— Не возражаешь?
   — Пожалуйста, сколько угодно, — ответил шахтер, снимая с правой руки кожаную, сильно потертую перчатку. Левая перчатка так и осталась у него на руке.
   О'Рейли развязал веревку на горловине мешка, и сердце у него бешено забилось.
   — Господи! — невольно воскликнул он.
   Да, это действительно было серебро, невероятно много серебра. Причем довольно чистого, хоть оно и выглядело неважно, да и пахло горелой ртутью. Однако О'Рейли было совершенно ясно: здесь, в этой комнате, сейчас серебра не меньше чем тысяч на двадцать долларов!
   Взяв себя в руки, он сказал деловитым тоном:
   — Значит, ты приехал в город один и привез с собой восемь мешков очищенного серебра? Кобура у тебя есть, вижу, только вот револьвера в ней нет, и с тобой тоже нет никого, кто мог бы подтвердить, что ты не сбежал с шахты, украв у остальных то, что они добыли тяжким трудом, так ведь? И ты еще утверждаешь, что не работаешь ни на одну компанию? Что ты просто хочешь открыть счет?
   Шахтер смотрел на О'Рейли ничего не выражающим взглядом.
   — Ты что же, так и будешь стоять здесь столбом? Мне ведь целый день придется все это взвешивать и пробу ставить. Да, наверное, и вечер прихватить придется.
   Шахтер повторил:
   — Я приехал один и хочу открыть здесь счет.
   — Ну, ладно... — О'Рейли еще раз посмотрел на мешки и кивнул. — Хорошо. На все это уйдет довольно много времени, и кроме того, мне нужно, чтобы ты заполнил кое-какие документы. Если ты не умеешь писать, я могу тебе просто все прочитать, а ты в нужных местах поставишь какую-нибудь свою закорючку. В общем, это, так или иначе, сделать надо. Могу также клятвенно тебя заверить — если, конечно, ты действительно хочешь все это положить в наш банк, а не просто взвесить и опробовать, — что дам тебе действительно хорошую цену, хотя, конечно, и не такую, как в Нью-Йорке. Там, пару недель назад в газете писали, серебро покупают по сто тридцать два цента за унцию. А при таком количестве серебра я могу предложить тебе... — О'Рейли лихорадочно подсчитывал в уме, сколько сможет заработать банк, продав это серебро по нью-йоркской цене. — Я могу тебе предложить по сто двадцать два цента за унцию. Это в данном случаевполне справедливо. Можешь съездить к Милли или еще куда-нибудь и спросить любого, кто имеет дело с покупкой и продажей серебра, и любой тебе скажет, что это очень хорошая цена. Это даже немного больше, чем я обычно плачу... — Тут О'Рейли, конечно, приврал; он такого количества серебра сроду не видел. — Поверь, это очень хорошая цена! Ты сразу станешь богатым человеком.
   — Мне также нужна ячейка в банковском сейфе, — тихо сказал шахтер.
   С тех пор как он опустил четыре последних мешка на пол, этот малый, пожалуй, и не пошевелился ни разу. И, не мигая, с мрачным упорством смотрел на О'Рейли, ожидая от него дальнейших указаний.
   — Да, такую услугу мы действительно предоставляем. За небольшую дополнительную плату, разумеется. Всего два доллара в месяц.
   — Вычтите эту сумму из общего счета.
   — Да, сэр, конечно, — сразу засуетился О'Рейли. — Это мы легко можем сделать. Просто нужно заполнить еще один бланк, и я буду отчислять требуемую сумму на счет банка первого числа каждого месяца. Вам даже не потребуется больше помнить об этом, сэр, и я уверен, что раньше умру, чем эта ежемесячная плата хоть как-то отразится на общей сумме вашего вклада.
   Он наклонился и хотел было поднять первые четыре мешка, но они оказались слишком тяжелы для него.
   — Господи! Ну и ну! Вот это тяжесть! — О'Рейли, задыхаясь, почти волоком перетащил мешки один за другим в заднюю часть банковского помещения. Потом предложил странному клиенту: — А может, вы хотите, сэр, пока где-нибудь перекусить? Я же тем временем приготовлю все необходимые документы и хотя бы приблизительно подсчитаю, на какую сумму здесь серебра. — Он ошалело посмотрел на шахтера. — Знаешь, парень, я просто поверить не могу, что ты все это в одиночку притащил! Ты, должно быть, настоящий силач! Что до меня, то я даже и в шахте-то никогда не бывал. У меня и одежды-то подходящей для этого нет.
   Он усмехнулся, вспомнив, как зацепил его когда-то этими словами мистер Чэпмен.
   — Я заполню все нужные бумаги прямо сейчас, и мне нужна банковская ячейка, — повторил таинственный шахтер.
   О'Рейли уже начинал раздражать этот странный клиент: припер в одиночку сотни фунтов серебра, да так легко, словно эти мешки ничего не весят, но и не подумал помочь ему, О'Рейли, перетащить эту тяжесть в заднюю комнату, к весам! Он, конечно, постарается во всем угождать такому клиенту, вот только как с ним разговаривать-то, если он молчит и плечами пожимает в ответ на любые попытки проявить дружелюбие?
   Затем мысли управляющего вернулись к тому невероятному количеству серебра, которое доставил в банк молчаливый шахтер, и он понял, что пока что ему придется проглотить собственное недовольство.
   — Хорошо, я сейчас принесу все нужные бумаги. Прости, но ты писать-то умеешь? Или, может, нам лучше вместе их заполнить?
   — Принесите бумаги. Я сам напишу все, что надо. — Тон у шахтера был по-прежнему равнодушно-угрюмый.
   — Ты уж меня извини, но у нас тут часто такие люди бывают, что ни одного бланка не могут самостоятельно заполнить. Хотя конечно, тот, на кого ты работаешь, вряд ли совсем уж неграмотного человека послал бы в банк с такой кучей серебра.
   Нет, решил О'Рейли, этот тип, конечно же, работает на какую-то компанию; ни один человек в одиночку не способен добыть, очистить и перевезти столько драгоценного металла, тут наверняка трудилась команда человек из двадцати по крайней мере.
   О'Рейли принес документы на вклад и на аренду ячейки в сейфе и вернулся к взвешиванию и подсчету чистой стоимости серебра. Большая часть шахтеров или представителей компаний всегда настаивали на том, чтобы лично наблюдать за взвешиванием и произведением всех расчетов, но этот парень ни о чем даже не спросил, а О'Рейли и предлагать не стал.
   «Пусть-ка ему десятник головомойку задаст сегодня вечером!» — с некоторым злорадством думал он, с огромным трудом втаскивая очередной мешок на сосновый стол у задней стены своего кабинета.
   Вот сейчас он запросто мог бы снять сливки с той суммы, что заключена в этих мешках, а может, и себе в карман положить немало, вот только у него непременно возникнут неприятности, если он вздумает сам продать хоть что-то из украденного. Любому скупщику драгоценных металлов, которых немало приезжало к ним на запад из Денвера, было отлично известно, что О'Рейли ни разу в жизни не спускался в шахту и что Чэпмен всегда платит ему наличными. Так что все мысли о воровстве О'Рейли из головы выбросил.
   Лишь после нескольких часов непрерывной работы он наконец решился немного передохнуть. Все пальцы у него жгло, потому что перед взвешиванием приходилось без конца очищать серебро от грязи и остатков горелой ртути; поясница ныла из-за бесконечного хождения за водой к насосу. Снаружи между тем становилось все холоднее, и было видно, как за окном, на фоне скалистых вершин порхает легкий снежок. Там, в горах, на высоте десяти тысяч футов, снег валил наверняка уже вовсю, и О'Рейли прикинул, что где-нибудь к вечеру снегопад доберется и до города.
   Он уже разобрался с первыми четырьмя мешками и знал, что этот шахтер-одиночка получит за них более 10 000 долларов, даже если он заплатит ему по 122 цента за унцию. Серебро было почти чистым, такое чистое ему редко доводилось видеть. О'Рейли легко мог бы потребовать за него и 132 цента за унцию или даже больше, если б нашелся покупатель, имеющий желание спекулировать драгоценными металлами.
   Допив кофе, он налил себе еще чашку и прошел в зал для посетителей, чтобы подбросить в очаг дров; старая рана в бедре тут же отозвалась знакомой болью, предвещавшей непогоду. Небо за окном потемнело, дул порывистый ветер, и собранные в кучки сухие осиновые листья то и дело взлетали в воздух, образуя небольшие смерчи, и бились о стекла, а потом снова падали на землю.
   Оказалось, тот шахтер куда-то ушел, так и не сказав О'Рейли ни слова, но все документы были заполнены аккуратным ровным почерком хорошо образованного человека и лежали у окошка кассы поверх той самой вчерашней газеты. О'Рейли внимательно просмотрел их, греясь у печки.
   Шахтера звали Уильям Хиггинс. Никаких близких родственников, которые могли бы унаследовать вклад в случае смерти вкладчика, указано не было; зато было указано единственное место проживания: Оро-сити. Стоп! О'Рейли насторожился. Такого просто не может быть. Хиггинс наверняка приехал с этой стороны от ближайшего перевала. А Оро-сити расположен к юго-западу от Айдахо-Спрингс. И чтобы до него добраться, нужно миновать еще целых два перевала. И в том направлении не ходит ни дилижанс, ни поезд, а теперь там и на лошади не проедешь — снег завалил все тропы до следующего апреля. В конце сентября через эти перевалы никто не сможет проехать — да еще и в одиночку, да еще и с повозкой, на которой почти тысяча фунтов серебра! Да его бы уже десять раз успели прикончить всякие неудачники и бандиты, догадайся они, что именно он везет!
   Возможно, этот тип действительно когда-то жил в Оро-сити, но работает-то он наверняка где-нибудь близ Джорджтауна, в Эмпайр-галч или в одном из шахтерских поселений в каньоне Клир-Крик. Забыв о кофе, О'Рейли задумчиво покачал головой и решил, что это, должно быть, и есть единственно возможный ответ на все вопросы, а потом продолжил работу над определением той суммы, которая вскоре окажется на счету у мистера Хиггинса.
   Уильям Хиггинс вернулся в банк только в пятом часу. Он вошел и молча остановился посреди зала, и, если бы не порыв холодного ветра, залетевший вместе с ним в помещение, О'Рейли даже не заметил бы, что его клиент уже здесь. Шел уже довольно сильный снег, запорошивший шляпу и плечи шахтера.
   — Ну что ж, мистер Хиггинс, вот вы и богатый человек! — обернулся к нему О'Рейли. — Я уже почти закончил, и, похоже, у вас на счету имеется...
   — Теперь мне нужен ключ от банковской ячейки, — прервал его Хиггинс.
   В руках он держал два предмета: металлический цилиндр дюймов пятнадцати высотой и небольшую деревянную шкатулку, вырезанную, видимо, из розового или красного дерева — во всяком случае, этот материал ничуть не походил на узловатый горный дуб, сосну или осину, произраставшие в здешних местах. О'Рейли доводилось видеть подобную резную шкатулку из розового дерева лет десять назад в Александрии, в доме Лоуренса Чэпмена, и он хорошо помнил эту темную тонковолокнистую древесину.
   О'Рейли также впервые заметил у Хиггинса на сапогах шпоры. И снова подумал, какой все-таки странный клиент, этот шахтер: надел шпоры, чтобы ехать на повозке?
   — Хм... Видите ли, сэр, у нас тут маленькая неприятность случилась, — принялся объяснять О'Рейли. — Дело в том, что ячейки клиентов у нас расположены в верхней части сейфа, и у каждой, естественно, имеется свой отдельный ключ, а копию этого ключа мы всегда храним у себя. Я после обеда проверил сейф, и оказалось, что свободна только одна ячейка, но, к сожалению, запасной ключ от нее утерян. Я точно не знаю, что с ним случилось, наверное, его потерял тот клиент, что в последний раз пользовался этой ячейкой, но я...
   — Это не важно. Принесите мне этот ключ.
   — Ну, в том-то все и дело! Я обязан хранить этот последний ключ здесь; так что сегодня вам никак не удастся взять его с собой. Итак, вам по-прежнему нужна ячейка?
   — Да.
   О'Рейли открыл дверь и, пропустив Хиггинса за перегородку к банковскому сейфу, указал ему на ряд ячеек, каждая из которых была снабжена тонкой бронзовой табличкой. Палец О'Рейли уперся в табличку с номером 17С. Вручая Хиггинсу ключ, он извинился и сказал:
   — Я сейчас уйду и оставлю вас одного. Если возникнут трудности с замком, крикните, и я тут же приду и помогу вам.
   Как только он вышел из хранилища, Хиггинс быстро отпер замок, положил в ячейку то, что держал в руках, и снова запер дверцу с видом человека, завершившего некий тяжелый труд.
   Доска с ключами, с которой О'Рейли снял и ключ от ячейки 17С, находилась у окошечка кассы. Хиггинс, осторожно оглянувшись, украдкой снял с нее ключ под номером 12В, а ключ 17С незаметно сунул себе в карман.
   — Я закончил! — крикнул он управляющему. О'Рейли торопливо вышел из своего кабинета и подошел к нему. И конечно же не заметил, что вешает на доску не тот ключ.
   — И я тоже почти закончил, сэр, — сказал он. — Счет я вам уже открыл. У вас на текущем счету сейчас семнадцать тысяч восемьсот два доллара. Вы привезли около девятисот двенадцати фунтов очищенного серебра, мистер Хиггинс! — О'Рейли внимательно следил за шахтером, ожидая хоть какой-то реакции с его стороны: это же поистине огромная сумма! Но поскольку выражение лица странного шахтера осталось неизменным, управляющий осторожно продолжил: — Если не возражаете, сэр, я задам вам один вопрос. Как вам удалось все это сюда привезти? Как вы умудрились в одиночку протащить такой груз через перевалы? Вы, наверное, только живете в Оро-сити, а работаете на шахтах где-то поблизости, да?
   Молчание длилось несколько секунд, но ответа так и не последовало, и О'Рейли пришлось, стиснув зубы, снова заговорить о делах.
   — Первого числа каждого месяца мы будем отчислять с вашего счета два доллара в уплату за содержание банковской ячейки. Итак, не требуется ли вам сегодня какая-то сумма наличными?
   — Нет. Я приеду, когда мне понадобятся наличные, — сказал Хиггинс, повернулся и, ритмично звеня шпорами, твердым шагом вышел из банка и исчез в сгущавшейся тьме.
 
* * *
 
   Управляющий банком сидел в одиночестве у себя в комнате, которую снимал над таверной Милли. Ему удалось скопить кое-что, так что деньги у него водились, но он был одинок, и, чтобы скоротать вечерок, приходилось звать Хармонов, Милли и Джейка. Женщин в Айдахо-Спрингс было пруд пруди, но большая их часть зарабатывала на жизнь проституцией, некоторые прямо здесь, у Милли. О'Рейли ни в кого не влюблялся с тех пор, как уехал с востока, и считал, что, пока с ним этого не произошло, ни к чему и дом себе строить.
   Обедал он обычно внизу, в баре, но сегодня попросил Милли принести ему еду в номер, чтобы заодно спокойно почитать газету, а потом сразу лечь спать. Просматривая новости, он наткнулся на изображение какого-то исключительно злобного чудовища, которое, по слухам, бродит по шахтам близ Оро-сити.
   Оро-сити. О'Рейли так и застыл, забыв о газете, где довольно скучно описывались прочие события в жизни Денвера. Что-то явно тревожило его память, что-то связанное с Оро-сити... Впрочем, вспомнил он довольно быстро. Это была история двухнедельной давности — те загадочные убийства в Эмпайр-галч. Тогда же там исчезло огромное количество серебра. Мог ли Хиггинс добраться оттуда до Айдахо-Спрингс за две недели? Возможно, он был не один. Сегодня на нем были шпоры; О'Рейли их видел собственными глазами.
   Скорее всего, сам Хиггинс ехал верхом, а его партнер — или партнеры — ехал в повозке. И какой-то он был чересчур молчаливый. Болтать и не думал, хотя большинство шахтеров, стоит им выбраться хотя бы ненадолго в город — особенно те, у кого есть что положить в банк, — страшно любят поговорить, пока О'Рейли промывает и взвешивает добытый ими металл.
   Господи, неужели Хиггинс и есть тот убийца? О'Рейли медленно провел пальцем по выпуклым буквам на пряжке своего ремня. Очищенное серебро. Зачем же хранить его в Колорадо? Почему не отправиться в Калифорнию, Санта-Фе или Канзас-сити? Зачем пытаться продать его прямо здесь, где это вполне может вызвать подозрения? И что сейчас хранится в ячейке 17С?
   Глянув на часы, О'Рейли увидел, что уже четверть одиннадцатого. Поздно. Серебро заперто, и ключ от сейфа преспокойно висит на доске у входа в его кабинет. Он решил, что завтра утром непременно повидается с шерифом; да, завтра у него будет вполне достаточно времени, чтобы до конца разобраться в этих странных событиях. Он потер ноющее бедро и выглянул в окно, за которым валил снег. Ничего, завтра он разберется с этим Уильямом Хиггинсом.
 
* * *
 
   Уже миновала полночь, когда усталая Милли Хармон подавала виски шахтерам, сгрудившимся у одного из столов, и один из них отпустил в ее адрес какую-то шутку. Она заставила себя рассмеяться, хотя шутка молодого человека не показалась ей такой уж смешной. А когда он попытался втянуть ее в разговор, она извинилась и сказала, что ей нужно на кухню. Повернувшись, чтобы уйти, она вдруг заметила Габриеля О'Рейли, все еще в костюме и при галстуке, который направлялся к входной двери.
   — Габи! — окликнула она его, но он не ответил. Милли подбежала к двери и резко ее распахнула. Снег валил уже вовсю; за последние три часа нападало больше фута, а порывистый ветер придавал ночи какой-то зловещий характер. Милли машинально придержала у горла шаль, глядя вслед О'Рейли, который был уже на середине улицы.
   — Габи! — На этот раз она крикнула гораздо громче, но он опять не ответил и даже не обернулся.
   В полосах света, падавшего из окон таверны, крутились крупные снежные хлопья. Милли хорошо видела, что на руках у О'Рейли перчатки, но ни пальто, ни шляпы он почему-то не надел.
   — Эй, погоди! Ты бы хоть пальто надел, а то вон какая метель! — крикнула она ему вслед. — Чтобы мне потом не пришлось у твоей постели сидеть, когда тебя, дурня беспечного, лихорадка свалит. Разве можно в такую ночь неодетым ходить?
   Но Габриель О'Рейли по-прежнему делал вид, что совершенно ее не слышит, и вскоре исчез в темноте. Странно, думала Милли, возвращаясь в прокуренное тепло таверны, а ведь хромота-то у него вроде бы совершенно прошла, хотя он только сегодня на ногу жаловался!
 

РЕЧНОЙ ДВОРЕЦ

 
    980 двоелуний назад
   Теннер Уинн устало прикрыл глаза и откинул голову на обитый бархатом подголовник рабочего кресла.
   «Я просто чуточку отдохну, — пообещал он пустой комнате. — Совсем немного — и снова за работу».
   Давно пробило полночь, но Теннер только что спустился к себе из покоев принца Данмарка. Капитан какой-то барки случайно увидел принца, бродившего по берегу реки Эстрад, через два дня после знаменательного собрания всего августейшего семейства Грэйслип в Речном дворце. Данмарк ослеп, оглох и, судя по всему, утратил разум — но никто не знал, чьих это рук дело. Теннер, правда, догадывался, что случилось это, скорее всего, в тот же день, когда отец Данмарка упал как подрубленный, начав во время торжественного обеда произносить перед гостями приветственную речь. Смерть Маркона, как предполагали, была вызвана какой-то заразной болезнью, хотя никто, даже королевский врач, с подобным недугом никогда в жизни не сталкивался. А вот состояние здоровья молодого принца действительно вызывало у Теннера опасения, хотя и совсем иного порядка.
   Данмарк Грэйслип — ныне правитель Роны Данмарк III — был обнаружен у самой кромки воды; он брел в неизвестном направлении, спотыкаясь на каждом шагу, бормоча нечто невнятное и отмахиваясь от невидимых демонов, и трудно было в этом неряшливом безумном создании признать прежнего красавца принца. И Теннеру так и не удалось отыскать никакого средства, способного исцелить Данмарка или хотя бы успокоить его душу. Королева Даная не покидала своих покоев со дня похорон. Собственно, королевскими эти похороны назвать было трудно: никакой особой пышности, никаких толп горюющего народа, пришедшего попрощаться с покойным мечтателем. Из-за слухов о неизбежной войне, упорно циркулировавших по всем Восточным землям, Теннер опасался, что похороны Маркона могут послужить слишком притягательной приманкой для тех, кто с помощью террора стремится извлечь выгоду из любого ослабления августейшего семейства.
   Он очень хорошо заплатил капитану той барки и велел молчать о состоянии Данмарка, но это не помогло, как не помогло и то, что целых шестьдесят дней принц не показывался на людях. А от Данаи и вовсе не было никакого толку; она продолжала сидеть в своих покоях, сложив руки на коленях, и смотреть в окно — туда, где простиралось невидимое из дворца море. Ела она так мало, что казалось, этого недостаточно даже для того, чтобы хотя бы просто поддерживать в ней угасающую жизнь; если будет так продолжаться, вскоре она неизбежно утратит последние силы, а может, и разум. Теннер, опасаясь, что жизнь для Данаи окончательно потеряла смысл и она чрезвычайно близка к самоубийству, поставил у ее дверей охрану, но принцесса запретила кому бы то ни было входить к ней.
   Теннер отлично понимал, что при сложившихся обстоятельствах ему нельзя чересчур задерживаться в Роне. Политическая стабильность в Фалкане также пошатнулась, и теперь ему, за неимением других претендентов, предстояло стать правителем страны.
   Его племянник Хелмат был найден мертвым вместе с Анис Ферласа, наследницей пражского престола, и те, кто их нашел, совершенно не сомневались, что именно Анис и убила своего кузена, причем с особой жестокостью, перед этим вступив с ним в кровосмесительную связь. А затем, по всей вероятности, сама пала жертвой того же страшного недуга, который чуть раньше погубил принца Маркона. Когда были найдены тела молодых любовников, и без того шаткий мир между Фалканом и Прагой затрещал по швам. Сестра Теннера и мать Хелмата, принцесса Анария, совершила самоубийство через три дня после своего возвращения в Ориндейл. Она безумно горевала, когда в море пропал ее старший сын, Харкан, но смерть Хелмата и вовсе стала для нее непосильным ударом. И в итоге корона Фалкана перешла к Теннеру — а он подобной ответственности никогда на себя брать не хотел.
   Слезы выступили у него на глазах, когда он вспомнил об Анарии. Если бы тогда он вместе с сестрой вернулся домой, а не остался в Речном дворце, желая помочь Роне в столь кризисной ситуации, у Анарии, возможно, хватило бы сил пережить случившееся. Возможно, она даже смогла бы снова взять в свои руки бразды правления. Но он не поехал с нею на север, позволил ей одной везти на родину своего последнего сына — в гробу... Анария очень неплохо правила Фалканом, мало того, она была отличной матерью его, Теннера, племянникам. И он вдруг понял, что никогда ей этого не говорил.
   Далеко ли она успела тогда проехать — одна в своей королевской карете, — прежде чем решила покончить с собой? Успела ли она пересечь границу? Увидела ли в последний раз Блэкстоунские горы? Или в течение всей поездки держала шторки на окнах кареты задернутыми? Теннер надеялся, что Анария приняла решение покончить с собой внезапно; ему была невыносима мысль о том, что его сестра целыми днями размышляла о самоубийстве, и он в эти дни должен был быть с нею рядом, должен!Но теперь он уже никогда и ничего не узнает.
   Он не поехал в Фалкан на похороны Анарии; слишком сложными были обстоятельства, сложившиеся в Роне, и слишком велика его ответственность. Но в ближайшее время непременно собирался туда отправиться. И тогда, надеялся он, ему, конечно же, удастся помириться с усопшей сестрой и вымолить у нее прощение.
   Но через несколько дней после трагической гибели Маркона, Хелмата и Анис Теннер получил из Горска известие о чудовищной резне во дворце Сандклиф. Подробности остались неизвестны но, похоже, уцелели лишь очень немногие из сенаторов, а может быть, и никто. Теннер тут же послал туда конных гонцов и велел им собрать побольше сведений о случившемся, но, как известно, даже самому быстрому всаднику требуется немало дней, чтобы добраться из Роны до Горска. Итак, вся политическая структура Праги и Восточных земель рухнула в один миг. Потомки короля Ремонда I, правившие государствами Элдарна, были буквально стерты с лица земли; из всей огромной королевской семьи уцелели только правители Малакасии Уитворды — принц Дравен, его жена Мернам и их сын Марек.
   Весь Элдарн, казалось, был охвачен паникой и неуверенностью в завтрашнем дне. Сообщалось о многочисленных бандитских налетах на границе Роны и Фалкана; несколько торговых судов Праги подверглись в Равенском море нападению фалканских боевых кораблей и были ими захвачены. Надвигалась война, и практически не осталось правителей, способных разрешить миром нависшую над Элдарном угрозу. Всего лишь двоелуние назад подобные обстоятельства казались совершенно немыслимыми, и поэтому Теннер решил пока остаться в Роне, понимая, что обязан обеспечить рождение у принца Данмарка законного наследника, пока сам Данмарк окончательно не лишился рассудка.
   Для решения этой задачи требовалась простолюдинка, чтобы никто даже не заподозрил, что она может носить под сердцем наследника ронского престола. Дочь какого-нибудь знатного семейства для подобной роли совершенно не годилась, ибо ее беременность вызвала бы слишком много подозрений.
   И тут Теннеру повезло: он нашел Регону Карвик, красивую смуглолицую служанку с южного побережья Роны. Он не пожалел времени, чтобы как следует объяснить девушке всю важность ее предназначения — стать матерью следующего законного правителя Роны, но Регону, безусловно обладавшую недюжинным умом, эта перспектива все же явно пугала. Впрочем, вряд ли ее можно было за это винить: ведь Теннер уже не мог скрыть от нее, в каком состоянии пребывает молодой принц. Когда он рассказал ей о безумии Данмарка и о том, что теперь он не может даже самостоятельно выбрать себе невесту, девушка заплакала:
   — Пожалуйста, доктор Теннер, пожалуйста, не заставляйте меня делать это!
   — Я, разумеется, не могу заставить тебя, милая, — спокойно сказал он ей, — но пойми: мне очень, очень нужна твоя помощь. Она всем нам очень нужна.