Страница:
В общем, с помощью Лахпа он все же сел относительно прямо и начал осматривать свои раны. Сломанные ребра причиняли ему уже значительно меньше боли; грудь была туго перетянута куском плотной ткани, оторванным, видимо, от одеяла. Плечо двигалось плохо и сильно опухло, но локоть Стивен приподнять все же смог, значит, вывихнутый сустав был вправлен достаточно умело.
Теперь Стивен все свое внимание переключил на изуродованную греттаном ногу. Морщась от боли, он согнул здоровую ногу и притянул ее к груди, не делая, впрочем, ни малейшей попытки на нее опереться. Потом он довольно долго растирал бедра и голени, стараясь вернуть обеим ногам чувствительность. Наконец, пошевелив пальцами, он почувствовал знакомый укус зимнего холода и вздохнул с облегчением: даже больная нога нормально реагировала на тепло и на холод после нескольких дней, проведенных в полной неподвижности на морозе.
Стивен подышал на руки и, скрепя сердце, принялся развязывать кусок одеяла, которым от лодыжки до бедра была замотана его искалеченная нога. Методично, как археолог, снимающий истлевшие покровы с египетской мумии, он удалял повязки, чувствуя при этом какую-то удивительную отстраненность, словно наблюдал за происходящим из-за стеклянной перегородки, но все же не выдержал и охнул, увидев причиненный ему ущерб во всей красе. В голове сразу прояснилось, однако открывшееся ему зрелище оказалось настолько кошмарным, что ему пришлось несколько раз сглотнуть, подавляя подступавшую к горлу тошноту. Да, нога выглядела куда хуже, чем он мог предположить.
Лодыжка и стопа представляли собой вонючую гниющую массу разлагающейся плоти, влажной, сочащейся гноем. В ужасе Стивен коснулся жуткой обесцвеченной кожи и чуть не потерял сознание: кожа тут же прилипла к пальцам и отвалилась, а из-под нее потекла какая-то мерзкая жижа.
Дико вскрикнув, он навзничь рухнул на носилки, и Лахп тут же одной рукой прижал его к ним, надавив на грудь, а второй рукой схватил за левую кисть и закричал:
— Керлис, керлис! Керлис! Лахп пом Стен!
Тщетно пытаясь вырваться и снова сесть, Стивен тоже закричал:
— Что с моей ногой? Говори!
Лахп отпустил его и вдруг принялся кусками снимать с израненной ноги гниющую плоть, все время бормоча:
— Керлис, керлис.
— Керлис? — эхом откликнулся Стивен, по-прежнему весь дрожа. — Что такое «керлис»? О чем ты говоришь?
Он внимательнее присмотрелся к тому, что сжимал в руке Лахп. Оказалось, что это всего лишь... какие-то размякшие темно-коричневые листья!
— Листья... — растерянно пробормотал Стивен, чуть не плача от облегчения. Ему хотелось расцеловать серона. — Просто листья! Просто листья!!!
— Керлис.
— Ну, керлис, — послушно повторил Стивен и тут же спросил: — А что этот керлис делает? И почему вся моя нога им облеплена? — Он снова заставил себя сесть и сам принялся слой за слоем снимать влажные коричневые листья, чтобы осмотреть рану. — Они что же, целебные, эти листья? Ты меня так лечишь?
Лахп утвердительно кивнул, но Стивен на него не смотрел: он уже получил ответ на все свои вопросы, увидев обнажившуюся рану.
Нога, конечно, выглядела бледной и более худой, чем здоровая, но кости-то были целы! Те самые кости, которые разъяренный греттан ломал с хрустом, как тонкие веточки! Они были не только умело и аккуратно вправлены, но и, безусловно, срастались! Там, где Стивен ожидал увидеть жуткую воспаленную рану, виднелись лишь тонкие розовые шрамы, протянувшиеся от лодыжки почти до колена и больше похожие на царапины, оставленные острыми когтями греттана. Каждая рана была искусно зашита перекрещивающимися мелкими стежками. Стивен легонько провел по ноге рукой, словно желая убедиться, что эта весьма неплохо выглядящая конечность действительно принадлежит ему.
— Лахп, — Стивен посмотрел на серона, — неужели это ты сделал?
Тот кивнул и точно заклятие повторил:
— Лахп пом Стен.
— Какой же ты молодец! — По спине у Стивена прошел озноб: он только сейчас понял, из какой беды вытащил его Лахп. — Ты спас мне не только ногу, но и жизнь.
Великан осторожно коснулся его плеча.
— Лахп пом Стен. — Потом взгляд его оживился, и он указал Стивену куда-то вдаль. — Лахп нес Стен Ориндейл.
— Правильно, мне и нужно в Ориндейл. Но сперва все-таки давай разожжем костер, а?
Стивен остался сидеть, прислонившись к стволу сосны, а Лахп очень быстро сложил и разжег гигантский костер. Жар от него шел почти невыносимый, но Стивен наслаждался долгожданным теплом. Серон несколько раз бегал к реке, пока Стивен не утолил наконец свою неимоверную жажду. Затем Лахп сделал ему перевязку: обложил раненую ногу свежими листьями керлиса и крепко обвязал лоскутами. На этот раз Стивен отчетливо почувствовал слабое покалывание и тепло, проникавшее под кожу и приятно согревавшее мышцы.
Вскоре им овладела сонливость; сквозь наваливавшуюся дремоту он подумал: наверное, эти листья содержат какой-то легкий наркотик. Ему очень хотелось продолжать бодрствовать, дожидаясь друзей; хотелось и побольше узнать о своем новом приятеле, но сон все же сморил его.
Лахп ласково потрепал спящего Стивена по плечу и поверх одеяла укрыл его своим теплым шерстяным плащом.
Разбудил Стивена восхитительный аромат жарящегося мяса. У него сразу буквально слюнки потекли. Костер потрескивал, когда в него капал сок с огромных сочных бифштексов, которые Лахп пристроил на широком плоском камне у самого огня. Стивен вдруг ощутил прямо-таки зверский голод. Он и вспомнить уже не мог, когда в последний раз ел.
Лахп, кривовато ухмыляясь, указал Стивену на куски мяса, и с удовольствием сообщил:
— Грекас!
— Греттан? — Стивен был ошеломлен. — Ты ешь мясо греттанов?
— Стен и Лахп ел грекас, — ответствовал серон, всем своим видом демонстрируя гордость оттого, что наконец-то они разделят трапезу как спутники и друзья.
— Не знаю, Лахп, смогу ли я есть... греттана. — Желудок Стивена болезненно сжался. Впрочем, он действительно давно не ел, совсем лишился сил, отощал — возможно, ему все-таки удастся заставить себя съесть это мясо. — По-моему, тот греттан очень неплохо моей ногой угостился!
— Не, грекас не ел Стен, — снова улыбнулся Лахп и слегка постучал своим корявым пальцем по ноге Стивена. — Стен ел грекас.
— Ты хочешь сказать, что это и есть тот самый греттан? Который на меня напал?
Улыбка Лахпа стала еще шире.
— Как же тебе его убить удалось? — спросил Стивен.
— Не Лахп. — Серон выразительно помотал головой и указал пальцем на Стивена. — Стен.
— Нет, этого не может быть, Лахп. Как же я мог убить этого греттана? — Стивен даже поморщился. — Я же полностью отключился. Я даже думал, что уже умер. А он, кстати, был очень даже жив.
Костер ярко горел, уютно потрескивая в тишине леса. Лахп встал, подошел к носилкам и поднял лежавший возле них ореховый посох Стивена.
— Стен рани грекас.
О посохе Стивен совсем позабыл. И вдруг обнаружил, что ему очень приятно смотреть на него. Видимо, эта волшебная дубинка в очередной раз спасла ему жизнь.
До Ориндейла было еще довольно далеко, и Лахп решил построить плот, чтобы спуститься на нем по реке, как только они доберутся до северо-западного края той долины, которую Стивен в приступе сентиментальности окрестил урочищем Майерса. Он был совершенно уверен, что старый Дитрих Майерс не раз путешествовал в молодости по таким горным долинам, ведь их так много в его родном Тироле. Ключи от нашего мира. Не с них ли все и началось? Все эти призраки банковских служащих, гигантские кровожадные твари, дьявольские существа, высасывающие у людей жизненную силу, и угроза воцарения зла в Элдарне...
Но где же все-таки Ханна? Малагон сказал, что она заблудилась и теперь совершенно одна находится в Праге. Если это действительно так, то не об этом ли хотел сказать ему Лессек с помощью того сновидения?
Если Ханна в Элдарне, она почти наверняка — Стивен в этом не сомневался — сумела смешаться с местным населением, чтобы выждать, а потом придумать, как вернуться домой. От него-то ей теперь мало толку; удивительно, но ему с самого начала казалось, что именно она будет ждать его, когда он прибудет в Ориндейл. Ханна вполне способна справиться с любыми культурными несоответствиями. Ей ничего не стоит также очаровать нескольких пражан, которые помогут ей зафрахтовать корабль, переплыть Равенское море, добраться до Фалкана и спасти его, Стивена. Он легко мог представить себе, как Ханна, сложив руки на своей прекрасной груди и сокрушенно качая головой, стоит на берегу реки и смотрит, как он на плоту, влекомом течением, вплывает в Ориндейл. Да, вот это было бы зрелище!
Стивен улыбнулся, вспомнил слабый аромат сирени, вечно витавший вокруг нее, изящные линии ее шеи... Шея Ханны, когда она смотрит прямо на тебя, уже кажется безукоризненной, но когда она чуть поворачивает голову, ее шея становится просто прекрасной.
— Лахп... — Стивен не сразу решился задать этот вопрос. — Скажи, Лахп, ты знаешь, где мои друзья?
— Не. — Серон прожевал кусок мяса и указал на вершину той горы, что осталась у них позади. — Лахп шел Блэкстоун пом Стен. Стен пом Лахп. Лахп пом Стен.
Ну да, он помог Лахпу — возможно даже, спас ему жизнь, — и с тех пор серон тенью следовал за ним. Его никто не замечал до тех пор, пока на Стивена не напал греттан. Лахп оказался рядом, когда Стивен, оставив своих друзей в лесу, бросился на поиски Ханы.
— Я хочу подождать их здесь, — сказал Стивен, но это была скорее просьба, чем приказ. — Мне кажется, они пойдут именно в этом направлении. — Серон не отвечал, и Стивен предпринял еще одну попытку: — Может быть, подождать придется всего день или два.
Он ожидал, что Лахп станет с ним спорить, и очень удивился, когда тот просто кивнул в знак согласия.
Согревшись и насытившись — мясо греттана оказалось на редкость вкусным, и Стивен, преодолев первоначальное отвращение, с удовольствием съел свою порцию, — он устроился поудобнее, прислонился к стволу дерева, откинул голову и закрыл глаза. Потом попытался медленно согнуть больную ногу, плотно замотанную Лахпом в куски одеяла, и приподнять ее. Уже через несколько секунд он убедился, что нога его слушается. А значит, довольно скоро он снова сможет ходить!
Всегда делай чуточку меньше, чем, как тебе кажется, ты мог бы сделать, и в итоге сделаешь значительно больше. Стивен решил придерживаться этого золотого правила бегунов; завтра он непременно согнет ногу полностью и, может быть, даже попробует на нее встать. А сегодня вечером он,как собака, свернется клубком у огня, подожмет хвост и будет надеяться, что сможет заслужить у своих друзей прощение.
Он посмотрел на свой посох — тот стоял рядом, прислоненный к дереву.
«И как у меня получилось этой дубинкой убить греттана?» — вновь подумал он.
— Ладно, может быть, завтра, снова взяв его в руки, я все же сумею это понять, — пробормотал Стивен. — Ты только держись, Ханна, мы идем к тебе!
Серая полоса, повиснув над землей, едва заметно шевелилась на фоне черного ночного неба. Странно: ведь вокруг ни одного лучика света, только холод и мрак.
А потом холод начал понемногу отступать. Марку казалось, что ноги у него — точно пустые сосуды, а туловище — как пустая раковина, и руки тоже полыевнутри, и все это ужасно холодное: холодное, как лед, холодное, как дыхание Санта-Клауса, как сама смерть... И вдруг руки его стали понемногу теплеть, грудь ожила, поднимаясь и опускаясь в неровном пока дыхании. Ему, правда, по-прежнему было очень холодно, и он ничего не видел вокруг, кроме этой светло-серой полосы, что застилала взор. Впрочем, там, где нет света, вряд ли можно что-то увидеть.
В беспросветно черной ночи просто не могло быть ничего серого, однако серая полоска по-прежнему висела перед ним.
И неоткуда было взяться теплу на таком морозе, да еще и в снегу, и все же тепло необъяснимым образом становилось все ощутимее, изгоняя из его тела холод. Ну да! Он явно немного согрелся, причем тепло поступало как-то странно — как бы изнутри. Его пустотелые ноги вновь обрели кости и плоть, стали нормальными человеческими конечностями и теперь мучительно ныли и зудели в ответ на тепло, все быстрее изгонявшее мертвящий холод из мышц, костей и сухожилий.
Потом наступила очередь туловища. Пустую раковину сперва, казалось, заполнили теплым воздухом, и Марк, недоверчиво себя ощупав, понял,что тело его вновь обретает прежнюю форму и сущность.
Да, ему было по-настоящему тепло, теплее, чем когда-либо в обозримом прошлом, и та серая полоска по-прежнему плавала неподалеку, но все же оставалась для него недостижимой и держалась как бы на периферии его зрения.
Марк Дженкинс закричал во сне и очнулся. Стояла глубокая ночь. Он снова зажмурился, потом открыл глаза. Он был уверен, что увидит вокруг лишь непроницаемую тьму, однако перед ним вновь возникла та светло-серая полоска.
«Нет, это не галлюцинация, — понял он. — Это нечто реальное, почти материальное — тень, что светлее ночи».
Марк снова ощупал и себя, и то, что рядом. Рядом по-прежнему лежал заплечный мешок, а сам он по-прежнему сидел, прислонившись спиной к тому старому вьющемуся растению у скалы, которое выбрал перед началом метели, сочтя, видимо, это место идеальным для того, чтобы умереть. Но, как ни странно, он остался жив, и теперь ему предстояло все это осмыслить.
Его почти по грудь засыпало снегом, и он с трудом встал, ухватившись за ствол дерева, стряхнул снег с одежды и отчетливо почувствовал: что-то не так.
— Я же наверняка должен быть мертв, — вслух рассуждал Марк, вглядываясь в ночную тьму. — Я наверняка и был мертв. А может, мертв и сейчас. О господи!
Ему показалось, что он слышит чьи-то шаги. Он резко оборвал себя и прислушался, но уже через несколько секунд решил, что никого тут нет. В тишине слышался лишь слабый шелест падающего снега, потрескивание отяжелевших ветвей и его, Марка, лихорадочное дыхание.
— Как же мне все-таки удалось так согреться? Нет, такого просто не может быть. Должно быть, это...
Он повернулся кругом, напрягая зрение и тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
— Гилмор, это ты? — Марк смахнул снег с заплечного мешка, продолжая разговаривать с самим собой. — Наверняка это он! Он, должно быть, нашел меня с помощью своей магии... Если только...
Марк вдруг задумался, потом медленно, словно опасаясь возможных последствий, закрыл глаза. Конечно! Он и с закрытыми глазами видел перед собой все ту же светло-серую полоску! Только теперь она казалась более яркой. Что же это такое? Может, так и стоять с закрытыми глазами? Или стоит попытаться открыть свою душу? Да, разумеется! Так и следует поступить.
И Марк приказал себе: «Открой свою душу и мысли, в данном случае тебе это совершенно необходимо».
И сразу вспомнил, как однажды заснул за рулем. Машина уже начинала опасно вилять, когда его вдруг будто окликнул чей-то голос — кто-то кричал ему, словно с дальнего конца цветущего летнего луга. В ту ночь этот неведомый голос спас ему жизнь. И сейчас он был, как ни странно, абсолютно убежден, что стоит ему расслабиться и как следует прислушаться, и он сумеет услышать голос Гилмора, ибо никто иной, кроме Гилмора, не мог послать ему это живительное тепло и пробудить его от сна, грозившего стать вечным.
Марк неуклюже опустился на камень. Одежда совершенно задубела от мороза и почти не гнулась, но ему по-прежнему было тепло. Во всяком случае, совсем не холодно.
«Открой свою душу и мысли, Марк, — снова сказал он себе. — Закрой глаза и открой душу».
Он крепко зажмурился и увидел, как в поле его зрения медленно вплывает та серая полоска.
— Что же это такое? — громко спросил он, ни к кому не обращаясь и не открывая глаз.
Потом помолчал, давая возможность этому вопросу проникнуть в сознание, и снова подумал: «Что же это такое? Кто так помог мне? Ты Гилмор?»
В ту ночь, когда он чуть не разбился на скоростном шоссе Лонг-Айленда, у него возникло какое-то странное ощущение: кто-то в глубине его души подсказывал ему, крепко спящему, что он совершает непростительную ошибку. Это его спасителю принадлежал тот голос, что окликал его из дальней дали. И теперь Марк снова пытался услышать этот голос. Он знал, что голос этот непременно оживет где-то там, в недрах его души, и бесконечно этому голосу доверял. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы перестать контролировать собственные мысли и чувства.
Эта серая полоска содержит ответы на все твои вопросы. Сосредоточься. Смотри только на нее. Ты вроде бы не должен был ее видеть, когда закрыл глаза, но она все же осталась перед тобой.
И Марк услышал — слабый, легкий, точно дыхание спящего ребенка, шепот:
— Идем со мной, Марк Дженкинс, скорей!
— Гилмор, это ты? Где ты? — Марку казалось, что он путешествует по извивам собственных мыслей, пытаясь отыскать источник этого голоса.
И он снова услышал его:
— Это не Гилмор. Когда-то меня звали Габриель. Но теперь у меня нет имени.
— О'Рейли? — Марк сосредоточился до предела. — Габриель О'Рейли? Где ты? Как ты это делаешь?
— Я здесь. Внутри тебя. Я тебя согреваю. Ты был почти мертв.
— Это точно. — Других слов у Марка просто не нашлось. Значит, этот призрак каким-то образом ухитрился проникнуть в его тело! Он вспомнил их встречу в лесу — призрак тогда заговорил со Стивеном, а потом вступил в короткую схватку с Саллаксом, и чтобы проникнуть в тела обоих, ему понадобились считаные секунды. Стало быть, теперь он поселился у него внутри?
«Как тебе удается так хорошо меня согревать?» — мысленно спросил Марк, не совсем уверенный в том, что призрак умеет читать мысли.
И тут же услышал ответ:
— В своем нынешнем состоянии я — существо, состоящее из энергии, так что мне совсем не трудно дать тебе необходимое количество тепла или даже чего-то более существенного. Много лет назад Нерак отнял у меня душу. Целую вечность меня подвергали безжалостным пыткам, но мне все же удалось спастись и вырваться на свободу. И я хотел бы предложить вам свои скромные услуги, чтобы помочь в борьбе против него.
— Как же тебе удалось... бежать от него?
— Меня освободил ты, Марк Дженкинс, провалившись в дальний портал. Много лет я бессмысленно плавал в пространстве, слепой и лишенный разума, и, возможно, подплыл к самому краю той щели, в которую ты провалился. Должно быть, это была та самая щель, та самая пространственная складка, через которую Нерак некогда унес мое украденное тело. Мне просто повезло. Тысячи таких же, как я, по-прежнему томятся в этой ловушке. И ждут,превратившись в верных рабов Нерака, когда он прикажет им действовать.
Марк слушал очень внимательно, и призрак, немного помолчав, продолжил свой рассказ:
— Прошло много дней, прежде чем я восстановил контроль над собственным разумом, но как только мне это удалось, я бросился на поиски тебя, Марк Дженкинс, и Стивена Тэйлора.
И Марк вдруг вспомнил о своем друге. Странно, как это он мог позабыть о нем?
— А где Стивен?
— Он там, далеко внизу, в долине.
— Он жив?
— Да, но серьезно ранен. Впрочем, тот серон очень о нем заботится. Он вернул его к жизни.
— Серон? — Рука Марка сама собой потянулась к боевому топору. — И сколько же там серонов? Те следы, по которым я шел, оставил один человек.
— Правильно. Там только один серон. Он и заботится о твоем друге.
— Но это же ерунда какая-то! Я думал, сероны охотятся стаями и убивают всех без разбора, а потом пожирают тела своих врагов... — Марк провел рукой по лбу, словно вспоминая. — Нет, верно: был один серон, которому мы немного помогли еще там, на южных склонах, недалеко от горы Пророка. Так это он и есть? Он тогда еще имя свое назвал... — Марк снова умолк, пытаясь вспомнить тот разговор с сероном. — Ну да, конечно. Стивен его спас. Может быть, поэтому... Да, наверное, так и есть. Спасибо, Габриель, что спас мне жизнь. А теперь я должен идти.
Марк наклонился и поднял свой мешок.
— Я пойду с тобой, — сказал призрак. — Я тебе еще понадоблюсь.
Марк с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух, решительно выдохнул и спросил:
— Ты пойдешь сам или... во мне?
— Я должен пока оставаться в тебе, Марк Дженкинс. Твоя вновь обретенная сила полностью зависит от моего присутствия. Если я сейчас уйду, ты попросту рухнешь замертво.
Марку стало не по себе. Похоже, в его теле надолго поселилась душа покойного банковского менеджера. Одно дело впустить ее в себя на несколько минут, чтобы иметь возможность немного согреться и ожить, но на длительное продолжение столь тесных отношений он не рассчитывал, хотя, разумеется, был глубоко благодарен призраку за спасение. Некоторое время мысли Марка нерешительно метались; перед ним мелькали самые различные воспоминания, в том числе и весьма его смущавшие, которыми ему совсем не хотелось ни с кем делиться...
— Не бойся. — Глуховатый голос призрака вновь зазвучал у него в ушах. — Я уже увидел все, что когда-либо доводилось видеть тебе, и знаю все, что тебе когда-либо довелось узнать.
— Ну что ж, ладно. Вот ведь дерьмо! — проворчал Марк себе под нос, но тут же вспомнил: в данный момент самое главное — найти Стивена.
И мгновенно смирился с постоянным присутствием О'Рейли.
— Ладно, — повторил он, полагая, что все же обязан дать призраку некое официальное согласие. — Наверное, тебе действительно лучше пока что торчать у меня внутри. Да и мне со спутником веселее будет.
Марк решительно двинулся по едва видимому следу, тянувшемуся через густой сосновый лес, покрывавший весь северный склон горы.
Теперь, когда все как-то разрешилось, он позволил себе мысленно вернуться и к остальным членам их отряда, прежде всего к Бринн.
— Ты знаешь, где в данный момент находятся остальные мои товарищи? — спросил он призрака.
— Нет, этого я не знаю. Но один из них — предатель. Он предал не только вас, но и ваше дело.
Марка это настолько потрясло, что он остановился. Ему страшно хотелось как следует расспросить О'Рейли, но он подавил это желание. Ничего, он постарается по пути как можно больше выяснить у бывшего банковского менеджера из Айдахо-Спрингс. Задерживаться нельзя, нужно как можно быстрее спуститься в долину и отыскать Стивена. И, главное, притерпеться к тому, что внутри у него дух какого-то покойника. Марк всегда считал себя агностиком и религией никогда особенно не интересовался, хотя саму веру под вопрос и не ставил. Впрочем, общение с человеком, который умер чуть ли не полтораста лет назад, ставило под вопрос вообще все, во что он верил.
От внимания духа не ускользнули его сомнения, и он снова заговорил:
— Согласен. Подобные вещи заставляют нас сомневаться в нашей вере. Я был добропорядочным католиком, солдатом армии Соединенных Штатов, человеком весьма работящим. — Голос Габриеля звучал глухо, расслабленно, но, хоть ему и не хватало звучности и выразительности, в нем все же слышался некий отголосок тех мучительных сомнений, которые, видимо, давно терзали его из-за столь двусмысленных взаимоотношений с религией. — Некогда моей единственной целью было попасть после смерти в рай. О том же, впрочем, мечтало и большинство моих соотечественников после поражения на реке Булл-Ран. — О'Рейли умолк, и Марку показалось, что следовало бы, наверное, выразить ему свое сочувствие. Но он не успел: дух с тихой решимостью заявил: — А теперь я буду сражаться с Нераком, пока он не будет уничтожен. Иначе я навсегда останусь рабом — как самого Нерака, так и его зловещего хозяина.
Марк вдруг разозлился. Он не был уверен, его ли это гнев или О'Рейли, но это было и не важно. Гнев так и бурлил в его душе, и он совсем забыл о том, что никогда не считал себя настоящим бойцом. Сейчас он был готов схватиться с Малагоном даже врукопашную, если возникнет такая необходимость.
— Ты прав, Габриель, — сказал он и даже зубами скрипнул, так ему хотелось немедленно броситься в бой, уничтожить врага и благополучно вернуться домой. Он чувствовал, как напряглись плечи. — Я не знаю, возможно ли это, но мне бы хотелось, чтобы и ты вернулся с нами вместе... в Айдахо-Спрингс. Может быть, там ты наконец обретешь тот покой, которого заслуживаешь.
— Я непременно постараюсь это сделать, Марк Дженкинс.
— Но сперва нам нужно убить Малагона.
— Целиком и полностью с тобой согласен, Марк Дженкинс.
Ожидаемая метель разразилась ближе к полудню, ледяной волной промчавшись меж насупленных горных вершин. Спрятаться на этом открытом участке горного склона было некуда. Гарек и Бринн не сказали ни слова, слушая завывание ветра над головой, да и что тут было говорить. Они тоже прекрасно понимали, что должны продолжать идти вперед, иначе погибнут.
Зато Саллакс то и дело принимался о чем-то рассуждать, но не о метели и не о том, как им преодолеть перевал. Это его, похоже, совершенно не интересовало. Он как бы сам себе рассказывал какие-то бессмысленные истории о своих приятелях и о том, как славно они когда-то проводили время в Эстраде. Бринн, правда, почти ничего из его речей не слышала, но ее все сильнее тревожило слишком беспечное и благодушное отношение брата к сложившейся ситуации. Неужели Саллакс совсем не понимает, в какую переделку они попали?
Бринн старалась наклоняться пониже, чтобы спрятать лицо от ветра, но все равно тысячи колючих, жалящих снежинок, летевших с неимоверной скоростью, впивались ей в лоб и в щеки. Точно крошечные иглы, они язвили ее лицо, пока мороз не взял свое и почти совсем не лишил ее кожу чувствительности.
Теперь Стивен все свое внимание переключил на изуродованную греттаном ногу. Морщась от боли, он согнул здоровую ногу и притянул ее к груди, не делая, впрочем, ни малейшей попытки на нее опереться. Потом он довольно долго растирал бедра и голени, стараясь вернуть обеим ногам чувствительность. Наконец, пошевелив пальцами, он почувствовал знакомый укус зимнего холода и вздохнул с облегчением: даже больная нога нормально реагировала на тепло и на холод после нескольких дней, проведенных в полной неподвижности на морозе.
Стивен подышал на руки и, скрепя сердце, принялся развязывать кусок одеяла, которым от лодыжки до бедра была замотана его искалеченная нога. Методично, как археолог, снимающий истлевшие покровы с египетской мумии, он удалял повязки, чувствуя при этом какую-то удивительную отстраненность, словно наблюдал за происходящим из-за стеклянной перегородки, но все же не выдержал и охнул, увидев причиненный ему ущерб во всей красе. В голове сразу прояснилось, однако открывшееся ему зрелище оказалось настолько кошмарным, что ему пришлось несколько раз сглотнуть, подавляя подступавшую к горлу тошноту. Да, нога выглядела куда хуже, чем он мог предположить.
Лодыжка и стопа представляли собой вонючую гниющую массу разлагающейся плоти, влажной, сочащейся гноем. В ужасе Стивен коснулся жуткой обесцвеченной кожи и чуть не потерял сознание: кожа тут же прилипла к пальцам и отвалилась, а из-под нее потекла какая-то мерзкая жижа.
Дико вскрикнув, он навзничь рухнул на носилки, и Лахп тут же одной рукой прижал его к ним, надавив на грудь, а второй рукой схватил за левую кисть и закричал:
— Керлис, керлис! Керлис! Лахп пом Стен!
Тщетно пытаясь вырваться и снова сесть, Стивен тоже закричал:
— Что с моей ногой? Говори!
Лахп отпустил его и вдруг принялся кусками снимать с израненной ноги гниющую плоть, все время бормоча:
— Керлис, керлис.
— Керлис? — эхом откликнулся Стивен, по-прежнему весь дрожа. — Что такое «керлис»? О чем ты говоришь?
Он внимательнее присмотрелся к тому, что сжимал в руке Лахп. Оказалось, что это всего лишь... какие-то размякшие темно-коричневые листья!
— Листья... — растерянно пробормотал Стивен, чуть не плача от облегчения. Ему хотелось расцеловать серона. — Просто листья! Просто листья!!!
— Керлис.
— Ну, керлис, — послушно повторил Стивен и тут же спросил: — А что этот керлис делает? И почему вся моя нога им облеплена? — Он снова заставил себя сесть и сам принялся слой за слоем снимать влажные коричневые листья, чтобы осмотреть рану. — Они что же, целебные, эти листья? Ты меня так лечишь?
Лахп утвердительно кивнул, но Стивен на него не смотрел: он уже получил ответ на все свои вопросы, увидев обнажившуюся рану.
Нога, конечно, выглядела бледной и более худой, чем здоровая, но кости-то были целы! Те самые кости, которые разъяренный греттан ломал с хрустом, как тонкие веточки! Они были не только умело и аккуратно вправлены, но и, безусловно, срастались! Там, где Стивен ожидал увидеть жуткую воспаленную рану, виднелись лишь тонкие розовые шрамы, протянувшиеся от лодыжки почти до колена и больше похожие на царапины, оставленные острыми когтями греттана. Каждая рана была искусно зашита перекрещивающимися мелкими стежками. Стивен легонько провел по ноге рукой, словно желая убедиться, что эта весьма неплохо выглядящая конечность действительно принадлежит ему.
— Лахп, — Стивен посмотрел на серона, — неужели это ты сделал?
Тот кивнул и точно заклятие повторил:
— Лахп пом Стен.
— Какой же ты молодец! — По спине у Стивена прошел озноб: он только сейчас понял, из какой беды вытащил его Лахп. — Ты спас мне не только ногу, но и жизнь.
Великан осторожно коснулся его плеча.
— Лахп пом Стен. — Потом взгляд его оживился, и он указал Стивену куда-то вдаль. — Лахп нес Стен Ориндейл.
— Правильно, мне и нужно в Ориндейл. Но сперва все-таки давай разожжем костер, а?
Стивен остался сидеть, прислонившись к стволу сосны, а Лахп очень быстро сложил и разжег гигантский костер. Жар от него шел почти невыносимый, но Стивен наслаждался долгожданным теплом. Серон несколько раз бегал к реке, пока Стивен не утолил наконец свою неимоверную жажду. Затем Лахп сделал ему перевязку: обложил раненую ногу свежими листьями керлиса и крепко обвязал лоскутами. На этот раз Стивен отчетливо почувствовал слабое покалывание и тепло, проникавшее под кожу и приятно согревавшее мышцы.
Вскоре им овладела сонливость; сквозь наваливавшуюся дремоту он подумал: наверное, эти листья содержат какой-то легкий наркотик. Ему очень хотелось продолжать бодрствовать, дожидаясь друзей; хотелось и побольше узнать о своем новом приятеле, но сон все же сморил его.
Лахп ласково потрепал спящего Стивена по плечу и поверх одеяла укрыл его своим теплым шерстяным плащом.
* * *
Разбудил Стивена восхитительный аромат жарящегося мяса. У него сразу буквально слюнки потекли. Костер потрескивал, когда в него капал сок с огромных сочных бифштексов, которые Лахп пристроил на широком плоском камне у самого огня. Стивен вдруг ощутил прямо-таки зверский голод. Он и вспомнить уже не мог, когда в последний раз ел.
Лахп, кривовато ухмыляясь, указал Стивену на куски мяса, и с удовольствием сообщил:
— Грекас!
— Греттан? — Стивен был ошеломлен. — Ты ешь мясо греттанов?
— Стен и Лахп ел грекас, — ответствовал серон, всем своим видом демонстрируя гордость оттого, что наконец-то они разделят трапезу как спутники и друзья.
— Не знаю, Лахп, смогу ли я есть... греттана. — Желудок Стивена болезненно сжался. Впрочем, он действительно давно не ел, совсем лишился сил, отощал — возможно, ему все-таки удастся заставить себя съесть это мясо. — По-моему, тот греттан очень неплохо моей ногой угостился!
— Не, грекас не ел Стен, — снова улыбнулся Лахп и слегка постучал своим корявым пальцем по ноге Стивена. — Стен ел грекас.
— Ты хочешь сказать, что это и есть тот самый греттан? Который на меня напал?
Улыбка Лахпа стала еще шире.
— Как же тебе его убить удалось? — спросил Стивен.
— Не Лахп. — Серон выразительно помотал головой и указал пальцем на Стивена. — Стен.
— Нет, этого не может быть, Лахп. Как же я мог убить этого греттана? — Стивен даже поморщился. — Я же полностью отключился. Я даже думал, что уже умер. А он, кстати, был очень даже жив.
Костер ярко горел, уютно потрескивая в тишине леса. Лахп встал, подошел к носилкам и поднял лежавший возле них ореховый посох Стивена.
— Стен рани грекас.
О посохе Стивен совсем позабыл. И вдруг обнаружил, что ему очень приятно смотреть на него. Видимо, эта волшебная дубинка в очередной раз спасла ему жизнь.
* * *
До Ориндейла было еще довольно далеко, и Лахп решил построить плот, чтобы спуститься на нем по реке, как только они доберутся до северо-западного края той долины, которую Стивен в приступе сентиментальности окрестил урочищем Майерса. Он был совершенно уверен, что старый Дитрих Майерс не раз путешествовал в молодости по таким горным долинам, ведь их так много в его родном Тироле. Ключи от нашего мира. Не с них ли все и началось? Все эти призраки банковских служащих, гигантские кровожадные твари, дьявольские существа, высасывающие у людей жизненную силу, и угроза воцарения зла в Элдарне...
Но где же все-таки Ханна? Малагон сказал, что она заблудилась и теперь совершенно одна находится в Праге. Если это действительно так, то не об этом ли хотел сказать ему Лессек с помощью того сновидения?
Если Ханна в Элдарне, она почти наверняка — Стивен в этом не сомневался — сумела смешаться с местным населением, чтобы выждать, а потом придумать, как вернуться домой. От него-то ей теперь мало толку; удивительно, но ему с самого начала казалось, что именно она будет ждать его, когда он прибудет в Ориндейл. Ханна вполне способна справиться с любыми культурными несоответствиями. Ей ничего не стоит также очаровать нескольких пражан, которые помогут ей зафрахтовать корабль, переплыть Равенское море, добраться до Фалкана и спасти его, Стивена. Он легко мог представить себе, как Ханна, сложив руки на своей прекрасной груди и сокрушенно качая головой, стоит на берегу реки и смотрит, как он на плоту, влекомом течением, вплывает в Ориндейл. Да, вот это было бы зрелище!
Стивен улыбнулся, вспомнил слабый аромат сирени, вечно витавший вокруг нее, изящные линии ее шеи... Шея Ханны, когда она смотрит прямо на тебя, уже кажется безукоризненной, но когда она чуть поворачивает голову, ее шея становится просто прекрасной.
— Лахп... — Стивен не сразу решился задать этот вопрос. — Скажи, Лахп, ты знаешь, где мои друзья?
— Не. — Серон прожевал кусок мяса и указал на вершину той горы, что осталась у них позади. — Лахп шел Блэкстоун пом Стен. Стен пом Лахп. Лахп пом Стен.
Ну да, он помог Лахпу — возможно даже, спас ему жизнь, — и с тех пор серон тенью следовал за ним. Его никто не замечал до тех пор, пока на Стивена не напал греттан. Лахп оказался рядом, когда Стивен, оставив своих друзей в лесу, бросился на поиски Ханы.
— Я хочу подождать их здесь, — сказал Стивен, но это была скорее просьба, чем приказ. — Мне кажется, они пойдут именно в этом направлении. — Серон не отвечал, и Стивен предпринял еще одну попытку: — Может быть, подождать придется всего день или два.
Он ожидал, что Лахп станет с ним спорить, и очень удивился, когда тот просто кивнул в знак согласия.
Согревшись и насытившись — мясо греттана оказалось на редкость вкусным, и Стивен, преодолев первоначальное отвращение, с удовольствием съел свою порцию, — он устроился поудобнее, прислонился к стволу дерева, откинул голову и закрыл глаза. Потом попытался медленно согнуть больную ногу, плотно замотанную Лахпом в куски одеяла, и приподнять ее. Уже через несколько секунд он убедился, что нога его слушается. А значит, довольно скоро он снова сможет ходить!
Всегда делай чуточку меньше, чем, как тебе кажется, ты мог бы сделать, и в итоге сделаешь значительно больше. Стивен решил придерживаться этого золотого правила бегунов; завтра он непременно согнет ногу полностью и, может быть, даже попробует на нее встать. А сегодня вечером он,как собака, свернется клубком у огня, подожмет хвост и будет надеяться, что сможет заслужить у своих друзей прощение.
Он посмотрел на свой посох — тот стоял рядом, прислоненный к дереву.
«И как у меня получилось этой дубинкой убить греттана?» — вновь подумал он.
— Ладно, может быть, завтра, снова взяв его в руки, я все же сумею это понять, — пробормотал Стивен. — Ты только держись, Ханна, мы идем к тебе!
* * *
Серая полоса, повиснув над землей, едва заметно шевелилась на фоне черного ночного неба. Странно: ведь вокруг ни одного лучика света, только холод и мрак.
А потом холод начал понемногу отступать. Марку казалось, что ноги у него — точно пустые сосуды, а туловище — как пустая раковина, и руки тоже полыевнутри, и все это ужасно холодное: холодное, как лед, холодное, как дыхание Санта-Клауса, как сама смерть... И вдруг руки его стали понемногу теплеть, грудь ожила, поднимаясь и опускаясь в неровном пока дыхании. Ему, правда, по-прежнему было очень холодно, и он ничего не видел вокруг, кроме этой светло-серой полосы, что застилала взор. Впрочем, там, где нет света, вряд ли можно что-то увидеть.
В беспросветно черной ночи просто не могло быть ничего серого, однако серая полоска по-прежнему висела перед ним.
И неоткуда было взяться теплу на таком морозе, да еще и в снегу, и все же тепло необъяснимым образом становилось все ощутимее, изгоняя из его тела холод. Ну да! Он явно немного согрелся, причем тепло поступало как-то странно — как бы изнутри. Его пустотелые ноги вновь обрели кости и плоть, стали нормальными человеческими конечностями и теперь мучительно ныли и зудели в ответ на тепло, все быстрее изгонявшее мертвящий холод из мышц, костей и сухожилий.
Потом наступила очередь туловища. Пустую раковину сперва, казалось, заполнили теплым воздухом, и Марк, недоверчиво себя ощупав, понял,что тело его вновь обретает прежнюю форму и сущность.
Да, ему было по-настоящему тепло, теплее, чем когда-либо в обозримом прошлом, и та серая полоска по-прежнему плавала неподалеку, но все же оставалась для него недостижимой и держалась как бы на периферии его зрения.
Марк Дженкинс закричал во сне и очнулся. Стояла глубокая ночь. Он снова зажмурился, потом открыл глаза. Он был уверен, что увидит вокруг лишь непроницаемую тьму, однако перед ним вновь возникла та светло-серая полоска.
«Нет, это не галлюцинация, — понял он. — Это нечто реальное, почти материальное — тень, что светлее ночи».
Марк снова ощупал и себя, и то, что рядом. Рядом по-прежнему лежал заплечный мешок, а сам он по-прежнему сидел, прислонившись спиной к тому старому вьющемуся растению у скалы, которое выбрал перед началом метели, сочтя, видимо, это место идеальным для того, чтобы умереть. Но, как ни странно, он остался жив, и теперь ему предстояло все это осмыслить.
Его почти по грудь засыпало снегом, и он с трудом встал, ухватившись за ствол дерева, стряхнул снег с одежды и отчетливо почувствовал: что-то не так.
— Я же наверняка должен быть мертв, — вслух рассуждал Марк, вглядываясь в ночную тьму. — Я наверняка и был мертв. А может, мертв и сейчас. О господи!
Ему показалось, что он слышит чьи-то шаги. Он резко оборвал себя и прислушался, но уже через несколько секунд решил, что никого тут нет. В тишине слышался лишь слабый шелест падающего снега, потрескивание отяжелевших ветвей и его, Марка, лихорадочное дыхание.
— Как же мне все-таки удалось так согреться? Нет, такого просто не может быть. Должно быть, это...
Он повернулся кругом, напрягая зрение и тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в темноте.
— Гилмор, это ты? — Марк смахнул снег с заплечного мешка, продолжая разговаривать с самим собой. — Наверняка это он! Он, должно быть, нашел меня с помощью своей магии... Если только...
Марк вдруг задумался, потом медленно, словно опасаясь возможных последствий, закрыл глаза. Конечно! Он и с закрытыми глазами видел перед собой все ту же светло-серую полоску! Только теперь она казалась более яркой. Что же это такое? Может, так и стоять с закрытыми глазами? Или стоит попытаться открыть свою душу? Да, разумеется! Так и следует поступить.
И Марк приказал себе: «Открой свою душу и мысли, в данном случае тебе это совершенно необходимо».
И сразу вспомнил, как однажды заснул за рулем. Машина уже начинала опасно вилять, когда его вдруг будто окликнул чей-то голос — кто-то кричал ему, словно с дальнего конца цветущего летнего луга. В ту ночь этот неведомый голос спас ему жизнь. И сейчас он был, как ни странно, абсолютно убежден, что стоит ему расслабиться и как следует прислушаться, и он сумеет услышать голос Гилмора, ибо никто иной, кроме Гилмора, не мог послать ему это живительное тепло и пробудить его от сна, грозившего стать вечным.
Марк неуклюже опустился на камень. Одежда совершенно задубела от мороза и почти не гнулась, но ему по-прежнему было тепло. Во всяком случае, совсем не холодно.
«Открой свою душу и мысли, Марк, — снова сказал он себе. — Закрой глаза и открой душу».
Он крепко зажмурился и увидел, как в поле его зрения медленно вплывает та серая полоска.
— Что же это такое? — громко спросил он, ни к кому не обращаясь и не открывая глаз.
Потом помолчал, давая возможность этому вопросу проникнуть в сознание, и снова подумал: «Что же это такое? Кто так помог мне? Ты Гилмор?»
В ту ночь, когда он чуть не разбился на скоростном шоссе Лонг-Айленда, у него возникло какое-то странное ощущение: кто-то в глубине его души подсказывал ему, крепко спящему, что он совершает непростительную ошибку. Это его спасителю принадлежал тот голос, что окликал его из дальней дали. И теперь Марк снова пытался услышать этот голос. Он знал, что голос этот непременно оживет где-то там, в недрах его души, и бесконечно этому голосу доверял. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы перестать контролировать собственные мысли и чувства.
Эта серая полоска содержит ответы на все твои вопросы. Сосредоточься. Смотри только на нее. Ты вроде бы не должен был ее видеть, когда закрыл глаза, но она все же осталась перед тобой.
И Марк услышал — слабый, легкий, точно дыхание спящего ребенка, шепот:
— Идем со мной, Марк Дженкинс, скорей!
— Гилмор, это ты? Где ты? — Марку казалось, что он путешествует по извивам собственных мыслей, пытаясь отыскать источник этого голоса.
И он снова услышал его:
— Это не Гилмор. Когда-то меня звали Габриель. Но теперь у меня нет имени.
— О'Рейли? — Марк сосредоточился до предела. — Габриель О'Рейли? Где ты? Как ты это делаешь?
— Я здесь. Внутри тебя. Я тебя согреваю. Ты был почти мертв.
— Это точно. — Других слов у Марка просто не нашлось. Значит, этот призрак каким-то образом ухитрился проникнуть в его тело! Он вспомнил их встречу в лесу — призрак тогда заговорил со Стивеном, а потом вступил в короткую схватку с Саллаксом, и чтобы проникнуть в тела обоих, ему понадобились считаные секунды. Стало быть, теперь он поселился у него внутри?
«Как тебе удается так хорошо меня согревать?» — мысленно спросил Марк, не совсем уверенный в том, что призрак умеет читать мысли.
И тут же услышал ответ:
— В своем нынешнем состоянии я — существо, состоящее из энергии, так что мне совсем не трудно дать тебе необходимое количество тепла или даже чего-то более существенного. Много лет назад Нерак отнял у меня душу. Целую вечность меня подвергали безжалостным пыткам, но мне все же удалось спастись и вырваться на свободу. И я хотел бы предложить вам свои скромные услуги, чтобы помочь в борьбе против него.
— Как же тебе удалось... бежать от него?
— Меня освободил ты, Марк Дженкинс, провалившись в дальний портал. Много лет я бессмысленно плавал в пространстве, слепой и лишенный разума, и, возможно, подплыл к самому краю той щели, в которую ты провалился. Должно быть, это была та самая щель, та самая пространственная складка, через которую Нерак некогда унес мое украденное тело. Мне просто повезло. Тысячи таких же, как я, по-прежнему томятся в этой ловушке. И ждут,превратившись в верных рабов Нерака, когда он прикажет им действовать.
Марк слушал очень внимательно, и призрак, немного помолчав, продолжил свой рассказ:
— Прошло много дней, прежде чем я восстановил контроль над собственным разумом, но как только мне это удалось, я бросился на поиски тебя, Марк Дженкинс, и Стивена Тэйлора.
И Марк вдруг вспомнил о своем друге. Странно, как это он мог позабыть о нем?
— А где Стивен?
— Он там, далеко внизу, в долине.
— Он жив?
— Да, но серьезно ранен. Впрочем, тот серон очень о нем заботится. Он вернул его к жизни.
— Серон? — Рука Марка сама собой потянулась к боевому топору. — И сколько же там серонов? Те следы, по которым я шел, оставил один человек.
— Правильно. Там только один серон. Он и заботится о твоем друге.
— Но это же ерунда какая-то! Я думал, сероны охотятся стаями и убивают всех без разбора, а потом пожирают тела своих врагов... — Марк провел рукой по лбу, словно вспоминая. — Нет, верно: был один серон, которому мы немного помогли еще там, на южных склонах, недалеко от горы Пророка. Так это он и есть? Он тогда еще имя свое назвал... — Марк снова умолк, пытаясь вспомнить тот разговор с сероном. — Ну да, конечно. Стивен его спас. Может быть, поэтому... Да, наверное, так и есть. Спасибо, Габриель, что спас мне жизнь. А теперь я должен идти.
Марк наклонился и поднял свой мешок.
— Я пойду с тобой, — сказал призрак. — Я тебе еще понадоблюсь.
Марк с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух, решительно выдохнул и спросил:
— Ты пойдешь сам или... во мне?
— Я должен пока оставаться в тебе, Марк Дженкинс. Твоя вновь обретенная сила полностью зависит от моего присутствия. Если я сейчас уйду, ты попросту рухнешь замертво.
Марку стало не по себе. Похоже, в его теле надолго поселилась душа покойного банковского менеджера. Одно дело впустить ее в себя на несколько минут, чтобы иметь возможность немного согреться и ожить, но на длительное продолжение столь тесных отношений он не рассчитывал, хотя, разумеется, был глубоко благодарен призраку за спасение. Некоторое время мысли Марка нерешительно метались; перед ним мелькали самые различные воспоминания, в том числе и весьма его смущавшие, которыми ему совсем не хотелось ни с кем делиться...
— Не бойся. — Глуховатый голос призрака вновь зазвучал у него в ушах. — Я уже увидел все, что когда-либо доводилось видеть тебе, и знаю все, что тебе когда-либо довелось узнать.
— Ну что ж, ладно. Вот ведь дерьмо! — проворчал Марк себе под нос, но тут же вспомнил: в данный момент самое главное — найти Стивена.
И мгновенно смирился с постоянным присутствием О'Рейли.
— Ладно, — повторил он, полагая, что все же обязан дать призраку некое официальное согласие. — Наверное, тебе действительно лучше пока что торчать у меня внутри. Да и мне со спутником веселее будет.
Марк решительно двинулся по едва видимому следу, тянувшемуся через густой сосновый лес, покрывавший весь северный склон горы.
Теперь, когда все как-то разрешилось, он позволил себе мысленно вернуться и к остальным членам их отряда, прежде всего к Бринн.
— Ты знаешь, где в данный момент находятся остальные мои товарищи? — спросил он призрака.
— Нет, этого я не знаю. Но один из них — предатель. Он предал не только вас, но и ваше дело.
Марка это настолько потрясло, что он остановился. Ему страшно хотелось как следует расспросить О'Рейли, но он подавил это желание. Ничего, он постарается по пути как можно больше выяснить у бывшего банковского менеджера из Айдахо-Спрингс. Задерживаться нельзя, нужно как можно быстрее спуститься в долину и отыскать Стивена. И, главное, притерпеться к тому, что внутри у него дух какого-то покойника. Марк всегда считал себя агностиком и религией никогда особенно не интересовался, хотя саму веру под вопрос и не ставил. Впрочем, общение с человеком, который умер чуть ли не полтораста лет назад, ставило под вопрос вообще все, во что он верил.
От внимания духа не ускользнули его сомнения, и он снова заговорил:
— Согласен. Подобные вещи заставляют нас сомневаться в нашей вере. Я был добропорядочным католиком, солдатом армии Соединенных Штатов, человеком весьма работящим. — Голос Габриеля звучал глухо, расслабленно, но, хоть ему и не хватало звучности и выразительности, в нем все же слышался некий отголосок тех мучительных сомнений, которые, видимо, давно терзали его из-за столь двусмысленных взаимоотношений с религией. — Некогда моей единственной целью было попасть после смерти в рай. О том же, впрочем, мечтало и большинство моих соотечественников после поражения на реке Булл-Ран. — О'Рейли умолк, и Марку показалось, что следовало бы, наверное, выразить ему свое сочувствие. Но он не успел: дух с тихой решимостью заявил: — А теперь я буду сражаться с Нераком, пока он не будет уничтожен. Иначе я навсегда останусь рабом — как самого Нерака, так и его зловещего хозяина.
Марк вдруг разозлился. Он не был уверен, его ли это гнев или О'Рейли, но это было и не важно. Гнев так и бурлил в его душе, и он совсем забыл о том, что никогда не считал себя настоящим бойцом. Сейчас он был готов схватиться с Малагоном даже врукопашную, если возникнет такая необходимость.
— Ты прав, Габриель, — сказал он и даже зубами скрипнул, так ему хотелось немедленно броситься в бой, уничтожить врага и благополучно вернуться домой. Он чувствовал, как напряглись плечи. — Я не знаю, возможно ли это, но мне бы хотелось, чтобы и ты вернулся с нами вместе... в Айдахо-Спрингс. Может быть, там ты наконец обретешь тот покой, которого заслуживаешь.
— Я непременно постараюсь это сделать, Марк Дженкинс.
— Но сперва нам нужно убить Малагона.
— Целиком и полностью с тобой согласен, Марк Дженкинс.
* * *
Ожидаемая метель разразилась ближе к полудню, ледяной волной промчавшись меж насупленных горных вершин. Спрятаться на этом открытом участке горного склона было некуда. Гарек и Бринн не сказали ни слова, слушая завывание ветра над головой, да и что тут было говорить. Они тоже прекрасно понимали, что должны продолжать идти вперед, иначе погибнут.
Зато Саллакс то и дело принимался о чем-то рассуждать, но не о метели и не о том, как им преодолеть перевал. Это его, похоже, совершенно не интересовало. Он как бы сам себе рассказывал какие-то бессмысленные истории о своих приятелях и о том, как славно они когда-то проводили время в Эстраде. Бринн, правда, почти ничего из его речей не слышала, но ее все сильнее тревожило слишком беспечное и благодушное отношение брата к сложившейся ситуации. Неужели Саллакс совсем не понимает, в какую переделку они попали?
Бринн старалась наклоняться пониже, чтобы спрятать лицо от ветра, но все равно тысячи колючих, жалящих снежинок, летевших с неимоверной скоростью, впивались ей в лоб и в щеки. Точно крошечные иглы, они язвили ее лицо, пока мороз не взял свое и почти совсем не лишил ее кожу чувствительности.