынче день? Вроде бы
суббота, рабочий. Правда, в толпе больше серо-зеленого цвета. На рукавах
гимнастерок и френчей все те же черепа и кости или черно-красные нашивки
"штурмовых батальонов", "батальонов тыла" и прочих формирований Временного
правительства.
По мостовой под медь оркестра маршировала воинская часть. Антон не
обратил бы на нее внимания, если бы праздношатающиеся не поспешили к кромке
тротуара. Впереди колонны плыло необычное, из золотой парчи, с черпым
крестом посредине, знамя. Путко протиснулся. Ба, женщины! В гимнастерках с
погонами, в шароварах. Икристые ноги оплетены обмотками, лямками и ремнями
стиснуты груди. За спинами вразнобой колыхаются трехлинейки с примкну-тыми
штыками. На парче вышито: "1-я женская военная команда смерти Марии
Бочкаревой".
Молодые щеголи в полувоенных френчах, стоявшие на тротуаре рядом с
Антоном, оглядывали "смертниц", как ощупывали.
Нелепо: женщины - и "команда смерти". Кощунственно...
Табличка справа от двери подъезда: "Союз офицеров армии и флота.
Петроградское отделение". Под табличкой приколота картонка: "Кв. 19, 3-й
этаж".
Он одернул гимнастерку. Подтянул ремень. Помедлил, собираясь с
мыслями. "Фронтовик и кавалер... прикинусь олухом господним..."
Взбежал по лестнице. Дверь в квартиру не затворена. Гул голосов.
Коридор - хоть на велосипеде раскатывай. В комнатах стоят, сидят,
покуривают офицеры разных чинов и родов войск.
- Разрешите обратиться!
- С фронта? Свеженький? Пожалуйста, сюда, господин поручик, к
подполковнику князю Гаджиеву!
Подполковник - молодой, тонколицый, с густыми, сросшимися на
переносице бровями, в белой черкеске с серебряными гравированными гозырями
- был в кабинете один.
Он вышел из-за стола, заваленного бумагами, взял пакет, прочел
вложенный в него лист. "Знал бы ты, кто держал это письмо в руках нынешней
ночью..."
- Очень харашо, баевой офицер! Ну, чего скажешь?
- Прибыл. Сказать ничего не могу - прямо с передовой.
Вытянулся:
- Извините! Командующий Шестой отдельной штурмовой полевой!..
- Зачэм? - оборвал его рапорт подполковник. - Я уже все прочел. С
какого фронта? - он заглянул в листок. - А-о, от Владислава Наполеоновича
Клембовского?
- Не имею чести знать главнокомандующего Северным фронтом лично!
- А я знаю. Вмэсте вино пили. Хароший человек, но куда глядит? Вот! -
князь протянул поручику бланк. - Сегодня получили. Для сведения. Читай.
Антон взял бланк:
"Ставки - Петроград. Военмин, Министру юстиции,
Петроградское отделение Союза, Петроградское агентство.
Главкомитет Союза офицеров протестует против нару-шепия постановления
Временного правительства и бездействия власти, двоеточие. Издаваемая районе
XII армии газета "Окопная правда" переменила свое название на "Окопный
набат" и продолжает выходить в том же большевистском духе и по прежней
программе. Точка. Ставка. Главкомитет".
- Не могу знать! - отдал он бланк.
- Аткуда тебе знать? Контрразведка должна знать. Подполковник
разглядывал его, а он - подполковника.
Красив. Оливковое, со смуглым румянцем, тщательно выбритое лицо. Под
полоской щегольски подстриженных усов - крепкие зубы. Украшение парадов и
балов. Монархист - как пить дать.
- Какое дэло хочзш?
- Не могу знать! - он изобразил на физиономии недоумение. - Не знаю
целей офицерского союза - ведь я с передовой!
- Введу в курс дэла, - ласково хлопнул его по плечу князь.
И начал "вводить": союз - чисто военная организация, главный ее совет
находится в Могилеве, при Ставке. В крупнейших городах открыты отделения.
Почетным председателем избран генерал Алексеев, почетные покровители -
Деникин, Родзяпко, Шульгин и Пуришкевич. Союз поддерживает тесные контакты
с другими военными организациями - с "Союзом георгиевских кавалеров",
советом "Союза казачьих войск", "Союзом увечных воинов", "Военной лигой", -
со всеми, кто добивается укрепления обороноспособности армии.
- Прошу прощения, ваше высокобла... извините, господин подполковник...
- вставил, совершенно освоившись с ролью, Антон.
- Можешь титуловать, как прежде, - покрутил ус Гад-жиев, - у нас
можно. И уху приятней.
- Не возьму в толк, как союз добивается укрепления армии.
- А-о! Очень ясно, дарагой. В Ставке был наш первый съезд. Там все
определили. Родзянко выступал: "Прекратить сентиментальничанье,
чистоплюйство, разговоры о доверии, кивки и экивоки с солдатами". Золотые
слова! Отменить паганый приказ номэр адин. А самое главное - бороться с
большевиками и Совдепами, этими Советами собачьих и рачьих депутатов,
ха-ха-ха!
Горский князь был очень общительным и веселым.
- Но ведь и среди офицеров, ваше высокоблагородие, есть большевики и
сторонники большевиков, - не удержался Путко.
- Вот они-то, а-о, и есть самые апасные наши враги! - глаза Гаджиева
вспыхнули. - Троянские кони! Каждого иметь на примете и на прицеле! - Он
поворошил в папках на столе. - Вот еще адна бумага из Главкомитета. Тоже
для сведения и принятия к руководству.
"В Центральное правление союзов поляков-военнослужащих, - начал читать
Антон. - Главный комитет Союза офицеров Армии и Флота ставит себе одной из
задач борьбу с большевизмом в армии и пораженческой агитацией. В данном
направлении Главный комитет призывает вас к совместной работе и предлагает
свои услуги в том смысле, что вам будут сообщаться фамилии военнослужащих
поляков, запятнавших себя демагогией, провокацией и большевистской
деятельностью..."
"Ух, сволочи!.. Все в одну кучу!.. "Союзов поляков". Это надо особенно
выделить Юзефу. Наверняка он занимается и польскими частями..."
Подполковник дождался, пока поручик оторвался от листка.
- Главкомитет через Ставку дал предписание по всем фронтам, чтобы в
штабах составили списки офицеров-большевиков. Для "дня икс".
- Какого-какого?.. Что это такое: "день икс"? - Пут-ко про себя даже
удивился болтливости князя. Не обучен конспирации или чувствует за собой
силу?.. Скорей всего, глуповатый свитский шаркун.
- У нас на Кавказе гаварят: "Не спеши - язык обожжешь", - словно бы
разгадал его мысли подполковник.
- Что изволите приказать мне, ваше высокоблагородие? - поспешил Антон.
- Ба-оевой афицер. Артиллерист. Два "Георгия"... - перечислял для себя
достоинства поручика Гаджиев, продолжая бесцеремонно, как ахал-текинца,
разглядывать посетителя. Только что зубы не проверил. - Хочешь в баэвую
группу апределю, в испалнительный паш орган - "Союз воппского долга"?
- Что это за орган, ваше высокоблагородие?
- Где прибрать, кого убрать, - он щедро улыбнулся.
- Попятно. Но мне ведь предписано возвращаться на позиции... В
действующей армии тоже есть такие оргапы?
- Есть-есть. Как раз сейчас создаем. На фронтах и в армиях. Как раз в
твоей, в Двенадцатой, очень нужен. На-да там и прибрать, и кое-кого убрать.
А можем отозвать в Питер, если хочэшь.
Путко решил, что миссия его выполнена весьма успешно: для первого раза
выведывать что-то еще было бы опасно.
- Не знаю, ваше высокоблагородие... Разрешите подумать? Я ведь и
здесь-то проездом - делегирован в Москву на какое-то совещание.
- В Ма-аскву? - с интересом, будто увидел впервые, уставился на него
князь. - Чэго ранше малчал? Пачэму здесь не написано? Где направление?
Поручик показал.
- Замечательно! На Государственное совещание! Сав-сем другой разговор!
Знаешь, что там произойдет?
- Понятия не имею, - снова подобрался, насторожился Путко.
- Да... Да... - горец стал теребить свой ус. Выдвинул ящик стола,
достал фирменный бланк "Союза офицеров", что-то начеркал на нем. Супул
листок в конверт, приложил печатку. Вывел адрес.
- В дэвять вечера должен быть здесь.
Он постучал шлифованным ногтем по конверту.
- Будет исполнено, ваше высокоблагородие!
- Надеюсь, скоро увидимся, дарагой!
Они распрощались, очень довольные друг другом.
"Какой "день икс" и что должно произойти в Москве?" -
многозначительность в голосе князя вызвала у Антона тревогу.
Он понадеялся, что следующий визит - в "Союз георгиевских кавалеров" -
поможет полней обрисовать картину. Пока же он мог только удивляться, как
беспечно дали ему в штабе фронта рекомендации. Не дошли до Вендена списки
офицеров-большевиков, или штабисты судят так же, как этот шаркун: коль с
орденами, значит, не большевик?..
"Союз георгиевских кавалеров" был создан еще при Николае II под
председательством генерал-адъютанта Иванова. Того самого, посланного
последним самодержцем в последнюю бесславную карательную экспедицию на
восставший Питер. Этот союз был более привилегированный, чем офицерский, -
георгиевская дума объединяла лишь тех, кто на поле брани удостоен был
орденского креста. После революции в союз получили доступ и георгиевские
кавалеры - солдаты и унтер-офицеры.
В последнее время по почину союза началось формирование особых
георгиевских частей, подобных батальону при Ставке, который еще при царе
был осыпаем мопаршь-ими милостями и предназначался для охраны штаба
верховного главнокомандующего. Теперь подразделения ветеранов-бородачей,
чьи могучие груди были украшены черно-желтыми лентами, участвовали в
конвоировании маршевых рот, в расправах с бунтовавшими против Временного
правительства частями. По существу, они заменили полевую жандармерию. Обо
всем этом Путко знал. Может быть, у георгиевцев ему как раз и удастся
выведать, что это такое - "день икс"?..
Его издало разочарование. Принявший поручика в казеином кабинете,
заставленном шкафами с ящиками для картотек, угрюмый штаб-ротмистр -
четырехугольное, как кирпич, лицо с выпирающими надбровными дугами - молча
прочел рекомендательное письмо из Вендена, скупо осведомился, чем может
быть полезен, и предложил наведаться через день. Письмо он запер в сейф.
Внешность штаб-ротмистра, кабинет, картотека, сейф - все это живо напомнило
Антону помещения в жандармских управлениях, куда его не раз конвоировали на
допросы. И этот геор-гиевец, без сомнения, полгода назад носил голубой
мундир офицера отдельного корпуса жандармов. Путко не имел ни малейшего
желания привлекать пристальное внимание штаб-ротмистра к своей персоне:
- Разрешите идти? Будучи в Питере проездом, я не мог не нанести вам
визита.
Георгиевец молча угрюмо кивнул.
Что ж, и на том спасибо. А еще и какая-то встреча в девять вечера. На
конверте с княжеской печаткой фамилия указана не была, только адрес дома на
Владимирском проспекте.
Корнилов готовился принять решение. Само понятие "подготовка" не было
свойственно характеру генерала. Его принцип: коль решил - действуй! Но
во-первых, здесь, в Могилеве, был не фронт. А во-вторых, он понимал: приняв
решение, поставит на карту все. Пан или пропал. Одним из элементов
подготовки была только что отправленная Корниловым телеграмма Керенскому с
требованием подчинить Ставке Петроградский военный округ.
Прежде, при царе, власть верховного распространялась и на гарнизон
столицы. Понятно. Главнокомандующим был сам Николай II. Теперь дело
обстояло иначе. Керенский подчинил части столичного округа лично себе, как
военному министру, и никто другой не имел права ими распоряжаться. Болтун,
верхогляд, полнейший профан в военных делах, а понял: в чьих руках армия, в
тех руках и власть. Удастся ли обмануть министра-председателя ссылкой на
стратегическую обстановку? От ответа Керенского зависело многое.
Пока же, в ожидании ответа из столицы, Корнилов принимал в кабинете
своего ординарца Завойко. Ординарец читал собственноручно написанную им
брошюру, которая называлась "Первый народный главнокомандующий, генерал
Лавр Георгиевич Корнилов".
- "...Прошлые войны дали нашему народу имена Суворова, Кутузова,
Ермолова, Скобелева. Нынешняя война озарила немеркнущим блеском имя
Корнилова... Сейчас, в паши дни, о нем уже складываются легенды..."
- Убрать, - приказал генерал.
- Никак нет, - столь же решительно возразил ординарец. - Так надо. - И
продолжил: - "Мы посылаем вам житие вашего вождя, любимого сына измученной
России..."
"Красиво вяжет, шельма, - подумал Лавр Георгиевич. - В этих делах он
лучше знает, как надо... Пройдоха. Как сом в воде - голыми руками не
возьмешь".
Сравнение с сомом было очень удачным. Завойко являл собой характерный
тип жизнерадостного сангвиника. Молодой, лет тридцати, но уже раздобревший,
с обозначившимся под гимнастеркой брюшком, выпирающим куда боле, чем
мягкая, трясущаяся при быстрых движениях грудь. Веселый, розоволицый, с
ясными, на выкате глазами и сочными губами! С верхней губы сползали сомьи
веревки-усы. Так же, как сом слизью, он всегда был покрыт обильной
испариной, а розовые большие ладони потны. Однако, несмотря на свою
полноту, Завойко был подвижен и даже проворен. Главное же достоинство -
всесведущ. Как раз в тех сферах, в которых Лавр Георгиевич не понимал ни
бельмеса. А уж хитер! Сунешь палец - откусит по локоть.
Откуда он взялся, Корнилов и сам толком не знал. Еще весной, в конце
апреля, когда генерала сияли с поста главнокомандующего Петроградским
военным округом и поставили на корпус, этот Завойко приехал в Черновцы, где
располагался штаб, и записался добровольцем в конный полк. Но почему-то
остался при штабе. Ординарцем по штату, ибо был рядовым, и личным
советником по существу. Сама история с записью в конный полк выглядела
странной: Завойко вряд ли знал, с какой стороны подойти к лошади, а уж
представить его в седле!..
Но генерал не интересовался личной жизнью своих подчиненных. Со слов
самого Завойко ему было известно, что тот когда-то работал на нефтяных
промыслах в Баку, потом по горному делу в Туркестане. Бог с ним! Солдат,
конечно, никудышный, зато как советчик незаменим и служит верой и правдой.
За минувшие месяцы, особенно в последние недели, Завойко проявил свои
таланты. Это он написал от имени главковерха все телеграммы-ультиматумы
Керенскому. Он Же, как только узнал, что генерал Каледин избран в
Новочеркасске атаманом Донского казачьего войска, посоветовал Корнилову
предложить Каледину должность походного атамана при верховном
главнокомандующем. Прежде, при царе, такой почетнейшей милости
удостаивались лишь великие князья. Каледин еще не дал ответа. Но
поступившая сегодня днем в Могилев шифротелеграмма с "Резолюцией совета
Союза казачьих войск" - прямой результат лестного предложения донскому
атаману.
Как уж там обернулся шельмец, но текст самой резолюции, пересланной из
казачьей столицы, был два дня назад составлен в Ставке тем же Завойко.
Ординарец объяснил, что поначалу он подготовил эту бумагу для Главного
комитета "Союза офицеров". Однако председатель комитета полковник
Новоснльцов резонно заметил, что в Питере смогут понять ее превратно. Ведь
Главко-митет находится здесь же, в Могилеве. Пусть лучше сначала выскажутся
донцы-казаки, а офицеры их поддержат. Такой же договоренностью Завойко
заручился и в "Союзе георгиевских кавалеров".
Резолюция казаков гласила: "...Совет Союза казачьих войск постановил
довести до сведения Временного правительства, военного министра и
распубликовать в газетах во всеобщее сведение, что:
...генерал Корнилов не может быть смещен, как истинный народный вождь
и, по мнению большинства населения, единственный генерал, могущий возродить
боевую мощь армии и вывести страну из крайне тяжелого положения... Совет
Союза казачьих войск считает нравственным долгом заявить Временному
правительству и народу, что он снимает с себя возложенную на него
ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу при смене
генерала Корнилова. Совет Союза казачьих войск заявляет громко и твердо о
полном и всемерном подчинении своему вождю герою генералу Лавру Георгиевичу
Корнилову".
Подписана эта резолюция была председателем совета войсковым старшиной
Дутовым.
К этой-то резолюции и присоединились офицеры и геор-гиевцы.
Почувствовав такую опору, Корнилов подписал подготовленную все тем же
Завойко телеграмму, на которую теперь, теряя терпение, ждал ответа: "Считаю
безусловно необходимым, чтобы Петроградский военный округ был подчинен мне
в оперативном отношении, дабы я мог распоряжаться войсками этого округа и
направлять их туда, куда потребует стратегическая обстановка, в зависимости
от развития операций в Финляндии и на южном берегу Финского залива".
Сейчас он слушал собственное "житие" краем уха - мысли были заняты
другим: решиться - или?.. Отдельные фразы, особенно резавшие слух, все же
улавливал.
- "Корнилов происходит из Сибирского казачьего войска и является
истинным сыном народа, - пел с листа ординарец. - С малых лет крохотный
Лавр познавал тяжелую школу жизни. Он бегал на посылках, нянчил младших
детей..."
- Брехня. "Бегал на посылках"! - генералу это категорически не
нравилось. - Как-никак отец до хорунжего дослужился, станичным писарем был
- соответствует коллежскому секретарю по табели. А ты - "на посылках"!
- Так надо, - мягко урезонил Завойко. - Для пользы дела. - И
продолжил: - "Горячее сердце, самостоятельный характер и гордая
независимость суждений едва не послужили причиной преждевременного конца
военной карьеры Лавра Георгиевича - среди ближайшего начальства за ним
установился термин "красный"..."
Корнилов усмехнулся: "Красный!" Ну, щелкопер!.. Хотя в глазах кой-кого
он и впрямь едва не революционер: ведь это он по приказу Временного
правительства, вступив в должность главнокомандующего Петроградским
округом, явился в Царское Село, чтобы объявить императрице Александре
Федоровне об аресте, и выдержал ее полный ненависти и презрения взгляд.
"Красный!" Истина в том, что он ненавидел императрицу не меньше, чем она
его. Генерал Алексеев доверительно сказал Корнилову: разбирая бумаги
императрицы, он был весьма озадачен, увидев карту, ту самую, единственный
экземпляр, особой государственной секретности, которую он в канун Нового
года составил для Николая II перед отъездом царя в столицу в связи с
убийством Распутина. Немка! Изменница!.. Теперь Корнилов мог признаться,
что не любил и Николая. Не потому, что был против царского строя. Строй
хорош, да сам царь оказался плох.
В конце июля, приняв пост главковерха и сразу же начав перестановки в
высшем командном составе, он назначил главнокомандующим Юго-Западным
фронтом своего давнего сотоварища генерала Деникина. Пригласил в Ставку для
откровенного, с глазу на глаз, разговора. Деникин, преданнейший монархист,
спросил:
- Что, если Учредительное собрание выскажется за монархию?
- Пойду и подчинюсь, - ответил Корнилов. - Ко мне уже приезжали одни.
Носятся с идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия
Павловича, убийцы Распутина. Предложили участвовать. Я заявил, что ни на
какую авантюру с Романовыми не пойду. Не достойны они оказались шапки
Мономаха. Но если на трон найдется кто-то другой... - Даже в том разговоре
он не высказал до конца свою мысль. Заметил лишь: - Нужно бороться.
Правительство совершенно бессильно. Эти господа слишком связаны с Советами
и ни на что не могут решиться. Так вот, Антон Иванович, могу ли я
рассчитывать на вашу поддержку?
- В полной мере, - твердо ответил Деникин. "Красный"!.. Он им покажет,
какой он "красный"!..
Хотя, кровь-то, она красного цвета...
- "...Александр Суворов и Михаил Скобелев, сражавшиеся на рубежах
России в прошлом; Лавр Корнилов - отстаивающий ее теперешние дни... В
длинных лучах великого исторического бега мы видим их суровые фигуры...
Какое счастье, что такие люди есть еще среди нас!" - закончил на подъеме
ординарец.
- Благодарю, - дрогнувшим голосом сказал генерал. Ординарец зарделся
от похвалы. Однако тут же перешел к практическим делам.
- На обложке дадим ваш портрет. Где набрать и растиражировать?.. Нужны
миллионы и миллионы экземпляров... Ага, есть идея! - Звук "г" он
выговаривал по-украински мягко "хга". Глянул на часы: - А теперь позволю
отнять у вас еще немного времени: вам надобно принять господина Аладьина.
Он уже ждет.
- Кто таков? - строго спросил Корнилов. В списках генералитета он
подобной фамилии не припоминал.
- Депутат первой Государственной думы. Был в эмиграции.
Главковерх поморщился, как от кислого.
- Сейчас приехал из Англии, - не дав ему времени возразить, сказал
ординарец. - Приехал специально к вам.
Корнилов молча, но с неудовольствием, кивнул. Он не любил иметь дело
со шпаками, да к тому же думцами и эмигрантами. Небось тоже из этих, эсеров
или анархистов. Хватит с него комиссаров Временного и парочки - Фило-ненко
да Савинкова.
Аладьин вошел. Высокий, худощавый. Лысый лоб в обрамлении ниспадающих
почти до плеч волос. А глаза маленькие, сидят глубоко, как в норках.
Хитрый.
- Здравствуйте, ваше высокопревосходительство! - голос у него был
гибкий. - Наконец-то имею счастие!..
Корнилов молча указал ему на кресло. Аладьин покосился в сторону
ординарца:
- Хотелось бы, чтобы мы могли остаться одни.
- У меня нет секретов от господина Завойко.
- И все же...
Настойчивость гостя была не по чину. Однако Завойко сам подхватил:
- Столько дел, Лавр Георгиевич! Я побегу!
Никакого секрета предстоящий разговор для ординарца не представлял: с
Аладышым Завойко познакомился несколькими днями раньше, и отнюдь не
случайно, а теперь посланец Лондона даже и остановился у него на квартире.
И эта маленькая сценка была заранее между ними оговорена: пусть Корнилов
пребывает в неведении об их взаимоотношениях.
Теперь, когда хозяин кабинета и гость остались одни, Аладьип, прибавив
голосу сердечности, произнес:
- Меня, многоуважаемый Лавр Георгиевич, зовут Алексеем Федоровичем.
Это так, для будущего... Прежде чем приступить к последующему, хочу
просить, чтобы никому не стала известной тема нашего разговора...
Генерал вперил взгляд в пришельца. Молча кивнул. Аладьин все больше пе
нравился ему. Глазки в норках. А нос большой, клювообразный, острый на
конце.
- Большое спасибо. А теперь перейдем к делу. Я прибыл к вам как
представитель английских политических кругов. Чтобы заявление мое не
показалось голословным, разрешите передать вам личное письмо от лорда
Мильне-ра, военного министра Великобритании.
Он торжественно протянул конверт. Корнилов вскрыл. К счастью, письмо
оказалось переведенным на русский. Лорд приветствовал генерала, ставшего во
завтракать будем.
Антон с благодарной улыбкой кивнул. Она отозвалась открыто, смешное
личико ее с короткой стрижкой засияло.
Через полчаса, отутюженный, бодрый и сытый, с венцом бинта на голове
под фуражкой, он уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять
первое задание, полученное от товарища Юзефа - члена ЦК Феликса
Дзержинского.
Двое суток назад, в Вендене, в штабе армии, вместе с предписанием о
делегировании его на Московское совещание, Путко получил еще и
рекомендательные письма в питерские отделения "Союза офицеров армии и
флота" и "Союза георгиевских кавалеров". Находясь все время на передовой,
Антон не имел возможности узнать, чем они дышат, хотя при штабе их
Двенадцатой армии тоже были недавно открыты такие отделения.
- И та и другая организации - опорные базы контрреволюции, - с
интересом изучив рекомендательные письма, сказал Дзержинский. - Нельзя
упустить столь великолепную возможность прощупать их изнутри. Фронтовик.
Офицер. Кавалер. Делегат. И ни намека на вашу партийную принадлежность.
Понятно? Вечером доложите о результатах.
Александровский мост на противоположной стороне Невы вливался в
Литейный проспект. Адрес Антон знал. Выборгская сторона, что осталась
позади, была будто одета в рабочую блузу - серая, дымная. Здесь, за мостом,
стены дворцовых зданий расцвечены щитами реклам. Оказывается, все так же
пел Шаляпин, Сегодня вечером - в "Фаусте". Тут же рядом на листе буквами в
вершок: "Заем Свободы. Облигации сего займа выпускаются на 54 года и
погашаются по нарицательной цене в течение 49 лет, тиражами, производимыми
один раз в год, в декабре, начиная с 1922 года..." Тут же давалось
изображение облигации: по центру, в венке - портал Таврического дворца.
"Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть
страну к старому, ныне мертвому строю... Одолжим деньги Государству,
поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние.
Миллионы сотен дают сотни миллионов. Пусть каждый из нас помнит, что
купивший облигацию "Займа Свободы" в 100 рублей, дает армии 4 ружья, 15
снарядов или 1000 патронов..."
Какой-никакой, а отзвук войны. Да только если от каждого ружейного
ложа перепадет в карман Родзянке по рублику, Ипполитову - по копейке с
патрона, а уж Лессперу - не меньше чем по трояку со снаряда, сколько же это
останется для "защиты свободы"?.. И какими купюрами выкладывать? Недавно
вошли в оборот новые денежные знаки, выпущеные Временным правительством. На
плохой бумаге, жалкие на вид. Их сразу окрестили керенками. Ходили они
наравне с Романовнами, царскими красненькими и синенькими, но принимали их
в уплату с меньшей охотой.
На тротуарах - полным-полно народа. Какой нынче день? Вроде бы
суббота, рабочий. Правда, в толпе больше серо-зеленого цвета. На рукавах
гимнастерок и френчей все те же черепа и кости или черно-красные нашивки
"штурмовых батальонов", "батальонов тыла" и прочих формирований Временного
правительства.
По мостовой под медь оркестра маршировала воинская часть. Антон не
обратил бы на нее внимания, если бы праздношатающиеся не поспешили к кромке
тротуара. Впереди колонны плыло необычное, из золотой парчи, с черпым
крестом посредине, знамя. Путко протиснулся. Ба, женщины! В гимнастерках с
погонами, в шароварах. Икристые ноги оплетены обмотками, лямками и ремнями
стиснуты груди. За спинами вразнобой колыхаются трехлинейки с примкну-тыми
штыками. На парче вышито: "1-я женская военная команда смерти Марии
Бочкаревой".
Молодые щеголи в полувоенных френчах, стоявшие на тротуаре рядом с
Антоном, оглядывали "смертниц", как ощупывали.
Нелепо: женщины - и "команда смерти". Кощунственно...
Табличка справа от двери подъезда: "Союз офицеров армии и флота.
Петроградское отделение". Под табличкой приколота картонка: "Кв. 19, 3-й
этаж".
Он одернул гимнастерку. Подтянул ремень. Помедлил, собираясь с
мыслями. "Фронтовик и кавалер... прикинусь олухом господним..."
Взбежал по лестнице. Дверь в квартиру не затворена. Гул голосов.
Коридор - хоть на велосипеде раскатывай. В комнатах стоят, сидят,
покуривают офицеры разных чинов и родов войск.
- Разрешите обратиться!
- С фронта? Свеженький? Пожалуйста, сюда, господин поручик, к
подполковнику князю Гаджиеву!
Подполковник - молодой, тонколицый, с густыми, сросшимися на
переносице бровями, в белой черкеске с серебряными гравированными гозырями
- был в кабинете один.
Он вышел из-за стола, заваленного бумагами, взял пакет, прочел
вложенный в него лист. "Знал бы ты, кто держал это письмо в руках нынешней
ночью..."
- Очень харашо, баевой офицер! Ну, чего скажешь?
- Прибыл. Сказать ничего не могу - прямо с передовой.
Вытянулся:
- Извините! Командующий Шестой отдельной штурмовой полевой!..
- Зачэм? - оборвал его рапорт подполковник. - Я уже все прочел. С
какого фронта? - он заглянул в листок. - А-о, от Владислава Наполеоновича
Клембовского?
- Не имею чести знать главнокомандующего Северным фронтом лично!
- А я знаю. Вмэсте вино пили. Хароший человек, но куда глядит? Вот! -
князь протянул поручику бланк. - Сегодня получили. Для сведения. Читай.
Антон взял бланк:
"Ставки - Петроград. Военмин, Министру юстиции,
Петроградское отделение Союза, Петроградское агентство.
Главкомитет Союза офицеров протестует против нару-шепия постановления
Временного правительства и бездействия власти, двоеточие. Издаваемая районе
XII армии газета "Окопная правда" переменила свое название на "Окопный
набат" и продолжает выходить в том же большевистском духе и по прежней
программе. Точка. Ставка. Главкомитет".
- Не могу знать! - отдал он бланк.
- Аткуда тебе знать? Контрразведка должна знать. Подполковник
разглядывал его, а он - подполковника.
Красив. Оливковое, со смуглым румянцем, тщательно выбритое лицо. Под
полоской щегольски подстриженных усов - крепкие зубы. Украшение парадов и
балов. Монархист - как пить дать.
- Какое дэло хочзш?
- Не могу знать! - он изобразил на физиономии недоумение. - Не знаю
целей офицерского союза - ведь я с передовой!
- Введу в курс дэла, - ласково хлопнул его по плечу князь.
И начал "вводить": союз - чисто военная организация, главный ее совет
находится в Могилеве, при Ставке. В крупнейших городах открыты отделения.
Почетным председателем избран генерал Алексеев, почетные покровители -
Деникин, Родзяпко, Шульгин и Пуришкевич. Союз поддерживает тесные контакты
с другими военными организациями - с "Союзом георгиевских кавалеров",
советом "Союза казачьих войск", "Союзом увечных воинов", "Военной лигой", -
со всеми, кто добивается укрепления обороноспособности армии.
- Прошу прощения, ваше высокобла... извините, господин подполковник...
- вставил, совершенно освоившись с ролью, Антон.
- Можешь титуловать, как прежде, - покрутил ус Гад-жиев, - у нас
можно. И уху приятней.
- Не возьму в толк, как союз добивается укрепления армии.
- А-о! Очень ясно, дарагой. В Ставке был наш первый съезд. Там все
определили. Родзянко выступал: "Прекратить сентиментальничанье,
чистоплюйство, разговоры о доверии, кивки и экивоки с солдатами". Золотые
слова! Отменить паганый приказ номэр адин. А самое главное - бороться с
большевиками и Совдепами, этими Советами собачьих и рачьих депутатов,
ха-ха-ха!
Горский князь был очень общительным и веселым.
- Но ведь и среди офицеров, ваше высокоблагородие, есть большевики и
сторонники большевиков, - не удержался Путко.
- Вот они-то, а-о, и есть самые апасные наши враги! - глаза Гаджиева
вспыхнули. - Троянские кони! Каждого иметь на примете и на прицеле! - Он
поворошил в папках на столе. - Вот еще адна бумага из Главкомитета. Тоже
для сведения и принятия к руководству.
"В Центральное правление союзов поляков-военнослужащих, - начал читать
Антон. - Главный комитет Союза офицеров Армии и Флота ставит себе одной из
задач борьбу с большевизмом в армии и пораженческой агитацией. В данном
направлении Главный комитет призывает вас к совместной работе и предлагает
свои услуги в том смысле, что вам будут сообщаться фамилии военнослужащих
поляков, запятнавших себя демагогией, провокацией и большевистской
деятельностью..."
"Ух, сволочи!.. Все в одну кучу!.. "Союзов поляков". Это надо особенно
выделить Юзефу. Наверняка он занимается и польскими частями..."
Подполковник дождался, пока поручик оторвался от листка.
- Главкомитет через Ставку дал предписание по всем фронтам, чтобы в
штабах составили списки офицеров-большевиков. Для "дня икс".
- Какого-какого?.. Что это такое: "день икс"? - Пут-ко про себя даже
удивился болтливости князя. Не обучен конспирации или чувствует за собой
силу?.. Скорей всего, глуповатый свитский шаркун.
- У нас на Кавказе гаварят: "Не спеши - язык обожжешь", - словно бы
разгадал его мысли подполковник.
- Что изволите приказать мне, ваше высокоблагородие? - поспешил Антон.
- Ба-оевой афицер. Артиллерист. Два "Георгия"... - перечислял для себя
достоинства поручика Гаджиев, продолжая бесцеремонно, как ахал-текинца,
разглядывать посетителя. Только что зубы не проверил. - Хочешь в баэвую
группу апределю, в испалнительный паш орган - "Союз воппского долга"?
- Что это за орган, ваше высокоблагородие?
- Где прибрать, кого убрать, - он щедро улыбнулся.
- Попятно. Но мне ведь предписано возвращаться на позиции... В
действующей армии тоже есть такие оргапы?
- Есть-есть. Как раз сейчас создаем. На фронтах и в армиях. Как раз в
твоей, в Двенадцатой, очень нужен. На-да там и прибрать, и кое-кого убрать.
А можем отозвать в Питер, если хочэшь.
Путко решил, что миссия его выполнена весьма успешно: для первого раза
выведывать что-то еще было бы опасно.
- Не знаю, ваше высокоблагородие... Разрешите подумать? Я ведь и
здесь-то проездом - делегирован в Москву на какое-то совещание.
- В Ма-аскву? - с интересом, будто увидел впервые, уставился на него
князь. - Чэго ранше малчал? Пачэму здесь не написано? Где направление?
Поручик показал.
- Замечательно! На Государственное совещание! Сав-сем другой разговор!
Знаешь, что там произойдет?
- Понятия не имею, - снова подобрался, насторожился Путко.
- Да... Да... - горец стал теребить свой ус. Выдвинул ящик стола,
достал фирменный бланк "Союза офицеров", что-то начеркал на нем. Супул
листок в конверт, приложил печатку. Вывел адрес.
- В дэвять вечера должен быть здесь.
Он постучал шлифованным ногтем по конверту.
- Будет исполнено, ваше высокоблагородие!
- Надеюсь, скоро увидимся, дарагой!
Они распрощались, очень довольные друг другом.
"Какой "день икс" и что должно произойти в Москве?" -
многозначительность в голосе князя вызвала у Антона тревогу.
Он понадеялся, что следующий визит - в "Союз георгиевских кавалеров" -
поможет полней обрисовать картину. Пока же он мог только удивляться, как
беспечно дали ему в штабе фронта рекомендации. Не дошли до Вендена списки
офицеров-большевиков, или штабисты судят так же, как этот шаркун: коль с
орденами, значит, не большевик?..
"Союз георгиевских кавалеров" был создан еще при Николае II под
председательством генерал-адъютанта Иванова. Того самого, посланного
последним самодержцем в последнюю бесславную карательную экспедицию на
восставший Питер. Этот союз был более привилегированный, чем офицерский, -
георгиевская дума объединяла лишь тех, кто на поле брани удостоен был
орденского креста. После революции в союз получили доступ и георгиевские
кавалеры - солдаты и унтер-офицеры.
В последнее время по почину союза началось формирование особых
георгиевских частей, подобных батальону при Ставке, который еще при царе
был осыпаем мопаршь-ими милостями и предназначался для охраны штаба
верховного главнокомандующего. Теперь подразделения ветеранов-бородачей,
чьи могучие груди были украшены черно-желтыми лентами, участвовали в
конвоировании маршевых рот, в расправах с бунтовавшими против Временного
правительства частями. По существу, они заменили полевую жандармерию. Обо
всем этом Путко знал. Может быть, у георгиевцев ему как раз и удастся
выведать, что это такое - "день икс"?..
Его издало разочарование. Принявший поручика в казеином кабинете,
заставленном шкафами с ящиками для картотек, угрюмый штаб-ротмистр -
четырехугольное, как кирпич, лицо с выпирающими надбровными дугами - молча
прочел рекомендательное письмо из Вендена, скупо осведомился, чем может
быть полезен, и предложил наведаться через день. Письмо он запер в сейф.
Внешность штаб-ротмистра, кабинет, картотека, сейф - все это живо напомнило
Антону помещения в жандармских управлениях, куда его не раз конвоировали на
допросы. И этот геор-гиевец, без сомнения, полгода назад носил голубой
мундир офицера отдельного корпуса жандармов. Путко не имел ни малейшего
желания привлекать пристальное внимание штаб-ротмистра к своей персоне:
- Разрешите идти? Будучи в Питере проездом, я не мог не нанести вам
визита.
Георгиевец молча угрюмо кивнул.
Что ж, и на том спасибо. А еще и какая-то встреча в девять вечера. На
конверте с княжеской печаткой фамилия указана не была, только адрес дома на
Владимирском проспекте.
Корнилов готовился принять решение. Само понятие "подготовка" не было
свойственно характеру генерала. Его принцип: коль решил - действуй! Но
во-первых, здесь, в Могилеве, был не фронт. А во-вторых, он понимал: приняв
решение, поставит на карту все. Пан или пропал. Одним из элементов
подготовки была только что отправленная Корниловым телеграмма Керенскому с
требованием подчинить Ставке Петроградский военный округ.
Прежде, при царе, власть верховного распространялась и на гарнизон
столицы. Понятно. Главнокомандующим был сам Николай II. Теперь дело
обстояло иначе. Керенский подчинил части столичного округа лично себе, как
военному министру, и никто другой не имел права ими распоряжаться. Болтун,
верхогляд, полнейший профан в военных делах, а понял: в чьих руках армия, в
тех руках и власть. Удастся ли обмануть министра-председателя ссылкой на
стратегическую обстановку? От ответа Керенского зависело многое.
Пока же, в ожидании ответа из столицы, Корнилов принимал в кабинете
своего ординарца Завойко. Ординарец читал собственноручно написанную им
брошюру, которая называлась "Первый народный главнокомандующий, генерал
Лавр Георгиевич Корнилов".
- "...Прошлые войны дали нашему народу имена Суворова, Кутузова,
Ермолова, Скобелева. Нынешняя война озарила немеркнущим блеском имя
Корнилова... Сейчас, в паши дни, о нем уже складываются легенды..."
- Убрать, - приказал генерал.
- Никак нет, - столь же решительно возразил ординарец. - Так надо. - И
продолжил: - "Мы посылаем вам житие вашего вождя, любимого сына измученной
России..."
"Красиво вяжет, шельма, - подумал Лавр Георгиевич. - В этих делах он
лучше знает, как надо... Пройдоха. Как сом в воде - голыми руками не
возьмешь".
Сравнение с сомом было очень удачным. Завойко являл собой характерный
тип жизнерадостного сангвиника. Молодой, лет тридцати, но уже раздобревший,
с обозначившимся под гимнастеркой брюшком, выпирающим куда боле, чем
мягкая, трясущаяся при быстрых движениях грудь. Веселый, розоволицый, с
ясными, на выкате глазами и сочными губами! С верхней губы сползали сомьи
веревки-усы. Так же, как сом слизью, он всегда был покрыт обильной
испариной, а розовые большие ладони потны. Однако, несмотря на свою
полноту, Завойко был подвижен и даже проворен. Главное же достоинство -
всесведущ. Как раз в тех сферах, в которых Лавр Георгиевич не понимал ни
бельмеса. А уж хитер! Сунешь палец - откусит по локоть.
Откуда он взялся, Корнилов и сам толком не знал. Еще весной, в конце
апреля, когда генерала сияли с поста главнокомандующего Петроградским
военным округом и поставили на корпус, этот Завойко приехал в Черновцы, где
располагался штаб, и записался добровольцем в конный полк. Но почему-то
остался при штабе. Ординарцем по штату, ибо был рядовым, и личным
советником по существу. Сама история с записью в конный полк выглядела
странной: Завойко вряд ли знал, с какой стороны подойти к лошади, а уж
представить его в седле!..
Но генерал не интересовался личной жизнью своих подчиненных. Со слов
самого Завойко ему было известно, что тот когда-то работал на нефтяных
промыслах в Баку, потом по горному делу в Туркестане. Бог с ним! Солдат,
конечно, никудышный, зато как советчик незаменим и служит верой и правдой.
За минувшие месяцы, особенно в последние недели, Завойко проявил свои
таланты. Это он написал от имени главковерха все телеграммы-ультиматумы
Керенскому. Он Же, как только узнал, что генерал Каледин избран в
Новочеркасске атаманом Донского казачьего войска, посоветовал Корнилову
предложить Каледину должность походного атамана при верховном
главнокомандующем. Прежде, при царе, такой почетнейшей милости
удостаивались лишь великие князья. Каледин еще не дал ответа. Но
поступившая сегодня днем в Могилев шифротелеграмма с "Резолюцией совета
Союза казачьих войск" - прямой результат лестного предложения донскому
атаману.
Как уж там обернулся шельмец, но текст самой резолюции, пересланной из
казачьей столицы, был два дня назад составлен в Ставке тем же Завойко.
Ординарец объяснил, что поначалу он подготовил эту бумагу для Главного
комитета "Союза офицеров". Однако председатель комитета полковник
Новоснльцов резонно заметил, что в Питере смогут понять ее превратно. Ведь
Главко-митет находится здесь же, в Могилеве. Пусть лучше сначала выскажутся
донцы-казаки, а офицеры их поддержат. Такой же договоренностью Завойко
заручился и в "Союзе георгиевских кавалеров".
Резолюция казаков гласила: "...Совет Союза казачьих войск постановил
довести до сведения Временного правительства, военного министра и
распубликовать в газетах во всеобщее сведение, что:
...генерал Корнилов не может быть смещен, как истинный народный вождь
и, по мнению большинства населения, единственный генерал, могущий возродить
боевую мощь армии и вывести страну из крайне тяжелого положения... Совет
Союза казачьих войск считает нравственным долгом заявить Временному
правительству и народу, что он снимает с себя возложенную на него
ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу при смене
генерала Корнилова. Совет Союза казачьих войск заявляет громко и твердо о
полном и всемерном подчинении своему вождю герою генералу Лавру Георгиевичу
Корнилову".
Подписана эта резолюция была председателем совета войсковым старшиной
Дутовым.
К этой-то резолюции и присоединились офицеры и геор-гиевцы.
Почувствовав такую опору, Корнилов подписал подготовленную все тем же
Завойко телеграмму, на которую теперь, теряя терпение, ждал ответа: "Считаю
безусловно необходимым, чтобы Петроградский военный округ был подчинен мне
в оперативном отношении, дабы я мог распоряжаться войсками этого округа и
направлять их туда, куда потребует стратегическая обстановка, в зависимости
от развития операций в Финляндии и на южном берегу Финского залива".
Сейчас он слушал собственное "житие" краем уха - мысли были заняты
другим: решиться - или?.. Отдельные фразы, особенно резавшие слух, все же
улавливал.
- "Корнилов происходит из Сибирского казачьего войска и является
истинным сыном народа, - пел с листа ординарец. - С малых лет крохотный
Лавр познавал тяжелую школу жизни. Он бегал на посылках, нянчил младших
детей..."
- Брехня. "Бегал на посылках"! - генералу это категорически не
нравилось. - Как-никак отец до хорунжего дослужился, станичным писарем был
- соответствует коллежскому секретарю по табели. А ты - "на посылках"!
- Так надо, - мягко урезонил Завойко. - Для пользы дела. - И
продолжил: - "Горячее сердце, самостоятельный характер и гордая
независимость суждений едва не послужили причиной преждевременного конца
военной карьеры Лавра Георгиевича - среди ближайшего начальства за ним
установился термин "красный"..."
Корнилов усмехнулся: "Красный!" Ну, щелкопер!.. Хотя в глазах кой-кого
он и впрямь едва не революционер: ведь это он по приказу Временного
правительства, вступив в должность главнокомандующего Петроградским
округом, явился в Царское Село, чтобы объявить императрице Александре
Федоровне об аресте, и выдержал ее полный ненависти и презрения взгляд.
"Красный!" Истина в том, что он ненавидел императрицу не меньше, чем она
его. Генерал Алексеев доверительно сказал Корнилову: разбирая бумаги
императрицы, он был весьма озадачен, увидев карту, ту самую, единственный
экземпляр, особой государственной секретности, которую он в канун Нового
года составил для Николая II перед отъездом царя в столицу в связи с
убийством Распутина. Немка! Изменница!.. Теперь Корнилов мог признаться,
что не любил и Николая. Не потому, что был против царского строя. Строй
хорош, да сам царь оказался плох.
В конце июля, приняв пост главковерха и сразу же начав перестановки в
высшем командном составе, он назначил главнокомандующим Юго-Западным
фронтом своего давнего сотоварища генерала Деникина. Пригласил в Ставку для
откровенного, с глазу на глаз, разговора. Деникин, преданнейший монархист,
спросил:
- Что, если Учредительное собрание выскажется за монархию?
- Пойду и подчинюсь, - ответил Корнилов. - Ко мне уже приезжали одни.
Носятся с идеей переворота и возведения на престол великого князя Дмитрия
Павловича, убийцы Распутина. Предложили участвовать. Я заявил, что ни на
какую авантюру с Романовыми не пойду. Не достойны они оказались шапки
Мономаха. Но если на трон найдется кто-то другой... - Даже в том разговоре
он не высказал до конца свою мысль. Заметил лишь: - Нужно бороться.
Правительство совершенно бессильно. Эти господа слишком связаны с Советами
и ни на что не могут решиться. Так вот, Антон Иванович, могу ли я
рассчитывать на вашу поддержку?
- В полной мере, - твердо ответил Деникин. "Красный"!.. Он им покажет,
какой он "красный"!..
Хотя, кровь-то, она красного цвета...
- "...Александр Суворов и Михаил Скобелев, сражавшиеся на рубежах
России в прошлом; Лавр Корнилов - отстаивающий ее теперешние дни... В
длинных лучах великого исторического бега мы видим их суровые фигуры...
Какое счастье, что такие люди есть еще среди нас!" - закончил на подъеме
ординарец.
- Благодарю, - дрогнувшим голосом сказал генерал. Ординарец зарделся
от похвалы. Однако тут же перешел к практическим делам.
- На обложке дадим ваш портрет. Где набрать и растиражировать?.. Нужны
миллионы и миллионы экземпляров... Ага, есть идея! - Звук "г" он
выговаривал по-украински мягко "хга". Глянул на часы: - А теперь позволю
отнять у вас еще немного времени: вам надобно принять господина Аладьина.
Он уже ждет.
- Кто таков? - строго спросил Корнилов. В списках генералитета он
подобной фамилии не припоминал.
- Депутат первой Государственной думы. Был в эмиграции.
Главковерх поморщился, как от кислого.
- Сейчас приехал из Англии, - не дав ему времени возразить, сказал
ординарец. - Приехал специально к вам.
Корнилов молча, но с неудовольствием, кивнул. Он не любил иметь дело
со шпаками, да к тому же думцами и эмигрантами. Небось тоже из этих, эсеров
или анархистов. Хватит с него комиссаров Временного и парочки - Фило-ненко
да Савинкова.
Аладьин вошел. Высокий, худощавый. Лысый лоб в обрамлении ниспадающих
почти до плеч волос. А глаза маленькие, сидят глубоко, как в норках.
Хитрый.
- Здравствуйте, ваше высокопревосходительство! - голос у него был
гибкий. - Наконец-то имею счастие!..
Корнилов молча указал ему на кресло. Аладьин покосился в сторону
ординарца:
- Хотелось бы, чтобы мы могли остаться одни.
- У меня нет секретов от господина Завойко.
- И все же...
Настойчивость гостя была не по чину. Однако Завойко сам подхватил:
- Столько дел, Лавр Георгиевич! Я побегу!
Никакого секрета предстоящий разговор для ординарца не представлял: с
Аладышым Завойко познакомился несколькими днями раньше, и отнюдь не
случайно, а теперь посланец Лондона даже и остановился у него на квартире.
И эта маленькая сценка была заранее между ними оговорена: пусть Корнилов
пребывает в неведении об их взаимоотношениях.
Теперь, когда хозяин кабинета и гость остались одни, Аладьип, прибавив
голосу сердечности, произнес:
- Меня, многоуважаемый Лавр Георгиевич, зовут Алексеем Федоровичем.
Это так, для будущего... Прежде чем приступить к последующему, хочу
просить, чтобы никому не стала известной тема нашего разговора...
Генерал вперил взгляд в пришельца. Молча кивнул. Аладьин все больше пе
нравился ему. Глазки в норках. А нос большой, клювообразный, острый на
конце.
- Большое спасибо. А теперь перейдем к делу. Я прибыл к вам как
представитель английских политических кругов. Чтобы заявление мое не
показалось голословным, разрешите передать вам личное письмо от лорда
Мильне-ра, военного министра Великобритании.
Он торжественно протянул конверт. Корнилов вскрыл. К счастью, письмо
оказалось переведенным на русский. Лорд приветствовал генерала, ставшего во