Понизовский В М. Заговор генералов

гарнизона. Ничего, всем хватит!..
Выслушал рассказ Антона об операции в "Астории".
- Главарь, мой "дружок" "Пашков, успел смотать удочки: видимо, кто-то
предупредил. Есаула сами упустили. Вот сколько промашек.
- На ошибках учимся. По вашим адресам Народный комитет провел облавы
на Фурштадтской, Сергиевской и Фонтанке. Тоже удалось, видимо, взять не
всех, и главари - полковники Сидорин и Десемютьер, как установлено,
захватили все деньги организации и скрылись.
Дзержинский устало провел ладонью по лицу, придавливая пальцами веки.
Скупо усмехнулся:
- Кое-кого из "артиллеристов" пришлось выковыривать из публичных домов
- на явочных квартирах всем мест не хватило, и руководители распределили их
по увеселительным заведениям. Козлищ от агнцев нам отделять помогло также
ваше командировочное предписание. У других были точно такие же, даже под
одним номером - 800. Думаю, что путчистов, которые должны были ударить в
спину, нам удалось обезвредить. По крайней мере - почти всех.
- А что там? - взмахнул в сторону окна Антон.
- Да, главное - там. Начинаем посылать революционные полки и рабочие
дружины. Приступили к формированию первых отрядов Красной гвардии. Но
впереди полков и дружин направили навстречу дивизиям Корнилова агитаторов.
Сотни большевиков.
- На верную смерть! - воскликнул Антон.
- Не думаю. И у питерских солдат, и у тех солдат одни чаяния, одни
думы. Нужно только уметь растолковать. Вложить нашу правду в их души и
сердца. Тогда не придется проливать кровь.
- Успеем ли? Дивизии Корнилова уже на подходе.
- С нами и Центральный комитет союза железнодорожников. Путейцы
образовали свое бюро борьбы, дали товарищам указания прервать телеграфную
связь станций со Ставкой, выводить из строя паровозы, разрушать полотно. По
железным дорогам корниловцы не пройдут.
На Дзержинского снова уже наседали.
- Разыщите где-то на этом этаже Василия. Скажет, что делать дальше.
Выходя из комнаты, Антон услышал:
- Кто с Металлического? Получайте двести винтовок. Невский
судоремонтный? Вам...
Василия разыскал. Он был такой же измученный, как и Феликс.
- Дуй на Выборгскую, Антон-Дантон, уговор остается в силе.
- Где на Выборгской?
- На Финляндском вокзале!
Добрался. Вокзал, как в памятные февральско-мартов-ские дни, снова
гудел. Подумал: "Все начинается отсюда..."
И какова была его радость, когда в той же самой комнатке, где зимой
собрались большевики, он увидел Ивана Горюнова, живого и невредимого!..
- Ваня!
- Антон!..
Путко знакома была эта меловая смуглость щек - памятка тюрьмы.
- Видишь, и тебе пришлось отведать казенного харча.
- Мелочишка по сравнению с вашими браслетами, - отверг Горюнов. - И
двух месяцев не отстоловался. Теперь, как прижало хвост, Керенский
спохватился о нашем брате!.. Всех выпустить заставим! И счетик выпишем
этому свистульке!.. А тебя, знаю, "военка" в наше распоряжение прислала?
Принимай районный штаб. Первые отряды уже сформированы. Выставили охрану на
заводы и фабрики, направили патрули по улицам. Порядок полный.
Одну пролетарскую дружину вместе с отрядом Красной гвардии уже сегодня
в ночь отправляем в сторону Луги.
- Послушай! - взмолился Антон. - Пошли меня с этой дружиной! Я ведь не
штабной работник, а боевой офицер! И у вас здесь и так уже все на мази!
Иван задумался. Поскреб пятерней затылок:
- Пожалуй, твоя правда... Хлопцы там славные, да необстрелянные... И
командир из вольноопределяющихся, студент. - Решил: - Иди!
Сам и проводил на территорию завода - на тот самый "Айваз", где
работал Сашка Долгинов.
Дружинники и красногвардейцы, отпущенные перед выступлением по домам,
уже подтягивались: с котомками, в сапогах получше, попрочней.
Офицера, да еще георгиевца, встретили настороженно.
- Зря и напрасно вы так, товарищи! Антон Владимирович Путко хоть нонче
и офицер, а в партии с седьмого года и еще меня, когда я был вот таким
мальцом, учил уму-разуму! У него за спиной две царские каторги и все
прочее...
У Антона оставалось время забежать к Наденьке. Не мог он уйти, так ее
и не повидав.
Украинская мазанка, словно бы заблудившаяся среди краснокирпичных
казарменных домов и северных рубленых изб рабочей слободы. От вишни к вишне
была натянута веревка, и сушится постельное белье.
- Ах ты, господи! Миленький мой! Как же вас измочалило!
Он вспомнил: и правда - весь день во рту маковой росинки не было.
- Да когда ж это кончится?
Он рассказал. Об "Астории", о Шалом. Она охала, глядела расширенными
глазами, растревоженная. От сытной еды, от тепла его разморило.
- Полей холодной водой, а то засну.
Наденька позвенела черпаком в ведре, начала лить студеную воду на шею,
на спину. Он охал, фыркал. Она смеялась. Потом вдруг горестно вздохнула:
- А постель ждет...
- Где уж тут спать... Через час-другой уходить с отрядом.
- И вы, значит?.. - подняла на него лицо.
- Может, споешь на прощанье?
- Ну конечно! Тут одну новую песенку я слыхала. Она принесла гитару.
Села, наклонилась. Ее короткие
волосы смешно, как у петрушки, торчали в разные стороны, и сквозь
пряди просвечивало белое пятнышко макушки. Она перебрала струны и запела:
Ковыль качался. В нем вечер крался. Над полем полыхал
закат...
Но бой ведь только начинался, И не было пути назад... Лежало поле,
кровью полито, И гасла красная заря, И кони красные,
уже напрасные, Искали всадников тех зря. А бой ведь только
начинался...
- Родная моя! - он притянул ее к себе. - Родная! Опа вся подалась,
готовая услышать наконец то, что ждала все эти месяцы. И он почувствовал:
эта девчонка, Наденька, дороже ему собственной жизни. Протянул к ее
смешному ежику руку.
Но девушка неожиданно отстранилась, отвернулась, Отодвинулась на
краешек дивана:
- У нас в культпросветотделе вместе с Надеждой Константиновной
работает одна женщина, Ольга Мироновна...
Он не мог понять - к чему это вдруг она, зачем, о ком?..
- Ольга Мироновна от партийной ячейки у пас Социалистическим союзом
молодежи верховодит...
Он уловил, что "молодежи" Наденька сказала правильно.
- Так Ольга Мироновна все о вас... - девушка заглотнула воздух и будто
прыгнула с обрыва. - Каждый день все о вас... И когда я ей сказала, что вы
под Ригу поехали, так она белей белого стала..
- Постой! Ольга... А кто... - У него перехватило дыхание. - Ее фамилию
знаешь?
Наденька покорно опустила голову:
- Я так и знала... И она вас любит, и вы... Как в первый день пошла я
тогда по вашему указу, Антон Владимирович, так к ней меня и определили... Я
и сказала, дура, что вы послали... Все эти дни мучилась, не хотела вам
говорить, ей отдавать... Да не по совести это... А фамилия ее Кузьмина.
Но он, хоть не ведал отчества Ольги, уже сам донял: она! Вскочил:
- Где ее отыскать?
- Да где ж, как не в Думе? Они там все нынче целыми сутками... - И
горько, навзрыд, заплакала.
Он бросился на Сампсониевский. Даль бесконечная, а пролетел как на
крыльях. Вот он, четырехэтажный угловой облупленный дом с частыми
переплетами окон. Вбежал в арку, поднялся на этаж. Двери с картонками -
названиями отделов. Народ в коридоре. "Культурно-просветительный..." Рванул
дверь. Увидел против света обернувшуюся тонкую фигуру. И еще не разглядел,
как все в нем оборвалось и покатилось:
- Оля!..
- Антон! Наконец-то! - просияла она от радости, покраснела, и глаза ее
засветились. - Ты ли это?
Он взял ее за руки и начал разглядывать. Все такая же! Огромные
зеленые глаза. Зеленые, если можно было смотреть в них вот так близко. А
издали серо-голубые, так часто насмешливые или презрительно-холодные. Но в
тот последний и единственный раз они изумрудно сияли - так же, как сейчас.
- Оля!.. Оля!..
Само звучание ее имени казалось ему чудом. Невысокая и тоненькая, едва
ему до плеча, с густыми темными бровями и легким пушком над верхней губой.
И натянутая на щеках кожа - будто фарфор. Только больше стало
паутинок-морщин. Но так же, как тогда, свободно падает на плечи копна
волос. Невозможно!..
- Уже вернулся с фронта? Вот ты какой!.. - Она не отнимала рук, не
отрывала взгляда, словно вливаясь в него.
- Уже не мальчик? - счастливо пробормотал он.
Ольга была старше его на два года. И тогда, в ужасающе далеком
прошлом, поддразнивала, называя мальчиком, а он обижался едва не до слез.
Но потом была их ночь в "Бельфорском льве", в гостинице на парижской авеню
д'Орлеан. Утром, проснувшись, он увидел ее, склоненную у его ног и с ужасом
разглядывающую струпья-раны от кандалов на щиколотках. Он не успел
отстранить ее, как она наклонилась и стала целовать раны, а он вспомнил
мучительно-счастливые строки: "...и прежде чем мужа обнять, оковы к губам
приложила..." Каждый, наверное, мечтает о Марии Волконской. И надо было ему
пройти все то, что он прошел, чтобы найти ее. И потерять - тогда, шесть лет
назад, он тем же вечером уехал в Питер, навстречу новому аресту. А она тоже
уехала из Парижа - к своему мужу, в Женеву.
Он отпустил ее руки, не скрывая горечи, спросил:
- Ты вернулась с мужем?
- Нет, Антон, - не отрывая от него взгляда, покачала она головой. - Я
глубоко уважаю Виктора, он очень хороший человек... Но я поняла, что люблю
тебя. Давно поняла, еще до Парижа... Но до нашей последней встречи это было
просто... Мечта, ожидание?.. Не знаю... А когда вернулась в Женеву,
сказала. Он понял. Мы остались добрыми друзьями. А как же иначе, правда? -
Лицо ее стало серьезным, но глаза все равно светились. - Зачем же мы тогда
делаем все это, если не ради того, чтобы люди были свободны - в своих
делах, в своих мечтах, в чувствах?
- А в обязанностях?
- Конечно! Но у чувств только одна обязанность - они должны быть
искренними. Я и приехала теперь одна. Виктор еще остался там, в Женеве:
готовит к отправке в Питер нашу библиотеку и партийный архив... Когда
ехала, могла надеяться только на чудо...
- Ты давно вернулась?
- В одном вагоне с Владимиром Ильичей.
- Боже мой! Все эти месяцы!..
- Пыталась разузнать о тебе - и не смогла... Я ведь даже не знаю твоей
настоящей фамилии, а Владимировых оказалось так много... - Она тихо
засмеялась. - Пока не пришла эта чудная девочка, Надюша...
- Наденька! - Антон вложил в свой голос все тепло.
- Она такая молодая, такая хорошенькая. И все уши о тебе прожужжала: и
такой ты, и этакий - и вообще лучше тебя на свете быть не может! - В
насторожившемся взгляде, в тоне Ольги проскользнула ревность. - Надюша
влюблена в тебя по уши, по макушку. Она тонет в этой любви.
- Это хорошо... Даже если любовь безответна. Она - как путеводная
звезда: в тайге ли, в пустыне.
- Она так молода...
- Хорошо быть молодым... Все впереди. Я очень ее люблю. Как родную
сестренку. И желаю ей счастья. И постараюсь помочь... Нет, счастье она
найдет сама. Постараюсь, чтобы стала она личностью.
- Станет, - уверенно проговорила Ольга. - Помимо всего, у нее
превосходный слух, прекрасный голос, музыкальное дарование. Вот увидишь,
она станет знаменитой певицей, и ты будешь хвастаться: мы были знакомы!..
Она легко рассмеялась. И только сейчас они увидели, что в комнате
полно народу - и девушек и ребят - и они с изумлением смотрят на эту
странную пару, забывшую обо всем на свете.
- Сейчас я освобожусь, - смутилась Ольга. - Ты проводишь? Я живу тут
рядом.
- Конечно! У меня самого остались считанные часы...

6

- Антон, Антон, посмотри: сколько у тебя уже седых волос, сколько
шрамов на теле... А ты все такой же глупый...
Как тогда, в "Бельфорском льве", ветер качал за окном фонарь и
стремительно, снегом в ладони, таяло время.
- Ты, Оля, как награда. В конце долгого-долгого пути... Не знаю
только, за что удостоен я ею.
- Глупый ты, глупый...


Глава шестая
29 августа


Резолюция собрания делегатов Военной организации при ЦК РСДРП.
Контрреволюция, создавшаяся в обстановке благоприятствующего ей
соглашательства вождей из большинства Совета р. и с. д. в прочную
организацию, которая, идя шаг за шагом в укреплении своих позиций, подошла
к настоящим событиям "корниловского наступления".
Это наступление открыло глаза всем ослепленным контрреволюционной
политикой, и лозунг "Революция в опасности!" стал лозунгом для широких масс
демократии.
Отдавая себе полный отчет в важности происходящих событий, делегатское
собрание 28 августа в целях укрепления революционного фронта, выпрямления
его и для боевой готовности, бодрости и мощи революционной армии
постановляет:
1) Попытки уступок, соглашательства и поблажек всем контрреволюционным
требованиям, усиленно проводившиеся составом Временного правительства, были
той канвой, на которой буржуазия выполнила организованный и глубоко
продуманный заговор против революции.
Нужно организовать власть народа - рабочих, солдат и крестьян, дав
этой власти всю полноту гражданских и военных полномочий.
2) Чтобы готовность у вождей большинства Совета р. и с. д.
окончательно порвать с контрреволюционной буржуазией выразилась на деле,
необходимо:
а) освободить арестованных после событий 3 - 5 июля товарищей
большевиков - солдат, матросов и рабочих;
б) арестовать весь контрреволюционный командный состав в воинских
частях, предоставив в этом право решения солдатским организациям;
в) провести в жизнь солдат, и в управлении и в руководстве, широкое
выборное начало и выборность командного состава.
3) Немедленно развернуть гарнизон Петрограда в боевой порядок и
совместно с представителями солдатских организаций обсудить план обороны и
подавления контрреволюционного выступления, а также и охраны в Петрограде
всех опорных пунктов революции.
4) Вооружить рабочих и под руководством солдат-инструкторов
организовать рабочую гвардию.
5) Протестуя против смертной казни на фронте, которую генерал Корнилов
настаивал распространить и на тыл, и требуя немедленной ее отмены,
делегатское собрание находит, что конец смертной казни на фронте должен
завершиться на страх буржуазии смертью авторов и проводников ее, т. е.
контрреволюционного командного состава на фронте во главе с ген. Корниловым
как изменником и предателем народа.
Делегатское собрание Военной организации РСДРП

Предстоят новые аресты
В настоящий момент вся полнота власти сосредоточена исключительно в
руках А. Ф. Керенского, который фактически является диктатором.
Министр-председатель сегодня же предложит всем членам Правительства, в том
числе и кадетам, сохранить свои портфели. Сегодня, как нам передают из
официального источника, предстоят новые сенсационные аресты.
"Биржевые ведомости"

1

Эшелон катил быстро. Только мелькали за окнами телеграфные столбы и
частили колеса. Пока во дворе "Айваза" Путко строил, пересчитывал,
распределял оружие, собирал командиров подразделений, уже занялось утро.
Фронтовиков в отряде набралось всего десятка два. Остальные вовсе
необстрелянные, винтовку держать как положено не умеют. Зато горят, жаждут
дела! Значит, станут солдатами!..
И сам он, под стать этим юнцам с горящими глазами, чувствовал
воодушевление. Его стихия! Самое же главное: впервые за все тяжкие месяцы
фронтовой жизни, да и всей своей жизни вообще он поведет бойцов-товарищей
против действительных врагов революции. Эх, сюда бы его батарейцев! Где-то
сейчас друзья-артиллеристы, где Петр?.. Кастрюлин-младший должен быть
где-то там, по ту сторону...
Еще когда грузились в эшелон, Антону передали, что авангард Корнилова
вроде бы под Гатчиной. Поэтому он приказал остановить поезд за два разъезда
до станции. Выставил охранение, выслал разведку.
- Нет, в Гатчине спокойно, - вернулись парни. - Местный гарнизон за
нас, сидят по окопам. Сказывают: путь на Лугу свободен!..
Двинулись дальше, пока паровоз не уперся в разобранный, прегражденный
наваленными поперек рельсов деревьями и шпалами путь. Антон спрыгнул на
насыпь. Подошел к баррикаде. На срубленных стволах сидели, курили
измазанные, черные от мазута и усталости рабочие-железнодорожники. Один,
пожилой, небритый, трудно поднялся:
- Дале дороги нема. - Показал через поле: - Во-он там ужо оне.
Путко приказал выгружаться. Место было удачное: взгорок, а перед ним
широкое, версты на четыре, поле в рытвинах да еще рассеченное оврагом. За
полем - лес. Через такое поле быстро не попрешь. Здесь они займут оборону и
будут стоять насмерть.
- Рыть окопы по гребню! Тут, тут и тут - пулеметные гнезда. В роще
оборудовать лазарет. Кухни расположить за бугром. Кашеварам приступить!..
Красногвардейцы почувствовали: их командир свое дело знает. Под
утренним солнцем засверкали диски лопат.
- Александр, собрать ко мне командиров взводов!
- Слушь-сь! - весело отозвался адъютант Сашка Долгинов.

2

Моэм позвонил Савинкову и попросил неотложно назначить час встречи:
- Господин военный генерал-губернатор все же позволяет себе обедать?..
Тогда, если не возражаете, - там же, в "Медведе".
За икрой и водкой разговор быстро перешел в нужное русло.
- Мы, союзники и горячие друзья России, против разрастания
междоусобного конфликта, - начал Моэм. - Но господин Керенский отверг
предложение о посредничестве. Как сие можно объяснить?
- Он полагает, что подобные действия ставят его на равную ногу с
Корниловым.
- Разве сейчас время амбиций?.. Чтобы наша беспристрастная точка
зрения была ясна всем, мы вынуждены были пойти на опубликование
"Совместного представления", не принятого министром-председателем. К тому
же мы все весьма удивлены, что вы, такой выдающийся политический и
революционный деятель, не вошли в состав "Совета Пяти".
- Я не домогаюсь постов и званий.
- Дело не в этом, Борис Викторович: Керенский окружает себя полнейшими
бездарностями - взять хотя бы того же новоиспеченного генерала
Верховского... Боже мой, военный министр!.. Или адмирал Вердеревский.
Морской министр!.. У нас в Великобритании морскими министрами
назначаются... Ну да что там говорить! Короче, все это не сулит ничего
хорошего и на будущее.
Моэм перевел дух, перекусил, выпил и продолжил:
- Поэтому мы вынуждены выбирать. Сошлюсь на высказывание главы нашей
военной миссии генерала Нокса:
быть может, эта попытка и преждевременна, но мы не заинтересованы
более в Керенском. Он слишком слаб. Необходима военная диктатура,
необходимы казаки. Русский народ нуждается в кнуте. Диктатура - это как раз
то, что нужно.
- Не слишком ли прямолинейно? - поразился его откровенности Савинков.
- Нет. На войне либо стреляют, либо не стреляют. Полувыстрелов не
бывает.
- А если мимо цели?
- Позвольте сослаться на мнение американских коллег, к тому же
военных, а мы ведь с вами, коллега, сугубо штатские лица, писатели, не так
ли? Так вот: военный и военно-морской атташе посольства сэра Френсиса
полагают, что Корнилов овладеет ситуацией.
- Чего же вам надобно от меня?
Борис Викторович навел свой созерцательный взгляд на лицо Моэма.
Прищурил левый глаз, будто целясь. "Неужели он посмеет предложить мне,
генерал-губернатору, отказаться от обороны Петрограда?.."
Моэм так далеко не пошел:
- Ровным счетом ничего. Просто проинформировать. Для выводов на
будущее.
- В таком случае я вам скажу следующее: повторяю, что и поныне целиком
разделяю корниловскую программу. Но, вопреки самому генералу, полагаю, что
проводить ее надлежит постепенно. Он не учитывает настроения общественности
и солдатских масс. Поэтому я уже сейчас не верю в успех его затеи - урожай
собирают, когда он созрел. Но я не стою и на точке зрения Керенского. У
меня собственное мнение. Оно неизменно. И совпадает с выводом генерала
Нокса, хотя и расходится с его мнением о личности того, кто должен взять в
руки кнут.
- По-онятно, - оценивающе посмотрел на Савинкова англичанин. -
Понимаю.
- И главная опасность для нас совсем не там, где сию минуту видит ее
Керенский. Эта опасность - Ленин и большевики! - закончил свою мысль
Савинков. - Против этой опасности я готов буду выступить и вместе с
Корниловым, и вместе с чертом-дьяволом.
- Именно это нам и хотелось от вас услышать, дорогой мистер Савинков.
Благодарю.

3

Двадцать девятого августа с неожиданной силой стали развиваться
события, сигналом к началу которых послужило донесение в Ставку из Ревеля.
Так бывает при тяжелой болезни. Вроде бы вид превосходный - кровь с
молоком, да и только. На один-другой симптом не обращаешь внимания. И вдруг
словно прорвет: жар, озноб, сыпь - и валит с ног.
Хотя с утра все протекало в ожидаемой Корниловым последовательности.
Выступил с воззванием центральный комитет "Союза георгиевских кавалеров":
"Братья-георгиевцы, настал час последнего решения, когда еще не поздно
спасти Россию. Этот великий подвиг смело и мужественно взял на себя наш
народный вождь генерал Корнилов!.. Вся деятельность георгиевцев чиста и
открыта, чему порукой море пролитой нами за честь и свободу родины крови и
высокая доблесть нашего креста... Наш призыв ко всем георгиевцам и всем
честным русским людям: встанем в этот грозный час вокруг народного вождя и
принесем все жертвы для спасения России!.."
Георгиевцам вторил Главкомитет "Союза офицеров", разославший через
узел связи Ставки телеграмму-воззвание в штабы всех фронтов, армий, флотов
и даже в военное и морское министерства: "...Нет места колебаниям в сердце
нашего передового народного верховного вождя генерала Корнилова. Да не
будет же никаких колебаний и сомнений в сердцах офицеров и солдат нашей
армии... Да здравствует наш вождь генерал Корнилов - избранник страны и
армии, ставший во главе России для спасения ее от врагов внешних и
внутренних!.."
Вроде бы и атаман Каледин потребовал от Керенского уступить Корнилову,
иначе он донскими казачьими дивизиями отрежет обе столицы от юга России.
Но тут пришло донесение из Гельсингфорса: местный революционный
комитет, под угрозой обстрела казарм из орудий кораблей Балтфлота,
воспрепятствовал погрузке в эшелоны Пятой кавалерийской дивизии, которая
также предназначалась для усиления армии Крымова. Из Выборга поступила
паническая телеграмма: солдаты и матросы расправляются с офицерами и
генералами, заявившими о верности Корнилову: одиннадцать полковников и
генералов, в их числе командир Сорок второго корпуса генерал от кавалерии
Орановский, расстреляны и сброшены с моста в воду, а весь корпус встал на
сторону революции. В копии, для сведения, донесение, отправленное из штаба
корпуса в Петроград: "42-й армейский корпус и Выборгский гарнизон весь в
вашем распоряжении. По первому зову выступаем против мятежников,
предводительствуемых генералом Корниловым".
И покатилось, понеслось!
Из Кронштадта - на пути бригады, которая должна была скрытно подойти к
Ораниенбауму и форту "Красная Горка", - выставлены переправленные с острова
Котлин и кораблей батальоны и отряды моряков и солдат: "Весь Кронштадтский
гарнизон, как один человек, готов... стать на защиту революции". Больше
того, из Ревеля на усиление столичного гарнизона отправлено шесть
миноносцев, из Кронштадта - целый караван судов с 3600 матросами.
Из Москвы - гарнизон заявил о готовности дать отпор корниловским
войскам с севера и калединским - с юга; в городе началась организация
отрядов Красной гвардии и, особо, комплектование многочисленного отряда для
выступления против самой Ставки.
И что показалось Корнилову уже совершенно невероятным - так это
шифрограмма из Киева: солдатами арестованы главнокомандующий Юго-Западным
фронтом Деникин и его ближайшие сподвижники, причастные к данной операции,
- генералы Марков, Эрдели и другие. Все они по приказу Народного комитета
борьбы с контрреволюцией посажены на гауптвахту!..
А где же Крымов? Что же он медлит? Почему не подает вестей?
- Что с Третьим Конным корпусом? Где Отдельная армия? Почему не несут
донесения от Крымова? - вне себя от ярости, загрохотал по столу кулаком
главковерх.
- С-связи с генералом Крымовым нет!.. - пролепетал бледный от страха
адъютант.

4

Еще позавчера днем генерал Крымов вместе со своим штабом в головном
эшелоне Первой Донской казачьей дивизии прибыл в Лугу.
До этого момента все шло в соответствии с планом операции. Однако уже
тут начались осложнения. Железнодорожники, во главе с начальником станции,
уведомили: дальше двигать поезда невозможно - все паровозы испорчены.
Невозможно принять и новые эшелоны - все пути на станции забиты товарняком.
- Пути расчистить, паровозы найти. Иначе расстреляю! - Крымов не
намерен был церемониться.
Но пока он объяснялся с железнодорожниками, на станцию нахлынули
тысячи вооруженных солдат. Из рук в руки запорхали листки.
- Кто такие? Откуда взялись?
- Местного гарнизона, насчитывающего двадцать тысяч штыков. Все
заражены большевизмом.
- Очистить станцию! Выставить оцепление!
Местные солдаты воинственности не проявляли. Однако сами казаки уже
начали шептаться, отводить в сторону от офицеров глаза, собираться кучками.
Между тем Крымова вызвали к железнодорожному телефону:
- Говорят из Петрограда, из штаба округа. Вам приказано остановить
движение эшелонов.
- Я подчиняюсь только приказам верховного главнокомандующего
Корнилова.