Страница:
— Ты так и не сказал мне, захватил ли ты с собой пиво, — тихо сказал ему Марк. — Или, может, ты, кретин, как всегда думая неизвестно о чем, прихватил с собой пустые банки? Вполне в твоем духе... Господи, с каким удовольствием я бы сейчас холодного пивка выпил!
И Стивен, сам себе удивляясь, не выдержал и фыркнул. Но уже в следующее мгновение снова ощутил спиной легкий укол рапиры.
Близился вечер, когда они наконец добрались до леса, окружавшего полуразрушенный Речной дворец. Остановившись, Саллакс рывком поставил пленников на колени и кратко сообщил им, прислонившись к стволу старого клена:
— Ждем здесь до наступления темноты.
Марк посмотрел на развалины замка, которые были хорошо видны за деревьями, и спросил:
— А чего мы ждем?
Ему, пожалуй, больше хотелось выяснить реакцию этих людей на свой вопрос, чем получить какой-то конкретный ответ.
— Не твое вонючее дело! — прорычал Саллакс.
А Гарек, присев на корточки рядом с пленниками, спокойно пояснил:
— Отсюда до дворца всего несколько сотен шагов, но пространство перед ним совершенно открытое. Если вы действительно малакасийские шпионы, вам легко догадаться, почему мы пережидаем здесь. И, по-моему, вы также отлично понимаете, почему мы не можем вас отпустить, раз уж вам так много стало известно. — Он говорил почти извиняющимся тоном.
— Но мы не шпионы, — сказал Стивен, глядя на него и стараясь держать себя в руках. — Мы ведь уже объяснили...
— Да, — прервал его Гарек, — вы сказали, что некая волшебная ткань перенесла вас в наш лес из какого-то места под названием Колоридио или как-то там еще. Но вы же должны понимать, что нам трудно поверить подобным сказкам.
— Но это же сущая правда! — попытался втолковать ему Стивен. — Вчера вечером мы были еще у себя дома. Да вы посмотрите хотя бы на нашу одежду: там, где мы живем, гораздо холоднее.
— Да, — согласился Гарек, — в Малакасии действительно гораздо холоднее, чем у нас.
Стивен и Марк лишь молча посмотрели друг на друга и дружно пожали плечами. Обоим без слов было ясно, что надо снова попробовать объясниться с этими людьми, когда они доберутся до старого замка. Даже с такого расстояния было понятно, что дворец быстро превращается в груду развалин: заградительный ров с водой пересох, а внешняя зубчатая стена во многих местах осыпалась, и в ней виднелись обширные бреши. Этот замок, где из поколения в поколение обитали члены королевского рода, некогда был истинным шедевром архитектурного искусства, однако теперь служил лишь печальным напоминанием о былом процветании этой страны. Марк заметил даже, что над крыльями дворца провалилась кровля, видимо окончательно обветшав.
Быстро глянув на Гарека, он сказал:
— Господи, что же вы сотворили с этим дворцом?
— Это не мы, а время, непогода, кочевники, даже местные каменщики, которым был нужен камень, — все они внесли свою лепту в разрушение Речного дворца. Говорят, в нем когда-то обитал сам король со своим семейством. И я иногда пытаюсь представить себе, как этот дворец тогда выглядел, — задумчиво, как бы самому себе сказал Гарек.
— А кто там живет сейчас? — спросил Стивен.
— Сейчас никто. Там жили раньше,— поправил его Гарек, — члены королевской семьи, правители Роны. Но вот уже девятьсот восемьдесят двоелуний как никого из них здесь нет. — Заметив, что Стивен и Марк озадаченно переглянулись, он вдруг рассердился: — Только не притворяйтесь, будто вам все это в новинку! Это же из-за вашего поганого правителя мы в таком положении оказались. Проклятый ублюдок! Я теперь вынужден украдкой ходить по лесу в собственной стране! А уж к дворцу нам даже близко запрещено подходить — нам, коренным жителям Роны! Да этот дворец следовало бы сохранить как национальное сокровище, а он обречен на гибель, постепенно разваливается без присмотра, а мы и глаза на него поднять боимся — ползаем вокруг, раздавленные тяжкой десницей этого пса-убийцы, этого тирана, вашего правителя Малагона!
И Гарек, гневно глянув на пленников, поднялся и пошел на опушку леса, за которой виднелось абсолютно открытое пространство, отделявшее их от старого дворца.
Марк, быстро осмыслив полученную от Гарека информацию, поспешил обменяться возникшими у него мыслями со Стивеном. Говорил он по-английски:
— Значит так: это место называется Рона. И эта Рона враждует с некоей Мала... в общем, не важно. И правитель этой последней, как я понял, несколько тяжеловат на руку.
Больше он ничего не успел сказать, потому что Саллакс довольно сильно ударил его по виску тыльной стороной ладони.
— Я же велел тебе говорить на общепринятом языке! — проревел он. — Ты погоди: если только Гилмор скажет, что вы должны умереть, я с особым удовольствием вырежу твое сердце и скормлю его первой же деревенской собаке!
Марк тряхнул головой, пытаясь унять звон в ушах.
«Все, — решил он, — довольно!»
Он рывком схватил Саллакса за ноги, с силой ударил его под колени и, свалив на землю, в мгновение ока его оседлал. Хотя высвободить руки он так и не успел, зато успел как следует боднуть Саллакса в нос, прежде чем Гарек успел его оттащить.
Из расквашенного носа у Саллакса ручьем текла кровь. Он возвышался над Марком, тяжело дыша и держа наготове свою рапиру.
— Ладно, для допроса нам хватит и одного шпиона, — прорычал он, прямо-таки кипя от гнева. — Можешь попрощаться с жизнью, дружок!
Саллакс замахнулся, и Марк попытался уклониться от удара, однако удара не последовало. Гарек решительно встал между ними и крепко обхватил великана обеими руками, уговаривая его опустить оружие.
— Нет, Саллакс, нет! Это же самое настоящее убийство. А мы не убиваем безоружных пленников. Мы ведь из Роны, вспомни!
Саллакс не отвечал — он был слишком разгневан, чтобы что-то сказать, — и Гарек продолжил:
— Давай, вытри кровь и выпей. — С этими словами он вытащил из заплечного мешка фляжку и протянул ее Саллаксу.
Марк поспешил отползти в сторону, поближе к Стивену, но не успел — Саллакс все же с силой ударил его по ребрам носком сапога и прорычал:
— У нас с тобой еще все впереди, шпион!
— А ты развяжи меня, проклятый ублюдок! — с трудом переводя дыхание от боли, гневно выкрикнул Марк. — Освободи меня, и мы посмотрим, какой ты умелый и ловкий. Да я тебя, дерьмо собачье, эту рапиру проглотить заставлю!
— Марк, успокойся, — шептал Стивен, пытаясь остановить друга и предотвратить этот немыслимый поединок, тем более что Саллакс вроде бы несколько притих. — Нас же обоих из-за тебя убьют! И я не сомневаюсь, что если это произойдет, то и там, дома, мы тоже будем мертвы. Так что, ради бога, заткнись!
И Марк сдался, ругаясь и проклиная все на свете. И даже прилег на землю, отчаянно кашляя и пытаясь восстановить дыхание.
Брексан очнулась и почувствовала, что у нее страшно болит голова. Она не знала, сколько времени пробыла без сознания, но решила, что не так уж долго.
Брексан села, оглядывая истоптанный и окровавленный песок, потом подобрала к груди колени, обхватила их руками и опустила на них голову. Она сидела так довольно долго, пока немного не утихла боль в висках. Потом снова опасливо осмотрелась, но никаких признаков присутствия алмора не заметила.
«Если бы именно я была ему нужна, то наверняка уже валялась бы тут мертвая», — сказала она себе и попыталась встать.
На земле у своих ног она заметила листки пергамента, которые утром передал ей странный купец, и, поднимая их, поняла, что восковая печать сломана. Еще раз внимательно осмотревшись, прежде чем развернуть письмо, она углубилась в чтение.
Письмо было написано, точнее нацарапано, тонким неразборчивым почерком, и в нем содержался подробнейший план Речного дворца и окружающего его леса. На прилагающейся схеме стрелками и другими символами были обозначены пути наступления на дворец двух крупных вооруженных отрядов, а также направление главного удара атакующих после того, как они окажутся во внутреннем дворе замка, преодолев его внешние укрепления.
Видимо, отряд лейтенанта Рискетта должен был пробиться к дворцу с юга через бреши в крепостных стенах и через огромное окно в восточном крыле здания. А отряд лейтенанта Бронфио, к которому была приписана и сама Брексан, должен был нападать с севера и, войдя во двор через ворота с опускающейся решеткой, проникнуть в здание, разбив окна западного крыла.
Брексан задумчиво скатала листки в свиток; ей было совершенно ясно, что это письмо нужно как можно скорее доставить лейтенанту Бронфио. Голова все еще болела, но Брексан, не обращая на боль внимания, бегом бросилась вдоль опушки леса к окраинам Эстрада.
«Интересно, — думала она, — а не причастны ли к этой неожиданной атаке на дворец те странные чужеземцы, которых она видела утром на берегу?»
Проклиная свое невезение, Брексан рысью бежала по звериной тропе: она непременно должнадобраться до лейтенанта Бронфио к рассвету! Если ей не удастся передать ему это письмо и план замка, жизни ее боевых товарищей будет, возможно, угрожать смертельная опасность; ну а на ее собственной карьере в армии принца Малагона можно тогда вообще поставить крест.
Брексан была одной из трех женщин, служивших в отряде Бронфио, и ей без конца приходилось лезть вон из кожи, прилагая куда больше усилий, чем ее соратникам-мужчинам, чтобы заслужить уважение и восхищение офицеров.
То, что она потеряла коня и не смогла вовремя доставить важное шпионское донесение, запросто уничтожит всякую надежду на ее дальнейшее повышение по службе — даже звания капрала ей теперь не видать, по крайней мере, ближайшие десять двоелуний.
И Брексан все бежала и бежала, страдая от страха и одиночества и отчаянно надеясь, что ей удастся избежать встречи в этом лесу с ронскими повстанцами, которые могут не только взять ее в плен, но и убить на месте. А все потому, что она, глупая и безответственная женщина, умудрилась отстать от своего отряда и оказалась в самом что ни на есть партизанском логове.
Лишь ближе к вечеру Брексан добралась наконец до лагеря, куда уже прибыл отряд лейтенанта Рискетта. Сам Рискетт широкими шагами мерил пространство вокруг палатки Бронфио. Люди вокруг готовились к предстоящему сражению. И Брексан поспешила к лейтенанту Бронфио, чтобы передать ему послание шпиона.
Объясняя свое опоздание, она не стала рассказывать о нападении алмора: она совсем не была уверена, что и без того чрезвычайно раздраженный лейтенант Бронфио ей поверит. И теперь с тревогой ждала, вся липкая от пота, грязная, усталая, пока лейтенант прочтет переданное ею послание.
Она еще там, в лесу, решила ничего не говорить о своей встрече с алмором: большинство малакасийцев считали этих демонов всего лишь выдумкой, сказочным персонажем, и она не сомневалась, что ее рассказ будет воспринят всего лишь как хитроумная попытка оправдать потерю одного из боевых коней принца Малагона. Поэтому Брексан сослалась на обыкновенный несчастный случай, какие нередко случаются при езде верхом.
И сейчас, стоя в напряженном ожидании у входа в палатку Бронфио, она старалась не обращать внимания на то, как пялятся на нее солдаты из отряда Рискетта. А ее сослуживцы из отряда Бронфио улыбались, проходя мимо, — одни сочувственно, Другие насмешливо. В общем, было ясно: пройдет немало времени, прежде чем ей позволят забыть, что она потеряла боевого коня.
Лейтенант Бронфио, вынырнув из-под полога палатки, смерил Брексан взглядом и приказал ей готовиться к атаке на Речной дворец.
— Коня себе выбери из вьючных. Там есть несколько достаточно крепких, — сказал он. — Твоя настойчивость и решимость непременно вовремя доставить мне столь важный документ, безусловно, достойны похвалы. Однако же в будущем я требую, чтобы ты, будучи солдатом малакасийской армии, проявляла большую осторожность в обращении с конями принца Малагона.
— Слушаюсь, господин лейтенант, — ответила Брексан и, осторожно глянув в сторону однополчан, тихо прибавила: — И еще, господин лейтенант... Там, на берегу, были чужие. Они...
— Пока что забудь об этом, — прервал ее Бронфио, которого раздражала чрезмерная наблюдательность юной посланницы. — Займись лучше подготовкой к завтрашнему бою.
И Брексан пришлось умолкнуть.
Наконец стало темно, и Гарек жестом приказал пленникам встать.
— Мы идем во дворец, — сказал он. — Старайтесь пониже пригибаться. И чтоб ни слова, пока не окажемся за крепостной стеной. Если хоть один из вас раскроет рот, оба ваших трупа так и останутся лежать тут до весеннего половодья.
Стивен и Марк дружно покивали.
Саллакс промолчал и первым вышел на открытый луг перед замком. Чтобы преодолеть это пространство и скрыться за внешней полуразрушенной стеной, им потребовалось меньше минуты, но Стивену показалось, что прошла целая вечность. Вспомнив, с какой меткостью Гарек стрелял утром, вонзая стрелы рядом с его ступней, он опасался, что и среди противников ронских повстанцев могут найтись столь же меткие лучники.
— Я даже не знаю, против кого, собственно, они борются, — проворчал он себе под нос, старательно пригибаясь к самой земле, но все равно чувствуя, что его спина и зад словно специально выставлены напоказ, так что любому лучнику попасть в них не труднее, чем в окорок, вывешенный в витрине мясной лавки.
Но когда они подошли к Речному дворцу вплотную, Стивену показалось, что он попал на съемочную площадку какого-нибудь крупнобюджетного фильма. Даже в своем убогом нынешнем состоянии этот старый замок производил поистине неизгладимое впечатление, черной громадой возвышаясь над ними на фоне звездного ночного неба. Трудно было поверить, что столь огромный, импозантный дворец построен для одной лишь семьи. Только в его основной части можно было бы, наверное, легко разместить несколько сотен важных гостей. А теперь замок стоял перед ними, словно безнадежно обветшавший монумент некогда великому прошлому, суть которого пока что Стивену была абсолютно недоступна. Впрочем, где-то в глубине души он все же чувствовал приятное возбуждение, мечтая поскорее попасть внутрь этого дворца и осмотреть его.
Мысли Стивена были прерваны тем, что Гарек взял его за руку и повел к узкому проходу в крепостной стене. Стивен несказанно обрадовался тому, что им с Марком не придется карабкаться через стену со связанными за спиной руками. Внешние каменные стены крепости вздымались вверх футов на тридцать, и, хотя они местами были уже сильно разрушены, взобраться на них было бы не так-то легко даже таким опытным скалолазам, как они с Марком. Стивен следом за Гареком протиснулся в узкий пролом и оказался на просторном дворе.
Заметив, что Гарек и Саллакс наконец-то вздохнули с облегчением, он понял, что здесь относительно безопасно. Но разговаривать они с Марком все еще не решались и молча шли через двор к основному зданию.
В одной из внешних стен замка Стивен заметил прямо-таки невероятной величины окно с цветными стеклами. Стивену доводилось путешествовать по Европе, когда он учился в старших классах школы и в колледже, так что он видел немало различных витражей и не сомневался, что этот не идет ни в какое сравнение даже с самым большим из виденных им. По его прикидкам, он был не менее ста футов в высоту и футов пятьдесят в ширину. Даже ночью, при свете лишь здешних лун-близнецов, было ясно, что это поистине удивительный образец изобретательности и инженерного искусства, хотя некоторые из стеклянных панелей сильно пострадали — скорее всего, пали жертвой мальчишек, любителей швыряться камнями по окнам, а затем удирать от возможного наказания через многочисленные дыры в полуразрушенной крепостной стене.
Стивен все еще не мог отвести глаз от изысканной работы создателей этого витража, по-прежнему прекрасного в лунном свете, когда Марк вдруг довольно сильно толкнул его локтем в ребра и молча указал на нижний левый угол здания, откуда просачивался мягкий, какой-то неземной свет. И Стивен понял, что они в замке не одни. Внутри их ждали другие люди.
ЮЖНОЕ ШОССЕ, ДЕНВЕР
— А ты к нему в банк заезжала? — спросила Дженнифер Соренсон, придвигая тяжелое дубовое кресло-качалку поближе к Ханне, которая, точно на жердочке, примостилась на заднем бампере пикапа, на котором они обычно развозили мебель заказчикам. — Он ведь сегодня должен быть на работе.
Ханна вытерла лоб рукавом футболки, и на ткани осталось влажное пятно. На улице было прохладнее, чем в магазине, и она с радостью согласилась сама погрузить в пикап довольно крупные покупки, сделанные одной пожилой парой.
— Заезжала, но его там нет. И мистер Гриффин сказал мне, что с самого утра его не видел. Они, кажется, вчера все вместе были в пабе, но Стивен и Марк довольно рано ушли. Я вечером звонила ему несколько раз домой, но каждый раз нарывалась на автоответчик.
Ханна благодарно кивнула матери, когда та подала ей моток веревки, и принялась связывать вместе два маленьких столика.
Некоторое время она работала молча, потом снова заговорила:
— Я, разумеется, могу понять, что иногда ему хочется провести вечерок не со мной, а в прежней компании. Мы и так перезваниваемся с ним по три-четыре раза на дню, и я порой чувствую себя просто ученицей выпускного класса. Но вот почему он сегодня на работу-то не пришел?
— Может, они слишком много выпили? — предположила ее мать. — Что, если они вообще дома, просто телефон выключили, чтобы их не беспокоили с похмелья?
— Вряд ли. Стивен — слишком ответственный человек, чтобы так поступить. Да и Марк, по-моему, тоже. Я знаю, они вполне могут как следует выпить, но чтобы утром не пойти на работу... Нет, здесь что-то другое.
— Ну что ж, вы ведь с ним, кажется, сегодня вечером куда-то собирались, верно? — спросила Дженнифер и, когда дочь согласно кивнула, прибавила: — Вот и ступай домой. Приведи себя в порядок и жди его звонка. А если он все же не позвонит, позвони ему сама еще раз, только учти: в жизни случается всякое. Иногда человек вдруг обнаруживает, что...
— Да, я понимаю. Он, возможно, действительно меня избегает. И все-таки, уверяю тебя, такое поведение на него не похоже. — И она подчеркнула свою уверенность тем, что решительно затянула узлом крепежную веревку в кузове пикапа. — Пожалуй, мы слишком быстрыми темпами достигли столь близких отношений, и если сейчас Стивен попросту от меня бегает, так в этом и я виновата не меньше, чем он. А сейчас я просто хочу узнать, не случилось ли с ним чего, потому что даже если он и начал меня динамить, то работу он, конечно же, пропускать бы не стал.
Ханна легко спрыгнула на тротуар, пожала руки пожилым покупателям и помахала им, когда они, сев в пикап, поехали прочь.
Дженнифер Соренсон любовно обняла дочь за плечи.
— Я уверена, что он и не думает тебя динамить. А если это и так, значит, он не тот, кто тебе нужен.
— Спасибо, мама... Но я в полном порядке, не волнуйся. Может, я даже съезжу к нему сегодня вечером и спрошу, что происходит. Если он действительно болен, ему, наверное, даже приятно будет меня увидеть. А если он решил дать мне отставку, я, пожалуй, предпочту, чтобы это произошло сегодня, а не завтра, когда в половине пятого утра мы потащимся на пик Декейтер. — Ханна тоже обняла мать и неожиданно прибавила: — Мне, кстати, совершенно не повредит поспать несколько лишних часов, да и тебе моя помощь здесь пригодится, тем более в субботу.
— Вот и отлично. Однако уже шестой час, так что поезжай-ка ты лучше домой и приведи себя в порядок. А я тут все уберу и закрою магазин. Если ты все еще будешь дома, когда я вернусь, мы с тобой куда-нибудь сходим.
— Спасибо, мам. — Ханна нежно чмокнула мать в висок.
Она отперла замок на цепи, которой ее мотоцикл был прикован к чугунной скамье перед магазином, и лихо вскочила в седло, намереваясь с ветерком промчаться по знакомым улицам. Шлем так и остался болтаться на руле, и Дженнифер сердито крикнула ей вслед с крыльца магазина:
— Шлем на голову надень, Ханна!
Надевая шлем, Ханна шутливо крикнула ей в ответ:
— Вот так? А я-то все удивляюсь, откуда у меня на голове эти проклятые шишки? За это лето я, по-моему, потеряла очков сорок или пятьдесят из своего ай-кью, стукаясь головой о разные предметы. Боюсь, мам, на старости лет тебе придется еще заботиться о своей незамужней дефективной дочери.
И она, послав матери нежнейшую улыбку, нажала на стартер.
Дженнифер Соренсон медленно поднялась в магазин, позволив двери самой закрыться за нею. А потом еще некоторое время постояла, собираясь с мыслями. И сейчас, через двадцать семь лет, она по-прежнему удивлялась тому, как много любви, тревоги и сочувствия испытывают родители по отношению к своему ребенку. У нее это началось в ту самую минуту, когда новорожденную Ханну впервые положили ей на грудь, и неизменно продолжается до сих пор, в течение всех этих двадцати семи лет.
В юности она даже не догадывалась, что именно воспитание дочери окажется самой осмысленной и важной вещью в ее жизни. И теперь, чувствуя себя неумелой, неспособной помочь Ханне справиться с очередной сердечной драмой, которая, возможно, уже поджидает ее, Дженнифер повернулась, снова открыла дверь, быстро выбежала наружу и тихо окликнула дочь:
— Ради бога, Ханна, будь осторожна!
Но та, наверное, была уже в нескольких кварталах от магазина и, конечно же, услышать ее не могла. И все же у Дженнифер стало легче на душе.
Несколько успокоившись, она вернулась в магазин, чтобы все прибрать и запереть двери.
Ханна, приехав домой, не обнаружила на автоответчике ни одного отклика от Стивена на свои многочисленные телефонные послания, а потому ждать не стала. Быстро приняв душ, она натянула джинсы, кроссовки и старый шерстяной свитер, который купила себе еще в средней школе. А потом, схватив ключи от машины и ветровку, вышла из дома и поехала прямиком в каньон Клир-Крик.
Ханна терпеть не могла всякие дамские сумочки, предпочитая носить небольшой кошелек в кармане куртки или в заднем кармане джинсов. Она редко пользовалась макияжем, но для тех редких случаев, когда ей необходимо было произвести впечатление,она возила с собой специальный рюкзачок, в который была свалена целая куча разнообразных косметических средств.
Втайне она была даже рада, что сегодняшний вечер не требует от нее подобного уровня подготовки; а потому свой рюкзачок с косметикой она оставила дома на стуле.
Дорога, ведущая на запад, в горы, была забита медленно ползущим транспортом. Лыжный сезон еще, правда, не начался, однако в эти октябрьские выходные многие приезжали, чтобы полюбоваться одетыми в яркий осенний наряд осинами на склонах гор, так что на соединяющем два штата шоссе № 70 хватало тех, кого местные несколько презрительно называют «отдыхающими».
Ханне совсем не хотелось раньше времени предаваться отчаянию — сперва нужно было узнать, действительно ли Стивен ее избегает, — и она, открыв окно, пыталась наслаждаться хрустким воздухом осеннего вечера в горах.
Ханна очень любила осень и начинала поджидать ее прихода с наступлением первых холодных вечеров, что в Денвере обычно происходило в конце августа.
Наконец, оставив большую часть транспорта на основном шоссе, идущем на запад, она свернула в каньон, по боковой дороге довольно быстро добралась до Айдахо-Спрингс и очень удивилась, увидев оба автомобиля — и Стивена, и Марка — припаркованными на дорожке возле дома № 147. Судя по припорошившему тротуар снежку, ни та, ни другая машина весь день не трогались с места. То ли приятели решили этим утром отправиться на работу пешком и по какой-то причине где-то застряли, то ли вообще не выходили из дома.
В гостиной, в холле и на кухне горел свет, но снаружи не было видно, есть ли кто-нибудь в доме. Ханна постучалась, но ей никто не ответил. Она снова постучалась, потом, сдвинув решетку для барбекю, стоявшую на крыльце, вытащила из-под ее заднего колеса запасной ключ — Стивен сам в прошлые выходные показал ей, где этот ключ хранится. Она еще раз постучалась, но, поскольку на ее стук так никто и не отозвался, вздохнула и, решительно открыв дверь, вошла в квартиру.
И почти сразу же поняла, что в доме что-то неладно. У нее было такое ощущение, будто она физически, кожей, чувствует странное трепетание в воздухе, словно в доме гуляет сквозняк после того, как неожиданно налетевший ураган вдребезги разбил одно из окон. А войдя в гостиную, Ханна увидела нечто и совсем удивительное. Больше всего это было похоже на пляшущие в воздухе разряды статического электричества.
— Стивен! — крикнула она в пустоту дома. — Марк, Стивен, вы здесь?
Но ей никто не ответил, и она так и осталась стоять на пороге гостиной, завороженная желтыми и зелеными огоньками, неярко мерцавшими в воздухе над старым, разваливающимся диваном, купленным в комиссионке, который ребята отчего-то просто обожали. Эти огоньки были настолько странными, что Ханна почувствовала себя не в своей тарелке и решила поскорее уйти, оставив Стивену записку, и продолжить его поиски где-нибудь в другом месте.
— Может, они оба сидят у Оуэна? — бормотала себе под нос Ханна, пытаясь найти какой-нибудь листок бумаги.
Потом подошла к письменному столу Стивена, стоявшему у стены, надеясь хоть там обнаружить что-нибудь, на чем можно было бы нацарапать записку.
И Стивен, сам себе удивляясь, не выдержал и фыркнул. Но уже в следующее мгновение снова ощутил спиной легкий укол рапиры.
* * *
Близился вечер, когда они наконец добрались до леса, окружавшего полуразрушенный Речной дворец. Остановившись, Саллакс рывком поставил пленников на колени и кратко сообщил им, прислонившись к стволу старого клена:
— Ждем здесь до наступления темноты.
Марк посмотрел на развалины замка, которые были хорошо видны за деревьями, и спросил:
— А чего мы ждем?
Ему, пожалуй, больше хотелось выяснить реакцию этих людей на свой вопрос, чем получить какой-то конкретный ответ.
— Не твое вонючее дело! — прорычал Саллакс.
А Гарек, присев на корточки рядом с пленниками, спокойно пояснил:
— Отсюда до дворца всего несколько сотен шагов, но пространство перед ним совершенно открытое. Если вы действительно малакасийские шпионы, вам легко догадаться, почему мы пережидаем здесь. И, по-моему, вы также отлично понимаете, почему мы не можем вас отпустить, раз уж вам так много стало известно. — Он говорил почти извиняющимся тоном.
— Но мы не шпионы, — сказал Стивен, глядя на него и стараясь держать себя в руках. — Мы ведь уже объяснили...
— Да, — прервал его Гарек, — вы сказали, что некая волшебная ткань перенесла вас в наш лес из какого-то места под названием Колоридио или как-то там еще. Но вы же должны понимать, что нам трудно поверить подобным сказкам.
— Но это же сущая правда! — попытался втолковать ему Стивен. — Вчера вечером мы были еще у себя дома. Да вы посмотрите хотя бы на нашу одежду: там, где мы живем, гораздо холоднее.
— Да, — согласился Гарек, — в Малакасии действительно гораздо холоднее, чем у нас.
Стивен и Марк лишь молча посмотрели друг на друга и дружно пожали плечами. Обоим без слов было ясно, что надо снова попробовать объясниться с этими людьми, когда они доберутся до старого замка. Даже с такого расстояния было понятно, что дворец быстро превращается в груду развалин: заградительный ров с водой пересох, а внешняя зубчатая стена во многих местах осыпалась, и в ней виднелись обширные бреши. Этот замок, где из поколения в поколение обитали члены королевского рода, некогда был истинным шедевром архитектурного искусства, однако теперь служил лишь печальным напоминанием о былом процветании этой страны. Марк заметил даже, что над крыльями дворца провалилась кровля, видимо окончательно обветшав.
Быстро глянув на Гарека, он сказал:
— Господи, что же вы сотворили с этим дворцом?
— Это не мы, а время, непогода, кочевники, даже местные каменщики, которым был нужен камень, — все они внесли свою лепту в разрушение Речного дворца. Говорят, в нем когда-то обитал сам король со своим семейством. И я иногда пытаюсь представить себе, как этот дворец тогда выглядел, — задумчиво, как бы самому себе сказал Гарек.
— А кто там живет сейчас? — спросил Стивен.
— Сейчас никто. Там жили раньше,— поправил его Гарек, — члены королевской семьи, правители Роны. Но вот уже девятьсот восемьдесят двоелуний как никого из них здесь нет. — Заметив, что Стивен и Марк озадаченно переглянулись, он вдруг рассердился: — Только не притворяйтесь, будто вам все это в новинку! Это же из-за вашего поганого правителя мы в таком положении оказались. Проклятый ублюдок! Я теперь вынужден украдкой ходить по лесу в собственной стране! А уж к дворцу нам даже близко запрещено подходить — нам, коренным жителям Роны! Да этот дворец следовало бы сохранить как национальное сокровище, а он обречен на гибель, постепенно разваливается без присмотра, а мы и глаза на него поднять боимся — ползаем вокруг, раздавленные тяжкой десницей этого пса-убийцы, этого тирана, вашего правителя Малагона!
И Гарек, гневно глянув на пленников, поднялся и пошел на опушку леса, за которой виднелось абсолютно открытое пространство, отделявшее их от старого дворца.
Марк, быстро осмыслив полученную от Гарека информацию, поспешил обменяться возникшими у него мыслями со Стивеном. Говорил он по-английски:
— Значит так: это место называется Рона. И эта Рона враждует с некоей Мала... в общем, не важно. И правитель этой последней, как я понял, несколько тяжеловат на руку.
Больше он ничего не успел сказать, потому что Саллакс довольно сильно ударил его по виску тыльной стороной ладони.
— Я же велел тебе говорить на общепринятом языке! — проревел он. — Ты погоди: если только Гилмор скажет, что вы должны умереть, я с особым удовольствием вырежу твое сердце и скормлю его первой же деревенской собаке!
Марк тряхнул головой, пытаясь унять звон в ушах.
«Все, — решил он, — довольно!»
Он рывком схватил Саллакса за ноги, с силой ударил его под колени и, свалив на землю, в мгновение ока его оседлал. Хотя высвободить руки он так и не успел, зато успел как следует боднуть Саллакса в нос, прежде чем Гарек успел его оттащить.
Из расквашенного носа у Саллакса ручьем текла кровь. Он возвышался над Марком, тяжело дыша и держа наготове свою рапиру.
— Ладно, для допроса нам хватит и одного шпиона, — прорычал он, прямо-таки кипя от гнева. — Можешь попрощаться с жизнью, дружок!
Саллакс замахнулся, и Марк попытался уклониться от удара, однако удара не последовало. Гарек решительно встал между ними и крепко обхватил великана обеими руками, уговаривая его опустить оружие.
— Нет, Саллакс, нет! Это же самое настоящее убийство. А мы не убиваем безоружных пленников. Мы ведь из Роны, вспомни!
Саллакс не отвечал — он был слишком разгневан, чтобы что-то сказать, — и Гарек продолжил:
— Давай, вытри кровь и выпей. — С этими словами он вытащил из заплечного мешка фляжку и протянул ее Саллаксу.
Марк поспешил отползти в сторону, поближе к Стивену, но не успел — Саллакс все же с силой ударил его по ребрам носком сапога и прорычал:
— У нас с тобой еще все впереди, шпион!
— А ты развяжи меня, проклятый ублюдок! — с трудом переводя дыхание от боли, гневно выкрикнул Марк. — Освободи меня, и мы посмотрим, какой ты умелый и ловкий. Да я тебя, дерьмо собачье, эту рапиру проглотить заставлю!
— Марк, успокойся, — шептал Стивен, пытаясь остановить друга и предотвратить этот немыслимый поединок, тем более что Саллакс вроде бы несколько притих. — Нас же обоих из-за тебя убьют! И я не сомневаюсь, что если это произойдет, то и там, дома, мы тоже будем мертвы. Так что, ради бога, заткнись!
И Марк сдался, ругаясь и проклиная все на свете. И даже прилег на землю, отчаянно кашляя и пытаясь восстановить дыхание.
* * *
Брексан очнулась и почувствовала, что у нее страшно болит голова. Она не знала, сколько времени пробыла без сознания, но решила, что не так уж долго.
Брексан села, оглядывая истоптанный и окровавленный песок, потом подобрала к груди колени, обхватила их руками и опустила на них голову. Она сидела так довольно долго, пока немного не утихла боль в висках. Потом снова опасливо осмотрелась, но никаких признаков присутствия алмора не заметила.
«Если бы именно я была ему нужна, то наверняка уже валялась бы тут мертвая», — сказала она себе и попыталась встать.
На земле у своих ног она заметила листки пергамента, которые утром передал ей странный купец, и, поднимая их, поняла, что восковая печать сломана. Еще раз внимательно осмотревшись, прежде чем развернуть письмо, она углубилась в чтение.
Письмо было написано, точнее нацарапано, тонким неразборчивым почерком, и в нем содержался подробнейший план Речного дворца и окружающего его леса. На прилагающейся схеме стрелками и другими символами были обозначены пути наступления на дворец двух крупных вооруженных отрядов, а также направление главного удара атакующих после того, как они окажутся во внутреннем дворе замка, преодолев его внешние укрепления.
Видимо, отряд лейтенанта Рискетта должен был пробиться к дворцу с юга через бреши в крепостных стенах и через огромное окно в восточном крыле здания. А отряд лейтенанта Бронфио, к которому была приписана и сама Брексан, должен был нападать с севера и, войдя во двор через ворота с опускающейся решеткой, проникнуть в здание, разбив окна западного крыла.
Брексан задумчиво скатала листки в свиток; ей было совершенно ясно, что это письмо нужно как можно скорее доставить лейтенанту Бронфио. Голова все еще болела, но Брексан, не обращая на боль внимания, бегом бросилась вдоль опушки леса к окраинам Эстрада.
«Интересно, — думала она, — а не причастны ли к этой неожиданной атаке на дворец те странные чужеземцы, которых она видела утром на берегу?»
Проклиная свое невезение, Брексан рысью бежала по звериной тропе: она непременно должнадобраться до лейтенанта Бронфио к рассвету! Если ей не удастся передать ему это письмо и план замка, жизни ее боевых товарищей будет, возможно, угрожать смертельная опасность; ну а на ее собственной карьере в армии принца Малагона можно тогда вообще поставить крест.
Брексан была одной из трех женщин, служивших в отряде Бронфио, и ей без конца приходилось лезть вон из кожи, прилагая куда больше усилий, чем ее соратникам-мужчинам, чтобы заслужить уважение и восхищение офицеров.
То, что она потеряла коня и не смогла вовремя доставить важное шпионское донесение, запросто уничтожит всякую надежду на ее дальнейшее повышение по службе — даже звания капрала ей теперь не видать, по крайней мере, ближайшие десять двоелуний.
И Брексан все бежала и бежала, страдая от страха и одиночества и отчаянно надеясь, что ей удастся избежать встречи в этом лесу с ронскими повстанцами, которые могут не только взять ее в плен, но и убить на месте. А все потому, что она, глупая и безответственная женщина, умудрилась отстать от своего отряда и оказалась в самом что ни на есть партизанском логове.
Лишь ближе к вечеру Брексан добралась наконец до лагеря, куда уже прибыл отряд лейтенанта Рискетта. Сам Рискетт широкими шагами мерил пространство вокруг палатки Бронфио. Люди вокруг готовились к предстоящему сражению. И Брексан поспешила к лейтенанту Бронфио, чтобы передать ему послание шпиона.
Объясняя свое опоздание, она не стала рассказывать о нападении алмора: она совсем не была уверена, что и без того чрезвычайно раздраженный лейтенант Бронфио ей поверит. И теперь с тревогой ждала, вся липкая от пота, грязная, усталая, пока лейтенант прочтет переданное ею послание.
Она еще там, в лесу, решила ничего не говорить о своей встрече с алмором: большинство малакасийцев считали этих демонов всего лишь выдумкой, сказочным персонажем, и она не сомневалась, что ее рассказ будет воспринят всего лишь как хитроумная попытка оправдать потерю одного из боевых коней принца Малагона. Поэтому Брексан сослалась на обыкновенный несчастный случай, какие нередко случаются при езде верхом.
И сейчас, стоя в напряженном ожидании у входа в палатку Бронфио, она старалась не обращать внимания на то, как пялятся на нее солдаты из отряда Рискетта. А ее сослуживцы из отряда Бронфио улыбались, проходя мимо, — одни сочувственно, Другие насмешливо. В общем, было ясно: пройдет немало времени, прежде чем ей позволят забыть, что она потеряла боевого коня.
Лейтенант Бронфио, вынырнув из-под полога палатки, смерил Брексан взглядом и приказал ей готовиться к атаке на Речной дворец.
— Коня себе выбери из вьючных. Там есть несколько достаточно крепких, — сказал он. — Твоя настойчивость и решимость непременно вовремя доставить мне столь важный документ, безусловно, достойны похвалы. Однако же в будущем я требую, чтобы ты, будучи солдатом малакасийской армии, проявляла большую осторожность в обращении с конями принца Малагона.
— Слушаюсь, господин лейтенант, — ответила Брексан и, осторожно глянув в сторону однополчан, тихо прибавила: — И еще, господин лейтенант... Там, на берегу, были чужие. Они...
— Пока что забудь об этом, — прервал ее Бронфио, которого раздражала чрезмерная наблюдательность юной посланницы. — Займись лучше подготовкой к завтрашнему бою.
И Брексан пришлось умолкнуть.
* * *
Наконец стало темно, и Гарек жестом приказал пленникам встать.
— Мы идем во дворец, — сказал он. — Старайтесь пониже пригибаться. И чтоб ни слова, пока не окажемся за крепостной стеной. Если хоть один из вас раскроет рот, оба ваших трупа так и останутся лежать тут до весеннего половодья.
Стивен и Марк дружно покивали.
Саллакс промолчал и первым вышел на открытый луг перед замком. Чтобы преодолеть это пространство и скрыться за внешней полуразрушенной стеной, им потребовалось меньше минуты, но Стивену показалось, что прошла целая вечность. Вспомнив, с какой меткостью Гарек стрелял утром, вонзая стрелы рядом с его ступней, он опасался, что и среди противников ронских повстанцев могут найтись столь же меткие лучники.
— Я даже не знаю, против кого, собственно, они борются, — проворчал он себе под нос, старательно пригибаясь к самой земле, но все равно чувствуя, что его спина и зад словно специально выставлены напоказ, так что любому лучнику попасть в них не труднее, чем в окорок, вывешенный в витрине мясной лавки.
Но когда они подошли к Речному дворцу вплотную, Стивену показалось, что он попал на съемочную площадку какого-нибудь крупнобюджетного фильма. Даже в своем убогом нынешнем состоянии этот старый замок производил поистине неизгладимое впечатление, черной громадой возвышаясь над ними на фоне звездного ночного неба. Трудно было поверить, что столь огромный, импозантный дворец построен для одной лишь семьи. Только в его основной части можно было бы, наверное, легко разместить несколько сотен важных гостей. А теперь замок стоял перед ними, словно безнадежно обветшавший монумент некогда великому прошлому, суть которого пока что Стивену была абсолютно недоступна. Впрочем, где-то в глубине души он все же чувствовал приятное возбуждение, мечтая поскорее попасть внутрь этого дворца и осмотреть его.
Мысли Стивена были прерваны тем, что Гарек взял его за руку и повел к узкому проходу в крепостной стене. Стивен несказанно обрадовался тому, что им с Марком не придется карабкаться через стену со связанными за спиной руками. Внешние каменные стены крепости вздымались вверх футов на тридцать, и, хотя они местами были уже сильно разрушены, взобраться на них было бы не так-то легко даже таким опытным скалолазам, как они с Марком. Стивен следом за Гареком протиснулся в узкий пролом и оказался на просторном дворе.
Заметив, что Гарек и Саллакс наконец-то вздохнули с облегчением, он понял, что здесь относительно безопасно. Но разговаривать они с Марком все еще не решались и молча шли через двор к основному зданию.
В одной из внешних стен замка Стивен заметил прямо-таки невероятной величины окно с цветными стеклами. Стивену доводилось путешествовать по Европе, когда он учился в старших классах школы и в колледже, так что он видел немало различных витражей и не сомневался, что этот не идет ни в какое сравнение даже с самым большим из виденных им. По его прикидкам, он был не менее ста футов в высоту и футов пятьдесят в ширину. Даже ночью, при свете лишь здешних лун-близнецов, было ясно, что это поистине удивительный образец изобретательности и инженерного искусства, хотя некоторые из стеклянных панелей сильно пострадали — скорее всего, пали жертвой мальчишек, любителей швыряться камнями по окнам, а затем удирать от возможного наказания через многочисленные дыры в полуразрушенной крепостной стене.
Стивен все еще не мог отвести глаз от изысканной работы создателей этого витража, по-прежнему прекрасного в лунном свете, когда Марк вдруг довольно сильно толкнул его локтем в ребра и молча указал на нижний левый угол здания, откуда просачивался мягкий, какой-то неземной свет. И Стивен понял, что они в замке не одни. Внутри их ждали другие люди.
ЮЖНОЕ ШОССЕ, ДЕНВЕР
— А ты к нему в банк заезжала? — спросила Дженнифер Соренсон, придвигая тяжелое дубовое кресло-качалку поближе к Ханне, которая, точно на жердочке, примостилась на заднем бампере пикапа, на котором они обычно развозили мебель заказчикам. — Он ведь сегодня должен быть на работе.
Ханна вытерла лоб рукавом футболки, и на ткани осталось влажное пятно. На улице было прохладнее, чем в магазине, и она с радостью согласилась сама погрузить в пикап довольно крупные покупки, сделанные одной пожилой парой.
— Заезжала, но его там нет. И мистер Гриффин сказал мне, что с самого утра его не видел. Они, кажется, вчера все вместе были в пабе, но Стивен и Марк довольно рано ушли. Я вечером звонила ему несколько раз домой, но каждый раз нарывалась на автоответчик.
Ханна благодарно кивнула матери, когда та подала ей моток веревки, и принялась связывать вместе два маленьких столика.
Некоторое время она работала молча, потом снова заговорила:
— Я, разумеется, могу понять, что иногда ему хочется провести вечерок не со мной, а в прежней компании. Мы и так перезваниваемся с ним по три-четыре раза на дню, и я порой чувствую себя просто ученицей выпускного класса. Но вот почему он сегодня на работу-то не пришел?
— Может, они слишком много выпили? — предположила ее мать. — Что, если они вообще дома, просто телефон выключили, чтобы их не беспокоили с похмелья?
— Вряд ли. Стивен — слишком ответственный человек, чтобы так поступить. Да и Марк, по-моему, тоже. Я знаю, они вполне могут как следует выпить, но чтобы утром не пойти на работу... Нет, здесь что-то другое.
— Ну что ж, вы ведь с ним, кажется, сегодня вечером куда-то собирались, верно? — спросила Дженнифер и, когда дочь согласно кивнула, прибавила: — Вот и ступай домой. Приведи себя в порядок и жди его звонка. А если он все же не позвонит, позвони ему сама еще раз, только учти: в жизни случается всякое. Иногда человек вдруг обнаруживает, что...
— Да, я понимаю. Он, возможно, действительно меня избегает. И все-таки, уверяю тебя, такое поведение на него не похоже. — И она подчеркнула свою уверенность тем, что решительно затянула узлом крепежную веревку в кузове пикапа. — Пожалуй, мы слишком быстрыми темпами достигли столь близких отношений, и если сейчас Стивен попросту от меня бегает, так в этом и я виновата не меньше, чем он. А сейчас я просто хочу узнать, не случилось ли с ним чего, потому что даже если он и начал меня динамить, то работу он, конечно же, пропускать бы не стал.
Ханна легко спрыгнула на тротуар, пожала руки пожилым покупателям и помахала им, когда они, сев в пикап, поехали прочь.
Дженнифер Соренсон любовно обняла дочь за плечи.
— Я уверена, что он и не думает тебя динамить. А если это и так, значит, он не тот, кто тебе нужен.
— Спасибо, мама... Но я в полном порядке, не волнуйся. Может, я даже съезжу к нему сегодня вечером и спрошу, что происходит. Если он действительно болен, ему, наверное, даже приятно будет меня увидеть. А если он решил дать мне отставку, я, пожалуй, предпочту, чтобы это произошло сегодня, а не завтра, когда в половине пятого утра мы потащимся на пик Декейтер. — Ханна тоже обняла мать и неожиданно прибавила: — Мне, кстати, совершенно не повредит поспать несколько лишних часов, да и тебе моя помощь здесь пригодится, тем более в субботу.
— Вот и отлично. Однако уже шестой час, так что поезжай-ка ты лучше домой и приведи себя в порядок. А я тут все уберу и закрою магазин. Если ты все еще будешь дома, когда я вернусь, мы с тобой куда-нибудь сходим.
— Спасибо, мам. — Ханна нежно чмокнула мать в висок.
Она отперла замок на цепи, которой ее мотоцикл был прикован к чугунной скамье перед магазином, и лихо вскочила в седло, намереваясь с ветерком промчаться по знакомым улицам. Шлем так и остался болтаться на руле, и Дженнифер сердито крикнула ей вслед с крыльца магазина:
— Шлем на голову надень, Ханна!
Надевая шлем, Ханна шутливо крикнула ей в ответ:
— Вот так? А я-то все удивляюсь, откуда у меня на голове эти проклятые шишки? За это лето я, по-моему, потеряла очков сорок или пятьдесят из своего ай-кью, стукаясь головой о разные предметы. Боюсь, мам, на старости лет тебе придется еще заботиться о своей незамужней дефективной дочери.
И она, послав матери нежнейшую улыбку, нажала на стартер.
Дженнифер Соренсон медленно поднялась в магазин, позволив двери самой закрыться за нею. А потом еще некоторое время постояла, собираясь с мыслями. И сейчас, через двадцать семь лет, она по-прежнему удивлялась тому, как много любви, тревоги и сочувствия испытывают родители по отношению к своему ребенку. У нее это началось в ту самую минуту, когда новорожденную Ханну впервые положили ей на грудь, и неизменно продолжается до сих пор, в течение всех этих двадцати семи лет.
В юности она даже не догадывалась, что именно воспитание дочери окажется самой осмысленной и важной вещью в ее жизни. И теперь, чувствуя себя неумелой, неспособной помочь Ханне справиться с очередной сердечной драмой, которая, возможно, уже поджидает ее, Дженнифер повернулась, снова открыла дверь, быстро выбежала наружу и тихо окликнула дочь:
— Ради бога, Ханна, будь осторожна!
Но та, наверное, была уже в нескольких кварталах от магазина и, конечно же, услышать ее не могла. И все же у Дженнифер стало легче на душе.
Несколько успокоившись, она вернулась в магазин, чтобы все прибрать и запереть двери.
* * *
Ханна, приехав домой, не обнаружила на автоответчике ни одного отклика от Стивена на свои многочисленные телефонные послания, а потому ждать не стала. Быстро приняв душ, она натянула джинсы, кроссовки и старый шерстяной свитер, который купила себе еще в средней школе. А потом, схватив ключи от машины и ветровку, вышла из дома и поехала прямиком в каньон Клир-Крик.
Ханна терпеть не могла всякие дамские сумочки, предпочитая носить небольшой кошелек в кармане куртки или в заднем кармане джинсов. Она редко пользовалась макияжем, но для тех редких случаев, когда ей необходимо было произвести впечатление,она возила с собой специальный рюкзачок, в который была свалена целая куча разнообразных косметических средств.
Втайне она была даже рада, что сегодняшний вечер не требует от нее подобного уровня подготовки; а потому свой рюкзачок с косметикой она оставила дома на стуле.
Дорога, ведущая на запад, в горы, была забита медленно ползущим транспортом. Лыжный сезон еще, правда, не начался, однако в эти октябрьские выходные многие приезжали, чтобы полюбоваться одетыми в яркий осенний наряд осинами на склонах гор, так что на соединяющем два штата шоссе № 70 хватало тех, кого местные несколько презрительно называют «отдыхающими».
Ханне совсем не хотелось раньше времени предаваться отчаянию — сперва нужно было узнать, действительно ли Стивен ее избегает, — и она, открыв окно, пыталась наслаждаться хрустким воздухом осеннего вечера в горах.
Ханна очень любила осень и начинала поджидать ее прихода с наступлением первых холодных вечеров, что в Денвере обычно происходило в конце августа.
Наконец, оставив большую часть транспорта на основном шоссе, идущем на запад, она свернула в каньон, по боковой дороге довольно быстро добралась до Айдахо-Спрингс и очень удивилась, увидев оба автомобиля — и Стивена, и Марка — припаркованными на дорожке возле дома № 147. Судя по припорошившему тротуар снежку, ни та, ни другая машина весь день не трогались с места. То ли приятели решили этим утром отправиться на работу пешком и по какой-то причине где-то застряли, то ли вообще не выходили из дома.
В гостиной, в холле и на кухне горел свет, но снаружи не было видно, есть ли кто-нибудь в доме. Ханна постучалась, но ей никто не ответил. Она снова постучалась, потом, сдвинув решетку для барбекю, стоявшую на крыльце, вытащила из-под ее заднего колеса запасной ключ — Стивен сам в прошлые выходные показал ей, где этот ключ хранится. Она еще раз постучалась, но, поскольку на ее стук так никто и не отозвался, вздохнула и, решительно открыв дверь, вошла в квартиру.
И почти сразу же поняла, что в доме что-то неладно. У нее было такое ощущение, будто она физически, кожей, чувствует странное трепетание в воздухе, словно в доме гуляет сквозняк после того, как неожиданно налетевший ураган вдребезги разбил одно из окон. А войдя в гостиную, Ханна увидела нечто и совсем удивительное. Больше всего это было похоже на пляшущие в воздухе разряды статического электричества.
— Стивен! — крикнула она в пустоту дома. — Марк, Стивен, вы здесь?
Но ей никто не ответил, и она так и осталась стоять на пороге гостиной, завороженная желтыми и зелеными огоньками, неярко мерцавшими в воздухе над старым, разваливающимся диваном, купленным в комиссионке, который ребята отчего-то просто обожали. Эти огоньки были настолько странными, что Ханна почувствовала себя не в своей тарелке и решила поскорее уйти, оставив Стивену записку, и продолжить его поиски где-нибудь в другом месте.
— Может, они оба сидят у Оуэна? — бормотала себе под нос Ханна, пытаясь найти какой-нибудь листок бумаги.
Потом подошла к письменному столу Стивена, стоявшему у стены, надеясь хоть там обнаружить что-нибудь, на чем можно было бы нацарапать записку.